Страница:
Что теперь? Поцеловать? Пожать руку? Сказать «до свидания»? И это все?
— Я вернусь в воскресенье. Хочешь прийти ко мне в понедельник вечером? — сказал Даниэль.
О да-а-а-а-а!
Нет, теперь надо оставаться соol.
Впервые я промолчала.
— Я неплохой повар. И потом — ты сама убедишься, — у меня есть на видео полный сериал про мисс Марпл.
О-о-о-о-о! Да мы просто созданы друг для друга. Я изобразила примадонну. Ласково улыбнулась. Ничего не сказала. Ведь важно не отвечать автоматически только потому, что тебя о чем-то спросили. Это стало мне ясно еще в те времена, когда я впервые увидела фильм «Свет во тьме» с Мелани Гриффитс.
Она — американская шпионка в доме нацистского офицера. Однажды он ей говорит: «Я знаю, почему вы здесь». А она молчит. Не говорит опрометчиво что-нибудь вроде «Я все вам объясню» или «Янки принудили меня к этому». Молчит. Тогда он говорит ей дальше: «Я знаю, вас послал Гитлер, чтобы выяснить, являюсь ли я истинным нацистом».
Уф! Конечно, ей здорово помогло, что она сразу не вякнула и не выболтала всего.
С тех пор так поступаю и я. Но, конечно, не всегда. Собственно говоря, даже редко. Как правило, я говорю. Но иногда удается сдержаться. Я молчу. И улыбаюсь.
— Вот мой адрес. — Даниэль чиркнул что-то на ресторанном счете.
Это меня обнадежило: определенно он не собирался давать задний ход.
— Так в восемь? В понедельник?
Я упивалась победой. Коснулась его щеки поцелуем принцессы и дерзко сказала:
— А у тебя не будет других дел?
Этим вечером мы благоразумно не трогали тему брака в целом и Уты Кошловски в частности.
— Каких?
Тупица. Не дал подобраться к сути.
— Каких-нибудь.
— Да, вспомнил, — он пошарил во внутреннем кармане своего пиджака. — Хотел тебе отдать вот это.
Он сунул мне что-то в руку, повернулся и пошел к только что подъехавшему такси.
— Ну пока. В понедельник в восемь, — сказал он.
Сел в машину. И исчез.
Я стояла на улице. Растроганно рассматривала небольшую стопку каталожных карточек, на которых д-р мед. Даниэль Хофман набросал возможные темы беседы для нашего вечера.
Понедельник. В восемь.
Я была самым счастливым человеком на свете.
У! Стройные длинноногие девушки весело спешат на свидание к парням в белых футболках, к тем отвязным парням, что на время еды клеят жвачку на тыльную сторону ладони.
Ненавижу лето. Весну, впрочем, тоже.
Если осенью и зимой человек чувствует себя одиноким и подавленным — это в порядке вещей. Никто не поставит ему это в упрек. Но летом! Неписаный закон велит быть веселым, иметь загорелые ноги. Из проезжающих кабриолeтoв на прохожих обрушиваются оглушительные ремиксы Moderп Talkiпg и хиты из коллекции синглов Фила Коллинза.
Интересно проследить, как от сезона к сезону меняются повадки водителей-мужчин.
В холодное время они газуют как безумные, форсируют моторы так, что те ревут со страшной силой. На 90-й-то модели, да по булыжной мостовой (такой, как на моей улице)! И когда проносится вприпрыжку этакая колымага, то грохоту столько, что кажется, будто спецназ при поддержке автоматчиков штурмует соседний дом. Летом же эти сволочи снимают верх автомобиля, до упора опускают боковые стекла, на всю катушку врубают стереоаппаратуру с CD- чейнджером и ползут мимо окон так медленно, что успеваешь составить исчерпывающее представление об их дурном вкусе во всех его пугающих подробностях.
Недавно один такой гад, припарковав прямо под моим окном своего красного открытого «японца» (я распознаю только «БМВ», «мерседес», «порше» и «фольксваген-гольф», а все остальные по неведению зову «японцами»), врубил целую коллекцию синглов Вольфганга Петри.
На мой взгляд, у подобных хмырей следовало бы отнимать водительские права заодно с избирательными. А этот все сидел и сидел в своем красном авто. Пять минут Вольфганга Петри! Мыслимое ли дело…
Ты — чудо, ты — как чудо, как чудесное средоточие моей жизни.
Я готова была вызвать полицию.
Ее звали Дже-э-э-эссика. Просто Дже-э -эссика.
Я осторожно глянула с балкона на улицу. Хмырь в «японце» выглядел так, будто это у него подруга Дже-э-эссика.
Моя жизнь отдана тебе, если бы только я мог тебя иметь! В этом навек моя вина и мое желание.
Тут с помощью зеркала заднего вида он проверил, как сидит его сетчатая бейсболка. Я же заметила, что у него на затылке волосы страшно густые и удивительно черные. Фи! Бедняга. Наверно, еще ни разу не видел себя со спины. В сущности, он был один к одному Вольфганг Петри. Черные усы и джинсы, такие тесные, что их можно было бы определить как штаны для демонстрации гениталий.
Мне начхать на это, я хочу тебя всю целиком каждый момент.
Тут он впрыснул себе в пасть целый флакон дезодорирующего спрея «Одоль». (Я издали это определила, поскольку сама им иногда пользуюсь.)
Луна сегодня полная, и я, увы, полон желания. Этой ночью хочу к тебе.
Потом настала тишина.
Бедная Джессика. Как она может терпеть поцелуи мужчины, у которого изо рта так несет дезодорантом, что ясно — есть что скрывать; тогда как джинсы его столь откровенны, что весь товар (причем не высшего качества) налицо.
Широко расставляя ноги, Вольфганг Петри потопал прочь; при этом, конечно, через каждые семь метров он хватал себя за ягодицы характерным нервным движением, как бы говоря: «Ох, штаны совсем зад загрызли».
После того случая я сделала еще одно любопытное наблюдение: легко, оказывается, полюбить невыносимое. Для этого нужно лишь достаточно долго и близко с ним контактировать. Естественно, речь не идет о мужчинах, стригущих перед зеркалом в прихожей волосы в носу; или о матерях, которые из недели в неделю дрожащим голосом спрашивают, познакомилась ли ты наконец хоть с кем-нибудь.
Короче, не прошло и двух недель, как я отправилась на концерт Вольфганга Петри. При этом у меня было чувство, что это встреча со старым другом. Конечно, я наизусть знала тексты всех его песенок. Некоторая неловкость возникла от того, что здесь же на концерте оказалась моя коллега Соня. На мне были солнцезащитные очки, но она сразу меня узнала, да еще и застукала в тот момент, когда я вместе со всеми подпевала. Насчет своего появления она сказала, что ей прислали контрамарки и она тут по работе — изучает социологически любопытный аспект возрождения немецкого шлягера. Прощаясь, она не забыла спросить, купила ли я уже совершенно потрясающий новый двойной CD Вана Моррисона.
