Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   — Как кошка, — усмехнулась врач, — сделать-то можно. Есть и более простые способы. Смотрите эротические картины, фильмы. Ищите то, что интересно лично вам. Исследуйте свою сексуальность. Но я боюсь, милая, что вам это не поможет.
   — Почему? Фильмы я уже пробовала. Не помогает. Я думаю, может, если препараты.
   — Ильгет... а вы мужа любите?
   — Да, — сказала она уверенно.
   — Я вижу, что на вас крестик. И догадываюсь, что для вас это серьезно. Я о другом. Вы как мужчину его любите?
   — Конечно, — сказала Ильгет, — он ведь и есть мужчина. Как же мне его еще любить?
   — Не из чувства долга?
   Ильгет пожала плечами.
   — Нет. Ну при чем здесь любовь? Я люблю его. Мне приятно с ним быть. Обниматься приятно. Я жду, когда он придет домой. Но в сексе, там другое. Ну дайте мне какое-нибудь лекарство...
   — Милая, да не поможет вам лекарство, — грустно сказала врач, — вы поймите... так же, как и фильмы не помогли. Либидо можно поднять... Только вот направлено оно у вас будет не на мужа.
   Ильгет покраснела.
   — Понимаете? Муж просто вас в этом смысле не интересует. Вы будете увлекаться порнографией, к мастурбации вас потянет, к другим мужчинам... на улице, где угодно... Но не к нему. С ним все останется по-прежнему. Поймите, это вопрос отношений, а не либидо. Либидо у вас нормальное.
   Ильгет вспомнила, как после очередного просмотренного тупого фильма «Любовь киборга», на тренировке ее вдруг со страшной силой потянуло к Гэссу. То ли потому, что он сидел рядом, то ли просто так сильно привлекла мощная фигура, горы мускулов... Пита казался меньше Гэсса раза в три. Ильгет нравились огромные, мощные мужчины. Стыдно сказать, но это так (а может, как ни странно, дело еще в том, что Гэсса нельзя представить в черной форме Народной Системы). И от фильмов эти постыдные блудные мысли еще усиливались. А вот отношения с Питой не улучшались нисколько. Хотя казалось, что и к нему тянет сильнее, но... очень скоро это желание исчезало.
   — Но что же делать, — беспомощно пробормотала она.
   — Милая, ну не подумайте, что я обвиняю вас. Ведь есть вещи, над которыми человек просто не властен. Добиться совместимости можно всегда. Но надо, чтобы муж пришел вместе с вами. Хотя бы. Чтобы он был настолько же заинтересован. Он не хочет прийти тоже?
   — Нет...
   Пита не верил специалистам.
   Ильгет выходила из кабинета сексопатолога совершенно раздавленная. Нет любви... она виновата... Но разве она не молилась об этом? И что же теперь делать? Ильгет снова заплакала. Остановилась в коридоре. Проходивший мимо парень тоже замер. Шагнул к ней, спросил встревоженно.
   — Вы что? Вам плохо?
   Ильгет кивнула.
   — Спасибо, — сказала она с трудом, — ничего.
   Зашагала дальше, прямо, чтобы парень не подумал и в самом деле, что она больна и нуждается в помощи. Вспомните, как много есть людей хороших... их у нас гораздо больше, вспомните про них! Ильгет улыбнулась сквозь слезы.
 
 
   — Пита, может быть, мы сходим вместе к врачу? Я договорюсь...
   — Ты не любишь меня и пытаешься заместить то, чего в тебе лично не хватает? Походами к врачу? Ты сама должна что-то сделать, чтобы нам стало хорошо.
   — Но я просто не знаю, что...
   — Тогда и врач никакой не поможет.
 
 
   В декабре в жизнь Ильгет вошло новое слово — Визар.
