Крестинский Александр. Туся

Крестинский Александр Алексеевич
Туся

   Александр Алексеевич КРЕСТИНСКИЙ
   Туся
   Повесть
   Ни нарочно, ни нечаянно
   Тусин дом на краю рынка. Рынок кипит и волнуется, как море. А дом врезался в него острым углом, точно корабль. Рынок обтекает дом со всех сторон и шумит-бурлит с раннего утра до позднего вечера.
   И балкон - это уже не балкон, а капитанский мостик!
   И сам Туся - капитан.
   Синяя матроска на нем - красные полосы по воротнику, красные якоря на рукавах.
   И ружье у него на веревочке.
   Стоит Туся на балконе, озирает море вблизи и вдали. Не появились ли пираты? Не видно ли китов? Не показалась ли земля?
   Но даже если посмотреть на рынок просто как на рынок - все равно он необыкновенный. Здесь можно купить что угодно: картошку, часы, подсолнечное масло, самовары, бананы, незапирающиеся замки, неоткрывающие ключи, книжки, картинки, птиц, собак, черепах, белых мышей, мышеловки, порошок от клопов, вино в розлив...
   Справа слышно: "Га-га-га!" Там в зеленом балаганчике выступает Петрушка. Это кукла такая - Петрушка. Вот он барина подстерег на дороге: как даст дубиной по голове! У барина из головы дым! Все: "Га-га-га!"
   Вот петуха украл, тащит домой, а петух ка-ак вспыхнет синим огнем пых!
   Вот капиталиста пузатого поймал, перевернул вверх ногами, а у того изо рта монеты: дзинь-брень, дзинь-брень...
   И снова все: "Га-га-га!"
   По тротуару против балкона люди ходят. На вытянутых руках, точно на вешалках, брюки носят, платья, юбки.
   Точильщик крутит свое колесо и тонким голосом кричит:
   - Та-ачить на-ажи! Та-ачить на-ажи! Но-ожницы!..
   А слева слышно: "пи-пи-пи! Чок-чок-чок!"
   Там птицами торгуют. Птицы скачут по клеткам, верещат.
   Время от времени над рынком свисток - тр-р-р! тр-р-р! - это милиция. И все, забыв про свои дела, бегут куда-то...
   Под Тусиным балконом - булочная Филиппова. Это раньше, до революции, был такой булочник - Филиппов. Когда началась революция, он, говорят, за границу убежал, а булочные - их у Филиппова было около десятка, - булочные по-прежнему называются "филипповскими". "Какая у вас булка вкусная", говорят гости. "У Филиппова взяла", - отвечает мама.
   Тут же на дворе и пекарня; и когда рано утром из печей вынимают свежий хлеб - по двору, по дому, по улочкам-переулочкам запахнет вдруг поджаристой горбушкой. Замечательная минута!
   Из пекарни вверх, с этажа на этаж, взбегают лоснящиеся сигарообразные крысы. По воскресеньям мужчины с кочергами в руках устраивают на них облаву.
   Если посмотреть с балкона прямо вниз, увидишь будочку Ибрагима. И самого Ибрагима увидишь, как он сидит на пороге своей будочки и чистит кому-нибудь сапоги, ботинки или туфли.
   ...Итак, стоит Туся на балконе, озирает море вблизи и вдали. Ни пиратов, ни китов, ни земли не увидел Туся, и тогда он перевел взгляд вниз, туда, где сидел около своей будочки Ибрагим.
   Туся замер. Его взгляд застыл, приклеился, приковался к предмету, который был на одной линии с его глазом.
   Если бы опустить грузик на нитке, он пришелся бы точно на этот предмет!
   Туся прищурился. Под его глазом сверкала, блестела, прозрачно желтела, как молодая яичница, обширная, правильной формы лысина!
   Ее хозяин мирно сидел на кожаном стуле, а Ибрагим, ловко согнувшись, как бы склонившись к шее коня, в бешеном галопе надраивал двумя щетками сизые полуботинки.
   И вот тут-то произошла с Тусей странная вещь. Он испытал непреодолимое желание плюнуть на лысину. Желание это было так велико, что Туся зажмурил глаза и крепко закрыл рот.
   Надо уйти с балкона!
   Туся приоткрыл глаз...
