Страница:
Как видим, порой даже духовенство способно идти на поводу у верований прихожан, переступая при этом евангельские и святоотеческие заповеди[160].
В древнерусских и сербских Требниках была молитва, надписанная «Молитва егда в человеке вода запрется» или «Молитва от запора воды человеку»[161]. Один соловецкий лечебник содержал в себе заговор — «Како еще кровь умолвити, чтобы перестала»[162]. В русском Требнике была «Молитва егда начнет жена дитя родити не борзо», звучавшая так: «Иже обрет Исус Христос со Иоаном Богословцом жену ражающу не может родити. И рече Господь наш Иоану Богослову: гряди Иоане рцы ей в правое ухо: от Бога рождающис выйди, младенче Христов, Христос тя зовет. Помяни Господи сыны едемские во дни Иерусалимовы глаголющая истощайте истощайте до основания земли»[163]. Была в требниках и молитва «на закрутку»…[164]
В древности подобных молитв-заклинаний в церковном обиходе было немало. Но постепенно, по мере роста богословского образования духовенства, они исчезают из церковных книг.
Впрочем, есть одно небезынтересное исключение. Именно в поздних, в печатных требниках появились ранее не включавшиеся в офицальные церковные книги апокрифические молитва и заклинание. По определению литургиста А. Алмазова, «заклинание, в противоположность молитве — есть обращение совершителя, или точнее, его требование, адресованное уже не к подателю блага — Богу, а к источнику и виновнику того зла или бедствия, к устранению которого направляется данное заклинание»[165]. Заклинатель декларирует свою связь с Богом, который полагается страшным для тех существ, к которым обращено заклинание. Итак, молитва просит у Богу блага для себя и для других, в то время как заклинание есть ходатайство, несущее неприятности виновникам зла. Важной чертой заклинания является и то, что «ввиду своего обращения к виновнику зла заклинание, очевидно, понимает этого виновника существом личным, разумным и свободным, а сверх того и могущественным, — более сравнительно с человеком, но с подчинением могуществу и силе Бога»[166]. «При указанном усвоении демону особенного могущества, последнее суеверными представителями невежественной части христианского общества иногда стало распространяться до чрезвычайных пределов, настолько, что демон понимался не только источником зла, действующим по своей инициативе, но действующим и по желанию человека»[167].
Итак, «под именем апокрифической заклинательной формулы нужно разуметь всякое заклинание (безразлично, направлено оно к благу или ко вреду человека) которое усвояет демону власть и могущество в большей степени, чем это допустимо по учению христианскому» [168] — в отличие от заговора, в котором речь идет о технико-магическом воздействии на сам предмет, а не на владеющую им бесовскую силу. «Если в молитве и заклинании положительный результат считается возможным от содействия высшего существа, то в заговоре он усвояется исключительно желанию, воле и требованию самого совершителя заговора»[169].
И вот заклинание из, увы, церковного Требника: «Заклинаю вас червие, гусеницы, мыши, мухи, мравие Богом Отцом Безначальным и Сыном Его Собезначальным и Единосущным, и Духом Его Пресвятым. Заклинаю Вас вочеловечением единородного Сына Божия, еще страстию же Его спасительною…» (Чин бываемый на нивах или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов).
Почему бы прямо и просто не обратиться к Творцу всяческих? Почему не сказать просто: «Господи, по беззакониям нашим и по воле Твоей святой нашли на нас сии бедствия, но не воздаждь нам по грехом и, аще возможно, минуй нас Твоей праведной и любящей карой»? Зачем еще обращаться в бездушным и примитивнейшим тварям, делая при этом вид, будто они разбираются в тонкостях церковного учения и знают, что такое «вочеловечение единородного Сына»?
Более того — это заклинание сопровождалось еще более странным: «Аще же преслушаете мене и преступите клятву, еюже заклинах вас, не имате ко мне смиренному и малейшему Трифону, но к Богу Авраама и Исаака и Иакова, грядущему судити живым и мертвым. Тем же, якоже предрех вам, идите на дивыя горы, на безплодныя древа. Аще не послушаете мене, молити имам Человеколюбца Бога еже послати ангела Своего, иже над зверьми, и железом и свинцом свяжет вас и убиет, зане клятв и молитв мене „смиренного“ отвергостеся Трифона; но и птицы, посылаемые моею молитвою, да снедят вас. Еще заклинаю вас великим именем, на камне написанном и не носившем, но разшедшемся, яко воск от лица огня, изыдите от мест наших» (Чин бываемый на нивах или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов. Заклинание св. мученика Трифона)[170].
