Содержание
Луис Ламур
Поездка за наследством
(Сэкетты-5)
Норману Миллену
Глава 1
Когда над Сайлеровой плешью занялся рассвет, я взяла саквояж, прихватила винтовку и по Средней протоке направилась к Тукалуки-Коув.
Ма говорила:
— Эхо, если ты собираешься в Сеттльменте, то стоит отложить винтовку и посидеть с иголкой несколько вечеров. Возьми журналы «Для леди», те, что оставил нам бродячий торговец, изучи их как следует. Городские одеваются не то что мы, и позориться тебе не пристало.
Нам нужно было получить деньги, и мне следовало съездить за ними. Па, чтобы наскрести на жизнь, гнул спину на ферме в холмах, но надорвался и несколько месяцев назад сдал и, как говорят, «отдал Богу душу». Мы похоронили его под большим дубом и положили там камень с надписью.
Ребята охотились на бобра в Сияющих горах далеко на западе, и кроме меня и Регала дома никого не осталось, а Регал не вставал с постели. Он малость не поладил с медведем, который в тот день был не в духе и не признал в нем Сэкетта. Прежде чем Регал уложил медведя, тот здорово его помял и пожевал. А у парня под рукой был лишь нож, да еще топор с двумя остриями. Зверь его так отделал, что теперь Регал не годился для поездки.
Что же до меня, то я добывала мясо, когда еще сама была не больше того ружья, с которым ходила на охоту, а последние годы била столько, что даже продавала дичь мяснику. Как только у меня завелись деньжонки, я стала мечтать о нарядах из модного журнала «Для леди».
Когда девушке шестнадцать, ей пора бы присмотреть себе человека, но мне еще не встретился такой, ради которого я была бы готова разбиться в лепешку. Как и всякая девица, я, конечно, мечтала, но не о парнях с Бешеного ручья или со Средней протоки. Я мечтала о далеком и прекрасном. Отчасти я была этим обязана Регалу.
Регал приходится мне дядей, папин брат. В молодости он ходил за горы, добирался до Сеттльменте. В Чарльстоне у нас родня, так он по пути и туда заглядывал. Рассказывал мне о тамошних жителях: как они одеваются, в каких домах живут, говорил про театры, про удивительные кушанья.
В свое время Регал был видным парнем и, думается, немало проказничал — всюду, где только побывал. Рослый, дюжее трех быков, а улыбался так, что не одну девицу в жар бросало. Я сама об этом не раз слышала. И хотя многие девицы пытались его охмурить, ему нипочем были все их хитрости и ловушки. Что-что, а обращаться с девушками Регал умел!
— Не торопись, — советовал он мне. — Такой свеженький бутончик, да и фигурка что надо. Самый раз, чтобы потом любой мужчина удивлялся, куда подевались те денежки, что он заработал за лето. Не гони лошадей. Не стоит выходить замуж абы за кого только потому, что другие выходят. Я побывал там, где живут не так, как мы, и знаю, что есть на свете вещи получше, чем сбивать масло да мотыжить кукурузу. Но предупреждаю: не вздумай говорить парням о том, как ты стреляешь. Не всякому понравится, если его переплюнет кнопка пяти футов ростом!
— Во мне пять футов и два дюйма! — протестовала я.
— Слушай, что говорю. Когда доберешься до Сеттльменте, веди себя поосторожнее. Когда парень говорит с девушкой, он не так уж и прост, хотя и сам в это время верит почти всему, что болтает. Бывает, наобещает девушке всякое, а не пройдет и часа, как все позабудет.
— И ты тоже давал такие обещания, Регал?
— Нет, никогда. Когда женщина встречает мужчину, какого ищет, здесь не нужно ни обещаний, ни лишних слов. Она сама найдет такие слова, которые даже не придут в голову парню с гор. Поначалу я, как бы тебе сказать, вроде бы робел, но потом до меня дошло, что это мне на пользу. Я просто оставался таким, как есть. У женщины до того сильное воображение, что она замечает в мужчине такие вещи, о которых он никогда и не думал, и скорее всего их просто нет.
Обернувшись, я еще могла разглядеть вершины Бланкет и Сандерхед и краешек хребта Дэвиса. Небо хмурилось, собирался дождь.
В Филадельфии оказалось больше народу, чем, как я думала, есть на всем белом свете. Выбравшись из почтового дилижанса, я спросила возницу, как добраться до нужного мне места. Он спустился на землю и показал дорогу.
Я собиралась остановиться в меблированных комнатах с пансионом — у хозяйки в горах была родня. Считалось, что для молодой девушки здесь вполне безопасно. Не то чтобы меня это слишком волновало. Под платьем у меня был спрятан добрый арканзасский охотничий нож в ножнах и через маленькую прорезь в складках юбки я могла его быстро достать. В саквояже лежал револьвер.
Большинство одиноких, да и не только одиноких, днем обедали в пансионах. Рестораны были для людей с деньгами, или же их посещали вечером. Кто работал в мастерских, лавках или вроде того, искали жилье и стол разом, хотя некоторые из них жили в одном месте, а столовались в другом.
Эми Салки сдавала двенадцать комнат, а накрывала на двадцать четыре персоны. Два комплекта к завтраку, один к обеду, потому что большинство брали обед с собой, или перекусывали где-нибудь поблизости, или покупали еду у уличного торговца. К ужину она опять накрывала в два раза больше.
Я написала Эми, чтобы она знала, что я приеду, и держала мне место. Комнатка и вправду оказалась хорошая, даже шикарная для такой, как я: на окнах занавески, лоскутный половик на полу, кровать, стул и умывальный столик с белым фарфоровым тазиком и кувшином.
Войдя в комнату, я первым делом выглянула из-за занавески, и конечно же снаружи, делая вид, будто читает газету, стоял человек, который шел за мной от самого дилижанса.
Если девушка выросла в таких местах, где живут индейцы, и с малых лет ходит на охоту, то она становится наблюдательной. Вылезая из дилижанса, я заметила мужчину, который поглядел на меня так, словно только меня и ждал. Я сделала вид, что не заметила, и пошла по улице, но на перекрестке увидела, что он свертывает газету и идет следом.
Там у нас в горах говорили, что я девица что надо, но здесь я не производила никакого впечатления. Любая девушка чувствует, когда парень обращает на нее внимание потому, что она хорошенькая, но у этого человека не было на уме ничего такого. Я достаточно охотилась сама, чтобы не угадать, когда охотятся за мной.
Если он шел следом не потому, что я ему понравилась, тогда зачем? Всякому видно, что я не из богатых. Одета хорошо, потому что шила сама, но не по-модному, не по-городскому. Если видно, что я не при деньгах, то зачем ему следить за мною?
