Однако Крылову удалось добиться ответа. Диагноз был:
-- Окуджавщина!
Линия высокого напряжения.
Рассказывает Берг:
-- Году в 1976-м в демисезонное время года в Куйбышеве должен был состояться концерт с участием Бориса Вахнюка, Александра Краснопольского и автора этих строк.
В аэропорту оказалось, что самолеты не летают: "погоды нет и неизвестно", а сидячих мест в зале ожидания тоже нет, так как аэропорт саратовский.
Я помаялся часа два, почувствовал приближение сердечного приступа, сдал билет, отбил срочную телеграмму о непродолжительной, но тяжелой болезни и свалил домой с целью залечь в койку до конца уикэнда.
Едва натянул одеяло, приносят не менее срочную депешу оттуда:
-- Вы срываете ответственное мероприятие. Немедленно приезжайте, иначе у Вас будут неприятности по партийной линии!
И подписи -- женская и мужская, такие знакомые по оргкомитету Грушинского фестиваля...
К линии партии я относился, как и требовалось, благоговейно, но моя собственная комсомольская карьера была уже глубоко позади, а партийная не грозила, ибо врожденная национальность и благоприобретенное высшее образование служили сомножителями знаменателя шанса быть принятым в ряды. Третим сомножителем являлась прогрессирующая идеологическая деградация. И я остался в постели.
Года через полтора появился на фестивале и спросил подписантов, как их угораздило послать такую телеграмму.
-- Серьезно? Не может быть! -- сказал он.
-- Что-то не помню, -- сказала она.
-- Ну, ты, Володечка, сам прикинь! -- сказали они.
Мы видимся до сих пор и очень тепло относимся друг к другу.
За хорошие деньги можно и потерпеть.
Рассказывает Вольф Бирман -- классик немецкой авторской песни, прозванный "немецким Галичем":
-- В 1964 году мои песни были запрещены к публичному исполнению в любой форме на территории ГДР. Двенадцать лет меня слушали только мои явные друзья у меня дома и мои тайные поклонники в политбюро. Но к этому моменту мои песни уже часто и помногу звучали в радио- и телепередачах в ФРГ.
Естественно, что после каждого исполнения автору песни начислялась соответствующая сумма, поступавшая в распоряжение GEMA -- агентства по авторским правам. GEMA переводила эти деньги восточногерманскому агентству AVA (аналогу нашего печально знаменитого ВААПа. -- Ред.). AVA получало валютный гонорар, забирало 20% за посредничество, а остальное выдавало мне остмарками по курсу 1:1. Конечно, рыночный курс вести остмарок составлял тогда примерно 1:6 -- 1:8, но и выдаваемых сумм мне вполне хватало, чтобы не умирать с голоду. Если бы власти хоть раз попытались не выдать мне гонорар, AVA больше не получило бы ни пфеннига ни от каких западных агентств. И государство продолжало торговать песнями, исполнение которых оно объявило преступлением. Мало того: AVA могло получить валюту лишь после того, как я заберу свои остмарки. Поступал же гонорар формально не на мое имя, а как бы безлично -- для автора песни с таким-то юридически зарегистрированным названием. Если эта песня ранее не проходила через тандем GEMA -- AVA, то согласно правилам я должен был подтвердить, что именно я ее автор. И вот по стране, граждане которой подвергались наказаниям за одно лишь употребление словечка "штази" (бранная кличка местного КГБ. -- Ред.), идет официальная бумага на бланке государственного учреждения, с подписью, печатью и примерно таким текстом: "Уважаемый г-н Бирман! Просим Вас заявить Ваши авторские права на песню "Баллада о штази"..."
От редакции: а мы-то думали, что все разговоры о каких-то "национальных моделях социализма" -- просто пропагандистская болтовня! Оказывается, подход немецких товарищей принципиально отличался от "культурного бизнеса" наших властей тех лет, точно описанных Кимом в "Московских кухнях":
Чуть шепнут, бывало, верные люди,
Что, мол, музыка у вас там в прогаре -
Ладно, пусть мы потеряем в валюте,
Но высылаем Ростроповича с Галей!
