Глаза закатились, изумленные вспыхнувшим в мозгу золото-багряным фейерверком, и я повалился на ковер, лицом вниз, дергаясь, как марионетка на ниточках, которыми прошили меня эти иглы.
Слова, что сорвались с губ, отличались от тех, которые мне хотелось произнести, превратились в набор бессвязных звуков.
Дара речи я лишился, но услышал Пенни, которая проснулась от моего вскрика.
– Кабби? – Щелчок выключателя настольной лампы. – Что происходит?
Я сопротивлялся подергиванию, но тело, пробитое разрядом высокого напряжения, отказывалось мне подчиняться. Однако я сохранял ясность мыслей и вернул контроль над языком, сумел донести до Пенни, как мне представлялось, наиболее важную мысль: «Он может видеть в темноте».
Бронзовая лампа на прикроватной тумбочке Пенни затряслась, когда она принялась вытаскивать ящики в поисках фонарика, конфискованного Вакссом.
Она издала пронзительный вскрик, так вскрикнула бы птица, пробитая в полете стрелой. Грохот падения предполагал, что она могла удариться головой.
Физические последствия электрошока быстро уходили. Подергивание сменилось нервной дрожью, и причиной, возможно, являлся не электрический разряд, а страх за Пенни.
Я сумел подняться на четвереньки, потом на колени, но мысли путались, и противопоставить Вакссу хоть какую-то оборонительную тактику я не мог.
В голове мелькнуло слово «Тазер»[11], и тут же последовал новый разряд.
С коленей я повалился на правый бок. Головой ударился об пол. Прикусил язык, ощутил вкус крови.
На мгновение подумал, что Ваксс срывает с меня пижаму, но потом понял, что руки принадлежат мне. Я пытался сжать пальцы в кулаки.
Бормоча имя Пенни, в ярости от того, что не могу защитить ее, я попытался вновь встать на колени. Постшоковые мышечные спазмы только способствовали такой смене позиции. Пощупав руками темноту, я наткнулся на кресло, опершись о него, встал.
Проклиная себя за то, что не подготовился к такому… не конкретно к столкновению с Вакссом, но к появлению смертельной опасности из ночной тьмы. Я же прекрасно знал, на какие жестокости способно человеческое сердце.
Пенни жалобно застонала, получив второй разряд «Тазера».
В ярости (я и представить себе не мог, что способен на такую) я весь подобрался. Именно ярость, а не страх прорвала дамбу адреналина, и меня наполнила невероятная сила, звериная решимость.
Пошатываясь, я двинулся туда, где, по моему предположению, могла быть Пенни.
Невидимый, как ветер (или как ветер, дающий о себе знать только внешними проявлениями), Ваксс возник слева от меня и снова разрядил «Тазер» мне в шею. Но вольты более не обжигали, наоборот, холодили, как зимний дождь.
Я ударил Ваксса, но, похоже, по касательной. Ноги подогнулись, и я знал, что второго шанса ударить его больше не будет.
И когда я попытался не распластаться на полу, удержаться на руках и коленях, он наклонился, и я получил четвертый разряд, опять в шею, в позвоночник.
Оказался на ковре, меня трясло, из желудка начала выползать змея тошноты. Рот заполнился слюной, я уже подумал, что меня сейчас вырвет.
Пятый разряд последовал до того, как сошел на нет четвертый. Я задался вопросом: свойственен ли разрядам «Тазера» кумулятивный эффект, не спалят ли они мои нервы, не вызовут ли инсульт, а с ним и смерть?
Ваксс произнес еще одно слово: «Бумагомаратель».
Какое-то время я словно плавал в черноте глубокого космоса, пол подо мной превратился в медленно вращающуюся спиральную галактику.
Чувство времени временно закоротило. Когда я понял, что могу ползти, более того, подняться на ноги, то не знал, прошла ли минута или десять после того, как я получил последний разряд.
Я удивился, что еще жив. Если, будто у кота, у меня было девять жизней, восемь я использовал в одну очень давнюю ночь.
Во рту оставался вкус крови от укушенного языка, но, когда я позвал Пенни, голос дрогнул, словно во рту и горле не просто пересохло, а они лишились всей накопленной в слизистой и мышцах влаги.
Она не ответила.
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Слова, что сорвались с губ, отличались от тех, которые мне хотелось произнести, превратились в набор бессвязных звуков.
Дара речи я лишился, но услышал Пенни, которая проснулась от моего вскрика.
– Кабби? – Щелчок выключателя настольной лампы. – Что происходит?
Я сопротивлялся подергиванию, но тело, пробитое разрядом высокого напряжения, отказывалось мне подчиняться. Однако я сохранял ясность мыслей и вернул контроль над языком, сумел донести до Пенни, как мне представлялось, наиболее важную мысль: «Он может видеть в темноте».
Бронзовая лампа на прикроватной тумбочке Пенни затряслась, когда она принялась вытаскивать ящики в поисках фонарика, конфискованного Вакссом.
Она издала пронзительный вскрик, так вскрикнула бы птица, пробитая в полете стрелой. Грохот падения предполагал, что она могла удариться головой.
Физические последствия электрошока быстро уходили. Подергивание сменилось нервной дрожью, и причиной, возможно, являлся не электрический разряд, а страх за Пенни.
Я сумел подняться на четвереньки, потом на колени, но мысли путались, и противопоставить Вакссу хоть какую-то оборонительную тактику я не мог.
В голове мелькнуло слово «Тазер»[11], и тут же последовал новый разряд.
С коленей я повалился на правый бок. Головой ударился об пол. Прикусил язык, ощутил вкус крови.
На мгновение подумал, что Ваксс срывает с меня пижаму, но потом понял, что руки принадлежат мне. Я пытался сжать пальцы в кулаки.
Бормоча имя Пенни, в ярости от того, что не могу защитить ее, я попытался вновь встать на колени. Постшоковые мышечные спазмы только способствовали такой смене позиции. Пощупав руками темноту, я наткнулся на кресло, опершись о него, встал.
