Билл Петерсон подошел и сел рядом с Соней, пытаясь развеселить девушку. Казалось, он лучше всех понимал, что она в первый раз в жизни столкнулась с приближением большой бури, которая к тому же наложилась на ужасы предыдущих дней, и это было слишком для и без того расстроенных нервов.
Билл держал ее за руку.
Это было приятно.
Через некоторое время он удивил девушку, наклонившись вперед и шепча на ухо:
– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
Она подняла брови.
– Поговорить о Сэйне, о том, как вообще идут дела, – сказал мужчина так тихо, что телохранитель не мог его слышать.
– Когда?
– Сейчас.
Она спросила:
– Где?
Петерсон секунду подумал, затем внезапно поднялся на ноги и потянул девушку за собой.
Другим он сказал:
– Мы с Соней хотим пойти в библиотеку и присмотреть парочку книг, чтобы скоротать время.
Бесс заметила:
– По-моему, это самая нелепая отговорка, которую я когда-либо слышала.
Соня вспыхнула, но возражать не стала.
Билл ответил за нее:
– Вы сплетница, Бесс Далтон, беспринципная женщина, самая настоящая ведьма, каких в свое время жгли на костре.
– Но я говорю правду, – откликнулась она.
– Боюсь, что нет. Мы действительно хотим посмотреть книги, потому что невероятно устали от компании, в которой вынуждены находиться, и...
Бесс устало улыбнулась:
– Да идите, идите. Все знают, что этот пораженческий дух в первую очередь исходит от вас.
Когда молодые люди вышли из кухни, никто не обратил на это особого внимания.
Кроме Рудольфа Сэйна.
Войдя в библиотеку, Билл Петерсон плотно прикрыл тяжелую дверь тикового дерева и на секунду прижался к ней ухом, поднеся палец к губам, внимательно прислушиваясь, как будто думал, что кто-нибудь мог за ними следить.
Удовлетворенный, он отошел от двери и подвел Соню к одному из двух черных кожаных кресел, усадил и сам присел в другое.
Он сказал:
– Как нам убедить Сэйиа в том, что все это время он ищет нашего убийцу не в том месте? – Голос у него был низкий, спокойный, но требовательный. Лицо прорезали вызванные беспокойством морщинки, губы твердо сжались в полной гармонии с прищуренными, настороженными глазами.
– А он правда ищет не там?
– Вы же знаете, что да.
Она беспокойно заерзала в кресле.
– Я сама не уверена в том, что знаю.
– Вы понимаете, кого можно считать самым вероятным из всех подозреваемых.
– Знаю.
– Соня, пожалуйста.
Она ничего не сказала.
– Однажды вы без колебаний назвали человека, которого больше всех подозреваете.
Тогда вы очень уверенно настаивали на своих выводах.
– Думаю, что да.
– Вы ведь не передумали, правда?
Девушка секунду подумала:
– Нет.
– Хорошо, потому что, если бы вы переменили решение, думаю, я смог бы уговорить вас вернуться к первоначальному варианту.
Она наклонилась вперед:
– Вы что-то знаете?
– У меня была парочка... тревожных опытов, – ответил мужчина, так крепко сжимая подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели.
– Когда?
– Прошлой ночью, в воскресенье.
– И эти ваши тревожные опыты, – сказала она, заранее боясь получить ответ, – имели отношение к...
– Кеннету Блендуэллу.
Она поднялась и начала расхаживать из стороны в сторону.
Петерсон остался сидеть.
– Рудольф клянется, что это не мог быть Блендуэлл.
– Я слышал, – желчно откликнулся Билл.
– Почему вы считаете, что он ошибается?
Петерсон тут же расслабился и отпустил подлокотники, как будто все время ждал именно этого вопроса и боялся, что его не зададут; казалось, ситуация несколько сотен раз прокручивалась у него в мозгу до тех пор, пока не была найдена самая впечатляющая версия.
– Прошлой ночью, когда я обнаружил, что наше судно затонуло, я рассказал об этом Сэйну и предложил сходить к Блендуэллам, одолжить у них лодку. Хотя наши семьи испытывают сильную взаимную неприязнь, мне казалось, что в подобном случае они не будут настолько упрямы, чтобы отказать нам в помощи. Сэйн велел мне идти.
– Я знаю.
– Да, но вы не знаете, что произошло в "Доме ястреба".
– Их лодки затонули?
– Произошло нечто большее.
Она вернулась в кресло и сидела, дожидаясь продолжения истории.
– Когда я постучал в дверь, на стук вышел Кен Блендуэлл, – продолжал Петерсон. Глаза у него были отсутствующими. – На нем были грязные белые джинсы, промокшие почти до колен, и белые полотняные ботинки, в которых при каждом шаге хлюпала вода. Выглядел он так, как будто за секунду до моего прихода закончил довольно-таки утомительную работу. Кен захотел узнать, зачем я пришел, пришлось перейти прямо к делу...
Казалось, что он что-то подозревает, думает, что у Петерсона какие-то свои причины для того, чтобы прийти сюда ночью, в такой поздний час.
– Рудольф Сэйн думает, что это мог быть тот самый человек, который угрожал детям, – ответил тот.
– Зачем ему это делать? – спросил Блендуэлл. – Что ему с этого?
– Он мог изолировать нас на острове.
– Мы не заперты здесь до тех пор, пока у нас есть лодки.
– Но может быть, он об этом не знал...
– Я думаю...
Блендуэлл отступил назад и взмахом руки пригласил Петерсона войти в дом. В прихожей почти не было света, в доме на удивление тихо, если не считать чересчур громких звуков телевизора, где показывали фильм о полицейских и грабителях.
Видя, что, услышав громкий треск ручного пулемета из динамиков, гость скорчил гримасу, Блендуэлл улыбнулся:
– В последние дни мои бабушка и дедушка очень часто смотрят телевизор.
Петерсон кивнул и сказал:
– Если бы я смог воспользоваться вашим радиотелефоном, может быть, лодка и не понадобилась бы.
– Конечно, – кивнул мужчина, но тут же остановился, как марионетка, которую дернули за веревочку, – а что случилось с вашим?
– Его кто-то разбил.
Блендуэлл выглядел обеспокоенным.
– Рудольф не думает, кто бы мог...
– Возможно, у него есть идеи по этому поводу, но никаких доказательств.
Мужчина странно посмотрел на Петерсона и ответил:
– Конечно. Ну, понятное дело, вы можете воспользоваться нашим радиотелефоном.
