Страница:
Фредерика Ботте
Отец Джентиле знал, что некогда мальчику дали другое имя – опасное имя, – и одна из его задач заключалась в том, чтобы оно никогда не оказалось раскрытым.
Ниже первого появилось и то, второе имя:
Эудженио
Он бросил взгляд на свои часы. Шла вторая половина дня, но время на то, чтобы вернуться в гостиницу и переодеться в облачение отца Джентиле, перед тем как отправиться на встречу с добрыми братьями церкви Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж, еще оставалось.
Проверяя по Интернету все связи Фонда Грейнджа, он заодно просмотрел списки персонала «Общества Сент-Эджидио» и обнаружил, что ни одного человека, работавшего в ту пору, когда на их попечение должен был поступить Фредерико Ботте, в штате уже не числится. Однако он надеялся, что, возможно, найдет что-нибудь полезное.
Выключив лампу, он покинул огромный, размером с футбольное поле, читальный зал с застывшими высоко над головой, на вечно голубом и залитом солнцем небе, облаками фресок. К сожалению, настоящая жизнь куда сложнее. Он прошел через главный вестибюль – его шаги отдавались эхом на сияющем мраморном полу, – толкнул главные двери, вышел на улицу и обнаружил, что в реальной жизни идет сильный дождь. Пригнув голову, он сбежал по ступенькам вниз, остановился, чтобы купить зонтик у одного из уличных торговцев, которые почему-то всегда предвидели перемены погоды гораздо лучше, чем метеорологи да синоптики, и поспешил в свою гостиницу.
ГЛАВА 30
ГЛАВА 31
ГЛАВА 32
Отец Джентиле знал, что некогда мальчику дали другое имя – опасное имя, – и одна из его задач заключалась в том, чтобы оно никогда не оказалось раскрытым.
Ниже первого появилось и то, второе имя:
Эудженио
Он бросил взгляд на свои часы. Шла вторая половина дня, но время на то, чтобы вернуться в гостиницу и переодеться в облачение отца Джентиле, перед тем как отправиться на встречу с добрыми братьями церкви Св. Иосифа в Гринвич-Виллидж, еще оставалось.
Проверяя по Интернету все связи Фонда Грейнджа, он заодно просмотрел списки персонала «Общества Сент-Эджидио» и обнаружил, что ни одного человека, работавшего в ту пору, когда на их попечение должен был поступить Фредерико Ботте, в штате уже не числится. Однако он надеялся, что, возможно, найдет что-нибудь полезное.
Выключив лампу, он покинул огромный, размером с футбольное поле, читальный зал с застывшими высоко над головой, на вечно голубом и залитом солнцем небе, облаками фресок. К сожалению, настоящая жизнь куда сложнее. Он прошел через главный вестибюль – его шаги отдавались эхом на сияющем мраморном полу, – толкнул главные двери, вышел на улицу и обнаружил, что в реальной жизни идет сильный дождь. Пригнув голову, он сбежал по ступенькам вниз, остановился, чтобы купить зонтик у одного из уличных торговцев, которые почему-то всегда предвидели перемены погоды гораздо лучше, чем метеорологи да синоптики, и поспешил в свою гостиницу.
ГЛАВА 30
Как обычно, в ранний утренний час Карл Крессман выволок усталые старые кости из постели и поднялся на башенку своего прибрежного дома, чтобы взглянуть на погоду. Как обычно, она была почти идеальной: безоблачное небо, безбрежный лазурный залив, легкий бриз и температура где-то уже за двадцать пять по Цельсию.
Крессман снова спустился в спальню, натянул купальный халат и обвел быстрым взглядом свое отражение в большом, в полный рост, зеркале на двери ванной комнаты. В семьдесят пять он по-прежнему мог большую часть того, что мог в двадцать, хотя, по правде говоря, некоторой частью этого был обязан химическим или механическим средствам. Виагра и пара других лекарственных препаратов держали его клюв вверх, когда требовалось (хотя, по правде говоря, требовалось не так уж часто), а новейший кардиостимулятор поддерживал работу сердца. По какой-то причине Крессман, в отличие от большинства своих друзей, сохранил густые волосы, пусть они и стали совершенно седыми, а трифокальные контактные линзы поддерживали зрение в пределах ста процентов. Загорелый, пребывающий в хорошей физической форме и хорошем настроении, полностью владевший своими чувствами и богатый, как Крез, он имел все основания быть довольным собой и жизнью. Что еще человеку надо?
Загорелый старик спустился по винтовой лестнице на главный этаж, вошел в совершенно белую кухню и налил себе из автоматической кофеварки чашку кофе. Стоя у раковины и глядя на большой плавательный бассейн в глубине своего участка, он покачал головой, смакуя насыщенный вкус напитка.
Жизнь, безусловно, странная штука, ведь было время, когда он считал свою жизнь по минутам. В ту пору ему и пригрезиться не могла возможность доживать остаток своих долгих дней в вилле на морском побережье, с плавательным бассейном и машиной, которая варит тебе кофе, прежде чем ты проснешься. Такие вещи находились за пределами его воображения. Он прошел через войны, бури и прочие бедствия, о которых лучше не вспоминать, но выжил. И не просто выжил, а достиг процветания. Старик громко рассмеялся. Надо же, ведь когда ему было двадцать, он вообще вряд ли слышал о креветках, не говоря уже о том, чтобы их попробовать, а в конечном итоге эти замечательные маленькие крохи сделали его богатым.
Крессман допил кофе, прополоскал чашку в раковине и поставил ее на полку сушиться. Он пересек вымощенный плитками пол гостиной, вышел через раздвижную дверь на крытую веранду, а потом спустился по ступенькам к бассейну. Не один олух потешался над тем, что ему приспичило соорудить бассейн в доме, стоявшем всего-то футах в пятидесяти от Мексиканского залива, но Крессман извлекал из этого максимальное удовольствие. Бассейн наполняли соленой водой, накачиваемой из залива, фильтровали и нагревали до двадцати пяти градусов и днем и ночью. Здесь не было ни приливов, ни отливов, ни течений, ни волнения – ничего, что могло бы помешать его упражнениям.
