Страница:
— Когда ты должен уехать? — спросила Ли, положив голову ему на грудь, и он ощутил на своей коже трепет ее губ, пока она произносила эти слова.
— Мои заметки уже достаточно полные.
— Значит, скоро?
— Я не могу больше тянуть время. Попаду под подозрения.
— Что же мы сможем сделать? Он сделал глубокий вдох, наполняя воздухом легкие, стараясь очистить голову, чтобы вернуть ясность мыслей.
— Полагаю, есть две возможности. Первая — могу оспорить правомерность законов, запрещающих смешанные браки, через суд. Это будет стоить почти всех денег, что у меня есть. И все же остается опасность проиграть тяжбу — причем весьма большая — и в результате оказаться в тюрьме. Вторая — это контрабандой вывезти тебя с Димоса в какой-нибудь другой мир — на самых задворках Вселенной — и купить там место в самой глуши, где не придется опасаться соседей. И там уже жить втайне ото всех. Этот вариант влечет за собой немало опасностей, связанных с тем, чтобы вывезти тебя отсюда так, чтобы таможенники ничего не заметили...
— Первый способ не столь криминален. Может, они примут это во внимание?
Он ничего не ответил, внезапно почувствовав, что его охватывает паника, угрожая лишить возможности контролировать себя. Хорошо было строить теории о том, что они могут сделать, перебирать в мыслях всевозможные варианты, но вот обсуждать их так, чтобы прийти к окончательному решению, — это было выше его сил. Он зажег сигарету, жадно вдохнул наркотический дымок, надеясь с его помощью быстрее, чем обычно, расслабиться. Затем попытался заговорить, обсудить проблему, но слова не шли с языка. Когда же девушка спросила его, в чем дело, он понял, что не может даже взглянуть ей в глаза. Холод, страх, намеренное безразличие просочились в его мозг и боролись, чтобы взять бразды правления в свои руки над его действиями и поступками.
Потом они долго лежали вместе, ничего не говоря, прислушиваясь к шорохам зверьков снаружи, на деревьях, и к далекому меланхолическому крику зимовестника — птицы с пушистым белым оперением, обычной в холодные месяцы в этой части континента.
— Ты женат? — наконец спросила она. Неожиданно для себя он ответил “да” — и отзвуки его ответа зависли в воздухе как пары горячего свинца. Это был единственный путь к отступлению, возможность избежать потери всего, что он приобрел за предыдущую жизнь, не говоря уже об угрозе смерти. На самом деле он не был женат. Но раз он смог солгать, заявив, что несвободен, если смог с такой легкостью одним словом отмести все, что между ними было, то разве это не доказывает, что он ошибается, думая, что это любовь? Да, похоже что так. Он все это время следовал опасной стезе, в конце которой его ожидала неминуемая катастрофа, охваченный вожделением и ошибочно принимая похоть за любовь. Если бы он испытывал к ней подлинную любовь, то не мешкая ни секунды пошел бы на любой риск, лишь бы не потерять ее. Он был бы не в состоянии тогда солгать так беззастенчиво и с такой легкостью. Надо же, чуть не поставил на карту все ради какого-то увлечения — вожделения, смешанного с любопытством, и это почти привело к непоправимой глупости.
Какое-то время они молчали.
— Это, пожалуй, к лучшему, — проговорила Ли наконец. Она смешалась, затем покраснела впервые за все время, что он знал ее. — Потому что и я — тоже.
— Ты замужем? — натянуто осведомился он.
— Ты что, против?
— Ну...
— Если против... — Не досказав фразы, она начала собираться.
— Нет, вовсе нет. Но.., не уходи! Вновь молчание. Время шло. Мрачное будущее маячило на горизонте настоящего, и только прошлому можно было доверять, да и то с оглядкой.
— Он.., крылатый мужчина?
— Один из наших.., разумеется, да.
— Тогда почему?..
— Что?
— Зачем было бросать его, чтобы любить меня. У меня же несовместимость с... — Он был в такой ярости, что слова застревали в горле и на губах, не находя себе выхода. Он чувствовал, что она сделала из него дурака. Естественно, любить мужчину, свободного как птица, радостно летать с ним крылом к крылу — намного лучше и приятнее, чем нежить такого неуклюжего мужлана, навечно прикованного к земле, как он. Его, Дэйвиса, даже самые нежные ласки должны были казаться ей грубыми и нелепыми.
— Он не импотент, — пояснила она, — но стерильный, как и я. Ты же — нет.
А мне хотелось полноценного мужчину, пусть даже я и не могу рожать детей.
— Тогда дело было не во мне.., просто тебе нужны были мои соки?
Она отодвинулась, затем встала.
— Мне лучше сейчас удалиться, — произнесла она мелодичным, как у эльфа, голосом, затем облачилась в свою более тяжелую зимнюю тогу и поспешно направилась к порталу.
Он услышал шелест ее крыльев.
Протей тут же насторожился при новых звуках и начал выискивать неприятеля.
Дэйвис перевернулся лицом вниз; его обуревали гнев, чувство утраты — но, наряду с этим, он испытывал и облегчение.
Настал следующий день, и она не появилась, как появлялась чуть ли не каждый день — а их было много — в совсем недавнем прошлом. Он попытался было сделать вид, будто вносит поправки в свои заметки, но его мысли непрестанно возвращались к Ли, воскрешая в памяти ее улыбку и черты лица. Он пытался убедить себя, что это только плотское желание — тяга к ее телу, и его можно легко преодолеть, стоит только захотеть. Второй день без нее оказался еще хуже. Дэйвис плюнул на все попытки заняться писаниной и слонялся в лесах возле димосиан, словно патрулируя их, сунув руки в карманы и подставив голову холодному ветру рано наступившей зимы. Почему он сказал ей, что женат? И почему сначала почувствовал переполнившее душу облегчение, когда следил за тем, как она уходит, зная, что это навсегда? И почему, испытав тогда облегчение, он сейчас ощущает такое ноющее ощущение пустоты, как та консервная банка из-под фруктов, выброшенная ржаветь в кювет, в которой не осталось ничего, кроме кусочков мякоти, приставших к оцинкованному металлу? Было ли облегчение вызвано только осознанием того, что он больше не преступник, а боль, испытываемая им сейчас, — лишь следствие пережитых недавних страхов, или же подо всем этим, как он подозревал, таится другая, более глубокая причина?