Впрочем, Бирмана в конце концов тоже выслали...
КАК СОБАКЕ -- ПЯТАЯ ГРАФА
Летучий ирландец.
Из московской газеты "БардАрт" ?20 за 1998 г.
Рассказывает О'Карпов.
О'Карпов, вообще-то, не бывает. Бывает Александр Карпров, московский автор, член творческой ассоциации "32-е августа". Но вот что он рассказывает сам.
Как вам известно, один из участников ТА "32.08" отличается маниакально-навязчивой тягой к дал?кой стране, лежащей на загадочном острове в северных морях. Имя острову тому -- Ирландия. С легкой руки Игоря Белого, сочинившего "Сагу о Храбром Ирландце О'Карпове", главный герой этой песни с гордостью оставил за собой право так и подписываться в дальнейшем. Однако, довольно скоро с этим псевдонимом вышел конфуз...
Заявившееся как-то на фестиваль памяти В.С.Высоцкого "32-е" с чувством глубокого удовлетворения отметило практически полное отсутствие конкурентов. Помимо ассоциантов, своей очереди на выступление дожидался лишь один молодой человек в очках. Устроители конкурса просили каждого выступающего назвать сво? имя и фамилию. Дождавшись своей очереди, Карпов важно заявил:
-- Александр 0'Карпов. О, апостроф, Kapnoв!
-- Что это значит?.. -- озадачилась женщина, записывавшая участников фестиваля.
-- Это значит, -- отчетливо произнес О'Карпов, -- это значит, что я -ирландец!
Но не успела ведущая опомниться, как из угла послышался изумленный голос незнакомого конкурсанта:
-- К-как ирландец?! Н-не может быть...
-- Может, может, -- успокоил его Карпов и запел "Долгую Дорогу в Дублин".
Отпев положенные три песни, Карпов собрался было перекурить, как вдруг до его рассудка дош?л смысл диалога между ведущей и тем самым молодым человеком.
-- Скажите фамилию, пожалуйста -- попросила ведущая.
-- О'Шеннон -- с достоинством ответил незнакомец и, торжествующе сверкнув глазами из-под очков в сторону Карпова, с достоинством повторил:
-- Александр, О, апостроф, Шеннон!
-- Вы что, тоже -- того... B смыслe -- ирландец? -- пробормотала ведущая.
-- Я-то ирландец! -- злорадно сказал О'Шеннон. -- Прич?м я ирландец по паспорту! А он?
-- А я -- с грустью произнес О'Карпов -- ... А я -- по жизни ирландец...
P.S. Однажды, в присутствии О'Карпова некий человек спросил:
-- А кто-нибудь знает, О'Карпов и О'Шеннон -- один и тот же человек?..
-- Нет! -- довольно вскричал 0'Карпов, -- они даже не родственники! Они просто однофамильцы!..
С турецким акцентом.
Рассказывает Берг:
-- Октябрь 1974 года. Донбасс. Серия концертов -- один в Славянске и два в Донецке. Организатор -- опальный Юрий Миленин из Краматорска. Участники -- Евгений Клячкин, Сергей Стеркин и автор этих строк.
Прибывают в Краматорск в обратном порядке, и Стеркин буквально "с колес" набрасывается на Миленина:
-- Ты чего хочешь? Каких приключений тебе еще недоставало? Ты кого к себе наприглашал!?
-- А кого? -- не может взять в толк чистый и наивный Миленин.
-- Кого-кого! Ланцберг кто по национальности?
Юра пытается ответить на вопрос, который, видимо, никогда сам себе не задавал:
-- Наверное, еврей, да?
-- "Наверное"! А Клячкин?
-- Да я как-то...
-- Так вот знай, что и он тоже.