Что это за «ангел иже над зверьми»? Почему ангел действует «железом и свинцом»? Зачем упоминать о некиих таинственно-неизреченных именах, если Христос уже открыл имя Божие человекам (см.: Ин. 17,6) и если уже нет иного спасительного имени под небесами, кроме имени Иисуса Христа (см.: Деян. 4,12)?
Происхождение этого заклинания из мира апокрифов — несомненно: «И теперь в греческом Евхологии (а отсюда и в русском Требнике) имеются молитвы, исходное начало которых только и можно находить в ряду молитв собственно апокрифических»[171]. Однако этого заклинания нет у старообрядцев, и ссылки на него используется ими как повод для нападок на никониан и их новизны[172]. Не было его и в «Большом требнике» киевского митрополита Петра Могилы (который вообще-то содержит — в отличие от современных чинопоследований — немалое число упоминаний о вреде от чародеев[173]). В рукописных экземплярах русского Требника она неизвестна; в печатный требник она вошла только с 1677 года. В греческих и западневропейских сборниках она известна и ранее — но именно в составе апокрифических народных сборников, и никогда не в церквных евхологиях (требниках). По выводу А. Алмазова, эта молитва не входила в церковные сборники молитв до XVII века[174].
Стоит заметить, что в современных изданиях Требника эти заклинания, непродуманно заимствованные из околоцерковной письменности в собственно церковную книгу уже снова устранены.
Это вполне уместное вмешательство цензуры: ведь в целом церковная традиция (и прежде всего — богословие) призывала относиться к вере в «порчу» как к суеверию.
Я раскрыл несколько книг, дающих практические советы священникам[175] — но нигде я не нашел упоминаний о «порче» и рекомендаций о том, как священник должен ее «снимать» и как он должен защищать свою паству от чародейств. В них говорится о том, как священник должен защищать своих прихожан от веры в действенность чародейства: «Бороться с русалками и языческими обрядами, если они не имеют безнравственного характера, малоплодоносное дело. Нужно бороться с предрассудками и суевериями наиболее жизненно вредными, особенно родящими вражду: сглаз, знахарские способы лечения»[176].
Народные представления действительно в центр религиозной жизни ставят борьбу «белой» и «черной» магий. А церковное богословие поступает совершенно недемократично и к голосу народа в этом вопросе все же не прислушивается[177]. Почему?
Дело в том, что если принять эту народную веру всерьез, то придется приписать колдунам немалую силу. И тогда в сердце поселится страх. Тогда надо будет опасаться колдунов и бояться «порчи». А это будет означать утрату Евангелия — Благой, радостной вести о Спасителе.
Страх перед колдовством может довести и до прямых преступлений. Колдовство столь страшно для ищущих его, что они прямо призывают к убийствам: «Уже после войны, когда я с Полюшкой блаженной беседовал, то прямо спросил ее: „Скажи мне, а что, если убить колдуна?!“. Она сразу мне ответила: „за колдуна — золотой венец от Господа!“[178]. Причем кандидата на убийство можно определить самому по такому, например, критерию: «Если кто-то сам ворожит или приколдовывает, то сам же первым делом и будет непременно отрицать существование магии и колдовства. И это — первый признак!»[179]. По этому критерию надо было бы христианам казнить апостола Павла, учившего не бояться никакой магии и не считаться с нею, ибо «идол в мире есть ничто» (1 Кор. 8, 4).
Что ж, попробуем более спокойно посмотреть на «порчу». Это вопрос о том, каким может быть влияние языческой магии на жизнь христианина, который сам к этой магии не обращается и придерживается христианских принципов.
При рассмотрении любого духовно-богословского вопроса для православного христианина естественно обращаться прежде всего к Писанию, к слову Божию, затем к свидетельствам церковного предания.
Слова «порча» и «сглаз» отсутствуют в Библии. В греческом тексте Нового Завета встречаются слова magia и magon (в русском переводе — «волхвование» и «волхв» [Деян. 8, 9; 8,11; 13, 6 — 8; Мф. 2,1,7,16]). Посмотрите эти места, и увидите, что из них никак не следует призыв «Бойтесь колдунов!». Маги бессильны навредить чем-либо христианам.