Он прошелся по бетонной кромке бассейна, возле доски для ныряния сбросил шлепанцы, достал хранившиеся там в маленькой пластиковой корзинке защитные очки, прошел к краю доски, пару раз качнул ее и, изогнувшись дугой, прыгнул, войдя в воду с приобретенной долгой практикой, почти профессиональной сноровкой.
Крессман приступил к регулярному утреннему купанию, и в то время, как он мерил бассейн гребками, переходя с брасса на кроль, голова его прояснялась. Плавая, он всегда давал волю своим мыслям, возвращаясь в воспоминаниях к прожитой жизни. К счастливым годам, проведенным с женой, оставившей этот мир после непродолжительной мучительной борьбы с раком. К детям: девочке, ставшей теперь врачом, и мальчику, профессору в Нью-Йорке. Посещали его, разумеется, и мысли о текущих делах. О бизнесе. Когда-то у него было полдюжины старых калош для ловли креветок у Фернандины-Бич, он подновил их и пустил в ход. Со временем полдюжины судов превратились в сотню, к ловцам добавились плавучие холодильники и перерабатывающие суда, а все это вместе стало одной из крупнейших компаний по добыче и переработке морепродуктов на всем юге. Ну а прибыль он инвестировал в собственность на юге Алабамы и продолжал богатеть.
Предполагалось, что старик так и закончит утреннее купание наедине с воспоминаниями и размышлениями. В завершение регулярной процедуры он проплыл еще одну полную длину бассейна и перевернулся на спину, чтобы отдохнуть пару минут на воде, глядя в чистое утреннее небо и предвкушая обильный завтрак в ресторане «Нолан», не просто восстановленном после урагана, но практически обновленном, со множеством полезных усовершенствований. Завтрак будет что надо: и бифштекс, и яйца, все не на пару, а жаренное на сковородке. К черту диету, на сей раз он забудет о холестерине. «Liegt der Bauer unterm Tisch, war das Essen nimmer frisch!»[3], как, бывало, говорил ему отец.
Перевернувшись наконец на живот, он неспешно поплыл вперед, а когда приблизился к краю, коснулся ногами шедшего на подъем, чуть зернистого дна бассейна. Разгребая перед собой воду, он шагнул вперед и почти не почувствовал, как в его ступню вонзился острый осколок стекла. Только к третьему шагу Крессман ощутил неладное: как и у многих мужчин его возраста, у него уже развилась вторая стадия диабета и ступни утратили большую долю чувствительности, но теперь боль поднялась выше, к икрам. Старик посмотрел вниз и увидел, что вода вокруг него окрасилась в розовый цвет.
Еще шаг – и одно из невидимых смертоносных орудий рассекло его правое ахиллесово сухожилие. Он пошатнулся и упал, вытянув перед собой руки. Одна из ладоней тут же оказалась пробитой, еще один осколок вонзился в левую икру. Крессман, которого уже охватывал шок, понял, что дело совсем плохо. Помимо диабета у него имелся ряд сердечных недомоганий, не столь уж опасных, но требовавших регулярного применения средств, разжижающих кровь. Одним из них являлся «Кумадин», известный также как «Варофин», сильнодействующий крысиный яд. А это значило, что, получив множественные порезы и находясь в теплой воде, он мог в считанные минуты истечь кровью.
Гонимый страхом, старик пополз вперед, прорываясь к ступенькам, выходящим из бассейна, но тут же напоролся на стекло и другой рукой, да так, что указательный палец оказался почти отрезанным. Издав булькающий звук, он повалился на бок и был пронзен еще дважды. Один осколок, пройдя под ребрами, вонзился ему в печень, другой, полоснувший по бедру, вскрыл бедренную артерию близко к паху.
Крессман снова вскрикнул, но в его рот, находившийся на уровне поверхности, попала вода, и он начал задыхаться. Он попытался перекатиться, но потерпел неудачу. Искромсанные стеклом руки отчаянно молотили, пытаясь обрести опору на дне бассейна, но натыкались лишь на новые осколки. Между тем кровь из рассеченной бедренной артерии вытекала столь стремительно, что очень скоро вода вокруг него превратилась из розовой в красную. Такая кровопотеря была несовместима с жизнью. Глаза его закатились, голова упала, лицо полностью скрылось под водой. Спустя мгновение он был уже мертв. Правда, сердце в груди мертвеца спазматически сокращалось, ибо батарейка кардиостимулятора продолжала посылать электрические импульсы.
Крессман снова спустился в спальню, натянул купальный халат и обвел быстрым взглядом свое отражение в большом, в полный рост, зеркале на двери ванной комнаты. В семьдесят пять он по-прежнему мог большую часть того, что мог в двадцать, хотя, по правде говоря, некоторой частью этого был обязан химическим или механическим средствам. Виагра и пара других лекарственных препаратов держали его клюв вверх, когда требовалось (хотя, по правде говоря, требовалось не так уж часто), а новейший кардиостимулятор поддерживал работу сердца. По какой-то причине Крессман, в отличие от большинства своих друзей, сохранил густые волосы, пусть они и стали совершенно седыми, а трифокальные контактные линзы поддерживали зрение в пределах ста процентов. Загорелый, пребывающий в хорошей физической форме и хорошем настроении, полностью владевший своими чувствами и богатый, как Крез, он имел все основания быть довольным собой и жизнью. Что еще человеку надо?
Загорелый старик спустился по винтовой лестнице на главный этаж, вошел в совершенно белую кухню и налил себе из автоматической кофеварки чашку кофе. Стоя у раковины и глядя на большой плавательный бассейн в глубине своего участка, он покачал головой, смакуя насыщенный вкус напитка.
Жизнь, безусловно, странная штука, ведь было время, когда он считал свою жизнь по минутам. В ту пору ему и пригрезиться не могла возможность доживать остаток своих долгих дней в вилле на морском побережье, с плавательным бассейном и машиной, которая варит тебе кофе, прежде чем ты проснешься. Такие вещи находились за пределами его воображения. Он прошел через войны, бури и прочие бедствия, о которых лучше не вспоминать, но выжил. И не просто выжил, а достиг процветания. Старик громко рассмеялся. Надо же, ведь когда ему было двадцать, он вообще вряд ли слышал о креветках, не говоря уже о том, чтобы их попробовать, а в конечном итоге эти замечательные маленькие крохи сделали его богатым.
