Нож был очень острым.
Он много времени провел за заточкой.
Мужчина провел пальцем по лезвию.
Прекрасно.
Оно выполнит свою работу.
Когда придет время.
Скоро.
Глава 6
Он много времени провел за заточкой.
Мужчина провел пальцем по лезвию.
Прекрасно.
Оно выполнит свою работу.
Когда придет время.
Скоро.
Глава 6
– Вот он, "Дом ястреба"!
Билл Петерсон старался перекричать рев мотора "Леди Джейн", указывая пальцем на строение, в то время как другая рука лежала на руле.
Соня прикрыла глаза ладонью от блеска полуденного солнца и внимательно смотрела на старый, темный дом, который мрачно нависал над бухтой. Окна были похожи на черные, слепые глаза, портики и балконы – на нездоровые образования, разросшиеся на влажной стене. На самом деле во многом дом походил на "Морской страж", но если тот выглядел приветливым и уютным, то "Дом ястреба" казался заброшенным и холодным. В нем чувствовалось что-то недоброе, как будто связанное с плохими предчувствиями, обуревавшими Соню. Странно, но так.
Выведя катер в относительно спокойные воды, в открытое море, Петерсон приглушил мотор.
– Мистер Доггерти хотел бы его купить для того, чтобы перестроить и использовать как гостевой домик – может быть, как жилище для друзей и деловых партнеров, – пояснил Билл.
– Мы собираемся высаживаться на берег? – спросила Соня.
– Зачем?
– Я думала, что мы могли бы познакомиться с соседями.
Выражение его лица мгновенно изменилось: оно потемнело, глаза сузились до узких щелочек, и Билл сказал:
– Вы не захотите с ними знакомиться.
– Неужели они действительно настолько неприятные люди?
– Они примут вас так холодно и грубо, как только можно себе представить. После разговора с Блендуэллами я всегда ухожу с сосульками на носу и бровях.
Соня рассмеялась.
– На самом деле, – продолжал он, – семью Доггерти и их служащих не особенно жалуют в "Доме ястреба".
Когда они подошли ко входу в маленькую бухту и пересекали ее устье, Соня заметила высокого, темноволосого, очень загорелого молодого человека, на вид ровесника Петерсона, одетого в белые брюки и белую рубашку; он стоял на маленьком причале в глубине бухты. Казалось, единственной целью, ради которой он сюда пришел, было наблюдение за тем, как они совершают путешествие вокруг острова.
– Кто это? – спросила она.
– Где?
Соня показала пальцем.
Ей показалось, что Петерсон напрягся, увидев темную, неподвижно стоявшую фигуру, но полной уверенности не было.
– Это Кеннет Блендуэлл.
– Внук?
– Да.
В этот самый момент, будто он подслушивал разговор, несмотря на расстояние в двести ярдов, разделявшее их, и непрерывный рев моторов "Леди Джейн", молодой человек поднял к глазам бинокль, чтобы получше разглядеть катер. На линзах бинокля сверкало солнце.
Смутившись, Соня быстро отвернулась.
– Ублюдок, – с чувством рявкнул Билл Петерсон, как будто думал, что Блендуэлл действительно их слышит.
– Собственно говоря, – заметила Соня, – здесь шпионим именно мы. Полагаю, у него есть вполне законное право стоять на своем собственном причале и смотреть, кто проплывает мимо.
– Он уже знает, кто мы такие, – ответил Петерсон.
– Меня он не знает.
– Теперь уже знает.
Петерсон ускорил ход, заставив маленький катерок развить всю доступную ему скорость, постепенно выходя в открытое море; однако песчаные мели не давали ему возможности окончательно исчезнуть из вида, как он, возможно, хотел.
Когда они достигли дальней границы белейшего песка, усыпавшего бухту, которая должна была скрыть катер от глаз Блендуэлла, Соня украдкой бросила быстрый прощальный взгляд на таинственного соседа.
Издали возникало ощущение, что линзы его бинокля нацелены прямо в глаза девушки. В результате ей показалось, что их разделяет всего несколько дюймов, как будто они вместе стояли на причале. Их глаза застыли в необъяснимом, гипнотическом трансе, не в силах оторваться друг от друга.
Вздымающийся ввысь холм и пышная группа сосен скрыли Соню от неподвижного взгляда Кеннета Блендуэлла; она резко очнулась, как ребенок, сбросивший с себя дремоту, чувствуя себя при этом неуютно, испуганной тем, что на нее нашло.
– Это его мать отправили в... в сумасшедший дом? – спросила она Билла Петерсона.
– Да. И если вас интересует мое мнение, то, по-моему, безумие перешло от матери по наследству к сыну.
– Почему вы так говорите?
Петерсон нахмурился, глядя на ярко-синее море с подветренной стороны от Дистингью, но не слишком сильные волны были причиной такой перемены. Он сказал:
– Это трудно объяснить. Такое чувство... не знаю, чем это объяснить... что он только с виду человек, что внутри у него абсолютно пусто.
– Понимаю.
Она повернулась к прекрасному берегу и больше не задавала вопросов. Девушке не хотелось слышать никаких ответов, ничего больше до тех пор, пока не удастся немного прийти в себя.