У выхода я вновь столкнулась с Соней и увидела, как она торопливо пытается спрятать от меня фирменную кофейную кружку «Вольфганг Петри».
Как прекрасно сидеть на балконе! Я вижу крошечные фрагменты бытия, а воображение дорисовывает к ним целые картинки — реальные и вымышленные.
Вот, например, идет женщина. У нее такой вид, будто она еще ни разу не имела оргазма. Увешанная кульками с покупками, она судорожно напряжена, словно ей предстоит контрабандой вывезти из вражеской страны сверхсекретные микрофильмы.
А того парня с овчаркой я знаю. Отвратительный тип. В недорогом супермаркете всегда свысока говорит кассирше «мамзель», демонстративно пересчитывает сдачу, а в это время снаружи его привязанная собачища гадит с дикой силой. После нее рядом с велосипедной стойкой остается не менее двух исполинских куч.
Ой, смотрите-ка! Студент из 13-й квартиры идет — неужели? — на занятия йогой. Странное он выбрал время. Выглядит, впрочем, вполне щеголевато.
Следом за ним из дома выходит вроде бы мужик, но через плечо у него — не верю глазам — этакая сумочка на ремешке, якобы мужская. Вот уж, действительно, ни в какие ворота.
Эти псевдомужские сумочки выглядят как косметички. Только без косметики. Хотя, кто знает. Мужчины нередко гротескны, многие выходят на улицу с зонтами или — еще того хуже — со складными зонтиками. Я считаю — и наверняка не я одна, — что мужчина под зонтом утрачивает свое достоинство. Заботиться об укладке — привилегия женщин. Мужчина обязан спокойно относиться к дождю И не бояться испортить прическу. Мужчина с зонтом что собака в наморднике. Жалкое зрелище.
Подо мной лениво плетется любовная парочка. Она держит руку в кармане его брюк. Женаты ли они? Не скажу, чтобы замужество было для меня так уж важно. Один этот страшный обряд чего стоит — когда он перебрасывает ее через порог! Дурной обычай! Но я совсем не прочь выслушать предложение. Или, как какая-нибудь подружка нефтедобытчика, найти у себя в бокале камень весом во много каратов.
Кора Хофман. Кора Хофман-Хюбш. Кора Хюбш-Хофман. Что ж, звучит совсем неплохо.
Но я бы, конечно, оставила свое собственное имя. Профессию я бы со временем бросила. Имя — никогда.
Увы, я здесь отвечаю на вопросы, которых никто не задавал. Это такой облом! Как маленькая девочка, я придумываю себе двойную фамилию, а тем временем носитель одной из ее половин даже не думает мне позвонить, не говоря уж о том, чтобы на мне жениться.
Между тем солнце освещает уже только мои ступни.
Как назло.
Мир несправедлив. Марианна живет всего двумя домами дальше, а у нее солнце задерживается минимум на два часа дольше. Несмотря на это, я не хотела бы поменяться с ней местами. Мне сейчас видно, как она развешивает на балконе белье. Скорее всего, пеленки. Марианна принадлежит к породе тех активных матерей, которые презирают детские смеси Hipp и памперсы, согласны готовить пюре из биошпината и по пять раз в день запускать стиральную машину с пеленками.
Я собиралась улизнуть с балкона. Чего доброго, Марианна меня увидит и у нее возникнет идея зайти в гости. Когда-то еще мне представится случай побыть в таком полнейшем одиночестве.
— Эге-ге, Кора! Правда, чудесный вечер?
Shit. Я как королева-мать посылаю дружелюбный кивок с балкона на балкон.
— Угадай, что сегодня сделал Деннис?
Больно мне нравятся такие вопросики! Почему я должна что-то угадывать?
— Он в первый раз послал тебя на фиг?
Я знаю, что матери не понимают шуток, когда речь идет об их чадах. Но еще я знаю, что Марианна и без того не понимает шуток. А потому — разницы никакой.
— Нет! Гораздо лучше!
Марианна наклоняется над перилами балкона. Я не особенно одобряю такого рода общение. Мы похожи на старых прачек, которым субботним вечером нечего делать, кроме как во все горло переносить сплетни от крыльца к крыльцу. То, что фактически я вынуждена делать именно это, раздражает меня до крайности.
— Деннис утром сделал «а-а» в горшочек! Я чувствую, что сейчас полагается выразить полный восторг. Тишина между нашими балконами воспринимается как мощное к этому поощрение.
Но восторга я отнюдь не испытываю. И вообще не настроена притворяться, будто я в восторге.
— Неужели? И этой куче ты, конечно, уделила почетное место в вашей наборной кассе?
— Конечно нет.
В Марианне поражает то, что она никогда ни над кем не смеется и никогда не обижается, если смеются над ней. Только поэтому она способна выносить такую соседку, как я, и такого мужа, как Рюдигер. Наверно, она и есть то, что называют простой, солнечной натурой. Она прощает все. Поскольку половину адресованных ей колкостей просто не понимает, а с другой половиной соглашается.
Когда она догадалась, что Рюдигер изменяет ей с женщиной из расходной бухгалтерии, то была само спокойствие.
— Ты знаешь, — сказала она мне, — Рюдигер в постели не такой уж молодец. Я этой женщине не особенно завидую. Рюдигер очень хороший отец, а ночью, как и я, предпочитает спать с закрытыми окнами. В конце концов, это главное. Я знаю его лучше, чем та бухгалтерская кляча.
Еще я почти что завидую ей. Не из-за Рюдигера, ясное дело. Но я завидую ее незатейливости. Никогда я не буду такой незатейливой. Это уж точно.
— Ну, мне пора бежать! Целую, Кора. Приятного вечера.
С Марианной Бергер-Мор я познакомилась четыре месяца назад, когда ее двухлетнего сына Денниса вырвало мне на туфли.
Я и без того терпеть не могу детей. По мне они уж слишком непосредственны. Они изрекают скучные банальности, и от них никак не уберечься.
Моя кузина отмечала свое сорокалетие. Ее пятилетняя дочь Пия радостно показала на меня пальчиком и воскликнула:
— Смотрите-ка! Тетя Кора похожа на Морлу[26]!
Все посмотрели. Но вот беда: маленькая пакостница была абсолютно права. За два дня до того я рассталась с Сашей и проводила ночи с быстро пустеющей бутылкой солодового виски в одной руке и книгой «Одиночество как шанс» в другой. Как еще можно при этом выглядеть!
— Пия же только пошутила, — сказала моя кузина. — Ты выглядишь восхитительно, Кора. Как распустившийся бутон. Честное слово!
