- Тогда посмотрите за последние две недели, была ли переписка с главным из этого института.
Она смотрит журналы.
- Да, неделю назад пришло письмо на имя главного. Мирон Иванович расписался за него и взял.
- Письмо секретно?
- Нет, для служебного пользования и главный его обещал вернуть...
- Хорошо. Я тогда посмотрю эту документацию и через десять минут верну вам.
На следующий день к нам прикатили гости. Все идет как и в предыдущие пуски, мелькают генеральские лампасы, отменные гражданские костюмы. Несколько человек мне знакомы, они здороваются или кивают головами. Вездесущий Митрофан Иванович похлопывает меня по плечу.
- Все воюешь...
- Я уже не в силах доказывать простые вещи.
- Понятно. Поэтому и решил уйти?
- И из-за этого тоже. Больше всего меня доконали с Машей.
- Это с вашей невестой?
- Да. Издан приказ, ради не разглашения тайны, производить отбор всех заболевших неведомыми болезнями на этом полигоне и отправлять их в спец изоляторы.
- Я знаю о нем, сам визировал.
- Так вот, из-за этого приказа пришлось Машу украсть из больницы.
- Вон оно как. И вы узнали, кто готовил документы?
- Узнал.
- Может ради этого не стоит рвать с работами, имеющими государственную важность, очень существенных для обороноспособности нашей страны.
- А кто вам сказал, что только возник конфликт из-за Маши. У нас с лишком разные подходы к делу с Мирон Ивановичем.
- Ладно. После этого запуска, я с вами еще поговорю. Решим все здесь на месте.
Я последний раз обхожу цель. ДОТ ощетинился пушкой, установленной на запад. У входа несколько солдат курят сигареты.
- Вы на каком этаже разместились? - спрашиваю их.
- На втором.
- А ниже народ есть?
- А как же. Все как по норме.
Дом пуст, везде установлена специальная аппаратура улавливающая виброшумы. В дальних блиндажах хохочут, заводилы травят анекдоты. Еще дальше разместилось несколько стальных колпаков для кинооператоров. Пока они пусты. Завтра здесь будет испытана никем еще не опробованная система "Сирена".
Командный пункт, как всегда заполнен. Вырви Глаз стоит перед пультом управления, я, одев наушники, стою рядом. Где то прижался к шкафам Виктор Сергеевич, а активный Мирон Иванович, что то рассказывает своим знакомым. Как всегда, за Вырви Глазом разместился капитан Самсонов и раскинул свои локаторы-уши. Гул гостей прерывает Вырви Глаз.
- Внимание, десяти минутная готовность.
Затикал метроном. На экранах мониторов показалась установка, вокруг нее бегает расчет, устанавливая ствол в направлении цели. Кто то сзади хлопает меня по плечу. Я оглядываюсь. За спиной Митрофан Иванович и какой то мужик. Оттягиваю наушник.
- Здесь гости интересуются почему "Луна" почти в вертикальном положении, - зам министра кивает на незнакомого мужчину.
- Цель от нас почти в десяти километрах и чтобы наводить ракету точнее лучше иметь набор высоты.
Мужик кивает. Я опять опускаю наушники и пытаюсь уловить команды и ответы операторов. Все таки немного подстраховываю Вырви Глаза.
Пошли последние секунды старта. Ракета сорвалась с направляющей и пошла в небо. Мы внимательно наблюдаем за мониторами. На центральном показался крест и тут же Вырви Глаз и операторы совмещают перекрестия ракеты и цели. Стремительно растет карта и вдруг встряхивается, потом наплывает земля и все пропадает...
- Отделился корпус головки. Сейчас изделие на зонтике медленно опускается на землю и вот-вот начнут работать излучатели.
Другие мониторы фиксируют облачко пыли над ДОТом и тут... На мои уши начал довить резкий, тонкий звук пилы. Он увеличивается и я вижу, как заметались гости. Звук врывается в мой мозг и я начинаю корчиться и орать, прижимая к ушам наушники, потом теряю равновесие и падаю на пол. Чье то тело сваливается на меня и придавливает... голову. Жуткий звук парализовал каждую клеточку. Когда он прервался, я еще долго неподвижно лежал и ждал пока звон из головы медленно исчезнет, потом стал отталкивать лежащего на мне человека. Это Вырви Глаз. Его лицо неузнаваемо. Поврежденный глаз лопнул, по искаженному лицу из под глазниц, из ушей, из носа и губ текут струйки крови.
