Страница:
— Я сделаю все, что необходимо, — говорит он сыну, приказав ему зажать в кулак кристалл ширала и закрыть глаза на то время, пока он будет вспоминать его мать. — Закрой глаза и представь ее…
Он говорил, исподволь между слов передавая ему свои мысли, и уже мог различить вычерчивающийся в сознании Дугала сперва на поверхности, а затем проникающий все глубже и глубже сквозь пульсирующие, напряженные защитные поля образ, подобный тому, что он только что вызвал в своем сознании.
— Ее смех был подобен звону серебряных колокольчиков… покой, исходящий от нее, был безмятежен и глубок, как озеро у Шаннис Миер…
Как только его голос смолк, Дункан усилил воздействие и очутился в сознании Дугала, по ту сторону его защит, направляя поток своих воспоминаний сквозь незримые нити в сознание сына, прилагая все силы для того, чтобы канал, связующий их, оставался открытым. Внезапно осознав, что происходит, Дугал отпрянул в панике. И Дункан ощутил, как у его сына перехватило дыхание, словно что-то надломилось в его разуме, и он, притянув Дугала ближе, заставляя его расслабиться, быстро смягчил приступ боли.
Мгновение спустя преграды пали, и Дугал оказался рядом с ним, переживая вновь те счастливые дни, когда Марис была с ними…
Сила чувства, которое породили воспоминания Дункана, огромной волной, противостоять которой ничто было не в силах, прокатилась сквозь разум Дугала, не оставив нетронутым ни одного закоулка, изгнав из его души недоверие и страх. Дункан ощутил мгновение, когда . Дугал сделал свой выбор, и, как только он убрал все преграды, разделявшие его с отцом, устремившийся внутрь поток придал их взаимосвязи новый импульс. Теперь Дункан стремился достичь большего.
Оставив нетронутыми лишь те зоны личного, которые нельзя разделить ни с кем, — то, что касалось его обязанностей священника, чужих тайн, доверенных ему, — Дункан влил в его разум все, что он помнил о том времени, когда он и Дугал потеряли друг друга, переплетая их с немногочисленными и разрозненными, но от этого не менее важными и не менее ценимыми его отцом воспоминаниями Дугала. И Дугал, почувствовав, как это было сделано, с радостью вступил в контакт. (Наследник епископа.)
Другим поразительным примером телепатической взаимосвязи, использованной как лечебное средство в самом широком смысле этого слова, является первый психический контакт Камбера-Алистера и непокорного молодого Целителя Тависа О'Нейлла, описанный в последних главах “Камбера-еретика”. После нескольких неудачных попыток, смирившись с потерей руки, он наконец соглашается на поверхностную взаимосвязь с Камбером, и они соединяют свои руки вокруг зажженной свечи.
/Камбер/ тотчас же столкнулся с защитами. Тависа — сначала медленно и осторожно, затем все увереннее и увереннее, к его облегчению, они стали опускаться, в то время как поверхностные уровни сознания Тависа пришли во взаимодействие с его разумом и более не противились прикосновению Камбера. Он продвигался медленно и осторожно, оставляя присущее Камберу за пределами того, что он намеревался разделить с Тависом, раскрывая лишь касающееся Алистера, стараясь двигаться медленно и осмотрительно, чтобы не испугать Целителя.
К его удивлению, от попыток Тависа укрыться от мысли Камбера вдруг не осталось и следа, все поглотила волна слепого и смиренного доверия. Он инстинктивно проскользнул по ту сторону распадающихся защит, готовый в любую минуту отпрянуть, если Тавис станет паниковать, но успокоившись, позволил себе слиться с его разумом в захватывавшем дух смешении чувств и воспоминаний.
О такой почти безупречной взаимосвязи он мог только мечтать, столь напоминала она ему ту абсолютную радость психического общения с тем, кто не был связан с ним кровными узами родства, которую он испытывал во время своего первого контакта с Джебедия много лет тому назад; то, что он чувствовал сейчас, не могло не вызвать восхищение почти точным соответствием стандартам. Он был ослеплен, каждый поворот вселял в него благоговение и ужас, и это все был Тавис, все это было явью. (Камбер-еретик.)
Еще более ярким примером такого обмена стала телепатическая взаимосвязь Камбера с Джебедия, описанная в последних главах “Святого Камбера”. В отличие от той связи, которую Камбер устанавливает с Тависом, данный обмен представляет собой полную взаимосвязь, затрагивающую все уровни сознания. В течение нескольких месяцев Камбер старается уклониться от этого контакта, наставник михайлинцев был ближе к Алистеру Каллену, нежели кто-либо другой, и не знал о том, что Алистер мертв, а его внешний облик присвоен Камбером. Сделав так, чтобы Камбер был не в силах отказаться без того, чтобы серьезно не подорвать его доверия, Джебедия вынуждает его пойти на этот контакт. Таким образом, в этом столкновении Камбер под чужой личиной обязан не только осторожно восстановить прежние близкие отношения, портившиеся из месяца в месяц из-за отчужденности и постоянного стремления Камбера уйти от серьезного разговора, но и сохранить в неприкосновенности свое второе “я”, все время осознавая, что его тайна должна быть сохранена даже ценой жизни Джебедия. Если ему не удастся добиться его поддержки, михайлинец должен умереть. Камбер начинает с мастерских манипуляций, во время которых показывает свою осведомленность во всех тайнах магии, хотя с легкостью мог бы трансформировать их в полное, доставляющее радость общение равных, результаты которого не мог предсказать ни он, ни Джебедия.
Он уронил руки на плечи Джебедия и сделал так, чтобы тот встал на колено, собирая глубоко внутри себя свою сущность, чтобы то, что составляло в нем Алистера, было замечено первым. Он поднял руку, на которой носил кольцо епископа, поборов сомнение, сжал и разжал пальцы, будто хотел согреть их, — достаточно для того, чтобы глаза Джебедия заметили темно-красный драгоценный камень и напомнили, пусть на самом подсознательном уровне, в чем причина того, что этот обмен не может быть равным.