— Спасибо, — сказала я. Не имею ничего против благонамеренной лжи.
Весь праздничный вечер я проревела в сортире. Не в состоянии была терпеть на себе сострадательные взгляды гостей.
Когда тебе за тридцать и ты рассказываешь людям, что недавно рассталась со своим другом, они глядят на тебя так, словно ты им сейчас доверительно сообщила, что жить тебе осталось всего несколько дней.
«О, ты еще найдешь себе подходящую пару», — говорят они при этом.
Или:
«На нем свет клином не сошелся».
Или:
«Женщина вроде тебя долго одна не остается».
Но на уме-то у них при этом наверняка совсем другое.
Так вот, общение с детьми ни разу не оставило во мне приятных воспоминаний. И когда я заметила Денниса, который громко рыдал, стоя на тротуаре — а я как раз собиралась шмыгнуть в турецкую овощную лавку, — моим первым бессознательным побуждением было перейти на другую сторону и сделать вид, будто сосредоточенно изучаю чек из магазина. Чека у меня, однако, не было. Ведь именно тогда я в очередной раз сидела на диете и рассчитывала завершить свой овощной день единственным киви. Собственно, я предпочитаю бананы. Но киви по форме как-то безобидней. Когда я покупаю бананы, у меня всегда такое впечатление, будто торговец-турок насмешливо скалится. Так, будто я не могу позволить себе вибратор. Возможно, я несправедлива по отношению к этому человеку, но с некоторых пор избегаю покупать у него овощи определенных сортов, в том числе огурцы и крупную морковь.
Деннис рыдал все громче, а мне не хотелось показаться бесчеловечной.
— Где же твоя мама? — сказала я лаковым голосом воспитательницы детского сада и погладила ребенка по голове.
Ребенок не сказал ничего. Только завопил еще громче.
— Как тебя зовут, малыш?
Я не имела представления, могут ли дети в его возрасте говорить.
Мальчик перестал кричать и робко на меня взглянул. Подействовало все-таки. Я собралась с духом.
— Где же ты живешь? — спросила я и выдавила из себя рассчитанную на ребенка улыбку.
Малыш не сказал ничего. Уставился на меня. Потом его лицо исказилось, и он блеванyл мне прямо на туфли.
Я и сообразить не успела, что, собственно, произошло, как услышала позади себя взволнованный голос.
— Денни-и-ис! Ты что это там делаешь? Денни-и-ис!
Денни-и-ис тут же облегчил желудок еще раз. В мою сумочку.
Тут на нас обрушилась дама примерно моих лет. Она была весьма худощавой, если не считать невероятно широкого таза. Отчего выглядела довольно странно. Как вертикально стоящий питон, который как раз переваривает дорожный знак. Что за таз! Чудо… При наличии такого таза рождение Денниса никак не могло быть трудным. Больше проблем должно было доставить его воспитание.
— Денни-и-ис! Тебя вырвало? Ой-ой! С вами все в порядке? Ой, мне так жаль! Он так всегда делает, когда волнуется. Денни-и-ис, плохой мальчик! Ой-ой! Погодите, у меня есть носовой платок.
Она извлекла на свет тряпку, при взгляде на которую никак нельзя было даже представить себе, что ею можно что-то очистить. В ужасе я подалась назад.
— Ах, оставьте, — сказала я поспешно. Я живу совсем рядом. Это, должно быть, легко отмывается холодной водой.
— Ах, вы тоже здесь живете? Мы сюда въехали всего пару недель назад. Господи, как неловко! Ой, пожалуйста, пойдемте скорей с нами. Позвольте мне это отмыть. Ну, пожалуйста, пойдемте.
Она властно схватила меня и потащила через улицу, одновременно вцепившись в руку своего ребенка, вновь поднявшего дикий рев на всю улицу. Не будучи в силах обороняться, я вскоре оказалась в квартире, обставленной, как я это называю, ужасающе честно, то есть выдающей хозяев с головой.
Скажу одно: рухлядь в позолоте. Мягкая мебель в защитных чехлах. Старая наборная касса со свинцовыми литерами. Аквариум с гуппи. Но самым худшим из того, что имелось в квартире, был муж, сидевший перед телевизором.
— Рюдигер! Смотри-ка, у нас гость. Рюдигер не шелохнулся. По-моему, если кого-то зовут Рюдигер, то это еще хуже, чем если кого-то зовут Кнут. Рюдигер кинул на меня равнодушный взгляд и усилил громкость телевизора. Боже милостивый! Такого ущербного лица я не видала еще ни разу в жизни. Мужчина выглядел как задница, которая силится удержать газы.
— Ах, я ведь еще не представилась! Меня зовут Бергер-Мор. Марианна Бергер-Мор, сказала Марианна Бергер-Мор.
— Меня зовут Хюбш. Кора Хюбш, — сказала я.
— Ах, как мило!
Ха. Ха. Ха. Марианна обрадовалась удачной шутке. Рюдигер не сказал на это совсем ничего, а только сделал звук телевизора еще громче и обратился к жене:
— Сколько сейчас времени?
Марианна опустила на пол сына и взглянула на ручные часы.
— Четверть седьмого.
Рюдигер сказал:
— Так я и думал.
Потом встал и закрыл дверь комнаты. Мне стало еще более не по себе.
Этим вечером я провела примерно час на малюсенькой кухне Марианны. Занимаясь чисткой моих туфель и сумочки, она заставила меня выпить несколько рюмок вишневого ликера Eckes и выслушать безумно скучную историю ее жизни, которую мне бы сейчас совсем не хотелось пересказывать. Лишь когда она сказала, что является специалистом по информатике, я стала внимательней.
— Как интересно!
— Да, ты думаешь? (Мы перешли на ты после второй рюмки Eckes'a.) Рюдигер тоже компьютерщик. Мы с ним познакомились на курсах повышения квалификации для программистов. Через год родился наш Деннис.
Мне это показалось ужасно забавным. Двое компьютерщиков в постели. Совершенно немыслимо представить себе, чтобы этим людям было что-то известно о совокуплении.
— Это очень мило, — сказала я. — Значит, ваш сын настоящий «Геймбой».
— Как, как?
— Ах, ничего.
Как я уже сказала, мне не нравится, когда кто-то не понимает моих шуток. Однако я сочла за лучшее не злоупотреблять незатейливостью Марианны Бергер-Мор. Ведь у меня с моим компьютером сложились весьма напряженные отношения. Да и с принтером я регулярно воюю. Не помешает, подумала я, иметь в кругу близких знакомых хотя бы одного специалиста по этим делам.