- Валера, Валерка, ты меня слышишь?
Он неподвижен и я не прощупываю у него пульса. Оглядываюсь и ужас наполняет всего меня. Все гости, операторы неподвижно лежат и нелепых позах.
- Митрофан Иванович. Митро...
У него тоже лицо неузнаваемо, также струйки крови. Никакого движения.
- Кто-нибудь есть живой? - ору я. - Отзовитесь.
За пультом зашевелилась голова оператора, он как пьяный поднял ее и тупо посмотрел по сторонам, зашевелился еще один оператор. Он сорвал наушники и долго протирал виски.
- Что со мной, где я? - недоуменно смотрит он на меня.
- Помогите мне.
Один ничего не понимает, другой отрывается и шатаясь идет ко мне. Мы начинаем искать... живых.
Только через три часа пришла помощь. Мои призывы по радио, по телефонам не сразу доходили до людей. Медики долго пытали меня, куда подъехать, дежурный офицер у командующего, никак не мог его найти и когда они приехали, мы уже смогли отсортировать живых от мертвых.
Врачиха тампоном стирает с моего лица кровь.
- Как голова?
- Звенит, как пустой чугунный котел.
- Я вам дам таблетки. Раздавите их зубами и проглотите. Вы и еще два оператора еще хорошо отделались, остальные операторы в тяжелом состоянии отправлены в больницу, я предполагаю, что у вас были наушники и это как то спасло...
Я жую противные таблетки и кислый вкус остается во рту.
- А как остальные?
- У кого не было наушников погибли, а вон те двое по-моему помешались.
Она указывает пальцем на носилки. Я узнаю на одних Виктор Сергеевича, на других - незнакомого военного. Глаза их открыты, а губы шевелятся.
- Вам, все равно надо обратиться к врачу. В правом ухе сильно кровоточит. Как бы не лопнула перепонка. Возьмите марлю, прикладывайте...
Врачиха стала собираться.
- Вы сейчас куда?
- Туда, в глубину леса, там тоже стягиваются машины. Как передали из диспетчерской, у какого то ДОТа много погибших и пострадавших солдат.
Она уходит, а я все разеваю рот, пытаюсь уменьшить звон в ушах.
Неожиданно в пультовой появляется фигура командующего.
- Вы в состоянии говорить? - обращается он ко мне.
- Да.
- Вы один из инженеров, проводивших запуск?
- Да.
- Объясните, что произошло...
Комиссия прилетела на следующий день. Я долго им рассказывал как производились испытания и что получилось.
- Скажите, а об изменении чертежной документации вам что то известно? спрашивает меня генерал из технической академии.
- Нет. Но нам перед пуском прислали изделие И-113М вместо И-113 и причем оно по весу было больше указанного на пятьсот грамм. Руководитель испытаний сразу заметил это и доложил мне. Я за разъяснением обратился к моему руководителю Мирон Ивановичу, на что тот ответил, что действительно, неделю назад прислали изменения в проект и он у него в сейфе и ничего такого... там нет. Он так и не передал мне эти документы.
- Это не этот документ? - он протягивает мне бумаги.
- Может быть они. Я их тогда не читал.
Генерал качает головой.
- Если бы вы тогда прочли их, тогда цель выбирали бы на расстоянии 35 километров вместо 10.
Я уже все понял.
В газетах появилась в траурной рамке извещение о гибели группы генералов и видных конструкторов в авиакатастрофе. Среди фамилий мой начальник и зам министра. Даже здесь соврали...
Комиссия отпустила меня, дав две недели подлечиться после этих жутких испытаний. В военном городке, который был от взрыва километров за 40, жители только слышали в ушах какой то визг, но там никто не пострадал. Я собрал вещички, выписался у коменданта и пошел к проходной. Большой траурный плакат висел на воротах. Среди фотографий, начальник полигона, его заместитель, капитан Самсонов, другие солдаты и офицеры, а вот и наши ребята: Вырви Глаз, Игорь Колыванов, который сжег гостиницу... Сгорбившаяся женщина, в накинутой черной шали, стояла перед плакатом и пыталась сбоку прицепить маленький букетик цветов.