Радость вызвало просто купание в колышущейся, пузырящейся, блестящей сине-зеленой воде Карибского моря, горячие лучи солнца, высокое, огромное и неправдоподобно синее небо и чайки, кружившие высоко в небе, словно наблюдающие за счастливыми людьми. Петерсон завел "Леди Джейн" внутрь кораллового рифа в форме полукруга, с направленной в сторону берега открытой частью. Этот барьер образовывал волнолом, отсекавший волны и оставлявший только нежную рябь, в которую с удовольствием погрузилась Соня. Она лежала на спине, слегка пошевеливая руками, чтобы держаться на плаву, то погружаясь, то всплывая, покачиваясь в такт движению моря. Билл плавал неподалеку, уже покрытый бронзовым загаром, но все еще продолжавший загорать, невероятно красивый, веселый и живой – просто превосходный образец мужчины для такого дня и такого места, как это. Все было как в кино.
Потом пришел страх.
Что-то скользнуло по ноге Сони, заставив неожиданно громко взвизгнуть и с головой уйти под воду; она погрузилась, взмахнула руками и снова поднялась на поверхность.
– В чем дело? – спросил Петерсон.
– Думаю, это рыба, – ответила Соня, – она дотронулась до меня, а я не ждала ничего подобного.
Он внимательно осматривал воду, как будто мог заглянуть под сверкающую поверхность воды.
– Акулы! – вдруг резко выкрикнул Петерсон.
– Что?
Впрочем, она хорошо все слышала.
– Плывите к катеру, – посоветовал он, – шумите как можно сильнее. Забудьте о том, что были хорошим пловцом; просто бейте по воде, чтобы было слышно. Шум их отпугивает.
Через минуту или около того оба стояли на палубе "Леди Джейн", в безопасности, роняя капли соленой воды на полированные борта.
– Я всегда думал, что риф закрывает им дорогу, – вытирая полотенцем лицо, заметил Петерсон. – Должно быть, акулы заплыли со стороны острова, через открытую часть рифа.
Соня так дрожала, что зубы ее щелкали, будто кастаньеты.
– Они бы напали на нас?
– Могли.
– Они еще здесь?
Он указал пальцем.
– Не вижу...
Через секунду она увидела жесткий черный плавник, режущий воду как нож, быстро движущийся, описывающий круги, то теряющийся в блеске воды, то снова видимый.
– Сколько их? – спросила она.
– Я видел двух, – был ответ.
Пока она смотрела на кружащихся вокруг акул, которые как будто ждали, что люди снова прыгнут в воду, ее радость полностью испарилась. Соне казалось, что появление акул предвещало другое несчастье, указывало на то, что следует быть начеку, быть осторожнее. Она всегда верила своим предчувствиям, но сейчас предпочла бы забыть о них, если бы только это было возможно.
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов; она занималась с детьми чтением и смотрела, что может сделать для того, чтобы расширить их навыки. К счастью, Алекс и Тина были на редкость способными учениками и не нуждались в поощрении, потому что любопытны были не меньше, чем умны. К полудню, когда предполагался перерыв на ленч, дети обычно успевали прочитать куда больше страниц, чем она предполагала и планировала с ними изучить; они впитывали новые знания, как губки. После ленча, приблизительно в два часа дня, они начинали заниматься арифметикой и правописанием; дополнительно Алекс получал некоторые сведения по истории и географии, а Тина играла в обучающие игры.
В пятницу утром, когда они изучали карту Соединенных Штатов, мальчик указал на Восточное побережье, обратив особенное внимание на очертания одного штата, и сказал:
– Это Нью-Джерси.
– Да.
– Здесь мы обычно жили.
Соня нахмурилась.
– Да. Видишь, как ты далеко оттуда?
– Далеко, – ответил он.
Она нашла для него Гваделупу и, хотя на карте и не было изображения острова, указала его приблизительное положение по отношению к более крупным островам.
– Я рад, что они заставили нас уехать из Нью-Джерси.
– А?
– Да. Мне здесь больше нравится.
– Гораздо приятнее, – добавила Тина.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы меня убили в Нью-Джерси, – сказал Алекс, – здесь будет лучше.
Соня решила не отвечать на это довольно-таки зловещее замечание; вместо этого, она поторопилась вернуться к уроку и в этот день сосредоточила все внимание мальчика на Западном побережье, настолько далеко от Нью-Джерси, насколько это было возможно.
Каждый день в половине пятого они заканчивали уроки и шли купаться, играть в прятки или гулять по острову – всегда в сопровождении Рудольфа Сэйна с его длинными руками гориллы, неизменно хмурым видом и широким лицом, похожим на сделанный резцом скульптора набросок в глыбе гранита.
Под мышкой слева у него всегда висел револьвер.
Соня предпочитала его не замечать.
И все же ничего необычного до сих пор не происходило.
– Я думаю, что у нас в "Морском страже" самый лучший стол, какой только можно придумать, – сказал он, – но дети говорят, что еда у нас "не идет ни в какое сравнение" с гамбургерами и французским картофелем на Гваделупе.
– Лучше, чтобы Хельга этого от них не слышала.
– Никогда! – воскликнул он. – Мне проще потерять все состояние, чем Хельгу с ее готовкой!
Из-за того, что Билл Петерсон должен был отвезти семью Доггерти на остров и ждать, пока они решат вернуться, Соня оставшуюся часть дня вынуждена была развлекаться самостоятельно. Билл предложил ей поехать вместе и обещал устроить большую экскурсию по городу, но она сказала, что предпочитает воспользоваться свободной минутой для того, чтобы получше познакомиться с Дистингью.
В два часа пополудни, когда она обычно уговаривала детей приступить, наконец, ко второй половине занятий, Соня вышла из "Морского стража", собравшись пройти целиком весь остров и вернуться домой другой дорогой. На ней были белые шорты, легкая желтая блузка и сандалии, состоявшие всего лишь из подошвы и единственного ремешка, призванного удерживать их на ногах. Несмотря на огромное оранжевое солнце в небе, она чувствовала прохладу, ощущала себя счастливой и с восторгом предвкушала путешествие по прекрасному острову, в прекрасный светлый день, в полном одиночестве.
