Если бы Люсю спросили, что в ее начальнице прежде всего обращает на себя внимание, она без колебаний ответила бы — холодные глаза. Люся восхищалась успехами Белояровой, ее деловитостью, раскованностью и женским изяществом. Но, сказать по правде, совсем не хотела, чтобы к тридцати двум годам у нее был подобный взгляд. Люди с таким взглядом вырастают из детей, не верящих в Деда Мороза.
— Это коллаж, — ответил Милованов, закипая от вида глумливой ухмылки арт-директора. — Прекрасная вещь. Доверьтесь моему художественному чутью. В конце концов, вы разговариваете с профессионалом.
Было ясно, что за гадящего голубя он станет биться до последнего и наверняка победит. Его творческое самолюбие к настоящему моменту достигло угрожающих размеров. Поначалу, во времена становления Милованова как художника, самолюбие было маленьким червяком, точившим гранит его мужского характера. Сегодня червяк разросся до размеров древесного питона и то и дело норовил отхватить у хозяина то совесть, то разум. Ладить с ним Милованов не умел.
— Пусть висит, — неожиданно решила Белоярова. Сделала глубокую затяжку, быстро выпустила дым и посмотрела на Люсю: — Можешь идти, у тебя еще куча дел. Журналы не раздавай кому попало.
— Хорошо, — ответила та. — А кто попало — это кто?
— Кто попало — это все, кроме меня, — отрезала начальница и мотнула подбородком в сторону приемной, побуждая секретаршу двигаться.
Она явно была чем-то расстроена и раздражена.
Хотя выглядела все равно сногсшибательно. Правда, постриженные под мальчика темные волосы топорщились на макушке, но никто не находил это забавным.
Секретарша молча развернулась и отправилась на свое рабочее место, бросив взгляд на торжествующую физиономию фотографа. Свиноедов молчал, глядя на голубя с брезгливой печалью. Было ясно, что он рассчитывал на поддержку, и теперь разочарован до глубины души.
Очутившись в коридоре, вне поля зрения начальницы, Люся позволила своим плечам поникнуть. Обидно, когда тебя пинают ни за что, ни про что. Просто потому, что ты не можешь дать отпор. Или нужно было дать отпор? В конце концов, она секретарь, а не крепостная. В этот момент до огорченной девушки донеслись слова, заставившие ее замереть на месте. Дождавшись, пока ее помощница уйдет, Белоярова понизила голос и сердито прошипела:
— Андрей, как могло случиться, что Антипова не попала в номер?
— А кто это — Антипова? — удивленно переспросил фотограф.
— Это Люся, которая только что стояла перед тобой, моя секретарша.
— И чего я ей сделал?
— Ты ничего не сделал! Ты не сфотографировал ее для новогоднего номера. Я только сейчас сообразила, что ее там нет. Вот, пролистай страницы. Ее нет!
Люся обмерла, не в силах сделать ни единого шага. Она прижалась спиной к стене и приложила руку к груди. Сердце загрохотало так сильно, что его стук теперь отдавался в ушах.
— А мне кто-нибудь говорил, что ее следует фотографировать?
— Разве нужно было говорить? Решили делать снимки всех сотрудниц редакции без исключения.
— Но номер ведь долго готовили, — обиженно сказал Милованов. — Наверное, она тогда еще не работала. Она же новенькая!
— Ерунду ты несешь, — Белоярова перестала шипеть, уверенная, вероятно, что Люся уже давно достигла приемной. — Я отлично помню, как ты бегал тут со своим фотоаппаратом, сгоняя дам в комнату, где был выставлен свет. И еще спрашивал у Антиповой, как ей нравится идея украсить мою спину татуировкой.
— А, точно. Она, дурочка, удивилась. Татуировка! Пришлось объяснять, что это всего лишь картинка, которую легко смыть. Да… Выходит, она действительно уже работала.