Проклиная себя за то, что не подготовился к такому… не конкретно к столкновению с Вакссом, но к появлению смертельной опасности из ночной тьмы. Я же прекрасно знал, на какие жестокости способно человеческое сердце.
Пенни жалобно застонала, получив второй разряд «Тазера».
В ярости (я и представить себе не мог, что способен на такую) я весь подобрался. Именно ярость, а не страх прорвала дамбу адреналина, и меня наполнила невероятная сила, звериная решимость.
Пошатываясь, я двинулся туда, где, по моему предположению, могла быть Пенни.
Невидимый, как ветер (или как ветер, дающий о себе знать только внешними проявлениями), Ваксс возник слева от меня и снова разрядил «Тазер» мне в шею. Но вольты более не обжигали, наоборот, холодили, как зимний дождь.
Я ударил Ваксса, но, похоже, по касательной. Ноги подогнулись, и я знал, что второго шанса ударить его больше не будет.
И когда я попытался не распластаться на полу, удержаться на руках и коленях, он наклонился, и я получил четвертый разряд, опять в шею, в позвоночник.
Оказался на ковре, меня трясло, из желудка начала выползать змея тошноты. Рот заполнился слюной, я уже подумал, что меня сейчас вырвет.
Пятый разряд последовал до того, как сошел на нет четвертый. Я задался вопросом: свойственен ли разрядам «Тазера» кумулятивный эффект, не спалят ли они мои нервы, не вызовут ли инсульт, а с ним и смерть?
Ваксс произнес еще одно слово: «Бумагомаратель».
Какое-то время я словно плавал в черноте глубокого космоса, пол подо мной превратился в медленно вращающуюся спиральную галактику.
Чувство времени временно закоротило. Когда я понял, что могу ползти, более того, подняться на ноги, то не знал, прошла ли минута или десять после того, как я получил последний разряд.
Я удивился, что еще жив. Если, будто у кота, у меня было девять жизней, восемь я использовал в одну очень давнюю ночь.
Во рту оставался вкус крови от укушенного языка, но, когда я позвал Пенни, голос дрогнул, словно во рту и горле не просто пересохло, а они лишились всей накопленной в слизистой и мышцах влаги.
Она не ответила.
Глава 12
Ваксс, должно быть, утащил Пенни с собой, и я мог представить себе, с какой целью, но отказывался даже думать о том, к чему это могло привести.
В какой-то момент слепота стала невыносимой. Слабый лунный свет по периметру штор привел меня к окнам. Я нашел шнур, потянул на него, увидел стекло, ночь, бледную луну.
– Кабби?
То ли она лежала без сознания, когда я ее позвал, то ли мой голос звучал даже слабее, чем я думал.
После чернильной тьмы даже лунный свет сиял, как полуденное солнце, и я увидел, что она поднимается на ноги, держась за туалетный столик.
Направился к ней, онемев от радости. Ощутил ее дыхание на своей шее, грациозный изгиб спины под правой рукой, нежный запах волос. И никакая поэзия не могла выразить моих чувств.
– Слава богу, – только и произнесла она.
На прикроватных тумбочках ожили электронные часы, начали мигать, показывая, что необходимо установить точное время.
Осветился пульт охранной сигнализации. Зеленая лампочка сообщила, что питание подается как должно, красная подтвердила, что по дому мы можем передвигаться, не боясь, что поднимем тревогу.
Записанный голос, сообщающий об изменениях в условиях работы охранной системы, молчал, словно систему эту на какое-то время не выводили из строя.
Ни Пенни, ни я не произнесли: «Майло», – но мы вдвоем поспешили к его комнате, зажигая по пути все лампы. Как только моя рука легла на ручку, с другой стороны двери донеслось рычание. Лесси приветствовала нас вздыбленной шерстью и оскаленными зубами. Будто увидела перед собой не настоящих Пенни и Кабби, а их злобных двойников, и всем своим видом показывала, что бросится на нас, если мы переступим порог.
У собак есть чувство стыда, оно даже сильнее, чем у большинства нынешних людей. Пенни и сыграла на нем, наполнив голос разочарованием:
– Рычишь на меня, но не облаяла этого психа?
Лесси перестала рычать, но по-прежнему скалила зубы.
– Даже не гавкнула на этого психа? – напирала Пенни.
Собачьи губы задрожали, похоже, от смущения, и расслабились, закрыв зубы. Лесси нерешительно завиляла хвостом.
Я пришел на защиту Лесси:
– Она приготовилась защищать Майло. Хорошая девочка.
Наш мальчик лежал в постели, сладко посапывая. Он не проснулся, когда Лесси запрыгнула на кровать и свернулась рядом.
– Оставайся здесь, – прошептал я. – Я обыщу дом.
– Не один, – тоже шепотом, но безапелляционным, ответила Пенни. – Позвони копам.
– Все нормально. Он ушел. Я только хочу в этом убедиться.
– Не болтай ерунды. Позвони копам.
– И что я им скажу? Ты видела Ваксса?
– Нет, но…
– Я тоже его не видел.
Пенни сощурилась.
– Он что-то сказал. Слово.
– Три слова. Рок. Писака. Бумагомаратель.
Пенни рассердилась:
– Он назвал тебя писакой?
– Да.
– Он заслуживает долгой смерти. Значит, так… ты слышал, как он говорил в ресторане.
– Произнес только одно слово. Я не отличу его голос от других.
– Но ты знаешь, что это он.
– Улики, Пенни. Их нет.
Она указала на пару красных отметин на левой руке, похожих на два паучьих укуса.
– «Тазер».
– Этого недостаточно. Это ничто. Сколько раз он ударил тебя током?
– Дважды. А тебя?
– Пять, может, шесть.
– Я бы с удовольствием его кастрировала.
– Странно слышать такое от создательницы Пурпурного кролика.
– Позвони копам, – настаивала Пенни.
– Он скажет, что я все выдумал, чтобы отомстить ему за рецензию.
– Он не писал рецензию на мою книгу. С какой стати мне лгать?
– Ради меня. Именно это мы услышим в полиции. И ты знаешь прессу… если дать им рычаг, они с радостью опрокинут тебя на землю.