Крессман допил кофе, прополоскал чашку в раковине и поставил ее на полку сушиться. Он пересек вымощенный плитками пол гостиной, вышел через раздвижную дверь на крытую веранду, а потом спустился по ступенькам к бассейну. Не один олух потешался над тем, что ему приспичило соорудить бассейн в доме, стоявшем всего-то футах в пятидесяти от Мексиканского залива, но Крессман извлекал из этого максимальное удовольствие. Бассейн наполняли соленой водой, накачиваемой из залива, фильтровали и нагревали до двадцати пяти градусов и днем и ночью. Здесь не было ни приливов, ни отливов, ни течений, ни волнения – ничего, что могло бы помешать его упражнениям.
Он прошелся по бетонной кромке бассейна, возле доски для ныряния сбросил шлепанцы, достал хранившиеся там в маленькой пластиковой корзинке защитные очки, прошел к краю доски, пару раз качнул ее и, изогнувшись дугой, прыгнул, войдя в воду с приобретенной долгой практикой, почти профессиональной сноровкой.
Крессман приступил к регулярному утреннему купанию, и в то время, как он мерил бассейн гребками, переходя с брасса на кроль, голова его прояснялась. Плавая, он всегда давал волю своим мыслям, возвращаясь в воспоминаниях к прожитой жизни. К счастливым годам, проведенным с женой, оставившей этот мир после непродолжительной мучительной борьбы с раком. К детям: девочке, ставшей теперь врачом, и мальчику, профессору в Нью-Йорке. Посещали его, разумеется, и мысли о текущих делах. О бизнесе. Когда-то у него было полдюжины старых калош для ловли креветок у Фернандины-Бич, он подновил их и пустил в ход. Со временем полдюжины судов превратились в сотню, к ловцам добавились плавучие холодильники и перерабатывающие суда, а все это вместе стало одной из крупнейших компаний по добыче и переработке морепродуктов на всем юге. Ну а прибыль он инвестировал в собственность на юге Алабамы и продолжал богатеть.
Предполагалось, что старик так и закончит утреннее купание наедине с воспоминаниями и размышлениями. В завершение регулярной процедуры он проплыл еще одну полную длину бассейна и перевернулся на спину, чтобы отдохнуть пару минут на воде, глядя в чистое утреннее небо и предвкушая обильный завтрак в ресторане «Нолан», не просто восстановленном после урагана, но практически обновленном, со множеством полезных усовершенствований. Завтрак будет что надо: и бифштекс, и яйца, все не на пару, а жаренное на сковородке. К черту диету, на сей раз он забудет о холестерине. «Liegt der Bauer unterm Tisch, war das Essen nimmer frisch!»[3], как, бывало, говорил ему отец.
Перевернувшись наконец на живот, он неспешно поплыл вперед, а когда приблизился к краю, коснулся ногами шедшего на подъем, чуть зернистого дна бассейна. Разгребая перед собой воду, он шагнул вперед и почти не почувствовал, как в его ступню вонзился острый осколок стекла. Только к третьему шагу Крессман ощутил неладное: как и у многих мужчин его возраста, у него уже развилась вторая стадия диабета и ступни утратили большую долю чувствительности, но теперь боль поднялась выше, к икрам. Старик посмотрел вниз и увидел, что вода вокруг него окрасилась в розовый цвет.
Еще шаг – и одно из невидимых смертоносных орудий рассекло его правое ахиллесово сухожилие. Он пошатнулся и упал, вытянув перед собой руки. Одна из ладоней тут же оказалась пробитой, еще один осколок вонзился в левую икру. Крессман, которого уже охватывал шок, понял, что дело совсем плохо. Помимо диабета у него имелся ряд сердечных недомоганий, не столь уж опасных, но требовавших регулярного применения средств, разжижающих кровь. Одним из них являлся «Кумадин», известный также как «Варофин», сильнодействующий крысиный яд. А это значило, что, получив множественные порезы и находясь в теплой воде, он мог в считанные минуты истечь кровью.
Гонимый страхом, старик пополз вперед, прорываясь к ступенькам, выходящим из бассейна, но тут же напоролся на стекло и другой рукой, да так, что указательный палец оказался почти отрезанным. Издав булькающий звук, он повалился на бок и был пронзен еще дважды. Один осколок, пройдя под ребрами, вонзился ему в печень, другой, полоснувший по бедру, вскрыл бедренную артерию близко к паху.
Крессман снова вскрикнул, но в его рот, находившийся на уровне поверхности, попала вода, и он начал задыхаться. Он попытался перекатиться, но потерпел неудачу. Искромсанные стеклом руки отчаянно молотили, пытаясь обрести опору на дне бассейна, но натыкались лишь на новые осколки. Между тем кровь из рассеченной бедренной артерии вытекала столь стремительно, что очень скоро вода вокруг него превратилась из розовой в красную. Такая кровопотеря была несовместима с жизнью. Глаза его закатились, голова упала, лицо полностью скрылось под водой. Спустя мгновение он был уже мертв. Правда, сердце в груди мертвеца спазматически сокращалось, ибо батарейка кардиостимулятора продолжала посылать электрические импульсы.
ГЛАВА 31
Старший детектив Бобби Иззард (которого, разумеется, дразнили «Иззи» еще с тех пор, когда он вовсю гонял мяч на оживленных тротуарах перед многоквартирным домом в недрах Квинса) задумчиво изучил все, что имелось на стойке буфета заведения Зеки, положил на свою тарелку яичницу, добавил бекон, потом ломтики жаренной в кожуре картошки, несколько жареных устриц, подбавил чуток маринованных маслин и, исключительно для баланса, немного цветного риса.