Правда, я приехала в Филадельфию, чтобы встретиться с адвокатом и получить деньги. Судя по всему, это была кругленькая сумма, но кому это могло быть известно?
Должно быть, кто-то слишком много болтал. Сам адвокат или его клерк, если такой имеется. Многие любят прихвастнуть для важности. Коли узнают что-нибудь особо важное, то им не терпится об всем этом разболтать.
Единственная причина следить за мной, о которой я могла подумать, была в том, что кто-то знал, зачем я приехала, и собирался этим завладеть.
Там, у нас, меня предупреждали о ловушках, какие поджидают молоденьких девушек в городах, но меня они не пугали. Я ехала за деньгами и собиралась сразу же возвращаться, как только их заполучу. За свою недолгую жизнь мне доводилось иметь дело со всяким сбродом, и, хотя у меня не было с собой ружья, зато были револьвер и арканзасский нож. Острый как бритва с обеих сторон, а кончик что игла. Если кто напорется, так по самую рукоятку.
Эми Салки кормила что надо. Меня посадила слева от себя и сказала всем, что я — ее приятельница из Теннесси. Городские за столом кланялись, улыбались, здоровались.
Там была высокая, прямая как жердь женщина с волосами на пробор — такая, будто ее с детства кормили одной кислятиной. Был пухлый джентльмен с бакенбардами, который, едва кивнув, всерьез принялся за еду. Видно, считал, что раз за стол уплачено, то надо получить за свои денежки что положено, а если что — и за денежки соседа добавить. Напротив меня сидел спокойный, серьезный мужчина с лысиной и острой бородкой. Опрятный, привлекательный и дружелюбный. Спросил, собираюсь ли я задержаться в городе. Я сказала, что уеду, как только закончу дела.
Слово за слово, и я рассказала ему о том, как мы увидели ту самую газетную заметку, где сообщалось об имуществе, завещанном «самому младшему потомку Кина Сэкетта». Я сказала, что мы нашли это объявление в «Пенниадвокат». В газету была завернута какая-то вещь, купленная у бродячего торговца.
— На мой взгляд, все это довольно странно, миссис Салки, — обратился он к Эми. — Здесь, в Пенсильвании, у «Адвоката» весьма небольшой тираж. Полагаю, за пределы штата попадает всего несколько экземпляров. То, что мисс Сэкетт вообще увидела эту заметку, просто невероятная случайность.
Он взглянул на меня.
— Вы наводили справки по данному адресу?
— Нет, сэр, я только что приехала. Мы им написали, и они сообщили, что я должна приехать в Филадельфию, чтобы установить родство.
— Странно, — повторил он. — Разумеется, это не мое дело, но сама процедура кажется мне необычной. Я не разбираюсь в юриспруденции. Возможно, от них требовалось известить наследников, но если это так, то они прибегли к странному способу. Они, несомненно, удивились, получив известие от вас.
Разговор перешел на другие предметы, но беспокойная мысль уже не покидала меня. Я промолчала о том, что за мной следили, потому что скорее всего они подумали бы, что это мои фантазии. Я все больше задумывалась, нет ли здесь какого-нибудь жульничества. Если нам полагались деньги, то их нужно взять. Сколько ни вспоминай, у нас в доме никогда не было приличной суммы.
Ума не приложу, почему родня Кина Сэкетта завещала деньги нам. Самого-то Кина не было в живых, полагай, лет двести.
Кин был первым из наших, кто родился на американской земле. Его отцом был старина Барнабас Сэкетт, который поселился у Стреляющего ручья в Северной Каролине. Ему и еще кое-кому из его судовой команды повезло: к востоку от того места, где он поселился, нашли камешки, сапфиры.
Барнабаса убили индейцы недалеко от места, которое называли садом Диких яблонь. Кин остался в семье за старшего. Младший брат, Янс, осел в Тесных горах и наплодил целый выводок диких парней, готовых лезть в драку по поводу и без повода. Те парни выросли в глуши на медвежьем мясе и диком меде. А вот теперь я оказалась самой младшей наследницей по линии Кина.
За завтраком Эми Салки посоветовала мне быть поосторожнее.
— В городе полно жуликов, которые так и норовят отнять деньги у честных людей.
— Моими деньгами не приманишь, — сказала я. — Когда расплачусь с вами и заплачу за дорогу, останется только на еду. Все, что есть, заработала охотой.
— Охотой? — уставился на меня толстяк.
— Да, сэр. Мои братья подались на запад, так что если у нас на столе и было мясо, то только благодаря мне. Ели досыта, а я била столько, что стала продавать мяснику.
— Порох и дробь стоят немало.
— Да, сэр, но я не так часто мажу. И потом, не стреляю, если не уверена, что попаду.
— Но даже при таком раскладе бывает, что мажут.
— Да, сэр. В августе я разок промазала. Приняла обломок ветки за белку. Белка спряталась, а я увидала этот обломок. Выстрелила, а это не белка.
— Хочешь сказать, что с августа ни разу не промахнулась?
— Миссис Салки, вы жили в горах. Можете подтвердить, как там берегут порох и дробь. Папа учил нас: если бьешь, то попадай. Большей частью мы все так и делаем, включая Регала.
— Ах, этот Регал! — мечтательно вздохнула Эми Салки. — Он хоть женился?
— Как видите, нет. Говорит, что женится, когда попадется подходящая женщина.
Я выходила из дома одновременно с лысым мужчиной.
— Знаете, мисс Сэкетт? Мне не известно о ваших делах, но будьте осторожны. Не говорите ничего лишнего и, главное, не подписывайте никаких бумаг.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
На той стороне улицы рядом с упряжкой стоял человек с газетой. Плотный мужчина в грубой серой шляпе и пальто в мелкую клетку. Дурак, если хотел, чтобы его не заметили. Я пошла по улице, и он сразу тронулся следом.
Ма говорила:
— Эхо, если ты собираешься в Сеттльменте, то стоит отложить винтовку и посидеть с иголкой несколько вечеров. Возьми журналы «Для леди», те, что оставил нам бродячий торговец, изучи их как следует. Городские одеваются не то что мы, и позориться тебе не пристало.
Нам нужно было получить деньги, и мне следовало съездить за ними. Па, чтобы наскрести на жизнь, гнул спину на ферме в холмах, но надорвался и несколько месяцев назад сдал и, как говорят, «отдал Богу душу». Мы похоронили его под большим дубом и положили там камень с надписью.
Ребята охотились на бобра в Сияющих горах далеко на западе, и кроме меня и Регала дома никого не осталось, а Регал не вставал с постели. Он малость не поладил с медведем, который в тот день был не в духе и не признал в нем Сэкетта. Прежде чем Регал уложил медведя, тот здорово его помял и пожевал. А у парня под рукой был лишь нож, да еще топор с двумя остриями. Зверь его так отделал, что теперь Регал не годился для поездки.