Они прошли через холл, миновали гостиную, где экран телевизора бросал рассеянный свет на лица двух стариков, неподвижно уставившихся на танцующие перед ними серые тени. В конце холла они свернули в маленькую заднюю комнатку, не сообщавшуюся с другими частями дома, и здесь увидели телефон, поврежденный точно так же, как и радио Доггерти.
– Не похоже, что вас это удивило, – заметил Петерсон после того, как Блендуэлл обнаружил осколки.
– Нет.
– Да?
– Я убежден, что человек, который охотится за детьми Доггерти, – сумасшедший. Душевные болезни гораздо чаще, чем глупости, привитые воспитанием, провоцируют людей на то, чтобы проявить незаурядную хитрость. Он не мог разбить ваш радиотелефон и не подумать о нашем.
– Если судить по тому, что вы говорите, то это довольно сильный противник, – ответил Петерсон, не слишком стараясь скрыть свое раздражение, вызванное безобразными манерами хозяина.
В оранжевом свете лампы, стоявшей на тумбочке за обломками телефона, было видно, как он улыбнулся, провел рукой по лицу, словно внезапно ощутил себя очень усталым:
– Ну что ж, мой друг, разве до сих пор это выглядело как-то иначе?
– Он не добьется успеха.
– Мы надеемся.
– Я знаю.
– Значит, вы знаете больше, чем большинство смертных, – странно глядя в глаза своему гостю, произнес Блендуэлл. Он как будто пытался в чем-то убедиться, догадаться о том, что или насколько много тот может знать.
Петерсон отвернулся и пошел к двери. Потом бросил через плечо:
– Где ваши лодки?
– Я вас провожу.
Кен аккуратно опередил гостя и провел его через кухню к задней двери, быстро пересек лужайку, спустился по ступеням на пляж. В самом центре бухты, в лодочном сарае у причала, на котором Соня в первый раз увидела Блендуэлла, они нашли лодку и катер.
Продырявленные.
Блендуэлл просто стоял и грустно улыбался, глядя на лодки, камнем лежащие в воде, затопившей лодочный сарай. Внутрь налилось столько воды, что они и правда стали тяжелыми, как камни; заливавшиеся сквозь открытую дверь волны не могли пошевелить лодки.
Петерсон, у которого от страха внезапно пересохло во рту, сказал:
– Теперь мы действительно попали в хорошую западню. Верно? – Он посмотрел на Блендуэлла, смутился при виде его очевидного безразличия к потере личного имущества и продолжал: – Вы этого ждали, правда?
– Мне подумалось, что, раз уж этот человек уничтожил ваше судно и ваш радиотелефон, он мог навестить и мой лодочный сарай. Фактически я считал это весьма вероятным.
– Вы чертовски хорошо это перенесли.
– Ничего не поделаешь.
Блендуэлл отвернулся и пошел прочь от разбитых лодок к дому.
Следуя за ним, Петерсон обратил внимание на грязные джинсы и потихоньку начинающие подсыхать пятна воды от лодыжек до колен.
– Ходили сегодня на рыбалку?
Блендуэлл повернул голову:
– Что?
Петерсон указал на мокрую одежду:
– Я спросил, вы что, ходили на рыбалку?
– А, да, на самом деле, ходил.
– Что-нибудь поймали?
– Ничего.
Вернувшись в дом, Петерсон спросил:
– Скажите, у вас, случайно, нет оружия?
– Почему вы спрашиваете?
Билл объяснил:
– Думаю, что сегодня в "Морском страже" могут произойти очень неприятные события. Наш приятель определенно находится на острове и собирается скоро сделать свой ход, свой главный ход. Все остальные для него просто пешки, фон для совершения того, что он действительно хочет сделать. Я чувствовал бы себя лучше с оружием в руках. Если с этими детьми, с Алексом и Тиной, в самом деле что-нибудь случится, это будет просто ужасно...
– Разве у Рудольфа нет пистолета? – спросил Блендуэлл.
– Есть. Но это единственный пистолет на весь дом, вряд ли его достаточно в такой ситуации. Стоило бы нам иметь побольше защиты. – Он надеялся, что собеседник не поймет основных причин, по которым был задан вопрос.
Впрочем, Кен снова бросил на Петерсона долгий, изучающий взгляд, как будто пытался что-то выяснить, прочесть мысли, точно узнать, что Петерсон знает (о чем?) или подозревает (кого?), так, как будто это молчаливое исследование представляло для него какой-то личный интерес.
В конце концов он сказал:
– Нет, у меня нет оружия.
– Вы уверены?
– Естественно.
– Даже не обязательно, чтобы это был пистолет или револьвер. Если есть винтовка...
– У нас вообще нет никакого оружия. Я ему не доверяю, – ответил Блендуэлл.
– А ваш дед?
– В "Доме ястреба" оружия нет.
Петерсон понял, что настало время прекратить разговор на эту тему; иначе собеседник мог понять, что его в чем-то подозревают. Он сказал так любезно, как только мог:
– Ну что ж, спасибо вам за помощь.
– Удачи, – ответил тот.
Петерсон вернулся домой с пустыми руками.
– По крайней мере, теперь я полностью уверен в том, что у Блендуэлла нет оружия. С ним противник оказался бы вдвое сильнее.
Девушке было ясно, что у Петерсона не осталось даже малейшего сомнения в том, кто виновен во всем случившемся.
– Конечно, – сказала она, – тот человек, кто бы он ни был, никогда не угрожал совершить убийство с помощью огнестрельного оружия.
– И все же мне уже лучше.
– Почему вы так уверены, что это Кеннет Блендуэлл?
Руки Билла вернулись на подлокотники и сжали их, будто клещи.
Он ответил:
– Все его поведение вызывало подозрения. Во-первых, он совсем не удивился состоянию своего радиотелефона и лодок. Потом, мокрые до колен джинсы, в которых как будто стояли в воде и занимались тем, что топили лодки.
– Он сказал, что ходил на рыбалку, – заметила Соня.
– Нет, – ответил Билл. – Я спросил, не ходил ли он на рыбалку, и Блендуэлл это подтвердил – после минутного замешательства. Понимаете, Соня, это я предложил ему алиби по поводу мокрой одежды, оставалось только согласиться со мной. Он это и сделал.
– Значит, он лгал?
– Точно.
– Откуда вы знаете?
– На рыбалку обычно не ходят в джинсах. Обычно надевают либо плавки, либо шорты. Или если уж по какой-то непонятной причине все же надевают джинсы, то закатывают их до колен.