На третий день он забрался в свой гравитационный автомобиль и набрал координаты космопорта, так как на сегодня у него была назначена встреча в читательском клубе миссис Бантер. Она звонила предыдущим вечером, и он принял приглашение, обрадовавшись возможности сбежать из поселка аборигенов хотя бы на время. Он сидел на переднем сиденье и, размышляя, наблюдал, как падающие с деревьев мокрые листья липнут к лобовому экрану и как небо заволакивается облаками, готовыми разразиться первым снегом.
Встреча с членами читательского клуба должна была состояться в добротном доме этой женщины, особняке, чем-то похожем на дворец, с большой гостиной, где был сооружен подиум перед пятью рядами стульев, по десять в каждом ряду. К тому времени, когда он начал свою лекцию, дом уже был полон. Слушатели сгорали от нетерпения, и он вскоре с головой погрузился в повествование о перипетиях, которые ему довелось испытать при работе над “Лиллианской девушкой”, “Мрачным речным дозором” и другими не менее известными романами Стэффера Дэйвиса.
Затем последовал перерыв с традиционными слегка алкогольным пуншем и печеньем домашнего изготовления. Миссис Бантер завладела гостем и повела показывать свои апартаменты. Протей неотрывно следовал за ним, находясь чуть слева и пребывая все время настороже.
— Надеюсь, что вы его перенастроили, — заметила миссис Бантер (которая упорно требовала от Дэйвиса, чтобы тот называл ее попросту Алиса), настороженно наблюдая за роботом. — На мне сегодня новая брошь. — И она, как бы защищаясь, поднесла руку к новому живому жуку, который ползал по отвороту ее блузки, то натягивая, то отпуская золотую цепочку, к концу которой и было прикреплено насекомое.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Дэйвис, — он перенастроен.
Все же они оба не могли не заметить, как булькает пластиплазма внутри корпуса робота всякий раз, когда тот оказывался ближе к жуку.
Они осмотрели весь дом, затем вернулись в гостиную и прогуливались по ней, пока он не перезнакомился со всеми присутствующими. Он держал Алису Бантер под руку, пока она выставляла его всем напоказ, как мать представляет сына, только что закончившего колледж. Слегка хмельной пунш в конце концов подействовал на него, и Дэйвис разговорился. Эти люди совсем не так уж и плохи, решил он. Разве это не его обычный вывод, к которому он всегда приходит спустя какое-то время? Разве они не милы, когда он сейчас вот так вот запросто беседует с ними после лекции? Он испытывал к ним любовь, похожую на отеческую, которая заставляла его желать их компании.
Они как раз подошли к усатому представителю Альянса, который обеспечил доступ Дэйвису в поселок, предоставил ему гравитационный автомобиль и приказал экономке Солсбери снабдить гостя провизией на неделю.
— Моя жена благодарит вас за автограф, — произнес чиновник ровным, довольно холодным тоном, держась с ним намного увереннее, чем при предыдущей встрече.
Голова Дэйвиса кружилась от чрезмерно выпитого пунша. Он принял такую дозу напитка, что комната плясала у него перед глазами, а полпред чуть ли не двоился.
— Пустяки, — великодушно отозвался он.
— Несомненно, — подтвердил полпред, холодно улыбаясь. — Я тоже так думаю. Завтра вам предстоит перебраться сюда, в город. Будьте готовы, когда утром придет транспорт, чтобы забрать гравитационный автомобиль и остальное оборудование.
Дэйвис застыл ошеломленный, несмотря на выпитый пунш.
— Но почему?
— Вам не следует так напиваться на людях, мистер Дэйвис, — сказал он как отрезал. — Вы слишком много говорите лишнего.
— Лишнего?
— Вот именно, о философских аспектах новой книги, о той блестящей манере, с которой вы подвергли осуждению политику геноцида, проводимую Альянсом.
Разве он говорил так? И почему? Как он мог сболтнуть такое о своей работе, после всех принятых им мер предосторожности, направленных на то, чтобы попасть сюда и добиться столь необходимого ему содействия со стороны властей?
— Мы не намерены оказывать помощь тем, кто относится к нам враждебно, — пояснил полпред. — Вам будет предъявлен счет за оказанные услуги со стороны администрации. И я бы посоветовал вам вести себя более достойно, если вы претендуете на роль Бога или нашего судьи. — После этих слов он удалился.
— Не обращайте на него внимания, — проворковала Алиса Бантер, волоча Дэйвиса за рукав через всю комнату к новому гостю, которого уже успела высмотреть. Ее больше волновал тот факт, что она держит знаменитость за руку, чем его откровения по поводу новой книги со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Но он остановил хозяйку салона, слегка покачиваясь на ногах после выпитого. Был ли полпред прав? И если да, то в чем? В том, что Дэйвис как автор любит, чтобы его боготворили члены этого или других читательских клубов? Да! Да, он любит это! Все его пренебрежение к ним — только кажущееся — своего рода фасад, воздвигнутый им, чтобы обмануть самого себя, дань снобизму, с помощью которого он пытался придать этому фасаду подлинность, в то время как голые, суровые факты говорят о том, что он принимал приглашения читать лекции более чем охотно, а после них с удовольствием встречался с читателями и беседовал с любым, кто только изъявлял желание слушать самого Дэйвиса. Он хвастун! Старый благополучный нобелевский лауреат, обладатель премии по литературе Альянса, он, Стэффер Дэйвис, ищет одобрения людей, хотя с пеной у рта и доказывает обратное, любые крохи зависти к себе, поклонения и одобрения, какие только можно найти в сердцах и мыслях своих почитателей, стремясь вывести из этого доказательства, что он пользуется подлинной любовью широкой публики. Да, представитель Альянса был прав.
— А вот мистер Алсейк, — прочирикала миссис Бантер. Живая брошь переползла ей на грудь.
Внезапно все эти люди, с помощью которых он пытался заполнить образовавшийся в душе вакуум, перестали для него существовать. Он вновь ощутил боль и опустошенность. Не в этом ли причина, что он сказал Ли, что женат? Если бы он довел дело до суда или если бы его попытка вывезти ее контрабандой с Димоса была обнаружена, то толпа отвернулась бы от него и осудила бы подобный брак, противоречащий их расистским воззрениям. Женившись на девушке с крыльями, он лишился бы почета и уважения во всех читательских клубах во всех мирах, входящих в Альянс. Поэтому он и солгал Ли, судорожно цепляясь за ниточку, на которой держалось уважение к нему и восторг перед ним. Он предпочел преклонение фанатов своих исторических романов подлинной любви этой девушки.
Казалось, потолок готов был вот-вот обрушиться ему на голову.