   Визар находился в приличном отдалении от Квирина, три подпространственных перехода, на самом быстром ходу — не меньше сорока дней. Однако от Олдерана его отделяли всего-то две недели и один переход, да и еще по ряду причин Визар был точкой, крайне выгодной стратегически. Для сагонов. Кои уже не преминули заметить этот перспективный мир.
   Ильгет старательно изучала языки Визара. Площадь суши на планете была не очень велика — два материка, соединенных широким перешейком, несколько архипелагов.
   В истории визарской цивилизации всякое случалось. Как и все остальные миры Галактики, она вела свое происхождение от таинственной Прародины (предположительно, Терры), десятки тысяч лет назад давшей импульс жизни Вселенной. Как и все гуманотропные планеты, Визар был как две капли воды похож на Квирин или Ярну, и люди довольно быстро его освоили, однако история тамошней цивилизации была не такой уж простой. Несколько веков назад, к примеру, на планете самопроизвольно (то есть вне связи, например, с Федерацией) возник технологический скачок, правда, до космических полетов, кроме орбитальных, визарийцы не дошли, как не дошли и до второго этапа НТР, первый едва не погубил их. Экологический кризис, а потом еще и мировая война с применением ядерного оружия, привели к почти полной гибели биосферы, какое-то время цивилизация сохранялась в подземных убежищах, затем начался новый этап эволюции. Атмосфера и биосфера восстановились самостоятельно, хотя уровень радиации на Визаре оставался до сих пор довольно высоким, кое-где и критическим. Читая об этих бедствиях, Ильгет поражалась тому, что высокоразвитая и гуманная Федерация никак не отреагировала на гибель целого человечества Визара, не послала даже спасателей... Неужели Этический Свод запрещает вмешательство даже вот в таких случаях? Ильгет знала, конечно, что спасатели работают только по вызову, и что на Визаре вызов сделать было некому — никто и не знал о существовании иных миров. Но быстро выяснилось, что в те времена Квирин, едва оправившийся от двух сагонских войн, еще малонаселенный, практически тоже понятия не имел о Визаре и о том, что там происходило — просто не доходили руки.
   Сейчас даже сама война осталась в памяти визарийцев очень смутно, в качестве религиозного мифа, кое-где остатки былой цивилизации обожествлялись. Кстати, христианская церковь на Визаре не присутствовала, Ильгет не смогла найти информацию — то ли там ни разу не побывали миссионеры, то ли тамошний народ оказался совершенно невосприимчивым к Слову Божьему. Уровень жизни на всем Визаре колебался по шкале Лареда от А15 до С26. Попросту это означало, что некоторые визарийцы жили племенами, полуголыми дикарями, охотясь с дротиками на мутировавших слонов или ластоногих морских млекопитающих, а самые высокоразвитые технически (коих, впрочем, было большинство) населяли каменные и бревенчатые деревушки, основным средством передвижения у них был аганк, нечто вроде мутанта лошади, а производственной силой — рабы. Небо для визарийцев было твердым куполом со сверкающими точками, не только об иных цивилизациях, но даже о существовании за этим куполом чего-то, кроме сонма странных языческих богов, эти люди не подозревали.
   Последние десятилетия на Визаре все же велось наблюдение, то есть там жил постоянно кто-нибудь из этнографов или агентов, и вот уже лет пять, как неясные, но несомненные изменения привлекли к себе внимание Дозорной Службы. На Визар был направлен собственный агент ДС, и не так давно ему удалось неопровержимо, правда, ценой собственной жизни доказать, что сагоны на планете присутствуют.