Как и у всех остальных ребят из полиции Галфшореса, живот у Иззи основательно перевешивался через ремень, что, надо думать, было чертовски вредно для его здоровья, так же как пиво, сигареты и футбол, который он имел обыкновение смотреть по воскресеньям, вместо того чтобы гонять мяч самому. Однако старший детектив плевать хотел на такого рода страшилки. Он сбежал от стервозной жены, которая пилила его по всякому поводу, от нью-йоркских зим и от изматывающей работы по расследованию убийств, с которой невозможно было справиться. Постоянное напряжение сказывалось на его желудке, грозя перерасти в язву, а то и что-то похуже, и можно было с уверенностью сказать, что по сравнению с этим нынешний режим ему только на пользу. Здесь, в Галфшоресе, он нашел воистину райское местечко, одарявшее его множеством радостей, одной из которых, безусловно, было поедание завтрака у Зеки.
Райское место, это уж точно. Конечно, люди на побережье умирали, это уж как водится. Недаром в Галфшоресе, городке с постоянным населением всего-то в пять тысяч человек, имелось постоянно действующее бюро ритуальных услуг, а в городке Фоли, чуть выше по дороге, еще два. Однако почти все эти смерти проистекали от естественных причин, почти все покойные пребывали ранее на попечении докторов, и никто из них, естественно, не представлял для Иззи ни малейшего интереса. Как член группы из трех детективов Бобби Иззард проводил большую часть времени, занимаясь кражами кошельков, случайными аферами вроде попыток молодых проходимцев выманить денежки у богатых немолодых леди да розысками пропавших людей, большая часть которых попросту заблудилась по причине потери памяти, вызванной болезнью Альцгеймера. В курортный сезон, когда население городка утраивалось, а то и учетверялось в связи с тем, что северяне заполняли свои дорогостоящие кондоминиумы, Иззи выходил в море на катере береговой охраны, разыскивая отдыхающих, занесенных слишком далеко от берега, и докучая владельцам лодок, вызывавших подозрение в причастности к контрабанде. Но за все три года, которые он провел на работе, служа и защищая народ Галфшореса, штат Алабама, ему ни разу не пришлось вытащить пушку и лишь дважды довелось использовать наручники, и никто за это время ни разу не попытался поднять на него руку. Не говоря уж об оружии.
И именно такое положение дел ему нравилось. Приключений на свою задницу вроде тех, что показывают в детективных сериалах, таких как «Полицейское управление Нью-Йорка», «Закон и порядок» или «CSI: место преступления», он вовсе не искал. То ли дело спокойная, не пыльная работенка в Галфшоресе, городке маленьких частных зверинцев, миниатюрных лужаек для гольфа и чартеров по ловле акул. В славном городке, где смерть чаще всего являлась следствием остановки сердца после славной партии в мини-гольф со старыми друзьями в «Пиратской бухте». Убийства если и случались, то где-нибудь в Мобиле или Пенсаколе, и его это никоим образом не касалось.
Возвращаясь к своему любимому столику, откуда открывался вид на причал для яхт и прогулочных катеров, Иззи прихватил кофейник и уселся, собираясь вплотную заняться нагруженной с верхом тарелкой. Для наплыва публики было еще рано. Если не считать нескольких похмельного вида капитанов наемных суденышек да ковыляющей группы пожилых туристов в желтых футболках и панамах для защиты от солнца, он был в заведении один. В течение минуты.
Старший детектив только-только подцепил на вилку маслину и обмакнул ее в соус, когда уголком глаза приметил Кении Фризелла. Кении был весьма энергичным парнем, местным жителем и, помоги ему Господи, напарником Иззи, вторым человеком в так называемой группе расследований Детективного бюро Галфшореса. Третьим в этой группе был кинолог, славный малый по имени Эрл Рэй Пашер, единственной любовью которого был Эль Кабонг, смышленая американская ищейка.
Самыми радостными в собачьей жизни Кабонга были те моменты, когда ему удавалось унюхать вздувшийся труп утопленника, чемодан, полный кокаина, подвал, где гидропонным способом выращивают наркоту, или выискать на зачуханной дороге через болото трейлер, на самом деле являющийся замаскированной подпольной лабораторией. Кабонг был настолько хорош в своем деле, что их с Пашером постоянно одалживали другие полицейские подразделения как в Алабаме, так и за пределами штата, и оба они почти все время находились в отлучках. Так или иначе, все в Галфшоресе, что издавало хоть какой-то запах, с давних пор было вотчиной кинолога.
Кении выглядел словно оживший шарж: с морковно-рыжей шевелюрой, подстриженной в стиле морской пехоты, с телосложением морячка Папая, персонажа мультфильмов, подсевшего на стероиды, и с лицом Хауди-Дуди, хотя сам он, конечно, по молодости лет не мог помнить эту некогда знаменитую куклу. Единственной причиной, по которой этот малый являлся капралом и детективом, было то, что он закончил двухгодичные курсы по уголовному праву в Фолкнеровском колледже в Галфшоресе.
Как ни странно, Кеннет не остановился возле буфета. Не только не соблазнился едой, но не взял даже кофе. Сверкая черными туфлями и веснушками, он направился прямиком к Иззи. В отличие от последнего, успевшего за три года приобрести ровный, чайного оттенка загар, Кении всегда выглядел обгорелым, словно его физиономия побывала под паяльной лампой или в печи для выпечки пиццы. В его целеустремленной походке было что-то такое, что у Иззи внезапно пропал аппетит. Кении был серьезен. Хуже того, он казался встревоженным.
Молодой детектив сел напротив своего напарника.
– У нас проблема, Из.
– Нет, это у тебя проблема. Но ты пока не сказал мне, в чем она заключается, так что я все еще наслаждаюсь моим завтраком.
Он подцепил кусочек бекона, обернул его вокруг маринованной маслины и отправил в рот, жуя и всячески подражая Гомеру Симпсону. Обычно это вызывало у Кении смех. Но не на сей раз.
– У нас тело в плавательном бассейне.
Иззи вздохнул. Кении любил показать свое правовое образование во всей его мощи, а это значило, что он очень не скоро доберется до сути.
– Предположительно мертвое тело.
– Ага.
– Старикан?
– Ага.
– Так ведь старики только и делают, что тонут в бассейнах.
– Но этот не утонул. Во всяком случае, я так не думаю. Похоже, он прямо в бассейне истек кровью до смерти. Он плавает лицом вверх, и вода вокруг красная. Кстати, странно, что лицом вверх. Обычно с пловцами-утопленниками бывает наоборот.
– Он в глубоком конце бассейна или мелком?