Что же до меня, то я добывала мясо, когда еще сама была не больше того ружья, с которым ходила на охоту, а последние годы била столько, что даже продавала дичь мяснику. Как только у меня завелись деньжонки, я стала мечтать о нарядах из модного журнала «Для леди».
Когда девушке шестнадцать, ей пора бы присмотреть себе человека, но мне еще не встретился такой, ради которого я была бы готова разбиться в лепешку. Как и всякая девица, я, конечно, мечтала, но не о парнях с Бешеного ручья или со Средней протоки. Я мечтала о далеком и прекрасном. Отчасти я была этим обязана Регалу.
Регал приходится мне дядей, папин брат. В молодости он ходил за горы, добирался до Сеттльменте. В Чарльстоне у нас родня, так он по пути и туда заглядывал. Рассказывал мне о тамошних жителях: как они одеваются, в каких домах живут, говорил про театры, про удивительные кушанья.
В свое время Регал был видным парнем и, думается, немало проказничал — всюду, где только побывал. Рослый, дюжее трех быков, а улыбался так, что не одну девицу в жар бросало. Я сама об этом не раз слышала. И хотя многие девицы пытались его охмурить, ему нипочем были все их хитрости и ловушки. Что-что, а обращаться с девушками Регал умел!
— Не торопись, — советовал он мне. — Такой свеженький бутончик, да и фигурка что надо. Самый раз, чтобы потом любой мужчина удивлялся, куда подевались те денежки, что он заработал за лето. Не гони лошадей. Не стоит выходить замуж абы за кого только потому, что другие выходят. Я побывал там, где живут не так, как мы, и знаю, что есть на свете вещи получше, чем сбивать масло да мотыжить кукурузу. Но предупреждаю: не вздумай говорить парням о том, как ты стреляешь. Не всякому понравится, если его переплюнет кнопка пяти футов ростом!
— Во мне пять футов и два дюйма! — протестовала я.
— Слушай, что говорю. Когда доберешься до Сеттльменте, веди себя поосторожнее. Когда парень говорит с девушкой, он не так уж и прост, хотя и сам в это время верит почти всему, что болтает. Бывает, наобещает девушке всякое, а не пройдет и часа, как все позабудет.
— И ты тоже давал такие обещания, Регал?
— Нет, никогда. Когда женщина встречает мужчину, какого ищет, здесь не нужно ни обещаний, ни лишних слов. Она сама найдет такие слова, которые даже не придут в голову парню с гор. Поначалу я, как бы тебе сказать, вроде бы робел, но потом до меня дошло, что это мне на пользу. Я просто оставался таким, как есть. У женщины до того сильное воображение, что она замечает в мужчине такие вещи, о которых он никогда и не думал, и скорее всего их просто нет.
Обернувшись, я еще могла разглядеть вершины Бланкет и Сандерхед и краешек хребта Дэвиса. Небо хмурилось, собирался дождь.
В Филадельфии оказалось больше народу, чем, как я думала, есть на всем белом свете. Выбравшись из почтового дилижанса, я спросила возницу, как добраться до нужного мне места. Он спустился на землю и показал дорогу.
Я собиралась остановиться в меблированных комнатах с пансионом — у хозяйки в горах была родня. Считалось, что для молодой девушки здесь вполне безопасно. Не то чтобы меня это слишком волновало. Под платьем у меня был спрятан добрый арканзасский охотничий нож в ножнах и через маленькую прорезь в складках юбки я могла его быстро достать. В саквояже лежал револьвер.
Большинство одиноких, да и не только одиноких, днем обедали в пансионах. Рестораны были для людей с деньгами, или же их посещали вечером. Кто работал в мастерских, лавках или вроде того, искали жилье и стол разом, хотя некоторые из них жили в одном месте, а столовались в другом.
Эми Салки сдавала двенадцать комнат, а накрывала на двадцать четыре персоны. Два комплекта к завтраку, один к обеду, потому что большинство брали обед с собой, или перекусывали где-нибудь поблизости, или покупали еду у уличного торговца. К ужину она опять накрывала в два раза больше.
Я написала Эми, чтобы она знала, что я приеду, и держала мне место. Комнатка и вправду оказалась хорошая, даже шикарная для такой, как я: на окнах занавески, лоскутный половик на полу, кровать, стул и умывальный столик с белым фарфоровым тазиком и кувшином.
Войдя в комнату, я первым делом выглянула из-за занавески, и конечно же снаружи, делая вид, будто читает газету, стоял человек, который шел за мной от самого дилижанса.
Если девушка выросла в таких местах, где живут индейцы, и с малых лет ходит на охоту, то она становится наблюдательной. Вылезая из дилижанса, я заметила мужчину, который поглядел на меня так, словно только меня и ждал. Я сделала вид, что не заметила, и пошла по улице, но на перекрестке увидела, что он свертывает газету и идет следом.
Там у нас в горах говорили, что я девица что надо, но здесь я не производила никакого впечатления. Любая девушка чувствует, когда парень обращает на нее внимание потому, что она хорошенькая, но у этого человека не было на уме ничего такого. Я достаточно охотилась сама, чтобы не угадать, когда охотятся за мной.
Если он шел следом не потому, что я ему понравилась, тогда зачем? Всякому видно, что я не из богатых. Одета хорошо, потому что шила сама, но не по-модному, не по-городскому. Если видно, что я не при деньгах, то зачем ему следить за мною?
Правда, я приехала в Филадельфию, чтобы встретиться с адвокатом и получить деньги. Судя по всему, это была кругленькая сумма, но кому это могло быть известно?
Должно быть, кто-то слишком много болтал. Сам адвокат или его клерк, если такой имеется. Многие любят прихвастнуть для важности. Коли узнают что-нибудь особо важное, то им не терпится об всем этом разболтать.
Единственная причина следить за мной, о которой я могла подумать, была в том, что кто-то знал, зачем я приехала, и собирался этим завладеть.
Там, у нас, меня предупреждали о ловушках, какие поджидают молоденьких девушек в городах, но меня они не пугали. Я ехала за деньгами и собиралась сразу же возвращаться, как только их заполучу. За свою недолгую жизнь мне доводилось иметь дело со всяким сбродом, и, хотя у меня не было с собой ружья, зато были револьвер и арканзасский нож. Острый как бритва с обеих сторон, а кончик что игла. Если кто напорется, так по самую рукоятку.
Эми Салки кормила что надо. Меня посадила слева от себя и сказала всем, что я — ее приятельница из Теннесси. Городские за столом кланялись, улыбались, здоровались.