Соня собрала длинные золотистые волосы в хвост, чтобы легкий бриз, пришедший с открытого моря, не заставлял их падать на лицо. Чувство свежести и чистоты казалось ей символом жизни.
Пройдя несколько сотен футов от дома, она остановилась у поворота к пляжу и засмотрелась на игру песчаных крабов. Когда они видели или чувствовали присутствие человека, то поднимались на своих длинных, многосуставных ногах и неслись в поисках убежища с ужасно глупым видом, зарываясь в песок и мгновенно исчезая из вида.
Она понаблюдала за несколькими попугаями, порхавшими с пальмы на пальму, – этих птиц Джой Доггерти привез и расселил на острове, чтобы придать ему дополнительные краски. Природных обитателей здесь всегда было немного, для этого остров был слишком мал, но попугаи прекрасно прижились и целыми днями оглашали окрестности своими хриплыми криками.
Кроме того, она полюбовалась россыпью кокосовых орехов на самом верху нескольких плодоносных деревьев, размышляя, есть ли какой-нибудь способ вскарабкаться по стволу и достать один из них. Она боялась, что с непривычки может упасть с дерева, подвернуть ногу и оказаться беспомощной. Вряд ли кто-нибудь в этот самый момент пройдет мимо – все немногочисленные жители острова в этот час заняты своими делами. Девушку не слишком-то радовала перспектива провести несколько часов в ожидании, пока кому-нибудь вздумается ее поискать, поэтому она решила отложить опасный эксперимент до того момента, пока не найдется компания.
Соня прошла почти три четверти острова, когда кто-то вышел из росших вдоль пляжа пальмовых зарослей настолько неожиданно, что она вскрикнула от испуга.
– Эй, там!
– Кто...
Мужчина был высоким, по возрасту и телосложению походил на Билла Петерсона, но волосы и глаза у него были темные и загар более глубокий, более темный, как будто он родился и вырос здесь, под ясным небом. Не отличаясь совершенной мужской красотой Билла, этот человек был более суровым, и это заставляло его выглядеть старше, чем на самом деле.
– Кен Блендуэлл, – представился он, встав у девушки на пути и широко улыбаясь.
Соня вспомнила фигуру, которую видела на причале во время лодочной прогулки вокруг острова, мужчину, стоявшего поблизости от дома Блендуэллов и смотревшего на катер в полевой бинокль. Так вот как, оказывается, он выглядит вблизи!
– У вас есть имя? – спросил он, все еще улыбаясь.
– О да, конечно! – смутившись, ответила девушка. – Вы меня напугали, и я вроде как слегка сбилась с мысли.
– Простите.
– Меня зовут Соня Картер.
– Какое красивое имя! – воскликнул мужчина.
– Спасибо.
– Вы шли нас проведать? – спросил он и широко улыбнулся.
Его зубы были изумительно белыми, крепкими и ровными.
– Нас?
– Бабушку с дедушкой и меня. Блендуэллов. Вы шли в "Дом ястреба"?
– О нет, – ответила Соня. – Я просто вышла погулять, познакомиться с островом. Значит, "Дом ястреба" где-то близко?
– Да, совсем близко.
– Мне так нравилось гулять, что я и не заметила, что зашла слишком далеко.
Он стоял прямо перед Соней, босые ноги широко расставлены и крепко упираются в теплый песок. Можно было представить, будто их хозяин хотел загородить девушке дорогу и не дать ей пройти дальше.
– Ну что ж, значит, меньше чем за неделю целых два разочарования, – сказал он.
– А?
– Когда вы вместе с Петерсоном подошли сюда на "Леди Джейн", я подумал, что вы собираетесь нанести нам визит. Но катер прошел мимо, а я остался ни при чем.
Улыбка на его лице больше не казалась такой очаровательной, как вначале; положительно, она выглядела жутковато. Может быть, это всего лишь игра воображения? Да, должно быть, так: он был обаятельным, милым.
– Это вы стояли на причале с биноклем? – спросила она.
– Вы же знаете, что я.
– Да, думаю, что так.
– Вы примете приглашение навестить нас? – спросил он, глядя на Соню сверху вниз.
– С удовольствием.
– Сейчас?
Соня заколебалась, но все же сказала:
– Не вижу причин отказываться.
– Превосходно!
Он сошел с дороги, встал рядом с девушкой и взял ее за руку, как будто думал, что она может повернуться и убежать. Хватка была крепкой и говорила о недюжинной силе.
Вместе они пошли вдоль пляжа. Должно быть, издалека это было похоже на счастливую влюбленную пару, но с более близкого расстояния наблюдатель заметил бы в девушке некоторую скованность, а в темном лице мужчины – нечто... нечто неопределенное, но внушающее беспокойство.
– Вам нравится остров? – спросил он.
– Он прекрасен, – последовал ответ.
– Так и есть. Надеюсь, что когда-нибудь он станет моим.
– Да?
– Конечно, только в том случае, если мистер Доггерти, ваш хозяин, не откажется продать свою часть. Я уверен, что со временем он согласится на мое предложение, тем более что оно весьма щедрое. Он может извлечь неплохую выгоду, согласившись на мои условия.
– Я сомневаюсь в том, что ему нужны деньги, – ответила Соня. Она не знала, почему ей нравится дразнить этого мужчину, но удержаться не могла.
– Всем нужны деньги – или все думают, что они им нужны. Миллионеры не исключение; Доггерти ничем не отличается от других. – Когда за поворотом открылся вид на "Дом ястреба", он отпустил ее руку. – Что вас больше всего поражает в Дистингью?