– Мелком.
Тогда все понятно. Он, вероятно, рухнул на дно бассейна.
– Мэгги вызвали?
– Уже в пути.
Галфшоресу повезло в том, что коронер графства был не просто врачом, но патологоанатомом, работавшим (точнее, работавшей) в морге Окружного медицинского центра, находившегося в городке Фол и, в десяти минутах езды по Пятьдесят девятой трассе. Мэгги, как и Иззи, было слегка за пятьдесят, но задница у нее была как у восемнадцатилетней, и она знала это, что вполне устраивало Иззи.
– Геморрой, может быть? – рискнул предположить Иззи.
Кении скривился в гримасе, выражающей что-то среднее между простым недовольством и раздражением. Ну конечно, люди образованные, имеющие степень по уголовному праву, не станут отпускать шуточки по поводу смертей. А вот Иззи, напротив, позволял себе шуточки даже в отношении невероятного количества пешеходов, сбитых на переходе через главный бульвар Галфшореса, – главным образом слабовидящих или инвалидов, – называя это «ежегодным дорожным отстрелом». При этом мужчин он считал белками, женщин – бобрами. Для Иззи насильственная смерть была элементом рутинной работы, для Кении – призванием.
– По-моему, это убийство, – гробовым голосом произнес Кении.
– Это еще почему? – спросил Иззи. – Люди истекают кровью по самым разным причинам. Может быть, у него был рак легких или закупорка кровеносного сосуда.
– А я думаю, что у него было не слишком хорошее зрение или его очки для плавания запотели.
– При чем здесь это?
– По всему дну бассейна валяются битые, бутылки.
– Бутылки?
– Ага. Как будто кто-то брал бутылки одну за другой, разбивал их и бросал на дно бассейна. Старик, конечно, мог их не заметить: у меня зрение стопроцентное, но и я с трудом разглядел, что осколками усеяно все дно. Их там сотни. По всей видимости, он сначала плавал, а когда выбрался на мелкое место и побрел к лестнице, сильно порезался. Правда, это все равно не объясняет того, почему здоровенный осколок стекла торчит у него изо рта. Нет, здесь не несчастный случай.
Сделав глоток кофе, Иззи выудил зажигалку «Зиппо» и пачку «Мальборо».
– Осколок стекла? Кении мрачно кивнул:
– Примерно в фут длиной, как кинжал. Как будто хотели отрезать старикану пол-языка.
Иззи щелчком открыл зажигалку, зажег «Мальборо» и, затянувшись, уставился на тарелку с завтраком. В животе бурлили газы, болезненно прокладывая себе дорогу по пищеварительной системе. Наверное, надо было ограничиться чем-нибудь попроще, обойтись одними устрицами, что ли.
Он снова вздохнул и выпустил облачко дыма.
– Ну что ж, старина Кении, тут ты, безусловно, прав. Если у старика из глотки торчит кусок стекла в фут длиной, это не сойдет за несчастный случай даже в Галфшоресе. – Он отодвинулся от стола и выпрямился. В брюхе противно заурчало. – Придется пойти посмотреть.
Как и у всех остальных ребят из полиции Галфшореса, живот у Иззи основательно перевешивался через ремень, что, надо думать, было чертовски вредно для его здоровья, так же как пиво, сигареты и футбол, который он имел обыкновение смотреть по воскресеньям, вместо того чтобы гонять мяч самому. Однако старший детектив плевать хотел на такого рода страшилки. Он сбежал от стервозной жены, которая пилила его по всякому поводу, от нью-йоркских зим и от изматывающей работы по расследованию убийств, с которой невозможно было справиться. Постоянное напряжение сказывалось на его желудке, грозя перерасти в язву, а то и что-то похуже, и можно было с уверенностью сказать, что по сравнению с этим нынешний режим ему только на пользу. Здесь, в Галфшоресе, он нашел воистину райское местечко, одарявшее его множеством радостей, одной из которых, безусловно, было поедание завтрака у Зеки.
Райское место, это уж точно. Конечно, люди на побережье умирали, это уж как водится. Недаром в Галфшоресе, городке с постоянным населением всего-то в пять тысяч человек, имелось постоянно действующее бюро ритуальных услуг, а в городке Фоли, чуть выше по дороге, еще два. Однако почти все эти смерти проистекали от естественных причин, почти все покойные пребывали ранее на попечении докторов, и никто из них, естественно, не представлял для Иззи ни малейшего интереса. Как член группы из трех детективов Бобби Иззард проводил большую часть времени, занимаясь кражами кошельков, случайными аферами вроде попыток молодых проходимцев выманить денежки у богатых немолодых леди да розысками пропавших людей, большая часть которых попросту заблудилась по причине потери памяти, вызванной болезнью Альцгеймера. В курортный сезон, когда население городка утраивалось, а то и учетверялось в связи с тем, что северяне заполняли свои дорогостоящие кондоминиумы, Иззи выходил в море на катере береговой охраны, разыскивая отдыхающих, занесенных слишком далеко от берега, и докучая владельцам лодок, вызывавших подозрение в причастности к контрабанде. Но за все три года, которые он провел на работе, служа и защищая народ Галфшореса, штат Алабама, ему ни разу не пришлось вытащить пушку и лишь дважды довелось использовать наручники, и никто за это время ни разу не попытался поднять на него руку. Не говоря уж об оружии.
И именно такое положение дел ему нравилось. Приключений на свою задницу вроде тех, что показывают в детективных сериалах, таких как «Полицейское управление Нью-Йорка», «Закон и порядок» или «CSI: место преступления», он вовсе не искал. То ли дело спокойная, не пыльная работенка в Галфшоресе, городке маленьких частных зверинцев, миниатюрных лужаек для гольфа и чартеров по ловле акул. В славном городке, где смерть чаще всего являлась следствием остановки сердца после славной партии в мини-гольф со старыми друзьями в «Пиратской бухте». Убийства если и случались, то где-нибудь в Мобиле или Пенсаколе, и его это никоим образом не касалось.