   Есть такие поступки, про которые никак нельзя сказать "это нечаянно". Но и "нарочно" тоже сказать нельзя.
   Туся прищурился... и...
   Тут бы ему и убежать. Нет, стоит и смотрит не отрываясь вниз.
   А внизу уже произошли значительные перемены. Лысины не видно, зато на Тусю глядит огромный разинутый рот, широкий нос и два глаза, которые все вместе кричат что-то ужасное.
   И видны руки, которые сжимаются в кулаки.
   И виден Ибрагим, который соскочил со своего бешеного коня и теперь как бы разминается перед новым галопом, и прыгает, и крутит головой, и цокает языком, и кричит:
   - Михайлов! Михайлов!
   И виден милиционер в белой гимнастерке, белой фуражке, белых перчатках - сам оперуполномоченный товарищ Михайлов, который протягивает свою белую руку по направлению Тусиного балкона.
   И много других рук, протянутых в том же направлении.
   Поздно бежать. Туся снял ружье с плеча, лег на балкон и прицелился в товарища Михайлова.
   Яблочко от яблони
   За спиной раздался длинный нетерпеливый звонок.
   Словно невидимая рука смахнула Тусю с балкона, бросила под кровать и притиснула к стене пыльным чемоданом.
   Хлопнула входная дверь. В ответ ей заскрипела и приоткрылась дверь в Тусину комнату. И послышались голоса...
   Т о в а р и щ М и х а й л о в. Кто у вас в комнате с балконом проживает?
   С о с е д Г р а д о б о е в. Пряниковы, муж с женой, и сын ихний, Туся...
   Б а б у ш к а Г р а д о б о е в а. Самих-то дома нет, на службе.
   Н а в е р н о, Л ы с ы й. Надо проверить, кто такие! Мальчишку на балконе оставляют, он людям на голову плюет.
   Б а б у ш к а Г р а д о б о е в а. Да неужто Туся! Золото ведь, не ребенок!
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Проверьте, проверьте, они за комнату в срок не вносят!..
   Т о в а р и щ М и х а й л о в. А, гражданка Галкина! Почему ковер на улицу трясете?
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Я - ковер?
   Н е с о м н е н н о Л ы с ы й. Хватит языком молоть! Подайте сюда этого щенка!
   Т о в а р и щ М и х а й л о в. Минутку, гражданин... Гражданка Галкина, у меня свидетели.
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Я - ковер? Где у меня ковер? Я бедная женщина!
   И б р а г и м. Э, клиент... клиент... Двугривенный, а?
   Л ы с ы й. Успеешь. Где этот шкет?
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Вот ихняя дверь, вот!
   Б а б у ш к а Г р а д о б о е в а. Бога-то побойся!
   Голоса приближаются. Вступает еще один.
   Д я д я В о в а. Я слышу, здесь племянника моего в чем-то обвиняют...
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Яблочко от яблони...
   Д я д я В о в а. А, товарищ Михайлов!.. Между прочим, эта дама не подчиняется общему собранию жильцов, не выводит своих тараканов...
   С о с е д к а М а р г а р и т а. Клеветник! Пьяница!
   Л ы с ы й. Хватит воду мутить! Давай сюда племянника!
   Дверь скрипит, хлопает, приоткрывается, опять хлопает...
   Г о л о с а. Не давите, не давите... Надо составить акт... Кто видел? Кто? Спокойно, не напирайте!.. Не превышайте, гражданин!.. Здесь разбойник-то, где ему еще быть!.. Не превышайте!.. Вы в суд подайте, в суд!.. Я покажу, как на людей плевать! Акт составим - и дело в шляпе... Товарищ Михайлов, держите их, я сейчас...
   Дверь распахивается.
   Туся видит дяди Вовины ноги в домашних туфлях на толстой подошве.
   Ноги шаркают по полу, подходят к шкафу, дверца шкафа поет.
   - Туся, где же ты, негодный мальчишка?
   Ноги шаркают по направлению к балкону. "Никого", - говорит дядя Вова.
   Он подходит к самой кровати, наклоняется. Туся слышит его дыхание, видит его лицо, глаза...