Тошнота подступила к горлу. Он подавил спазмы и вырвался из рук Алисы Бантер.
— Мистер Дэйвис! Стэффер!
Но он, все еще пошатываясь, уже выскочил из двери, оставив их обсуждать странное поведение нобелевского лауреата и обладателя литературной премии Альянса.
Протей плыл в воздухе рядом с ним.
Робот раньше его успел к машине. Дверцы, к счастью для Дэйвиса, оказались открытыми, а то бы он в нетерпении приказал Протею выбить их вибрационным лучом. Дэйвис выгнал машину на шоссе, не теряя времени на то, чтобы задать координаты, и перешел на ручное управление. Город возле космопорта вскоре исчез из виду и сменился холмами, заросшими травой. Мимо поплыли деревья, все еще ронявшие листву. Начал падать снег...
Как же долго он дурил сам себя? Годами. Во всяком случае, много лет. Он играл роль ко всему равнодушного, отстранившегося от общества индивидуалиста. “Дайте мне мою пишущую машинку, — восклицал он, — и оставьте меня наедине с душой! Для меня этого вполне достаточно”, — взывал он к публике. Но это ни на грамм не соответствовало действительности. Он упивался лестью своих поклонников, принимая ее за чистую монету. Она превратилась в единственное средство его контакта с людьми, и без нее он ощущал в душе пустоту и неуверенность в себе. Сейчас он понимал, что постоянно искал любви, занимался поисками того, что ему не могли дать оба умерших родителя, лишившие Дэйвиса этого чувства тем, что изливали на него всю горечь совместной несложившейся жизни и пытавшиеся любой ценой опорочить друг друга в его глазах. Стэффер, Стэффер, Стэффер... Жена против мужа, и оба они против собственного сына. Когда он вырос и их не стало, чтобы увидеть, каких успехов он добился наперекор всему, то он обратился к массам, открыл им свое сердце и стал писать для их удовольствия, в одной лишь погоне за славой. Это стало для него настолько важным, что заслонило подлинную любовь крылатой девушки и потопило его чувство к ней в страхе лишиться славословий в свой адрес. Но только не теперь...
Он прибавил скорости. Рядом шумно булькал Протей. Снежинки бились в лобовой экран, плясали над капотом. Они уже начали покрывать опавшие листья и одевать деревья в белый саван...
Что же он может ей сказать? Сможет ли заставить ее отвергнуть своего крылатого ангела и уйти с ним? Сможет ли убедить ее, что будет любить и нежить ее больше, чем димосианский поклонник? Он должен ее убедить! Ничего другого просто не приходило на ум. Ни о каком возврате к читательским клубам в поисках хотя бы намека на их любовь и преклонение перед ним теперь не могло быть и речи! Он понял наконец всю фальшь, что за этим скрывается, и больше не желал обманываться на этот счет и продолжать жить прежней жизнью.
Гироскопы с визгом пытались сделать все возможное, чтобы удержать машину в устойчивом положении, когда он увеличил до максимума давление на гравитационные тарелки, чтобы заставить быстрее вращаться пропеллеры.
Они пролетели над башнями поселка и понеслись в направлении Заповедника. Холмы, покрытые снегом, походили сейчас не просто на женские груди, а на груди сказочной феи. Он вывернул к уродливому зданию привратницкой и выжал газ. Дэйвис теперь страшился, что она ответит ему категорическим отказом.., что она пожелает остаться со своим крылатым юношей, а у него не останется ничего, кроме тоски и одиночества. Он придумывал самые убедительные аргументы, способные открыть адские или райские врата, повторял их про себя, чтобы выучить наизусть. И все равно любые слова казались ему похожими на битые стекляшки, больно резали язык, когда он пытался произнести их вслух.
Он развернул машину прямо напротив ступеней главного входа с огромными двойными дверьми, ведущими в Заповедник. Дэйвис выскочил из машины, ринулся вверх по ступеням, миновал двери и ворвался в хорошо освещенный вестибюль. Позади него следовал Протей. Дэйвис пересек покрытый ковром пол, спеша туда, где за столом сидела седовласая матрона с огромными обвисшими грудями.
— Я ищу экономку Солсбери, — сообщил он, даже не переведя дух.
— Считайте, что вы ее нашли, — ответила она, улыбаясь. — Это я и есть. А вы, должно быть, мистер Стэффер Дэйвис. — Она встала, дрожа от возбуждения.
Не будь этой стычки с полпредом в доме Алисы Бантер, Дэйвис пожал бы руку экономки Солсбери, заговорил бы о своих книгах, очаровал бы ее россказнями о том, как пишутся и издаются книги. Отныне это все осталось позади. Сейчас даже мысль о подобном привела бы его в бешенство. Не теряя времени он спросил ее прямо в лоб:
— Эта девушка, Ли. Ну та, которая была моим гидом. Пожалуйста, могу ли я ее увидеть?
— Сожалею, но в данный момент ее здесь нет.
Действие алкоголя прошло, но сейчас он был как пьяный от страха, что она отпросилась, чтобы на день-другой предаться идиллии со своим молодым ангелом с нежной кожей, и, может быть, прямо сейчас они занимаются любовью.
— А ее муж? — спросил Дэйвис. — Мог бы я поговорить с ним?
Женщина недоуменно посмотрела на него:
— Что?
Дэйвиса привела в ярость ее неспособность вникнуть в столь простой вопрос, весьма актуальный для него сию минуту.
— Ее муж, женщина! Я хочу поговорить с ее мужем!
— Не понимаю. — Похоже, она немного испугалась. — У нее нет никакого мужа. Осталось всего лишь шестнадцать крылатых людей. И все они женщины.
Он почувствовал, как у него отвисла челюсть.
Истреблены...
Он закрыл рот и облизал губы сухим и, как ему показалось, потрескавшимся языком. Итак, она знала, что он чувствует! И чтобы спасти его от неприятностей и потери уважения публики, сознательно солгала, чтобы облегчить ему жизнь. Если они оба несвободны, то лучше держаться врозь. И каждый лгал другому. Она-то, правда, знала, как обстоит дело в действительности, а вот он оставался в неведении. С ее стороны это был шаг, направленный на то, чтобы спасти ему карьеру и веру в себя. “К чертовой матери как то, так и другое!” — подумал он.
— Куда же она делась?
Экономка пришла в замешательство.
— Право же, не знаю. Два дня она просидела здесь, в вестибюле. Даже ела тут и спала. Она не отрывала взгляда от дверей, словно кого-то ждала или... — Она оборвала фразу, словно какая-то мысль как молния сверкнула в ее голове. — А затем, час или два тому назад, она ушла и даже не сказала куда.