Я не мог сказать Пенни, что в моем прошлом произошло одно событие, о котором никогда ей не говорил. Если бы я выдвинул против Ваксса обвинения, а он бы все отрицал, таблоиды начали бы копать. Возможно, им бы не удалось выяснить, что случилось, когда я был еще ребенком, но мне совершенно не хотелось проверять их умение добывать нужные сведения.
– А кроме того, – добавил я, – я чувствую… он хочет, чтобы мы позвонили копам.
– Зачем ему это нужно?
– Или он хочет, чтобы мы позвонили копам, или ему без разницы, позвоним мы или нет. Все это очень странно. Я ничего ему не сделал. Здесь есть что-то такое, чего мы не понимаем.
– Я вообще ничего не понимаю, – заявила Пенни.
– Именно. Поверь мне в этом. Давай пока обойдемся без копов.
Оставив ее с Майло и собакой, я обыскал дом, никого не нашел. Не обнаружил никаких повреждений. Везде царил полный порядок. Все двери заперты, как на замки, так и на цепочки. Все окна тоже. Никаких разбитых стекол.
До Рождества оставалось еще шесть недель, и Ваксс не спускался через трубу, не выбирался через нее из дома. Все задвижки в дымоходе я нашел плотно закрытыми.
В нашей спальне я снял пижаму и быстро оделся. Взял наручные часы с туалетного столика, где их и оставлял вчера вечером. Они показывали 4:54 утра.
Поймал взглядом свое отражение в зеркале, и увиденное решительно мне не понравилось. Бледное лицо, влажное от пота, серая кожа, мешки под глазами, бескровные, плотно сжатые губы.
Когда я вернулся в комнату Майло, он по-прежнему спал.
Лесси уже переборола стыд. С кровати властно смотрела на нас, потом зевнула, всем своим видом показывая, что мы заставляем ее бодрствовать.
– Я закричу, если сейчас же не съем печенье, – шепнула мне Пенни.
В какой-то момент слепота стала невыносимой. Слабый лунный свет по периметру штор привел меня к окнам. Я нашел шнур, потянул на него, увидел стекло, ночь, бледную луну.
– Кабби?
То ли она лежала без сознания, когда я ее позвал, то ли мой голос звучал даже слабее, чем я думал.
После чернильной тьмы даже лунный свет сиял, как полуденное солнце, и я увидел, что она поднимается на ноги, держась за туалетный столик.
Направился к ней, онемев от радости. Ощутил ее дыхание на своей шее, грациозный изгиб спины под правой рукой, нежный запах волос. И никакая поэзия не могла выразить моих чувств.
– Слава богу, – только и произнесла она.
На прикроватных тумбочках ожили электронные часы, начали мигать, показывая, что необходимо установить точное время.
Осветился пульт охранной сигнализации. Зеленая лампочка сообщила, что питание подается как должно, красная подтвердила, что по дому мы можем передвигаться, не боясь, что поднимем тревогу.
Записанный голос, сообщающий об изменениях в условиях работы охранной системы, молчал, словно систему эту на какое-то время не выводили из строя.
Ни Пенни, ни я не произнесли: «Майло», – но мы вдвоем поспешили к его комнате, зажигая по пути все лампы. Как только моя рука легла на ручку, с другой стороны двери донеслось рычание. Лесси приветствовала нас вздыбленной шерстью и оскаленными зубами. Будто увидела перед собой не настоящих Пенни и Кабби, а их злобных двойников, и всем своим видом показывала, что бросится на нас, если мы переступим порог.
У собак есть чувство стыда, оно даже сильнее, чем у большинства нынешних людей. Пенни и сыграла на нем, наполнив голос разочарованием:
– Рычишь на меня, но не облаяла этого психа?
Лесси перестала рычать, но по-прежнему скалила зубы.
– Даже не гавкнула на этого психа? – напирала Пенни.
Собачьи губы задрожали, похоже, от смущения, и расслабились, закрыв зубы. Лесси нерешительно завиляла хвостом.
Я пришел на защиту Лесси:
– Она приготовилась защищать Майло. Хорошая девочка.
Наш мальчик лежал в постели, сладко посапывая. Он не проснулся, когда Лесси запрыгнула на кровать и свернулась рядом.
– Оставайся здесь, – прошептал я. – Я обыщу дом.
– Не один, – тоже шепотом, но безапелляционным, ответила Пенни. – Позвони копам.
– Все нормально. Он ушел. Я только хочу в этом убедиться.
– Не болтай ерунды. Позвони копам.
– И что я им скажу? Ты видела Ваксса?
– Нет, но…
– Я тоже его не видел.
Пенни сощурилась.
– Он что-то сказал. Слово.
– Три слова. Рок. Писака. Бумагомаратель.
Пенни рассердилась:
– Он назвал тебя писакой?
– Да.
– Он заслуживает долгой смерти. Значит, так… ты слышал, как он говорил в ресторане.
– Произнес только одно слово. Я не отличу его голос от других.
– Но ты знаешь, что это он.
– Улики, Пенни. Их нет.
Она указала на пару красных отметин на левой руке, похожих на два паучьих укуса.
– «Тазер».
– Этого недостаточно. Это ничто. Сколько раз он ударил тебя током?
– Дважды. А тебя?
– Пять, может, шесть.
– Я бы с удовольствием его кастрировала.
– Странно слышать такое от создательницы Пурпурного кролика.
– Позвони копам, – настаивала Пенни.
– Он скажет, что я все выдумал, чтобы отомстить ему за рецензию.
– Он не писал рецензию на мою книгу. С какой стати мне лгать?
– Ради меня. Именно это мы услышим в полиции. И ты знаешь прессу… если дать им рычаг, они с радостью опрокинут тебя на землю.
Я не мог сказать Пенни, что в моем прошлом произошло одно событие, о котором никогда ей не говорил. Если бы я выдвинул против Ваксса обвинения, а он бы все отрицал, таблоиды начали бы копать. Возможно, им бы не удалось выяснить, что случилось, когда я был еще ребенком, но мне совершенно не хотелось проверять их умение добывать нужные сведения.
– А кроме того, – добавил я, – я чувствую… он хочет, чтобы мы позвонили копам.