– Слишком многое, чтобы можно было выбрать что-то одно, – ответила она, – например, совершенно белые пляжи.
– Это вулканические пляжи. Песок формировался при чудовищно высокой температуре десять, двадцать тысяч лет назад, а может быть, и еще раньше. Конечно, раньше.
– И пальмы, – продолжала она, махнув рукой в сторону прекрасных зеленых гигантов слева, в той стороне, где был "Дом ястреба". – Я хотела забраться на одну из кокосовых пальм и сорвать орех, но боялась, что упаду и не смогу позвать на помощь.
– Попозже мы достанем кокосовых орехов, вместе, – ответил он.
– Еще мне нравятся попугаи, – добавила Соня. Во время разговора она чувствовала себя свободнее. – Они такие милые и яркие, а когда кричат, мне кажется, что я нахожусь в старом фильме об Африке или Южной Америке.
Он ответил:
– Я ненавижу попугаев.
– Бога ради, почему?
– Их хриплое карканье ужасно раздражает.
Она посмотрела на Кена и увидела, что он говорит серьезно. Челюсти его были крепко сжаты, зубы чуть ли не скрипели.
– Но...
Он прервал:
– Если бы остров принадлежал мне, я бы истребил этих птиц.
– Они такие милые, – настаивала Соня.
– Но они не здешние. Они никогда не жили на Дистингью. Доггерти привез попугаев для собственного удовольствия.
– И?..
– Они просто не здешние, – продолжал он, все так же твердо, настойчиво произнося каждое слово.
– Если так судить, – заметила девушка, – вы могли бы требовать уничтожения людей на острове. Честно говоря, мы тоже не здешние. Почему бы и нас не истребить?
– Может быть, в этом что-то есть, – сказал он и улыбнулся Соне, но она не могла понять, насколько эта улыбка была естественной. – Мы пришли, – заметил мужчина, снова беря ее за руку. – Осторожно.
Он подвел ее к парадному входу "Дома ястреба", отворил дверь и пригласил спутницу в мрачноватый холл, где пахло полированной мебелью и старыми кружевными занавесями.
Билл Петерсон старался перекричать рев мотора "Леди Джейн", указывая пальцем на строение, в то время как другая рука лежала на руле.
Соня прикрыла глаза ладонью от блеска полуденного солнца и внимательно смотрела на старый, темный дом, который мрачно нависал над бухтой. Окна были похожи на черные, слепые глаза, портики и балконы – на нездоровые образования, разросшиеся на влажной стене. На самом деле во многом дом походил на "Морской страж", но если тот выглядел приветливым и уютным, то "Дом ястреба" казался заброшенным и холодным. В нем чувствовалось что-то недоброе, как будто связанное с плохими предчувствиями, обуревавшими Соню. Странно, но так.
Выведя катер в относительно спокойные воды, в открытое море, Петерсон приглушил мотор.
– Мистер Доггерти хотел бы его купить для того, чтобы перестроить и использовать как гостевой домик – может быть, как жилище для друзей и деловых партнеров, – пояснил Билл.
– Мы собираемся высаживаться на берег? – спросила Соня.
– Зачем?
– Я думала, что мы могли бы познакомиться с соседями.
Выражение его лица мгновенно изменилось: оно потемнело, глаза сузились до узких щелочек, и Билл сказал:
– Вы не захотите с ними знакомиться.
– Неужели они действительно настолько неприятные люди?
– Они примут вас так холодно и грубо, как только можно себе представить. После разговора с Блендуэллами я всегда ухожу с сосульками на носу и бровях.
Соня рассмеялась.
– На самом деле, – продолжал он, – семью Доггерти и их служащих не особенно жалуют в "Доме ястреба".
Когда они подошли ко входу в маленькую бухту и пересекали ее устье, Соня заметила высокого, темноволосого, очень загорелого молодого человека, на вид ровесника Петерсона, одетого в белые брюки и белую рубашку; он стоял на маленьком причале в глубине бухты. Казалось, единственной целью, ради которой он сюда пришел, было наблюдение за тем, как они совершают путешествие вокруг острова.
– Кто это? – спросила она.
– Где?
Соня показала пальцем.
Ей показалось, что Петерсон напрягся, увидев темную, неподвижно стоявшую фигуру, но полной уверенности не было.
– Это Кеннет Блендуэлл.
– Внук?
– Да.
В этот самый момент, будто он подслушивал разговор, несмотря на расстояние в двести ярдов, разделявшее их, и непрерывный рев моторов "Леди Джейн", молодой человек поднял к глазам бинокль, чтобы получше разглядеть катер. На линзах бинокля сверкало солнце.
Смутившись, Соня быстро отвернулась.
– Ублюдок, – с чувством рявкнул Билл Петерсон, как будто думал, что Блендуэлл действительно их слышит.
– Собственно говоря, – заметила Соня, – здесь шпионим именно мы. Полагаю, у него есть вполне законное право стоять на своем собственном причале и смотреть, кто проплывает мимо.
– Он уже знает, кто мы такие, – ответил Петерсон.
– Меня он не знает.
– Теперь уже знает.
Петерсон ускорил ход, заставив маленький катерок развить всю доступную ему скорость, постепенно выходя в открытое море; однако песчаные мели не давали ему возможности окончательно исчезнуть из вида, как он, возможно, хотел.
Когда они достигли дальней границы белейшего песка, усыпавшего бухту, которая должна была скрыть катер от глаз Блендуэлла, Соня украдкой бросила быстрый прощальный взгляд на таинственного соседа.