- Тамара.
Женщина резко повернулась ко мне.
- Андрей Иванович..., - она обняла меня, - хоть вы то живы...
И заплакала навзрыд по бабьи.
- ... Его уже не возвратишь...
- Я понимаю..., - она вытерла слезы. - Вы сюда не вернетесь?
- Думаю, что да.
- Передайте Маше привет, если ее увидите. Видите как жизнь скоротечна, женитесь на ней, не тяните резину... Она любит вас...
- Я это знаю.
Знаю и то, что полигон тоже уже отнял от нее прекрасную надежду на лучшую жизнь.
За воротами долго ждал автобус и сразу же поехал в Горький, тем более до города два часа езды по шоссе.
Маша очень обрадовалась приезду.
- Ты надолго?
- На две недели.
- Неужели отпуск?
- Что то такое.
- А меня Константин Георгиевич перевел на жесткий курс лечения. Он надеется, что я могу вытянуть...
- Я в этом и не сомневался, а потом мы с тобой поженимся, сыграем грандиозную свадьбу.
Мысленно я представил, как за белым столом стоят рюмки с водкой покрытые хлебом, а рядом пустые стулья. Это места Игоря Колыванова, это Валерки - Вырви Глаза, это Сашки , что погиб при пожаре, это Миры - все наши друзья, которых надо пригласить на свадьбу и которых уже нет...
- Ты не шутишь?
Маша висит на мне и визжит. На шум вылетает сестра.
- Маша, ты чего?
- Агния Кирилловна мы женимся. У меня будет свадьба. Представляете, свадьба. Я буду в белом платье и Андрюшка понесет меня на руках...
- Господи, а я то испугалась. Мир вам и счастья, дети мои.
- Я думаю, что если Маше ничего не помешает, - это мне говорит Константин Георгиевич, - то есть надежда, что через месяц ее состояние будет вполне удовлетворительное и она может пойти на поправку. Мы сейчас связались с Дрезденом и получили препараты немецкого ученого Рудольфа Крамера, которые постепенно очищающие клетки печени, уже есть первые результаты, наблюдаются изменения в крови.
- Я очень вам благодарен. У меня к вам еще просьба. Не могли бы вы найти и мне врача. Я подвергся звуковой обработке и у меня в ушах периодически стоит звон.
Он подходит ко мне рассматривает уши.
- Одно ухо у вас полно крови, там целая пробка из крови. Как вы еще слышите? Вот что, голубчик, сейчас же к профессору Агапову, он в этом же корпусе, на первом этаже. Я ему позвоню, чтобы он вас принял...
Агапов долго ковырялся в моих ушах, потом вытащив пробку сказал.
- Вам надо лечиться, молодой человек.
- У меня свободны почти две недели.
- Хорошо, я положу вас в свое отделение. За вас очень ходатайствовал Константин Георгиевич, а я его должник.
Так я тоже попал в больницу. Зато Маша всегда рядом, на третьем этаже.
В больнице продержали не две недели, а полтора месяца. Почти вместе с Машей выписали на волю. У нее более менее все в порядке, а я все таки, потерял слух на одно ухо.
Москва встретила нас неприветливо. Шел снег, на улицах снежная каша . У меня ноги вымокли сразу, Маша легко одета и щелкает зубами.
- Ск-о-о-ро? - спрашивает она.
- Сейчас. Вот наш и дом. Невеста не должна входить в дом своими ногами, придется взять тебя на руки.
- А... вещи...
- Держи их в руках.
В квартире чувствуется отсутствие хозяина. Маша сбрасывает вещи на пол.
- Все, отпусти меня.
- Ну нет. Я тебя прямо в ванную, разогреваться.
- Прямо в одежде?
- Мы с тобой еще не совсем дикари, конечно разденемся...
В отделе кадров министерства быстро нашли мою карточку.
- Где вы так долго пропадали? - спросил кадровик.
- Я болел, был в больнице.