Есть в Евангелии выражение, которое можно было бы воспринять как указание на «дурной глаз»: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство» (Мк. 7,21-22). Завистливое око — Nf qalmoj ponhr?ai. Буквально — дурной, лукавый глаз. Но в святоотеческих толкованиях это выражение воспринимается иначе, чем в просторечии: «Под „лукавым оком« [Господь] разумеет или зависть, или распутство: потому что и завистливый бросает на завидуемого обыкновенно лукавый и язвительный взгляд, и развратный, засматриваясь своими очами, стремится к делу лукавому“[180].
Есть восклицание апостола Павла: «О несмысленные галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине?» (Гал. 3, 1). Латинское слово fascinavit, равно как и греческое ebaskanen, употребленное в Гал. 3.1 («О несмысленные галаты! кто прельстил вас не покоряться истине») может означать испортил, сглазил. Но почему же тогда ап. Павел к таким людям не со святой водой приходит, а с проповедью и увещанием? От порчи слова и аргументы не спасают… Значит, то прельщение, о котором упоминает апостол, есть прельщение обманным словом, а не колдовскими чарами.
Некоторые современные переводчики предпочитают видеть здесь именно магию «В переводе „Благая весть“ это звучит так: „О неразумные галаты! Кто-то околдовал вас, хотя на ваших глазах было объявлено, что Христос умер на кресте“. А в переводе Кузнецовой еще хуже: „Галаты, глупцы, кто вас сглазил?! Вы же, казалось, собственными глазами видели распятого Христа, когда внимали моей Вести!“. По этому поводу официальный церковный журнал говорит, что «Богословская нечуткость авторов новых функциональных переводов дает о себе знать на каждом шагу. Не хотят ли сказать авторы новых переводов, что Апостол Павел верил в колдовство или сглаз? В греческом оригинале здесь стоит слово ebaskanen (аорист от глагола baskainw), которое в данном контексте могло бы означать скорее соблазнил, ввел в заблуждение , чем сглазил или околдовал »[181].
Еще есть в новозаветном греческом языке слово farmakon, которое может быть переведено на славянский как «порча»[182]. Оно один раз встречается у апостола Павла (перечисление восемнадцати грехов, которые делают невозможным наследование Царства Небесного [Гал. 5, 19 — 21]). Понятно, что любое колдовство есть грех хотя бы потому, что обращает ум колдуна не к Богу, не ко Христу. А тот, чье сердце не со Христом, не может быть введен в Царство Христово… Но нигде ап. Павел не говорит о том, что колдовство может причинить вред другим людям.
И пять раз farmakon встречается в Откровении Иоанна Богослова.
Откр. 9, 20 — 21: «Прочие же люди, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и „идолам“. И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем».
Откр. 21, 8: «Боязливых же и неверных… и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою».
Откр. (22,15) говорит, что вне Града Божия будут «чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду».
Как видим, Писание упоминает о чародействе лишь как об одной из разновидностей тяжких грехов. Занятия чародейством — то, что вредит самому грешнику, но не то, что приносит беду тем, с кем этот несчастный грешник находится во вражде. Ничто в Писании не дает нам оснований считать, что колдовской грех соседа может повлиять на христианина.
Только Откр. (18, 23) предполагает, что от волшебства может быть вред другим. В этом стихе говорится о действии духа заблуждения и обмана, исходящем от Вавилона: «волшебством твоим введены в заблуждение все народы». Однако вспомним, что слово farmakon лишь вторичным своим значением имеет «волшебство». Первичное его значение — отравление, яд. Вавилон отравляет окружающие народы. Чем? Скажем ли на языке магии: мол, колдовскими чарами вавилонские колдуны подчиняют себе волю и умы окружающих людей? Скажем ли на современном жаргоне: Вавилон «зомбирует» их сознание? Или речь идет об отраве идеологической, о лжи, распространяемой из мировой столицы? Именно в последнем смысле понимает это место «Толковая Библия»: вина Вавилона «в волшебстве, то есть в его развращающей политике»[183].