С тех пор Марианна примерно раз в неделю меня навещает, присматривает за моим компьютером и сообщает последние новости про свои удручающе тягостные любовные отношения. Дружеское общение с Марианной иногда позволяет мне воспринимать собственное siпgle существование несколько в ином свете. В сравнении с сексом, который Марианна имеет с Рюдигером, любой онанизм — упоительнейшее переживание.
Понедельник! Мой понедельник. Наш понедельник. Наконец понедельник. Последние дни я провела в состоянии крайнего напряжения. Я, конечно, тратила массу усилий на то, чтобы постоянно обновлять в памяти вечер с Даниэлем. Все его перипетии я снова и снова излагала Йо в многочасовых монологах. Это очень важно. Ведь каждый раз припоминаешь какую-нибудь новую деталь.
Например, как с восхитительной грацией, утонченной и одновременно мужественной, он протянул мне пармезан.
Как — дружелюбно и в то же время твердо — он попросил официанта принести еще хлеба. Как — небрежным и в тоже время энергичным жестом — он снял пиджак.
Эти детали всплывали в моей смятенной памяти лишь постепенно.
Невозможно выразить, до чего я признательна Йо за то, что на мой постоянный вопрос: «Я тебе уже рассказывала, как он?..» она с неизменным благодушием отвечала: «Да, ты уже рассказывала. Но расскажи-ка еще разок».
Она чертовски хорошая подруга.
Последние четыре дня и ночи я провела в размышлениях о сексе и о том, как к нему готовятся. Стимулирующая умственная смесь из эротической фантазии и прагматической стратегии. Я не сомневалась, что в этот раз дело дойдет до логического конца. И что, Бог свидетель, я к этому готова. Самые волнующие часы в жизни женщины те, когда она готовится к рандеву, которое, весьма вероятно, завершится интимным исходом. Напротив, сам секс часто действует по-настоящему расслабляюще.
И вот мой countdown[27] в подробностях:
Понедельник, 17.45.Пришла с работы домой. Впрочем, работа — слово неподходящее. Сидя перед компьютером, я пыталась успокоить себя с помощью аутогенной тренировки. С отрешенной улыбкой сидела в столовой, забыв при этом съесть панированный шницель из цыпленка. С 16.00 непрерывно пялилась на часы и в 17.00 бегом покинула здание. Пришлось, однако, вернуться обратно, так как забыла забрать пальто и ключ от машины.
17.46.Прослушиваю автоответчик. Два сообщения. Господи Иисусе! Не дай ему отказаться!
Пи-ип.
«Хэлло, это Йо. Позволь дать совет: перемени свое расписание. У тебя в запасе примерно два часа на пилинг всего тела, косметическую маску и макияж. Понимаю, счет идет на секунды. Если все-таки у тебя останется лишняя минута, позвони мне. На всякий случай желаю тебе ни пуха ни пера. Кстати, только не надевай боди, это я тебе говорю. Для мужчин такой механизм непостижим. Да и вообще откажись от нижнего белья. Это подстегнет чувственность и избавит его от унизительной возни с крючочками лифчика. Итак, тьфу, тьфу, тьфу».
Пи-ип.
«Кора, дорогая, это Биг Джим. Сегодня твой великий день, не так ли? Хочу пожелать тебе всего хорошего. Известно ли тебе — о, это старый рецепт Казановы! — что перед такими делами мужчины чистят зубы „Колгейтом“ с двойной мятой, затем сразу отпивают немного виски, и полощут им рот. Старый рецепт Казановы! Имей это ввиду. Не дай себя укротить. Впрочем, как бы то ни было, шлю тебе сердечный привет!»
17.48.Пью бокал шампанского за моих добрых друзей под аккомпанемент ритма Мтуме «Я-буду-заниматься-сексом».
I will bе уоur lоllурор — уоu саn lick те everywhere[28].
Можно не слишком торопиться — в конце концов, вопрос одежды мы с Йо уже несколько дней назад основательно обсудили и решили. Сексуально, но не назойливо. Элегантно, но не overdressed[29]. Чтобы снималось в два-три приема и было не слишком тесным. Нет ничего хуже, чем в момент наивысшего экстаза вдруг застрять в джинсах или, раздевшись, выглядеть так, будто тебя еще на днях пытали вражеские агенты: слишком облегающая одежда, слишком узкое нижнее белье оставляют некрасивые полосы по всему телу. Столь же пугающее впечатление производит глубокий оттиск брючной пуговицы под пупком. Я приняла решение в пользу мягко ниспадающего летнего платья кремового цвета. С длинной застежкой-молнией» на спине и полудлинными рукавами. Последнее очень важно. Ведь эти ужасные макаронные пакеты не для моих объемистых выше локтя рук. В них я выгляжу как Аксель Шульц[30] в неглиже. Кроме того, благодаря нескольким посещениям солярия я могла бы отказаться от нейлона. А то на втором этапе раздевания останешься в одних лишь тонких чулках. Выглядит же это — ну совершенно уж по-идиотски! А чулки без пояса, как показывает мой опыт, и в самом деле не держатся. Или они внезапно соскальзывают до голеностопного сустава, или так отчаянно впиваются в ляжки, что нарушают кровоснабжение этой и без того проблемной зоны.
18.00.Уход за телом.
Душ (с гелем «аромат киви»). Мытье головы (шампунем «аромат апельсина»).
Укутывание головы (с кондиционером «аромат кокоса»).
Крем (с лосьоном «аромат ванили»).
18.30.Макияж.
Благодаря легкому загару я выгляжу не такой пугающе замороженной, как обычно. Румяна. Губная помада. Тушь для ресниц. Достаточно.
И все же я теряю драгоценные минуты, поскольку вынуждена дважды полностью разгримировываться. Та же история — с тушью для ресниц. Она, по большей части, склеивает ресницы комками, так что они выглядят как ножки страдающего артритом паука-птицееда.
18.50.Сижу за кухонным столом в купальном халате и в тюрбане из полотенца. Хорошо, что Даниэль не может видеть меня такой. Как Нефертити, только что сбежавшая с места кровавого побоища. Ибо с тех пор как я однажды попыталась сделать себе педикюр, мой белый купальный халат покрылся темно-красными пятнами.
Выпиваю еще глоточек и молюсь, чтобы волосы не устроили мне какой-нибудь подлянки. А ведь от них можно ждать чего угодно. Чтобы они стали совсем послушными, намеренно оставляю голову укутанной на десять минут дольше положенного.
19.02.Платье сидит как влитое. Мне срочно нужен мужчина — и не только для того, чтобы меня раздеть. Прежде он должен меня одеть. Всякий раз, пытаясь застегнуть эту проклятую молнию, я чуть не получаю растяжение шейных мышц. Решила надеть белое кружевное белье. Выглядит непорочно. Чисто. Девственно.