Там была высокая, прямая как жердь женщина с волосами на пробор — такая, будто ее с детства кормили одной кислятиной. Был пухлый джентльмен с бакенбардами, который, едва кивнув, всерьез принялся за еду. Видно, считал, что раз за стол уплачено, то надо получить за свои денежки что положено, а если что — и за денежки соседа добавить. Напротив меня сидел спокойный, серьезный мужчина с лысиной и острой бородкой. Опрятный, привлекательный и дружелюбный. Спросил, собираюсь ли я задержаться в городе. Я сказала, что уеду, как только закончу дела.
Слово за слово, и я рассказала ему о том, как мы увидели ту самую газетную заметку, где сообщалось об имуществе, завещанном «самому младшему потомку Кина Сэкетта». Я сказала, что мы нашли это объявление в «Пенниадвокат». В газету была завернута какая-то вещь, купленная у бродячего торговца.
— На мой взгляд, все это довольно странно, миссис Салки, — обратился он к Эми. — Здесь, в Пенсильвании, у «Адвоката» весьма небольшой тираж. Полагаю, за пределы штата попадает всего несколько экземпляров. То, что мисс Сэкетт вообще увидела эту заметку, просто невероятная случайность.
Он взглянул на меня.
— Вы наводили справки по данному адресу?
— Нет, сэр, я только что приехала. Мы им написали, и они сообщили, что я должна приехать в Филадельфию, чтобы установить родство.
— Странно, — повторил он. — Разумеется, это не мое дело, но сама процедура кажется мне необычной. Я не разбираюсь в юриспруденции. Возможно, от них требовалось известить наследников, но если это так, то они прибегли к странному способу. Они, несомненно, удивились, получив известие от вас.
Разговор перешел на другие предметы, но беспокойная мысль уже не покидала меня. Я промолчала о том, что за мной следили, потому что скорее всего они подумали бы, что это мои фантазии. Я все больше задумывалась, нет ли здесь какого-нибудь жульничества. Если нам полагались деньги, то их нужно взять. Сколько ни вспоминай, у нас в доме никогда не было приличной суммы.
Ума не приложу, почему родня Кина Сэкетта завещала деньги нам. Самого-то Кина не было в живых, полагай, лет двести.
Кин был первым из наших, кто родился на американской земле. Его отцом был старина Барнабас Сэкетт, который поселился у Стреляющего ручья в Северной Каролине. Ему и еще кое-кому из его судовой команды повезло: к востоку от того места, где он поселился, нашли камешки, сапфиры.
Барнабаса убили индейцы недалеко от места, которое называли садом Диких яблонь. Кин остался в семье за старшего. Младший брат, Янс, осел в Тесных горах и наплодил целый выводок диких парней, готовых лезть в драку по поводу и без повода. Те парни выросли в глуши на медвежьем мясе и диком меде. А вот теперь я оказалась самой младшей наследницей по линии Кина.
За завтраком Эми Салки посоветовала мне быть поосторожнее.
— В городе полно жуликов, которые так и норовят отнять деньги у честных людей.
— Моими деньгами не приманишь, — сказала я. — Когда расплачусь с вами и заплачу за дорогу, останется только на еду. Все, что есть, заработала охотой.
— Охотой? — уставился на меня толстяк.
— Да, сэр. Мои братья подались на запад, так что если у нас на столе и было мясо, то только благодаря мне. Ели досыта, а я била столько, что стала продавать мяснику.
— Порох и дробь стоят немало.
— Да, сэр, но я не так часто мажу. И потом, не стреляю, если не уверена, что попаду.
— Но даже при таком раскладе бывает, что мажут.
— Да, сэр. В августе я разок промазала. Приняла обломок ветки за белку. Белка спряталась, а я увидала этот обломок. Выстрелила, а это не белка.
— Хочешь сказать, что с августа ни разу не промахнулась?
— Миссис Салки, вы жили в горах. Можете подтвердить, как там берегут порох и дробь. Папа учил нас: если бьешь, то попадай. Большей частью мы все так и делаем, включая Регала.
— Ах, этот Регал! — мечтательно вздохнула Эми Салки. — Он хоть женился?
— Как видите, нет. Говорит, что женится, когда попадется подходящая женщина.
Я выходила из дома одновременно с лысым мужчиной.
— Знаете, мисс Сэкетт? Мне не известно о ваших делах, но будьте осторожны. Не говорите ничего лишнего и, главное, не подписывайте никаких бумаг.
— Да, сэр. Спасибо, сэр.
На той стороне улицы рядом с упряжкой стоял человек с газетой. Плотный мужчина в грубой серой шляпе и пальто в мелкую клетку. Дурак, если хотел, чтобы его не заметили. Я пошла по улице, и он сразу тронулся следом.
Глава 2
Контора Джеймса Уайта находилась в переулке, выходившем на Главную улицу. Приятный джентльмен с лысиной и бородкой рассказал мне, как туда пройти.
В этот день я взяла с собой сумку с вязаньем. Положила туда револьвер. Арканзасский нож был под рукой в обычном месте.
Мама говорила, что в Филадельфии женщины ходят без оружия, разве что со шляпной булавкой, но кому нужны булавки, если все носят шляпы с полями, которые завязываются лентами? Моя висела за спиной, чтобы лучше видеть. Я достаточно долго прожила в лесу, чтобы научиться смотреть по сторонам.
Справа и слева стояли внушительные дома с мраморными ступенями. Улицы вымощены кирпичом. Проходя мимо дома с красивым мраморным фасадом и мраморными ступеньками (весь мрамор с синими прожилками), я мельком взглянула на медные таблички с фамилиями. Одну я особенно приметила, потому что она показалась мне знакомой.
ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ
Кажется, я слыхала эту фамилию у себя в горах, когда собирались вспоминать всякие истории. Сидели у огня, иногда жарили кукурузные зерна или делали сладкие тянучки и слушали всякие истории.
Я, конечно, нашла в переулке контору Джеймса Уайта. Открыла дверь и вошла в маленькую комнатку с парой жестких стульев, диваном и небольшим письменным столом, за которым сидел молодой человек. Но как раз когда входила, приметила, как на другой стороне комнаты закрылась дверь, и прежде чем она закрылась, я увидела мелькнувшие каблук и брючину. Похоже, те же, что и у человека, следившего за мной, но как он ухитрился незаметно прошмыгнуть вперед меня, не знаю. А может, это был кто-нибудь другой.
У молодого человека за столом был плутоватый вид. Волосы взъерошены, будто он тут же спал и не успел умыться. Нахально глянув на меня, он спросил:
— Чего тебе?
— Я хотела бы видеть мистера Уайта. Скажите ему, здесь мисс Сэкетт.