Он поднес руку к затылку Джебедия и опустил раскрытую ладонь на его уже склоненную голову. Тот тотчас же ответил на знакомое прикосновение, вздохнув, он прильнул к руке Камбера, его ресницы сонно затрепетали, и он стал осторожно раскрываться. Камбер позволил еще немного просочиться тому, что было в нем от Алистера, сквозь нить, которая связывала их, и ощутил, как застыло сознание Джебедия, ожидая ответа. Даже малейшее подозрение не затуманивало прозрачность этого упорядоченного разума.
— Теперь уйди, — тихо сказал Камбер, словно мысль была шепотом, исчерпав то, что он осмелился открыть, используя лишь воспоминания Алистера.
И к его удивлению, Джебедия ушел, приняв разрозненность контакта Алистера за естественную предосторожность, как будто его старый друг пытался установить границы того, что он может разделить с другим оставив нетронутым касающееся его обязанностей.
Он изумился такому простодушному доверию, ненавидя себя за то, что должен обмануть его. Собрав все свои силы в единое целое, мгновенно, без предупреждения он высоко завис и бросился вниз. В его руках оказалось сразу столько, что у Джебедия не было времени даже для того, чтобы понять происходящее. Когда же он осознал что случилось, предпринимать что-либо было уже поздно.
Задохнувшись, он зашатался от боли под тяжестью удара. Его разум содрогнулся, осознавая, что чуждое сознание охватывает его. (Ослепленный физически и психически, он неумело сопротивлялся тем теперь уже отвердевшим путам, отступая перед новыми непрекращающимися атаками, бесплодно пытаясь защититься от навязываемого ему знания, к которому он не был готов, которого не желал, о котором не помышлял, уже не веря, что его разум останется в его власти.
Лишь тело было все еще способно сопротивляться приказаниям Камбера: мускулы воина отзывались в ответ на угрозу, даже когда разум больше не в силах был противостоять. В то время как его разум неистово сражался, его правая рука потянулась к кинжалу, вцепившись наполовину парализованными пальцами в его рукоять, медленно вынимая лезвие из ножен.
Заметив это движение, Камбер мгновенно отреагировал, вцепившись в поднимающуюся руку, пытаясь остановить ее. Не отступая ни на йоту от своей задачи открыть Джебедия глаза на все происходящее, он обхватил его, пытаясь удержать неуклюже старающегося подняться михайлинца, и усилил натиск, захватив левой рукой могучее запястье Джебедия, в то время как его воля навязывала разуму Джебедия то, чего он не желал знать, описывая в деталях все, что произошло после смерти Алистера вплоть до сегодняшнего дня.
Тот затряс головой, отказываясь верить этому, животный скорбный крик отчаяния вырвался из его груди. Пустые, ничего не видящие глаза не отрываясь смотрели в лицо Камбера. Он резко выбросил вперед левую руку, и обхватив ворот мантильи Камбера, притягивая его ближе. Медленно, несмотря на тяжелую хватку врага, кинжал неотвратимо приближался к его горлу.
Но это не отклонило Камбера от его цели. Он безжалостно заставил Джебедия осознать последние доводы: преимущества, которые получил от этого Синил; что лишь немногие знают, что Алистер мертв; что произойдет, если игра не будет продолжена; что понемногу среди поднимающейся человеческой знати начинают назревать тревожные для дерини настроения; опасность, которая угрожает тем, кто был вынужден вступить в эту игру; что он и его дети готовы пойти на любые жертвы ради спасения Гвинедда. А готов ли к этому Джебедия?
Проделав все это, Камбер прекратил борьбу, выпустив из рук все нити, связывающие Джебедия, кроме одной, той, посредством которой он мог лишить его на некоторое время чувств и, если необходимо, жизни. Облик Алистера, который он носил столько времени, рассеялся. На Джебедия смотрел Камбер в надежде на милость и сострадание. Кинжал, готовый в любую минуту пустить кровь, был теперь у его горла, но Камбер, не обращая на это внимания, молился лишь о том, чтобы здравый смысл помог Джебедия принять открывшееся ему, не вынуждая его пустить в ход последнее оружие.
Джебедия, почувствовав свободу, еще не осознав значения происходящего, вывернулся из объятий Камбера и бросил его на пол, усевшись на грудь того, в чьей власти он был мгновение назад, с силой прижав лезвие кинжала к судорожно бьющимся жилам на шее Камбера. намотав на другую руку край его мантильи, чтобы задушить Камбера, если кинжал не сможет лишить его жизни.
Камбер перестал сопротивляться, обратив свой полный мольбы взгляд в безумные глаза Джебедия. Раскинув руки, он показывал этим, что физически сдается на милость победителя.
И Джебедия увидел, понял, постиг то, что он собирался сделать. Его охватило удушье, и в глазах отразилось то, что творилось в его мозгу, рука рефлексивно разжалась. Казалось, Камбер видел вереницу мыслей, проносящихся в мозгу застывшего Джебедия, чья рука с разжатыми пальцами все еще висела над шеей Камбера, в то время как кинжал уже лежал на полу рядом с его головой.
Ничего не видящие глаза закрылись, и из сжатого судорогой горла смог вырваться единственный всхлип, он был готов, не стесняясь, разрыдаться на руках у Камбера. (Святой Камбер.)
В конечном счете Джебедия принимает и оправдывает то, что было сделано Камбером, что приводит его к вопросу, как бы поступил Камбер, если бы Джебедия не смог принять происходящее.
…Камбер поджал губы и, бросив взгляд на Джебедия, дотянулся разумом до последней нити, связующей их. Он немного усилил давление и снова взглянул на Джебедия.
— Боюсь, что я не настолько честен, насколько ты полагаешь. — прошептал он, когда Джебедия ощутил его воздействие и едва смог удержаться от потери сознания. Камбер ослабил давление и контроль над разумом Джебедия и вцепился в поднятую руку мертвой хваткой. — Как ты, наверное, уже понял, я не воспользовался последним отчаянным средством. Но если бы я был вынужден использовать его, я не могу сказать тебе, как бы я поступил тогда.