Женщина все еще говорила, когда он опрометью бросился к дверям и сбежал по ступенькам. Протей ринулся следом, булькая пластиплазмой, и забрался на заднее сиденье как раз перед тем, как Дэйвис врубил гравитационный движок на всю катушку, выжал акселератор и погнал машину по полю напрямик между холмами, не заботясь о том, чтобы выехать на проложенную невдалеке дорогу. За сотню футов от храма гравитационные тарелки отказали, перестав реагировать на изменение расстояния до грунта, и бросили машину вверх. Автомобиль врезался в подножие второго холма и с шумом остановился, грузно плюхнувшись вниз, даже не выпустив полностью резиновый обод. Дэйвис открыл дверь и выбежал.
И едва он ворвался под своды главного зала храма, как послышалось хлопанье крыльев. Ли отделилась от одного из похожих на каплю порталов, проделанных в стенах величественного сооружения. Дверь в подбородке Лика Бога была открыта. Значит, Ли находилась внутри головы идола, выглядывая из его глазниц, поджидая Стэффера Дэйвиса, знаменитого романиста, искателя любви и — тут он выругался и добавил еще одно — глупейшего мужика во всем Альянсе. Но он опоздал на целую секунду со своим приходом, и она улетела, не успев заметить его.
Он повернулся и бросился бежать по гулкому залу, сопровождаемый эхом своих шагов. Затем выскочил на покрытый снегом склон холма, похожего на женскую грудь, оставляя повсюду на свежевыпавшем снеге следы своих ног. Он искал ее, обшаривая взглядом небо.
Летунья удалялась в сторону желтеющих вдали гор.
Он окликнул Ли, но она была слишком далеко и не могла его услышать.
А тут еще и автомобиль вышел из строя. Он мог только бежать.
И он побежал.
А она улетала.
Расстояние между ними увеличивалось.
Перед деревьями девушка опустилась, миновала кромку леса и удалилась из виду.
Он снова закричал, но Ли была на таком расстоянии, что его крик не был услышан.
Он вновь пустился бежать.
Его грудь ныла от боли. Легким не хватало воздуха, он испытывал такое ощущение, будто в них разожгли костер. Дэйвис жадно глотал холодный воздух, его дыхание вырывалось, как пар, со свистом. И все же он еще и еще ускорял свой бег, так как ему казалось, что можно бежать еще быстрее. Он перевалил через гребень холма, на котором возвышался храм, и уже мчался по полю, направляясь к деревьям. Но прошли минуты, прежде чем он добрался до опушки.
Он окликнул девушку по имени.
Она опередила его слишком сильно. Стена деревьев поглощала любые крики. Не было даже эха. Вокруг тихо падал снег, просачиваясь сквозь плотную паутину ветвей и ложась на лесную почву.
Протей следовал сзади.
Куда идти? Пошла ли она напрямую или свернула налево? А может, направо? Он с хрипом продирался вперед, перепрыгивая через поваленные стволы, разгребая ногами вороха опавшей листвы, возвышавшиеся повсюду. Один раз поскользнулся на снегу, упал лицом вниз и ободрал щеку. Так и пролежал какое-то мгновение, ощущая на губах привкус крови и грязи. Затем заставил себя подняться и брести дальше, сознавая, что даже секундная отсрочка может обернуться для него крушением всех надежд.
Он вновь окликнул ее по имени.
Молчание.
Он пустился дальше.
Затем неподалеку раздался крик и вой волков. Крик!
Он остановился и прислушался, наклонив голову, чтобы лучше определить, откуда донесся шум. Раздался второй крик и тут же смялся, словно унесенный вдаль. Звуки приходили откуда-то слева. Он бросился в том направлении. Спустя миг в холодном воздухе прозвучал какой-то стон — и снег осыпался с ветвей, а затем опять все стихло.
Протей неотрывно следовал позади хозяина.
Во тьме впереди вспыхнули два горящих красным светом глаза величиной с грецкие орехи и уставились на Дэйвиса между толстых стволов одетых в желтую листву деревьев. Волк подобрался ближе, замер, изготовившись к прыжку и пристально рассматривая то, что сулило ему добычу. Челюсти хищника были раскрыты, с клыков на мерзлую землю капала слюна. Он глухо рычал, оскалив зубы.
Протей выпустил свое оружие, испускающее вибрационные лучи. Темнота взорвалась от голубого пламени.
Волк встал на задние лапы, покружился немного и рухнул мордой в снег. Кровь выступила из его располосованного тела, окрасив снежную белизну.
Дэйвис перешагнул через труп и двинулся дальше.
— Пожалуйста! — молил он. — Дай ей остаться в живых!..
Глава 4
— Мои заметки уже достаточно полные.
— Значит, скоро?
— Я не могу больше тянуть время. Попаду под подозрения.
— Что же мы сможем сделать? Он сделал глубокий вдох, наполняя воздухом легкие, стараясь очистить голову, чтобы вернуть ясность мыслей.
— Полагаю, есть две возможности. Первая — могу оспорить правомерность законов, запрещающих смешанные браки, через суд. Это будет стоить почти всех денег, что у меня есть. И все же остается опасность проиграть тяжбу — причем весьма большая — и в результате оказаться в тюрьме. Вторая — это контрабандой вывезти тебя с Димоса в какой-нибудь другой мир — на самых задворках Вселенной — и купить там место в самой глуши, где не придется опасаться соседей. И там уже жить втайне ото всех. Этот вариант влечет за собой немало опасностей, связанных с тем, чтобы вывезти тебя отсюда так, чтобы таможенники ничего не заметили...
— Первый способ не столь криминален. Может, они примут это во внимание?
Он ничего не ответил, внезапно почувствовав, что его охватывает паника, угрожая лишить возможности контролировать себя. Хорошо было строить теории о том, что они могут сделать, перебирать в мыслях всевозможные варианты, но вот обсуждать их так, чтобы прийти к окончательному решению, — это было выше его сил. Он зажег сигарету, жадно вдохнул наркотический дымок, надеясь с его помощью быстрее, чем обычно, расслабиться. Затем попытался заговорить, обсудить проблему, но слова не шли с языка. Когда же девушка спросила его, в чем дело, он понял, что не может даже взглянуть ей в глаза. Холод, страх, намеренное безразличие просочились в его мозг и боролись, чтобы взять бразды правления в свои руки над его действиями и поступками.