   Эта информация была закрытой, ее изучали под руководством Дэцина все вместе, собравшись для очередной сессии. Сколько сагонов было на Визаре, как далеко они продвинулись — пока неизвестно, хотя разведчиков туда, разумеется, направили. Очевидно, что сагоны использовали, как часто случается, языческую религию Визара, маскируясь под фантастических тамошних богов, это для них было несложно, со жрецами визарской религии они контактировали из запредельного мира. Сагоны используют новые приемы, редко повторяясь, но их основная цель, как правило, одна и та же: унифицировать как можно больше общественное сознание, добиться единообразной культуры на всей планете... парадокс в том, что это часто происходит и само собой, без вмешательства сагонов, по мере продвижения цивилизации по шкале Лареда. Но в любом случае для визарийцев это было слишком рано. Сагоны, как водится, поддержали своим присутствием самый многочисленный и высокоразвитый народ — гэла, тут же начавший мощную экспансию, обративший целые племена в своих рабов. Тэйфины — жрецы гэла — вовсю контактировали с «невидимыми друзьями», а в подземных залах, куда ссылались пожизненно в наказание преступники и бунтовщики из рабов, уже велось производство дэггеров.
   Производство этих существ автоматизировать невозможно. Они должны выращиваться человеческими руками. Например, как выяснилось, для того, чтобы запечатлеть психотронные свойства — способность внушать человеку страх и отчаяние, дэггер должен воспитываться рядом с людьми и занести в свое сознание их психическую матрицу.
   Первая акция планировалась через полгода. Но сейчас уже все бойцы ДС отказались от привычной работы и посвятили себя подготовке.
   Прошло Рождество. Затем миновал Новый Год, показавшийся Ильгет бесцветным и грустным, праздник она провела с мужем. И сразу после праздников возобновились совместные ежедневные занятия пятьсот пятого отряда. Имперсонация — играли в визарийцев, переодевались, разыгрывали целые спектакли.
   Собственно, выдавать себя за гэла, растворяться среди них квиринцы не собирались. Это было совершенно невозможно. Слишком уж разнится внешний облик. Визарийцы, и гэла в особенности, сильно мутировали, отличаясь от стандартного типа Прародины — например, количеством зубов и зарастанием пупка во взрослом состоянии. У многих гэла отрастал небольшой хвостик — начальная стадия той мутации, которая, например, на Крооне привела к возникновению хвостатой расы скаржей. Но главное — невозможно было воспроизвести своеобразный облик гэла, которые поначалу казались все на одно лицо, лунообразное, со скошенными от висков к переносице, как бы треугольными темными глазами, узкими губами и очень своеобразной терракотовой блестящей кожей.
   Планировалось, что агенты среди гэла будут выдавать себя за представителей народов Южного полушария, светлокожих и более близких к типу Прародины, хотя по большому счету и они не были похожи на квиринцев. Но это был единственный шанс, да и что останется гэла, кроме как поверить — ведь о существовании иных миров они не знают ничего.
 
 
 
   Собственно военной подготовкой не занимались — до этого на Визаре еще было далеко. Но Ильгет продолжала учиться со своей наставницей по программе, чтобы вступить в Военную службу мастером и получить первое воинское звание.
   Пита упорно готовился к сдаче минимума (а весной уже и сдал его, испытав особенные трудности, правда, в физической подготовке). Стал самостоятельно изучать азы программирования местных циллосов, потом все же выбрал область программирования бытовых машин (коквинеров, лаваторов, чистящих систем) и роботов. Здесь кое-что было ему знакомо, да и проще, ближе к тому, чем он занимался на Ярне.
   В день сдачи минимума Ильгет устроила Пите королевский прием. Он так и не сошелся ни с кем из ее друзей, да и своих не завел. Поэтому праздновали они вдвоем. Ильгет заказала совсем особенный ужин в ресторане «Сад Ами», и сервировала его дома, Пита был домоседом и не любил никуда выходить. После ужина Ильгет устроила ему при фантомных цветных свечах в темной гостиной самый настоящий стриптиз, и потом они долго занимались любовью. Ильгет просто не знала, чем еще можно порадовать мужа по-настоящему, но вроде бы, он остался доволен.
   После сдачи минимума он избрал себе наставника в выбранной специальности, точнее, наставницу, женщину лет сорока, мать семерых детей, давно занимавшуюся программированием бытовых машин. Вместе с наставницей Пита занимался почти ежедневно, да еще много учился дома, сам.