— Я вернусь в воскресенье. Хочешь прийти ко мне в понедельник вечером? — сказал Даниэль.
О да-а-а-а-а!
Нет, теперь надо оставаться соol.
Впервые я промолчала.
— Я неплохой повар. И потом — ты сама убедишься, — у меня есть на видео полный сериал про мисс Марпл.
О-о-о-о-о! Да мы просто созданы друг для друга. Я изобразила примадонну. Ласково улыбнулась. Ничего не сказала. Ведь важно не отвечать автоматически только потому, что тебя о чем-то спросили. Это стало мне ясно еще в те времена, когда я впервые увидела фильм «Свет во тьме» с Мелани Гриффитс.
Она — американская шпионка в доме нацистского офицера. Однажды он ей говорит: «Я знаю, почему вы здесь». А она молчит. Не говорит опрометчиво что-нибудь вроде «Я все вам объясню» или «Янки принудили меня к этому». Молчит. Тогда он говорит ей дальше: «Я знаю, вас послал Гитлер, чтобы выяснить, являюсь ли я истинным нацистом».
Уф! Конечно, ей здорово помогло, что она сразу не вякнула и не выболтала всего.
С тех пор так поступаю и я. Но, конечно, не всегда. Собственно говоря, даже редко. Как правило, я говорю. Но иногда удается сдержаться. Я молчу. И улыбаюсь.
— Вот мой адрес. — Даниэль чиркнул что-то на ресторанном счете.
Это меня обнадежило: определенно он не собирался давать задний ход.
— Так в восемь? В понедельник?
Я упивалась победой. Коснулась его щеки поцелуем принцессы и дерзко сказала:
— А у тебя не будет других дел?
Этим вечером мы благоразумно не трогали тему брака в целом и Уты Кошловски в частности.
— Каких?
Тупица. Не дал подобраться к сути.
— Каких-нибудь.
— Да, вспомнил, — он пошарил во внутреннем кармане своего пиджака. — Хотел тебе отдать вот это.
Он сунул мне что-то в руку, повернулся и пошел к только что подъехавшему такси.
— Ну пока. В понедельник в восемь, — сказал он.
Сел в машину. И исчез.
Я стояла на улице. Растроганно рассматривала небольшую стопку каталожных карточек, на которых д-р мед. Даниэль Хофман набросал возможные темы беседы для нашего вечера.
Понедельник. В восемь.
Я была самым счастливым человеком на свете.
18:42
Думаю, я самый несчастный человек на свете. Протиснулась на свой крошечный балкон, который в это время года с 18.40 до 18.52 освещает солнце. Но его лучам не под силу согреть мое озябшее сердце.У! Стройные длинноногие девушки весело спешат на свидание к парням в белых футболках, к тем отвязным парням, что на время еды клеят жвачку на тыльную сторону ладони.
Ненавижу лето. Весну, впрочем, тоже.
Если осенью и зимой человек чувствует себя одиноким и подавленным — это в порядке вещей. Никто не поставит ему это в упрек. Но летом! Неписаный закон велит быть веселым, иметь загорелые ноги. Из проезжающих кабриолeтoв на прохожих обрушиваются оглушительные ремиксы Moderп Talkiпg и хиты из коллекции синглов Фила Коллинза.
Интересно проследить, как от сезона к сезону меняются повадки водителей-мужчин.
В холодное время они газуют как безумные, форсируют моторы так, что те ревут со страшной силой. На 90-й-то модели, да по булыжной мостовой (такой, как на моей улице)! И когда проносится вприпрыжку этакая колымага, то грохоту столько, что кажется, будто спецназ при поддержке автоматчиков штурмует соседний дом. Летом же эти сволочи снимают верх автомобиля, до упора опускают боковые стекла, на всю катушку врубают стереоаппаратуру с CD- чейнджером и ползут мимо окон так медленно, что успеваешь составить исчерпывающее представление об их дурном вкусе во всех его пугающих подробностях.
Недавно один такой гад, припарковав прямо под моим окном своего красного открытого «японца» (я распознаю только «БМВ», «мерседес», «порше» и «фольксваген-гольф», а все остальные по неведению зову «японцами»), врубил целую коллекцию синглов Вольфганга Петри.
На мой взгляд, у подобных хмырей следовало бы отнимать водительские права заодно с избирательными. А этот все сидел и сидел в своем красном авто. Пять минут Вольфганга Петри! Мыслимое ли дело…
Ты — чудо, ты — как чудо, как чудесное средоточие моей жизни.
Я готова была вызвать полицию.
Ее звали Дже-э-э-эссика. Просто Дже-э -эссика.
Я осторожно глянула с балкона на улицу. Хмырь в «японце» выглядел так, будто это у него подруга Дже-э-эссика.
Моя жизнь отдана тебе, если бы только я мог тебя иметь! В этом навек моя вина и мое желание.
Тут с помощью зеркала заднего вида он проверил, как сидит его сетчатая бейсболка. Я же заметила, что у него на затылке волосы страшно густые и удивительно черные. Фи! Бедняга. Наверно, еще ни разу не видел себя со спины. В сущности, он был один к одному Вольфганг Петри. Черные усы и джинсы, такие тесные, что их можно было бы определить как штаны для демонстрации гениталий.
Мне начхать на это, я хочу тебя всю целиком каждый момент.
Тут он впрыснул себе в пасть целый флакон дезодорирующего спрея «Одоль». (Я издали это определила, поскольку сама им иногда пользуюсь.)
Луна сегодня полная, и я, увы, полон желания. Этой ночью хочу к тебе.
Потом настала тишина.
Бедная Джессика. Как она может терпеть поцелуи мужчины, у которого изо рта так несет дезодорантом, что ясно — есть что скрывать; тогда как джинсы его столь откровенны, что весь товар (причем не высшего качества) налицо.
Широко расставляя ноги, Вольфганг Петри потопал прочь; при этом, конечно, через каждые семь метров он хватал себя за ягодицы характерным нервным движением, как бы говоря: «Ох, штаны совсем зад загрызли».
После того случая я сделала еще одно любопытное наблюдение: легко, оказывается, полюбить невыносимое. Для этого нужно лишь достаточно долго и близко с ним контактировать. Естественно, речь не идет о мужчинах, стригущих перед зеркалом в прихожей волосы в носу; или о матерях, которые из недели в неделю дрожащим голосом спрашивают, познакомилась ли ты наконец хоть с кем-нибудь.
Короче, не прошло и двух недель, как я отправилась на концерт Вольфганга Петри. При этом у меня было чувство, что это встреча со старым другом. Конечно, я наизусть знала тексты всех его песенок. Некоторая неловкость возникла от того, что здесь же на концерте оказалась моя коллега Соня. На мне были солнцезащитные очки, но она сразу меня узнала, да еще и застукала в тот момент, когда я вместе со всеми подпевала. Насчет своего появления она сказала, что ей прислали контрамарки и она тут по работе — изучает социологически любопытный аспект возрождения немецкого шлягера. Прощаясь, она не забыла спросить, купила ли я уже совершенно потрясающий новый двойной CD Вана Моррисона.