Джебедия закрыл глаза и медленно кивнул, принимая это откровение.
— Ты бы убил меня, — равнодушно сказал он. — И был бы прав. Ты мог оставить меня в живых, только если бы я стал союзником. То, ради чего ты все это сделал, слишком важно, чтобы подвергать это опасности предательства, на которое я мог решиться в гневе. (Святой Камбер.)
Новое понимание и принятие происходящего склоняют Джебедия к тому, чтобы сделать уже другое предложение помощи, и на этот раз Камбер не отказывается его принять.
Мгновение Камбер всматривался в печальные глаза, которые теперь были красны от слез, читая в них преданность и доверие, которые, и он всегда знал об этом, испытывал Джебедия к Алистеру, и которые теперь, как казалось ему, испытывал тот и по отношению к нему; но он не посмел убедиться в этом, боясь потерять все. Протянув правую руку и положив ее на раскрытую ладонь Джебедия, он позволил Алистеру, а затем и Камберу смешаться с настороженным, робко идущим на контакт разумом Джебедия, задохнувшись от непередаваемого чувства восторга, которое породило в нем это неожиданное тройственное взаимодействие.
До этого он не сознавал всего многообразия разума Алистера, ощущая, как он сливается с человеком, которого Алистер Каллен знал и любил как никого на свете. Джебедия сам изумился такому единению, его воспоминания и то, что пережил Алистер, сливались и смешивались с тем, кто обладал теперь его сутью так, как если бы сам Алистер присутствовал здесь и сам настоял на участии в этом странном обмене, который ни Джебедия, ни Камбер даже в мечтах своих не могли счесть возможным. Так, взявшись за руки, они просидели почти целый час, восхищаясь тем, что открывалось им, печалясь неудачам и разочарованиям, которые испытывали, не в силах сдержать радостный смех, когда какая-то новая грань обмена открывалась их испытующему взгляду. Наконец они разъяли руки: Камбер — чтобы вновь принять облик того человека, которого теперь понимал так хорошо, как прежде не смел мечтать, считая это невозможным, Джебедия — чтобы взглянуть, как его новый друг обретает облик друга прежнего, который для него по крайней мере не был потерян безвозвратно. (Святой Камбер.)
Таким образом, данный пример дает наиболее полное представление о том, какие формы способна принимать телепатическая взаимосвязь.
6. ТЕЛЕПАТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ: СЧИТЫВАНИЕ МЫСЛЕЙ. ПАМЯТЬ. КОНТРОЛЬ НАД РАЗУМОМ, ПИКТОГРАММА.
Он говорил, исподволь между слов передавая ему свои мысли, и уже мог различить вычерчивающийся в сознании Дугала сперва на поверхности, а затем проникающий все глубже и глубже сквозь пульсирующие, напряженные защитные поля образ, подобный тому, что он только что вызвал в своем сознании.
— Ее смех был подобен звону серебряных колокольчиков… покой, исходящий от нее, был безмятежен и глубок, как озеро у Шаннис Миер…
Как только его голос смолк, Дункан усилил воздействие и очутился в сознании Дугала, по ту сторону его защит, направляя поток своих воспоминаний сквозь незримые нити в сознание сына, прилагая все силы для того, чтобы канал, связующий их, оставался открытым. Внезапно осознав, что происходит, Дугал отпрянул в панике. И Дункан ощутил, как у его сына перехватило дыхание, словно что-то надломилось в его разуме, и он, притянув Дугала ближе, заставляя его расслабиться, быстро смягчил приступ боли.
Мгновение спустя преграды пали, и Дугал оказался рядом с ним, переживая вновь те счастливые дни, когда Марис была с ними…
Сила чувства, которое породили воспоминания Дункана, огромной волной, противостоять которой ничто было не в силах, прокатилась сквозь разум Дугала, не оставив нетронутым ни одного закоулка, изгнав из его души недоверие и страх. Дункан ощутил мгновение, когда . Дугал сделал свой выбор, и, как только он убрал все преграды, разделявшие его с отцом, устремившийся внутрь поток придал их взаимосвязи новый импульс. Теперь Дункан стремился достичь большего.
Оставив нетронутыми лишь те зоны личного, которые нельзя разделить ни с кем, — то, что касалось его обязанностей священника, чужих тайн, доверенных ему, — Дункан влил в его разум все, что он помнил о том времени, когда он и Дугал потеряли друг друга, переплетая их с немногочисленными и разрозненными, но от этого не менее важными и не менее ценимыми его отцом воспоминаниями Дугала. И Дугал, почувствовав, как это было сделано, с радостью вступил в контакт. (Наследник епископа.)
Другим поразительным примером телепатической взаимосвязи, использованной как лечебное средство в самом широком смысле этого слова, является первый психический контакт Камбера-Алистера и непокорного молодого Целителя Тависа О'Нейлла, описанный в последних главах “Камбера-еретика”. После нескольких неудачных попыток, смирившись с потерей руки, он наконец соглашается на поверхностную взаимосвязь с Камбером, и они соединяют свои руки вокруг зажженной свечи.
/Камбер/ тотчас же столкнулся с защитами. Тависа — сначала медленно и осторожно, затем все увереннее и увереннее, к его облегчению, они стали опускаться, в то время как поверхностные уровни сознания Тависа пришли во взаимодействие с его разумом и более не противились прикосновению Камбера. Он продвигался медленно и осторожно, оставляя присущее Камберу за пределами того, что он намеревался разделить с Тависом, раскрывая лишь касающееся Алистера, стараясь двигаться медленно и осмотрительно, чтобы не испугать Целителя.
К его удивлению, от попыток Тависа укрыться от мысли Камбера вдруг не осталось и следа, все поглотила волна слепого и смиренного доверия. Он инстинктивно проскользнул по ту сторону распадающихся защит, готовый в любую минуту отпрянуть, если Тавис станет паниковать, но успокоившись, позволил себе слиться с его разумом в захватывавшем дух смешении чувств и воспоминаний.