Потом они долго лежали вместе, ничего не говоря, прислушиваясь к шорохам зверьков снаружи, на деревьях, и к далекому меланхолическому крику зимовестника — птицы с пушистым белым оперением, обычной в холодные месяцы в этой части континента.
— Ты женат? — наконец спросила она. Неожиданно для себя он ответил “да” — и отзвуки его ответа зависли в воздухе как пары горячего свинца. Это был единственный путь к отступлению, возможность избежать потери всего, что он приобрел за предыдущую жизнь, не говоря уже об угрозе смерти. На самом деле он не был женат. Но раз он смог солгать, заявив, что несвободен, если смог с такой легкостью одним словом отмести все, что между ними было, то разве это не доказывает, что он ошибается, думая, что это любовь? Да, похоже что так. Он все это время следовал опасной стезе, в конце которой его ожидала неминуемая катастрофа, охваченный вожделением и ошибочно принимая похоть за любовь. Если бы он испытывал к ней подлинную любовь, то не мешкая ни секунды пошел бы на любой риск, лишь бы не потерять ее. Он был бы не в состоянии тогда солгать так беззастенчиво и с такой легкостью. Надо же, чуть не поставил на карту все ради какого-то увлечения — вожделения, смешанного с любопытством, и это почти привело к непоправимой глупости.
Какое-то время они молчали.
— Это, пожалуй, к лучшему, — проговорила Ли наконец. Она смешалась, затем покраснела впервые за все время, что он знал ее. — Потому что и я — тоже.
— Ты замужем? — натянуто осведомился он.
— Ты что, против?
— Ну...
— Если против... — Не досказав фразы, она начала собираться.
— Нет, вовсе нет. Но.., не уходи! Вновь молчание. Время шло. Мрачное будущее маячило на горизонте настоящего, и только прошлому можно было доверять, да и то с оглядкой.
— Он.., крылатый мужчина?
— Один из наших.., разумеется, да.
— Тогда почему?..
— Что?
— Зачем было бросать его, чтобы любить меня. У меня же несовместимость с... — Он был в такой ярости, что слова застревали в горле и на губах, не находя себе выхода. Он чувствовал, что она сделала из него дурака. Естественно, любить мужчину, свободного как птица, радостно летать с ним крылом к крылу — намного лучше и приятнее, чем нежить такого неуклюжего мужлана, навечно прикованного к земле, как он. Его, Дэйвиса, даже самые нежные ласки должны были казаться ей грубыми и нелепыми.
— Он не импотент, — пояснила она, — но стерильный, как и я. Ты же — нет.
А мне хотелось полноценного мужчину, пусть даже я и не могу рожать детей.
— Тогда дело было не во мне.., просто тебе нужны были мои соки?
Она отодвинулась, затем встала.
— Мне лучше сейчас удалиться, — произнесла она мелодичным, как у эльфа, голосом, затем облачилась в свою более тяжелую зимнюю тогу и поспешно направилась к порталу.
Он услышал шелест ее крыльев.
Протей тут же насторожился при новых звуках и начал выискивать неприятеля.
Дэйвис перевернулся лицом вниз; его обуревали гнев, чувство утраты — но, наряду с этим, он испытывал и облегчение.
Настал следующий день, и она не появилась, как появлялась чуть ли не каждый день — а их было много — в совсем недавнем прошлом. Он попытался было сделать вид, будто вносит поправки в свои заметки, но его мысли непрестанно возвращались к Ли, воскрешая в памяти ее улыбку и черты лица. Он пытался убедить себя, что это только плотское желание — тяга к ее телу, и его можно легко преодолеть, стоит только захотеть. Второй день без нее оказался еще хуже. Дэйвис плюнул на все попытки заняться писаниной и слонялся в лесах возле димосиан, словно патрулируя их, сунув руки в карманы и подставив голову холодному ветру рано наступившей зимы. Почему он сказал ей, что женат? И почему сначала почувствовал переполнившее душу облегчение, когда следил за тем, как она уходит, зная, что это навсегда? И почему, испытав тогда облегчение, он сейчас ощущает такое ноющее ощущение пустоты, как та консервная банка из-под фруктов, выброшенная ржаветь в кювет, в которой не осталось ничего, кроме кусочков мякоти, приставших к оцинкованному металлу? Было ли облегчение вызвано только осознанием того, что он больше не преступник, а боль, испытываемая им сейчас, — лишь следствие пережитых недавних страхов, или же подо всем этим, как он подозревал, таится другая, более глубокая причина?
На третий день он забрался в свой гравитационный автомобиль и набрал координаты космопорта, так как на сегодня у него была назначена встреча в читательском клубе миссис Бантер. Она звонила предыдущим вечером, и он принял приглашение, обрадовавшись возможности сбежать из поселка аборигенов хотя бы на время. Он сидел на переднем сиденье и, размышляя, наблюдал, как падающие с деревьев мокрые листья липнут к лобовому экрану и как небо заволакивается облаками, готовыми разразиться первым снегом.
Встреча с членами читательского клуба должна была состояться в добротном доме этой женщины, особняке, чем-то похожем на дворец, с большой гостиной, где был сооружен подиум перед пятью рядами стульев, по десять в каждом ряду. К тому времени, когда он начал свою лекцию, дом уже был полон. Слушатели сгорали от нетерпения, и он вскоре с головой погрузился в повествование о перипетиях, которые ему довелось испытать при работе над “Лиллианской девушкой”, “Мрачным речным дозором” и другими не менее известными романами Стэффера Дэйвиса.
Затем последовал перерыв с традиционными слегка алкогольным пуншем и печеньем домашнего изготовления. Миссис Бантер завладела гостем и повела показывать свои апартаменты. Протей неотрывно следовал за ним, находясь чуть слева и пребывая все время настороже.
— Надеюсь, что вы его перенастроили, — заметила миссис Бантер (которая упорно требовала от Дэйвиса, чтобы тот называл ее попросту Алиса), настороженно наблюдая за роботом. — На мне сегодня новая брошь. — И она, как бы защищаясь, поднесла руку к новому живому жуку, который ползал по отвороту ее блузки, то натягивая, то отпуская золотую цепочку, к концу которой и было прикреплено насекомое.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Дэйвис, — он перенастроен.
Все же они оба не могли не заметить, как булькает пластиплазма внутри корпуса робота всякий раз, когда тот оказывался ближе к жуку.