У выхода я вновь столкнулась с Соней и увидела, как она торопливо пытается спрятать от меня фирменную кофейную кружку «Вольфганг Петри».
Как прекрасно сидеть на балконе! Я вижу крошечные фрагменты бытия, а воображение дорисовывает к ним целые картинки — реальные и вымышленные.
Вот, например, идет женщина. У нее такой вид, будто она еще ни разу не имела оргазма. Увешанная кульками с покупками, она судорожно напряжена, словно ей предстоит контрабандой вывезти из вражеской страны сверхсекретные микрофильмы.
А того парня с овчаркой я знаю. Отвратительный тип. В недорогом супермаркете всегда свысока говорит кассирше «мамзель», демонстративно пересчитывает сдачу, а в это время снаружи его привязанная собачища гадит с дикой силой. После нее рядом с велосипедной стойкой остается не менее двух исполинских куч.
Ой, смотрите-ка! Студент из 13-й квартиры идет — неужели? — на занятия йогой. Странное он выбрал время. Выглядит, впрочем, вполне щеголевато.
Следом за ним из дома выходит вроде бы мужик, но через плечо у него — не верю глазам — этакая сумочка на ремешке, якобы мужская. Вот уж, действительно, ни в какие ворота.
Эти псевдомужские сумочки выглядят как косметички. Только без косметики. Хотя, кто знает. Мужчины нередко гротескны, многие выходят на улицу с зонтами или — еще того хуже — со складными зонтиками. Я считаю — и наверняка не я одна, — что мужчина под зонтом утрачивает свое достоинство. Заботиться об укладке — привилегия женщин. Мужчина обязан спокойно относиться к дождю И не бояться испортить прическу. Мужчина с зонтом что собака в наморднике. Жалкое зрелище.
Подо мной лениво плетется любовная парочка. Она держит руку в кармане его брюк. Женаты ли они? Не скажу, чтобы замужество было для меня так уж важно. Один этот страшный обряд чего стоит — когда он перебрасывает ее через порог! Дурной обычай! Но я совсем не прочь выслушать предложение. Или, как какая-нибудь подружка нефтедобытчика, найти у себя в бокале камень весом во много каратов.
Кора Хофман. Кора Хофман-Хюбш. Кора Хюбш-Хофман. Что ж, звучит совсем неплохо.
Но я бы, конечно, оставила свое собственное имя. Профессию я бы со временем бросила. Имя — никогда.
Увы, я здесь отвечаю на вопросы, которых никто не задавал. Это такой облом! Как маленькая девочка, я придумываю себе двойную фамилию, а тем временем носитель одной из ее половин даже не думает мне позвонить, не говоря уж о том, чтобы на мне жениться.
Между тем солнце освещает уже только мои ступни.
Как назло.
Мир несправедлив. Марианна живет всего двумя домами дальше, а у нее солнце задерживается минимум на два часа дольше. Несмотря на это, я не хотела бы поменяться с ней местами. Мне сейчас видно, как она развешивает на балконе белье. Скорее всего, пеленки. Марианна принадлежит к породе тех активных матерей, которые презирают детские смеси Hipp и памперсы, согласны готовить пюре из биошпината и по пять раз в день запускать стиральную машину с пеленками.
Я собиралась улизнуть с балкона. Чего доброго, Марианна меня увидит и у нее возникнет идея зайти в гости. Когда-то еще мне представится случай побыть в таком полнейшем одиночестве.
— Эге-ге, Кора! Правда, чудесный вечер?
Shit. Я как королева-мать посылаю дружелюбный кивок с балкона на балкон.
— Угадай, что сегодня сделал Деннис?
Больно мне нравятся такие вопросики! Почему я должна что-то угадывать?
— Он в первый раз послал тебя на фиг?
Я знаю, что матери не понимают шуток, когда речь идет об их чадах. Но еще я знаю, что Марианна и без того не понимает шуток. А потому — разницы никакой.
— Нет! Гораздо лучше!
Марианна наклоняется над перилами балкона. Я не особенно одобряю такого рода общение. Мы похожи на старых прачек, которым субботним вечером нечего делать, кроме как во все горло переносить сплетни от крыльца к крыльцу. То, что фактически я вынуждена делать именно это, раздражает меня до крайности.
— Деннис утром сделал «а-а» в горшочек! Я чувствую, что сейчас полагается выразить полный восторг. Тишина между нашими балконами воспринимается как мощное к этому поощрение.
Но восторга я отнюдь не испытываю. И вообще не настроена притворяться, будто я в восторге.
— Неужели? И этой куче ты, конечно, уделила почетное место в вашей наборной кассе?
— Конечно нет.
В Марианне поражает то, что она никогда ни над кем не смеется и никогда не обижается, если смеются над ней. Только поэтому она способна выносить такую соседку, как я, и такого мужа, как Рюдигер. Наверно, она и есть то, что называют простой, солнечной натурой. Она прощает все. Поскольку половину адресованных ей колкостей просто не понимает, а с другой половиной соглашается.
Когда она догадалась, что Рюдигер изменяет ей с женщиной из расходной бухгалтерии, то была само спокойствие.
— Ты знаешь, — сказала она мне, — Рюдигер в постели не такой уж молодец. Я этой женщине не особенно завидую. Рюдигер очень хороший отец, а ночью, как и я, предпочитает спать с закрытыми окнами. В конце концов, это главное. Я знаю его лучше, чем та бухгалтерская кляча.
Еще я почти что завидую ей. Не из-за Рюдигера, ясное дело. Но я завидую ее незатейливости. Никогда я не буду такой незатейливой. Это уж точно.
— Ну, мне пора бежать! Целую, Кора. Приятного вечера.
С Марианной Бергер-Мор я познакомилась четыре месяца назад, когда ее двухлетнего сына Денниса вырвало мне на туфли.
Я и без того терпеть не могу детей. По мне они уж слишком непосредственны. Они изрекают скучные банальности, и от них никак не уберечься.
Моя кузина отмечала свое сорокалетие. Ее пятилетняя дочь Пия радостно показала на меня пальчиком и воскликнула:
— Смотрите-ка! Тетя Кора похожа на Морлу[26]!
Все посмотрели. Но вот беда: маленькая пакостница была абсолютно права. За два дня до того я рассталась с Сашей и проводила ночи с быстро пустеющей бутылкой солодового виски в одной руке и книгой «Одиночество как шанс» в другой. Как еще можно при этом выглядеть!