   Дядя Вова выпрямляется и говорит:
   - Вот что, товарищи. Произошла явная ошибка. Вы перепутали балкон. Это сделал не Туся. Мой племянник не стал бы прятаться, он храбрый мальчик. Он не стал бы залезать под кровать или в шкаф. Это ошибка. Ищите выше этажом. Вы от волнения перепутали. Если бы со мной такое произошло, я бы тоже перепутал...
   Говоря все это, дядя Вова постепенно удаляется, закрывает за собой дверь. И голоса удаляются, удаляются...
   "...Анекдот какой-то! Я буду жаловаться! Управу найду! Откройте, гражданка Галкина!.. Видал! Что-о?? Товарищ Пряников, вы свидетель... Ковер... Тараканы... Суд... Э, клиент, а двугривенный? Давай-давай!.."
   Туся лежит под кроватью, и сердце у него постепенно откатывается на место. Он думает о себе с радостью и тоской, думает, что еще не все потеряно, что он еще будет храбрым и не станет прятаться, надо только заставить себя вылезти из-под кровати...
   Дядя Вова
   У Туси три дяди.
   Один дядя дипломат. Его Туся никогда не видел. Впрочем, один раз видел, когда стал уже большим: на старой фотографии, в пожелтевшей, хрупкой газете. Дядя - седой и в очках - подписывал договор о дружбе с одной иностранной державой.
   Другой дядя - профессор. Он изучает лес. Из чего деревья состоят и что можно из этих деревьев сделать.
   Дядя строгий, молчаливый, с большим животом. На животе - цепь от часов.
   В отличие от дяди-дипломата и дяди-профессора дядя Вова - дилетант.
   Так о нем говорят многие. А Тусин папа добавляет: блестящий дилетант!
   Прежде всего я должен объяснить, что такое д и л е т а н т. Так взрослые говорят о человеке, который знает обо всем понемногу и ничего не знает в совершенстве. Им, взрослым, больше по душе такие люди, которые знают что-нибудь одно, но зато основательно. Например, дядя-профессор. Уж он-то все знает про свою древесину. Вдоль и поперек!
   Или дядя-дипломат. Уж он-то знает, как подписывать договор с дружественной державой! Где печать ставить и прочее.
   Или взять Тусиного папу. Он работает в банке, где деньги хранят, а на счетах щелкает, как из пулемета строчит: тра-та-та-та...
   Но никого из них, по-моему, нельзя сравнить с дядей Вовой. И Туся с этим совершенно согласен.
   Разве у кого-нибудь из них есть двустволка с блестящими холодными дулами?
   Разве у кого-нибудь из них лежит перед кроватью шкура убитого ими волка?
   А желтый человеческий череп, найденный в настоящей пустыне!
   Своими руками поднял его дядя Вова с земли и положил в рюкзак. Да у них и смелости не хватило бы...
   Кто из них умеет рисовать?
   А дядя Вова нарисовал Тусин портрет. Он и сейчас висит в круглой раме у Туси в комнате.
   А как он играл на рояле!
   Он никогда не играл громко, хотя Туся просил его: "Громче! Громче!"
   И Туся постепенно понял: чем тише - тем лучше.
   Кто из них согласился бы ночевать на кладбище, в склепе?
   Дядя Вова ночевал. Хоть бы что.
   Приезжает он летом в Крым - гостиницы заняты, комнаты сданы, углы забиты. Словом, ночевать негде. Дядя Вова узнает, где находится местное кладбище, отправляется туда, выбирает себе самый красивый склеп и ночует в нем.
   Весной дядя Вова был чертежником.
   Летом - археологом.
   Осенью - художником в жилконторе.
   Зимой - учителем музыки.
   На новую весну - агент какого-то издательства, пропадает на все лето, осенью его видят с фотоаппаратом через плечо - Телеграфное Агентство Советского Союза, не шути! Зимой - здравствуйте, пожалуйста - механик автопарка!
   А весной...
   Но я должен остановиться и передохнуть.
   Туся
   По-настоящему, по-человечески Тусю звали Сашей, Шурой, Александром. Так и в метрике было записано. Но папа и мама, а за ними - соседи по квартире, а за ними - родственники, сначала ближние, потом дальние, а за ними - друзья, знакомые, приятели папы и мамы - все звали его Тусей.
   Когда Туся подрос настолько, что мог уже задавать сложные вопросы, он спросил своих родителей:
   - Почему вы зовете меня Туся, когда я вовсе не Туся?