О такой почти безупречной взаимосвязи он мог только мечтать, столь напоминала она ему ту абсолютную радость психического общения с тем, кто не был связан с ним кровными узами родства, которую он испытывал во время своего первого контакта с Джебедия много лет тому назад; то, что он чувствовал сейчас, не могло не вызвать восхищение почти точным соответствием стандартам. Он был ослеплен, каждый поворот вселял в него благоговение и ужас, и это все был Тавис, все это было явью. (Камбер-еретик.)
Еще более ярким примером такого обмена стала телепатическая взаимосвязь Камбера с Джебедия, описанная в последних главах “Святого Камбера”. В отличие от той связи, которую Камбер устанавливает с Тависом, данный обмен представляет собой полную взаимосвязь, затрагивающую все уровни сознания. В течение нескольких месяцев Камбер старается уклониться от этого контакта, наставник михайлинцев был ближе к Алистеру Каллену, нежели кто-либо другой, и не знал о том, что Алистер мертв, а его внешний облик присвоен Камбером. Сделав так, чтобы Камбер был не в силах отказаться без того, чтобы серьезно не подорвать его доверия, Джебедия вынуждает его пойти на этот контакт. Таким образом, в этом столкновении Камбер под чужой личиной обязан не только осторожно восстановить прежние близкие отношения, портившиеся из месяца в месяц из-за отчужденности и постоянного стремления Камбера уйти от серьезного разговора, но и сохранить в неприкосновенности свое второе “я”, все время осознавая, что его тайна должна быть сохранена даже ценой жизни Джебедия. Если ему не удастся добиться его поддержки, михайлинец должен умереть. Камбер начинает с мастерских манипуляций, во время которых показывает свою осведомленность во всех тайнах магии, хотя с легкостью мог бы трансформировать их в полное, доставляющее радость общение равных, результаты которого не мог предсказать ни он, ни Джебедия.
Он уронил руки на плечи Джебедия и сделал так, чтобы тот встал на колено, собирая глубоко внутри себя свою сущность, чтобы то, что составляло в нем Алистера, было замечено первым. Он поднял руку, на которой носил кольцо епископа, поборов сомнение, сжал и разжал пальцы, будто хотел согреть их, — достаточно для того, чтобы глаза Джебедия заметили темно-красный драгоценный камень и напомнили, пусть на самом подсознательном уровне, в чем причина того, что этот обмен не может быть равным.
Он поднес руку к затылку Джебедия и опустил раскрытую ладонь на его уже склоненную голову. Тот тотчас же ответил на знакомое прикосновение, вздохнув, он прильнул к руке Камбера, его ресницы сонно затрепетали, и он стал осторожно раскрываться. Камбер позволил еще немного просочиться тому, что было в нем от Алистера, сквозь нить, которая связывала их, и ощутил, как застыло сознание Джебедия, ожидая ответа. Даже малейшее подозрение не затуманивало прозрачность этого упорядоченного разума.
— Теперь уйди, — тихо сказал Камбер, словно мысль была шепотом, исчерпав то, что он осмелился открыть, используя лишь воспоминания Алистера.
И к его удивлению, Джебедия ушел, приняв разрозненность контакта Алистера за естественную предосторожность, как будто его старый друг пытался установить границы того, что он может разделить с другим оставив нетронутым касающееся его обязанностей.
Он изумился такому простодушному доверию, ненавидя себя за то, что должен обмануть его. Собрав все свои силы в единое целое, мгновенно, без предупреждения он высоко завис и бросился вниз. В его руках оказалось сразу столько, что у Джебедия не было времени даже для того, чтобы понять происходящее. Когда же он осознал что случилось, предпринимать что-либо было уже поздно.
Задохнувшись, он зашатался от боли под тяжестью удара. Его разум содрогнулся, осознавая, что чуждое сознание охватывает его. (Ослепленный физически и психически, он неумело сопротивлялся тем теперь уже отвердевшим путам, отступая перед новыми непрекращающимися атаками, бесплодно пытаясь защититься от навязываемого ему знания, к которому он не был готов, которого не желал, о котором не помышлял, уже не веря, что его разум останется в его власти.
Лишь тело было все еще способно сопротивляться приказаниям Камбера: мускулы воина отзывались в ответ на угрозу, даже когда разум больше не в силах был противостоять. В то время как его разум неистово сражался, его правая рука потянулась к кинжалу, вцепившись наполовину парализованными пальцами в его рукоять, медленно вынимая лезвие из ножен.
Заметив это движение, Камбер мгновенно отреагировал, вцепившись в поднимающуюся руку, пытаясь остановить ее. Не отступая ни на йоту от своей задачи открыть Джебедия глаза на все происходящее, он обхватил его, пытаясь удержать неуклюже старающегося подняться михайлинца, и усилил натиск, захватив левой рукой могучее запястье Джебедия, в то время как его воля навязывала разуму Джебедия то, чего он не желал знать, описывая в деталях все, что произошло после смерти Алистера вплоть до сегодняшнего дня.
Тот затряс головой, отказываясь верить этому, животный скорбный крик отчаяния вырвался из его груди. Пустые, ничего не видящие глаза не отрываясь смотрели в лицо Камбера. Он резко выбросил вперед левую руку, и обхватив ворот мантильи Камбера, притягивая его ближе. Медленно, несмотря на тяжелую хватку врага, кинжал неотвратимо приближался к его горлу.
Но это не отклонило Камбера от его цели. Он безжалостно заставил Джебедия осознать последние доводы: преимущества, которые получил от этого Синил; что лишь немногие знают, что Алистер мертв; что произойдет, если игра не будет продолжена; что понемногу среди поднимающейся человеческой знати начинают назревать тревожные для дерини настроения; опасность, которая угрожает тем, кто был вынужден вступить в эту игру; что он и его дети готовы пойти на любые жертвы ради спасения Гвинедда. А готов ли к этому Джебедия?