– Зачем ему это нужно?
– Или он хочет, чтобы мы позвонили копам, или ему без разницы, позвоним мы или нет. Все это очень странно. Я ничего ему не сделал. Здесь есть что-то такое, чего мы не понимаем.
– Я вообще ничего не понимаю, – заявила Пенни.
– Именно. Поверь мне в этом. Давай пока обойдемся без копов.
Оставив ее с Майло и собакой, я обыскал дом, никого не нашел. Не обнаружил никаких повреждений. Везде царил полный порядок. Все двери заперты, как на замки, так и на цепочки. Все окна тоже. Никаких разбитых стекол.
До Рождества оставалось еще шесть недель, и Ваксс не спускался через трубу, не выбирался через нее из дома. Все задвижки в дымоходе я нашел плотно закрытыми.
В нашей спальне я снял пижаму и быстро оделся. Взял наручные часы с туалетного столика, где их и оставлял вчера вечером. Они показывали 4:54 утра.
Поймал взглядом свое отражение в зеркале, и увиденное решительно мне не понравилось. Бледное лицо, влажное от пота, серая кожа, мешки под глазами, бескровные, плотно сжатые губы.
Когда я вернулся в комнату Майло, он по-прежнему спал.
Лесси уже переборола стыд. С кровати властно смотрела на нас, потом зевнула, всем своим видом показывая, что мы заставляем ее бодрствовать.
– Я закричу, если сейчас же не съем печенье, – шепнула мне Пенни.
Глава 13
На этот раз мы остановили свой выбор на овсяном, с изюмом и австралийским орехом.
– Хочешь молока? – спросил я.
– Нет. Я хочу что-нибудь взорвать.
– Я выпью виски. Взорвать что?
– Не пень, будь уверен.
– У нас нет пней. Только деревья.
– Скажем, отель. Этажей в двадцать.
– Это приносит удовлетворенность – взрывание отелей?
– Потом испытываешь такое расслабление.
– Тогда давай взорвем.
– Мы однажды взорвали церковь. Навеяло грусть.
– Я зол и испуган. Только грусти мне еще и не хватает.
Я сел на стул, спиной к центральной стойке, маленькими глотками пил виски, наблюдал, как Пенни кружит по кухне. Виски помогло. Успокаивало и придавало сил.
– Взрыв домов снимает стресс гораздо лучше печенья, – изрекла Пенни.
– Плюс от взрывов не потолстеешь, да и диабета не будет.
– Я думаю, может, мы допустили ошибку, не привлекая Майло.
– Я уверен, взрывать дома ему бы понравилось. Как и любому ребенку. Но как это отразится на его личностном развитии?
– На мне плохо не отразилось, так?
– Да, конечно, ты – самая милая анормальная личность из всех мне знакомых. Но если печенье перестанет оказывать на тебя нужное действие…
Гримбальд, ее отец, взрывал дома. Только в Лас-Вегасе превратил в груду бетона, железа и стекла четыре старых отеля, чтобы расчистить место для новых, бо́льших размером, более сверкающих. С пяти лет Пенни, тогда Брунхильда, ездила с ним (эти поездки прекратились только после замужества) и смотрела, как контролируемые подрывы стирали с поверхности земли огромные сооружения.
На дивиди, который показывали нам ее родители, запечатлена маленькая девочка, хлопающая в ладоши от радости, смеющаяся, строящая рожицы камере, тогда как на заднем плане рушились отели, офисные здания, многоквартирные высотные дома и стадионы. Выглядела она на этих кадрах восхитительно.
Гримбальд и Клотильда назвали этот дивиди «Воспоминания», а в качестве музыкального фона использовали песню Барбары Стрейзанд «Такими мы были» и мелодию Перри Комо «Магические мгновения». Дивиди этот мы смотрели у них каждое Рождество, и всякий раз глаза Гримбальда и Клотильды блестели от слез.
– Я кое-что узнала о себе этой ночью, – поделилась со мной Пенни.
– Хорошо. Значит, она не прошла зря.
– Я и не догадывалась, что могу до такой степени разозлиться.
Пенни бросила наполовину съеденное печенье в раковину.
– Ну и ну, – я покачал головой.
Лопаточкой она сдвинула печенье на сливное отверстие, включила холодную воду, нажала на кнопку запуска измельчителя отходов.
Через несколько мгновений стальные лезвия раздробили печенье в крошку, но Пенни не спешила вновь нажимать на кнопку. Смотрела, как вода льется сквозь вращающуюся сталь.
Я начал подозревать, что мысленно она пропускает через измельчитель Ширмана Ваксса.
Заговорил где-то через минуту, возвысив голос, перекрывая шум льющейся воды, урчание электродвигателя, посвист вращающихся лезвий.
– Ты начинаешь меня пугать.
Пенни выключила воду и измельчитель.
– Я сама себя боюсь. Как он мог видеть в темноте?
– Может быть, очки ночного видения. В инфракрасном диапазоне.
– Конечно, у всех есть под рукой пара таких очков. Как он смог взять под контроль нашу охранную систему?
– Крошка, помнишь, как мы купили автомобиль со спутниковой навигационной системой? В первый день, услышав голос женщины, которая давала мне указания, я подумал, что она говорит со мной с орбиты.
– Ладно, я обратилась не по адресу. Но ты – единственный, у кого я могу спросить.
Прежде чем я открыл рот, чтобы ответить, Пенни прижала палец к губам, предупреждая, что мне лучше помолчать.
Склонив голову, прислушалась к дому. Мне оставалось только гадать, что она услышала.
А Пенни подошла ко мне, взяла мой стакан с виски, поставила на стойку.
Вскинув брови, я безмолвно спросил: «Что такое?»
Она схватила меня за руку, увела в кладовую для продуктов, закрыла дверь, перешла на шепот:
– А если он может нас слышать?
– Как он может нас слышать?
– Может быть, поставил «жучки».
– Как он мог это сделать?
– Не знаю. Как он взял под контроль нашу охранную систему?
– Давай полностью не впадать в паранойю.
– Слишком поздно. Кабби, кто этот человек?