   Вопрос этот застал родителей врасплох. Папа подумал и ответил:
   - Мм-м... Видишь ли, ты сам себя так назвал. Да-да! Как только ты начал говорить, мы спросили: "Мальчик, тебя как зовут?" И ты ответил: "Туся!"
   - Мне не нравится это имя, - сказал Туся.
   Он не понимал, что почти у каждого человека есть какое-нибудь прозвище и он, Туся, еще легко отделался. Его прозвище звучит совсем не обидно. Туся и Туся. Гораздо хуже Баран, Крокодил, Крыса или, к примеру, Бензин-Керосин.
   - Хорошо, - сказал папа, - мы будем теперь звать тебя Сашей или Шурой, а лучше вот так: Сашурой!
   И папа засмеялся, довольный своим изобретением.
   Слово дать легко - попробуй выполни!
   Если ты привык ходить без галош и тебе неожиданно купят галоши, ты их в первый же день где-нибудь оставишь. Привычка!
   Так и с Тусиными родителями. Они понимали: не надо больше называть сына Тусей, Тусенькой и тому подобное.
   Но остановиться не могли.
   Стоит Тусе задержаться во дворе, перегулять минут десять, открывается форточка и - на весь двор:
   - Туся! Туся!
   Тотчас двор оглашается криками. Сколько бы ни было там ребят - все кричат, как сумасшедшие:
   - Туся! Туся!
   И Туся сквозь эти крики идет домой.
   У каждого человека есть терпение. И это терпение когда-нибудь кончается.
   Однажды стала мама кричать в форточку:
   - Туся! Тусенька!
   А Туся взял и спрятался. В сарай. На заднем дворе. Сидит в темноте и слушает: "...уся!.. уся!.." Это ребята бегают по двору, ищут его.
   Наконец угомонились, надоело.
   Еще раз-другой спрятался Туся в сарай, пока мама не разгадала его хитрость.
   - Шурик, домой! - закричала она тогда.
   И все ребята, сколько их было во дворе, а было их не меньше трех десятков, продолжали играть в свои игры - фантики, попа-загонялу, классы, штандарт...
   Туся оставил свою игру и спокойно пошел домой.
   Простите, я не девочка!
   Еще одна неприятность была в Тусиной жизни: его очень долго принимали за девочку. Судите сами - волосы густые, длинные...
   Наверно, Тусина мама мечтала о дочке, а когда родился сын, никак не могла с этим примириться.
   Где бы Туся с мамой ни появились - в саду ли, в трамвае, в гостях, в очереди, на маминой работе - всюду Туся слышит:
   - Какая чудная девочка! Какие волосы! А ресницы!..
   И всюду Туся произносит одну и ту же фразу:
   - Я не девочка!
   На некоторых эта фраза действует, они теряют интерес и отходят в сторону. Другие, наоборот, еще пуще распаляются:
   - Подумайте, это мальчик! Никогда бы не поверила! Чудо, чудо!
   Одной настырной тетке Туся даже сказал:
   - Простите, я не девочка!..
   Так поступали взрослые. Когда они хотели кого-нибудь особенно сильно уязвить, они не говорили: "Это чепуха!" Или: "Какая чушь!" Они говорили: "Простите, это чепуха!" Или: "Простите, но это чушь!" И делали ударение на слове "простите".
   Как-то вечером лег Туся в постель, притворился, что спит, а сам слушает, что мама с папой говорят.
   П а п а. Надо бы Тусю постричь, скоро ему в школу...
   М а м а. Успеем. Такие чудные волосы...
   П а п а. Но ведь над ним в классе смеяться будут!
   М а м а. Мало ли дураков. Если на всех обращать внимание...
   П а п а. И все-таки, согласись, как-то странно...
   М а м а. Постричь всегда успеем. Попробуй отрасти!..
   Утром, когда взрослые ушли на работу, Туся постучал в квартиру к Леве Тройкину. Лева уже в пятый перешел.
   - Заходи, - сказал Лева. - Ты чего такой кислый? Щами объелся?
   - Лева... - сказал Туся, - постриги меня, пожалуйста...