— Пия же только пошутила, — сказала моя кузина. — Ты выглядишь восхитительно, Кора. Как распустившийся бутон. Честное слово!
— Спасибо, — сказала я. Не имею ничего против благонамеренной лжи.
Весь праздничный вечер я проревела в сортире. Не в состоянии была терпеть на себе сострадательные взгляды гостей.
Когда тебе за тридцать и ты рассказываешь людям, что недавно рассталась со своим другом, они глядят на тебя так, словно ты им сейчас доверительно сообщила, что жить тебе осталось всего несколько дней.
«О, ты еще найдешь себе подходящую пару», — говорят они при этом.
Или:
«На нем свет клином не сошелся».
Или:
«Женщина вроде тебя долго одна не остается».
Но на уме-то у них при этом наверняка совсем другое.
Так вот, общение с детьми ни разу не оставило во мне приятных воспоминаний. И когда я заметила Денниса, который громко рыдал, стоя на тротуаре — а я как раз собиралась шмыгнуть в турецкую овощную лавку, — моим первым бессознательным побуждением было перейти на другую сторону и сделать вид, будто сосредоточенно изучаю чек из магазина. Чека у меня, однако, не было. Ведь именно тогда я в очередной раз сидела на диете и рассчитывала завершить свой овощной день единственным киви. Собственно, я предпочитаю бананы. Но киви по форме как-то безобидней. Когда я покупаю бананы, у меня всегда такое впечатление, будто торговец-турок насмешливо скалится. Так, будто я не могу позволить себе вибратор. Возможно, я несправедлива по отношению к этому человеку, но с некоторых пор избегаю покупать у него овощи определенных сортов, в том числе огурцы и крупную морковь.
Деннис рыдал все громче, а мне не хотелось показаться бесчеловечной.
— Где же твоя мама? — сказала я лаковым голосом воспитательницы детского сада и погладила ребенка по голове.
Ребенок не сказал ничего. Только завопил еще громче.
— Как тебя зовут, малыш?
Я не имела представления, могут ли дети в его возрасте говорить.
Мальчик перестал кричать и робко на меня взглянул. Подействовало все-таки. Я собралась с духом.
— Где же ты живешь? — спросила я и выдавила из себя рассчитанную на ребенка улыбку.
Малыш не сказал ничего. Уставился на меня. Потом его лицо исказилось, и он блеванyл мне прямо на туфли.
Я и сообразить не успела, что, собственно, произошло, как услышала позади себя взволнованный голос.
— Денни-и-ис! Ты что это там делаешь? Денни-и-ис!
Денни-и-ис тут же облегчил желудок еще раз. В мою сумочку.
Тут на нас обрушилась дама примерно моих лет. Она была весьма худощавой, если не считать невероятно широкого таза. Отчего выглядела довольно странно. Как вертикально стоящий питон, который как раз переваривает дорожный знак. Что за таз! Чудо… При наличии такого таза рождение Денниса никак не могло быть трудным. Больше проблем должно было доставить его воспитание.
— Денни-и-ис! Тебя вырвало? Ой-ой! С вами все в порядке? Ой, мне так жаль! Он так всегда делает, когда волнуется. Денни-и-ис, плохой мальчик! Ой-ой! Погодите, у меня есть носовой платок.
Она извлекла на свет тряпку, при взгляде на которую никак нельзя было даже представить себе, что ею можно что-то очистить. В ужасе я подалась назад.
— Ах, оставьте, — сказала я поспешно. Я живу совсем рядом. Это, должно быть, легко отмывается холодной водой.
— Ах, вы тоже здесь живете? Мы сюда въехали всего пару недель назад. Господи, как неловко! Ой, пожалуйста, пойдемте скорей с нами. Позвольте мне это отмыть. Ну, пожалуйста, пойдемте.
Она властно схватила меня и потащила через улицу, одновременно вцепившись в руку своего ребенка, вновь поднявшего дикий рев на всю улицу. Не будучи в силах обороняться, я вскоре оказалась в квартире, обставленной, как я это называю, ужасающе честно, то есть выдающей хозяев с головой.
Скажу одно: рухлядь в позолоте. Мягкая мебель в защитных чехлах. Старая наборная касса со свинцовыми литерами. Аквариум с гуппи. Но самым худшим из того, что имелось в квартире, был муж, сидевший перед телевизором.
— Рюдигер! Смотри-ка, у нас гость. Рюдигер не шелохнулся. По-моему, если кого-то зовут Рюдигер, то это еще хуже, чем если кого-то зовут Кнут. Рюдигер кинул на меня равнодушный взгляд и усилил громкость телевизора. Боже милостивый! Такого ущербного лица я не видала еще ни разу в жизни. Мужчина выглядел как задница, которая силится удержать газы.
— Ах, я ведь еще не представилась! Меня зовут Бергер-Мор. Марианна Бергер-Мор, сказала Марианна Бергер-Мор.
— Меня зовут Хюбш. Кора Хюбш, — сказала я.
— Ах, как мило!
Ха. Ха. Ха. Марианна обрадовалась удачной шутке. Рюдигер не сказал на это совсем ничего, а только сделал звук телевизора еще громче и обратился к жене:
— Сколько сейчас времени?
Марианна опустила на пол сына и взглянула на ручные часы.
— Четверть седьмого.
Рюдигер сказал:
— Так я и думал.
Потом встал и закрыл дверь комнаты. Мне стало еще более не по себе.
Этим вечером я провела примерно час на малюсенькой кухне Марианны. Занимаясь чисткой моих туфель и сумочки, она заставила меня выпить несколько рюмок вишневого ликера Eckes и выслушать безумно скучную историю ее жизни, которую мне бы сейчас совсем не хотелось пересказывать. Лишь когда она сказала, что является специалистом по информатике, я стала внимательней.
— Как интересно!
— Да, ты думаешь? (Мы перешли на ты после второй рюмки Eckes'a.) Рюдигер тоже компьютерщик. Мы с ним познакомились на курсах повышения квалификации для программистов. Через год родился наш Деннис.
Мне это показалось ужасно забавным. Двое компьютерщиков в постели. Совершенно немыслимо представить себе, чтобы этим людям было что-то известно о совокуплении.
— Это очень мило, — сказала я. — Значит, ваш сын настоящий «Геймбой».
— Как, как?
— Ах, ничего.
Как я уже сказала, мне не нравится, когда кто-то не понимает моих шуток. Однако я сочла за лучшее не злоупотреблять незатейливостью Марианны Бергер-Мор. Ведь у меня с моим компьютером сложились весьма напряженные отношения. Да и с принтером я регулярно воюю. Не помешает, подумала я, иметь в кругу близких знакомых хотя бы одного специалиста по этим делам.