- Ах, да. Вы же попали в трагедию. Так, так. Мы уж вас совсем потеряли. Как ваше здоровье?
- Нормально. У меня есть справка с больницы, что я здоров. А вот закрытый бюллетень.
-Это хорошо. По поводу вашей работы.... Тут в вашем деле есть одна бумага, это ваше заявление с просьбой об увольнении с предприятия. Покойный Митрофан Иванович оставил на нем резолюцию: "ОК. Ни в коем случае не увольнять, оставить для дальнейшей работы..." Мы еще не обсуждали вашу кандидатуру на вакантные места. Раз вы появились, то все примем к сведению.
- Так что мне сейчас делать?
- Ждите. У вас есть телефон?
- Есть.
Я называю номер. Кадровик сверяет с карточкой.
- Не изменился. Я позвоню.
Через день, в нашей квартире зазвонил телефон. Хорошо еще, что мы с Машей никуда не ушли. Это кадровик просил меня завтра подойти на прием к министру, к 11 часам утра.
Министр торопливый человек. Он все делает на ходу. Складывает бумаги в портфель, пьет кофе, просматривает почту и кипу документов, а также разговаривает со мной.
- Вы уж извините меня, Андрей Иванович, я очень спешу, надо еще много дел завершить сегодня. Когда был жив Митрофан Иванович, он много мне о вас говорил и весьма хорошие вещи. Я рад, что вы вылечились и хочу предложить вам должность вашего бывшего директора Мирон Ивановича. Партийные органы не возражают.
- К сожалению, я не могу согласиться.
У министра произошел сбой в делах. Все замерло.
- Как это не соглашаетесь?
- Я не могу уже там работать. Слишком тяжелы воспоминания...
- Понятно. Будем считать, что это серьезный повод. Тогда заместителем главного конструктора в КБ приборостроения пойдете?
- Пойду.
Работа опять закипела в руках министра.
- Тогда идите в кадры, там все получите...
Перед новым годом мы с Машей сыграли свадьбу. Было много гостей, но мне казалось, что ОНИ, те кто работал со мной на полигоне присутствуют рядом, невидимыми ходят среди гостей и желают нам счастья.
Она смотрит журналы.
- Да, неделю назад пришло письмо на имя главного. Мирон Иванович расписался за него и взял.
- Письмо секретно?
- Нет, для служебного пользования и главный его обещал вернуть...
- Хорошо. Я тогда посмотрю эту документацию и через десять минут верну вам.
На следующий день к нам прикатили гости. Все идет как и в предыдущие пуски, мелькают генеральские лампасы, отменные гражданские костюмы. Несколько человек мне знакомы, они здороваются или кивают головами. Вездесущий Митрофан Иванович похлопывает меня по плечу.
- Все воюешь...
- Я уже не в силах доказывать простые вещи.
- Понятно. Поэтому и решил уйти?
- И из-за этого тоже. Больше всего меня доконали с Машей.
- Это с вашей невестой?
- Да. Издан приказ, ради не разглашения тайны, производить отбор всех заболевших неведомыми болезнями на этом полигоне и отправлять их в спец изоляторы.
- Я знаю о нем, сам визировал.
- Так вот, из-за этого приказа пришлось Машу украсть из больницы.
- Вон оно как. И вы узнали, кто готовил документы?
- Узнал.
- Может ради этого не стоит рвать с работами, имеющими государственную важность, очень существенных для обороноспособности нашей страны.
- А кто вам сказал, что только возник конфликт из-за Маши. У нас с лишком разные подходы к делу с Мирон Ивановичем.
- Ладно. После этого запуска, я с вами еще поговорю. Решим все здесь на месте.
Я последний раз обхожу цель. ДОТ ощетинился пушкой, установленной на запад. У входа несколько солдат курят сигареты.
- Вы на каком этаже разместились? - спрашиваю их.
- На втором.
- А ниже народ есть?
- А как же. Все как по норме.
Дом пуст, везде установлена специальная аппаратура улавливающая виброшумы. В дальних блиндажах хохочут, заводилы травят анекдоты. Еще дальше разместилось несколько стальных колпаков для кинооператоров. Пока они пусты. Завтра здесь будет испытана никем еще не опробованная система "Сирена".