— Она работает здесь три месяца и два дня, — неожиданно сказал Свиноедов пресным голосом.
— Раз ты все знаешь про нее, мог бы и напомнить, — обиделся фотограф. — Я ведь ничего против нее не имею! Она мне даже нравится.
— Ладно, хватит врать, — резко одернула его Белоярова. — Тебе нравится только один человек — ты сам. Поэтому, несмотря на безумные похождения, ты до сих пор не женился.
— Так я собираюсь! — неожиданно признался Милованов. — Выбрал себе зрелую женщину, у которой нет всей этой дури в голове… Романтики всякой и надежд, которые я не смогу оправдать.
— Да, пожалуй, не сможешь, — холодно ответила Белоярова. — Извините, мне нужно спуститься вниз.
Люся, которая все это время почти не дышала, отклеилась от стены и уже хотела было ретироваться, как вдруг дверь кабинета Яковкина, от которой она находилась в непосредственной близости, тихо скрипнула и начала медленно открываться. Люся отпрыгнула в сторону, чтобы не показалось, будто она торчит у замочной скважины. Однако волнения оказались напрасными — из кабинета никто не вышел. Вероятно, дверь отворилась сама по себе, просто потому, что ее неплотно прикрыли. И снова до Люси донеслись слова, не предназначенные для ее ушей.
— Да, номер привезли в редакцию. Я уже видел. Снимок получился фантастическим, баба — пальчики оближешь. Прости за каламбур, но это баба, которая принесет нам бабки. И еще какие! Помяни мое слово. Завтра номер поступит в продажу, и они немедленно активизируются. Они просто посыплются на наши головы, как кокосы с пальмы! Как только я увидел ее, сразу понял, что это отличная приманка. Это крючок!
Взбудораженная, заинтригованная, Люся осталась стоять на месте. Господи, раньше она никогда не подслушивала! Ну, разве что в детстве, когда еще заплетала косички. А тут такое искушение…
— Подожди-ка, — неожиданно продолжил Яковкин. — Я выгляну за дверь. Мне показалось, там кто-то есть.
Люся заметалась, не зная, куда деваться. Делать вид, что она идет из приемной в холл? Или наоборот? Господи, так туда — или обратно? Еще не хватало нажить себе врага! Не придумав ничего лучше, она схватилась за дверную ручку соседнего кабинета, который занимал заместитель главного редактора Полусветов. В конце концов, можно придумать какое-нибудь пустяковое дело. Яковкин не должен ничего заподозрить.
Она знала, что этого человека следует опасаться. Ее предшественница, сдавая дела, предупредила: «Ответственный секретарь — самое опасное существо в коллективе». Сейчас самое опасное существо глядело на нее в упор. Она не успела даже на ручку двери нажать, когда он возник на пороге — совершено бесшумно. Улыбка выступила на его губах ядовитой росой.
— Так это вы тут бродите?
— Я не брожу, — вскинулась Люся. — Я к Полусветову.
От страха ответ получился довольно грубым. Она наконец справилась с дверью и проскользнула к заместителю главного редактора. К счастью или нет, но Полусветова не оказалось на месте. Вместо того чтобы сразу выйти и укрыться в приемной, Люся зачем-то подошла к его письменному столу и нервно переложила пачку бумаги с одной стороны стола на другую. И при этом задела чашку, которая стояла на самом краю. Чашка что-то недовольно буркнула, роковым образом покачнулась и секунду спустя грохнулась оземь.
Ахнув, Люся обежала стол и увидела, что чашка разбилась вдребезги.
— Антипова! — раздался в этот миг из коридора низкий голос ее начальницы. — Вернись на рабочее место! Ты мне срочно нужна.