Возвращаясь к своему любимому столику, откуда открывался вид на причал для яхт и прогулочных катеров, Иззи прихватил кофейник и уселся, собираясь вплотную заняться нагруженной с верхом тарелкой. Для наплыва публики было еще рано. Если не считать нескольких похмельного вида капитанов наемных суденышек да ковыляющей группы пожилых туристов в желтых футболках и панамах для защиты от солнца, он был в заведении один. В течение минуты.
Старший детектив только-только подцепил на вилку маслину и обмакнул ее в соус, когда уголком глаза приметил Кении Фризелла. Кении был весьма энергичным парнем, местным жителем и, помоги ему Господи, напарником Иззи, вторым человеком в так называемой группе расследований Детективного бюро Галфшореса. Третьим в этой группе был кинолог, славный малый по имени Эрл Рэй Пашер, единственной любовью которого был Эль Кабонг, смышленая американская ищейка.
Самыми радостными в собачьей жизни Кабонга были те моменты, когда ему удавалось унюхать вздувшийся труп утопленника, чемодан, полный кокаина, подвал, где гидропонным способом выращивают наркоту, или выискать на зачуханной дороге через болото трейлер, на самом деле являющийся замаскированной подпольной лабораторией. Кабонг был настолько хорош в своем деле, что их с Пашером постоянно одалживали другие полицейские подразделения как в Алабаме, так и за пределами штата, и оба они почти все время находились в отлучках. Так или иначе, все в Галфшоресе, что издавало хоть какой-то запах, с давних пор было вотчиной кинолога.
Кении выглядел словно оживший шарж: с морковно-рыжей шевелюрой, подстриженной в стиле морской пехоты, с телосложением морячка Папая, персонажа мультфильмов, подсевшего на стероиды, и с лицом Хауди-Дуди, хотя сам он, конечно, по молодости лет не мог помнить эту некогда знаменитую куклу. Единственной причиной, по которой этот малый являлся капралом и детективом, было то, что он закончил двухгодичные курсы по уголовному праву в Фолкнеровском колледже в Галфшоресе.
Как ни странно, Кеннет не остановился возле буфета. Не только не соблазнился едой, но не взял даже кофе. Сверкая черными туфлями и веснушками, он направился прямиком к Иззи. В отличие от последнего, успевшего за три года приобрести ровный, чайного оттенка загар, Кении всегда выглядел обгорелым, словно его физиономия побывала под паяльной лампой или в печи для выпечки пиццы. В его целеустремленной походке было что-то такое, что у Иззи внезапно пропал аппетит. Кении был серьезен. Хуже того, он казался встревоженным.
Молодой детектив сел напротив своего напарника.
– У нас проблема, Из.
– Нет, это у тебя проблема. Но ты пока не сказал мне, в чем она заключается, так что я все еще наслаждаюсь моим завтраком.
Он подцепил кусочек бекона, обернул его вокруг маринованной маслины и отправил в рот, жуя и всячески подражая Гомеру Симпсону. Обычно это вызывало у Кении смех. Но не на сей раз.
– У нас тело в плавательном бассейне.
Иззи вздохнул. Кении любил показать свое правовое образование во всей его мощи, а это значило, что он очень не скоро доберется до сути.
– Предположительно мертвое тело.
– Ага.
– Старикан?
– Ага.
– Так ведь старики только и делают, что тонут в бассейнах.
– Но этот не утонул. Во всяком случае, я так не думаю. Похоже, он прямо в бассейне истек кровью до смерти. Он плавает лицом вверх, и вода вокруг красная. Кстати, странно, что лицом вверх. Обычно с пловцами-утопленниками бывает наоборот.
– Он в глубоком конце бассейна или мелком?
– Мелком.
Тогда все понятно. Он, вероятно, рухнул на дно бассейна.
– Мэгги вызвали?
– Уже в пути.
Галфшоресу повезло в том, что коронер графства был не просто врачом, но патологоанатомом, работавшим (точнее, работавшей) в морге Окружного медицинского центра, находившегося в городке Фол и, в десяти минутах езды по Пятьдесят девятой трассе. Мэгги, как и Иззи, было слегка за пятьдесят, но задница у нее была как у восемнадцатилетней, и она знала это, что вполне устраивало Иззи.
– Геморрой, может быть? – рискнул предположить Иззи.
Кении скривился в гримасе, выражающей что-то среднее между простым недовольством и раздражением. Ну конечно, люди образованные, имеющие степень по уголовному праву, не станут отпускать шуточки по поводу смертей. А вот Иззи, напротив, позволял себе шуточки даже в отношении невероятного количества пешеходов, сбитых на переходе через главный бульвар Галфшореса, – главным образом слабовидящих или инвалидов, – называя это «ежегодным дорожным отстрелом». При этом мужчин он считал белками, женщин – бобрами. Для Иззи насильственная смерть была элементом рутинной работы, для Кении – призванием.
– По-моему, это убийство, – гробовым голосом произнес Кении.
– Это еще почему? – спросил Иззи. – Люди истекают кровью по самым разным причинам. Может быть, у него был рак легких или закупорка кровеносного сосуда.
– А я думаю, что у него было не слишком хорошее зрение или его очки для плавания запотели.
– При чем здесь это?
– По всему дну бассейна валяются битые, бутылки.
– Бутылки?
– Ага. Как будто кто-то брал бутылки одну за другой, разбивал их и бросал на дно бассейна. Старик, конечно, мог их не заметить: у меня зрение стопроцентное, но и я с трудом разглядел, что осколками усеяно все дно. Их там сотни. По всей видимости, он сначала плавал, а когда выбрался на мелкое место и побрел к лестнице, сильно порезался. Правда, это все равно не объясняет того, почему здоровенный осколок стекла торчит у него изо рта. Нет, здесь не несчастный случай.
Сделав глоток кофе, Иззи выудил зажигалку «Зиппо» и пачку «Мальборо».
– Осколок стекла? Кении мрачно кивнул:
– Примерно в фут длиной, как кинжал. Как будто хотели отрезать старикану пол-языка.
Иззи щелчком открыл зажигалку, зажег «Мальборо» и, затянувшись, уставился на тарелку с завтраком. В животе бурлили газы, болезненно прокладывая себе дорогу по пищеварительной системе. Наверное, надо было ограничиться чем-нибудь попроще, обойтись одними устрицами, что ли.