Командный пункт, как всегда заполнен. Вырви Глаз стоит перед пультом управления, я, одев наушники, стою рядом. Где то прижался к шкафам Виктор Сергеевич, а активный Мирон Иванович, что то рассказывает своим знакомым. Как всегда, за Вырви Глазом разместился капитан Самсонов и раскинул свои локаторы-уши. Гул гостей прерывает Вырви Глаз.
- Внимание, десяти минутная готовность.
Затикал метроном. На экранах мониторов показалась установка, вокруг нее бегает расчет, устанавливая ствол в направлении цели. Кто то сзади хлопает меня по плечу. Я оглядываюсь. За спиной Митрофан Иванович и какой то мужик. Оттягиваю наушник.
- Здесь гости интересуются почему "Луна" почти в вертикальном положении, - зам министра кивает на незнакомого мужчину.
- Цель от нас почти в десяти километрах и чтобы наводить ракету точнее лучше иметь набор высоты.
Мужик кивает. Я опять опускаю наушники и пытаюсь уловить команды и ответы операторов. Все таки немного подстраховываю Вырви Глаза.
Пошли последние секунды старта. Ракета сорвалась с направляющей и пошла в небо. Мы внимательно наблюдаем за мониторами. На центральном показался крест и тут же Вырви Глаз и операторы совмещают перекрестия ракеты и цели. Стремительно растет карта и вдруг встряхивается, потом наплывает земля и все пропадает...
- Отделился корпус головки. Сейчас изделие на зонтике медленно опускается на землю и вот-вот начнут работать излучатели.
Другие мониторы фиксируют облачко пыли над ДОТом и тут... На мои уши начал довить резкий, тонкий звук пилы. Он увеличивается и я вижу, как заметались гости. Звук врывается в мой мозг и я начинаю корчиться и орать, прижимая к ушам наушники, потом теряю равновесие и падаю на пол. Чье то тело сваливается на меня и придавливает... голову. Жуткий звук парализовал каждую клеточку. Когда он прервался, я еще долго неподвижно лежал и ждал пока звон из головы медленно исчезнет, потом стал отталкивать лежащего на мне человека. Это Вырви Глаз. Его лицо неузнаваемо. Поврежденный глаз лопнул, по искаженному лицу из под глазниц, из ушей, из носа и губ текут струйки крови.
- Валера, Валерка, ты меня слышишь?
Он неподвижен и я не прощупываю у него пульса. Оглядываюсь и ужас наполняет всего меня. Все гости, операторы неподвижно лежат и нелепых позах.
- Митрофан Иванович. Митро...
У него тоже лицо неузнаваемо, также струйки крови. Никакого движения.
- Кто-нибудь есть живой? - ору я. - Отзовитесь.
За пультом зашевелилась голова оператора, он как пьяный поднял ее и тупо посмотрел по сторонам, зашевелился еще один оператор. Он сорвал наушники и долго протирал виски.
- Что со мной, где я? - недоуменно смотрит он на меня.
- Помогите мне.
Один ничего не понимает, другой отрывается и шатаясь идет ко мне. Мы начинаем искать... живых.
Только через три часа пришла помощь. Мои призывы по радио, по телефонам не сразу доходили до людей. Медики долго пытали меня, куда подъехать, дежурный офицер у командующего, никак не мог его найти и когда они приехали, мы уже смогли отсортировать живых от мертвых.
Врачиха тампоном стирает с моего лица кровь.
- Как голова?
- Звенит, как пустой чугунный котел.
- Я вам дам таблетки. Раздавите их зубами и проглотите. Вы и еще два оператора еще хорошо отделались, остальные операторы в тяжелом состоянии отправлены в больницу, я предполагаю, что у вас были наушники и это как то спасло...
Я жую противные таблетки и кислый вкус остается во рту.
- А как остальные?
- У кого не было наушников погибли, а вон те двое по-моему помешались.
Она указывает пальцем на носилки. Я узнаю на одних Виктор Сергеевича, на других - незнакомого военного. Глаза их открыты, а губы шевелятся.
- Вам, все равно надо обратиться к врачу. В правом ухе сильно кровоточит. Как бы не лопнула перепонка. Возьмите марлю, прикладывайте...