Люся дернулась в сторону выхода, потом к осколкам, снова к выходу… В этот момент дверь кабинета распахнулась и перед ней возник заместитель главного редактора, Николай Клебовников, неофициально носивший звание «первый», — худощавый сорокалетний мужчина с поразительно спокойными глазами. Он был приветлив, часто улыбался, иногда шутил, но взгляд его при этом никогда не зажигался. За рабочим столом он сидел в одной и той же позе: поставив локти на стол и держась руками за голову, отчего всегда казался взъерошенным. Еще он не любил носить костюмы и чаще всего появлялся в редакции в брюках и темных рубашках, туго заправленных под ремень.
— А, это вы, — повел бровью Клебовников. — А Полусветова, стало быть, нет на месте. Кстати, вас разыскивает начальство. Слышите? Вот, опять… разыскивает.
— Я уже иду! — Люся рванулась к двери, проклиная собственную неуклюжесть.
Недавно в одном журнале она прочла статью, в которой подробно разъяснялось, что если ты постоянно спотыкаешься, роняешь вещи и налетаешь на людей, значит, у тебя есть нерешенные психологические проблемы.
Втайне Люся считала, что у нее только одна проблема — отсутствие любви. Ей уже двадцать три, а ее до сих пор никто не целовал. Ну, тот поцелуй с Гусевым в третьем классе — не в счет. Всю юность она провела в ожидании чуда, а оно не случилось. В нее никто никогда не был влюблен — в этом-то все и дело. Если бы она кому-нибудь понравилась, мир изменился бы в ту же минуту.
— Люся, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил Клебовников.
Она притормозила, посмотрела на него и вспыхнула. Мелкая эгоистка! Прежняя секретарша рассказала ей, что Клебовников восемь лет назад потерял жену. Она была молодой, красивой, и он безумно ее любил! Но как-то утром она вышла в магазин и… больше ее никто никогда не видел. Исчезла, пропала без вести! Говорят, он все еще ждет ее, все еще надеется, что она жива и однажды вернется домой.
История была душераздирающей и оставила в Люсином сердце неизгладимый след. По сравнению с горем Клебовникова ее мелкие горести выглядели просто стыдно.
— Все очень хорошо, — пролепетала она, прошмыгнув мимо него к выходу.
По коридору она промчалась, как ветер, следуя громкому зову Белояровой, которая в настоящий момент обреталась в коридоре и делала выговор охраннику.
— Вы — визитная карточка нашего журнала! — говорила она, приблизив лицо к самому его носу. Охранник был молодым, плечистым и мятым со сна. — Вы не имеете права лежать головой на стойке да еще храпеть! Мало того, что вы не выполняете свои функции, вы еще и позорите редакцию.
— Я больше не буду, — сказал охранник проникновенно.
Люся давно заметила, что «я больше не буду» — типичная реакция мужчин на кричащих женщин. Впрочем, на Белоярову его обещание не произвело должного впечатления. Она велела Люсе взять у него объяснительную записку и ушла, возмущенно цокая каблуками.
— Приложился щекой на пять минут, — пробурчал тот и некоторое время молча сопел над чистым листом бумаги. Потом что-то коротко нацарапал, сложил лист и подал ей. — Пожалуйста.
Люся взяла лист и вздохнула. Она не раз видела, как некоторые сотрудницы, молодые и не очень, кокетничают с этим самым охранником, и он охотно откликается — расправляет грудь и раздвигает губы в медленной улыбке. На Люсю же он смотрел как на что-то совершенно неинтересное, и от этого становилось как-то не по себе. Помимо жизненных принципов, сформировавших ее личность, в Люсиной душе присутствовало и женское начало, которому хотелось всех тех глупостей, которые мужчины совершают ради женщин. Но…
Возвращаясь в приемную, она замедлила шаг возле кабинета ответственного секретаря, припомнив подслушанный недавно телефонный разговор. По правде сказать, разговор был более чем любопытный. И, ясное дело, тайный. Для чужих ушей он точно не предназначался. Интересно, о какой фотографии шла речь? Яковкин сказал: «Эта баба принесет нам бабки». Какая баба? И каким образом она может озолотить ответственного секретаря?