   Судя по всему, любовницы у него не было. Правда, Пита завел манеру ходить в сеть на эротические сайты и заниматься там флиртом... переходящим в виртуальные оргии — при голографическом изображении и с эффектом присутствия, разве что не осязательным. Зато в те вечера, которые Пита проводил в сети, он уже не приставал к Ильгет.
   Это даже радовало ее. Чем больше Пита требовал от нее в области секса, тем меньше получалось. Ильгет никак не могла себя переломить. Во всем остальном могла, а в этом — нет. Она заставляла себя механически ласкать Питу, но испытывала лишь отвращение.
   Как-то Ильгет попробовала то время, что Пита проводил в эротической сети, побывать в дискуссионном клубе. Ей там было интересно. Она стала ложиться даже позже, чем Пита. Но через несколько дней это разразилось скандалом — оказывается, Пита ждал ее, ждал, когда она ляжет... Фактически, его требования свелись к тому, что Ильгет обязана ложиться в постель и ждать его, независимо от того, будет ли он сегодня сидеть в сети, или ляжет сразу. Пожав плечами, Ильгет отказалась от дискуссионного клуба, и стала поступать так, как требовал Пита. Это снова вызвало его недовольство — оказывается, Ильгет делала это формально, лишь потому, что он потребовал. Она уже не знала, как ему угодить, но на всякий случай продолжала ложиться рано. И даже не читать книгу в постели в ожидании — это тоже могло раздражить мужа.
   Внутреннее напряжение накапливалось, и лишь в церкви Ильгет становилось легче. К счастью, Пита чаще всего был добродушен, и скандалы повторялись все-таки не каждый день.
 
 
 
   Тяжело уходить с Квирина летом, в самом начале июня, когда густо-зеленая звенящая листва еще не запылилась, и не просверкивает желтизной, когда так ласково море, и всеми соблазнами манит теплая Набережная. Тяжело уходить, зная, что вернешься лишь к холодам. Если, конечно, вообще вернешься.
   Ильгет решила пойти пешком через всю кипарисовую аллею, от площади Тишины. Пита на этот раз не стал возражать. Он вообще как-то притих в последние дни, ничего от Ильгет не требовал и вел себя просто идеально.
   Они молча шли по аллее, обрамленной темной строгой рамкой высоких, пиками взлетающих к небу кипарисов.
   Час стоял ранний, и особого движения на аллее не было, лишь изредка навстречу Эйтлинам попадались эстарги и работники космодрома в бикрах, еще реже — люди в обычной одежде. Вскоре подошли к церкви Святого Квиринуса, неправдоподобно прекрасными белыми башнями вставшей слева от аллеи, чуть поодаль, за узорчатой светлой оградой. Ильгет лишь взглянула на церковь и по привычке хотела пройти мимо, чтобы не сердить Питу, но вдруг вспомнила, что сегодня — можно.
   Сегодня можно быть искренней. Если он и разозлится — разлука все сгладит.
   — Я зайду, — она искоса глянула на мужа. Пита кивнул.
   — Да, конечно.
   Сам он остался у ограды. Ильгет двинулась к церкви. Альвы с собой не было. Но это неважно. Ильгет вошла, перекрестилась. Поставила свечку перед Распятием, встала на колени и помолилась, почти без слов. Она не знала специальной молитвы — что говорят в таких случаях, да и не хотелось ничего говорить... Господи, помилуй! Господи, защити! Специально она попросила Святую Деву позаботиться об оставленном на Квирине Пите... удержать его от зла.
   Ильгет вышла из церкви спокойная, умиротворенная. Вскинула на плечо сумку, зашагали дальше.
   — Ты там... поосторожнее, — вдруг сказал Пита. Ильгет взглянула на него искоса. Горячая волна благодарности вдруг залила сердце: он любит меня! Он беспокоится обо мне!