Врачиха стала собираться.
- Вы сейчас куда?
- Туда, в глубину леса, там тоже стягиваются машины. Как передали из диспетчерской, у какого то ДОТа много погибших и пострадавших солдат.
Она уходит, а я все разеваю рот, пытаюсь уменьшить звон в ушах.
Неожиданно в пультовой появляется фигура командующего.
- Вы в состоянии говорить? - обращается он ко мне.
- Да.
- Вы один из инженеров, проводивших запуск?
- Да.
- Объясните, что произошло...
Комиссия прилетела на следующий день. Я долго им рассказывал как производились испытания и что получилось.
- Скажите, а об изменении чертежной документации вам что то известно? спрашивает меня генерал из технической академии.
- Нет. Но нам перед пуском прислали изделие И-113М вместо И-113 и причем оно по весу было больше указанного на пятьсот грамм. Руководитель испытаний сразу заметил это и доложил мне. Я за разъяснением обратился к моему руководителю Мирон Ивановичу, на что тот ответил, что действительно, неделю назад прислали изменения в проект и он у него в сейфе и ничего такого... там нет. Он так и не передал мне эти документы.
- Это не этот документ? - он протягивает мне бумаги.
- Может быть они. Я их тогда не читал.
Генерал качает головой.
- Если бы вы тогда прочли их, тогда цель выбирали бы на расстоянии 35 километров вместо 10.
Я уже все понял.
В газетах появилась в траурной рамке извещение о гибели группы генералов и видных конструкторов в авиакатастрофе. Среди фамилий мой начальник и зам министра. Даже здесь соврали...
Комиссия отпустила меня, дав две недели подлечиться после этих жутких испытаний. В военном городке, который был от взрыва километров за 40, жители только слышали в ушах какой то визг, но там никто не пострадал. Я собрал вещички, выписался у коменданта и пошел к проходной. Большой траурный плакат висел на воротах. Среди фотографий, начальник полигона, его заместитель, капитан Самсонов, другие солдаты и офицеры, а вот и наши ребята: Вырви Глаз, Игорь Колыванов, который сжег гостиницу... Сгорбившаяся женщина, в накинутой черной шали, стояла перед плакатом и пыталась сбоку прицепить маленький букетик цветов.
- Тамара.
Женщина резко повернулась ко мне.
- Андрей Иванович..., - она обняла меня, - хоть вы то живы...
И заплакала навзрыд по бабьи.
- ... Его уже не возвратишь...
- Я понимаю..., - она вытерла слезы. - Вы сюда не вернетесь?
- Думаю, что да.
- Передайте Маше привет, если ее увидите. Видите как жизнь скоротечна, женитесь на ней, не тяните резину... Она любит вас...
- Я это знаю.
Знаю и то, что полигон тоже уже отнял от нее прекрасную надежду на лучшую жизнь.
За воротами долго ждал автобус и сразу же поехал в Горький, тем более до города два часа езды по шоссе.
Маша очень обрадовалась приезду.
- Ты надолго?
- На две недели.
- Неужели отпуск?
- Что то такое.
- А меня Константин Георгиевич перевел на жесткий курс лечения. Он надеется, что я могу вытянуть...
- Я в этом и не сомневался, а потом мы с тобой поженимся, сыграем грандиозную свадьбу.
Мысленно я представил, как за белым столом стоят рюмки с водкой покрытые хлебом, а рядом пустые стулья. Это места Игоря Колыванова, это Валерки - Вырви Глаза, это Сашки , что погиб при пожаре, это Миры - все наши друзья, которых надо пригласить на свадьбу и которых уже нет...
- Ты не шутишь?
Маша висит на мне и визжит. На шум вылетает сестра.
- Маша, ты чего?
- Агния Кирилловна мы женимся. У меня будет свадьба. Представляете, свадьба. Я буду в белом платье и Андрюшка понесет меня на руках...
- Господи, а я то испугалась. Мир вам и счастья, дети мои.