Стандартному ответу онлайновой энциклопедии, который только вчера представлялся более чем полным («известный критик, лауреат нескольких литературных премий и автор трех невероятно популярных среди студентов учебников по писательскому мастерству, в какой-то степени погавка…»), теперь определенно многого не хватало.
– После его вчерашней прогулки по нашему дому я сказала тебе, что все закончено, он с тобой рассчитался, – продолжила Пенни. – Получилось, что нет. И до сих пор не закончено.
– Возможно, и закончено. – Даже у человека, который смотрел на город, наполовину уничтоженный Годзиллой, голос звучал бы более уверенно.
– Чего он хочет от нас? Как ты думаешь?
– Не знаю. Не могу понять, как работает его голова.
В глазах Пенни, как и всегда, прекрасных, появился страх.
– Он хочет нас уничтожить, Кабби.
– Он не может нас уничтожить.
– Почему нет? – спросила она.
– Наши карьеры зависят от таланта и трудолюбия – не от мнения критика.
– Карьеры? Я говорю не о карьерах. О нас.
По какой-то причине (может быть, для того, чтобы не смотреть ей в глаза) я взял с полки банку с маринованной свеклой.
– Хочешь поесть свеклы? – спросила Пенни. Я вернул банку на полку, а она добавила: – Кабби, он собирается нас убить.
– Я ничего ему не сделал. Как и Майло. А ты его даже не видела.
– У него есть какая-то причина. И мне без разницы, какова она. Я просто знаю, что он собирается сделать.
Теперь я смотрел на банку со сладкой кукурузой, но брать в руки ее не стал.
– Давай будем благоразумными. Если бы он хотел убить нас, то убил бы этой ночью.
– Он – садист. Хочет помучить нас, запугать, полностью подавить нашу волю… а потом убить.
Слова, которые сорвались с губ, удивили меня самого:
– Я не притягиваю монстров.
– Кабби? Что это значит?
Я знал Пенни так хорошо, что уже по тону мог описать ее лицо: сдвинутые брови, сощуренные глаза, чуть приподнятый, словно ловящий запах нос, губы, приоткрытые в ожидании. Лицо всё тонко чувствующей женщины, которая почуяла момент откровения, возникший по ходу разговора.
– Что это значит? – повторила она.
– Думаю, мне следует извиниться, – ушел я от ответа на ее вопрос.
– Ты говоришь со мной или со сладкой кукурузой?
Я решился посмотреть на нее, что потребовало немалых усилий, учитывая фразу, которую я произнес, глядя ей в глаза:
– Я хочу сказать… извиниться перед Вакссом.
– Черта с два. Ты не сделал ничего такого, за что следует извиняться.
– За то, что поехал на ленч, чтобы посмотреть на него. – Я не мог ей все объяснить. Десять лет обманывал, не говоря всей правды, вот и сейчас не мог покаяться. Момент выдался неподходящий. – За то, что нарушил его право на уединение.
Ее глаза изумленно раскрылись.
– Это же ресторан. Не частная резиденция. Ты посмотрел на него, он разрядил в нас «Тазер».
– От извинений хуже не будет.
– Как бы не так. Извинения его не успокоят. Только побудят к более активным действиям. Любая уступка ему в радость. Извиниться перед таким человеком – все равно что подставить шею вампиру.
Пережитое мною однозначно указывало на ее правоту, но переживания эти я столько лет подавлял, вот мне и не хотелось от них отталкиваться.
– Ладно, – кивнул я. – Так что же, по-твоему, нам делать?
– Замки и сигнализация не остановили его этой ночью. Не остановят и следующей. Это место перестало быть безопасным.
– Я позвоню в компанию, которая устанавливала охранную систему, и они ее улучшат.
Пенни покачала головой.
– На это уйдет не один день. И толку от этого не будет. Он слишком умен, чтобы возможные улучшения охранной системы остановили его. Мы должны перебраться в безопасное место, где он нас не найдет.
– Мы не можем вечно бегать. У меня срок сдачи книги.
– Само собой, – кивнула она. – И мы даже не начали покупать рождественские подарки.
– Тем не менее срок у меня есть, – гнул я свое.
– Я не говорю, что мы будем бегать вечно. Просто выгадаем время для сбора информации.
– Какой информации?
– О Ширмане Вакссе. Откуда он взялся? Чем занимается? Его прошлое? Деловые партнеры?
– Он – загадка.
Она взяла с полки банку с маринованной свеклой, которая ранее заинтересовала меня.
– Сними этикетку с этой банки, и содержимое станет загадкой… но только пока ты не вскроешь банку.
– Банку я могу вскрыть, – говорил я уверенно, потому что мы давно уже прикупили электрическую открывалку, и участие человека в самом процессе сводилось только к нажатию кнопки.
– Если Ваксс кажется нам более чем странным, – продолжила Пенни, – его, скорее всего, воспринимает психом кто-то еще, возможно, многие люди, и очень вероятно, что мы сумеем найти человека, который поддержит наши обвинения в том, что Ваксс напал на нас.
Я с неохотой согласился:
– Ладно. Мы найдем безопасное место, а потом выйдем на охоту.
– По-прежнему никаких копов?
– Никаких, пока мы побольше не узнаем о Вакссе. Не хочу устраивать прессе праздник.
– Копы могут не поставить в известность прессу.
– Им придется поговорить с Вакссом. А вот он держать язык за зубами не будет. Пошли. Я помогу тебе собрать вещи.
– Я бы предпочла, чтобы ты вывел Лесси во двор. Приготовил завтрак для Майло. Просмотрел утреннюю электронную почту. Я соберу вещи после душа.
– Я не знаю, почему тот баллончик с пеной для бритья взорвался в чемодане. Я тут совершенно ни при чем.
– Никто тебя и не обвинял, милый. Просто я соберу вещи быстрее, чем ты.
– Я лишь стараюсь максимально использовать пространство. Можно взять с собой меньше чемоданов, если заполняешь каждый кубический дюйм.
Она поцеловала меня в нос и процитировала Честертона: «Муж и жена не могут жить вместе, если не считают, что их совместная жизнь – нескончаемая шутка. Каждый открывает для себя, что другой – не просто дурак, а круглый дурак».