С тех пор Марианна примерно раз в неделю меня навещает, присматривает за моим компьютером и сообщает последние новости про свои удручающе тягостные любовные отношения. Дружеское общение с Марианной иногда позволяет мне воспринимать собственное siпgle существование несколько в ином свете. В сравнении с сексом, который Марианна имеет с Рюдигером, любой онанизм — упоительнейшее переживание.
Понедельник! Мой понедельник. Наш понедельник. Наконец понедельник. Последние дни я провела в состоянии крайнего напряжения. Я, конечно, тратила массу усилий на то, чтобы постоянно обновлять в памяти вечер с Даниэлем. Все его перипетии я снова и снова излагала Йо в многочасовых монологах. Это очень важно. Ведь каждый раз припоминаешь какую-нибудь новую деталь.
Например, как с восхитительной грацией, утонченной и одновременно мужественной, он протянул мне пармезан.
Как — дружелюбно и в то же время твердо — он попросил официанта принести еще хлеба. Как — небрежным и в тоже время энергичным жестом — он снял пиджак.
Эти детали всплывали в моей смятенной памяти лишь постепенно.
Невозможно выразить, до чего я признательна Йо за то, что на мой постоянный вопрос: «Я тебе уже рассказывала, как он?..» она с неизменным благодушием отвечала: «Да, ты уже рассказывала. Но расскажи-ка еще разок».
Она чертовски хорошая подруга.
Последние четыре дня и ночи я провела в размышлениях о сексе и о том, как к нему готовятся. Стимулирующая умственная смесь из эротической фантазии и прагматической стратегии. Я не сомневалась, что в этот раз дело дойдет до логического конца. И что, Бог свидетель, я к этому готова. Самые волнующие часы в жизни женщины те, когда она готовится к рандеву, которое, весьма вероятно, завершится интимным исходом. Напротив, сам секс часто действует по-настоящему расслабляюще.
И вот мой countdown[27] в подробностях:
Понедельник, 17.45.Пришла с работы домой. Впрочем, работа — слово неподходящее. Сидя перед компьютером, я пыталась успокоить себя с помощью аутогенной тренировки. С отрешенной улыбкой сидела в столовой, забыв при этом съесть панированный шницель из цыпленка. С 16.00 непрерывно пялилась на часы и в 17.00 бегом покинула здание. Пришлось, однако, вернуться обратно, так как забыла забрать пальто и ключ от машины.
17.46.Прослушиваю автоответчик. Два сообщения. Господи Иисусе! Не дай ему отказаться!
Пи-ип.
«Хэлло, это Йо. Позволь дать совет: перемени свое расписание. У тебя в запасе примерно два часа на пилинг всего тела, косметическую маску и макияж. Понимаю, счет идет на секунды. Если все-таки у тебя останется лишняя минута, позвони мне. На всякий случай желаю тебе ни пуха ни пера. Кстати, только не надевай боди, это я тебе говорю. Для мужчин такой механизм непостижим. Да и вообще откажись от нижнего белья. Это подстегнет чувственность и избавит его от унизительной возни с крючочками лифчика. Итак, тьфу, тьфу, тьфу».
Пи-ип.
«Кора, дорогая, это Биг Джим. Сегодня твой великий день, не так ли? Хочу пожелать тебе всего хорошего. Известно ли тебе — о, это старый рецепт Казановы! — что перед такими делами мужчины чистят зубы „Колгейтом“ с двойной мятой, затем сразу отпивают немного виски, и полощут им рот. Старый рецепт Казановы! Имей это ввиду. Не дай себя укротить. Впрочем, как бы то ни было, шлю тебе сердечный привет!»
17.48.Пью бокал шампанского за моих добрых друзей под аккомпанемент ритма Мтуме «Я-буду-заниматься-сексом».
I will bе уоur lоllурор — уоu саn lick те everywhere[28].
Можно не слишком торопиться — в конце концов, вопрос одежды мы с Йо уже несколько дней назад основательно обсудили и решили. Сексуально, но не назойливо. Элегантно, но не overdressed[29]. Чтобы снималось в два-три приема и было не слишком тесным. Нет ничего хуже, чем в момент наивысшего экстаза вдруг застрять в джинсах или, раздевшись, выглядеть так, будто тебя еще на днях пытали вражеские агенты: слишком облегающая одежда, слишком узкое нижнее белье оставляют некрасивые полосы по всему телу. Столь же пугающее впечатление производит глубокий оттиск брючной пуговицы под пупком. Я приняла решение в пользу мягко ниспадающего летнего платья кремового цвета. С длинной застежкой-молнией» на спине и полудлинными рукавами. Последнее очень важно. Ведь эти ужасные макаронные пакеты не для моих объемистых выше локтя рук. В них я выгляжу как Аксель Шульц[30] в неглиже. Кроме того, благодаря нескольким посещениям солярия я могла бы отказаться от нейлона. А то на втором этапе раздевания останешься в одних лишь тонких чулках. Выглядит же это — ну совершенно уж по-идиотски! А чулки без пояса, как показывает мой опыт, и в самом деле не держатся. Или они внезапно соскальзывают до голеностопного сустава, или так отчаянно впиваются в ляжки, что нарушают кровоснабжение этой и без того проблемной зоны.
18.00.Уход за телом.
Душ (с гелем «аромат киви»). Мытье головы (шампунем «аромат апельсина»).
Укутывание головы (с кондиционером «аромат кокоса»).
Крем (с лосьоном «аромат ванили»).
18.30.Макияж.
Благодаря легкому загару я выгляжу не такой пугающе замороженной, как обычно. Румяна. Губная помада. Тушь для ресниц. Достаточно.
И все же я теряю драгоценные минуты, поскольку вынуждена дважды полностью разгримировываться. Та же история — с тушью для ресниц. Она, по большей части, склеивает ресницы комками, так что они выглядят как ножки страдающего артритом паука-птицееда.
18.50.Сижу за кухонным столом в купальном халате и в тюрбане из полотенца. Хорошо, что Даниэль не может видеть меня такой. Как Нефертити, только что сбежавшая с места кровавого побоища. Ибо с тех пор как я однажды попыталась сделать себе педикюр, мой белый купальный халат покрылся темно-красными пятнами.
Выпиваю еще глоточек и молюсь, чтобы волосы не устроили мне какой-нибудь подлянки. А ведь от них можно ждать чего угодно. Чтобы они стали совсем послушными, намеренно оставляю голову укутанной на десять минут дольше положенного.
19.02.Платье сидит как влитое. Мне срочно нужен мужчина — и не только для того, чтобы меня раздеть. Прежде он должен меня одеть. Всякий раз, пытаясь застегнуть эту проклятую молнию, я чуть не получаю растяжение шейных мышц. Решила надеть белое кружевное белье. Выглядит непорочно. Чисто. Девственно.