Слово «чародеи» есть в славянском переводе Писания (2 Тим. 3, 13): «Лукавии же человецы и чародее преуспеют на горшее, прельщающе и прельщаеми». Русский текст говорит о «злых людях и обманщиках». Греческое gohteV может означать и колдунов, и шарлатанов. Латинский перевод говорит о seductores — «соблазнителях». Важно отметить, что как для апостола Павла, так и для его переводчиков опасность «чародеев» состоит не в том, что они «вредительствуют», а в том, что они вводят в заблуждение, соблазняют, прельщают. Поэтому вполне обоснованно свт. Феофан поясняет, что под чародеями славянского перевода «должно разуметь не волхвов и магов, а лица, очаровывающие представлением лжи красною и увлекающие в след ее… Лукавии человецы и чародеи будет посему: лукавые и обольстительные проповедники лжи»[184]. «Чародейство» опасно не своим «колдовским» наполнением, а тем, что оно несет с собой обман и прельщение.
Так что нигде в апостольских текстах нет призывов бояться силы языческой магии. И даже на страницах Ветхого Завета мы не видим магической власти языческих жрецов над Израилем. Например, мы видим, что Сатана испросил у Бога дозволения коснуться болезнью и горем Иова, но мы не видим, чтобы он это сделал через посредство языческого жреца или колдуна.
В новозаветные же времена о всех «порчах», «насланных болезнях» и «наговоренных продуктах» апостол Павел ясно сказал любителям «бабьих басен»: «Идол в мире ничто» (1 Кор. 8, 4). Участники сплетен про «порчу» должны сделать выбор: или для них вместе с ап. Павлом «идол есть ничто», или же для них сам апостол Павел есть ничто. Не стоит искать встречи с идолами. Нельзя соучаствовать в языческих молениях и церемониях. Но если язычник («колдун») что-то подложит мне в холодильник или в сумку или под порог — от этого не может произойти никакого духовного вреда для меня.
Итак, Писание не дает оснований для того, чтобы жить под страхом «порчи». В мире Библии немыслимы события, подобные следующему: «Одна женщина работала кладовщицей. И как-то одна сотрудница попросила ее подписать ей фиктивный документ, что учреждение якобы получило столько-то пищевого масла, а после этого масло потихоньку списать. Кладовщица была женщиной честной и на такой подлог не согласилась. Тогда сотрудница с угрозой ей сказала: „Ты у меня это масло всю жизнь будешь помнить“. После этого она сама или через чародеев навела колдовство, порчу на кладовщицу и дочь ее. Кладовщица заболела эпилепсией. И как-то ранней зимой она пошла на реку, лед под ней проломился, и она утонула. Дочь ее тоже стали преследовать бесы, она перенесла в жизни много несчастий и наконец пришла к священнику на отчитку, чтобы избавиться от действия колдовства»[185]. В этом мире нет Бога, но есть только бесы и их служители. И Бог столь бессилен, что не может избавить от колдовской мести человека, поступившего по совести и закону. И в таком мире жить поистине страшно.
Теперь обратимся к свидетельству Предания. Достовернейший голос Предания — это вероучительные определения Вселенских Соборов. Но ни в догматических определениях Вселенских соборов, ни в изложениях веры и вероучительных книгах нашей Церкви, ни даже в катехизисах и «Законах Божиих» — нигде в качестве части православного вероучения не именуется вера в «порчу» и в угрозу, устремляющуюся к нам со стороны языческих практиков.
Несомненно, что падшие духи могут входить в души и жизнь людей, сознательно к ним обращающихся. Несомненно, что христианин (крещеный человек), обратившийся к оккультному миру за каким-либо чудом, рискует получить «обслуживание по полной программе» — вплоть до одержимости. Спорен вопрос о границах влияния падших духов на жизнь нехристиан, если последние прямо к ним не взывают. Неясен вопрос о том, может ли один язычник магическим путем воздействовать на жизнь и здоровье другого язычника. Но если предположить, что по просьбе неких язычников падшие духи смогут контролировать жизнь и здоровье христианина, то встает вопрос — от чего же нас защитил и спас Христос? Богатства и земной власти Своим ученикам Он не дал. И вот оказывается, что на частицу Его тела, на церковную частицу (даже на «божественную больную») любая знахарка может наслать любую напасть… Утверждающие, что такая власть у язычников есть, просто хулят Христа.