Издали возникало ощущение, что линзы его бинокля нацелены прямо в глаза девушки. В результате ей показалось, что их разделяет всего несколько дюймов, как будто они вместе стояли на причале. Их глаза застыли в необъяснимом, гипнотическом трансе, не в силах оторваться друг от друга.
Вздымающийся ввысь холм и пышная группа сосен скрыли Соню от неподвижного взгляда Кеннета Блендуэлла; она резко очнулась, как ребенок, сбросивший с себя дремоту, чувствуя себя при этом неуютно, испуганной тем, что на нее нашло.
– Это его мать отправили в... в сумасшедший дом? – спросила она Билла Петерсона.
– Да. И если вас интересует мое мнение, то, по-моему, безумие перешло от матери по наследству к сыну.
– Почему вы так говорите?
Петерсон нахмурился, глядя на ярко-синее море с подветренной стороны от Дистингью, но не слишком сильные волны были причиной такой перемены. Он сказал:
– Это трудно объяснить. Такое чувство... не знаю, чем это объяснить... что он только с виду человек, что внутри у него абсолютно пусто.
– Понимаю.
Она повернулась к прекрасному берегу и больше не задавала вопросов. Девушке не хотелось слышать никаких ответов, ничего больше до тех пор, пока не удастся немного прийти в себя.
* * *
Позднее тем же утром, когда они плавали на виду "Морского стража", поставив катер на якорь, Соня испытала сразу два противоположных чувства, вызванные новым окружением: радость и ужасное предчувствие беды.Радость вызвало просто купание в колышущейся, пузырящейся, блестящей сине-зеленой воде Карибского моря, горячие лучи солнца, высокое, огромное и неправдоподобно синее небо и чайки, кружившие высоко в небе, словно наблюдающие за счастливыми людьми. Петерсон завел "Леди Джейн" внутрь кораллового рифа в форме полукруга, с направленной в сторону берега открытой частью. Этот барьер образовывал волнолом, отсекавший волны и оставлявший только нежную рябь, в которую с удовольствием погрузилась Соня. Она лежала на спине, слегка пошевеливая руками, чтобы держаться на плаву, то погружаясь, то всплывая, покачиваясь в такт движению моря. Билл плавал неподалеку, уже покрытый бронзовым загаром, но все еще продолжавший загорать, невероятно красивый, веселый и живой – просто превосходный образец мужчины для такого дня и такого места, как это. Все было как в кино.
Потом пришел страх.
Что-то скользнуло по ноге Сони, заставив неожиданно громко взвизгнуть и с головой уйти под воду; она погрузилась, взмахнула руками и снова поднялась на поверхность.
– В чем дело? – спросил Петерсон.
– Думаю, это рыба, – ответила Соня, – она дотронулась до меня, а я не ждала ничего подобного.
Он внимательно осматривал воду, как будто мог заглянуть под сверкающую поверхность воды.
– Акулы! – вдруг резко выкрикнул Петерсон.
– Что?
Впрочем, она хорошо все слышала.
– Плывите к катеру, – посоветовал он, – шумите как можно сильнее. Забудьте о том, что были хорошим пловцом; просто бейте по воде, чтобы было слышно. Шум их отпугивает.
Через минуту или около того оба стояли на палубе "Леди Джейн", в безопасности, роняя капли соленой воды на полированные борта.
– Я всегда думал, что риф закрывает им дорогу, – вытирая полотенцем лицо, заметил Петерсон. – Должно быть, акулы заплыли со стороны острова, через открытую часть рифа.
Соня так дрожала, что зубы ее щелкали, будто кастаньеты.
– Они бы напали на нас?
– Могли.
– Они еще здесь?
Он указал пальцем.
– Не вижу...
Через секунду она увидела жесткий черный плавник, режущий воду как нож, быстро движущийся, описывающий круги, то теряющийся в блеске воды, то снова видимый.
– Сколько их? – спросила она.
– Я видел двух, – был ответ.
Пока она смотрела на кружащихся вокруг акул, которые как будто ждали, что люди снова прыгнут в воду, ее радость полностью испарилась. Соне казалось, что появление акул предвещало другое несчастье, указывало на то, что следует быть начеку, быть осторожнее. Она всегда верила своим предчувствиям, но сейчас предпочла бы забыть о них, если бы только это было возможно.
Море не было больше таким прекрасным, каким выглядело еще несколько минут назад...
Небо казалось слишком ярким.
Солнце, вместо того чтобы греть ее и покрывать кожу загаром, яростно палило, было немилосердно жарким, и девушка запоздало поняла, что может обгореть до волдырей так же легко, как и загореть.
– Поехали обратно, – сказала она.
Он завел моторы.
* * *
В среду вечером ужин оказался даже лучше, чем прошлым днем; подавали шейки лобстеров со сладким маслом, печеный картофель, салат из перца и нарезанной капусты, еще несколько видов овощей, а на десерт – свежую землянику со сливками. Разговор за столом по-прежнему был живым – собственно говоря, теперь, когда все привыкли к новому лицу за столом, он был еще оживленней, чем за день до того. К сожалению, ничто не могло изгнать чувство надвигающейся катастрофы, охватившее Соню.Она ушла в свою комнату в половине десятого, закрыла дверь и заперла ее на замок, потом приготовилась лечь в постель. Было еще слишком рано для того, чтобы спать, кроме того, нервы девушки были слишком напряжены, и она не могла вот так сразу выключить свет. Соня привезла с собой несколько романов в бумажных обложках; она устроила в центре полинезийской кровати нечто вроде подставки из подушек и начала читать самую лучшую книжку, стараясь полностью погрузиться в сюжет.