Они осмотрели весь дом, затем вернулись в гостиную и прогуливались по ней, пока он не перезнакомился со всеми присутствующими. Он держал Алису Бантер под руку, пока она выставляла его всем напоказ, как мать представляет сына, только что закончившего колледж. Слегка хмельной пунш в конце концов подействовал на него, и Дэйвис разговорился. Эти люди совсем не так уж и плохи, решил он. Разве это не его обычный вывод, к которому он всегда приходит спустя какое-то время? Разве они не милы, когда он сейчас вот так вот запросто беседует с ними после лекции? Он испытывал к ним любовь, похожую на отеческую, которая заставляла его желать их компании.
Они как раз подошли к усатому представителю Альянса, который обеспечил доступ Дэйвису в поселок, предоставил ему гравитационный автомобиль и приказал экономке Солсбери снабдить гостя провизией на неделю.
— Моя жена благодарит вас за автограф, — произнес чиновник ровным, довольно холодным тоном, держась с ним намного увереннее, чем при предыдущей встрече.
Голова Дэйвиса кружилась от чрезмерно выпитого пунша. Он принял такую дозу напитка, что комната плясала у него перед глазами, а полпред чуть ли не двоился.
— Пустяки, — великодушно отозвался он.
— Несомненно, — подтвердил полпред, холодно улыбаясь. — Я тоже так думаю. Завтра вам предстоит перебраться сюда, в город. Будьте готовы, когда утром придет транспорт, чтобы забрать гравитационный автомобиль и остальное оборудование.
Дэйвис застыл ошеломленный, несмотря на выпитый пунш.
— Но почему?
— Вам не следует так напиваться на людях, мистер Дэйвис, — сказал он как отрезал. — Вы слишком много говорите лишнего.
— Лишнего?
— Вот именно, о философских аспектах новой книги, о той блестящей манере, с которой вы подвергли осуждению политику геноцида, проводимую Альянсом.
Разве он говорил так? И почему? Как он мог сболтнуть такое о своей работе, после всех принятых им мер предосторожности, направленных на то, чтобы попасть сюда и добиться столь необходимого ему содействия со стороны властей?
— Мы не намерены оказывать помощь тем, кто относится к нам враждебно, — пояснил полпред. — Вам будет предъявлен счет за оказанные услуги со стороны администрации. И я бы посоветовал вам вести себя более достойно, если вы претендуете на роль Бога или нашего судьи. — После этих слов он удалился.
— Не обращайте на него внимания, — проворковала Алиса Бантер, волоча Дэйвиса за рукав через всю комнату к новому гостю, которого уже успела высмотреть. Ее больше волновал тот факт, что она держит знаменитость за руку, чем его откровения по поводу новой книги со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Но он остановил хозяйку салона, слегка покачиваясь на ногах после выпитого. Был ли полпред прав? И если да, то в чем? В том, что Дэйвис как автор любит, чтобы его боготворили члены этого или других читательских клубов? Да! Да, он любит это! Все его пренебрежение к ним — только кажущееся — своего рода фасад, воздвигнутый им, чтобы обмануть самого себя, дань снобизму, с помощью которого он пытался придать этому фасаду подлинность, в то время как голые, суровые факты говорят о том, что он принимал приглашения читать лекции более чем охотно, а после них с удовольствием встречался с читателями и беседовал с любым, кто только изъявлял желание слушать самого Дэйвиса. Он хвастун! Старый благополучный нобелевский лауреат, обладатель премии по литературе Альянса, он, Стэффер Дэйвис, ищет одобрения людей, хотя с пеной у рта и доказывает обратное, любые крохи зависти к себе, поклонения и одобрения, какие только можно найти в сердцах и мыслях своих почитателей, стремясь вывести из этого доказательства, что он пользуется подлинной любовью широкой публики. Да, представитель Альянса был прав.
— А вот мистер Алсейк, — прочирикала миссис Бантер. Живая брошь переползла ей на грудь.
Внезапно все эти люди, с помощью которых он пытался заполнить образовавшийся в душе вакуум, перестали для него существовать. Он вновь ощутил боль и опустошенность. Не в этом ли причина, что он сказал Ли, что женат? Если бы он довел дело до суда или если бы его попытка вывезти ее контрабандой с Димоса была обнаружена, то толпа отвернулась бы от него и осудила бы подобный брак, противоречащий их расистским воззрениям. Женившись на девушке с крыльями, он лишился бы почета и уважения во всех читательских клубах во всех мирах, входящих в Альянс. Поэтому он и солгал Ли, судорожно цепляясь за ниточку, на которой держалось уважение к нему и восторг перед ним. Он предпочел преклонение фанатов своих исторических романов подлинной любви этой девушки.
Казалось, потолок готов был вот-вот обрушиться ему на голову.
Тошнота подступила к горлу. Он подавил спазмы и вырвался из рук Алисы Бантер.
— Мистер Дэйвис! Стэффер!
Но он, все еще пошатываясь, уже выскочил из двери, оставив их обсуждать странное поведение нобелевского лауреата и обладателя литературной премии Альянса.
Протей плыл в воздухе рядом с ним.
Робот раньше его успел к машине. Дверцы, к счастью для Дэйвиса, оказались открытыми, а то бы он в нетерпении приказал Протею выбить их вибрационным лучом. Дэйвис выгнал машину на шоссе, не теряя времени на то, чтобы задать координаты, и перешел на ручное управление. Город возле космопорта вскоре исчез из виду и сменился холмами, заросшими травой. Мимо поплыли деревья, все еще ронявшие листву. Начал падать снег...
Как же долго он дурил сам себя? Годами. Во всяком случае, много лет. Он играл роль ко всему равнодушного, отстранившегося от общества индивидуалиста. “Дайте мне мою пишущую машинку, — восклицал он, — и оставьте меня наедине с душой! Для меня этого вполне достаточно”, — взывал он к публике. Но это ни на грамм не соответствовало действительности. Он упивался лестью своих поклонников, принимая ее за чистую монету. Она превратилась в единственное средство его контакта с людьми, и без нее он ощущал в душе пустоту и неуверенность в себе. Сейчас он понимал, что постоянно искал любви, занимался поисками того, что ему не могли дать оба умерших родителя, лишившие Дэйвиса этого чувства тем, что изливали на него всю горечь совместной несложившейся жизни и пытавшиеся любой ценой опорочить друг друга в его глазах. Стэффер, Стэффер, Стэффер... Жена против мужа, и оба они против собственного сына. Когда он вырос и их не стало, чтобы увидеть, каких успехов он добился наперекор всему, то он обратился к массам, открыл им свое сердце и стал писать для их удовольствия, в одной лишь погоне за славой. Это стало для него настолько важным, что заслонило подлинную любовь крылатой девушки и потопило его чувство к ней в страхе лишиться славословий в свой адрес. Но только не теперь...