Юноша посидел минуту, словно и не думал пошевеливаться, потом встал.
— Сэкетт, так? Та самая, из деревни?
— С вашего позволения, скажите мистеру Уайту, что я здесь…
— Славная крошка!
— Какая есть.
Бросил на меня похотливый взгляд.
— Думаю, девочка подходящая. Верно, черт возьми!
— Мистера Уайта, пожалуйста.
Парень повернулся, лениво направился к двери, открыв ее, произнес:
— К вам девица. По фамилии Сэкетт.
Послышался звук отодвигаемого стула, потом молодой человек отступил назад, и мимо него, натягивая на ходу пиджак, протиснулся мужчина постарше, низенький и коренастый. Круглый череп и прилизанные черные волосы. Густые усы.
Расплылся в широкой улыбке. Столько зубов я давненько не видала.
— Мисс Сэкетт? Я Джеймс Уайт. Будьте любезны, заходите.
Пропустив меня вперед, вошел, указывая на стул, сам уселся за письменный стол.
— Первый раз в Филадельфии, мисс Сэкетт?
— Да, сэр. Не часто выпадает случай съездить в Сеттльменте.
— Сеттльменте? — Он удивленно поднял глаза, потом фыркнул со смеху: — Конечно же! Сеттльменте. Думается, что давненько Филадельфию не называли Сеттльменте.
— Я насчет денег.
— Ах да. Разумеется. Вы можете подтвердить, что вы мисс Сэкетт? Хочу сказать, что вы потомок Кина Сэкетта?
— Могу.
— Речь идет о значительной сумме. Разумеется, кое-что придется удержать. Мой гонорар, расходы на объявление… — Он взмахнул руками и снова улыбнулся во весь рот. — Право, что это я? Такая прелестная молодая леди, первый раз в Филадельфии, а я ей сразу о делах! Для начала лучше показать вам город! Дела подождут.
— По мне, лучше бы заняться этим сейчас. Я не собираюсь… знаете, не предполагала оставаться дольше, чем нужно. Хотелось бы поскорее кончить с этим делом.
— Конечно же так и сделаем! Но не могу же я проявить недостаток гостеприимства! Позвольте пригласить вас в один из ресторанов, где заодно можно не спеша обсудить дело.
— Нет.
Уайт пораженно воззрился на меня.
— Вы отказываетесь? — холодно переспросил он. — Уверяю вас…
— Не хочу показаться невежливой, сэр, но думаю, что сначала нужно покончить с делами. Мне надо возвращаться в горы. Если вы просто скажете, сколько мне причитается и что следует сделать, дело будет улажено.
Уайт едва мог скрыть раздражение. Я не знала, что у него на уме, но он явно не собирался браться за дело.
Чего он тянет? Может быть, и в самом деле хочет проявить гостеприимство? Или же надеется вскружить мне голову развлечениями и городскими соблазнами? Правда, я собиралась когда-нибудь увидеть Филадельфию во всем блеске. Пока же она оставалась для меня прежде всего местом, где положено заниматься делами, — как и подобает самому большому городу в стране. Будь у меня время, я бы многое хотела повидать, но дома ждали дела.
А деньги на месте? Мой доброжелатель в пансионе миссис Салки намекал, что Уайт мог намеренно дать объявление в газете, которая вряд ли могла дойти до адресата.
Джеймс Уайт откинулся на стуле. Его бегающие глазки кого-то мне напоминали: юркий как куница. Скользкий тип.
— Так вы утверждаете, что ваша фамилия Сэкетт и что вы из Теннесси?
— Моя фамилия вам известна. Я вам писала из Теннесси.
Казалось, он колебался — раздумывал, что делать дальше. Если он намерен выплатить деньги, достаточно удостовериться, кто я, и вручить их мне. Конечно, я дам расписку. До чего все просто, неожиданно подумала я.
Если же он собирался завладеть этими деньгами, тогда что-то нарушило его планы. Может быть, он не ожидал, что кто-то из Сэкеттов увидит объявление или ответит на него. Или, может быть, он рассчитывал, что приехавшую из глуши шестнадцатилетнюю девчонку будет легко обвести вокруг пальца? Как бы там ни было, он сейчас думал, что в чем-то просчитался.
— Как вам удалось обнаружить заметку в «Адвокате»?
— В этот номер была завернута какая-то вещь, которую мы купили у бродячего торговца. — Мне в голову неожиданно пришла одна мысль. — Дело в том, что торговец, по-моему, прочел заметку и нарочно завернул товар в эту газету.
— Зачем?
— Чтобы мы прочли. У нас в горах читают все, что попадет под руку. Должна сказать, это не так уж много. Торговец это знает и, наверное, понял, что заметка про нашу родню.
— Кто этот торговец?
— Никогда не знала, как его зовут. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще знает. Торгует в горах всякой мелочью, чинит вещи, вроде ружей, часов, хотя часы не очень-то и нужны, разве что послушать, как тикают, когда сидишь в одиночестве.
— А как вы узнаете время?
— Мы знаем, когда светло и когда темно. Что еще надо?
— А как же насчет условленных встреч?
— Хотите сказать, чтобы увидеться с кем-нибудь? Если я хочу кого-нибудь увидеть, то иду к нему домой или на поле, где он работает. То же самое и он, если хочет увидеть меня. Или можно встретиться в воскресенье в церкви.
— А если он не ходит в церковь?
— Это в горах-то? Все ходят. Даже Джордж Халидей… он у нас атеист. Мы ведь ходим не только для того, чтобы послушать проповеди и пение, но и повидаться с людьми. Джордж — тот специально ходит послушать, что скажет пастор, чтобы потом поспорить с ним в лавке.
— Они дружат?
— Конечно. Джорджа все любят, а пастор только и ждет, чтобы поспорить. Да и все, кто собирается в лавке. Как-то долго спорили о том, что кит не мог проглотить Иону, пока пастор не нашел свидетельства о двух людях, которые были проглочены, остались живы и сами рассказывали об этом. Пастор — тот говорит, что при всех своих заблуждениях Джордж знает Библию лучше всех, кого он встречал. Он говорит, что в душе Джордж Халидей добрый христианин, просто он любит поспорить. Ничего не могу сказать, но иногда пастор обращается с проповедью прямо к нему, и тогда все глядят на Джорджа.
— А этот бродячий торговец, который оставил «Адвокат»? Он часто у вас бывает?
— Раз в два-три месяца. Иногда чаще. Приходит по тропе, что идет вдоль хребта, с таким тюком, что, думается, и троим не унести. А он все таскает один.
— Неужели ни разу не ограбили?