Люся решила вечером, оставшись в одиночестве, просмотреть свежий номер страница за страницей. Возможно, тогда она о чем-то догадается? Прямо сейчас нужно положить журнал в сумку, чтобы не забыть.
Однако это не удалось. Возвратившись в приемную, она сразу же наткнулась на директора по рекламе Клару Шурьянову, длинную и тощую даму, которая беспрестанно курила и щурила один глаз.
— Носишься? — спросила Клара, поигрывая зажигалкой. — Если бы не я, сокровища уже давно бы разграбили. — Она кивнула на стопки журналов у стены и потребовала: — Достань один и покажи, хорошо ли я вышла. Всю ночь только об этом и думала. Когда фотографировалась, Милованов заставил меня задрать подол. Они с ассистенткой нарисовали на моей ляжке маленький ананас. Пообещали, что это будет выглядеть соблазнительно. Боюсь, наврали.
Клара разговаривала басом, никого не стеснялась и легко употребляла ненормативную лексику. Она выросла с тремя братьями, отлично плавала, увлекалась подледным ловом и умела стрелять из ружья. Мужчины опасались ее, так как Клара была невосприимчива к лести и обидно хохотала, когда ей делали комплименты.
— Жуть, — сказала она, пролистав журнал, который Люся достала из открытой пачки. — Ты это видела?
— По-моему, очень красиво, — тихо сказала Люся. — Такие платья…
— При чем здесь платья? Ты на рожи, на рожи посмотри. Так нравиться самому себе — это просто разврат. Какое фантастическое самодовольство. Ты меня видела? С ананасом? — Она сунула секретарше в нос собственную фотографию. — Нет, я рождена не для этого.
— А для чего? — спросила Люся с боязливым любопытством.
— Не знаю, — пожала плечами Клара. — Возможно, для того, чтобы выкурить полторы тонны сигарет. Или возделать огород в Тверской области. Или задушить собственного мужа, когда он в очередной раз положит вывернутые носки в вазу для фруктов. Не знаю, — повторила она.
В этот момент в приемную ворвалась Белоярова и, не останавливаясь, двинулась к своему кабинету. На ходу она резко спросила:
— Люся, тебе кто-нибудь что-нибудь для меня оставлял?
Ее глаза сверкнули негодующе.
— Аршанская, — спохватилась та. — Вот эту папку.
— Дай сюда.
Не дожидаясь, пока ей подадут требуемое, Белоярова влетела в кабинет и захлопнула за собой дверь с такой силой, что в цветочных горшках на подоконнике вздрогнули фиалки.
— Поспеши, — посоветовала Клара. — Сегодня у нас извержение вулкана. Давненько я такого не видела. Интересно, что случилось…
Люсе вовсе не было интересно. Как только Клара вышла, она схватила вышеупомянутую папку и метнулась за сердитой начальницей. Требование следовало исполнить немедленно. Ей и в голову не пришло, что нужно постучаться. Она без предупреждения распахнула дверь и тотчас сдала назад.
Сцена, открывшаяся ее глазам, была сколь неожиданной, столь и невероятной. В комнате Белоярова была не одна. Здесь же находился Клебовников, который, судя по всему, уже поджидал ее внутри. И когда Люся вошла, он как раз выворачивал главному редактору руку. То есть реально выламывал ее, заведя далеко за спину. Он бы зол, как черт, и тяжело дышал, а на лице согнувшейся пополам Белояровой застыла мука.
Как только Люся открыла дверь, Клебовников резко дернул головой и сразу же выпустил свою жертву. Вместо того чтобы закричать на него или как-то еще выразить свои эмоции, Белоярова схватила сумочку из крокодиловой кожи, валявшуюся на столе, метнулась к своему креслу и упала в него с видимым облегчением.
Клебовников с независимым видом засунул руки в карманы брюк и воззрился на Люсю.