   - Постричь?! Это можно, - сказал Лева и потер от удовольствия руки. Значит, так, вот кресло. Садитесь, гражданин. Вот полотенце, зеркало, ножницы. Обернемся простыней, так! Выше подбородок. Вам полубокс? Или полечку? А может...
   - Бокс, - сказал Туся.
   - Прекрасно, прекрасно, - сказал Лева. - Сейчас мы возьмем расчесочку...
   - Ой, не дергай!
   - Потерпи. В парикмахерской терпеть надо.
   - Да больно же! У тебя ножницы тупые!
   - Ножницы как ножницы. Не нравится - иди на Большой проспект.
   ...Скосив глаза, Туся смотрел, как на белую простыню падали густые черные клочья.
   Он боялся глядеть в зеркало. За его спиной тяжело дышал Лева.
   Наконец Туся не выдержал и поднял глаза. На него в отчаянии смотрело какое-то странное существо - жалкое, бледное, худое, с головой, похожей на рощу, по которой пронесся ураган.
   Лева поливал одеколоном Тусину голову. Одеколон стекал по щекам и смешивался со слезами.
   В этот день Туся плакал еще раз - вместе с мамой.
   Туся плакал от стыда: не хотел идти в настоящую парикмахерскую. Боялся - засмеют.
   Мама плакала бог весть от чего.
   Тело и душа
   - Чтобы тело и душа были молоды!.. - поет Тусина мама.
   - Чтобы тело и душа были, как лапша! - кричит Венька-американец.
   Мама наверху, на окне стоит, а Венька внизу, на дворе кривляется. Маме не слышно его, но Туся все равно злится и грозит Веньке кулаком. Жаль, не видит Венька кулака...
   Венька приехал из Америки, где его папа-инженер был в длительной командировке; приехал с родителями, с дедушкой-врачом и холодильником. Единственным на весь дом, а может быть, и на всю улицу - холодильником!
   Ну и что? Значит, все должны его, Веньку, слушать?
   Мама стоит на подоконнике и моет окно. Сегодня все моют окна. Будто сговорились. Но никто не сговаривался. Просто скоро Первое мая, и солнце шпарит! Самое время мыть окна.
   Женщины стоят на своих подоконниках в синих халатах, в разноцветных передниках, на головах красные косынки. Женщины моют рамы, моют стекла, на стеклах плавится солнце, и солнечные зайцы бегут по стенам.
   Мама моет стекло. Стекло скрипит. И весело гудит на кухне примус. Мама поет.
   Многие женщины поют, когда моют окна, потому что идет веселая весенняя уборка, потому что скоро Первомай и вообще с песней, как известно, легче.
   Но другие женщины поют тихонечко, себе под нос, а мама поет громко, во весь голос.
   Голос у мамы замечательный. Туся забыл, как он называется. Сам профессор консерватории сказал, что голос у мамы замечательный. "Учиться, учиться, голубушка!.." А мама вместо "учиться" Тусю родила. Некогда ей учиться.
   Туся чувствует себя виноватым. В чем? Он и сам не ответит, если вы его спросите. Может быть, ему неловко оттого, что он не вовремя родился...
   Как-то мама пришла со службы усталая, расстроенная, неприятности у нее там какие-то, вечно у взрослых на работе неприятности! Пришла она из своей аптеки, где лекарства выдает, а дома - глаза бы не глядели! Все вверх дном, обед готовить надо, пол мыть, стирать...
   Черной тучей метнулась мама по квартире. Как зашумит водой, как грохнет ведром об пол, как шваркнет тряпкой!..
   Потом села на пол и заплакала. Плачет и приговаривает:
   - Ироды, ироды... Готовь на вас, работай... А вы, вы... Разве это жизнь? Голос у меня пропадает!..
   Она ползала по полу на коленях, возила вокруг себя мокрой тряпкой и долго всхлипывала.
   Страшно, когда взрослый плачет. Хуже, чем самому плакать.
   Туся боялся войти в комнату. Он стоял на кухне, за шкафом, где серым-серо от старой паутины. Чувство непонятной вины смущало его, и сердце сладко ныло от жалости к маме и самому себе...
   ...Мама моет стекло и поет:
   Можно галстук носить очень яркий
   И быть в шахте героем труда!..