   — Постараюсь, — она нашла руку Питы, горячо сжала ее, — а ты не скучай. Вряд ли я смогу тебе написать, но...
   — Знаешь что, — сказала она минуту спустя, — когда я вернусь, давай на Ярну слетаем. Маму навестим... ну и мою тоже.
   — А можно?
   — А почему нельзя? Я думаю, даже если мне за акцию не заплатят, то ведь накопится за несколько месяцев жалованье. Купим билеты, слетаем! Рейсы ходят раз в два месяца.
   — А что, это мысль, — осторожно сказал Пита.
   Какой-то он сегодня был тихий, присмиревший. И вроде бы даже ласковый.
 
 
   Вскоре они вошли в здание космопорта. Ильгет бросила быстрый взгляд по сторонам... Вон Гэсс стоит с Мари, непривычно присмиревший и грустный. Мари смотрит в сторону. Дэцин разговаривает со своим приятелем-ско, Ильгет его смутно знала. Проводить и встретить на Квирине — это святое. Это очень тяжело, когда тебя никто не провожает. Или никто не встречает. У Дэцина, кажется, и родных-то нет, но друзья находятся всегда.
   Арнис... Ну почему именно он так близко стоит к ней? Разговаривает со своей мамой и Нилой. Лицо такое спокойное. Арнис. Ильгет вдруг подумала, что теперь они волей-неволей будут чаще встречаться. Сидеть в тесной каюте корабля рядышком. Обсуждать планы. Петь... Правда, Арнис толком не поет, но все равно. Он будет выполнять специальное задание, и продлится это минимум год. Очень тяжелое задание. И вернется ли вообще... Ильгет поспешно повернулась к мужу. Взяла его за руки.
   — Ну вот... сейчас уже Дэцин всех позовет...
   Она замолчала. Как рассказать Пите все, что она чувствует сейчас?
   Страшно, что больше она никогда не увидит Квирина, что жизнь вот сейчас кончится, и последнее хорошее, что она видит — вот этот сероватый гемопласт пола, и зеленые разлапистые ветви декоративных елей, и бесшумно скользящие транспортные тележки...
   Но об этом нельзя говорить, табу. Никто об этом не говорит на прощание, ведь у тех, кто остается, тоже сердце разрывается... наверное. Неизвестно, насколько Пита переживает. Да нет, наверное, переживает все-таки. Кажется, даже побледнел. И такой молчаливый...
   Рассказать о том, как она уходила в прошлый раз?
   Зачем — об этом они не говорят. Это слишком скользкая тема.
   Страшно — что будет на Визаре. Как она справится, ведь задание на этот раз очень сложно.
   Да нет, ему это тоже неинтересно, да и не знает он об этом ничего. Сейчас уже поздно начинать рассказ.
   Ильгет поймала себя на том, что снова ищет какую-то тему для разговора. Это всегда было ее задачей. Пита безвольно следовал за тем, что она находила нужным и возможным ему сказать. А зачем сейчас-то искать тему? Она лучше всего бы помолчала.
   — Ты извини, — вдруг вырвалось у Ильгет.
   — За что? — удивился Пита.
   — Ну за то, что я оставляю тебя... так надолго.
   Пита пожал плечами.
   — Да ничего.
   Помолчав, он сказал.
   — Я пока тут займусь учебой. Майлик сказала, я буду готов скоро...
   — Я всегда говорила, что ты талантливый человек! — воскликнула Ильгет, — так быстро здесь осваиваешься. Вот мне еще до звания учиться и учиться.
   — Да ну, — отмахнулся Пита, — вернешься и сдашь.
   И снова стало не о чем говорить. И вообще как-то... Честно говоря, уже поскорее бы кончилось это прощание.
   — "Гессар", — Дэцин выкрикнул название скультера, готового вылететь на Визар, — все в накопитель! Повторяю, «Гессар» в накопитель!
