Ламур Луис. К далеким голубым горам

   Глендорскую бухту окружали зеленые красивые холмы, а осыпающиеся развалины Замка Донованов выглядели странными и чужими среди густо стоящих над бухтой деревьев. Мы поплыли на берег на ялике, и там, куда привез нас Оуэйн, я закупил провизию.
   Я с любопытством оглядел старое здание. Это был наполовину склад, наполовину лавка, и добрая половина товаров в этом заведении, подозреваю, была контрабандой. Мы купили то, что нам было нужно, в том числе кое-какие дополнительные судовые запасы, а потом вернулись к кораблю исландца.
   Это было не большое судно, в общем-то, по обводам напоминавшее норвежский «бойорт» с прямым марселем над шпринтовым фоком, латинской бизанью и маленьким шпринтовым парусом под бушпритом. Называлось оно «Снорри», и мне понравился и его вид, и его дух. Руль на нем поворачивался торчащим из палубы рычагом — «кнутовищем», что давало возможность рулевому следить за парусами. Голландцы такое устройство называют «колдершток».
   В небольшой каютке на корме повесили занавеску, отделив уголок для Лилы.
   Когда мы, оставив позади изумрудно-зеленую гавань Глендора и миновав острова, вышли в открытое море, небо затянулось серым. Я, стоя на палубе между мачтами, смотрел назад, на Ирландию. Доведется ли мне еще когда-нибудь увидеть Британские острова?
   С юга дул крепкий ветер, но Торвальд все равно поставил все паруса, какие были, чтобы поскорее добраться до Исландии. Дальние раскаты грома и проблески молнии предупреждали нас, что впереди непогода, но Торвальд вырос на палубе, а на руле у него стоял кряжистый человек лет сорока или больше — вылитый викинг.
   Перед самым полуднем я сменил рулевого. Торвальд стоял рядом, не спуская с меня глаз, — не тот он был человек, чтобы доверить свой корабль неизвестно кому. Но я набил себе руку давным-давно, еще плавая по нашим болотам. Довольно скоро он поуспокоился, поверив в мою руку и здравый смысл.
   Лила почти все время оставалась внизу. Когда погода держалась умеренная и корабль не сильно качало, она готовила что-нибудь из корабельных припасов — всегда горячую, питательную пищу.
   Торвальд поглядывал на нее и качал головой.
   — Ты, Лила, нас совсем испортишь. Моряку нелься привыкать к такой роскоши.
   Он не терял времени зря и гнал корабль на северо-запад, прокладывая курс подальше от мест, куда могли быть направлены поиски, и направляясь в холодные северные воды.
   В полночь я проснулся, вышел на палубу и остановился рядом с Торвальдом.
   — Если хочешь спать, можешь оставить «Снорри» на меня.
   — Устал, — просто сказал он. — Курс норд-вест-тень-норд.
   Он ушел вниз, а я остался наедине с рулевым, лицо которого скрывалось в тени под капюшоном.
   С каждым днем ветер становился все холоднее, и когда наконец впереди прорезались бледной тенью горы Исландии, мы собрались на палубе, чтобы вновь посмотреть на землю. Торвальд легко провел корабль в маленькую бухту, где стоял его дом.
   Три дня простояли мы в порту, а потом вновь подняли паруса. Теперь ветер был ровным, но холодным. А во время ночной вахты он внезапно стал еще холоднее. С подозрением отнесясь к возможной перемене погоды, я разбудил Торвальда.
   Он вышел на палубу, принюхался к запаху ветра, подождал немного и наконец сказал:
   — Лед!
   Мы изменили курс и пошли к югу. Неожиданно я заметил в воде что-то белое и блестящее. Это была льдина. Вскоре нам попались несколько пятен битого льда, а потом мрачно торчащий из воды большой айсберг.
   Мы прошли мимо него в нескольких сотнях ярдов — это была огромная белая башня, указывающая ледяным пальцем на облака.