Богословие — наука практическая. Помимо теоретических выкладок, я предложу для пастырского обсуждения очень простой вопрос. В московском Музее искусства народов Востока открылась «школа магии». Один из ее уроков описывается в газете «Мегаполис-экспресс»[186]. По уверению оккультистки, некий «Учитель», в Москве «исполняющий поручения своих зарубежных коллег», «совершил надо мной обряд раскрещения». Раскрещенная ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу своего умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти…
В древнерусских и сербских Требниках была молитва, надписанная «Молитва егда в человеке вода запрется» или «Молитва от запора воды человеку»[161]. Один соловецкий лечебник содержал в себе заговор — «Како еще кровь умолвити, чтобы перестала»[162]. В русском Требнике была «Молитва егда начнет жена дитя родити не борзо», звучавшая так: «Иже обрет Исус Христос со Иоаном Богословцом жену ражающу не может родити. И рече Господь наш Иоану Богослову: гряди Иоане рцы ей в правое ухо: от Бога рождающис выйди, младенче Христов, Христос тя зовет. Помяни Господи сыны едемские во дни Иерусалимовы глаголющая истощайте истощайте до основания земли»[163]. Была в требниках и молитва «на закрутку»…[164]
В древности подобных молитв-заклинаний в церковном обиходе было немало. Но постепенно, по мере роста богословского образования духовенства, они исчезают из церковных книг.
Впрочем, есть одно небезынтересное исключение. Именно в поздних, в печатных требниках появились ранее не включавшиеся в офицальные церковные книги апокрифические молитва и заклинание. По определению литургиста А. Алмазова, «заклинание, в противоположность молитве — есть обращение совершителя, или точнее, его требование, адресованное уже не к подателю блага — Богу, а к источнику и виновнику того зла или бедствия, к устранению которого направляется данное заклинание»[165]. Заклинатель декларирует свою связь с Богом, который полагается страшным для тех существ, к которым обращено заклинание. Итак, молитва просит у Богу блага для себя и для других, в то время как заклинание есть ходатайство, несущее неприятности виновникам зла. Важной чертой заклинания является и то, что «ввиду своего обращения к виновнику зла заклинание, очевидно, понимает этого виновника существом личным, разумным и свободным, а сверх того и могущественным, — более сравнительно с человеком, но с подчинением могуществу и силе Бога»[166]. «При указанном усвоении демону особенного могущества, последнее суеверными представителями невежественной части христианского общества иногда стало распространяться до чрезвычайных пределов, настолько, что демон понимался не только источником зла, действующим по своей инициативе, но действующим и по желанию человека»[167].
Итак, «под именем апокрифической заклинательной формулы нужно разуметь всякое заклинание (безразлично, направлено оно к благу или ко вреду человека) которое усвояет демону власть и могущество в большей степени, чем это допустимо по учению христианскому» [168] — в отличие от заговора, в котором речь идет о технико-магическом воздействии на сам предмет, а не на владеющую им бесовскую силу. «Если в молитве и заклинании положительный результат считается возможным от содействия высшего существа, то в заговоре он усвояется исключительно желанию, воле и требованию самого совершителя заговора»[169].
И вот заклинание из, увы, церковного Требника: «Заклинаю вас червие, гусеницы, мыши, мухи, мравие Богом Отцом Безначальным и Сыном Его Собезначальным и Единосущным, и Духом Его Пресвятым. Заклинаю Вас вочеловечением единородного Сына Божия, еще страстию же Его спасительною…» (Чин бываемый на нивах или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов).
Почему бы прямо и просто не обратиться к Творцу всяческих? Почему не сказать просто: «Господи, по беззакониям нашим и по воле Твоей святой нашли на нас сии бедствия, но не воздаждь нам по грехом и, аще возможно, минуй нас Твоей праведной и любящей карой»? Зачем еще обращаться в бездушным и примитивнейшим тварям, делая при этом вид, будто они разбираются в тонкостях церковного учения и знают, что такое «вочеловечение единородного Сына»?
Более того — это заклинание сопровождалось еще более странным: «Аще же преслушаете мене и преступите клятву, еюже заклинах вас, не имате ко мне смиренному и малейшему Трифону, но к Богу Авраама и Исаака и Иакова, грядущему судити живым и мертвым. Тем же, якоже предрех вам, идите на дивыя горы, на безплодныя древа. Аще не послушаете мене, молити имам Человеколюбца Бога еже послати ангела Своего, иже над зверьми, и железом и свинцом свяжет вас и убиет, зане клятв и молитв мене „смиренного“ отвергостеся Трифона; но и птицы, посылаемые моею молитвою, да снедят вас. Еще заклинаю вас великим именем, на камне написанном и не носившем, но разшедшемся, яко воск от лица огня, изыдите от мест наших» (Чин бываемый на нивах или винограде или вертограде, аще случится вредитися от гадов или иных видов. Заклинание св. мученика Трифона)[170].