   Пита обнял Ильгет, поцеловал. Раздражение куда-то улетучилось. Сейчас она ощущала чистую благодарность и сожаление о том, что приходится вот расстаться.
   — До свидания, Пита! До встречи!
   — Давай! До встречи!
 
 
   Глава девятая. Визар. Иная вера.
 
 
   Дурных предзнаменований с утра было достаточно. Кавура Лакки разбила кувшин с остатками молока, Панторикс едва не прибил ее за это, пообещал вычесть стоимость кувшина из очередной награды, но ведь белую проклятую жидкость назад не загонишь. А еще квохтала рябая наседка, да так, будто эчер забрался в курятник. И всадник на черном аганке был первым, кто с утра проскакал мимо ворот. Не нужно быть тэйфином, чтобы предугадать беду при таких обстоятельствах.
   Но поразмыслив, Панторикс решил не огорчаться, все не так уж просто. В последнее время он совсем запутался, привычные, от учителя полученные знания давали сбой, оказывались ненужными, а вот то, что твердил Ниньяпа... Панторикс до сих пор пребывал в ошеломлении оттого, что именно он, скромный тэйфин, еще молодой и ничего не достигший, удостоился такого внимания. Возможно, плохие приметы Ниньяпа объявил бы вздором, не стоящим внимания.
   Панторикс удалился в кантарий, кавур Нэши привычно подал облачение, стал шнуровать на спине черный аслом, продев полосы под мышки. Нэши был чистокровный гэла, в отличие от других слуг Панторикса, его отец был продан за бедность, и Нэши давно уже стал правой рукой тэйфина, его ушами и глазами повсюду. Преданность — редкое качество. Ниньяпа тоже ценит преданность... Нэши возился со сложной шнуровкой и пересказывал вполголоса все то, что слышал он, и слышали те, кому он это поручал, во всем городке.
   — Анада, я слышал, понесла от Щербатого, то, что понесла — совершенно точно, уже виден и живот, а что от Щербатого, таковы слухи, о досточтимый... Мун сказал, что не собирается продавать свою пару аганков, хочет, вроде бы, заняться разведением.
   Панторикс не слушал кавура — нахмурился, и верный раб легко прочел его мысли. Все эти новости, недавно еще могущие заинтересовать хозяина, ныне превратились в ничто. Есть дела поважнее... Нэши знал, о чем хочет услышать хозяин. Но тянул, ибо ничего ободряющего, увы, сказать было нельзя.
   — Ты слышал, проницательный, что две чужеземки, айталы, согласились на встречу с тобой, и хвастливо заверяют всех, что им ничего не стоит показать себя лучшими тэйфи, будто это возможно.
   Панторикс отметил про себя, что Нэши перебирает слегка. Чужеземки — мысль о них свербила в его голове незаживающей раной уже десять малых кругов, но назвать их айталами, это пожалуй чересчур, слишком уж презренное слово, означающее недостойных приблуд не гэлланских кровей, приходящих вечером под ворота и продающих свое тело за еду и ночлег. Лайлы, вот они кто, чужестранки, уроженки дальних земель, тех, куда не заходил даже Тэйфин Мореплаватель, седьмой от Панторикса, но его же династии.
   Панториксу вчера удалось увидеть лайл, и вправду, сами лица их — диковинка, кожа светла, как лик Феары, и удивительно светлы волосы, особенно у одной, да и весь облик иной, не сравнить ни с гэла, ни с иными близкоживущими народами. Панторикс знал и раньше, что на Лайане живут странные, на людей-то не похожие народы, и Тэйфин Мореплаватель оставил свои записи, где говорилось о светлокожих и светловолосых людях с широкими глазами, похожими на лужицы прозрачной воды. Но никогда он не слышал, что лайские племена так сведущи в волшебстве, наоборот, знал, что с гэла, с настоящими тэйфинами во всем мире никто не может сравниться, да кому же еще Ниннай Акос дал подлинную силу, как не своему любимому творению, гэла.