Через два часа, прочитав чуть больше половины романа, она почувствовала первые признаки дремоты и настойчиво принялась бороться с ней.
Она встала с постели и выключила свет, с секунду постояла в холодной темноте, к чему-то прислушиваясь, сама не зная, к чему именно.
Прежде чем лечь под одеяло, девушка подошла к окну и взглянула на ночное море и раскачивающиеся пальмы... Как и прежде, ее захватило очарование вида; она могла бы стоять и восхищаться еще долго и не нашла бы ничего необычного в том, что под пальмами стоит какой-то человек, если бы в этот самый момент он внезапно не решил размять ноги. Мужчина отступил от ствола одного из деревьев и несколько раз прошелся туда-сюда по короткой тропинке, прежде чем вернуться на свой наблюдательный пост.
Рудольф Сэйн?
Фигура казалась недостаточно большой, чтобы принадлежать телохранителю, хотя человек и не выглядел низкорослым. Может быть, это было просто ее ощущение. В глубокой тени деревьев мало что могло помочь опознать незнакомца.
Медленно тянулись минуты, пока Соня стояла у окна и ждала, когда мужчина снова появится в поле зрения. Она была уверена, что ее увидеть невозможно: в комнате позади было абсолютно темно. Внезапно человек вздрогнул, отошел от дерева и как будто уставился на нее. Лицо его оказалось в тени, и Соня могла только предполагать, что привлекла его внимание. Вдруг ей пришло в голову, что белая пижама в окне была видна не хуже, чем сигнальный флаг.
Незнакомец – если только это был незнакомец – отвернулся и быстро зашагал в гущу сосен.
Вскоре он исчез из вида.
Она отошла от окна с чувством, будто была частью какого-то представления. Мелькнула мысль, не стоит ли рассказать об этом Рудольфу Сэйну. Но Соня решила, что на самом деле рассказывать тут не о чем, ведь ничего серьезного не случилось. Она видела стоявшего под пальмами человека, который среди ночи наблюдал за домом. Потом он ушел. Какую пользу такая информация может принести кому бы то ни было?
Куда он ушел?
Кто знает?
Кто это был?
Она не могла сказать.
Что он там делал, по ее мнению?
Она не хотела думать о том, что он, возможно, делал. Соня приехала сюда для того, чтобы уйти от неприятных мыслей, давних страхов, напряжения, беспокойства. Она не желала снова встречаться с подобными вещами лицом к лицу.
Кроме того, девушка понимала, что не смогла бы ответить ни на один из тех вопросов, которые, скорее всего, задаст Рудольф Сэйн. В его понимании она выглядела бы просто-напросто слегка истеричной молодой женщиной, которая, не опомнившись от дневной встречи с двумя акулами, поддается иллюзиям, игре теней. В любом случае не стоило поднимать тревогу из-за любого пустяка, потому что в тот момент, когда реально возникнут проблемы, может оказаться, что окружающие не поторопятся прийти на призыв о помощи.
Это было логично и мудро.
Убедив себя, что хранить молчание лучше всего, она легла в огромную постель и укрылась простыней, завернулась в нее, утонув золотистой головкой в мягкой подушке. Она будет спать... спать... Тогда все будет хорошо. Утром чувство надвигающейся опасности, испуганное ожидание проблем уйдет. Утром... Тогда все будет отлично. Просто прекрасно. Она спала...
* * *
Конечно, утром было ничуть не лучше.Годом раньше, еще в университете, молодой человек по имени Дэрил Паттерсен, с которым Соня встречалась, но к которому никогда не относилась достаточно серьезно, сказал, что она ему нравится в основном потому, что умеет не обращать внимания на неприятности, встречающиеся в жизни.
– Я имею в виду, – пояснил он, – что, когда придут проблемы, ты не будешь просто улыбаться и терпеть. Ты действительно их не замечаешь! Кажется, ты забываешь о бедах через две минуты после того, как они случаются. Я видел, как, получив плохую отметку на экзамене, ты отбрасываешь бумагу и продолжаешь заниматься своими делами, как будто тебе поставили пятерку.
Естественно, пессимистка с большой буквы Линда Спольдинг не считала эту черту характера положительной; она видела в ней недостаток, слабость, опасное недопонимание, которое нужно тщательно контролировать.
– Жизнь не выстлана розами, Соня, теперь ты уже должна это понимать. Ты слишком хочешь быть счастливой и слишком много делаешь для того, чтобы забывать о вещах, делающих тебя несчастной.
– Мой собственный, личный психиатр, – заметила Соня, промокая ладонью лоб.
– Слушай, ты же знаешь, что я говорю правду. Ты пытаешься обратить в шутку все, что я только ни скажу, чтобы не пришлось над этим думать. – Позднее она добавила: – Ты окружаешь себя друзьями, которые всегда веселятся, всегда бывают в хорошем настроении; иногда ты сходишься с самыми фальшивыми людьми в кампусе только потому, что они всегда улыбаются.
– Я люблю веселых людей, – ответила Соня.
– Но ведь никто же не может улыбаться и веселиться все время!
Этим утром, на Дистингью, Соня забыла все разговоры с Линдой Спольдинг. Если она что-то и помнила, то это были милые, очаровательные замечания Дэрила. Они помогали ей сохранять спокойствие.