- Я думаю, что если Маше ничего не помешает, - это мне говорит Константин Георгиевич, - то есть надежда, что через месяц ее состояние будет вполне удовлетворительное и она может пойти на поправку. Мы сейчас связались с Дрезденом и получили препараты немецкого ученого Рудольфа Крамера, которые постепенно очищающие клетки печени, уже есть первые результаты, наблюдаются изменения в крови.
- Я очень вам благодарен. У меня к вам еще просьба. Не могли бы вы найти и мне врача. Я подвергся звуковой обработке и у меня в ушах периодически стоит звон.
Он подходит ко мне рассматривает уши.
- Одно ухо у вас полно крови, там целая пробка из крови. Как вы еще слышите? Вот что, голубчик, сейчас же к профессору Агапову, он в этом же корпусе, на первом этаже. Я ему позвоню, чтобы он вас принял...
Агапов долго ковырялся в моих ушах, потом вытащив пробку сказал.
- Вам надо лечиться, молодой человек.
- У меня свободны почти две недели.
- Хорошо, я положу вас в свое отделение. За вас очень ходатайствовал Константин Георгиевич, а я его должник.
Так я тоже попал в больницу. Зато Маша всегда рядом, на третьем этаже.
В больнице продержали не две недели, а полтора месяца. Почти вместе с Машей выписали на волю. У нее более менее все в порядке, а я все таки, потерял слух на одно ухо.
Москва встретила нас неприветливо. Шел снег, на улицах снежная каша . У меня ноги вымокли сразу, Маша легко одета и щелкает зубами.
- Ск-о-о-ро? - спрашивает она.
- Сейчас. Вот наш и дом. Невеста не должна входить в дом своими ногами, придется взять тебя на руки.
- А... вещи...
- Держи их в руках.
В квартире чувствуется отсутствие хозяина. Маша сбрасывает вещи на пол.
- Все, отпусти меня.
- Ну нет. Я тебя прямо в ванную, разогреваться.
- Прямо в одежде?
- Мы с тобой еще не совсем дикари, конечно разденемся...
В отделе кадров министерства быстро нашли мою карточку.
- Где вы так долго пропадали? - спросил кадровик.
- Я болел, был в больнице.
- Ах, да. Вы же попали в трагедию. Так, так. Мы уж вас совсем потеряли. Как ваше здоровье?
- Нормально. У меня есть справка с больницы, что я здоров. А вот закрытый бюллетень.
-Это хорошо. По поводу вашей работы.... Тут в вашем деле есть одна бумага, это ваше заявление с просьбой об увольнении с предприятия. Покойный Митрофан Иванович оставил на нем резолюцию: "ОК. Ни в коем случае не увольнять, оставить для дальнейшей работы..." Мы еще не обсуждали вашу кандидатуру на вакантные места. Раз вы появились, то все примем к сведению.
- Так что мне сейчас делать?
- Ждите. У вас есть телефон?
- Есть.
Я называю номер. Кадровик сверяет с карточкой.
- Не изменился. Я позвоню.
Через день, в нашей квартире зазвонил телефон. Хорошо еще, что мы с Машей никуда не ушли. Это кадровик просил меня завтра подойти на прием к министру, к 11 часам утра.
Министр торопливый человек. Он все делает на ходу. Складывает бумаги в портфель, пьет кофе, просматривает почту и кипу документов, а также разговаривает со мной.
- Вы уж извините меня, Андрей Иванович, я очень спешу, надо еще много дел завершить сегодня. Когда был жив Митрофан Иванович, он много мне о вас говорил и весьма хорошие вещи. Я рад, что вы вылечились и хочу предложить вам должность вашего бывшего директора Мирон Ивановича. Партийные органы не возражают.
- К сожалению, я не могу согласиться.
У министра произошел сбой в делах. Все замерло.
- Как это не соглашаетесь?
- Я не могу уже там работать. Слишком тяжелы воспоминания...
- Понятно. Будем считать, что это серьезный повод. Тогда заместителем главного конструктора в КБ приборостроения пойдете?
- Пойду.
Работа опять закипела в руках министра.
- Тогда идите в кадры, там все получите...
Перед новым годом мы с Машей сыграли свадьбу. Было много гостей, но мне казалось, что ОНИ, те кто работал со мной на полигоне присутствуют рядом, невидимыми ходят среди гостей и желают нам счастья.