Мы черпали силы друг в друге, но, что более важно, мы находили, что сила наша увеличивается, а любовь расцветает новыми красками от того, что мы могли смеяться над слабостями, как своими, так и другого.
Когда Пенни открыла дверь кладовой, я внезапно осознал, что по ту сторону стоит критик, вооруженный чем-то невероятно острым. Я ошибся. Мы вышли в пустую кухню.
Но предчувствие дурного, увы, меня не подвело, пусть беда случилась чуть позже. Ширман Ваксс еще сильнее напугал нас, нанеся ужасающий удар.
– Хочешь молока? – спросил я.
– Нет. Я хочу что-нибудь взорвать.
– Я выпью виски. Взорвать что?
– Не пень, будь уверен.
– У нас нет пней. Только деревья.
– Скажем, отель. Этажей в двадцать.
– Это приносит удовлетворенность – взрывание отелей?
– Потом испытываешь такое расслабление.
– Тогда давай взорвем.
– Мы однажды взорвали церковь. Навеяло грусть.
– Я зол и испуган. Только грусти мне еще и не хватает.
Я сел на стул, спиной к центральной стойке, маленькими глотками пил виски, наблюдал, как Пенни кружит по кухне. Виски помогло. Успокаивало и придавало сил.
– Взрыв домов снимает стресс гораздо лучше печенья, – изрекла Пенни.
– Плюс от взрывов не потолстеешь, да и диабета не будет.
– Я думаю, может, мы допустили ошибку, не привлекая Майло.
– Я уверен, взрывать дома ему бы понравилось. Как и любому ребенку. Но как это отразится на его личностном развитии?
– На мне плохо не отразилось, так?
– Да, конечно, ты – самая милая анормальная личность из всех мне знакомых. Но если печенье перестанет оказывать на тебя нужное действие…
Гримбальд, ее отец, взрывал дома. Только в Лас-Вегасе превратил в груду бетона, железа и стекла четыре старых отеля, чтобы расчистить место для новых, бо́льших размером, более сверкающих. С пяти лет Пенни, тогда Брунхильда, ездила с ним (эти поездки прекратились только после замужества) и смотрела, как контролируемые подрывы стирали с поверхности земли огромные сооружения.
На дивиди, который показывали нам ее родители, запечатлена маленькая девочка, хлопающая в ладоши от радости, смеющаяся, строящая рожицы камере, тогда как на заднем плане рушились отели, офисные здания, многоквартирные высотные дома и стадионы. Выглядела она на этих кадрах восхитительно.
Гримбальд и Клотильда назвали этот дивиди «Воспоминания», а в качестве музыкального фона использовали песню Барбары Стрейзанд «Такими мы были» и мелодию Перри Комо «Магические мгновения». Дивиди этот мы смотрели у них каждое Рождество, и всякий раз глаза Гримбальда и Клотильды блестели от слез.
– Я кое-что узнала о себе этой ночью, – поделилась со мной Пенни.
– Хорошо. Значит, она не прошла зря.
– Я и не догадывалась, что могу до такой степени разозлиться.
Пенни бросила наполовину съеденное печенье в раковину.
– Ну и ну, – я покачал головой.
Лопаточкой она сдвинула печенье на сливное отверстие, включила холодную воду, нажала на кнопку запуска измельчителя отходов.
Через несколько мгновений стальные лезвия раздробили печенье в крошку, но Пенни не спешила вновь нажимать на кнопку. Смотрела, как вода льется сквозь вращающуюся сталь.
Я начал подозревать, что мысленно она пропускает через измельчитель Ширмана Ваксса.
Заговорил где-то через минуту, возвысив голос, перекрывая шум льющейся воды, урчание электродвигателя, посвист вращающихся лезвий.
– Ты начинаешь меня пугать.
Пенни выключила воду и измельчитель.
– Я сама себя боюсь. Как он мог видеть в темноте?
– Может быть, очки ночного видения. В инфракрасном диапазоне.
– Конечно, у всех есть под рукой пара таких очков. Как он смог взять под контроль нашу охранную систему?
– Крошка, помнишь, как мы купили автомобиль со спутниковой навигационной системой? В первый день, услышав голос женщины, которая давала мне указания, я подумал, что она говорит со мной с орбиты.
– Ладно, я обратилась не по адресу. Но ты – единственный, у кого я могу спросить.
Прежде чем я открыл рот, чтобы ответить, Пенни прижала палец к губам, предупреждая, что мне лучше помолчать.
Склонив голову, прислушалась к дому. Мне оставалось только гадать, что она услышала.
А Пенни подошла ко мне, взяла мой стакан с виски, поставила на стойку.
Вскинув брови, я безмолвно спросил: «Что такое?»
Она схватила меня за руку, увела в кладовую для продуктов, закрыла дверь, перешла на шепот:
– А если он может нас слышать?
– Как он может нас слышать?
– Может быть, поставил «жучки».
– Как он мог это сделать?
– Не знаю. Как он взял под контроль нашу охранную систему?
– Давай полностью не впадать в паранойю.
– Слишком поздно. Кабби, кто этот человек?
Стандартному ответу онлайновой энциклопедии, который только вчера представлялся более чем полным («известный критик, лауреат нескольких литературных премий и автор трех невероятно популярных среди студентов учебников по писательскому мастерству, в какой-то степени погавка…»), теперь определенно многого не хватало.
– После его вчерашней прогулки по нашему дому я сказала тебе, что все закончено, он с тобой рассчитался, – продолжила Пенни. – Получилось, что нет. И до сих пор не закончено.
– Возможно, и закончено. – Даже у человека, который смотрел на город, наполовину уничтоженный Годзиллой, голос звучал бы более уверенно.
– Чего он хочет от нас? Как ты думаешь?
– Не знаю. Не могу понять, как работает его голова.
В глазах Пенни, как и всегда, прекрасных, появился страх.
– Он хочет нас уничтожить, Кабби.
– Он не может нас уничтожить.
– Почему нет? – спросила она.
– Наши карьеры зависят от таланта и трудолюбия – не от мнения критика.