-- Но ты-то?..-- у Миленина еще теплится последняя надежда.
-- А я вообще до института Стэркиным был!
Антисемит.
Тот, кто хорошо знаком с творчеством московского автора Бориса Подберезина, не будут спорить с утверждением, что он порой ведет пародистический образ жизни. В творчестве, разумеется.
Так вот, этот замечательный бард с простой русской фамилией, которая в былые времена все же не могла ввести в заблуждение специалистов по отечественной интеллигенции, рассказал, как, однажды на концерте в Харькове спев пародии на В.Долину, А.Розенбаума и В.Ланцберга, получил записку:
-- Не являетесь ли Вы случайно членом общества "Память"?
This is my Home?
Рассказывает Александр Медведенко, автор сначала из Днепропетровска, а затем из Петах-Тиквы (Израиль), лицо еврейской национальности.
В 1994 году решил он наведаться в Днепропетровск. Путь его лежал через Москву. На российско-украинской границе -- паспортный контроль. Украинский пограничник долго вертит в руках Сашин паспорт, который, как и все еврейские книжки, пишется с заду на перед. Наконец находит фотографию, но прочесть может только фамилию по-латыни:
-- Это какой же республики паспорт?
-- Государства Израиль.
-- А теперь, значит, на историческую родину?
Реабилитация.
Городницкого все всегда звали Александром Михайловичем. А после 1985 года с приходом гласности он стал публично объявлять о том, что ему вернули "девичье" отчество Моисеевич.
Засилье.
Рассказывает Михаил Сипер.
В 1997 году на фестивале "Дуговка" в Израиле после очень мощного концерта организатор фестиваля Евгений Гангаев подошел к Михаилу Волкову и спросил с гордостью:
-- Ну, Миша, как концерт?
Волков мрачно ответил:
-- Плохо.
-- Почему?!
-- Неоправданно большое количество еврейских фамилий.
Поборник.
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Мы с Михаилом Волковым сидели в жюри израильского фестиваля "Бардюга-97". Для каждого человека, не сумевшего пройти через игольное ушко прослушивания из-за маловысокохудожественного исполнения, мы старались найти точное объяснение причины, не позволившей нам пропустить его в конкурсный концерт. Отсев был достаточно большой, и объяснять приходилось много. Когда усталость уже не позволила подыскать нужные слова, замученный Волков сказал очередному неудачнику, который, немилосердно картавя, осведомился о причине отсева его кандидатуры:
-- За злонамеренное искажение исконно русской буквы "Р"!
Без лишних слов.
Поведал Михаил Сипер:
-- Однажды Вадим Егоров гастролировал по Израилю. Я был очень рад встрече и пригласил его на пару дней к себе погостить. Вадим сказал, что он бы с удовольствием, но все свободное время занимает ходьба по родственникам. Пораженный, я спросил:
-- Слушай, откуда у ЕГОРОВА здесь родственники?
Вадим гордо ответствовал:
-- А я никогда и не скрывал, что хоть я и Егоров, но по матери я -Гуревич!
Потом помолчал и грустно добавил:
-- Никогда не скрывал. Но никогда и не афишировал...
О роли национальности в искусстве.
Рассказал Игорь Грызлов (Москва).
Как известно, в конце 80-х Булат Шалвович Окуджава объявил, что авторская песня умерла. Многие с ним не согласились, но только Юлий Ким сумел привести вещественные доказательства: он выдал патриарху записи Михаила Щербакова.
Прошло несколько лет. Окуджава по-прежнему везде подтверждал, что авторская песня умерла, но когда его спрашивали, кто из молодых ему нравится, неизменно называл Щербакова. Ким немало тому дивился, да как-то все не получалось спросить. Наконец, случай представился -- оба оказались в одном кардиологическом отделении, -- и вопрос был задан.
-- Да-да, я как раз хотел у вас спросить, -- начал в ответ Окуджава, -этот Щербаков -- еврей?