   Впрочем, это мы еще посмотрим... скорее всего, слухи о силе лайл преувеличены.
   — Посмотрим, — процедил он сквозь зубы, — подготовь все необходимое, после полудня я должен встретиться с ними.
   Сердце совершило скачок при мысли, что уже сегодня... Для всех тэйфин всемогущ и велик, но сам-то он хорошо знает предел своей силы. И если этот предел у лайл окажется дальше — кто спасет тэйфина от забвения и презрения толпы?
   — Ждут ли сегодня посетители? — задал он обычный вопрос. Нэши сморщился.
   — Две крестьянки, проницательный...
   — Подождут, — решил Панторикс, — подашь завтрак через две средних доли.
   — Повинуюсь, проницательный, — Нэши склонил голову, пятясь, вышел. Панторикс поддернул складки черно-белого облачения. Широким шагом вышел в Теннарий, святую святых, ни одному кавуру нет входа сюда, кроме как один раз во Время, для чистки и уборки под присмотром тэйфина. Теннарий, впрочем, невелик, шкаф со священными предметами (надо будет отобрать и отложить для Нэши то, что пригодится сегодня в этом нелепом, навязанном состязании с чужеземками), священное ложе и треножник с вечно тлеющим углем. Панторикс привычно поворошил уголь, добавил свежачка, щепок, бледный огонек заплясал над треножником. Панторикс проделал необходимые жесты, провел ладонями над огнем. Пальцы ощутили знакомое с детства святое тепло. Панторикс достал из шкафа сундучок со священным порошком анкилы, бросил в огонь желтоватую щепотку. Потянулась струйка темного дыма. Панторикс в совершенстве с детства знал, как применять анкилу, чуть больше — и ты погрузишься в освященный пророческий сон, чуть меньше, вот как сейчас, обретешь способность слышать нинья теннар, совсем чуть-чуть, только для настроя и благоговения, для приношений духам... только тэйфину доступна эта радость. В прежние благословенные времена жили целые роды тэйфинов, теперь же благодать не наследуется, а передается ученикам, и как итог — Панторикс один на всю Агрену. Только для него священная анкила, да еще для тех, кого приносят дважды в год в жертву Акосу, дабы они ушли в мир иной счастливыми, не зная боли и страха.
   Панторикс вдохнул горький свежий дым. Затянулся. Раскинув полы облачения, опустился на священное ложе. Наступало то самое, хорошо знакомое с детства состояние, будто ты здесь и не здесь, будто тело твое, тяжелое и неповоротливое, возлежит на вполне осязаемом ложе, а стремительный дух без глаз и ушей уже летит где-то в неведомых сферах. Важно для тэйфина уметь входить в это состояние, может быть, важнее всего, и Панторикс умел это лучше, чем его учитель, чем вся, видимо, его династия, ибо только он удостоился...
   «Приветствую, Панторикс».
   Ниньяпа всегда звал его по имени, был дерзок и непочтителен, язык его — как жало змеи. Но общение с Ниньяпой — великое благо, ради него и не такое унижение можно вытерпеть. Только бы Дух не оставил тэйфина...
   «Высокосияющий, светлейший Ниньяпа, как счастлив твой недостойный раб....»
   Панторикс не произносил вслух этих слов, они рождались в его голове, точно так же, как и ответы Ниньяпы, но спутать эти последние с собственными мыслями было никак невозможно.
   Ниньяпа издал короткий дерзкий смешок.
   «Замолчи, лукавый. Ты знаешь, что я не люблю долгих речей. Что так тревожит тебя?»
   «Ты знаешь, господин мой, ты знаешь все...»
   "Тебя беспокоят эти лайлы? О да, ты прав в том, что не веришь в себя, ты слаб и лукав, твое волшебство слабее дуновения ветра в Сухое время, ты ничего не можешь... Но как ты смеешь сомневаться в моем могуществе?"