Он прибавил скорости. Рядом шумно булькал Протей. Снежинки бились в лобовой экран, плясали над капотом. Они уже начали покрывать опавшие листья и одевать деревья в белый саван...
Что же он может ей сказать? Сможет ли заставить ее отвергнуть своего крылатого ангела и уйти с ним? Сможет ли убедить ее, что будет любить и нежить ее больше, чем димосианский поклонник? Он должен ее убедить! Ничего другого просто не приходило на ум. Ни о каком возврате к читательским клубам в поисках хотя бы намека на их любовь и преклонение перед ним теперь не могло быть и речи! Он понял наконец всю фальшь, что за этим скрывается, и больше не желал обманываться на этот счет и продолжать жить прежней жизнью.
Гироскопы с визгом пытались сделать все возможное, чтобы удержать машину в устойчивом положении, когда он увеличил до максимума давление на гравитационные тарелки, чтобы заставить быстрее вращаться пропеллеры.
Они пролетели над башнями поселка и понеслись в направлении Заповедника. Холмы, покрытые снегом, походили сейчас не просто на женские груди, а на груди сказочной феи. Он вывернул к уродливому зданию привратницкой и выжал газ. Дэйвис теперь страшился, что она ответит ему категорическим отказом.., что она пожелает остаться со своим крылатым юношей, а у него не останется ничего, кроме тоски и одиночества. Он придумывал самые убедительные аргументы, способные открыть адские или райские врата, повторял их про себя, чтобы выучить наизусть. И все равно любые слова казались ему похожими на битые стекляшки, больно резали язык, когда он пытался произнести их вслух.
Он развернул машину прямо напротив ступеней главного входа с огромными двойными дверьми, ведущими в Заповедник. Дэйвис выскочил из машины, ринулся вверх по ступеням, миновал двери и ворвался в хорошо освещенный вестибюль. Позади него следовал Протей. Дэйвис пересек покрытый ковром пол, спеша туда, где за столом сидела седовласая матрона с огромными обвисшими грудями.
— Я ищу экономку Солсбери, — сообщил он, даже не переведя дух.
— Считайте, что вы ее нашли, — ответила она, улыбаясь. — Это я и есть. А вы, должно быть, мистер Стэффер Дэйвис. — Она встала, дрожа от возбуждения.
Не будь этой стычки с полпредом в доме Алисы Бантер, Дэйвис пожал бы руку экономки Солсбери, заговорил бы о своих книгах, очаровал бы ее россказнями о том, как пишутся и издаются книги. Отныне это все осталось позади. Сейчас даже мысль о подобном привела бы его в бешенство. Не теряя времени он спросил ее прямо в лоб:
— Эта девушка, Ли. Ну та, которая была моим гидом. Пожалуйста, могу ли я ее увидеть?
— Сожалею, но в данный момент ее здесь нет.
Действие алкоголя прошло, но сейчас он был как пьяный от страха, что она отпросилась, чтобы на день-другой предаться идиллии со своим молодым ангелом с нежной кожей, и, может быть, прямо сейчас они занимаются любовью.
— А ее муж? — спросил Дэйвис. — Мог бы я поговорить с ним?
Женщина недоуменно посмотрела на него:
— Что?
Дэйвиса привела в ярость ее неспособность вникнуть в столь простой вопрос, весьма актуальный для него сию минуту.
— Ее муж, женщина! Я хочу поговорить с ее мужем!
— Не понимаю. — Похоже, она немного испугалась. — У нее нет никакого мужа. Осталось всего лишь шестнадцать крылатых людей. И все они женщины.
Он почувствовал, как у него отвисла челюсть.
Истреблены...
Он закрыл рот и облизал губы сухим и, как ему показалось, потрескавшимся языком. Итак, она знала, что он чувствует! И чтобы спасти его от неприятностей и потери уважения публики, сознательно солгала, чтобы облегчить ему жизнь. Если они оба несвободны, то лучше держаться врозь. И каждый лгал другому. Она-то, правда, знала, как обстоит дело в действительности, а вот он оставался в неведении. С ее стороны это был шаг, направленный на то, чтобы спасти ему карьеру и веру в себя. “К чертовой матери как то, так и другое!” — подумал он.
— Куда же она делась?
Экономка пришла в замешательство.
— Право же, не знаю. Два дня она просидела здесь, в вестибюле. Даже ела тут и спала. Она не отрывала взгляда от дверей, словно кого-то ждала или... — Она оборвала фразу, словно какая-то мысль как молния сверкнула в ее голове. — А затем, час или два тому назад, она ушла и даже не сказала куда.
Женщина все еще говорила, когда он опрометью бросился к дверям и сбежал по ступенькам. Протей ринулся следом, булькая пластиплазмой, и забрался на заднее сиденье как раз перед тем, как Дэйвис врубил гравитационный движок на всю катушку, выжал акселератор и погнал машину по полю напрямик между холмами, не заботясь о том, чтобы выехать на проложенную невдалеке дорогу. За сотню футов от храма гравитационные тарелки отказали, перестав реагировать на изменение расстояния до грунта, и бросили машину вверх. Автомобиль врезался в подножие второго холма и с шумом остановился, грузно плюхнувшись вниз, даже не выпустив полностью резиновый обод. Дэйвис открыл дверь и выбежал.
И едва он ворвался под своды главного зала храма, как послышалось хлопанье крыльев. Ли отделилась от одного из похожих на каплю порталов, проделанных в стенах величественного сооружения. Дверь в подбородке Лика Бога была открыта. Значит, Ли находилась внутри головы идола, выглядывая из его глазниц, поджидая Стэффера Дэйвиса, знаменитого романиста, искателя любви и — тут он выругался и добавил еще одно — глупейшего мужика во всем Альянсе. Но он опоздал на целую секунду со своим приходом, и она улетела, не успев заметить его.
Он повернулся и бросился бежать по гулкому залу, сопровождаемый эхом своих шагов. Затем выскочил на покрытый снегом склон холма, похожего на женскую грудь, оставляя повсюду на свежевыпавшем снеге следы своих ног. Он искал ее, обшаривая взглядом небо.
Летунья удалялась в сторону желтеющих вдали гор.
Он окликнул Ли, но она была слишком далеко и не могла его услышать.
А тут еще и автомобиль вышел из строя. Он мог только бежать.
И он побежал.