Что ты скажешь? Я даже не взглянула на него. Где он рос? Никто не станет грабить коробейника, а этого в особенности. Коробейников даже индейцы не трогают. Товар нужен всем. Если коробейник перестанет приходить, у всех окажется недостаток нужных вещей.
— Никто не будет грабить торговца. Думаю, что никто бы и не смог. У него особый нож, сам делал, и он знает, как пускать его в ход. Мне тоже хотелось бы иметь такой, но пока приходится обходиться своей ковырялкой.
— «Ковырялкой»?
— «Арканзасской зубочисткой». — Я видела, что он не понимает, о чем речь. — Нож такой.
Он уставился на меня, силясь понять, что я за птица. По-моему, таких, как я, он раньше не встречал. Я, чтобы его выручить, перевела разговор на другое.
— Так вот, насчет денег. Там, откуда я приехала, мистер Уайт, очень серьезно относятся к деньгам. Если кто задолжал, то либо старается вернуть долг, либо объясняет, почему не может. У вас лежат причитающиеся мне деньги. Я хочу их получить.
— Ну разумеется. Вы нетерпеливы, но я вас понимаю. — Он залез в стол, вытащил исписанную со всех сторон бумагу и показал строчку внизу. — Подпишитесь вот здесь, и деньги ваши.
Я едва взглянула на него.
— Мистер Уайт, я и не подумаю ничего подписывать, пока не получу деньги. Полностью. Деньги на стол, и я вас не задержу.
— Сожалею, мисс Сэкетт. Ваша подпись ускорила бы дело. Во всяком случае, придется подождать до завтра, поскольку я, естественно, не держу такие суммы у себя в конторе.
Я встала.
— Да, сэр. Понимаю вас, сэр. Завтра утром буду здесь, и вам лучше тоже быть здесь, и с деньгами. Если не окажется ни денег, ни вас, я начну разбираться с этим. По-моему, любые деньги оставляют след, а следы я читаю не хуже других. Я прослежу, откуда взялись эти деньги, и вернусь по следу к вам. Но тогда уже буду знать, о какой сумме идет речь и почему вы со мной тянете.
Он тоже встал.
— Не стоит беспокоиться, мисс Сэкетт. Ваши деньги будут на месте. Однако, — в его голосе появились жесткие нотки, — я бы посоветовал вам сменить тон. Вы теперь в Филадельфии, мисс Сэкетт, а не у себя в горах. Было бы неплохо, если бы вы попридержали язычок.
— Принесите мои деньги, и вам не придется больше меня терпеть.
Он хотел было рассердиться, но потом передумал. Причем передумал так быстро, что злость даже мешала ему говорить. Наконец он овладел собой.
— Извините, мисс Сэкетт, кажется, мы неудачно начали. Я не хотел вас обидеть или без необходимости затягивать дело. Только надеялся сделать ваше пребывание в городе более приятным.
Говоря по совести, только это он мне и предлагал. Может быть, я понапрасну завелась из-за тех сомнений, которые посеял в моей душе лысый друг, или что-то в манерах Джеймса Уайта мне не приглянулось, или все это из-за того, что с первых же шагов здесь за мной следили. Если подумать, он не сказал ничего такого, на что следует обижаться.
— Извините и меня, — ответила я. — Буду здесь завтра утром.
В этот день я взяла с собой сумку с вязаньем. Положила туда револьвер. Арканзасский нож был под рукой в обычном месте.
Мама говорила, что в Филадельфии женщины ходят без оружия, разве что со шляпной булавкой, но кому нужны булавки, если все носят шляпы с полями, которые завязываются лентами? Моя висела за спиной, чтобы лучше видеть. Я достаточно долго прожила в лесу, чтобы научиться смотреть по сторонам.
Справа и слева стояли внушительные дома с мраморными ступенями. Улицы вымощены кирпичом. Проходя мимо дома с красивым мраморным фасадом и мраморными ступеньками (весь мрамор с синими прожилками), я мельком взглянула на медные таблички с фамилиями. Одну я особенно приметила, потому что она показалась мне знакомой.
ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ
Кажется, я слыхала эту фамилию у себя в горах, когда собирались вспоминать всякие истории. Сидели у огня, иногда жарили кукурузные зерна или делали сладкие тянучки и слушали всякие истории.
Я, конечно, нашла в переулке контору Джеймса Уайта. Открыла дверь и вошла в маленькую комнатку с парой жестких стульев, диваном и небольшим письменным столом, за которым сидел молодой человек. Но как раз когда входила, приметила, как на другой стороне комнаты закрылась дверь, и прежде чем она закрылась, я увидела мелькнувшие каблук и брючину. Похоже, те же, что и у человека, следившего за мной, но как он ухитрился незаметно прошмыгнуть вперед меня, не знаю. А может, это был кто-нибудь другой.
У молодого человека за столом был плутоватый вид. Волосы взъерошены, будто он тут же спал и не успел умыться. Нахально глянув на меня, он спросил:
— Чего тебе?
— Я хотела бы видеть мистера Уайта. Скажите ему, здесь мисс Сэкетт.
Юноша посидел минуту, словно и не думал пошевеливаться, потом встал.
— Сэкетт, так? Та самая, из деревни?
— С вашего позволения, скажите мистеру Уайту, что я здесь…
— Славная крошка!
— Какая есть.
Бросил на меня похотливый взгляд.
— Думаю, девочка подходящая. Верно, черт возьми!
— Мистера Уайта, пожалуйста.
Парень повернулся, лениво направился к двери, открыв ее, произнес:
— К вам девица. По фамилии Сэкетт.
Послышался звук отодвигаемого стула, потом молодой человек отступил назад, и мимо него, натягивая на ходу пиджак, протиснулся мужчина постарше, низенький и коренастый. Круглый череп и прилизанные черные волосы. Густые усы.
Расплылся в широкой улыбке. Столько зубов я давненько не видала.
— Мисс Сэкетт? Я Джеймс Уайт. Будьте любезны, заходите.
Пропустив меня вперед, вошел, указывая на стул, сам уселся за письменный стол.
— Первый раз в Филадельфии, мисс Сэкетт?
— Да, сэр. Не часто выпадает случай съездить в Сеттльменте.
— Сеттльменте? — Он удивленно поднял глаза, потом фыркнул со смеху: — Конечно же! Сеттльменте. Думается, что давненько Филадельфию не называли Сеттльменте.
— Я насчет денег.
— Ах да. Разумеется. Вы можете подтвердить, что вы мисс Сэкетт? Хочу сказать, что вы потомок Кина Сэкетта?
— Могу.
— Речь идет о значительной сумме. Разумеется, кое-что придется удержать. Мой гонорар, расходы на объявление… — Он взмахнул руками и снова улыбнулся во весь рот. — Право, что это я? Такая прелестная молодая леди, первый раз в Филадельфии, а я ей сразу о делах! Для начала лучше показать вам город! Дела подождут.