Проделав все это, Камбер прекратил борьбу, выпустив из рук все нити, связывающие Джебедия, кроме одной, той, посредством которой он мог лишить его на некоторое время чувств и, если необходимо, жизни. Облик Алистера, который он носил столько времени, рассеялся. На Джебедия смотрел Камбер в надежде на милость и сострадание. Кинжал, готовый в любую минуту пустить кровь, был теперь у его горла, но Камбер, не обращая на это внимания, молился лишь о том, чтобы здравый смысл помог Джебедия принять открывшееся ему, не вынуждая его пустить в ход последнее оружие.
Джебедия, почувствовав свободу, еще не осознав значения происходящего, вывернулся из объятий Камбера и бросил его на пол, усевшись на грудь того, в чьей власти он был мгновение назад, с силой прижав лезвие кинжала к судорожно бьющимся жилам на шее Камбера. намотав на другую руку край его мантильи, чтобы задушить Камбера, если кинжал не сможет лишить его жизни.
Камбер перестал сопротивляться, обратив свой полный мольбы взгляд в безумные глаза Джебедия. Раскинув руки, он показывал этим, что физически сдается на милость победителя.
И Джебедия увидел, понял, постиг то, что он собирался сделать. Его охватило удушье, и в глазах отразилось то, что творилось в его мозгу, рука рефлексивно разжалась. Казалось, Камбер видел вереницу мыслей, проносящихся в мозгу застывшего Джебедия, чья рука с разжатыми пальцами все еще висела над шеей Камбера, в то время как кинжал уже лежал на полу рядом с его головой.
Ничего не видящие глаза закрылись, и из сжатого судорогой горла смог вырваться единственный всхлип, он был готов, не стесняясь, разрыдаться на руках у Камбера. (Святой Камбер.)
В конечном счете Джебедия принимает и оправдывает то, что было сделано Камбером, что приводит его к вопросу, как бы поступил Камбер, если бы Джебедия не смог принять происходящее.
…Камбер поджал губы и, бросив взгляд на Джебедия, дотянулся разумом до последней нити, связующей их. Он немного усилил давление и снова взглянул на Джебедия.
— Боюсь, что я не настолько честен, насколько ты полагаешь. — прошептал он, когда Джебедия ощутил его воздействие и едва смог удержаться от потери сознания. Камбер ослабил давление и контроль над разумом Джебедия и вцепился в поднятую руку мертвой хваткой. — Как ты, наверное, уже понял, я не воспользовался последним отчаянным средством. Но если бы я был вынужден использовать его, я не могу сказать тебе, как бы я поступил тогда.
Джебедия закрыл глаза и медленно кивнул, принимая это откровение.
— Ты бы убил меня, — равнодушно сказал он. — И был бы прав. Ты мог оставить меня в живых, только если бы я стал союзником. То, ради чего ты все это сделал, слишком важно, чтобы подвергать это опасности предательства, на которое я мог решиться в гневе. (Святой Камбер.)
Новое понимание и принятие происходящего склоняют Джебедия к тому, чтобы сделать уже другое предложение помощи, и на этот раз Камбер не отказывается его принять.
Мгновение Камбер всматривался в печальные глаза, которые теперь были красны от слез, читая в них преданность и доверие, которые, и он всегда знал об этом, испытывал Джебедия к Алистеру, и которые теперь, как казалось ему, испытывал тот и по отношению к нему; но он не посмел убедиться в этом, боясь потерять все. Протянув правую руку и положив ее на раскрытую ладонь Джебедия, он позволил Алистеру, а затем и Камберу смешаться с настороженным, робко идущим на контакт разумом Джебедия, задохнувшись от непередаваемого чувства восторга, которое породило в нем это неожиданное тройственное взаимодействие.
До этого он не сознавал всего многообразия разума Алистера, ощущая, как он сливается с человеком, которого Алистер Каллен знал и любил как никого на свете. Джебедия сам изумился такому единению, его воспоминания и то, что пережил Алистер, сливались и смешивались с тем, кто обладал теперь его сутью так, как если бы сам Алистер присутствовал здесь и сам настоял на участии в этом странном обмене, который ни Джебедия, ни Камбер даже в мечтах своих не могли счесть возможным. Так, взявшись за руки, они просидели почти целый час, восхищаясь тем, что открывалось им, печалясь неудачам и разочарованиям, которые испытывали, не в силах сдержать радостный смех, когда какая-то новая грань обмена открывалась их испытующему взгляду. Наконец они разъяли руки: Камбер — чтобы вновь принять облик того человека, которого теперь понимал так хорошо, как прежде не смел мечтать, считая это невозможным, Джебедия — чтобы взглянуть, как его новый друг обретает облик друга прежнего, который для него по крайней мере не был потерян безвозвратно. (Святой Камбер.)
Таким образом, данный пример дает наиболее полное представление о том, какие формы способна принимать телепатическая взаимосвязь.
ТЕЛЕПАТИЧЕСКАЯ ВЗАИМОСВЯЗЬ С ЖИВОТНЫМИ
В качестве заключительного комментария к исследуемой теме рассмотрим вкратце специфические отношения некоторых дерини с животными как одно из проявлений взаимосвязи. В действительности это первое, что мы узнаем о магии дерини. Впервые упоминая о Моргане, еще до того, как он выходит на сцену, Брион говорит, что тот способен “сделать так, чтобы олени подошли прямо к городским воротам, если только пожелает этого… Он может отлично ладить с животными — и все такое”. (Возвышение дерини.) Год спустя сам Морган наблюдает, стоя на берегу пруда в своем герцогском саду, за тем, как рыбы приходят на его зов (Падение дерини ) так же, как птицы слетаются к рукам его сестры Бронуин. (Падение дерини.) Дугал использует этот дар, чтобы наловить безглазой рыбы. Еще задолго до того, как мы узнаем, что Дугал — дерини, его “вызывающая восхищение способность очаровывать животных” дает нам повод говорить о его будущем и его прошлом. Наши подозрения должен был вызвать еще тот факт, что он с легкостью мог управлять поведением лошадей стражи в Рэтаркине, а когда мы узнаем, что он использует энергетический потенциал лошади для установления связи с Кайардом, то, что он дерини, уже не вызывает сомнений. Подобным же образом его способность воздействовать на гепарда Кайзаха не вызывает у нас чувства удивления, хотя реакция хозяина Кайзаха дает основание предположить, что эти способности выходят за пределы любых ожиданий дерини. Укрощение Морганом раненой лошади в “Посвящении Дерри” — еще один пример телепатической взаимосвязи с животными.
6. ТЕЛЕПАТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ: СЧИТЫВАНИЕ МЫСЛЕЙ. ПАМЯТЬ. КОНТРОЛЬ НАД РАЗУМОМ, ПИКТОГРАММА.
Считывание мыслей — один из наиболее широко применяемых талантов дерини. По сути своей, считывание является одним из тех не нарушающих целостности объекта средств, которые могут быть использованы вне зависимости от желания или нежелания объекта, так как не требуют вскрытия разума последнего. Оператор просто распознает, является ли утверждение, сделанное объектом, правдой или нет. Механизм данного процесса, вероятнее всего, связан со считыванием более тонких по своей природе проявлений организма, чем те, которые способны улавливать современные полиграфы, или “детекторы лжи”. Келсон начинает развивать в себе эту способность еще до того, как становится королем, и, по всей видимости, является одним из тех дерини, которым без труда удается овладеть ей.
Однако, чтобы узнать правду, тем не менее приходится задавать “те” вопросы — хотя задает ли кто-нибудь “те” вопросы, если человек и дерини работают как одна команда. Объект, осведомленный о недостатках процесса, способен просто обойти момент, вызывающий затруднения, в своем ответе или вообще ничего не ответить, так как зафиксированной может быть лишь явная ложь. Представление, которое мастерски разыгрывает перед епископами Камбер-Алистер, когда ему и Йораму устраивается допрос относительно явления “святого Камбера” перед Гьюэром Арлисским, — совершенный образец в том плане, о чем он не сказал, не говоря лжи, он раскрывает лишь ту часть правды, которая может подтвердить их точку зрения или быть истолкована как неведение.
Келсон также хорошо осведомлен о недостатках считывания мыслей.
— Я не всемогущ, — говорит он Дугалу вскоре после того, как они встречаются вновь. — Я с легкостью могу сказать, лжет человек или нет. Это называют считыванием мыслей. Но для того. чтобы узнать истину, я должен задать нужные вопросы. (Наследник епископа.)
Но что если объект отказывается отвечать или, уличенный во лжи, отказывается говорить правду? Чтобы устранить данное непредвиденное обстоятельство, дерини может принудить объекта ответить правдиво. Данный процесс иногда называют признанием и используют намного реже по сравнению с обычным считыванием мыслей, так как данный процесс не считается со свободной волей объекта; дерини, придерживающийся этических норм, постарается избежать нарушения права личности на выбор, дающего возможность индивидууму принимать необходимые решения. Чтобы получить информацию от заключенного или подозреваемого в преступлении, легче подвергнуть его пытке или использовать другую сильнодействующую, намного более надежную тактику. Однако из-за того, что метод считывания достаточно надежен и прост в использовании, искушению воспользоваться им в менее сложных случаях практически нельзя противостоять.
Насущная необходимость — обычное, наиболее широко применяемое оправдание. Так, Морган, вместе с Дунканом находясь на Дороге в Дассу, в поисках кратчайшего пути вынуждает писаря Тьерри и еще нескольких человек рассказать правду. (Великий Дерини.) Выбор между физическим запугиванием и считыванием мыслей, которое не причинит вреда или какого-либо беспокойства объекту, очевидно, всегда будет сделан в пользу последнего, поскольку даже если данное решение и попирает право объекта на выбор, оно все-таки не выходит за пределы этического.
Обычный человек, если, конечно, он не был защищен до этого более искусным и более могущественным дерини, не многое может противопоставить тому, чем располагает ведущий допрос. Плененный мятежный епископ Неван д'Эстрелдас, не обладая такой защитой, признается во всем, когда Морган подвергает его допросу. Его немногочисленные попытки оказать сопротивление с легкостью подавляются воздействием воли Моргана. Дерри, имея такую защиту, сделает героическую попытку противостоять допросу Уэнсита Торентского, однако что он может противопоставить волшебнику дерини, лишенный медали святого Камбера, накаченный соответствующими снадобьями. В конце концов, Дерри был сломлен, его тело становится подвластным воле Уэнсита, хотя разум и остается нетронутым, но лишь в мере, достаточной для того, чтобы осознать, что произошло. Он отлично понимает, что предал Моргана и своего короля, и что предаст их еще раз, если Уэнсит этого пожелает, что теперь даже решение, лишить себя жизни или сохранить ее, полностью зависит от прихоти Уэнсита.
Дерини, оказавшись в качестве объекта воздействия, способен оказать сопротивление в соответствии с его общим уровнем подготовки, однако, как в разное время указывали Кверон и Рис, в конце концов любой может быть сломлен, наркотики и время делают свое. Таким образом, единственной надежной защитой от признания является то, что вероятному объекту — человеку ли, дерини ли — может быть предоставлена защита сомнительного свойства — установка на самоубийство, навязанная либо самому объекту, либо кому-то другому, которая приводится в исполнение до того, как целостность его разума будет нарушена. Мы уже говорили об Эдгаре Мэтелуэйте как о человеке, ставшем жертвой подобной установки, который был вынужден направить кинжал против себя перед угрозой подвергнуться считыванию мыслей со стороны Моргана. Среди дерини жертвами этого стали Дафидд Лесли, который стал паниковать при допросе его Тависом О'Нейллом и согласился скорее умереть в конвульсиях, чем предать своих друзей, и Дензиль Кармайкл, чья установка на самоубийство была подобным же образом приведена в исполнение при попытке Целителя Ориэля проникнуть в его разум.