Что это за «ангел иже над зверьми»? Почему ангел действует «железом и свинцом»? Зачем упоминать о некиих таинственно-неизреченных именах, если Христос уже открыл имя Божие человекам (см.: Ин. 17,6) и если уже нет иного спасительного имени под небесами, кроме имени Иисуса Христа (см.: Деян. 4,12)?
Происхождение этого заклинания из мира апокрифов — несомненно: «И теперь в греческом Евхологии (а отсюда и в русском Требнике) имеются молитвы, исходное начало которых только и можно находить в ряду молитв собственно апокрифических»[171]. Однако этого заклинания нет у старообрядцев, и ссылки на него используется ими как повод для нападок на никониан и их новизны[172]. Не было его и в «Большом требнике» киевского митрополита Петра Могилы (который вообще-то содержит — в отличие от современных чинопоследований — немалое число упоминаний о вреде от чародеев[173]). В рукописных экземплярах русского Требника она неизвестна; в печатный требник она вошла только с 1677 года. В греческих и западневропейских сборниках она известна и ранее — но именно в составе апокрифических народных сборников, и никогда не в церквных евхологиях (требниках). По выводу А. Алмазова, эта молитва не входила в церковные сборники молитв до XVII века[174].
Стоит заметить, что в современных изданиях Требника эти заклинания, непродуманно заимствованные из околоцерковной письменности в собственно церковную книгу уже снова устранены.
Это вполне уместное вмешательство цензуры: ведь в целом церковная традиция (и прежде всего — богословие) призывала относиться к вере в «порчу» как к суеверию.
Я раскрыл несколько книг, дающих практические советы священникам[175] — но нигде я не нашел упоминаний о «порче» и рекомендаций о том, как священник должен ее «снимать» и как он должен защищать свою паству от чародейств. В них говорится о том, как священник должен защищать своих прихожан от веры в действенность чародейства: «Бороться с русалками и языческими обрядами, если они не имеют безнравственного характера, малоплодоносное дело. Нужно бороться с предрассудками и суевериями наиболее жизненно вредными, особенно родящими вражду: сглаз, знахарские способы лечения»[176].
Народные представления действительно в центр религиозной жизни ставят борьбу «белой» и «черной» магий. А церковное богословие поступает совершенно недемократично и к голосу народа в этом вопросе все же не прислушивается[177]. Почему?
Дело в том, что если принять эту народную веру всерьез, то придется приписать колдунам немалую силу. И тогда в сердце поселится страх. Тогда надо будет опасаться колдунов и бояться «порчи». А это будет означать утрату Евангелия — Благой, радостной вести о Спасителе.
Страх перед колдовством может довести и до прямых преступлений. Колдовство столь страшно для ищущих его, что они прямо призывают к убийствам: «Уже после войны, когда я с Полюшкой блаженной беседовал, то прямо спросил ее: „Скажи мне, а что, если убить колдуна?!“. Она сразу мне ответила: „за колдуна — золотой венец от Господа!“[178]. Причем кандидата на убийство можно определить самому по такому, например, критерию: «Если кто-то сам ворожит или приколдовывает, то сам же первым делом и будет непременно отрицать существование магии и колдовства. И это — первый признак!»[179]. По этому критерию надо было бы христианам казнить апостола Павла, учившего не бояться никакой магии и не считаться с нею, ибо «идол в мире есть ничто» (1 Кор. 8, 4).
Что ж, попробуем более спокойно посмотреть на «порчу». Это вопрос о том, каким может быть влияние языческой магии на жизнь христианина, который сам к этой магии не обращается и придерживается христианских принципов.
При рассмотрении любого духовно-богословского вопроса для православного христианина естественно обращаться прежде всего к Писанию, к слову Божию, затем к свидетельствам церковного предания.
Слова «порча» и «сглаз» отсутствуют в Библии. В греческом тексте Нового Завета встречаются слова magia и magon (в русском переводе — «волхвование» и «волхв» [Деян. 8, 9; 8,11; 13, 6 — 8; Мф. 2,1,7,16]). Посмотрите эти места, и увидите, что из них никак не следует призыв «Бойтесь колдунов!». Маги бессильны навредить чем-либо христианам.