   Время проходило быстро. Однажды, серым пасмурным днем, мы заметили птиц из залива Уитлесс-Бэй и повернули вдоль берега к северу, потому что вышли к земле чуть южнее своего порта назначения.
   Мы вошли в гавань Сент-Джона и бросили якорь. Вокруг было много небольших судов, в основном рыбаки — португальцы, баски, исландцы, — но попадались и другие, судя по всему — пираты. Они любили изрезанные бухты и маленькие гавани острова. И людей набирать здесь любили, потому что ньюфаундлендцы славились как народ твердый, крепкий, искусный во всем, что связано с кораблями и морем, а потому им рады были на любом судне, но на пиратском — вдвойне: там ловкость и моряцкое искусство были главнейшим требованием.
   — Фсе, тальше мы не пойтем, — объявил Торвальд. — Распротатим то, что привесли, и сагрузимся рыпой, томой повесем.
   — Жаль, не смогу тебя уговорить. Я скупал меха вон на тех берегах, — я ткнул пальцем в ту сторону, где за островом должна была лежать большая земля. — Там ждет целое состояние — только приди и возьми.
   Торвальд покачал головой, хоть глаза его и застыли на западном горизонте.
   — Подумай, друг, — настаивал я. — Ты можешь за одно плавание добыть столько, сколько за обычных четыре.
   Он снова покачал головой.
   — Я найту вам корапль, — сказал он. — Я тут всех снаю, и меня все снают.
   Этот остров, куда мы приплыли, был обрывистый и крутой, и люди здесь были крутые, и корабли отважно ждали встречи с морем. Суда приходили в эту гавань, чтобы высушить пойманную рыбу или пополнить запасы перед новым выходом в темные воды.
   Меня сжигало нетерпение. Я уже прошел немалую часть своего пути и мог думать только об Абигейл, о нашем корабле и о моих друзьях. И всегда на заднем плане моих мечтаний висели, словно туман, голубые горы, и ничто другое не манило меня так, как они, — я рвался увидеть их и помериться с ними силами.
   Мы сошли на берег — Торвальд, Лила и я, — и бродили среди рыбаков, покупая то, что нам было нужно; в этом порту можно было хорошо пополнить припасы.
   Внезапно передо мной возник здоровенный человек. Он был больше меня и ростом, и в ширину. Выглядел он очень сильным и, конечно, именно таким себя и считал.
   — Вот эта девчонка, — он ткнул пальцем в Лилу. — Даю за нее пятьдесят английских фунтов!
   — Она — свободная женщина, — сказал я.
   — Х-ха! — насмешливо выдохнул он. — Какая женщина свободна, когда предложены такие деньги? Я ее хочу! Ладно, тогда сто фунтов!
   Он наклонился ко мне, чуть выкатив глаза. Рожа у него была красная от пьянства.
   — Нет, — сказал я. — А теперь уйди с дороги.
   — Уйди с дороги! — зарычал он. — Это ты мне говоришь?!
   Это был очень крупный человек — но пьющий. Опасный человек, и я вовсе не собирался затевать с ним драку. Мне не терпелось отплыть на юг, мне не терпелось найти попутный корабль и меня страшно раздражал этот здоровенный олух, который торчал на дороге, обдавая меня вонью изо рта.
   Он потянулся за шпагой, я выбросил вперед руку, чтобы помешать ему, а другой двинул его под ложечку.
   Кулак ударил крепко, у здоровяка со свистом вырвался воздух из легких. Ему было здорово больно — но это отнюдь не значило, что он уже побит. Я расставил ноги пошире и обоими сложенными кулаками шарахнул его по челюсти.
   Я уже говорил, что силы во мне хватит на двоих… а то и на троих.
   Он шлепнулся задницей в грязь. Кровь текла струйками из разбитого носа и рта. Мои удары его оглушили. Я переступил через его ноги и пошел дальше. Торвальд внимательно посмотрел на меня.
   — А в тепе есть силенка… Но ты снаешь, кто он такой?
   — Нет.
   — Вот и я не снаю… сошел он вот с того корапля, — он показал на голландский флейт, стоящий в укрытой гавани, — и он пират.
   — Не имеет значения, — отозвался я.
   И соврал. Потому что внезапно меня охватила страшная зависть. Этот флейт был небольшой, ладный, аккуратный и красивый кораблик, и каждая его линия говорила о скорости и легкости в управлении.
   — Он идет, — негромко предупредила Лила.
   Я повернулся и увидел, что здоровяк пришел в себя и встал на ноги. Вокруг него собрались с полдюжины человек, и все глядели в мою сторону. Он показал пальцем, потом сделал шаг ко мне, но пошатнулся и чуть не упал снова.
   К нам подошел узколицый человек с приятными темными глазами.
   — Этот вот… скандальный, драчливый тип. Каждый раз, как он появляется, мы только и мечтаем, как от него избавиться.
   — Это действительно его корабль? — спросил я.
   — Действительно.
   — И он на самом деле пират?
   — Да уж… только-только вернулся, грабил честных рыбаков на Банках, а теперь собирается на Антилы, когда покончит с пьянкой.
   — Я — Барнабас Сэкетт из Англии, а это — мой хороший друг Торвальд.
   — Его-то я знаю, — сказал узколицый. — Вы путешествуете в хорошей компании.
   Люди пирата уже приближались к нам.
   — Лила, — сказал я, — когда это кончится, надо будет забрать твои вещи. Скоро у нас будет корабль.
   — Корабль?
   — Ага…
   Они надвигались на меня — люди самого неприятного вида, а двое — явные негодяи.
   Они начали было вытаскивать свои шпаги, но я поднял руку.
   — Если вы обнажите клинки против меня, это будет бунт. Где это видано, чтобы команда бунтовала против своего капитана?
   — Капитана? — они ошарашенно уставились на меня.
   — А вы что, предпочитаете плавать с этим здоровенным пьяным болваном? — я сделал небрежный жест в его сторону. — Если он вам по вкусу, так держите его. А мне он и даром не нужен. Но если захотите плавать со мной, так на берегу никаких скандалов не будет.
   — А чего это мы должны плавать с тобой? У тебя что, корабль есть?
   — Вот этот флейт — теперь мой корабль. Вот что я вам скажу: сейчас мы оставим его здесь, пусть себе пьянствует, а сами поднимемся на борт и приготовимся к выходу в море. Если он такой же шкипер, как и боец, там потребуется много работы.
   Один из них, по виду — рыбак, рассмеялся:
   — А он смелый, этот парень!
   — Если я поднимусь на борт, вы мне будете подчиняться.
   Они не знали, что и подумать, только глазами водили — то на меня, то на Лилу, то на Торвальда.
   — Пошли! — резко скомандовал я. — Этот уже конченый. Он вас доведет либо до смерти, либо до плена и испанской тюрьмы.
   — А ты куда нас поведешь?
   — К богатой добыче и к равной дележке, без нечестной огромной доли для шкипера. А после я сойду на берег в Виргинии, а флейт будет ваш.
   О, я правильно разгадал своих людей! Я не болтал впустую, ибо это были люди, которые ценили отвагу — и мало что сверх того. Им хотелось добычи, но тут была и игра тоже, а они только что видели, как их шкипера опрокинул в грязь человек на добрую треть меньше ростом — да еще с такой легкостью!
   Если был у них страх перед ним, так он исчез вместе с его падением. А он сейчас упал снова, и снова пытался подняться на ноги — не знаю, то ли от выпивки его шатало, то ли это было воздействие моих ударов; не знал я и знать не хотел. Но он все дергал рукоять шпаги.
   Чтобы быть предводителем пиратов, нужна не только отвага, но и злобная наглость, решимость переть на всех и вся, и эти люди такое могли понять и оценить.
   — Сейчас он тебя убьет, — сказал один из них. — Вон, идет…
   Он действительно приближался, с обнаженным клинком, но я выжидал с голыми руками, оценивая его движения. В нем чувствовалась мерзкая злоба и ярость. Он наверняка кинется безоглядно и будет слишком самоуверен, потому что я стою перед ним без оружия.
   Мой отец мало что мог оставить мне из мирских благ, зато оставил то, что сам узнал — о мужчинах и оружии, о женщинах и лошадях, о кораблях и городах. Он учил меня хорошо, и я знал, что мне по силам.
   — Он и вправду сопирается упить тебя, — предупредил Торвальд. — Не ошипись! Он пыстрый…
   Все чуть расступились, зная, что дело это решится между нами двоими, ибо таков мужской обычай. Человек сам дерется в своей драке, не прося пощады и не ожидая помощи.
   Здоровяк поднял острие шпаги на уровень моего живота, и клинок держал куда ровней и уверенней, чем я ожидал. Мои удары, видно, вышибли из него часть хмеля, но я знал, что память о выпитом еще осталась у него в мускулах.
   Шпага у него был плоская, с одной режущей кромкой, и он держал оружие лезвием книзу. Он будет крепко сжимать рукоятку и все внимание сосредоточит на шпаге. Сейчас он думает, что сделает со мной. Он уже ощущает на губах вкус расплаты за те удары, что я нанес ему…
   Внезапно он бросился вперед. Все было безукоризненно — и движение, и выпад. Сколько раз я сам делал такие на тренировках!
   Хлестким шлепком ладони я сбил оружие в сторону, с направления на мое тело. Потом быстро шагнул левой ногой вперед, к нему, поставил правую ногу за его ногами и резко ударил правой рукой снизу вверх, открытой ладонью под подбородок.
   Голова его дернулась кверху, он подался назад — и споткнулся о мою ногу. Наполовину развернулся и снова шлепнулся в грязь. При падении шпага выпала у него из пальцев. Я отбросил ее ногой подальше от его руки, потом поднял. Он лежал и смотрел на меня, ошеломленный… Явно ждал смерти.
   Я сломал клинок о колено и бросил обломки на землю.
   — Пошли, Лила, — сказал я, — нам пора на наш корабль.

Глава одиннадцатая

   — Смелый вы человек, — сказала Лила. — Я начинаю понимать, что она в вас нашла.
   Чем ближе мы подплывали к флейту, тем больше он мне нравился — стройный трехмачтовик с благородными обводами. Но когда поднялись по трапу на борт, я был просто потрясен.
   Палубы были грязны, весь корабль выглядел грязным и запущенным — явно неподходящий вид для изящного голландского судна. На палубе болтались несколько матросов, какой-то человек стоял наверху, на квартердеке и смотрел на нас с Лилой.
   — Вы кто такой? — грубо спросил он.
   — Ваш новый шкипер, — ответил я, поднявшись по трапу и остановившись перед ним. — У нас с вашим бывшим капитаном возникли некоторые, скажем так, разногласия, и те, кто был на берегу, решили, что они предпочитают видеть в роли шкипера меня.
   — Они, значит, решили, вот как? — он сощурился. — Мне они на этот счет ничего не говорили!
   Я улыбнулся ему:
   — Вон там корабельная шлюпка. Отправляйтесь на берег и поговорите со своим бывшим шкипером, если есть желание.
   — Я гляжу, это у тебя есть такое желание — сплавить меня на берег, а самому остаться тут командовать! — он сверкнул на меня глазами из-под кустистых бровей. — Черта с два! Да кто вообще сказал, что ты можешь управлять кораблем? Или командой?
   — А вы вот у них спросите, — сказал я, махнув рукой в ту сторону. — А сейчас идите вниз, найдите чистую рубашку, чистые панталоны, выбрейте щеки и подстригите бороду. И без того чтоб я вас на этом квартердеке не видел!
   Он, буравя меня глазами, хотел было возразить.
   — Идите, — повторил я, — иначе вмиг окажетесь в числе простых матросов.
   — Ну тогда вам потребуется новый штурман, — заявил он, — разве что вы умеете сами прокладывать курс, потому что больше никто на борту этого делать не может.
   — Явитесь сюда в таком виде, какой подобает офицеру на юте, и вы сохраните свое место, — резко ответил я. — В противном случае я буду все делать сам.
   — Так вы что, умеете прокладывать курс, что ли?
   — Умею, — ответил я, — но выгонять вас пока не намерен.
   Он, ворча, пошел вниз по трапу, а мы с Лилой прошли в кормовую каюту.
   Удивительно, но там оказалось вовсе не так плохо, как я ожидал. Но даже это отнюдь не удовлетворило Лилу.
   — Иди отсюда! Оставь это мне! И готовку тоже! Только присмотри, чтоб на борту оказалось достаточно припасов… чтоб было из чего готовить!
   Я снова вышел на палубу и задал команде работу — несмотря на позднее время, заставил людей выдраить палубы, свернуть снасти в бухты и вообще сделать корабль похожим на корабль. На борту оказалось достаточно много добрых ньюфаундлендцев, так что работа надолго не затянулась, но дело заставило всех пошевелиться и понять, что руль взяла новая рука.
   И все это время я размышлял. С одной стороны, я совсем не хотел становиться пиратом, мне нужно было лишь оказаться на берегах Земли Рэли вместе с Абигейл, но, с другой стороны, я вырос в Англии времен Армады, времен Рэли, Дрейка, Фробишера и Гаукинса. Морские битвы были тогда в крови у англичан, а испанцы плавали на своих больших галионах на север вдоль берега от Антильских островов, и некоторые из этих галионов были нагружены золотом.
   Задав команде работу, я прошел в кормовую каюту и расстелил на большом столе карты. Они были старые, далеко не такие подробные, как у меня на корабле, но все же довольно приличные, а я хорошо помнил те карты, что остались там. И все же я внимательно изучал эти, по мере надобности пополняя их своими воспоминаниями.
   На юго-запад, вдоль берегов полуострова Гаспе, потом на юг мимо Новой Шотландии и еще дальше параллельно берегу, только держаться намного мористее.
   Я просидел над картами добрый час, и тут вернулся штурман. Он изрядно поработал над собой и выглядел теперь свежим и чистым… ну, скажем так, ч и щ е.
   Когда он увидел, что я изучаю по карте устье большой канадской реки, то покачал головой.
   — И не думайте об этом. Туда недавно пришел неизвестный корабль — со множеством пушек и под флагом, какого я в жизни не видел. Тот, кто им командует, тоже пират, но опять-таки такой, каких я в жизни не видел. У него всего одна рука. А на том месте, где была вторая, сейчас крюк — а иногда клык или коготь. Человек он молодой, очень сильный, очень быстрый и, я думаю, оттуда он не уйдет. Один индеец мне говорил, что он строит большой дом — может, замок, — на холме в горах.
   — Мы его там не побеспокоим.
   Глядя на людей, работающих на палубе, я приметил одного — крепко сложенного парня с отличными плечами и красиво вылепленной головой.
   — Вот этот человек там, внизу… Он кто?
   — Ньюфаундлендец, отличный матрос. Его имя — Пайк. Во всяком случае, так его все зовут. Он был рыбаком, пока не пришел к нам, и китобоем.
   — А ваше имя?
   — Хандсел. Вообще-то это фамилия, имя — Питер, но меня все зовут Ханс или Хэндс… а мне все равно.
   — Так вы знаете этого человека — Пайка?
   Он кивнул.
   — Работает хорошо — и дерется хорошо. — Подумал и добавил: — Я думаю, он лучший моряк на борту. Знает море, и есть в нем любовь к кораблю.
   В этот вечер на стол была подана пища, приготовленная Лилой, и это была хорошая пища. Люди ели, ели и отваливались от стола со вздохом. Наблюдая за ними, я понял, что моя борьба завершится успехом, ибо моряки редко видят такую пищу и не захотят остаться без нее — даже если им захочется остаться без меня.
   Через несколько дней, размышлял я, у меня не будет никаких хлопот. Слышал кто-нибудь о революции сытых людей?
   Я долго изучал карты, а команда тем временем работала на палубе, поправляя такелаж и паруса и просто принаряжая судно перед выходом в море. И по мере того, как все очевиднее становилась красота корабля, все заметнее вырастала гордость команды за него.
   На третий день я стоял на палубе, и тут мимо прошел матрос, о котором я наводил справки. Я остановил его — кое-кто на палубе слышал это.
   — Пайк!
   Он четко повернулся лицом ко мне.
   — Начиная с сегодняшнего дня, вы — офицер. Будете командовать палубными работами и управлять парусами. Докладывать будете мне — и только мне.
   — Есть!
   — Корабль — это наш дом, Пайк, а также наша крепость и наше убежище. Я хочу, чтобы именно так к нему и относились. И если наступит время, когда нам придется проплыть через игольное ушко, я хочу, чтобы он был к этому готов. Вам понятно?
   — Я это сделаю. Он будет готов, капитан!
   На пятый день мы вышли из гавани и легли на курс, ведущий к берегам большой земли на западе, но я выбрал маршрут, который уведет нас далеко в море, минуя Гаспе.
   Кто бы ни был тот пират с рукой-клыком, я с ним не ссорился. У него своя дорога, у меня — своя, и моя ведет к Земле Рэли.
   Три дня ветер держался попутный, погода нам благоприятствовала, и мы шли ходко, не видя ни земли, ни корабля — и не стремясь к этому. Я намеревался пройти подальше на юг, поближе к своей цели, и, при случае — встретить испанский корабль.
   На шестой день в утреннюю вахту раздался крик:
   — Парус!
   Я осмотрел его, воспользовавшись подзорной трубой, найденной на борту. Это оказалась небольшая рыбачья лодка — на борту, несомненно, ничего, кроме трудолюбивых рыбаков и их улова, а таких людей я грабить не собирался.
   — Прежний капитан не раздумывал бы, — угрюмо заметил Хандсел. — Про него говорили, что он ничего не упустит!
   — И зря терял время, — кратко ответил я, — судя по тому, что у нас в трюмах.
   Дважды за следующие несколько часов мы видели суда. Первое оказалось такой же рыбачьей лодкой, второе — небольшим исландским кораблем. После того, как исландцы помогли мне, я вовсе не хотел отблагодарить их, ограбив судно, которое могло принадлежать какому-нибудь другу Торвальда.
   Теперь мы шли ближе к берегу. Это опасно, что было мне отлично известно, но я полагал, что в большинстве своем испанские корабли продвигаются на север вместе с могучим теплым потоком, который течет вдоль берегов Америки почти до широты Земли Рэли, где они поворачивают на восток, к Испании.
   Пока что мы находились намного севернее, но ведь всегда есть какой-то шанс…
   Рядом со мной появился Пайк.
   — Капитан, — заговорил он вполголоса, чтобы только мне было слышно, — вон там за островом — корабль. — Он указал направление кивком. — Там, за деревьями. Вы видите?
   — Да.
   Я навел туда подзорную трубу и увидел судно ясно — вернее, самые топы его мачт, едва возвышающиеся над деревьями на низком песчаном острове. Этим мачтам следовало бы изрядно торчать над деревьями, и у меня появились кое-какие мысли на этот счет.
   — Ну-ка поглядите, Пайк. Что вы скажете об их мачтах?
   Он посмотрел в трубу, потом повернулся ко мне.
   — Они спустили стеньги, капитан. Не знаю, что это за судно, но они спустили стеньги, чтобы их видно не было. По какой-то причине им пришлось остановиться.
   — Они на мели?
   — Да нет, корабль на ровном киле. Я бы так сказал: или они чинятся, или их грабят.
   Я снова взял трубу и изучил берег. Остров был низкий, песчаный, с несколькими дюнами, покрытыми жесткой травой, а песчаный гребень, протянувшийся вдоль спинного хребта острова, порос соснами.
   Волнение было небольшое, и мы переложили руль, чтобы подойти ближе к берегу. Я не заметил нигде никаких признаков жизни.
   Опускалась ночь, а вид берега мне не нравился.
   — Капитан! — сказал Пайк. — У нас есть человек, который знает этот остров.
   Я опустил трубу и недоверчиво оглянулся на него.
   — Ну да, мы его зовем Синий из-за необычного цвета кожи. Он рыбачил на Банках, и его несколько дней носило штормом. Так вот он как-то высаживался здесь набрать воды — там, на другой стороне, есть родники.
   — Приведите его. Я с ним поговорю.
   И все еще никаких признаков жизни, никакого движения. Что же, это мертвый корабль? Или какие-то проделки зрения, а никакого корабля там вообще нет? А может, за нами наблюдают из-под сосен, вон оттуда?
   Синий оказался тощим длинноруким человеком, лицо его было опалено порохом — или чем-то другим, дающим синеватый оттенок.
   — Ну да, знаю я этот островок, — сказал он. — С той стороны за ним хорошая якорная стоянка, грунт держит надежно, если погода приличная. Тут корабли не раз брали воду.
   Уже темнело, но через подзорную трубу, которую я ему дал, он кое-как сумел разглядеть мачты.
   — Что-то мне чутье подсказывает, — сказал он, опустив трубу, — насчет этого корабля… Не могу объяснить почему, только я уверен, что он — фламандский. Глаза у меня получше, чем у большинства, так я, кажется, разглядел у него в оснастке юферс в форме сердечка — а такие делают фламандцы.
   По его командам, все время осторожно промеряя глубину свинцовым лотом, мы добрались до оконечности острова, не неся никаких огней.
   В маленькой бухточке, известной Синему, мы бросили якорь и спустили шлюпку. Взяв с собой шестерых людей, я отправился на разведку.
   Мы поднялись по низкому песчаному берегу, перебрались через дюны и двинулись вдоль кромки деревьев. Идти бесшумно было делом нелегким, потому что под ноги то и дело попадались обломанные ветром сучья, мелкие веточки и листья. Но все же мы сумели пройти, не подняв шума, и медленно, осторожно пробрались через строй деревьев.
   Синий схватил меня за руку.
   Там был не один корабль, а два! Ближе к берегу стоял отличный фламандский галион, красиво изукрашенный вдоль пушечной палубы; суда такого типа они начали строить всего десять-двенадцать лет назад. Очевидно, его стеньги были спущены, чтобы помешать внезапному бегству, но все равно выход из бухты был перекрыт вторым кораблем, который мы почти не могли разглядеть в темноте.
   На берегу был растянут парусиновый тент, под ним сидели, выпивая, несколько человек. По крайней мере, трое выпивали — а четвертый сидел напротив них со связанными за спиной руками. Чуть дальше по берегу горел второй костер, мы слышали доносящиеся оттуда крики и смех — пьяный смех, как мне показалось.
   — Отличное место! — говорил кто-то. — Дюжину раз я им пользовался, и дюжина добрых кораблей была ограблена, а добыча с них без спешки и суеты переправлена на наш собственный кораблик.
   Он ткнул пальцем в сторону связанного человека.
   — Ну, давай, говори! Мы знаем, что у тебя на галионе есть золото — и мы его с твоего галиона снимем, или же снимем шкуру с тебя — по дюйму за один раз.
   Говоривший отличался, судя по виду, крупным ростом, хоть сейчас сказать наверняка было трудно — он сидел на бочонке. Вид у него был мрачный, угрюмый, лицо смуглое, ядовитое и злобное, а товарищи его выглядели не лучше. Я скользнул взглядом вдоль берега, чтобы прикинуть, сколько там людей. Дюжина? Да нет, больше, много больше.