А она улетала.
Расстояние между ними увеличивалось.
Перед деревьями девушка опустилась, миновала кромку леса и удалилась из виду.
Он снова закричал, но Ли была на таком расстоянии, что его крик не был услышан.
Он вновь пустился бежать.
Его грудь ныла от боли. Легким не хватало воздуха, он испытывал такое ощущение, будто в них разожгли костер. Дэйвис жадно глотал холодный воздух, его дыхание вырывалось, как пар, со свистом. И все же он еще и еще ускорял свой бег, так как ему казалось, что можно бежать еще быстрее. Он перевалил через гребень холма, на котором возвышался храм, и уже мчался по полю, направляясь к деревьям. Но прошли минуты, прежде чем он добрался до опушки.
Он окликнул девушку по имени.
Она опередила его слишком сильно. Стена деревьев поглощала любые крики. Не было даже эха. Вокруг тихо падал снег, просачиваясь сквозь плотную паутину ветвей и ложась на лесную почву.
Протей следовал сзади.
Куда идти? Пошла ли она напрямую или свернула налево? А может, направо? Он с хрипом продирался вперед, перепрыгивая через поваленные стволы, разгребая ногами вороха опавшей листвы, возвышавшиеся повсюду. Один раз поскользнулся на снегу, упал лицом вниз и ободрал щеку. Так и пролежал какое-то мгновение, ощущая на губах привкус крови и грязи. Затем заставил себя подняться и брести дальше, сознавая, что даже секундная отсрочка может обернуться для него крушением всех надежд.
Он вновь окликнул ее по имени.
Молчание.
Он пустился дальше.
Затем неподалеку раздался крик и вой волков. Крик!
Он остановился и прислушался, наклонив голову, чтобы лучше определить, откуда донесся шум. Раздался второй крик и тут же смялся, словно унесенный вдаль. Звуки приходили откуда-то слева. Он бросился в том направлении. Спустя миг в холодном воздухе прозвучал какой-то стон — и снег осыпался с ветвей, а затем опять все стихло.
Протей неотрывно следовал позади хозяина.
Во тьме впереди вспыхнули два горящих красным светом глаза величиной с грецкие орехи и уставились на Дэйвиса между толстых стволов одетых в желтую листву деревьев. Волк подобрался ближе, замер, изготовившись к прыжку и пристально рассматривая то, что сулило ему добычу. Челюсти хищника были раскрыты, с клыков на мерзлую землю капала слюна. Он глухо рычал, оскалив зубы.
Протей выпустил свое оружие, испускающее вибрационные лучи. Темнота взорвалась от голубого пламени.
Волк встал на задние лапы, покружился немного и рухнул мордой в снег. Кровь выступила из его располосованного тела, окрасив снежную белизну.
Дэйвис перешагнул через труп и двинулся дальше.
— Пожалуйста! — молил он. — Дай ей остаться в живых!..
Глава 4
Снег повалил еще сильнее, просачиваясь сквозь деревья там, где листва была сорвана неустанными руками осени; снежинки налипали на ресницы Дэйвиса, и ему приходилось непрестанно тереть глаза, чтобы лучше видеть.
Впереди послышалось завывание, низкое, исходящее из самых глубин зверя, под стать глухим порывам ветра.
Он вскарабкался на груду камней, преодолел ее, споткнулся о небольшой ствол упавшего дерева, невидимого под снегом и опавшими листьями, и наконец выбрался на открытое место, где и лежала Ли, распростершись на земле и прислонившись головой к стволу дерева. Вокруг нее кружил волк, оскалив зубы и рыча время от времени.
На ее запястье виднелись следы зубов там, где зверь куснул для начала, по руке струилась кровь.
Дэйвис крикнул, чтобы привлечь внимание волка. Зверь отвернулся от девушки и стал пристально разглядывать новую жертву горящими, как уголь, глазами; пасть хищника оскалилась так, что стали видны розовые десны. Дэйвис вновь закричал на волка; его крик разбился на ряд одиночных несвязных звуков. Хищник взглянул на него, зарычал и вновь оскалил свои сильные челюсти, обнажив желтоватые клыки, затем повернулся к девушке и начал подбираться к ее горлу.
Дэйвис схватил пригоршню листьев вперемешку со снегом и запустил липкий ком в зверя. Комок угодил волку в бок — и зверь снова повернулся к Дэйвису, отступая от девушки и готовясь к прыжку. Затем прыгнул...
Протей выстрелил в животное, полыхнув вибролучом, и накрыл зверя еще в воздухе в момент прыжка. К ногам Дэйвиса рухнул уже обуглившийся труп с застывшей в предсмертном оскале пастью.
— Уходи! — простонала Ли, пытаясь встать, чтобы убежать от Дэйвиса.
— Я не женат! — выпалил он. — Во всяком случае, ни на ком, кроме тебя.
Впереди послышалось завывание, низкое, исходящее из самых глубин зверя, под стать глухим порывам ветра.
Он вскарабкался на груду камней, преодолел ее, споткнулся о небольшой ствол упавшего дерева, невидимого под снегом и опавшими листьями, и наконец выбрался на открытое место, где и лежала Ли, распростершись на земле и прислонившись головой к стволу дерева. Вокруг нее кружил волк, оскалив зубы и рыча время от времени.
На ее запястье виднелись следы зубов там, где зверь куснул для начала, по руке струилась кровь.
Дэйвис крикнул, чтобы привлечь внимание волка. Зверь отвернулся от девушки и стал пристально разглядывать новую жертву горящими, как уголь, глазами; пасть хищника оскалилась так, что стали видны розовые десны. Дэйвис вновь закричал на волка; его крик разбился на ряд одиночных несвязных звуков. Хищник взглянул на него, зарычал и вновь оскалил свои сильные челюсти, обнажив желтоватые клыки, затем повернулся к девушке и начал подбираться к ее горлу.
Дэйвис схватил пригоршню листьев вперемешку со снегом и запустил липкий ком в зверя. Комок угодил волку в бок — и зверь снова повернулся к Дэйвису, отступая от девушки и готовясь к прыжку. Затем прыгнул...
Протей выстрелил в животное, полыхнув вибролучом, и накрыл зверя еще в воздухе в момент прыжка. К ногам Дэйвиса рухнул уже обуглившийся труп с застывшей в предсмертном оскале пастью.
— Уходи! — простонала Ли, пытаясь встать, чтобы убежать от Дэйвиса.
— Я не женат! — выпалил он. — Во всяком случае, ни на ком, кроме тебя.