— По мне, лучше бы заняться этим сейчас. Я не собираюсь… знаете, не предполагала оставаться дольше, чем нужно. Хотелось бы поскорее кончить с этим делом.
— Конечно же так и сделаем! Но не могу же я проявить недостаток гостеприимства! Позвольте пригласить вас в один из ресторанов, где заодно можно не спеша обсудить дело.
— Нет.
Уайт пораженно воззрился на меня.
— Вы отказываетесь? — холодно переспросил он. — Уверяю вас…
— Не хочу показаться невежливой, сэр, но думаю, что сначала нужно покончить с делами. Мне надо возвращаться в горы. Если вы просто скажете, сколько мне причитается и что следует сделать, дело будет улажено.
Уайт едва мог скрыть раздражение. Я не знала, что у него на уме, но он явно не собирался браться за дело.
Чего он тянет? Может быть, и в самом деле хочет проявить гостеприимство? Или же надеется вскружить мне голову развлечениями и городскими соблазнами? Правда, я собиралась когда-нибудь увидеть Филадельфию во всем блеске. Пока же она оставалась для меня прежде всего местом, где положено заниматься делами, — как и подобает самому большому городу в стране. Будь у меня время, я бы многое хотела повидать, но дома ждали дела.
А деньги на месте? Мой доброжелатель в пансионе миссис Салки намекал, что Уайт мог намеренно дать объявление в газете, которая вряд ли могла дойти до адресата.
Джеймс Уайт откинулся на стуле. Его бегающие глазки кого-то мне напоминали: юркий как куница. Скользкий тип.
— Так вы утверждаете, что ваша фамилия Сэкетт и что вы из Теннесси?
— Моя фамилия вам известна. Я вам писала из Теннесси.
Казалось, он колебался — раздумывал, что делать дальше. Если он намерен выплатить деньги, достаточно удостовериться, кто я, и вручить их мне. Конечно, я дам расписку. До чего все просто, неожиданно подумала я.
Если же он собирался завладеть этими деньгами, тогда что-то нарушило его планы. Может быть, он не ожидал, что кто-то из Сэкеттов увидит объявление или ответит на него. Или, может быть, он рассчитывал, что приехавшую из глуши шестнадцатилетнюю девчонку будет легко обвести вокруг пальца? Как бы там ни было, он сейчас думал, что в чем-то просчитался.
— Как вам удалось обнаружить заметку в «Адвокате»?
— В этот номер была завернута какая-то вещь, которую мы купили у бродячего торговца. — Мне в голову неожиданно пришла одна мысль. — Дело в том, что торговец, по-моему, прочел заметку и нарочно завернул товар в эту газету.
— Зачем?
— Чтобы мы прочли. У нас в горах читают все, что попадет под руку. Должна сказать, это не так уж много. Торговец это знает и, наверное, понял, что заметка про нашу родню.
— Кто этот торговец?
— Никогда не знала, как его зовут. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще знает. Торгует в горах всякой мелочью, чинит вещи, вроде ружей, часов, хотя часы не очень-то и нужны, разве что послушать, как тикают, когда сидишь в одиночестве.
— А как вы узнаете время?
— Мы знаем, когда светло и когда темно. Что еще надо?
— А как же насчет условленных встреч?
— Хотите сказать, чтобы увидеться с кем-нибудь? Если я хочу кого-нибудь увидеть, то иду к нему домой или на поле, где он работает. То же самое и он, если хочет увидеть меня. Или можно встретиться в воскресенье в церкви.
— А если он не ходит в церковь?
— Это в горах-то? Все ходят. Даже Джордж Халидей… он у нас атеист. Мы ведь ходим не только для того, чтобы послушать проповеди и пение, но и повидаться с людьми. Джордж — тот специально ходит послушать, что скажет пастор, чтобы потом поспорить с ним в лавке.
— Они дружат?
— Конечно. Джорджа все любят, а пастор только и ждет, чтобы поспорить. Да и все, кто собирается в лавке. Как-то долго спорили о том, что кит не мог проглотить Иону, пока пастор не нашел свидетельства о двух людях, которые были проглочены, остались живы и сами рассказывали об этом. Пастор — тот говорит, что при всех своих заблуждениях Джордж знает Библию лучше всех, кого он встречал. Он говорит, что в душе Джордж Халидей добрый христианин, просто он любит поспорить. Ничего не могу сказать, но иногда пастор обращается с проповедью прямо к нему, и тогда все глядят на Джорджа.
— А этот бродячий торговец, который оставил «Адвокат»? Он часто у вас бывает?
— Раз в два-три месяца. Иногда чаще. Приходит по тропе, что идет вдоль хребта, с таким тюком, что, думается, и троим не унести. А он все таскает один.
— Неужели ни разу не ограбили?
Что ты скажешь? Я даже не взглянула на него. Где он рос? Никто не станет грабить коробейника, а этого в особенности. Коробейников даже индейцы не трогают. Товар нужен всем. Если коробейник перестанет приходить, у всех окажется недостаток нужных вещей.
— Никто не будет грабить торговца. Думаю, что никто бы и не смог. У него особый нож, сам делал, и он знает, как пускать его в ход. Мне тоже хотелось бы иметь такой, но пока приходится обходиться своей ковырялкой.
— «Ковырялкой»?
— «Арканзасской зубочисткой». — Я видела, что он не понимает, о чем речь. — Нож такой.
Он уставился на меня, силясь понять, что я за птица. По-моему, таких, как я, он раньше не встречал. Я, чтобы его выручить, перевела разговор на другое.
— Так вот, насчет денег. Там, откуда я приехала, мистер Уайт, очень серьезно относятся к деньгам. Если кто задолжал, то либо старается вернуть долг, либо объясняет, почему не может. У вас лежат причитающиеся мне деньги. Я хочу их получить.
— Ну разумеется. Вы нетерпеливы, но я вас понимаю. — Он залез в стол, вытащил исписанную со всех сторон бумагу и показал строчку внизу. — Подпишитесь вот здесь, и деньги ваши.
Я едва взглянула на него.
— Мистер Уайт, я и не подумаю ничего подписывать, пока не получу деньги. Полностью. Деньги на стол, и я вас не задержу.
— Сожалею, мисс Сэкетт. Ваша подпись ускорила бы дело. Во всяком случае, придется подождать до завтра, поскольку я, естественно, не держу такие суммы у себя в конторе.
Я встала.