Он снова вздохнул и выпустил облачко дыма.
– Ну что ж, старина Кении, тут ты, безусловно, прав. Если у старика из глотки торчит кусок стекла в фут длиной, это не сойдет за несчастный случай даже в Галфшоресе. – Он отодвинулся от стола и выпрямился. В брюхе противно заурчало. – Придется пойти посмотреть.
ГЛАВА 32
Оторвавшись от компьютера в офисе «Экслибриса», Финн Райан зажала переносицу большим и указательным пальцами и плотно закрыла глаза. У ее правой руки лежала неровная стопка исписанных желтых страниц – результат усилий, предпринимавшихся ею в течение нескольких последних часов. Она подалась вперед, зевнула и сложила листочки вместе, пытаясь сконцентрироваться. Половина ее мыслей продолжала возвращаться к ощущению жидкого тепла, разливавшегося внизу ее живота, и к почти мучительным воспоминаниям о том, как Майкл медленно проникал в нее. До кровати они так и не добрались: он повалил ее на кухонный стол, а она обхватила его ногами. Это было восхитительно и дарило ни с чем не сравнимое наслаждение, однако было сопряжено с чувством отстраненности и одиночества, с пониманием того, что он никогда не сможет отдать себя полностью. Темный, холодный гнев, вероятно, являлся источником его сексуальности не в меньшей степени, чем простая страсть. Конечно, могло быть и так, что на самом деле между ними стояла только разница в возрасте, но Финн знала: так или иначе то, что было между ними, долго не продлится.
«Фиона Кэтрин Райан, ты слишком много думаешь!» Она вновь уставилась на желтые странички, заставляя себя сосредоточиться. Кто еще вступил бы в интимные отношения с мужчиной старше себя по крайней мере на двадцать лет в самый разгар расследования убийства, а то и двух, при этом изо всех сил стараясь остаться в живых? Подумать только, ведь все это произошло из-за наброска на листке пергамента, выполненного рукой гения пятьсот лет назад! Это казалось не совсем реальным, пока она не вспомнила медный привкус крови, сопутствовавший смерти Питера, и черный, похожий на голову хищника шлем велосипедиста-убийцы, который летел, кувыркаясь в воздухе, навстречу своей смерти. Куда уж реальнее!
Свои поиски Финн начала с официального сайта францисканцев. Ее почему-то удивило, что он оказался весьма современным, с богатой графикой. Она ожидала увидеть что-нибудь попроще, строгую страницу, выполненную шрифтом «Times New Roman», с лаконичной эмблемой в углу. Правда, эмблема имелась: чуть зловещее изображение геральдического щита, разделенного по диагонали слева направо, с тремя листьями чертополоха в правой части и черным лебедем с двумя мальтийскими крестами – в левой. Над щитом после названия францисканского ордена следовал латинский девиз «Mens Agitat Molem», под ним была начертана другая, тоже латинская надпись туманного содержания: «Aut Inveniam Viam Aut Faciam». Первый девиз означал: «Сознание превыше материи», а второй в грубом переводе мог звучать как: «Я изыщу способ или придумаю его».
Согласно представленной на веб-сайте версии истории школы девиз «Сознание превыше материи» соответствовал изначальным целям заведения. Основанная в 1895 году кальвинистским священником по имени Джордж Хэйвфорд, школа ставила своей первоочередной задачей избавление мальчиков от искушений, вызываемых общением с противоположным полом, путем помещения их в изолированную среду, культивирующую «подлинно мужское начало» в духе Тедди Рузвельта. С упором на спорт, состязательность, военную подготовку и фундаментальные академические знания. Добавьте холодный душ и изрядную дозу строгого религиозного морализаторства – и вы получите школу, любовью к которой должны были проникнуться все традиционно мыслящие родители того времени. Читая между строк, следовало признать, что школа полностью соответствовала «педагогическому» принципу: «Детей следует видеть, но не слышать», с тем добавлением, что видеть их желательно как можно реже. Насколько могла понять Финн, это во всех отношениях было воплощением всего худшего, что ей доводилось слышать о закрытых английских пансионах.
Обшаривая Сеть с помощью личной, очень сложной поисковой системы Валентайна под названием ISPY-XRAY, Финн нашла самые разные сайты, созданные бывшими выпускниками школы и другими людьми, имевшими к ней непосредственное отношение. В подаче некоторых из них история заведения выглядела несколько иначе. Если присмотреться пристальнее, оказывалось, что прошлое Францисканской академии являлось не столь уж славным и безупречным, как следовало из официального веб-сайта. В соответствии с тем, что удалось установить Финн, культивировавшийся в школе «дух мужества» привел к тому, что половина из тысячи девятисот ее выпускников погибли в окопах Бельгии и Франции, а уровень самоубийств среди ее питомцев был значительно выше среднего. Издевательства старшеклассников над младшими, повлекшие за собой как минимум одну смерть, обернулись для школы несколькими судебными процессами, состоявшимися как раз перед кризисом 1929 года. Это привело заведение на грань полного краха. Чего не забрали судебные тяжбы, довершила Великая депрессия, и школа погибала, погребенная под тяжестью долгов и дурной славы. В 1934 году школу, находившуюся в тот момент под внешним управлением кредиторов, выкупила группа бывших ее воспитанников. Именно тут Финн наткнулась на перечень новых попечителей Францисканской академии, и у нее появилась первая зацепка. Всего список включал двенадцать имен, но ее внимание привлекли первые шесть:
Альфред Эндрю Уортон Лодер Дж. Корнуолл Адмирал Тобиас Гэтти Джонас Хейл Паркер III Орвилл Дюпон Хейл Джером К. Краули.
Тут не могло быть никакого совпадения, просто не могло быть. Альфред Эндрю Уортон, очевидно, был дедом нынешнего директора школы; Лодер Корнуолл наверняка имел отношение к Джеймсу Корнуоллу, покойному директору Паркер-Хейл; Джонас Паркер и Орвилл Хейл были потомками основателя музея; Тобиас Гэтти явно состоял в родстве с полковником, а Джером К. Краули – в родстве с Александром Краули. Это не совпадение, но и реальной связи не просматривалось. Какое отношение могли иметь шестеро джентльменов, ставшие в тридцатые годы попечителями школы, к двум современным убийствам и блуждающей странице, вырванной из тетради пятьсот лет назад? Тайна тайной, но все это граничило с невозможным.