— Папка… — квакнула она, обращаясь непосредственно к нему, а не к собственной руководительнице. — Мне сказали принести.
Она еще никогда не оказывалась в экстремальных ситуациях, касавшихся отношений между людьми. Страсти, о которых Люся читала в книгах, без сомнения, хватали за душу, но при этом всегда были такими красивыми… В реальности все оказалось по-другому. Люсе стало страшно.
Невесомыми руками она положила папку на край стола и попятилась назад, в безопасную прохладу приемной.
— Закройте за собой дверь, — бросил Клебовников.
На нее уставились два утративших голубизну цинковых глаза. Она кивнула и молча выполнила его требование. После чего секунду или две стояла на месте, не двигаясь — в центре жесткого офисного ковра с консервативным узором. Потом вдруг Люсю окатила жаркая волна ужаса. Что, если Белоярова рассчитывала на ее помощь? А она даже не посмотрела в ее сторону — выскочила из кабинета как ошпаренная!
Нужно перестать паниковать и убедиться в том, что начальница в безопасности. На цыпочках Люся возвратилась к двери в кабинет и прильнула к ней худеньким телом, плотно прижав ухо к шероховатой поверхности. К счастью, дверь была тяжелой и значительной и, когда ее торопливо толкали, не захлопывалась до конца. Только поэтому у Люси появился шанс услышать то, о чем говорят внутри.
Диалог оказался захватывающим и поразил Люсю до глубины души.
— Зачем тебе пистолет? — спросил Клебовников.
Вероятно, это был первый вопрос, который он задал Белояровой после ухода секретарши. Эти несколько секунд оба молчали, приходя в себя.
— Ты забрался в мою сумку. — Голос Белояровой предательски дрожал. Не от гнева. Она пыталась справиться со слезами.
— Мы работаем вместе чертову прорву лет, — продолжал Клебовников. — Я знаю тебя, как облупленную.
— И что? — с вызовом спросила она. — Это дает тебе право брать чужие вещи?
— В дамских сумочках лежат ответы на многие вопросы, — хмыкнул Клебовников. — Я заметил, что ты сама не своя и чуть что — хватаешься за нее.
Люся не могла заставить себя отлепиться от двери, хотя уже поняла, что начальнице больше ничто не угрожает. По крайней мере, Клебовников выступает в роли друга, а не врага.
— Коль, это не твое дело.
— А чье, интересно? Я работаю в журнале, который ты возглавляешь. Если что-нибудь случится, пострадают все. Ты об этом не думала?
— Да с чего ты взял, будто что-то случится? — Белоярова постепенно оживала. Голос ее набрал силу и обрел необходимую твердость. — Масса женщин носит с собой оружие.
— Мне только сказки не рассказывай. — Скрипнул пол. Вероятно, Клебовников прошелся по кабинету. После паузы спросил: — Ты кого-то боишься?
— Я никого не боюсь.
Белоярова сказала это так твердо, что при других обстоятельствах Люся ей поверила бы. Хотя… Она — не показатель. Ее легко может обвести вокруг пальца даже дрессированная лошадь.
Что ответил на это заявление Клебовников, Люсе узнать уже не удалось. Ей показалось, будто кто-то медленно приближается к приемной, хотя ворсистая ковровая дорожка и проглатывала звук шагов. Не желая быть застигнутой на месте преступления, Люся порхнула к рабочему креслу и, чтобы скрыть смятение, принялась вращаться в нем, отталкиваясь воздушной ножкой от пола.