Непреодолимое желание сказать правду лишь в некоторой степени отличается от насильственной взаимосвязи, когда оператор силой вторгается в разум объекта для того, чтобы извлечь необходимую ему информацию. Если же объект способен оказать сопротивление, то данный процесс может вызвать не только болезненные реакции, но и причинить физический вред объекту.
Мы с вами уже были свидетелями того, как определенные, совершенно законные процедуры могут стать причиной различной степени дискомфорта объекта. Почти во всех случаях причиной этого является сопротивление. До тех пор пока Дугал не научился опускать защитные поля, он испытывает мучительную боль, если кто-либо, кроме Дункана, пытается пройти сквозь них, хотя все это делается с самыми лучшими намерениями с их стороны. Даже желанная взаимосвязь с Дунканом, когда он узнает, что тот его отец, для Дугала первое время далека от того, что называют приятным, так как сперва Дункану приходится силой преодолевать инстинктивное и бессознательное сопротивление и лишь потом устанавливать связь, несмотря на дискомфорт, который испытывает Дугал до тех пор, пока поток взаимосвязи не охватывает не только сознательный уровень его разума, но и включает во взаимодействие уровень бессознательного, и лишь тогда сопротивление прекращается.
Если же объект оказывает настоящее сопротивление, а оператор тем не менее продолжает воздействовать, несмотря на возможные повреждения, то это может привести — чего иногда и добиваются — к серьезным последствиям. Насильственное изъятие информации иногда называют “вскрытием”, процедура, само название которой предполагает насилие над личностью или ее уничтожение. Мы рассматриваем ее как вариант того, что может быть сделано без каких-либо последствий при наличии достаточного умения, времени и снадобий дерини, позволяющих сломить сопротивление объекта. Впервые Йорам упоминает об этом в ситуации, когда архиепископом Джеффрэем предлагается подвергнуть его разум глубокому исследованию в отношении местопребывания тела Камбера, чему Йорам вынужден сопротивляться со всей силой, так как защитные установки были сделаны самим Камбером.
Джеффрэй подозрительно сжал губы:
— Такие провалы памяти можно преодолеть, святой отец.
Сами слова были произнесены без какой-либо враждебности со стороны архиепископа, но тем не менее в них таилась угроза.
— Поступив так, вы разрушите мой разум. Ваша милость, не заставляйте меня пойти на это, — умолял Йорам. (Святой Камбер.)
Кверон сам добровольно предлагает, чтобы его подвергли глубокому исследованию, хотя в действительности это было скорее односторонней взаимосвязью, использованной для проведения специфического зондирования. При условии, что данная процедура была бы проведена вопреки желанию Йорама, его разум мог быть действительно разрушен в зависимости от того, как далеко зашел бы Джеффрэй в своих розысках. Однако когда Джеффрэй высказывает принципиальное согласие относительно того, что “епископ Каллен” может попытаться пройти мимо “установок” Йорама, тот намеренно упоминает о “вскрытии”, не из-за какого-то минутного опасения, что оно действительно может быть пущено в ход, но как средство, позволяющее дать понять, что он не может подчиниться никому, кроме Камбера-Алистера.
— Что скажет нам отец МакРори? — сурово спросил Джеффрэй. — Позволят ли эти “установки” вам подвергнуться считыванию со стороны епископа Каллена?
— Я… я не знаю, ваша милость, — прошептал Йорам, делая вид, что не уверен в этом. — Думаю, что да. Но я все-таки ощущаю некоторое сопротивление даже по отношению к этому, хотя, скорее всего, доверил бы сделать попытку считать то, что лежит за этими установками, именно епископу Каллену. Поверьте мне, ваша милость, я не хочу ослушаться вас, но еще меньше склонен подвергать мой разум “вскрытию” против моей воли. (Святой Камбер.)
Однако, чтобы узнать правду, тем не менее приходится задавать “те” вопросы — хотя задает ли кто-нибудь “те” вопросы, если человек и дерини работают как одна команда. Объект, осведомленный о недостатках процесса, способен просто обойти момент, вызывающий затруднения, в своем ответе или вообще ничего не ответить, так как зафиксированной может быть лишь явная ложь. Представление, которое мастерски разыгрывает перед епископами Камбер-Алистер, когда ему и Йораму устраивается допрос относительно явления “святого Камбера” перед Гьюэром Арлисским, — совершенный образец в том плане, о чем он не сказал, не говоря лжи, он раскрывает лишь ту часть правды, которая может подтвердить их точку зрения или быть истолкована как неведение.
Келсон также хорошо осведомлен о недостатках считывания мыслей.
— Я не всемогущ, — говорит он Дугалу вскоре после того, как они встречаются вновь. — Я с легкостью могу сказать, лжет человек или нет. Это называют считыванием мыслей. Но для того. чтобы узнать истину, я должен задать нужные вопросы. (Наследник епископа.)
Но что если объект отказывается отвечать или, уличенный во лжи, отказывается говорить правду? Чтобы устранить данное непредвиденное обстоятельство, дерини может принудить объекта ответить правдиво. Данный процесс иногда называют признанием и используют намного реже по сравнению с обычным считыванием мыслей, так как данный процесс не считается со свободной волей объекта; дерини, придерживающийся этических норм, постарается избежать нарушения права личности на выбор, дающего возможность индивидууму принимать необходимые решения. Чтобы получить информацию от заключенного или подозреваемого в преступлении, легче подвергнуть его пытке или использовать другую сильнодействующую, намного более надежную тактику. Однако из-за того, что метод считывания достаточно надежен и прост в использовании, искушению воспользоваться им в менее сложных случаях практически нельзя противостоять.
Насущная необходимость — обычное, наиболее широко применяемое оправдание. Так, Морган, вместе с Дунканом находясь на Дороге в Дассу, в поисках кратчайшего пути вынуждает писаря Тьерри и еще нескольких человек рассказать правду. (Великий Дерини.) Выбор между физическим запугиванием и считыванием мыслей, которое не причинит вреда или какого-либо беспокойства объекту, очевидно, всегда будет сделан в пользу последнего, поскольку даже если данное решение и попирает право объекта на выбор, оно все-таки не выходит за пределы этического.