В следующие несколько дней напряжение не уменьшилось. Каждый рабочий день для нее начинался в десять часов; она занималась с детьми чтением и смотрела, что может сделать для того, чтобы расширить их навыки. К счастью, Алекс и Тина были на редкость способными учениками и не нуждались в поощрении, потому что любопытны были не меньше, чем умны. К полудню, когда предполагался перерыв на ленч, дети обычно успевали прочитать куда больше страниц, чем она предполагала и планировала с ними изучить; они впитывали новые знания, как губки. После ленча, приблизительно в два часа дня, они начинали заниматься арифметикой и правописанием; дополнительно Алекс получал некоторые сведения по истории и географии, а Тина играла в обучающие игры.
В пятницу утром, когда они изучали карту Соединенных Штатов, мальчик указал на Восточное побережье, обратив особенное внимание на очертания одного штата, и сказал:
– Это Нью-Джерси.
– Да.
– Здесь мы обычно жили.
Соня нахмурилась.
– Да. Видишь, как ты далеко оттуда?
– Далеко, – ответил он.
Она нашла для него Гваделупу и, хотя на карте и не было изображения острова, указала его приблизительное положение по отношению к более крупным островам.
– Я рад, что они заставили нас уехать из Нью-Джерси.
– А?
– Да. Мне здесь больше нравится.
– Гораздо приятнее, – добавила Тина.
– Мне бы очень не хотелось, чтобы меня убили в Нью-Джерси, – сказал Алекс, – здесь будет лучше.
Соня решила не отвечать на это довольно-таки зловещее замечание; вместо этого, она поторопилась вернуться к уроку и в этот день сосредоточила все внимание мальчика на Западном побережье, настолько далеко от Нью-Джерси, насколько это было возможно.
Каждый день в половине пятого они заканчивали уроки и шли купаться, играть в прятки или гулять по острову – всегда в сопровождении Рудольфа Сэйна с его длинными руками гориллы, неизменно хмурым видом и широким лицом, похожим на сделанный резцом скульптора набросок в глыбе гранита.
Под мышкой слева у него всегда висел револьвер.
Соня предпочитала его не замечать.
И все же ничего необычного до сих пор не происходило.
* * *
В понедельник утром, когда она провела на Дистингью уже почти неделю, ей позволили не заниматься оставшуюся часть дня, потому что Джой Доггерти хотел взять детей на Гваделупу посмотреть парочку фильмов и (при этих словах он передернулся, как будто перспектива была исключительно отталкивающей) поужинать в их любимом торговом центре, где подавали жирные гамбургеры.– Я думаю, что у нас в "Морском страже" самый лучший стол, какой только можно придумать, – сказал он, – но дети говорят, что еда у нас "не идет ни в какое сравнение" с гамбургерами и французским картофелем на Гваделупе.
– Лучше, чтобы Хельга этого от них не слышала.
– Никогда! – воскликнул он. – Мне проще потерять все состояние, чем Хельгу с ее готовкой!
Из-за того, что Билл Петерсон должен был отвезти семью Доггерти на остров и ждать, пока они решат вернуться, Соня оставшуюся часть дня вынуждена была развлекаться самостоятельно. Билл предложил ей поехать вместе и обещал устроить большую экскурсию по городу, но она сказала, что предпочитает воспользоваться свободной минутой для того, чтобы получше познакомиться с Дистингью.
В два часа пополудни, когда она обычно уговаривала детей приступить, наконец, ко второй половине занятий, Соня вышла из "Морского стража", собравшись пройти целиком весь остров и вернуться домой другой дорогой. На ней были белые шорты, легкая желтая блузка и сандалии, состоявшие всего лишь из подошвы и единственного ремешка, призванного удерживать их на ногах. Несмотря на огромное оранжевое солнце в небе, она чувствовала прохладу, ощущала себя счастливой и с восторгом предвкушала путешествие по прекрасному острову, в прекрасный светлый день, в полном одиночестве.
Соня собрала длинные золотистые волосы в хвост, чтобы легкий бриз, пришедший с открытого моря, не заставлял их падать на лицо. Чувство свежести и чистоты казалось ей символом жизни.
Пройдя несколько сотен футов от дома, она остановилась у поворота к пляжу и засмотрелась на игру песчаных крабов. Когда они видели или чувствовали присутствие человека, то поднимались на своих длинных, многосуставных ногах и неслись в поисках убежища с ужасно глупым видом, зарываясь в песок и мгновенно исчезая из вида.
Она понаблюдала за несколькими попугаями, порхавшими с пальмы на пальму, – этих птиц Джой Доггерти привез и расселил на острове, чтобы придать ему дополнительные краски. Природных обитателей здесь всегда было немного, для этого остров был слишком мал, но попугаи прекрасно прижились и целыми днями оглашали окрестности своими хриплыми криками.
Кроме того, она полюбовалась россыпью кокосовых орехов на самом верху нескольких плодоносных деревьев, размышляя, есть ли какой-нибудь способ вскарабкаться по стволу и достать один из них. Она боялась, что с непривычки может упасть с дерева, подвернуть ногу и оказаться беспомощной. Вряд ли кто-нибудь в этот самый момент пройдет мимо – все немногочисленные жители острова в этот час заняты своими делами. Девушку не слишком-то радовала перспектива провести несколько часов в ожидании, пока кому-нибудь вздумается ее поискать, поэтому она решила отложить опасный эксперимент до того момента, пока не найдется компания.
Соня прошла почти три четверти острова, когда кто-то вышел из росших вдоль пляжа пальмовых зарослей настолько неожиданно, что она вскрикнула от испуга.
– Эй, там!
– Кто...
Мужчина был высоким, по возрасту и телосложению походил на Билла Петерсона, но волосы и глаза у него были темные и загар более глубокий, более темный, как будто он родился и вырос здесь, под ясным небом. Не отличаясь совершенной мужской красотой Билла, этот человек был более суровым, и это заставляло его выглядеть старше, чем на самом деле.