Финн оторвалась от своих записей и обвела взглядом стилизованное под кабинет Шерлока Холмса помещение. Ей смутно припомнилась цитата из Конан Дойла, которого она изучала в курсе английской литературы: «То, что остается после того, как вы исключили невозможное, должно быть истиной, сколь бы невероятной она ни казалась». Если положиться на почтенного детектива, то выходило, что связь тут имеется, просто Финн ее не видит. Однако следующие два часа, проведенные перед компьютером, ничего не прояснили. Имен добавилось, связей тоже, но это порождало лишь большую путаницу.
«Фиона Кэтрин Райан, ты слишком много думаешь!» Она вновь уставилась на желтые странички, заставляя себя сосредоточиться. Кто еще вступил бы в интимные отношения с мужчиной старше себя по крайней мере на двадцать лет в самый разгар расследования убийства, а то и двух, при этом изо всех сил стараясь остаться в живых? Подумать только, ведь все это произошло из-за наброска на листке пергамента, выполненного рукой гения пятьсот лет назад! Это казалось не совсем реальным, пока она не вспомнила медный привкус крови, сопутствовавший смерти Питера, и черный, похожий на голову хищника шлем велосипедиста-убийцы, который летел, кувыркаясь в воздухе, навстречу своей смерти. Куда уж реальнее!
Свои поиски Финн начала с официального сайта францисканцев. Ее почему-то удивило, что он оказался весьма современным, с богатой графикой. Она ожидала увидеть что-нибудь попроще, строгую страницу, выполненную шрифтом «Times New Roman», с лаконичной эмблемой в углу. Правда, эмблема имелась: чуть зловещее изображение геральдического щита, разделенного по диагонали слева направо, с тремя листьями чертополоха в правой части и черным лебедем с двумя мальтийскими крестами – в левой. Над щитом после названия францисканского ордена следовал латинский девиз «Mens Agitat Molem», под ним была начертана другая, тоже латинская надпись туманного содержания: «Aut Inveniam Viam Aut Faciam». Первый девиз означал: «Сознание превыше материи», а второй в грубом переводе мог звучать как: «Я изыщу способ или придумаю его».
Согласно представленной на веб-сайте версии истории школы девиз «Сознание превыше материи» соответствовал изначальным целям заведения. Основанная в 1895 году кальвинистским священником по имени Джордж Хэйвфорд, школа ставила своей первоочередной задачей избавление мальчиков от искушений, вызываемых общением с противоположным полом, путем помещения их в изолированную среду, культивирующую «подлинно мужское начало» в духе Тедди Рузвельта. С упором на спорт, состязательность, военную подготовку и фундаментальные академические знания. Добавьте холодный душ и изрядную дозу строгого религиозного морализаторства – и вы получите школу, любовью к которой должны были проникнуться все традиционно мыслящие родители того времени. Читая между строк, следовало признать, что школа полностью соответствовала «педагогическому» принципу: «Детей следует видеть, но не слышать», с тем добавлением, что видеть их желательно как можно реже. Насколько могла понять Финн, это во всех отношениях было воплощением всего худшего, что ей доводилось слышать о закрытых английских пансионах.
Обшаривая Сеть с помощью личной, очень сложной поисковой системы Валентайна под названием ISPY-XRAY, Финн нашла самые разные сайты, созданные бывшими выпускниками школы и другими людьми, имевшими к ней непосредственное отношение. В подаче некоторых из них история заведения выглядела несколько иначе. Если присмотреться пристальнее, оказывалось, что прошлое Францисканской академии являлось не столь уж славным и безупречным, как следовало из официального веб-сайта. В соответствии с тем, что удалось установить Финн, культивировавшийся в школе «дух мужества» привел к тому, что половина из тысячи девятисот ее выпускников погибли в окопах Бельгии и Франции, а уровень самоубийств среди ее питомцев был значительно выше среднего. Издевательства старшеклассников над младшими, повлекшие за собой как минимум одну смерть, обернулись для школы несколькими судебными процессами, состоявшимися как раз перед кризисом 1929 года. Это привело заведение на грань полного краха. Чего не забрали судебные тяжбы, довершила Великая депрессия, и школа погибала, погребенная под тяжестью долгов и дурной славы. В 1934 году школу, находившуюся в тот момент под внешним управлением кредиторов, выкупила группа бывших ее воспитанников. Именно тут Финн наткнулась на перечень новых попечителей Францисканской академии, и у нее появилась первая зацепка. Всего список включал двенадцать имен, но ее внимание привлекли первые шесть:
Альфред Эндрю Уортон Лодер Дж. Корнуолл Адмирал Тобиас Гэтти Джонас Хейл Паркер III Орвилл Дюпон Хейл Джером К. Краули.
Тут не могло быть никакого совпадения, просто не могло быть. Альфред Эндрю Уортон, очевидно, был дедом нынешнего директора школы; Лодер Корнуолл наверняка имел отношение к Джеймсу Корнуоллу, покойному директору Паркер-Хейл; Джонас Паркер и Орвилл Хейл были потомками основателя музея; Тобиас Гэтти явно состоял в родстве с полковником, а Джером К. Краули – в родстве с Александром Краули. Это не совпадение, но и реальной связи не просматривалось. Какое отношение могли иметь шестеро джентльменов, ставшие в тридцатые годы попечителями школы, к двум современным убийствам и блуждающей странице, вырванной из тетради пятьсот лет назад? Тайна тайной, но все это граничило с невозможным.
Финн оторвалась от своих записей и обвела взглядом стилизованное под кабинет Шерлока Холмса помещение. Ей смутно припомнилась цитата из Конан Дойла, которого она изучала в курсе английской литературы: «То, что остается после того, как вы исключили невозможное, должно быть истиной, сколь бы невероятной она ни казалась». Если положиться на почтенного детектива, то выходило, что связь тут имеется, просто Финн ее не видит. Однако следующие два часа, проведенные перед компьютером, ничего не прояснили. Имен добавилось, связей тоже, но это порождало лишь большую путаницу.