Обычный человек, если, конечно, он не был защищен до этого более искусным и более могущественным дерини, не многое может противопоставить тому, чем располагает ведущий допрос. Плененный мятежный епископ Неван д'Эстрелдас, не обладая такой защитой, признается во всем, когда Морган подвергает его допросу. Его немногочисленные попытки оказать сопротивление с легкостью подавляются воздействием воли Моргана. Дерри, имея такую защиту, сделает героическую попытку противостоять допросу Уэнсита Торентского, однако что он может противопоставить волшебнику дерини, лишенный медали святого Камбера, накаченный соответствующими снадобьями. В конце концов, Дерри был сломлен, его тело становится подвластным воле Уэнсита, хотя разум и остается нетронутым, но лишь в мере, достаточной для того, чтобы осознать, что произошло. Он отлично понимает, что предал Моргана и своего короля, и что предаст их еще раз, если Уэнсит этого пожелает, что теперь даже решение, лишить себя жизни или сохранить ее, полностью зависит от прихоти Уэнсита.
Дерини, оказавшись в качестве объекта воздействия, способен оказать сопротивление в соответствии с его общим уровнем подготовки, однако, как в разное время указывали Кверон и Рис, в конце концов любой может быть сломлен, наркотики и время делают свое. Таким образом, единственной надежной защитой от признания является то, что вероятному объекту — человеку ли, дерини ли — может быть предоставлена защита сомнительного свойства — установка на самоубийство, навязанная либо самому объекту, либо кому-то другому, которая приводится в исполнение до того, как целостность его разума будет нарушена. Мы уже говорили об Эдгаре Мэтелуэйте как о человеке, ставшем жертвой подобной установки, который был вынужден направить кинжал против себя перед угрозой подвергнуться считыванию мыслей со стороны Моргана. Среди дерини жертвами этого стали Дафидд Лесли, который стал паниковать при допросе его Тависом О'Нейллом и согласился скорее умереть в конвульсиях, чем предать своих друзей, и Дензиль Кармайкл, чья установка на самоубийство была подобным же образом приведена в исполнение при попытке Целителя Ориэля проникнуть в его разум.
Непреодолимое желание сказать правду лишь в некоторой степени отличается от насильственной взаимосвязи, когда оператор силой вторгается в разум объекта для того, чтобы извлечь необходимую ему информацию. Если же объект способен оказать сопротивление, то данный процесс может вызвать не только болезненные реакции, но и причинить физический вред объекту.
Мы с вами уже были свидетелями того, как определенные, совершенно законные процедуры могут стать причиной различной степени дискомфорта объекта. Почти во всех случаях причиной этого является сопротивление. До тех пор пока Дугал не научился опускать защитные поля, он испытывает мучительную боль, если кто-либо, кроме Дункана, пытается пройти сквозь них, хотя все это делается с самыми лучшими намерениями с их стороны. Даже желанная взаимосвязь с Дунканом, когда он узнает, что тот его отец, для Дугала первое время далека от того, что называют приятным, так как сперва Дункану приходится силой преодолевать инстинктивное и бессознательное сопротивление и лишь потом устанавливать связь, несмотря на дискомфорт, который испытывает Дугал до тех пор, пока поток взаимосвязи не охватывает не только сознательный уровень его разума, но и включает во взаимодействие уровень бессознательного, и лишь тогда сопротивление прекращается.
Если же объект оказывает настоящее сопротивление, а оператор тем не менее продолжает воздействовать, несмотря на возможные повреждения, то это может привести — чего иногда и добиваются — к серьезным последствиям. Насильственное изъятие информации иногда называют “вскрытием”, процедура, само название которой предполагает насилие над личностью или ее уничтожение. Мы рассматриваем ее как вариант того, что может быть сделано без каких-либо последствий при наличии достаточного умения, времени и снадобий дерини, позволяющих сломить сопротивление объекта. Впервые Йорам упоминает об этом в ситуации, когда архиепископом Джеффрэем предлагается подвергнуть его разум глубокому исследованию в отношении местопребывания тела Камбера, чему Йорам вынужден сопротивляться со всей силой, так как защитные установки были сделаны самим Камбером.
Джеффрэй подозрительно сжал губы:
— Такие провалы памяти можно преодолеть, святой отец.
Сами слова были произнесены без какой-либо враждебности со стороны архиепископа, но тем не менее в них таилась угроза.
— Поступив так, вы разрушите мой разум. Ваша милость, не заставляйте меня пойти на это, — умолял Йорам. (Святой Камбер.)
Кверон сам добровольно предлагает, чтобы его подвергли глубокому исследованию, хотя в действительности это было скорее односторонней взаимосвязью, использованной для проведения специфического зондирования. При условии, что данная процедура была бы проведена вопреки желанию Йорама, его разум мог быть действительно разрушен в зависимости от того, как далеко зашел бы Джеффрэй в своих розысках. Однако когда Джеффрэй высказывает принципиальное согласие относительно того, что “епископ Каллен” может попытаться пройти мимо “установок” Йорама, тот намеренно упоминает о “вскрытии”, не из-за какого-то минутного опасения, что оно действительно может быть пущено в ход, но как средство, позволяющее дать понять, что он не может подчиниться никому, кроме Камбера-Алистера.
— Что скажет нам отец МакРори? — сурово спросил Джеффрэй. — Позволят ли эти “установки” вам подвергнуться считыванию со стороны епископа Каллена?
— Я… я не знаю, ваша милость, — прошептал Йорам, делая вид, что не уверен в этом. — Думаю, что да. Но я все-таки ощущаю некоторое сопротивление даже по отношению к этому, хотя, скорее всего, доверил бы сделать попытку считать то, что лежит за этими установками, именно епископу Каллену. Поверьте мне, ваша милость, я не хочу ослушаться вас, но еще меньше склонен подвергать мой разум “вскрытию” против моей воли. (Святой Камбер.)