Есть в Евангелии выражение, которое можно было бы воспринять как указание на «дурной глаз»: «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство» (Мк. 7,21-22). Завистливое око — Nf qalmoj ponhr?ai. Буквально — дурной, лукавый глаз. Но в святоотеческих толкованиях это выражение воспринимается иначе, чем в просторечии: «Под „лукавым оком« [Господь] разумеет или зависть, или распутство: потому что и завистливый бросает на завидуемого обыкновенно лукавый и язвительный взгляд, и развратный, засматриваясь своими очами, стремится к делу лукавому“[180].
Есть восклицание апостола Павла: «О несмысленные галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине?» (Гал. 3, 1). Латинское слово fascinavit, равно как и греческое ebaskanen, употребленное в Гал. 3.1 («О несмысленные галаты! кто прельстил вас не покоряться истине») может означать испортил, сглазил. Но почему же тогда ап. Павел к таким людям не со святой водой приходит, а с проповедью и увещанием? От порчи слова и аргументы не спасают… Значит, то прельщение, о котором упоминает апостол, есть прельщение обманным словом, а не колдовскими чарами.
Некоторые современные переводчики предпочитают видеть здесь именно магию «В переводе „Благая весть“ это звучит так: „О неразумные галаты! Кто-то околдовал вас, хотя на ваших глазах было объявлено, что Христос умер на кресте“. А в переводе Кузнецовой еще хуже: „Галаты, глупцы, кто вас сглазил?! Вы же, казалось, собственными глазами видели распятого Христа, когда внимали моей Вести!“. По этому поводу официальный церковный журнал говорит, что «Богословская нечуткость авторов новых функциональных переводов дает о себе знать на каждом шагу. Не хотят ли сказать авторы новых переводов, что Апостол Павел верил в колдовство или сглаз? В греческом оригинале здесь стоит слово ebaskanen (аорист от глагола baskainw), которое в данном контексте могло бы означать скорее соблазнил, ввел в заблуждение , чем сглазил или околдовал »[181].
Еще есть в новозаветном греческом языке слово farmakon, которое может быть переведено на славянский как «порча»[182]. Оно один раз встречается у апостола Павла (перечисление восемнадцати грехов, которые делают невозможным наследование Царства Небесного [Гал. 5, 19 — 21]). Понятно, что любое колдовство есть грех хотя бы потому, что обращает ум колдуна не к Богу, не ко Христу. А тот, чье сердце не со Христом, не может быть введен в Царство Христово… Но нигде ап. Павел не говорит о том, что колдовство может причинить вред другим людям.
И пять раз farmakon встречается в Откровении Иоанна Богослова.
Откр. 9, 20 — 21: «Прочие же люди, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и „идолам“. И не раскаялись они в убийствах своих, ни в чародействах своих, ни в блудодеянии своем, ни в воровстве своем».
Откр. 21, 8: «Боязливых же и неверных… и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою».
Откр. (22,15) говорит, что вне Града Божия будут «чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду».
Как видим, Писание упоминает о чародействе лишь как об одной из разновидностей тяжких грехов. Занятия чародейством — то, что вредит самому грешнику, но не то, что приносит беду тем, с кем этот несчастный грешник находится во вражде. Ничто в Писании не дает нам оснований считать, что колдовской грех соседа может повлиять на христианина.
Только Откр. (18, 23) предполагает, что от волшебства может быть вред другим. В этом стихе говорится о действии духа заблуждения и обмана, исходящем от Вавилона: «волшебством твоим введены в заблуждение все народы». Однако вспомним, что слово farmakon лишь вторичным своим значением имеет «волшебство». Первичное его значение — отравление, яд. Вавилон отравляет окружающие народы. Чем? Скажем ли на языке магии: мол, колдовскими чарами вавилонские колдуны подчиняют себе волю и умы окружающих людей? Скажем ли на современном жаргоне: Вавилон «зомбирует» их сознание? Или речь идет об отраве идеологической, о лжи, распространяемой из мировой столицы? Именно в последнем смысле понимает это место «Толковая Библия»: вина Вавилона «в волшебстве, то есть в его развращающей политике»[183].
Слово «чародеи» есть в славянском переводе Писания (2 Тим. 3, 13): «Лукавии же человецы и чародее преуспеют на горшее, прельщающе и прельщаеми». Русский текст говорит о «злых людях и обманщиках». Греческое gohteV может означать и колдунов, и шарлатанов. Латинский перевод говорит о seductores — «соблазнителях». Важно отметить, что как для апостола Павла, так и для его переводчиков опасность «чародеев» состоит не в том, что они «вредительствуют», а в том, что они вводят в заблуждение, соблазняют, прельщают. Поэтому вполне обоснованно свт. Феофан поясняет, что под чародеями славянского перевода «должно разуметь не волхвов и магов, а лица, очаровывающие представлением лжи красною и увлекающие в след ее… Лукавии человецы и чародеи будет посему: лукавые и обольстительные проповедники лжи»[184]. «Чародейство» опасно не своим «колдовским» наполнением, а тем, что оно несет с собой обман и прельщение.