– Это очень шаткое доказательство...
Билл еще не закончил; он прервал девушку до того, как она закончила свою мысль:
– Даже если у человека были какие-то бредовые причины ходить на рыбалку в городской одежде, то после этого он не будет расхаживать по дому в мокрых штанах и ботинках, в которых хлюпает вода.
Соня кивнула, на этот раз ей уже нечего было сказать.
– Когда я спросил, поймал ли он что-нибудь, ответ был "нет" – очень удобная ситуация. Если в он выловил парочку морских окуней или хоть что-нибудь другое интересное, я попросил бы показать их просто из спортивного любопытства. Я знаю, что Блендуэлл это понял.
– Вы рассказали об этом Рудольфу?
– Первым делом, сразу же после того, как вернулся из "Дома ястреба".
– И что?
– Он ответил, что это ничего не значит.
– Рудольф очень доверяет Кеннету Блендуэллу, – согласилась Соня. – Это почти единственный человек, которому он верит.
– В этом вся проблема, – откликнулся Петерсон, – в этой нелогичной вере. – Он встал и начал вышагивать туда-сюда, быстро, нервно, сцепив руки за спиной. – Сэйн становится глухим, немым и слепым каждый раз, когда кто-нибудь указывает на Блендуэлла, и все же именно у него есть самые веские причины желать зла семье Доггерти. – Он повернулся и, взглянув на девушку, повторил: – Глухим, немым и слепым. Ну, по крайней мере, глухим и слепым. Говорить-то на эту тему он говорит, и довольно часто, когда утверждает, что Блендуэлл невиновен. Почему, во имя всех чертей, Сэйн так упорно не хочет реально взглянуть на одну-единственную возможность?
Она грустно ответила:
– Не знаю.
– Я тоже.
Она тоже поднялась, но не присоединилась к нему. Соне казалось, что у нее нет сил ходить, что-нибудь делать, кроме того, чтобы держаться на ногах; она как будто ждала удара из-за спины. Если бы девушка начала так же расхаживать из стороны в сторону, то нервы натянулись бы, как струны, и через несколько минут, возможно, как струны, разорвались бы в клочья. Она просто стояла возле своего кресла в неловкой позе, точно ребенок, который еще только учится ходить – с дрожью в ногах, неуверенная, напуганная.
– Есть две основные возможности, – сказал Петерсон.
– Какие?
– Может быть, Сэйн не принимает Блендуэлла во внимание потому, что не хочет подозревать своего друга. Это маловероятно. Думаю, если бы улики указывали на кого-то, то он заподозрил бы и собственную мать.
– А другая возможность?
Мужчина взглянул на нее, как будто прикидывая, может ли он доверять настолько, чтобы полностью раскрыть все карты, вздохнул и произнес:
– Сэйн и Блендуэлл вместе планируют какое-то... ну, скажем, мероприятие здесь, на острове.
В первую минуту она не смогла понять, к чему он ведет, а когда осознала, то яростно воспротивилась предположению:
– Вы же не думаете, что они вместе замышляют что-то, правда?
– Я не хочу об этом думать, – ответил Петерсон. – Господь знает, что это самая ужасная мысль, которая когда-либо приходила мне в голову.
– Рудольф так заботится об Алексе и Тине, – возражала Соня, – он действительно волнуется, заботится об их благополучии. – Она вспомнила, как в один из тех редких моментов, когда телохранитель позволял себе сбросить маску жестокого и бесчувственного существа, он сравнивал Алекса со своим собственным сыном, ныне покойным. Неужели человек, обремененный таким глубоким горем и так тщательно его скрывающий, на самом деле решится совершить те акты неприкрытого садизма, которыми угрожал безумец, или хотя бы участвовать в них как друг и помощник?
– Как я уже сказал, – повторил Билл, – я не хочу даже на секунду в это верить. Тем не менее исключить такую возможность нельзя. Именно Кеннет Блендуэлл мог говорить по телефону – ему стоит лишь слегка изменить голос, и никто из семьи не будет в состоянии его опознать.
– Но как он мог знать заранее, что Сэйн будет телохранителем детей?
– Может быть, он не был уверен. Может быть, они не были знакомы до того, как Сэйн приехал на остров. Однако вполне возможно, что Блендуэлл сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться.
Шокированная, Соня ответила:
– Значит, вы думаете, что ваш сосед мог предложить Сэйну определенную сумму денег за возможность безнаказанно проникнуть к детям и что Рудольф, зная, чем маньяк им угрожал, взял эти деньги и на все согласился?
– Я подозреваю, что нечто в этом роде могло произойти, – ответил Билл, – но немного не так. Блендуэлл – главный подозреваемый, это очевидно. Возможно, что в начале своего пребывания на Дистингью Сэйн понимал это так же ясно, как мы понимаем сейчас. Возможно, он поставил себе целью доказать или опровергнуть свои подозрения относительно этого человека и нашел доказательства своей правоты. После этого он мог отправиться к Блендуэллу и рассказать все, чтобы он сам себя выдал. Предположим, тот объяснил, что вовсе не собирается убивать детей, что угрозы предназначались только для того, чтобы как можно сильнее напугать Доггерти. Он мог признаться Сэйну, что собирался только заставить Доггерти продать свою часть острова. Потом он, предположим, предложил Сэйну некоторую сумму денег за то, чтобы он и дальше держал рот на замке, и тот, поняв, что детям не причинят никакого вреда, и будучи слабым человеком, чтобы отказаться от наличных, взял деньги и отошел в сторону.
Соня немного подумала над этим:
– Это возможно. Не могу себе представить, что Рудольф способен позволить кому бы то ни было нанести вред детям. Однако, если он поставил условие, что с ними ничего не случится, – тогда все становится понятным. По крайней мере, это хоть как-то можно принять.
– Вспомните, что пока мы просто строим теории, – сказал Билл.
– Ну что ж, будем надеяться, что они верны, – сказала девушка, – если все так и было, то дети находятся в полной безопасности.
– Вы думаете?
– Ну, если ваша теория верна – и, Билл, это вполне логично, самая логичная мысль из всех, которые я слышала до этой минуты, – тогда в действительности никто не хочет причинять боль Алексу и Тине. Все, чего хочет Блендуэлл, – это напугать нас, а этой цели он уже добился, даже более чем.