Она успела сделать лишь два оборота, когда на пороге нарисовался глубоко и гневно дышащий Леонид Карлович Полусветов. Былая сила уже перебродила в нем, но все еще напоминала о себе мощной поступью. Это был крупный старик с завидным разворотом плеч и мшистыми бровями. Впрочем, сильнее всего возраст выдавала редкая тусклая щетина. У охранника Игоря, к примеру, растительность на лице была сочной, жесткой и росла весело, как канадский газон. Лицо же Полусветова напоминало серый валун, обросший бледным мхом. Однако на людей он смотрел остро и зорко, как всегда готовый к драке бродячий пес. Какими путями представитель «старой гвардии» попал в редакцию модного глянцевого журнала, Люся не знала. Зато знала, что Полусветов скоро уволится, потому что уезжает жить к сыну в Лондон.
— Здрасьте, — пролепетала она, притормозив носком туфли. — Алла Антоновна занята. У вас что-то срочное?
— Срочное, — неожиданно рявкнул на нее степенный Полусветов. — Я жаловаться пришел.
В ту же секунду дверь заветного кабинета отворилась, и на пороге возник Клебовников.
— Жаловаться? — удивленно переспросил он. — Ты — и жаловаться? Сегодня просто день чудес.
Белоярова появилась из-за плеча своего зама, лицо ее пылало. «Уж не целовались ли они?» — подумала Люся с сомнением. Обычно игривые мысли не приходили ей в голову вот так вот, с лету. Но сегодня случай был особый. Целовались или боролись. Или же словесная перепалка их так взбудоражила.
— Что такое, Леонид Карлович? — деловито спросила Белоярова.
«Нет, вряд ли они целовались, — снова подумала Люся. — Слишком уж быстро она пришла в себя». Если бы ее кто-нибудь поцеловал, да еще на рабочем месте, она улетела бы к звездам и вернулась дня через два. Впрочем, Белоярова — не она. Белоярова — жесткая, но очень естественная. Люся ей завидовала. Не тому, что у нее фантастическая фигура, яркое лицо, короткие и густые красивые волосы. А вот именно этой врожденной грации и внутренней свободе, которая или есть, или нет. Люся не была дурочкой и понимала, что ей никогда не стать похожей на свою начальницу.
— Что такое?! — переспросил Полусветов. Он отдувался, как закипающий чайник, и слова снарядами вылетали у него изо рта. — Вандалы ворвались в мой кабинет! Разбили мою чашку! Ее подарили мне четверть века назад, я привык к ней! Я не смогу без нее! Разбили вдребезги! Кто-то прокрался и…
Белоярова озадаченно потерла переносицу и переступила с ноги на ногу. Кажется, она все еще была в замешательстве. Клебовников между тем бросил быстрый взгляд на Люсю Антипову, которая болталась где-то позади Полусветова, и сразу все понял. Виду секретарши был ужасный. Именно с таким выражением лица драматические актрисы падают в обморок, сотрясая подмостки.
Клебовников не удержался и хмыкнул. Люсю Антипову следовало спасать. Против Полусветова она не выстоит, «чашечная буря» способна перевернуть и потопить утлое суденышко ее самоуважения.
— Слушай, Леонид Карлович, — сказал он, изобразив раскаянье и замешательство. Для пущего эффекта он даже потер затылок. — Ты уж прости, но это не вандалы. Это я. Зашел я, понимаешь, к тебе в кабинет, тут телефон зазвонил. А чашка твоя на краю стола стояла. Опасно так стояла. Ну, рукой я махнул, она возьми и…
— Именно так самое страшное и случается, — неожиданно вмешалась Белоярова. — Ты ни о чем таком не подозреваешь. А потом делаешь один неосторожный шаг — и все, ничего не поправить.
— Так чего ж ты.„Даже осколки не собрал! — Грудь Полусветова все еще бурно вздымалась, однако с лица схлынула нехорошая бледность, и оно покрылось нежно-розовыми пятнами. — Ушел, все бросил… Я думал — вандалы!
— Меня срочно на переговоры вызвали, Лень, — продолжал оправдываться Клебовников, тревожно поглядывая на Люсю Антипову.