— Да, сэр. Понимаю вас, сэр. Завтра утром буду здесь, и вам лучше тоже быть здесь, и с деньгами. Если не окажется ни денег, ни вас, я начну разбираться с этим. По-моему, любые деньги оставляют след, а следы я читаю не хуже других. Я прослежу, откуда взялись эти деньги, и вернусь по следу к вам. Но тогда уже буду знать, о какой сумме идет речь и почему вы со мной тянете.
Он тоже встал.
— Не стоит беспокоиться, мисс Сэкетт. Ваши деньги будут на месте. Однако, — в его голосе появились жесткие нотки, — я бы посоветовал вам сменить тон. Вы теперь в Филадельфии, мисс Сэкетт, а не у себя в горах. Было бы неплохо, если бы вы попридержали язычок.
— Принесите мои деньги, и вам не придется больше меня терпеть.
Он хотел было рассердиться, но потом передумал. Причем передумал так быстро, что злость даже мешала ему говорить. Наконец он овладел собой.
— Извините, мисс Сэкетт, кажется, мы неудачно начали. Я не хотел вас обидеть или без необходимости затягивать дело. Только надеялся сделать ваше пребывание в городе более приятным.
Говоря по совести, только это он мне и предлагал. Может быть, я понапрасну завелась из-за тех сомнений, которые посеял в моей душе лысый друг, или что-то в манерах Джеймса Уайта мне не приглянулось, или все это из-за того, что с первых же шагов здесь за мной следили. Если подумать, он не сказал ничего такого, на что следует обижаться.
— Извините и меня, — ответила я. — Буду здесь завтра утром.
Глава 3
Когда я выбралась на тротуар, там стоял высокий молодой человек из конторы. Только подумайте! Нахально оглядел меня сверху донизу и заявил:
— Пошли, мисс Сэкетт. Провожу вас домой.
— Нет уж, спасибо. Сама дойду. У меня много дел.
Он засмеялся мне в лицо. Не сказала бы, чтобы смех его был очень приятным.
— Ну как, поладила со стариной Уайтом? У него глаз на девочек.
Я перешла на другую сторону улицы и была так разозлена, что не заметила, следит ли кто за мной. Догадалась оглянуться только через несколько кварталов, но никого не увидела. Дело шло к вечеру, и люди либо разошлись по домам, либо собирались туда отправиться.
Обернувшись, я увидела, что нахожусь перед тем зданием с медными табличками, и среди них опять:
ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ
Поднялась по ступенькам и вошла в холл с несколькими дверьми. На каждой — фамилии. Открыла дверь Чантри и вошла в приемную. Там было темно и тихо. Два стола со стульями, у стены кожаный диван для ожидающих. Дверь в кабинет приоткрыта, слышно, как скрипит перо. Я открыла дверь пошире и заглянула внутрь.
За столом сидел седовласый мужчина и что-то писал. Рядом с ним лежала горка книг, все, очевидно, с законами, а одна из них открыта.
Когда я заглянула в кабинет, он поднял глаза и посмотрел прямо мне в лицо. Глядел на меня так, будто глазам своим не верил, а я смущенно поглядывала на него.
Мужчина встал. Он оказался очень высоким, может быть, как Регал, но не таким жилистым.
— Заходите, будьте добры. По-моему, клерк ушел домой. — Вышел из-за стола. — Меня зовут Финиан Чантри.
Я шагнула в комнату и вытянулась перед ним в струнку, чувствовала себя очень неловко.
— Я — Эхо Сэкетт.
Он указал мне на стул и повернул к своим книгам. На полпути остановился.
— Сэкетт, говорите? Сэкетт?
— Да, сэр. Боюсь, что я чересчур самонадеянна, сэр, но в приемной никого не было, а я так хотела переговорить с вами, сэр.
— Садитесь, мисс Сэкетт. Вы сказали, Эхо? Какое прелестное имя!
— Я рада слышать это, сэр. Многие считают его странным, но мы живем в горах, сэр, и отец любил эхо.
— В горах? Несомненно, в Теннесси?
— В общем, да, сэр. Как вы угадали? Ой! Мой выговор!
— Напротив, мисс Сэкетт. Когда-то я знал человека, носившего ту же фамилию. Это было очень давно, и он был из Теннесси.
Финиан Чантри отодвинул бумаги в сторону и, заложив страницу, закрыл книгу.
— Пошли, мисс Сэкетт. Провожу вас домой.
— Нет уж, спасибо. Сама дойду. У меня много дел.
Он засмеялся мне в лицо. Не сказала бы, чтобы смех его был очень приятным.
— Ну как, поладила со стариной Уайтом? У него глаз на девочек.
Я перешла на другую сторону улицы и была так разозлена, что не заметила, следит ли кто за мной. Догадалась оглянуться только через несколько кварталов, но никого не увидела. Дело шло к вечеру, и люди либо разошлись по домам, либо собирались туда отправиться.
Обернувшись, я увидела, что нахожусь перед тем зданием с медными табличками, и среди них опять:
ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ
Поднялась по ступенькам и вошла в холл с несколькими дверьми. На каждой — фамилии. Открыла дверь Чантри и вошла в приемную. Там было темно и тихо. Два стола со стульями, у стены кожаный диван для ожидающих. Дверь в кабинет приоткрыта, слышно, как скрипит перо. Я открыла дверь пошире и заглянула внутрь.
За столом сидел седовласый мужчина и что-то писал. Рядом с ним лежала горка книг, все, очевидно, с законами, а одна из них открыта.
Когда я заглянула в кабинет, он поднял глаза и посмотрел прямо мне в лицо. Глядел на меня так, будто глазам своим не верил, а я смущенно поглядывала на него.
Мужчина встал. Он оказался очень высоким, может быть, как Регал, но не таким жилистым.
— Заходите, будьте добры. По-моему, клерк ушел домой. — Вышел из-за стола. — Меня зовут Финиан Чантри.
Я шагнула в комнату и вытянулась перед ним в струнку, чувствовала себя очень неловко.
— Я — Эхо Сэкетт.
Он указал мне на стул и повернул к своим книгам. На полпути остановился.
— Сэкетт, говорите? Сэкетт?
— Да, сэр. Боюсь, что я чересчур самонадеянна, сэр, но в приемной никого не было, а я так хотела переговорить с вами, сэр.
— Садитесь, мисс Сэкетт. Вы сказали, Эхо? Какое прелестное имя!
— Я рада слышать это, сэр. Многие считают его странным, но мы живем в горах, сэр, и отец любил эхо.
— В горах? Несомненно, в Теннесси?
— В общем, да, сэр. Как вы угадали? Ой! Мой выговор!
— Напротив, мисс Сэкетт. Когда-то я знал человека, носившего ту же фамилию. Это было очень давно, и он был из Теннесси.
Финиан Чантри отодвинул бумаги в сторону и, заложив страницу, закрыл книгу.