   Туся видит, как женщины оборачиваются, как они застывают в своих окнах с тряпками в руках, точно портреты в рамах, как они вытирают пот со лба и улыбаются...
   Как же так - резеда
   И героем труда,
   Почему, растолкуйте вы мне...
   Мама выжимает тряпку, примус гудит упруго, горелка его светится малиново, а закопченные стены кухни и черный ее потолок белеют от солнца.
   Потому что у нас
   Каждый молод сейчас
   В нашей юной, прекрасной стране...
   Туся подает маме воду, мыло, старые газеты. Хорошо, когда распахиваются зимние окна! Хорошо, когда в комнату входит солнце! Хорошо, когда выметаются пыль и грязь! Ура!
   Мама трет щеткой раму и поет.
   Веселей, дружней заработали женщины на своих окнах. Громче заскрипели, звонче зазвенели стекла. Выглядывают из-за широких женских спин ребята: Наточка, Петя, Сережа, Дина, близнецы Караваевы... Родители Левы Тройкина свесились со своего окна. Строгим шагом вошел во двор оперуполномоченный товарищ Михайлов. Что, бродячие певцы? Шарманщик? Или, не дай бог, цыгане?.. А-а... Товарищ Михайлов козырнул Тусиной маме и вынул из кармана именной портсигар.
   Венька-американец куда-то смылся. На ступеньках под окном сидит Аркашина компания и сам Аркаша-хулиган сидит. Компания курит папиросы "Люкс" и пускает колечки.
   ...Вот и стекла сухие. И песне конец.
   И тогда-то раздались аплодисменты. Как по радио говорят: бурные и несмолкающие.
   В окнах гроздьями висели женщины с детьми и, протянув вперед руки, хлопали в ладоши.
   Хлопал товарищ Михайлов, глядя в упор на Аркашу и Аркашину компанию.
   Хлопал Аркаша и хлопала его компания, в упор глядя на товарища Михайлова.
   Мама смутилась, покраснела, оглянулась на Тусю и стала закрывать окно. Отовсюду закричали:
   - Погодите!
   - Не запирайте!
   - Спойте еще!
   - "Мой костер"!
   - "Ой ты, сердце"! Ну, пожалуйста...
   - "Катюшу"!..
   Мама стоит в нерешительности у полузакрытого окна. Туся теребит ее за рукав.
   - Ну, спой... Спой еще...
   Входит папа с книгой в руках.
   - Деточка, - говорит он вкрадчиво, - не обижай публику, спой еще одну...
   Мама распахивает окно. Опершись на чистый подоконник, окруженная синими, сверкающими стеклами, она поет.
   Венька-американец
   Этот Венька-американец такой человек. Играет, например, с Тусей в шахматы. Проиграл и говорит:
   - Ну, когда отыгрываться будешь?
   - Почему отыгрываться? - спрашивает Туся.
   - Потому что ты проиграл, - невозмутимо отвечает Венька-американец.
   - Это ты проиграл, - говорит Туся.
   - Я выиграл, - холодно улыбаясь, говорит Венька.
   - Ты что! - горячится Туся. - Я тебе мат сделал! Вот - ферзем и турой!
   - Мат? - удивляется Венька и смешивает фигуры. - Это я тебе мат сделал.
   - Ну, сыграем еще раз, я тебе докажу, - говорит Туся вместо того, чтобы стукнуть Веньку по его толстомясой башке.
   - Давай, - пожимает плечами Венька, - все равно проиграешь.
   Венька еще ни разу не выигрывал. Ни разу.
   - Будем играть при свидетелях.
   - Это еще зачем? - спрашивает Венька.
   - Чтобы ты не врал.
   - Ах, чтобы ты не врал! Пожалуйста, зови...
   Туся сжимает кулаки и идет звать свидетелей.
   Всех привел, кто был во дворе. Даже тех, кто шахмат в глаза не видел. Пусть смотрят на всемирный Венькин позор!
   Начали. На двенадцатом ходу Туся объявил Веньке шах. На шестнадцатом съел ферзя. На двадцатом... Ну, как? Все видят? Мат!
   - Когда отыгрываться будешь? - спрашивает Венька негромко.
   - Что-о?!