– Карьеры? Я говорю не о карьерах. О нас.
По какой-то причине (может быть, для того, чтобы не смотреть ей в глаза) я взял с полки банку с маринованной свеклой.
– Хочешь поесть свеклы? – спросила Пенни. Я вернул банку на полку, а она добавила: – Кабби, он собирается нас убить.
– Я ничего ему не сделал. Как и Майло. А ты его даже не видела.
– У него есть какая-то причина. И мне без разницы, какова она. Я просто знаю, что он собирается сделать.
Теперь я смотрел на банку со сладкой кукурузой, но брать в руки ее не стал.
– Давай будем благоразумными. Если бы он хотел убить нас, то убил бы этой ночью.
– Он – садист. Хочет помучить нас, запугать, полностью подавить нашу волю… а потом убить.
Слова, которые сорвались с губ, удивили меня самого:
– Я не притягиваю монстров.
– Кабби? Что это значит?
Я знал Пенни так хорошо, что уже по тону мог описать ее лицо: сдвинутые брови, сощуренные глаза, чуть приподнятый, словно ловящий запах нос, губы, приоткрытые в ожидании. Лицо всё тонко чувствующей женщины, которая почуяла момент откровения, возникший по ходу разговора.
– Что это значит? – повторила она.
– Думаю, мне следует извиниться, – ушел я от ответа на ее вопрос.
– Ты говоришь со мной или со сладкой кукурузой?
Я решился посмотреть на нее, что потребовало немалых усилий, учитывая фразу, которую я произнес, глядя ей в глаза:
– Я хочу сказать… извиниться перед Вакссом.
– Черта с два. Ты не сделал ничего такого, за что следует извиняться.
– За то, что поехал на ленч, чтобы посмотреть на него. – Я не мог ей все объяснить. Десять лет обманывал, не говоря всей правды, вот и сейчас не мог покаяться. Момент выдался неподходящий. – За то, что нарушил его право на уединение.
Ее глаза изумленно раскрылись.
– Это же ресторан. Не частная резиденция. Ты посмотрел на него, он разрядил в нас «Тазер».
– От извинений хуже не будет.
– Как бы не так. Извинения его не успокоят. Только побудят к более активным действиям. Любая уступка ему в радость. Извиниться перед таким человеком – все равно что подставить шею вампиру.
Пережитое мною однозначно указывало на ее правоту, но переживания эти я столько лет подавлял, вот мне и не хотелось от них отталкиваться.
– Ладно, – кивнул я. – Так что же, по-твоему, нам делать?
– Замки и сигнализация не остановили его этой ночью. Не остановят и следующей. Это место перестало быть безопасным.
– Я позвоню в компанию, которая устанавливала охранную систему, и они ее улучшат.
Пенни покачала головой.
– На это уйдет не один день. И толку от этого не будет. Он слишком умен, чтобы возможные улучшения охранной системы остановили его. Мы должны перебраться в безопасное место, где он нас не найдет.
– Мы не можем вечно бегать. У меня срок сдачи книги.
– Само собой, – кивнула она. – И мы даже не начали покупать рождественские подарки.
– Тем не менее срок у меня есть, – гнул я свое.
– Я не говорю, что мы будем бегать вечно. Просто выгадаем время для сбора информации.
– Какой информации?
– О Ширмане Вакссе. Откуда он взялся? Чем занимается? Его прошлое? Деловые партнеры?
– Он – загадка.
Она взяла с полки банку с маринованной свеклой, которая ранее заинтересовала меня.
– Сними этикетку с этой банки, и содержимое станет загадкой… но только пока ты не вскроешь банку.
– Банку я могу вскрыть, – говорил я уверенно, потому что мы давно уже прикупили электрическую открывалку, и участие человека в самом процессе сводилось только к нажатию кнопки.
– Если Ваксс кажется нам более чем странным, – продолжила Пенни, – его, скорее всего, воспринимает психом кто-то еще, возможно, многие люди, и очень вероятно, что мы сумеем найти человека, который поддержит наши обвинения в том, что Ваксс напал на нас.
Я с неохотой согласился:
– Ладно. Мы найдем безопасное место, а потом выйдем на охоту.
– По-прежнему никаких копов?
– Никаких, пока мы побольше не узнаем о Вакссе. Не хочу устраивать прессе праздник.
– Копы могут не поставить в известность прессу.
– Им придется поговорить с Вакссом. А вот он держать язык за зубами не будет. Пошли. Я помогу тебе собрать вещи.
– Я бы предпочла, чтобы ты вывел Лесси во двор. Приготовил завтрак для Майло. Просмотрел утреннюю электронную почту. Я соберу вещи после душа.
– Я не знаю, почему тот баллончик с пеной для бритья взорвался в чемодане. Я тут совершенно ни при чем.
– Никто тебя и не обвинял, милый. Просто я соберу вещи быстрее, чем ты.
– Я лишь стараюсь максимально использовать пространство. Можно взять с собой меньше чемоданов, если заполняешь каждый кубический дюйм.
Она поцеловала меня в нос и процитировала Честертона: «Муж и жена не могут жить вместе, если не считают, что их совместная жизнь – нескончаемая шутка. Каждый открывает для себя, что другой – не просто дурак, а круглый дурак».
Мы черпали силы друг в друге, но, что более важно, мы находили, что сила наша увеличивается, а любовь расцветает новыми красками от того, что мы могли смеяться над слабостями, как своими, так и другого.
Когда Пенни открыла дверь кладовой, я внезапно осознал, что по ту сторону стоит критик, вооруженный чем-то невероятно острым. Я ошибся. Мы вышли в пустую кухню.
Но предчувствие дурного, увы, меня не подвело, пусть беда случилась чуть позже. Ширман Ваксс еще сильнее напугал нас, нанеся ужасающий удар.
Глава 14
В четверг, в половине шестого утра, за полчаса до рассвета, я поднялся наверх, чтобы разбудить Майло. Он сидел за своим столом, работал на компьютере.
На спине его белой пижамы большие красные буквы складывались в слово «SEEK»[12].
Лесси стояла на высоком комоде, сверху вниз смотрела на меня.