Сообразив, что заместитель главной обо всем догадался и теперь ее выгораживает, она пришла в такое волнение, что едва не вылезла из своей дурацкой кофты. Ломая руки и кусая губы, она стояла позади Полусветова, готовая сейчас же выйти вперед, признаться во всем и тут же отправиться на казнь.
Она вообще была девушкой особенной, не из этой жизни. Когда Клебовников увидел ее в первый раз, он даже опешил. Глаза бескорыстные и серьезные, как у щенка, притащившего палку. Именно такие дурочки без колебаний углубляются в темный лес, чтобы угостить бабушку пирожками. Что с этим можно поделать, Клебовников не знал. Зато он знал твердо, что не сегодня, так завтра кто-нибудь обломает ей крылья. И тогда она или повзрослеет и окрепнет, или совсем пропадет. Клебовникову было жалко, чтобы она пропала.
Стараясь как-то подбодрить Люсю, он улучил момент и заговорщически подмигнул ей. Она несколько раз судорожно вздохнула, после чего зажала рот рукой и бросилась вон из приемной.
— Что это с ней? — спросила Белоярова, изумленно наблюдая за бегством собственной секретарши. — Она сегодня очень странная.
— Сегодня все очень странные, — сердито ответил на это Полусветов.
Негодование боролось в нем со справедливостью. Вымещать на Клебовникове свою досаду было глупо, да и не с руки.
Люся тем временем неслась к туалету. Ей необходимо было уединиться и выплакать те чувства, которые затопили ее душу. Благодарность к Клебовникову и одновременно жгучий стыд за свой поступок. Конечно, нельзя было позволять ему брать на себя разбитую чашку, но это было так… сладко: сначала испугаться, а потом вдруг совершенно неожиданно оказаться в безопасности. Она никак не могла проглотить комок, застрявший в горле, поэтому спряталась в кабинке, за неимением носового платка оторвала клочок туалетной бумаги и уткнулась в него носом.
Однако поплакать ей не дали. Наружняя дверь открылась, стукнув о стену, и по кафельному полу заклацали шпильки. В редакции практически все женщины ходили на высоких каблуках, и было непонятно, кто вошел. Люся закусила губу, чтобы не всхлипывать. Однако шпильки не двинулись в соседнюю кабинку, они замерли на месте. Почти тут же дверь хлопнула снова, и раздался голос уборщицы Зинаиды:
— Вот ты где, засранка! А ну-ка, дай ее мне сюда!
Говорила она сердито, прямо как Полусветов, и Люся страшно удивилась: кого это уборщица могла назвать таким пошлым словом. Кого-то из редакции? Быть не может.
— Уйди, дура! — раздалось в ответ, и Люся с изумлением узнала голос Ирины Аршанской. — Уйди, или я за себя не отвечаю.
— А вот я возьму и все ему расскажу, — выплюнула Зинаида. — Получишь тогда на орехи.
— Я приказываю тебе отвалить! Приказываю!
— Да хоть обприказывайся!
— Отдай, гадина!
Было ясно, что они что-то отнимают другу друга, и уступать ни одна, ни вторая не собираются. Послышалась возня, сдавленные ругательства, вскрик — и Люся, позабыв про свои заплаканные глаза, неожиданно для всех, и для себя самой тоже, вывалилась из кабинки. Вероятно, у нее в крови жил какой-то опасный вирус, который заставлял ее — чуть что — бросаться на помощь ближнему.
Аршанская стояла возле умывальника вся красная, с растрепавшимися на висках волосами и раздувала ноздри. Зинаида, острогрудая и мощная, как ледокол, прижималась спиной к стене. В руках она держала изящную бархатную сумочку с логотипом известной фирмы. Эта вещь по определению не могла принадлежать Зинаиде, откровенно презиравшей все миниатюрное. Она постоянно иронизировала над крошечными кофейными чашками в кабинете Белояровой и ворчала, протирая корешки коллекционных книг размером с ладонь. Если уж покупать вещь, так значительную, а не какую-то фигню.