Так что нигде в апостольских текстах нет призывов бояться силы языческой магии. И даже на страницах Ветхого Завета мы не видим магической власти языческих жрецов над Израилем. Например, мы видим, что Сатана испросил у Бога дозволения коснуться болезнью и горем Иова, но мы не видим, чтобы он это сделал через посредство языческого жреца или колдуна.
В новозаветные же времена о всех «порчах», «насланных болезнях» и «наговоренных продуктах» апостол Павел ясно сказал любителям «бабьих басен»: «Идол в мире ничто» (1 Кор. 8, 4). Участники сплетен про «порчу» должны сделать выбор: или для них вместе с ап. Павлом «идол есть ничто», или же для них сам апостол Павел есть ничто. Не стоит искать встречи с идолами. Нельзя соучаствовать в языческих молениях и церемониях. Но если язычник («колдун») что-то подложит мне в холодильник или в сумку или под порог — от этого не может произойти никакого духовного вреда для меня.
Итак, Писание не дает оснований для того, чтобы жить под страхом «порчи». В мире Библии немыслимы события, подобные следующему: «Одна женщина работала кладовщицей. И как-то одна сотрудница попросила ее подписать ей фиктивный документ, что учреждение якобы получило столько-то пищевого масла, а после этого масло потихоньку списать. Кладовщица была женщиной честной и на такой подлог не согласилась. Тогда сотрудница с угрозой ей сказала: „Ты у меня это масло всю жизнь будешь помнить“. После этого она сама или через чародеев навела колдовство, порчу на кладовщицу и дочь ее. Кладовщица заболела эпилепсией. И как-то ранней зимой она пошла на реку, лед под ней проломился, и она утонула. Дочь ее тоже стали преследовать бесы, она перенесла в жизни много несчастий и наконец пришла к священнику на отчитку, чтобы избавиться от действия колдовства»[185]. В этом мире нет Бога, но есть только бесы и их служители. И Бог столь бессилен, что не может избавить от колдовской мести человека, поступившего по совести и закону. И в таком мире жить поистине страшно.
Теперь обратимся к свидетельству Предания. Достовернейший голос Предания — это вероучительные определения Вселенских Соборов. Но ни в догматических определениях Вселенских соборов, ни в изложениях веры и вероучительных книгах нашей Церкви, ни даже в катехизисах и «Законах Божиих» — нигде в качестве части православного вероучения не именуется вера в «порчу» и в угрозу, устремляющуюся к нам со стороны языческих практиков.
Несомненно, что падшие духи могут входить в души и жизнь людей, сознательно к ним обращающихся. Несомненно, что христианин (крещеный человек), обратившийся к оккультному миру за каким-либо чудом, рискует получить «обслуживание по полной программе» — вплоть до одержимости. Спорен вопрос о границах влияния падших духов на жизнь нехристиан, если последние прямо к ним не взывают. Неясен вопрос о том, может ли один язычник магическим путем воздействовать на жизнь и здоровье другого язычника. Но если предположить, что по просьбе неких язычников падшие духи смогут контролировать жизнь и здоровье христианина, то встает вопрос — от чего же нас защитил и спас Христос? Богатства и земной власти Своим ученикам Он не дал. И вот оказывается, что на частицу Его тела, на церковную частицу (даже на «божественную больную») любая знахарка может наслать любую напасть… Утверждающие, что такая власть у язычников есть, просто хулят Христа.
Богословие — наука практическая. Помимо теоретических выкладок, я предложу для пастырского обсуждения очень простой вопрос. В московском Музее искусства народов Востока открылась «школа магии». Один из ее уроков описывается в газете «Мегаполис-экспресс»[186]. По уверению оккультистки, некий «Учитель», в Москве «исполняющий поручения своих зарубежных коллег», «совершил надо мной обряд раскрещения». Раскрещенная ученица, научившись оккультной практике, затем якобы смогла материализовать душу своего умершего мужа и даже зачала от него через два года после его смерти…