– Кен Блендуэлл, – представился он, встав у девушки на пути и широко улыбаясь.
Соня вспомнила фигуру, которую видела на причале во время лодочной прогулки вокруг острова, мужчину, стоявшего поблизости от дома Блендуэллов и смотревшего на катер в полевой бинокль. Так вот как, оказывается, он выглядит вблизи!
– У вас есть имя? – спросил он, все еще улыбаясь.
– О да, конечно! – смутившись, ответила девушка. – Вы меня напугали, и я вроде как слегка сбилась с мысли.
– Простите.
– Меня зовут Соня Картер.
– Какое красивое имя! – воскликнул мужчина.
– Спасибо.
– Вы шли нас проведать? – спросил он и широко улыбнулся.
Его зубы были изумительно белыми, крепкими и ровными.
– Нас?
– Бабушку с дедушкой и меня. Блендуэллов. Вы шли в "Дом ястреба"?
– О нет, – ответила Соня. – Я просто вышла погулять, познакомиться с островом. Значит, "Дом ястреба" где-то близко?
– Да, совсем близко.
– Мне так нравилось гулять, что я и не заметила, что зашла слишком далеко.
Он стоял прямо перед Соней, босые ноги широко расставлены и крепко упираются в теплый песок. Можно было представить, будто их хозяин хотел загородить девушке дорогу и не дать ей пройти дальше.
– Ну что ж, значит, меньше чем за неделю целых два разочарования, – сказал он.
– А?
– Когда вы вместе с Петерсоном подошли сюда на "Леди Джейн", я подумал, что вы собираетесь нанести нам визит. Но катер прошел мимо, а я остался ни при чем.
Улыбка на его лице больше не казалась такой очаровательной, как вначале; положительно, она выглядела жутковато. Может быть, это всего лишь игра воображения? Да, должно быть, так: он был обаятельным, милым.
– Это вы стояли на причале с биноклем? – спросила она.
– Вы же знаете, что я.
– Да, думаю, что так.
– Вы примете приглашение навестить нас? – спросил он, глядя на Соню сверху вниз.
– С удовольствием.
– Сейчас?
Соня заколебалась, но все же сказала:
– Не вижу причин отказываться.
– Превосходно!
Он сошел с дороги, встал рядом с девушкой и взял ее за руку, как будто думал, что она может повернуться и убежать. Хватка была крепкой и говорила о недюжинной силе.
Вместе они пошли вдоль пляжа. Должно быть, издалека это было похоже на счастливую влюбленную пару, но с более близкого расстояния наблюдатель заметил бы в девушке некоторую скованность, а в темном лице мужчины – нечто... нечто неопределенное, но внушающее беспокойство.
– Вам нравится остров? – спросил он.
– Он прекрасен, – последовал ответ.
– Так и есть. Надеюсь, что когда-нибудь он станет моим.
– Да?
– Конечно, только в том случае, если мистер Доггерти, ваш хозяин, не откажется продать свою часть. Я уверен, что со временем он согласится на мое предложение, тем более что оно весьма щедрое. Он может извлечь неплохую выгоду, согласившись на мои условия.
– Я сомневаюсь в том, что ему нужны деньги, – ответила Соня. Она не знала, почему ей нравится дразнить этого мужчину, но удержаться не могла.
– Всем нужны деньги – или все думают, что они им нужны. Миллионеры не исключение; Доггерти ничем не отличается от других. – Когда за поворотом открылся вид на "Дом ястреба", он отпустил ее руку. – Что вас больше всего поражает в Дистингью?
– Слишком многое, чтобы можно было выбрать что-то одно, – ответила она, – например, совершенно белые пляжи.
– Это вулканические пляжи. Песок формировался при чудовищно высокой температуре десять, двадцать тысяч лет назад, а может быть, и еще раньше. Конечно, раньше.
– И пальмы, – продолжала она, махнув рукой в сторону прекрасных зеленых гигантов слева, в той стороне, где был "Дом ястреба". – Я хотела забраться на одну из кокосовых пальм и сорвать орех, но боялась, что упаду и не смогу позвать на помощь.
– Попозже мы достанем кокосовых орехов, вместе, – ответил он.
– Еще мне нравятся попугаи, – добавила Соня. Во время разговора она чувствовала себя свободнее. – Они такие милые и яркие, а когда кричат, мне кажется, что я нахожусь в старом фильме об Африке или Южной Америке.
Он ответил:
– Я ненавижу попугаев.
– Бога ради, почему?
– Их хриплое карканье ужасно раздражает.
Она посмотрела на Кена и увидела, что он говорит серьезно. Челюсти его были крепко сжаты, зубы чуть ли не скрипели.
– Но...
Он прервал:
– Если бы остров принадлежал мне, я бы истребил этих птиц.
– Они такие милые, – настаивала Соня.
– Но они не здешние. Они никогда не жили на Дистингью. Доггерти привез попугаев для собственного удовольствия.
– И?..
– Они просто не здешние, – продолжал он, все так же твердо, настойчиво произнося каждое слово.
– Если так судить, – заметила девушка, – вы могли бы требовать уничтожения людей на острове. Честно говоря, мы тоже не здешние. Почему бы и нас не истребить?
– Может быть, в этом что-то есть, – сказал он и улыбнулся Соне, но она не могла понять, насколько эта улыбка была естественной. – Мы пришли, – заметил мужчина, снова беря ее за руку. – Осторожно.
Он подвел ее к парадному входу "Дома ястреба", отворил дверь и пригласил спутницу в мрачноватый холл, где пахло полированной мебелью и старыми кружевными занавесями.