   Венька протягивает руку, чтобы смешать фигуры, Туся тащит доску к себе, фигуры разлетаются по земле, свидетели орут: "Бей его!". "Кто выиграл?" - кричит Туся не своим голосом. "Я", - тихо отвечает Венька. И бледнеет. "Ты?" - кричит Туся и подымает над головой шахматную доску. "Я!" - говорит Венька и встает на карачки. Он прячет голову и выставляет кверху ягодицы, обтянутые прекрасными американскими штанами.
   - Кто выиграл? - кричит Туся, и шахматная доска отскакивает от Венькиных ягодиц, словно те резиновые.
   - Я! - глухо отвечает спрятанная Венькина голова.
   - Бей! - орут свидетели.
   - Кто выиграл? - кричит Туся отчаянно.
   Плюх... Плюх...
   - Я! - упорствует Венька.
   - Бей!
   - Кто?..
   - Я!..
   - Бей!..
   - Кто?..
   - Я!..
   Туся бросает доску и идет прочь. Венька осторожно выглядывает из-под руки, кричит: "Я! Я!" - и снова прячет голову.
   Туся не оборачивается. Он уходит на лестницу, забирается на самый верхний этаж, садится на подоконник и прислушивается к жужжанию пыльных мух.
   Что за человек этот Венька? Надавал ему - и никакой радости... Его бьют, а он кричит: "Я! Я!.." Штаны как масляные, и это - плюх, плюх...
   А может быть... Может быть, Веньке надо выиграть хоть раз по правде и он успокоится? Наверно, он ни разу ни у кого не выигрывал... Неужели ему так хочется выиграть?
   Туся смотрит сквозь пыльное стекло и видит, как через двор, оглядываясь, идет Венька, держа под мышкой шахматы. Он идет поспешно, быстрее, чем нужно идти человеку.
   Туся отворачивается. Все уходит: злость, досада, отвращение.
   А удивление остается. Удивление перед несокрушимым Венькиным упрямством.
   Дело о заколках
   Тусин отец - справедливый человек. Кроме того, умеет трезво рассуждать. Там, где другие кричат, ругаются, перебивая друг друга, он скажет тихо:
   - Минуточку...
   Встанет, откашляется, перечислит "за", перечислит "против", и сразу все увидят, что "за" больше, чем "против", или, наоборот, "против" больше, чем "за"...
   И сразу всем, кто кричал и ругался, станет неловко, как будто их застали за чем-то стыдным.
   Тусиного отца всегда выбирают председателем разных собраний. У нас собрания бывают часто, потому что в большом доме - а это очень большой дом - обязательно найдется человек, который хоть раз в месяц нарушит порядок, или еще что-нибудь произойдет.
   Собрание подгадывают к выходному, чтобы все жители могли прийти и послушать, а главное, посмотреть, потому как телевизоров еще нет и вечером куда деваться?
   Собираются на лестничной площадке первого этажа, сидят долго. К концу собрания табачный дым густым облаком подымается к стеклянному фонарю. Фонарь венчает лестницу. За ним уже небо, звезды.
   Собрания бывают как раз на той лестнице, где живет Туся и где мы держимся за "электричество".
   "Электричество" открыл Лева Тройкин. Но об этом в свое время.
   Среди многочисленных дел, которые слушались на лестнице, самым знаменитым было дело хулигана Аркаши, или дело о заколках. Оно прогремело на всю улицу.
   Аркашу теперь прозвали бы тунеядцем. Он нигде не учился и не работал. Между тем Аркаше исполнилось шестнадцать.
   У Аркаши не было ни отца, ни матери, только старшая сестра. Тихая такая, будто и не Аркашина.
   Аркашу много раз притягивали к ответу за всякие делишки, но теперешнее - из ряда вон...
   Тут как раз вошли в моду заколки для дамских шляпок.
   Представьте себе шило с красивой рукояткой в виде большой капли. Вы протыкаете этим шилом шляпку и закрепляете шило с помощью изящного шарика.
   Хотите снять заколку - выдерните шило из шляпки - и заколка у вас в руках.
   Шило, шарик, шляпка - именно эти предметы привлекли предприимчивого Аркашу. Вечерами он прогуливался по темному бульвару Профсоюзов или выезжал на Кировские острова. Аркаша выслеживал одиноких женщин, подскакивал к ним неожиданно и выдергивал из шляпки шило и шарик...