Петерсон несколько секунд помолчал, стоя перед книжными полками, бессознательно скользя взглядом по разноцветным корешкам. Наконец он произнес:
– Предположим, Блендуэлл убедил Сэйна, что никому не собирается вредить, и меньше всего двоим маленьким беззащитным детям, и все, чего он хочет, – это заполучить остров целиком в свое владение. А теперь предположим, что на самом деле он лгал. Может быть, вне зависимости от того, что услышал Рудольф, он хочет попробовать на детях свой нож, что он на самом деле хочет их убить.
Ее ноги задрожали еще сильнее.
Соня сказала, сама страстно желая верить в правоту своих слов:
– Рудольфа не так-то легко обмануть. Он очень хорошо знает свое дело. Иногда я чувствую, что этот человек просто видит меня насквозь, смотрит прямо мне в голову и читает все, о чем я думаю.
– Я тоже, – ответил Билл. Он прекратил разглядывать книги. – Рядом с ним я чувствую себя как бабочка, приколотая на булавку. Однако не забывайте, Соня, что маньяк – в данном случае, скажем, Блендуэлл – может быть дьявольски хитрым, умным и очень убедительным.
– Билл, я уже не знаю, что и думать!
Теперь уже было заметно, как она дрожит.
Петерсон подошел и обеими руками обнял девушку, крепко прижимая к себе, как отец прижимает ребенка.
В уголках ее глаз блестели слезинки.
Он сказал:
– Я не хотел пугать вас, Соня. Просто хотел объяснить, кого я подозреваю, попросить вас о помощи. Я чувствую, что вы единственный человек, которому можно довериться.
– О помощи, меня?
Он опустил одну руку и предложил ей чистый носовой платок, который девушка взяла и использовала по назначению.
– Спасибо, – сказала она, – но чем я могу помочь? Что мне делать?
– Похоже, что вы нравитесь Сэйну больше, чем кто-либо из обитателей дома, – ответил Билл, откидывая прядку золотистых волос с ее щеки.
– После того как меня чуть было не задушили, – сказала она, – ни у кого нет на мой счет подозрений.
– Хорошо. Может быть, вам удастся преуспеть там, где я потерпел неудачу, и открыть ему глаза.
– Насчет Кеннета Блендуэлла?
– Да.
– Я уже пробовала.
– Попробуйте еще и еще раз. Нам нечего терять.
– Думаю, что нет.
– Я уверен, что Блендуэлл собирается сделать свой ход во время бури.
– Я поговорю с Рудольфом, – ответила она.
– Хорошо. – Он поцеловал девушку в губы, сперва легко, потом сильнее, заставив ее дыхание прерваться.
– Со мной теперь все в порядке, – сказала она.
– Уверены?
– Вполне.
Он окинул ее внимательным взглядом, одной рукой придерживая голову, как скульптор, рассматривающий свое творение, потом сказал:
– Я ни за что не догадался бы, что вы только что плакали.
– На самом деле нет, – ответила она. – Слезинка или две, это не считается. – Девушка улыбнулась.
Он шутливо сделал вид, как будто ослеплен этой улыбкой: закрыл рукой глаза, чтобы избавиться от видения.
– Господи, вот это да! Ну точно луч тропического солнца!
– Или сотни звезд, – саркастически откликнулась Соня.
– И это тоже.
Девушка отвернулась, игриво оттолкнула Билла и вручила ему насквозь промокший платок.
– Я вставлю его в рамку, – сказал он.
– Нет, выстираете.
Билл снова принял серьезный вид.
– Теперь вы уверены, что хорошо себя чувствуете, достаточно хорошо, чтобы пойти к остальным на кухню?
– Да. Мне лучше, но в то же время и хуже. Теперь не стоит ли нам вернуться обратно, пока Бесс не пришло в голову прийти и взглянуть, чем мы тут занимаемся?
Он улыбнулся:
– Я люблю эту старушку, но...
– У нее шутки дурного тона.
Петерсон рассмеялся:
– И это тоже, раз уж вы сами упомянули. Соня направилась к двери.
– Подождите! – окликнул он. Когда девушка повернулась, Билл показал ей на полки с книгами и сказал: – Лучше нам не возвращаться с пустыми руками, или мы действительно подольем масла в огонь. Давайте прекратим сплетни.
Глава 19
Билл держал ее за руку.
Это было приятно.
Через некоторое время он удивил девушку, наклонившись вперед и шепча на ухо:
– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.
Она подняла брови.
– Поговорить о Сэйне, о том, как вообще идут дела, – сказал мужчина так тихо, что телохранитель не мог его слышать.
– Когда?
– Сейчас.
Она спросила:
– Где?
Петерсон секунду подумал, затем внезапно поднялся на ноги и потянул девушку за собой.
Другим он сказал:
– Мы с Соней хотим пойти в библиотеку и присмотреть парочку книг, чтобы скоротать время.
Бесс заметила:
– По-моему, это самая нелепая отговорка, которую я когда-либо слышала.
Соня вспыхнула, но возражать не стала.
Билл ответил за нее:
– Вы сплетница, Бесс Далтон, беспринципная женщина, самая настоящая ведьма, каких в свое время жгли на костре.
– Но я говорю правду, – откликнулась она.
– Боюсь, что нет. Мы действительно хотим посмотреть книги, потому что невероятно устали от компании, в которой вынуждены находиться, и...
Бесс устало улыбнулась:
– Да идите, идите. Все знают, что этот пораженческий дух в первую очередь исходит от вас.
Когда молодые люди вышли из кухни, никто не обратил на это особого внимания.
Кроме Рудольфа Сэйна.
Войдя в библиотеку, Билл Петерсон плотно прикрыл тяжелую дверь тикового дерева и на секунду прижался к ней ухом, поднеся палец к губам, внимательно прислушиваясь, как будто думал, что кто-нибудь мог за ними следить.
Удовлетворенный, он отошел от двери и подвел Соню к одному из двух черных кожаных кресел, усадил и сам присел в другое.
Он сказал:
– Как нам убедить Сэйиа в том, что все это время он ищет нашего убийцу не в том месте? – Голос у него был низкий, спокойный, но требовательный. Лицо прорезали вызванные беспокойством морщинки, губы твердо сжались в полной гармонии с прищуренными, настороженными глазами.
– А он правда ищет не там?
– Вы же знаете, что да.
Она беспокойно заерзала в кресле.
– Я сама не уверена в том, что знаю.
– Вы понимаете, кого можно считать самым вероятным из всех подозреваемых.
– Знаю.
– Соня, пожалуйста.
Она ничего не сказала.
– Однажды вы без колебаний назвали человека, которого больше всех подозреваете.
Тогда вы очень уверенно настаивали на своих выводах.
– Думаю, что да.
– Вы ведь не передумали, правда?
Девушка секунду подумала:
– Нет.
– Хорошо, потому что, если бы вы переменили решение, думаю, я смог бы уговорить вас вернуться к первоначальному варианту.
Она наклонилась вперед:
– Вы что-то знаете?
– У меня была парочка... тревожных опытов, – ответил мужчина, так крепко сжимая подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели.
– Когда?
– Прошлой ночью, в воскресенье.
– И эти ваши тревожные опыты, – сказала она, заранее боясь получить ответ, – имели отношение к...
– Кеннету Блендуэллу.
Она поднялась и начала расхаживать из стороны в сторону.
Петерсон остался сидеть.
– Рудольф клянется, что это не мог быть Блендуэлл.
– Я слышал, – желчно откликнулся Билл.
– Почему вы считаете, что он ошибается?
Петерсон тут же расслабился и отпустил подлокотники, как будто все время ждал именно этого вопроса и боялся, что его не зададут; казалось, ситуация несколько сотен раз прокручивалась у него в мозгу до тех пор, пока не была найдена самая впечатляющая версия.
– Прошлой ночью, когда я обнаружил, что наше судно затонуло, я рассказал об этом Сэйну и предложил сходить к Блендуэллам, одолжить у них лодку. Хотя наши семьи испытывают сильную взаимную неприязнь, мне казалось, что в подобном случае они не будут настолько упрямы, чтобы отказать нам в помощи. Сэйн велел мне идти.
– Я знаю.
– Да, но вы не знаете, что произошло в "Доме ястреба".
– Их лодки затонули?
– Произошло нечто большее.
Она вернулась в кресло и сидела, дожидаясь продолжения истории.
– Когда я постучал в дверь, на стук вышел Кен Блендуэлл, – продолжал Петерсон. Глаза у него были отсутствующими. – На нем были грязные белые джинсы, промокшие почти до колен, и белые полотняные ботинки, в которых при каждом шаге хлюпала вода. Выглядел он так, как будто за секунду до моего прихода закончил довольно-таки утомительную работу. Кен захотел узнать, зачем я пришел, пришлось перейти прямо к делу...
* * *
– Кто, черт побери, стал бы топить ваше судно? – спросил Блендуэлл, едва Билл закончил свой рассказ.Казалось, что он что-то подозревает, думает, что у Петерсона какие-то свои причины для того, чтобы прийти сюда ночью, в такой поздний час.
– Рудольф Сэйн думает, что это мог быть тот самый человек, который угрожал детям, – ответил тот.
– Зачем ему это делать? – спросил Блендуэлл. – Что ему с этого?
– Он мог изолировать нас на острове.
– Мы не заперты здесь до тех пор, пока у нас есть лодки.
– Но может быть, он об этом не знал...
– Я думаю...
Блендуэлл отступил назад и взмахом руки пригласил Петерсона войти в дом. В прихожей почти не было света, в доме на удивление тихо, если не считать чересчур громких звуков телевизора, где показывали фильм о полицейских и грабителях.
Видя, что, услышав громкий треск ручного пулемета из динамиков, гость скорчил гримасу, Блендуэлл улыбнулся:
– В последние дни мои бабушка и дедушка очень часто смотрят телевизор.
Петерсон кивнул и сказал:
– Если бы я смог воспользоваться вашим радиотелефоном, может быть, лодка и не понадобилась бы.
– Конечно, – кивнул мужчина, но тут же остановился, как марионетка, которую дернули за веревочку, – а что случилось с вашим?
– Его кто-то разбил.
Блендуэлл выглядел обеспокоенным.
– Рудольф не думает, кто бы мог...
– Возможно, у него есть идеи по этому поводу, но никаких доказательств.
Мужчина странно посмотрел на Петерсона и ответил:
– Конечно. Ну, понятное дело, вы можете воспользоваться нашим радиотелефоном.
Они прошли через холл, миновали гостиную, где экран телевизора бросал рассеянный свет на лица двух стариков, неподвижно уставившихся на танцующие перед ними серые тени. В конце холла они свернули в маленькую заднюю комнатку, не сообщавшуюся с другими частями дома, и здесь увидели телефон, поврежденный точно так же, как и радио Доггерти.
– Не похоже, что вас это удивило, – заметил Петерсон после того, как Блендуэлл обнаружил осколки.
– Нет.
– Да?
– Я убежден, что человек, который охотится за детьми Доггерти, – сумасшедший. Душевные болезни гораздо чаще, чем глупости, привитые воспитанием, провоцируют людей на то, чтобы проявить незаурядную хитрость. Он не мог разбить ваш радиотелефон и не подумать о нашем.
– Если судить по тому, что вы говорите, то это довольно сильный противник, – ответил Петерсон, не слишком стараясь скрыть свое раздражение, вызванное безобразными манерами хозяина.
В оранжевом свете лампы, стоявшей на тумбочке за обломками телефона, было видно, как он улыбнулся, провел рукой по лицу, словно внезапно ощутил себя очень усталым:
– Ну что ж, мой друг, разве до сих пор это выглядело как-то иначе?
– Он не добьется успеха.
– Мы надеемся.
– Я знаю.
– Значит, вы знаете больше, чем большинство смертных, – странно глядя в глаза своему гостю, произнес Блендуэлл. Он как будто пытался в чем-то убедиться, догадаться о том, что или насколько много тот может знать.
Петерсон отвернулся и пошел к двери. Потом бросил через плечо:
– Где ваши лодки?
– Я вас провожу.
Кен аккуратно опередил гостя и провел его через кухню к задней двери, быстро пересек лужайку, спустился по ступеням на пляж. В самом центре бухты, в лодочном сарае у причала, на котором Соня в первый раз увидела Блендуэлла, они нашли лодку и катер.
Продырявленные.
Блендуэлл просто стоял и грустно улыбался, глядя на лодки, камнем лежащие в воде, затопившей лодочный сарай. Внутрь налилось столько воды, что они и правда стали тяжелыми, как камни; заливавшиеся сквозь открытую дверь волны не могли пошевелить лодки.
Петерсон, у которого от страха внезапно пересохло во рту, сказал:
– Теперь мы действительно попали в хорошую западню. Верно? – Он посмотрел на Блендуэлла, смутился при виде его очевидного безразличия к потере личного имущества и продолжал: – Вы этого ждали, правда?
– Мне подумалось, что, раз уж этот человек уничтожил ваше судно и ваш радиотелефон, он мог навестить и мой лодочный сарай. Фактически я считал это весьма вероятным.
– Вы чертовски хорошо это перенесли.
– Ничего не поделаешь.
Блендуэлл отвернулся и пошел прочь от разбитых лодок к дому.
Следуя за ним, Петерсон обратил внимание на грязные джинсы и потихоньку начинающие подсыхать пятна воды от лодыжек до колен.
– Ходили сегодня на рыбалку?
Блендуэлл повернул голову:
– Что?
Петерсон указал на мокрую одежду:
– Я спросил, вы что, ходили на рыбалку?
– А, да, на самом деле, ходил.
– Что-нибудь поймали?
– Ничего.
Вернувшись в дом, Петерсон спросил:
– Скажите, у вас, случайно, нет оружия?
– Почему вы спрашиваете?
Билл объяснил:
– Думаю, что сегодня в "Морском страже" могут произойти очень неприятные события. Наш приятель определенно находится на острове и собирается скоро сделать свой ход, свой главный ход. Все остальные для него просто пешки, фон для совершения того, что он действительно хочет сделать. Я чувствовал бы себя лучше с оружием в руках. Если с этими детьми, с Алексом и Тиной, в самом деле что-нибудь случится, это будет просто ужасно...
– Разве у Рудольфа нет пистолета? – спросил Блендуэлл.
– Есть. Но это единственный пистолет на весь дом, вряд ли его достаточно в такой ситуации. Стоило бы нам иметь побольше защиты. – Он надеялся, что собеседник не поймет основных причин, по которым был задан вопрос.
Впрочем, Кен снова бросил на Петерсона долгий, изучающий взгляд, как будто пытался что-то выяснить, прочесть мысли, точно узнать, что Петерсон знает (о чем?) или подозревает (кого?), так, как будто это молчаливое исследование представляло для него какой-то личный интерес.
В конце концов он сказал:
– Нет, у меня нет оружия.
– Вы уверены?
– Естественно.
– Даже не обязательно, чтобы это был пистолет или револьвер. Если есть винтовка...
– У нас вообще нет никакого оружия. Я ему не доверяю, – ответил Блендуэлл.
– А ваш дед?
– В "Доме ястреба" оружия нет.
Петерсон понял, что настало время прекратить разговор на эту тему; иначе собеседник мог понять, что его в чем-то подозревают. Он сказал так любезно, как только мог:
– Ну что ж, спасибо вам за помощь.
– Удачи, – ответил тот.
Петерсон вернулся домой с пустыми руками.
* * *
Закончив свою историю, Билл отпустил подлокотники кресла и сложил руки с красивыми длинными пальцами вместе, как будто рассказ каким-то образом помог ему успокоиться, облегчить душевную боль. Соне он сказал:– По крайней мере, теперь я полностью уверен в том, что у Блендуэлла нет оружия. С ним противник оказался бы вдвое сильнее.
Девушке было ясно, что у Петерсона не осталось даже малейшего сомнения в том, кто виновен во всем случившемся.
– Конечно, – сказала она, – тот человек, кто бы он ни был, никогда не угрожал совершить убийство с помощью огнестрельного оружия.
– И все же мне уже лучше.
– Почему вы так уверены, что это Кеннет Блендуэлл?
Руки Билла вернулись на подлокотники и сжали их, будто клещи.
Он ответил:
– Все его поведение вызывало подозрения. Во-первых, он совсем не удивился состоянию своего радиотелефона и лодок. Потом, мокрые до колен джинсы, в которых как будто стояли в воде и занимались тем, что топили лодки.
– Он сказал, что ходил на рыбалку, – заметила Соня.
– Нет, – ответил Билл. – Я спросил, не ходил ли он на рыбалку, и Блендуэлл это подтвердил – после минутного замешательства. Понимаете, Соня, это я предложил ему алиби по поводу мокрой одежды, оставалось только согласиться со мной. Он это и сделал.
– Значит, он лгал?
– Точно.
– Откуда вы знаете?
– На рыбалку обычно не ходят в джинсах. Обычно надевают либо плавки, либо шорты. Или если уж по какой-то непонятной причине все же надевают джинсы, то закатывают их до колен.
– Это очень шаткое доказательство...
Билл еще не закончил; он прервал девушку до того, как она закончила свою мысль:
– Даже если у человека были какие-то бредовые причины ходить на рыбалку в городской одежде, то после этого он не будет расхаживать по дому в мокрых штанах и ботинках, в которых хлюпает вода.
Соня кивнула, на этот раз ей уже нечего было сказать.
– Когда я спросил, поймал ли он что-нибудь, ответ был "нет" – очень удобная ситуация. Если в он выловил парочку морских окуней или хоть что-нибудь другое интересное, я попросил бы показать их просто из спортивного любопытства. Я знаю, что Блендуэлл это понял.
– Вы рассказали об этом Рудольфу?
– Первым делом, сразу же после того, как вернулся из "Дома ястреба".
– И что?
– Он ответил, что это ничего не значит.
– Рудольф очень доверяет Кеннету Блендуэллу, – согласилась Соня. – Это почти единственный человек, которому он верит.
– В этом вся проблема, – откликнулся Петерсон, – в этой нелогичной вере. – Он встал и начал вышагивать туда-сюда, быстро, нервно, сцепив руки за спиной. – Сэйн становится глухим, немым и слепым каждый раз, когда кто-нибудь указывает на Блендуэлла, и все же именно у него есть самые веские причины желать зла семье Доггерти. – Он повернулся и, взглянув на девушку, повторил: – Глухим, немым и слепым. Ну, по крайней мере, глухим и слепым. Говорить-то на эту тему он говорит, и довольно часто, когда утверждает, что Блендуэлл невиновен. Почему, во имя всех чертей, Сэйн так упорно не хочет реально взглянуть на одну-единственную возможность?
Она грустно ответила:
– Не знаю.
– Я тоже.
Она тоже поднялась, но не присоединилась к нему. Соне казалось, что у нее нет сил ходить, что-нибудь делать, кроме того, чтобы держаться на ногах; она как будто ждала удара из-за спины. Если бы девушка начала так же расхаживать из стороны в сторону, то нервы натянулись бы, как струны, и через несколько минут, возможно, как струны, разорвались бы в клочья. Она просто стояла возле своего кресла в неловкой позе, точно ребенок, который еще только учится ходить – с дрожью в ногах, неуверенная, напуганная.
– Есть две основные возможности, – сказал Петерсон.
– Какие?
– Может быть, Сэйн не принимает Блендуэлла во внимание потому, что не хочет подозревать своего друга. Это маловероятно. Думаю, если бы улики указывали на кого-то, то он заподозрил бы и собственную мать.
– А другая возможность?
Мужчина взглянул на нее, как будто прикидывая, может ли он доверять настолько, чтобы полностью раскрыть все карты, вздохнул и произнес:
– Сэйн и Блендуэлл вместе планируют какое-то... ну, скажем, мероприятие здесь, на острове.
В первую минуту она не смогла понять, к чему он ведет, а когда осознала, то яростно воспротивилась предположению:
– Вы же не думаете, что они вместе замышляют что-то, правда?
– Я не хочу об этом думать, – ответил Петерсон. – Господь знает, что это самая ужасная мысль, которая когда-либо приходила мне в голову.
– Рудольф так заботится об Алексе и Тине, – возражала Соня, – он действительно волнуется, заботится об их благополучии. – Она вспомнила, как в один из тех редких моментов, когда телохранитель позволял себе сбросить маску жестокого и бесчувственного существа, он сравнивал Алекса со своим собственным сыном, ныне покойным. Неужели человек, обремененный таким глубоким горем и так тщательно его скрывающий, на самом деле решится совершить те акты неприкрытого садизма, которыми угрожал безумец, или хотя бы участвовать в них как друг и помощник?
– Как я уже сказал, – повторил Билл, – я не хочу даже на секунду в это верить. Тем не менее исключить такую возможность нельзя. Именно Кеннет Блендуэлл мог говорить по телефону – ему стоит лишь слегка изменить голос, и никто из семьи не будет в состоянии его опознать.
– Но как он мог знать заранее, что Сэйн будет телохранителем детей?
– Может быть, он не был уверен. Может быть, они не были знакомы до того, как Сэйн приехал на остров. Однако вполне возможно, что Блендуэлл сделал ему предложение, от которого невозможно отказаться.
Шокированная, Соня ответила:
– Значит, вы думаете, что ваш сосед мог предложить Сэйну определенную сумму денег за возможность безнаказанно проникнуть к детям и что Рудольф, зная, чем маньяк им угрожал, взял эти деньги и на все согласился?
– Я подозреваю, что нечто в этом роде могло произойти, – ответил Билл, – но немного не так. Блендуэлл – главный подозреваемый, это очевидно. Возможно, что в начале своего пребывания на Дистингью Сэйн понимал это так же ясно, как мы понимаем сейчас. Возможно, он поставил себе целью доказать или опровергнуть свои подозрения относительно этого человека и нашел доказательства своей правоты. После этого он мог отправиться к Блендуэллу и рассказать все, чтобы он сам себя выдал. Предположим, тот объяснил, что вовсе не собирается убивать детей, что угрозы предназначались только для того, чтобы как можно сильнее напугать Доггерти. Он мог признаться Сэйну, что собирался только заставить Доггерти продать свою часть острова. Потом он, предположим, предложил Сэйну некоторую сумму денег за то, чтобы он и дальше держал рот на замке, и тот, поняв, что детям не причинят никакого вреда, и будучи слабым человеком, чтобы отказаться от наличных, взял деньги и отошел в сторону.
Соня немного подумала над этим:
– Это возможно. Не могу себе представить, что Рудольф способен позволить кому бы то ни было нанести вред детям. Однако, если он поставил условие, что с ними ничего не случится, – тогда все становится понятным. По крайней мере, это хоть как-то можно принять.
– Вспомните, что пока мы просто строим теории, – сказал Билл.
– Ну что ж, будем надеяться, что они верны, – сказала девушка, – если все так и было, то дети находятся в полной безопасности.
– Вы думаете?
– Ну, если ваша теория верна – и, Билл, это вполне логично, самая логичная мысль из всех, которые я слышала до этой минуты, – тогда в действительности никто не хочет причинять боль Алексу и Тине. Все, чего хочет Блендуэлл, – это напугать нас, а этой цели он уже добился, даже более чем.
Петерсон несколько секунд помолчал, стоя перед книжными полками, бессознательно скользя взглядом по разноцветным корешкам. Наконец он произнес:
– Предположим, Блендуэлл убедил Сэйна, что никому не собирается вредить, и меньше всего двоим маленьким беззащитным детям, и все, чего он хочет, – это заполучить остров целиком в свое владение. А теперь предположим, что на самом деле он лгал. Может быть, вне зависимости от того, что услышал Рудольф, он хочет попробовать на детях свой нож, что он на самом деле хочет их убить.
Ее ноги задрожали еще сильнее.
Соня сказала, сама страстно желая верить в правоту своих слов:
– Рудольфа не так-то легко обмануть. Он очень хорошо знает свое дело. Иногда я чувствую, что этот человек просто видит меня насквозь, смотрит прямо мне в голову и читает все, о чем я думаю.
– Я тоже, – ответил Билл. Он прекратил разглядывать книги. – Рядом с ним я чувствую себя как бабочка, приколотая на булавку. Однако не забывайте, Соня, что маньяк – в данном случае, скажем, Блендуэлл – может быть дьявольски хитрым, умным и очень убедительным.
– Билл, я уже не знаю, что и думать!
Теперь уже было заметно, как она дрожит.
Петерсон подошел и обеими руками обнял девушку, крепко прижимая к себе, как отец прижимает ребенка.
В уголках ее глаз блестели слезинки.
Он сказал:
– Я не хотел пугать вас, Соня. Просто хотел объяснить, кого я подозреваю, попросить вас о помощи. Я чувствую, что вы единственный человек, которому можно довериться.
– О помощи, меня?
Он опустил одну руку и предложил ей чистый носовой платок, который девушка взяла и использовала по назначению.
– Спасибо, – сказала она, – но чем я могу помочь? Что мне делать?
– Похоже, что вы нравитесь Сэйну больше, чем кто-либо из обитателей дома, – ответил Билл, откидывая прядку золотистых волос с ее щеки.
– После того как меня чуть было не задушили, – сказала она, – ни у кого нет на мой счет подозрений.
– Хорошо. Может быть, вам удастся преуспеть там, где я потерпел неудачу, и открыть ему глаза.
– Насчет Кеннета Блендуэлла?
– Да.
– Я уже пробовала.
– Попробуйте еще и еще раз. Нам нечего терять.
– Думаю, что нет.
– Я уверен, что Блендуэлл собирается сделать свой ход во время бури.
– Я поговорю с Рудольфом, – ответила она.
– Хорошо. – Он поцеловал девушку в губы, сперва легко, потом сильнее, заставив ее дыхание прерваться.
– Со мной теперь все в порядке, – сказала она.
– Уверены?
– Вполне.
Он окинул ее внимательным взглядом, одной рукой придерживая голову, как скульптор, рассматривающий свое творение, потом сказал:
– Я ни за что не догадался бы, что вы только что плакали.
– На самом деле нет, – ответила она. – Слезинка или две, это не считается. – Девушка улыбнулась.
Он шутливо сделал вид, как будто ослеплен этой улыбкой: закрыл рукой глаза, чтобы избавиться от видения.
– Господи, вот это да! Ну точно луч тропического солнца!
– Или сотни звезд, – саркастически откликнулась Соня.
– И это тоже.
Девушка отвернулась, игриво оттолкнула Билла и вручила ему насквозь промокший платок.
– Я вставлю его в рамку, – сказал он.
– Нет, выстираете.
Билл снова принял серьезный вид.
– Теперь вы уверены, что хорошо себя чувствуете, достаточно хорошо, чтобы пойти к остальным на кухню?
– Да. Мне лучше, но в то же время и хуже. Теперь не стоит ли нам вернуться обратно, пока Бесс не пришло в голову прийти и взглянуть, чем мы тут занимаемся?
Он улыбнулся:
– Я люблю эту старушку, но...
– У нее шутки дурного тона.
Петерсон рассмеялся:
– И это тоже, раз уж вы сами упомянули. Соня направилась к двери.
– Подождите! – окликнул он. Когда девушка повернулась, Билл показал ей на полки с книгами и сказал: – Лучше нам не возвращаться с пустыми руками, или мы действительно подольем масла в огонь. Давайте прекратим сплетни.
Глава 19
Во время легкого ужина и еще дважды, пока все играли в карты (служащие по-прежнему предпочитали держаться вместе, слушать прогнозы погоды и ждать, до каких пор будут усиливаться ветер и дождь), Соня заводила разговор с Рудольфом Сэйном о Кеннете Блендуэлле. Каждый раз реакция оказывалась той же, что и раньше, и она абсолютно не продвинулась в своих попытках убедить телохранителя в виновности соседа; это было все равно что катить в гору валун, который постоянно ускользает из рук.
Раз или два, когда было особенно ясно, что убедить Сэйна не удастся, она ловила отчаянный взгляд Билла Петерсона и ясно понимала, что он при этом чувствует. Каждый раз девушка пожимала плечами, как бы говоря: "Разве я могу сделать больше, чем уже сделала? Я ведь играю в безнадежную игру, разве нет?"
К девяти часам синоптики объявили, что ураган Грета замедлил свое продвижение по направлению к Гваделупе и почти прекратил двигаться – он вращается на одном месте, поднимая на море гигантские волны и создавая вокруг настоящие ветряные водовороты, каких здесь не видели с 1945 года. Влияние этих ветров и волн чувствовалось на всем Карибском архипелаге, особенно в районе Гваделупы, но, по крайней мере, Грета на какое-то время остановилась.
– Может быть, в конце концов, нам и не придется прятаться в ветряном подполе, – с облегченным вздохом заметила Бесс.
– У-у-у, – протянул Алекс.
– Нечего дуться, – откликнулась женщина.
Мальчик сказал:
– Это же нечестно! Мы здесь первый раз оказались в разгар сезона штормов и даже не увидим самого интересного. До этого ураган бывал всего два раза, да и то один раз продолжался час или два. Что может случиться за такое время?
– Разве мы не можем все равно пойти в подпол? – спросила Тина.
– Куда пойдете вы двое, – отрезала Бесс, – так это прямиком в постель, под теплые одеяла.
– Хорошая мысль, – заметил Сэйн.
– А что, если сегодня ураган действительно разыграется как следует и будут по-настоящему высокие волны?
– Тогда, – сказала Бесс, – мы отведем вас вниз, в подпол.
– Обещаешь? – спросил мальчик.
– Обещаю.
– Ты нас разбудишь?
– Разбудим, разбудим. Если этого не сделать, разговорам не будет конца.
Рудольф подхватил детей, по одному на каждую из сильных рук, прижал к груди и держал так, как будто они совсем ничего не весили. Ребятишки хихикали и притворялись, что хотят вырваться. Телохранитель воспринял эти попытки довольно добродушно, но тем не менее отнес обоих наверх, в спальни.
Раз или два, когда было особенно ясно, что убедить Сэйна не удастся, она ловила отчаянный взгляд Билла Петерсона и ясно понимала, что он при этом чувствует. Каждый раз девушка пожимала плечами, как бы говоря: "Разве я могу сделать больше, чем уже сделала? Я ведь играю в безнадежную игру, разве нет?"
К девяти часам синоптики объявили, что ураган Грета замедлил свое продвижение по направлению к Гваделупе и почти прекратил двигаться – он вращается на одном месте, поднимая на море гигантские волны и создавая вокруг настоящие ветряные водовороты, каких здесь не видели с 1945 года. Влияние этих ветров и волн чувствовалось на всем Карибском архипелаге, особенно в районе Гваделупы, но, по крайней мере, Грета на какое-то время остановилась.
– Может быть, в конце концов, нам и не придется прятаться в ветряном подполе, – с облегченным вздохом заметила Бесс.
– У-у-у, – протянул Алекс.
– Нечего дуться, – откликнулась женщина.
Мальчик сказал:
– Это же нечестно! Мы здесь первый раз оказались в разгар сезона штормов и даже не увидим самого интересного. До этого ураган бывал всего два раза, да и то один раз продолжался час или два. Что может случиться за такое время?
– Разве мы не можем все равно пойти в подпол? – спросила Тина.
– Куда пойдете вы двое, – отрезала Бесс, – так это прямиком в постель, под теплые одеяла.
– Хорошая мысль, – заметил Сэйн.
– А что, если сегодня ураган действительно разыграется как следует и будут по-настоящему высокие волны?
– Тогда, – сказала Бесс, – мы отведем вас вниз, в подпол.
– Обещаешь? – спросил мальчик.
– Обещаю.
– Ты нас разбудишь?
– Разбудим, разбудим. Если этого не сделать, разговорам не будет конца.
Рудольф подхватил детей, по одному на каждую из сильных рук, прижал к груди и держал так, как будто они совсем ничего не весили. Ребятишки хихикали и притворялись, что хотят вырваться. Телохранитель воспринял эти попытки довольно добродушно, но тем не менее отнес обоих наверх, в спальни.