– Каким образом она туда забралась? – спросил я.
– Обычным путем, – ответил Майло, не отрываясь от компьютера.
– И что это за путь?
– Да.
– Майло?
Он не ответил.
Хотя мальчик не прикасался к клавиатуре, по экрану бежали числа и символы. Приглядевшись, я увидел цепочки сложных математических уравнений, которые так быстро преследовали друг друга слева направо, что я ничего не мог в них разобрать.
По правде говоря, я бы ничего не разобрал, даже если бы они стояли на месте. Я радовался, что чековой книжкой, равно как и счетами, заведует Пенни.
Экран потемнел, и Майло тут же напечатал порядка тридцати чисел и символов, которые могли быть и египетскими иероглифами. После того, как закончил, запись оставалась на экране секунду-другую, потом исчезла, и по экрану вновь побежали уравнения, уже безо всякого участия Майло.
– Что происходит? – спросил я.
– Что-то, – ответил шестилетний мальчик.
– Что-то что?
– Да.
Когда мой сын вел себя наиболее загадочно, когда так глубоко уходил в себя, что напоминал аутиста, я всегда удивлялся, завороженный способностью Майло так сконцентрироваться на занимающей его проблеме.
Никогда раньше такой вот практически полный отрыв от окружающей реальности меня нисколько не тревожил. Зато сейчас атмосфера спальни Майло показалась мне такой зловещей, что волосы на затылке встали дыбом, и отнюдь не от статического электричества.
– Что-то происходит, – не отставал я. – Что-то что?
– Интересное, – последовал ответ.
На комоде Лесси помахала хвостом. Ее надежный собачий инстинкт не находил в спальне ничего опасного.
Вот и я, вероятно, реагировал не на Майло, а на недавнее нападение Ширмана Ваксса, боялся, что он может вернуться.
– Послушай, мы отправляемся в небольшое путешествие, – сообщил я мальчику.
– Путешествие, – повторил он.
– Мы хотим выехать около половины восьмого.
– Половины, – повторил Майло.
– Нам нужно быстро позавтракать, овсянкой и гренком, потом ты примешь душ в ванной нашей спальни, потому что мама будет собирать вещи и хочет, чтобы ты находился рядом.
Майло пристально вглядывался в экран.
– Эй, Спуки, ты слышал, что я сказал?
– Овсянка, гренок, находиться рядом с мамулей.
– Я покормлю Лесси и выведу ее во двор. Ты спускайся на кухню.
– Овсянка, гренок, через минуту.
Стоящая на комоде Лесси вроде бы хотела прогуляться во двор, но при этом и колебалась.
– Оттуда ей прыгать слишком высоко, – заметил я.
– Слишком высоко, – согласился Майло, не отрываясь от компьютера.
– Как же мне ее снять?
– Как-нибудь.
Из чулана, где хранилось постельное белье, я принес табуретку. Встал на нее, снял собаку с комода.
Она благодарно лизнула мой подбородок, а потом из рук спрыгнула на пол.
На спине его белой пижамы большие красные буквы складывались в слово «SEEK»[12].
Лесси стояла на высоком комоде, сверху вниз смотрела на меня.
– Каким образом она туда забралась? – спросил я.
– Обычным путем, – ответил Майло, не отрываясь от компьютера.
– И что это за путь?
– Да.
– Майло?
Он не ответил.
Хотя мальчик не прикасался к клавиатуре, по экрану бежали числа и символы. Приглядевшись, я увидел цепочки сложных математических уравнений, которые так быстро преследовали друг друга слева направо, что я ничего не мог в них разобрать.
По правде говоря, я бы ничего не разобрал, даже если бы они стояли на месте. Я радовался, что чековой книжкой, равно как и счетами, заведует Пенни.
Экран потемнел, и Майло тут же напечатал порядка тридцати чисел и символов, которые могли быть и египетскими иероглифами. После того, как закончил, запись оставалась на экране секунду-другую, потом исчезла, и по экрану вновь побежали уравнения, уже безо всякого участия Майло.
– Что происходит? – спросил я.
– Что-то, – ответил шестилетний мальчик.
– Что-то что?
– Да.
Когда мой сын вел себя наиболее загадочно, когда так глубоко уходил в себя, что напоминал аутиста, я всегда удивлялся, завороженный способностью Майло так сконцентрироваться на занимающей его проблеме.
Никогда раньше такой вот практически полный отрыв от окружающей реальности меня нисколько не тревожил. Зато сейчас атмосфера спальни Майло показалась мне такой зловещей, что волосы на затылке встали дыбом, и отнюдь не от статического электричества.
– Что-то происходит, – не отставал я. – Что-то что?
– Интересное, – последовал ответ.
На комоде Лесси помахала хвостом. Ее надежный собачий инстинкт не находил в спальне ничего опасного.
Вот и я, вероятно, реагировал не на Майло, а на недавнее нападение Ширмана Ваксса, боялся, что он может вернуться.
– Послушай, мы отправляемся в небольшое путешествие, – сообщил я мальчику.
– Путешествие, – повторил он.
– Мы хотим выехать около половины восьмого.
– Половины, – повторил Майло.
– Нам нужно быстро позавтракать, овсянкой и гренком, потом ты примешь душ в ванной нашей спальни, потому что мама будет собирать вещи и хочет, чтобы ты находился рядом.
Майло пристально вглядывался в экран.
– Эй, Спуки, ты слышал, что я сказал?
– Овсянка, гренок, находиться рядом с мамулей.
– Я покормлю Лесси и выведу ее во двор. Ты спускайся на кухню.
– Овсянка, гренок, через минуту.
Стоящая на комоде Лесси вроде бы хотела прогуляться во двор, но при этом и колебалась.
– Оттуда ей прыгать слишком высоко, – заметил я.
– Слишком высоко, – согласился Майло, не отрываясь от компьютера.
– Как же мне ее снять?
– Как-нибудь.
Из чулана, где хранилось постельное белье, я принес табуретку. Встал на нее, снял собаку с комода.
Она благодарно лизнула мой подбородок, а потом из рук спрыгнула на пол.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента