— А знаешь, все же нет ничего лучше, чем отправиться на тот свет именно вот так, когда на улице стоит такой вот солнечный день, как сегодня, и повсюду тает первый снег!
Спарр лишь только потянулся к револьверам, а вокруг них уже словно по команде загремели выстрелы.
В моменты большого напряжения, во время решающих действий и больших переживаний, человеку свойственно терять подлинное ощущение времени, и тогда ему начинает казаться, что секундное дело растягивается на целые долгие, мучительные минуты.
Большие руки Авери Спарра привычным движением метнулись вниз, туда, к рукояткам двух внушительных револьверов, которые он так любил, и двумя черными рассекающими воздух молниями они в мгновение ока были уже высвобождены из кобуры, и каждый из них уже даже успел занять свое место, но именно тогда же, в эти какие-то призрачные, донельзя сжатые доли секунды из кольтов Хопалонга Кэссиди уже вырывалось пламя.
Свинец вошел в тело Авери Спарра, и тот хрипло вскрикнул, обнажив в оскале зубы; казалось, что теперь щеки его запали еще глубже. Шляпа слетела с его головы, а во рту у него появился какой-то густой, горячий, словно дымящийся привкус, и сам он все стрелял, стрелял, стрелял!
В эти самые последние, стремительно летящие, полные ослепительных выстрелов секунды своей жизни, ему уже не дано было узнать, что первый же выстрел Хопалонга вывел его из равновесия, что вторая пуля угодила ему в левую руку, раздробив кость. Спарр уже не мог знать, что револьверы в его руках стреляли в нагретую солнцем землю, в то время как в его тело справа и слева впивались все новые и новые пули.
Хопалонг стремительно двигался вокруг Спарра, сохраняя при этом выражение суровости на лице. Со стороны он был похож на проворного боксера, надвигающегося в поединке на медлительного соперника-увальня. Хопалонг ходил вокруг Спарра и расстреливал его в упор. Кэссиди был уверен, что пока в этом человеке, что сейчас еще стоял перед ним, будет теплиться хотя бы малая искра жизни, он будет сопротивляться, он до последнего вздоха останется бойцом. Да, он мог быть жестоким, он просто наверняка останется преступником, но он был гордым бойцом и оставался им до самого конца.
Оставив Спарра лежащим ничком посреди двора, Хопалонг устремился к кладовой. В кладовой был Энс Маури, тот Энс, проклинавший на все лады Хопалонга и поклявшийся собственноручно убить его. Энс, безжалостный и злобный Энс, который только что с изумлением взирал на то, как всемогущий Авери Спарр падал на землю под выстрелами Хопалонга. Неожиданно Маури почувствовал, как у него к горлу начал подступать какой-то большой и горький ком. Тут он увидел, что Хопалонг уже оставил Спарра и теперь направляется в его сторону. Энс Маури истерически взвизгнул и в диком ужасе заметался по кладовой.
Маури судорожно вцепился в окно. Мгновенно он позабыл все то, чем так любил похвастаться. Он уже больше не вспоминал о том, что собирался проявить здесь все свое коварство, на какое только был способен и вообще заявить о себе.
Маури ухватился за вмерзшее в раму окно, оно не поддавалось. Тогда он схватил стоявший поблизости стул и выбил им стекло. Он стал выбираться наружу, чувствуя при этом, как острые осколки стекла впиваются в тело. Оказавшись на свободе, он со всех ног бросился удирать в сторону леса, и из горла его рвались дикие вопли животного страха.
Рассудок окончательно покинул его, и единственной мыслью его было только выбраться отсюда, убежать... Совершенно очумев от страха, Маури обернулся и в дикой панике пальнул в окно, в котором, словно в раме, была видна голова Хопалонга. В ответ раздались винтовочные выстрелы, и Маури в полный рост растянулся на снегу. Вот так все его клятвенные обещания и страхи и умерли вместе с ним, а окрасившая снег кровь был алой, такой же алой, как и у любого человека.
Из-за строений раздались выстрелы, но Хопалонг успел броситься назад. Где-то неподалеку раздался, а потом смолк перестук лошадиных копыт. Хопалонг перезарядил кольт и шагнул на улицу. Ему навстречу шел, прихрамывая, Меските.
— Все-таки задело меня, — сказал он. — Ты не ранен?
— Нет, — ответил Хопалонг, а затем как всегда задумчиво поинтересовался, — а где Джонни?
— Уже идет! — Джонни Нельсон спускался с холма прямо к ним.
— Что там с Маури? — спросил Меските.
— Он мертв.
— Я уложил двоих в доме, — сказал Меските, — и еще Фрамсона.
С трудом переводя дух, Джонни Нельсон наконец сказал:
— Как только Спарр оказался на земле, так пиут и его напарник куда-то запропастились. Только их и видели.
— А Линдон? Разве он не был в спальнях?
— Я его первым подстрелил. Пойдем посмотрим.
Линдон лежал у окна, и был уже очень далек от своей воровской карьеры.
— А тот другой парень, что сидел на холме в камнях, так тот вообще набросился на меня с ножом. Но я его вырубил. С ним тоже все кончено.
Хопалонг поднял с земли свою шляпу, оброненную в пылу сражения.
— Одного все же не хватает, — проговорил Кэссиди. — Где Джонни Ребб?
— Может, он смотался по-тихому? — предположил Джонни.
— Как же, жди! Вряд ли, — Меските был абсолютно уверен в том, что говорит, — этот не станет убегать.
Заслышав стук копыт приближающихся лошадей, все трое быстро обернулись. Меските вскинул винтовку.
— Подожди! — Хопалонг схватился рукой за ее ствол. — Это же Сайм Тэтчер со своими людьми.
Тэтчер подъехал поближе, и лошадь его пугливо шарахнулась в сторону, оказавшись около убитого Авери Спарра. Сайм посмотрел сначала на лежащий на земле труп, а потом обернулся к Хопалонгу:
— Неужели мертв? Это ты его так?
— Да. Но кажется, двоим или троим из них все же удалось бежать. Нет пиута и одного из Глисонов. А Джонни Ребб вообще куда-то бесследно исчез. Сайм, я собираюсь съездить в Альму. Хочу, чтобы Дик тоже обо всем этом узнал. А там уж заодно по пути заберу и твою лошадь и приведу ее сюда. Должен сказать, что лучшего коня для поездок в горы у меня еще не было, и это именно то, что мне нужно, — тут Хопалонг ненадолго замолчал, а потом словно спохватившись, снова заговорил, — ну, конечно, хотя она и старовата, да и поступь не слишком ровная, но все же...
— Зря стараешься, — рассмеялся в ответ Сайм Тэтчер. — Что до лошади, то ей нет еще и пяти лет, и уж если ты считаешь, что у нее неровный шаг!.. С тем же успехом можешь доказать мне, что меня собираются сделать императором Китая. И не старайся убедить меня в том, что конь этот совсем не так уж хорош. Мне все равно будет нравиться именно эта лошадь, она одна из лучших, каких мне когда-либо только доводилось видеть. Но ты, Хопалонг, оказал мне очень большую услугу, и если ты не примешь от меня в подарок этого коня, то после этого я даже разговаривать с тобой не стану, руки тебе не подам, и конечно уж никогда, — Тэтчер усмехнулся, — не буду потчевать тебя яблочными пирогами у себя на ранчо!
Хопалонг потер ладонью подбородок, и в глазах у него загорелись озорные огоньки.
— Да-а, Сайм, твой самый последний довод представляется мне наиболее убедительным изо всех! Я ведь, конечно, рассчитывал вскорости снова отведать такого пирога.
Меските и Джонни Нельсон переглянулись.
— Что? — переспросил Меските. — Он сказал пирог? С яблоками?
— Похоже на то, — вид у Джонни был весьма серьезный. — Я, конечно, не верю ему ни на грош, но в интересах истины, если не сказать больше — "в интересах науки и истории, думается мне, что будет лучше, если мы с тобой сейчас отправимся прямиком на «Т Бар» и лично проведем там, скажем так, небольшое расследование.
Увидев, что Меските и Джонни уже направились к своим лошадям, Хопалонг снова заговорил с Тэтчером.
— Сайм, если можешь, то оставь здесь на время двоих своих людей. Я сейчас еду в Альму. А все остальные пусть лучше возвращаются обратно на ранчо, если они все еще тешат себя надеждой, что им хоть что-нибудь останется от этого пирога. Ведь кроме драк, эти двое преуспевают только в одном — в еде. И уж тут, точно так же как и в драке им тоже нет равных!
Когда Хопалонг вошел в комнату, Дик Джордан привстал на кровати.
— К черту это все! — начал жаловаться он. — Все эти бабы меня уже достали! Представляешь, они держат меня здесь впроголодь, еды дают столько, что и годовалому ребенку мало, и еще при всем этом хотят, чтобы я в таких условиях выздоравливал! — Дик протянул руку Хопалонгу. — Я очень рад тебе, Хоппи! Если ты здесь, значит, там все в порядке! В конце концов ты жив, а это уже сама по себе добрая весть!
Хопалонг уселся на стул рядом с кроватью и провел рукой по волосам. Памела тоже была там. Они тут же засыпали Хопалонга вопросами, и тот, по своему обыкновению, еще немного раззадорил их, делая вид, что вовсе не замечает их нетерпения услышать новости.
— Ну, Дик, скажу тебе, и погодка стоит! Как будто уже настоящая зима наступила. Снега навалило много, правда, кое-где он уже успел растаять, но это только в низинах. Ну ничего, скоро снег ляжет уже по-настоящему, и тогда уж летом трава у нас будет — во! — что надо! Сейчас...
— Черт подери, Хоппи, — прервал его Джордан, — да перестань же ходить вокруг да около! Что произошло? И где теперь Спарр?
— Спарр? — переспросил Хопалонг. — Какой такой еще Спарр?.. Ах да, Спарр...
— Да что же произошло?! — сердито настаивал на своем Джордан.
Памела подалась немного вперед. Она была как никогда очаровательна.
— Ну Хоппи! Перестань же дразниться! Ну расскажи, пожалуйста, расскажи!..
Кэссиди рассмеялся.
— Ну ладно, уговорили. Хотя и рассказывать тут особенно не о чем. Меските и Джонни пришлось немного пострелять у Индюшиных Родников... — И дальше он просто и незатейливо, не перегружая свое повествование лишними подробностями, изложил суть всего произошедшего. — И конечно, спешу вам сообщить, что ваше ранчо теперь снова только ваше, а эти проходимцы сейчас или уже отправились на тот свет, либо дали деру по направлению к границе.
— А вот про Ребба ты еще ни слова ни обмолвился, — заметил Джордан. — А с ним что случилось?
— О нем ни слуху ни духу. Исчез, словно сквозь землю провалился. Я ведь хотел приехать сюда сразу же, прямо в тот же день, но не смог. Один из людей Тэтчера нашел мертвого Сопера. Он был застрелен. А нашли его у хижины, что рядом с бродом на Западном притоке. Тот парень с ранчо Тэтчера говорит, что это дело рук Джонни Ребба. Меските нашел следы подков его лошади. Они привели к этой хижине. Там Меските даже смог указать место, где его и повстречал Сопер. Очевидно Сопер хотел его убить, потому что мы видели, что следы Ребба сначала повели прочь от того места, а потом ему, видно, пришлось очень быстро развернуться. А рядом с Сопером на земле лежал кольт.
— И куда потом повели следы Ребба?
— Следы показывают на «Сэкл Джей», но потом он, вероятно, услышал выстрелы или же увидел, что парни с «Т Бар» уже спешат нам на подмогу, а может быть, он встретил по дороге кого-нибудь из своих, кто удирал с ранчо, — он на ранчо так и не объявился.
А в небе за окном луна светила так ярко, как это бывает только в первые лунные ночи ранней зимы. Снега на улице уже почти не было, он остался лежать только в таких закоулках, где до него не могли коснуться солнечные лучи, но на востоке высочайшие вершины Моголлон сверкали и переливались подобно огромным алмазам, залитым лунным светом, и были они неправдоподобно прекрасны.
В пустой хижине, построенной недалеко от дома, где Хопалонг Кэссиди разговаривал с Джорданами, один одинокий человек подбрасывал дрова в огонь, горевший в раскаленной докрасна печи. Он постоянно старался держать руки поближе к стенкам печи, и время от времени очень осторожно принимался растирать окоченевшие от холода пальцы. В самой комнате было темно, и хотя в печи горел огонь, но даже и это не помогало ему избавиться от ощущения одиночества. Все напоминало о том, что жилище это было покинуто жильцами.
Это был дом одного из бандитов, которые в ту памятную ночь были выставлены Хопалонгом из «Орла», а заодно и из города. Единственное окно комнаты выходило на улицу, и из него был виден дом, где теперь Дик Джордан восстанавливал силы после своего недавнего и вынужденного путешествия по горам.
Человек в хижине курил сигарету, сидел у окна и терпеливо ждал. Он поистине обладал тем терпением, какое присуще лишь одним охотникам. А он и был настоящим охотником — Джонни Ребб ждал Хопалонга Кэссиди, чтобы убить его. Джонни Ребб в напряжении, уже несколько раз вскакивал со своего места, сжимая в руках винтовку. Но ему не везло. Сначала из дома вышел доктор, потом, немного погодя кто-то доставил к тому же дому кучу свертков из лавки бакалейщика, а еще позже в дом прошел еще кто-то. Хопалонг Кэссиди задерживался.
На всю ночь Кэссиди у них не останется. Уж это-то Джонни узнает наверняка, хотя теперь это уже не имело никакого значения. Ребб был готов прождать его неделю, даже месяц, если на то пошло. В хижине был достаточный запас сухих дров. И хотя из печной трубы, может быть, и поднимался небольшой дымок, но света в доме Джонни Ребб не зажигал, а обо всем необходимом он успел позаботиться заранее.
Хопалонг Кэссиди был осторожен. Он при любых обстоятельствах умел не позволять себе расслабляться, уяснив себе однажды, что жизнь часто зависит прежде всего от гибкости ума и от умения разобраться в ситуации и всегда быть готовым к любой неожиданности. Памела проводила его до двери, и там они ненадолго остановились.
— Хоппи, а куда ты теперь? Обратно к Баку? — спросила она.
— Нет! — Он обводил улицу пристальным взглядом; на какое-то время его внимание привлек дом, в окнах которого не было света, — нет, думаю, что нет. Я хочу для начала отправиться отсюда прямо на юг, туда, к границе. Хочется побывать в том небольшом городке, а заодно и оглядеться. Новые люди, новые места...
— Неужели ты так никогда и не обоснуешься где-нибудь, не остановишься наконец? — Памела тронула его за рукав. — А почему бы тебе не остаться здесь? А, Хоппи? Все-таки я... я чувствую себя гораздо уверенней, когда ты рядом. А когда ты уехал в последний раз, мне было плохо без тебя.
Хопалонг избегал встретиться с ней взглядом, с грустью думая о том, что если он сейчас останется, а потом снова уедет, то ей наверняка будет еще хуже. А ведь он обязательно уехал бы.
— А ты не знаешь, кто живет вон в том доме, что в самом конце улицы? В том, что стоит подальше остальных? Да почти на углу.
— Там? Никто, не живет, он пустой. Говорили, что раньше там жил Фрачер. Он был преступником, очень быстро уехал отсюда, как только закрылся «Орел».
— Ясно. А там жил кто-нибудь после него?
— Нет, конечно! Дом этот пуст уже несколько дней.
Хопалонг Кэссиди согласно кивнул, и глаза его сверкнули в темноте. На улице снег к этому времени уже растаял. А вот с некоторых крыш он еще не сошел, но то были все крыши разных навесов и амбаров, тех построек, которые не отапливались изнутри. На тех домах, где в окнах горел свет, снега не было, потому что там топились печи и горели камины. И на крыше подозрительного дома снега тоже не было, хотя на ступенях крыльца лежал совершенно нетронутый, не затоптанный белый снег.
— Ну, мне пора, — тихо сказал Хопалонг.
— А ты вернешься? — умоляюще и с надеждой спросила Памела.
— Вполне может быть, что и вернусь, — лучше было сказать, что вернешься, чем просто и незатейливо ответить — нет. Хопалонг знал, что все равно ничего из этого не выйдет. Памела была замечательной девушкой, но у Хопалонга была совсем другая жизнь, он ведь почти никогда не выпускал из рук винтовки. А Памела... Памела, считал он, заслуживала лучшей судьбы. И может быть, она и была в него немного влюблена, но, впрочем, в этом он совершенно не был уверен. И если он, Хопалонг, сейчас уедет, то через какое-то время в ее жизни, может быть, и появится кто-нибудь другой.
— Да, — тихо повторил он, — я вернусь.
Хопалонг быстро сошел по ступенькам крыльца. Было видно, что он что-то задумал. Улыбнувшись он сказал:
— Ну, до встречи, Пам! Передай Дику, что у меня тут еще есть одно небольшое дельце и что я уеду сразу же, как только его улажу.
Выходя на крыльцо, в темном окне того дома он успел разглядеть очень маленькую яркую точку, она вспыхнула и погасла. Это могло быть огоньком сигареты, а могло оказаться всего-навсего игрой его воображения.
Хопалонг поежился и поднял воротник, но перчатки с рук все-таки стянул и засунул их поглубже во вместительные карманы куртки. Он медленно пошел по улице. А дверь пустого дома отворились, и кто-то вышел на крыльцо, оставляя следы на нехоженном еще снегу, который заскрипел под его башмаками. После этого человек вышел на тротуар. На нем был надет распахнутый тулуп из шкуры буйвола.
— Ну, — сказал Хопалонг сам себе, — на этот раз все должно быть очень быстро.
Джонни Ребб остановился и смотрел на приближающегося Хопалонга. В этой игре он был еще слишком молод, но тем не менее уже достаточно опытен. И сам он знал об этом. Ребб был еще очень молод для того, чтобы явно почувствовать приближение скорого конца, слишком молод он был, чтобы ощутить близость смертельного часа. И если когда-нибудь в жизни ему и приходилось волноваться, то все его переживания были на редкость незатейливыми. Таким же простым донельзя был и он сам. Никаких мыслей или новых идей у него почти не возникало, а присущие ему желания и наклонности, так же как и он сам, были до предела примитивны. В данный момент ему просто захотелось убить Хопалонга Кэссиди.
— Привет, Кэссиди, — очень тихо заговорил Ребб. Он выжидал.
— А, Джонни, это ты. А я как раз тебя и дожидаюсь. Я знал, что ты здесь.
— Откуда?
Джонни Ребб был не мало озадачен этим заявлением.
— Догадался по снегу на крыше дома. Он весь стаял, точно так же, как и на других домах, где топятся печи.
— Ну надо же! А я и не подумал об этом! — Ребб рассмеялся. — А ты, Хоппи, оказывается, догадливый. Очень жаль, что приходится с тобой так поступить, но я очень многим обязан Спарру, он слишком много сделал для меня.
— А теперь, малыш, ты сам сделай кое-что для себя, — тихо предложил ему Хопалонг. — Брось это занятие. Тебе ведь уже повезло. Ты остался здесь вроде как и ни при чем. Так что не упускай свою удачу и уезжай отсюда. Обзаведись ранчо или начни разводить коров. Ведь это убийство тебе все равно ничего хорошего не принесет.
— Слишком много слов. Обычно так много болтают только трусы.
Хопалонг сухо усмехнулся в ответ.
— Это не тот случай, малыш. Просто мне не хочется, чтобы случилось то, что может случиться.
Джонни Ребб правой рукой слегка придерживал полу у своего тулупа. Револьвер был всего в нескольких дюймах от ладони.
— Извини, Хоппи... — с этими словами он сделал быстрое и ловкое движение бедром, в результате которого револьвер, а он торчал у него за поясом, — оказался прямо в руке. Ребб выстрелил. Все было быстро, слишком быстро.
Револьвер Хопалонга был в кобуре, а рукоятку ее прикрывал край полы куртки, поэтому Хоппи замешкался на мгновение. Джонни Ребб сумел все-таки выстрелить первым. Ловко, очень ловко.
Но Ребб так и не смог уяснить, что спасло Хопалонга от смерти. Первая пуля Ребба оставила глубокую борозду на овчинном рукаве теплой куртки Хопалонга, а вторым выстрелом он попал точно в толстую складку овчины, и пуля прошла сбоку, всего лишь в каком-то дюйме от сердца Хопалонга, но сам Хопалонг Кэссиди даже не был ранен.
В это время Хопалонг выхватил свой револьвер и выстрелил от бедра. Стрелял он только один раз. По ярко начищенной пряжке на ремне Ребба. Тяжелый свинцовый слиток задел за угол этой пряжки и легко вошел в податливую плоть повыше ремня. Хопалонг быстро подошел к поверженному противнику. Джонни Ребб удивленно глядел на него снизу вверх.
— Никогда не следует так старательно начищать медь на ремне, малыш, — нежно проговорил Хопалонг, — уж слишком это привлекает ненужные взгляды.
А со всех сторон к ним уже бежали взволнованные люди. И Памела была среди них. Хопалонг зашагал прочь, вспомнив, что еще он собирался заехать за лошадью, подаренной ему Саймом Тэтчером.
— Когда сюда подойдет Памела Джордан, — обратился он к одному из любопытствующих горожан, оказавшемуся поблизости, — передайте ей, что с Кэссиди все в полном порядке. А мне нужно еще встретиться тут с одним человеком, чтобы забрать у него своего коня.
Спарр лишь только потянулся к револьверам, а вокруг них уже словно по команде загремели выстрелы.
В моменты большого напряжения, во время решающих действий и больших переживаний, человеку свойственно терять подлинное ощущение времени, и тогда ему начинает казаться, что секундное дело растягивается на целые долгие, мучительные минуты.
Большие руки Авери Спарра привычным движением метнулись вниз, туда, к рукояткам двух внушительных револьверов, которые он так любил, и двумя черными рассекающими воздух молниями они в мгновение ока были уже высвобождены из кобуры, и каждый из них уже даже успел занять свое место, но именно тогда же, в эти какие-то призрачные, донельзя сжатые доли секунды из кольтов Хопалонга Кэссиди уже вырывалось пламя.
Свинец вошел в тело Авери Спарра, и тот хрипло вскрикнул, обнажив в оскале зубы; казалось, что теперь щеки его запали еще глубже. Шляпа слетела с его головы, а во рту у него появился какой-то густой, горячий, словно дымящийся привкус, и сам он все стрелял, стрелял, стрелял!
В эти самые последние, стремительно летящие, полные ослепительных выстрелов секунды своей жизни, ему уже не дано было узнать, что первый же выстрел Хопалонга вывел его из равновесия, что вторая пуля угодила ему в левую руку, раздробив кость. Спарр уже не мог знать, что револьверы в его руках стреляли в нагретую солнцем землю, в то время как в его тело справа и слева впивались все новые и новые пули.
Хопалонг стремительно двигался вокруг Спарра, сохраняя при этом выражение суровости на лице. Со стороны он был похож на проворного боксера, надвигающегося в поединке на медлительного соперника-увальня. Хопалонг ходил вокруг Спарра и расстреливал его в упор. Кэссиди был уверен, что пока в этом человеке, что сейчас еще стоял перед ним, будет теплиться хотя бы малая искра жизни, он будет сопротивляться, он до последнего вздоха останется бойцом. Да, он мог быть жестоким, он просто наверняка останется преступником, но он был гордым бойцом и оставался им до самого конца.
Оставив Спарра лежащим ничком посреди двора, Хопалонг устремился к кладовой. В кладовой был Энс Маури, тот Энс, проклинавший на все лады Хопалонга и поклявшийся собственноручно убить его. Энс, безжалостный и злобный Энс, который только что с изумлением взирал на то, как всемогущий Авери Спарр падал на землю под выстрелами Хопалонга. Неожиданно Маури почувствовал, как у него к горлу начал подступать какой-то большой и горький ком. Тут он увидел, что Хопалонг уже оставил Спарра и теперь направляется в его сторону. Энс Маури истерически взвизгнул и в диком ужасе заметался по кладовой.
Маури судорожно вцепился в окно. Мгновенно он позабыл все то, чем так любил похвастаться. Он уже больше не вспоминал о том, что собирался проявить здесь все свое коварство, на какое только был способен и вообще заявить о себе.
Маури ухватился за вмерзшее в раму окно, оно не поддавалось. Тогда он схватил стоявший поблизости стул и выбил им стекло. Он стал выбираться наружу, чувствуя при этом, как острые осколки стекла впиваются в тело. Оказавшись на свободе, он со всех ног бросился удирать в сторону леса, и из горла его рвались дикие вопли животного страха.
Рассудок окончательно покинул его, и единственной мыслью его было только выбраться отсюда, убежать... Совершенно очумев от страха, Маури обернулся и в дикой панике пальнул в окно, в котором, словно в раме, была видна голова Хопалонга. В ответ раздались винтовочные выстрелы, и Маури в полный рост растянулся на снегу. Вот так все его клятвенные обещания и страхи и умерли вместе с ним, а окрасившая снег кровь был алой, такой же алой, как и у любого человека.
Из-за строений раздались выстрелы, но Хопалонг успел броситься назад. Где-то неподалеку раздался, а потом смолк перестук лошадиных копыт. Хопалонг перезарядил кольт и шагнул на улицу. Ему навстречу шел, прихрамывая, Меските.
— Все-таки задело меня, — сказал он. — Ты не ранен?
— Нет, — ответил Хопалонг, а затем как всегда задумчиво поинтересовался, — а где Джонни?
— Уже идет! — Джонни Нельсон спускался с холма прямо к ним.
— Что там с Маури? — спросил Меските.
— Он мертв.
— Я уложил двоих в доме, — сказал Меските, — и еще Фрамсона.
С трудом переводя дух, Джонни Нельсон наконец сказал:
— Как только Спарр оказался на земле, так пиут и его напарник куда-то запропастились. Только их и видели.
— А Линдон? Разве он не был в спальнях?
— Я его первым подстрелил. Пойдем посмотрим.
Линдон лежал у окна, и был уже очень далек от своей воровской карьеры.
— А тот другой парень, что сидел на холме в камнях, так тот вообще набросился на меня с ножом. Но я его вырубил. С ним тоже все кончено.
Хопалонг поднял с земли свою шляпу, оброненную в пылу сражения.
— Одного все же не хватает, — проговорил Кэссиди. — Где Джонни Ребб?
— Может, он смотался по-тихому? — предположил Джонни.
— Как же, жди! Вряд ли, — Меските был абсолютно уверен в том, что говорит, — этот не станет убегать.
Заслышав стук копыт приближающихся лошадей, все трое быстро обернулись. Меските вскинул винтовку.
— Подожди! — Хопалонг схватился рукой за ее ствол. — Это же Сайм Тэтчер со своими людьми.
Тэтчер подъехал поближе, и лошадь его пугливо шарахнулась в сторону, оказавшись около убитого Авери Спарра. Сайм посмотрел сначала на лежащий на земле труп, а потом обернулся к Хопалонгу:
— Неужели мертв? Это ты его так?
— Да. Но кажется, двоим или троим из них все же удалось бежать. Нет пиута и одного из Глисонов. А Джонни Ребб вообще куда-то бесследно исчез. Сайм, я собираюсь съездить в Альму. Хочу, чтобы Дик тоже обо всем этом узнал. А там уж заодно по пути заберу и твою лошадь и приведу ее сюда. Должен сказать, что лучшего коня для поездок в горы у меня еще не было, и это именно то, что мне нужно, — тут Хопалонг ненадолго замолчал, а потом словно спохватившись, снова заговорил, — ну, конечно, хотя она и старовата, да и поступь не слишком ровная, но все же...
— Зря стараешься, — рассмеялся в ответ Сайм Тэтчер. — Что до лошади, то ей нет еще и пяти лет, и уж если ты считаешь, что у нее неровный шаг!.. С тем же успехом можешь доказать мне, что меня собираются сделать императором Китая. И не старайся убедить меня в том, что конь этот совсем не так уж хорош. Мне все равно будет нравиться именно эта лошадь, она одна из лучших, каких мне когда-либо только доводилось видеть. Но ты, Хопалонг, оказал мне очень большую услугу, и если ты не примешь от меня в подарок этого коня, то после этого я даже разговаривать с тобой не стану, руки тебе не подам, и конечно уж никогда, — Тэтчер усмехнулся, — не буду потчевать тебя яблочными пирогами у себя на ранчо!
Хопалонг потер ладонью подбородок, и в глазах у него загорелись озорные огоньки.
— Да-а, Сайм, твой самый последний довод представляется мне наиболее убедительным изо всех! Я ведь, конечно, рассчитывал вскорости снова отведать такого пирога.
Меските и Джонни Нельсон переглянулись.
— Что? — переспросил Меските. — Он сказал пирог? С яблоками?
— Похоже на то, — вид у Джонни был весьма серьезный. — Я, конечно, не верю ему ни на грош, но в интересах истины, если не сказать больше — "в интересах науки и истории, думается мне, что будет лучше, если мы с тобой сейчас отправимся прямиком на «Т Бар» и лично проведем там, скажем так, небольшое расследование.
Увидев, что Меските и Джонни уже направились к своим лошадям, Хопалонг снова заговорил с Тэтчером.
— Сайм, если можешь, то оставь здесь на время двоих своих людей. Я сейчас еду в Альму. А все остальные пусть лучше возвращаются обратно на ранчо, если они все еще тешат себя надеждой, что им хоть что-нибудь останется от этого пирога. Ведь кроме драк, эти двое преуспевают только в одном — в еде. И уж тут, точно так же как и в драке им тоже нет равных!
Когда Хопалонг вошел в комнату, Дик Джордан привстал на кровати.
— К черту это все! — начал жаловаться он. — Все эти бабы меня уже достали! Представляешь, они держат меня здесь впроголодь, еды дают столько, что и годовалому ребенку мало, и еще при всем этом хотят, чтобы я в таких условиях выздоравливал! — Дик протянул руку Хопалонгу. — Я очень рад тебе, Хоппи! Если ты здесь, значит, там все в порядке! В конце концов ты жив, а это уже сама по себе добрая весть!
Хопалонг уселся на стул рядом с кроватью и провел рукой по волосам. Памела тоже была там. Они тут же засыпали Хопалонга вопросами, и тот, по своему обыкновению, еще немного раззадорил их, делая вид, что вовсе не замечает их нетерпения услышать новости.
— Ну, Дик, скажу тебе, и погодка стоит! Как будто уже настоящая зима наступила. Снега навалило много, правда, кое-где он уже успел растаять, но это только в низинах. Ну ничего, скоро снег ляжет уже по-настоящему, и тогда уж летом трава у нас будет — во! — что надо! Сейчас...
— Черт подери, Хоппи, — прервал его Джордан, — да перестань же ходить вокруг да около! Что произошло? И где теперь Спарр?
— Спарр? — переспросил Хопалонг. — Какой такой еще Спарр?.. Ах да, Спарр...
— Да что же произошло?! — сердито настаивал на своем Джордан.
Памела подалась немного вперед. Она была как никогда очаровательна.
— Ну Хоппи! Перестань же дразниться! Ну расскажи, пожалуйста, расскажи!..
Кэссиди рассмеялся.
— Ну ладно, уговорили. Хотя и рассказывать тут особенно не о чем. Меските и Джонни пришлось немного пострелять у Индюшиных Родников... — И дальше он просто и незатейливо, не перегружая свое повествование лишними подробностями, изложил суть всего произошедшего. — И конечно, спешу вам сообщить, что ваше ранчо теперь снова только ваше, а эти проходимцы сейчас или уже отправились на тот свет, либо дали деру по направлению к границе.
— А вот про Ребба ты еще ни слова ни обмолвился, — заметил Джордан. — А с ним что случилось?
— О нем ни слуху ни духу. Исчез, словно сквозь землю провалился. Я ведь хотел приехать сюда сразу же, прямо в тот же день, но не смог. Один из людей Тэтчера нашел мертвого Сопера. Он был застрелен. А нашли его у хижины, что рядом с бродом на Западном притоке. Тот парень с ранчо Тэтчера говорит, что это дело рук Джонни Ребба. Меските нашел следы подков его лошади. Они привели к этой хижине. Там Меските даже смог указать место, где его и повстречал Сопер. Очевидно Сопер хотел его убить, потому что мы видели, что следы Ребба сначала повели прочь от того места, а потом ему, видно, пришлось очень быстро развернуться. А рядом с Сопером на земле лежал кольт.
— И куда потом повели следы Ребба?
— Следы показывают на «Сэкл Джей», но потом он, вероятно, услышал выстрелы или же увидел, что парни с «Т Бар» уже спешат нам на подмогу, а может быть, он встретил по дороге кого-нибудь из своих, кто удирал с ранчо, — он на ранчо так и не объявился.
А в небе за окном луна светила так ярко, как это бывает только в первые лунные ночи ранней зимы. Снега на улице уже почти не было, он остался лежать только в таких закоулках, где до него не могли коснуться солнечные лучи, но на востоке высочайшие вершины Моголлон сверкали и переливались подобно огромным алмазам, залитым лунным светом, и были они неправдоподобно прекрасны.
В пустой хижине, построенной недалеко от дома, где Хопалонг Кэссиди разговаривал с Джорданами, один одинокий человек подбрасывал дрова в огонь, горевший в раскаленной докрасна печи. Он постоянно старался держать руки поближе к стенкам печи, и время от времени очень осторожно принимался растирать окоченевшие от холода пальцы. В самой комнате было темно, и хотя в печи горел огонь, но даже и это не помогало ему избавиться от ощущения одиночества. Все напоминало о том, что жилище это было покинуто жильцами.
Это был дом одного из бандитов, которые в ту памятную ночь были выставлены Хопалонгом из «Орла», а заодно и из города. Единственное окно комнаты выходило на улицу, и из него был виден дом, где теперь Дик Джордан восстанавливал силы после своего недавнего и вынужденного путешествия по горам.
Человек в хижине курил сигарету, сидел у окна и терпеливо ждал. Он поистине обладал тем терпением, какое присуще лишь одним охотникам. А он и был настоящим охотником — Джонни Ребб ждал Хопалонга Кэссиди, чтобы убить его. Джонни Ребб в напряжении, уже несколько раз вскакивал со своего места, сжимая в руках винтовку. Но ему не везло. Сначала из дома вышел доктор, потом, немного погодя кто-то доставил к тому же дому кучу свертков из лавки бакалейщика, а еще позже в дом прошел еще кто-то. Хопалонг Кэссиди задерживался.
На всю ночь Кэссиди у них не останется. Уж это-то Джонни узнает наверняка, хотя теперь это уже не имело никакого значения. Ребб был готов прождать его неделю, даже месяц, если на то пошло. В хижине был достаточный запас сухих дров. И хотя из печной трубы, может быть, и поднимался небольшой дымок, но света в доме Джонни Ребб не зажигал, а обо всем необходимом он успел позаботиться заранее.
Хопалонг Кэссиди был осторожен. Он при любых обстоятельствах умел не позволять себе расслабляться, уяснив себе однажды, что жизнь часто зависит прежде всего от гибкости ума и от умения разобраться в ситуации и всегда быть готовым к любой неожиданности. Памела проводила его до двери, и там они ненадолго остановились.
— Хоппи, а куда ты теперь? Обратно к Баку? — спросила она.
— Нет! — Он обводил улицу пристальным взглядом; на какое-то время его внимание привлек дом, в окнах которого не было света, — нет, думаю, что нет. Я хочу для начала отправиться отсюда прямо на юг, туда, к границе. Хочется побывать в том небольшом городке, а заодно и оглядеться. Новые люди, новые места...
— Неужели ты так никогда и не обоснуешься где-нибудь, не остановишься наконец? — Памела тронула его за рукав. — А почему бы тебе не остаться здесь? А, Хоппи? Все-таки я... я чувствую себя гораздо уверенней, когда ты рядом. А когда ты уехал в последний раз, мне было плохо без тебя.
Хопалонг избегал встретиться с ней взглядом, с грустью думая о том, что если он сейчас останется, а потом снова уедет, то ей наверняка будет еще хуже. А ведь он обязательно уехал бы.
— А ты не знаешь, кто живет вон в том доме, что в самом конце улицы? В том, что стоит подальше остальных? Да почти на углу.
— Там? Никто, не живет, он пустой. Говорили, что раньше там жил Фрачер. Он был преступником, очень быстро уехал отсюда, как только закрылся «Орел».
— Ясно. А там жил кто-нибудь после него?
— Нет, конечно! Дом этот пуст уже несколько дней.
Хопалонг Кэссиди согласно кивнул, и глаза его сверкнули в темноте. На улице снег к этому времени уже растаял. А вот с некоторых крыш он еще не сошел, но то были все крыши разных навесов и амбаров, тех построек, которые не отапливались изнутри. На тех домах, где в окнах горел свет, снега не было, потому что там топились печи и горели камины. И на крыше подозрительного дома снега тоже не было, хотя на ступенях крыльца лежал совершенно нетронутый, не затоптанный белый снег.
— Ну, мне пора, — тихо сказал Хопалонг.
— А ты вернешься? — умоляюще и с надеждой спросила Памела.
— Вполне может быть, что и вернусь, — лучше было сказать, что вернешься, чем просто и незатейливо ответить — нет. Хопалонг знал, что все равно ничего из этого не выйдет. Памела была замечательной девушкой, но у Хопалонга была совсем другая жизнь, он ведь почти никогда не выпускал из рук винтовки. А Памела... Памела, считал он, заслуживала лучшей судьбы. И может быть, она и была в него немного влюблена, но, впрочем, в этом он совершенно не был уверен. И если он, Хопалонг, сейчас уедет, то через какое-то время в ее жизни, может быть, и появится кто-нибудь другой.
— Да, — тихо повторил он, — я вернусь.
Хопалонг быстро сошел по ступенькам крыльца. Было видно, что он что-то задумал. Улыбнувшись он сказал:
— Ну, до встречи, Пам! Передай Дику, что у меня тут еще есть одно небольшое дельце и что я уеду сразу же, как только его улажу.
Выходя на крыльцо, в темном окне того дома он успел разглядеть очень маленькую яркую точку, она вспыхнула и погасла. Это могло быть огоньком сигареты, а могло оказаться всего-навсего игрой его воображения.
Хопалонг поежился и поднял воротник, но перчатки с рук все-таки стянул и засунул их поглубже во вместительные карманы куртки. Он медленно пошел по улице. А дверь пустого дома отворились, и кто-то вышел на крыльцо, оставляя следы на нехоженном еще снегу, который заскрипел под его башмаками. После этого человек вышел на тротуар. На нем был надет распахнутый тулуп из шкуры буйвола.
— Ну, — сказал Хопалонг сам себе, — на этот раз все должно быть очень быстро.
Джонни Ребб остановился и смотрел на приближающегося Хопалонга. В этой игре он был еще слишком молод, но тем не менее уже достаточно опытен. И сам он знал об этом. Ребб был еще очень молод для того, чтобы явно почувствовать приближение скорого конца, слишком молод он был, чтобы ощутить близость смертельного часа. И если когда-нибудь в жизни ему и приходилось волноваться, то все его переживания были на редкость незатейливыми. Таким же простым донельзя был и он сам. Никаких мыслей или новых идей у него почти не возникало, а присущие ему желания и наклонности, так же как и он сам, были до предела примитивны. В данный момент ему просто захотелось убить Хопалонга Кэссиди.
— Привет, Кэссиди, — очень тихо заговорил Ребб. Он выжидал.
— А, Джонни, это ты. А я как раз тебя и дожидаюсь. Я знал, что ты здесь.
— Откуда?
Джонни Ребб был не мало озадачен этим заявлением.
— Догадался по снегу на крыше дома. Он весь стаял, точно так же, как и на других домах, где топятся печи.
— Ну надо же! А я и не подумал об этом! — Ребб рассмеялся. — А ты, Хоппи, оказывается, догадливый. Очень жаль, что приходится с тобой так поступить, но я очень многим обязан Спарру, он слишком много сделал для меня.
— А теперь, малыш, ты сам сделай кое-что для себя, — тихо предложил ему Хопалонг. — Брось это занятие. Тебе ведь уже повезло. Ты остался здесь вроде как и ни при чем. Так что не упускай свою удачу и уезжай отсюда. Обзаведись ранчо или начни разводить коров. Ведь это убийство тебе все равно ничего хорошего не принесет.
— Слишком много слов. Обычно так много болтают только трусы.
Хопалонг сухо усмехнулся в ответ.
— Это не тот случай, малыш. Просто мне не хочется, чтобы случилось то, что может случиться.
Джонни Ребб правой рукой слегка придерживал полу у своего тулупа. Револьвер был всего в нескольких дюймах от ладони.
— Извини, Хоппи... — с этими словами он сделал быстрое и ловкое движение бедром, в результате которого револьвер, а он торчал у него за поясом, — оказался прямо в руке. Ребб выстрелил. Все было быстро, слишком быстро.
Револьвер Хопалонга был в кобуре, а рукоятку ее прикрывал край полы куртки, поэтому Хоппи замешкался на мгновение. Джонни Ребб сумел все-таки выстрелить первым. Ловко, очень ловко.
Но Ребб так и не смог уяснить, что спасло Хопалонга от смерти. Первая пуля Ребба оставила глубокую борозду на овчинном рукаве теплой куртки Хопалонга, а вторым выстрелом он попал точно в толстую складку овчины, и пуля прошла сбоку, всего лишь в каком-то дюйме от сердца Хопалонга, но сам Хопалонг Кэссиди даже не был ранен.
В это время Хопалонг выхватил свой револьвер и выстрелил от бедра. Стрелял он только один раз. По ярко начищенной пряжке на ремне Ребба. Тяжелый свинцовый слиток задел за угол этой пряжки и легко вошел в податливую плоть повыше ремня. Хопалонг быстро подошел к поверженному противнику. Джонни Ребб удивленно глядел на него снизу вверх.
— Никогда не следует так старательно начищать медь на ремне, малыш, — нежно проговорил Хопалонг, — уж слишком это привлекает ненужные взгляды.
А со всех сторон к ним уже бежали взволнованные люди. И Памела была среди них. Хопалонг зашагал прочь, вспомнив, что еще он собирался заехать за лошадью, подаренной ему Саймом Тэтчером.
— Когда сюда подойдет Памела Джордан, — обратился он к одному из любопытствующих горожан, оказавшемуся поблизости, — передайте ей, что с Кэссиди все в полном порядке. А мне нужно еще встретиться тут с одним человеком, чтобы забрать у него своего коня.