Ким, ожидавший чего угодно, но только не этого, растерянно ответил:
-- Н-нет.
-- Ну, может, у него есть какие-нибудь родственники-евреи?
-- Да нет вроде...
Классик помолчал и прочувствованно сказал:
-- Знаете, я, наверное, поторопился, когда сказал, что авторская песня умерла...
И после паузы добавил:
-- ...в России.
Два признака интеллигента.
Борис Жуков вспомнил некогда поведанную ему историю:
-- В конце 70-х три члена бакинского КАПа (клуба авторской песни) -Яков Коган, Александр Барьюдин и еще один, фамилии которого я забыл, -возвращаясь рано утром с какого-то слета, были задержаны постовым милиционером, которому показался подозрительным их внешний вид (штормовки, рюкзаки, топоры и т. п.). Никакие объяснения не помогли -- всех троих препроводили в отделение, и дежурный начальник приступил к выяснению личностей.
-- Фамилия?
-- Коган.
-- Имя?
-- Яков.
........
-- Национальность?
-- Еврей.
-- Горский? -- после паузы и с надеждой в голосе спросил начальник.
-- Да нет, обычный...
-- Ты тоже еврей? -- вдруг обратился начальник к Барьюдину.
-- Да.
-- И ты? -- спросил он у третьего мушкетера.
-- И я, -- подтвердил тот.
-- Слушай, ты кого мне привел?! -- вдруг набросился начальник на бдительного постового. -- Это же интеллигенция!
Но интеллигенция там или не интеллигенция, а процедура выяснения личности, будучи начата, должна быть доведена до конца. Последовали неизбежные вопросы о месте жительства, а затем...
-- Телефон домашний есть?
-- Да.
-- У тебя тоже? И у тебя? Слушай, я же говорил тебе, что это интеллигенция! У них у всех телефоны есть!
(Примечание: история может быть проверена и уточнена у обоих названных ее участников, у израильтянки Любы Лейбзон, бывшего президента КАПа, а также у москвички Веры Ильиной, от которой мы ее и узнали.)
ПОИСКИ ЖАНРА
Интервью.
Рассказывае Михаил Сипер:
-- На 3-м всесоюзном в Киеве среди прочих творческих мастерских состоялась прекрасная мастерская Бориса Чичибабина. И вдруг в момент наивысшего накала влетела в комнату бригада телевизионщиков из Москвы во главе с некоей Грандовой. Быстро установив свет и камеры, они согнали всех в кружок вокруг Чичибабина. Далее состоялся дивный диалог.
Грандова (очень бойко): -- Скажите, пожалуйста, свое мнение об авторской песне.
Чичибабин (величественно): -- Я не знаю, что такое авторская песня. Я здесь случайно. Меня Гриша Дикштейн привез.
Грандова (слегка обалдев от ответа, но все равно бойко): -- Как вам понравился уровень конкурса?
Чичибабин (величественно): -- По моему мнению, конкурсы в области искусства -- явление в высшей мере безнравственное.
Грандова (обалдев и желая закончить интервью): -- Как вы думаете, есть ли будущее у авторской песни?
Чичибабин (величественно): -- Я не знаю, что такое авторская песня. -И, после паузы, достаточно едко: -- мне кажется, ранее я на этом останавливался.
Все!!! Враг бежит, разбитый! А мастерская продолжается.
"Ненавижу авторскую песню!"
Рассказывает Владимир Каденко:
-- Поэт Борис Чичибабин не любил авторскую песню и всегда это подчеркивал, хотя на фестивали приезжал и даже работал в жюри. Однажды смотрит мои стихи и говорит:
-- Володя, скажите, пожалуйста, это что, песня?
-- Да, Борис Алексеевич.
-- Жалко!
Продолжает Владимир Васильев:
-- Он так даже поздравлял! Наташа Дорошко стала лауреатом городского конкурса за стихи песни. Он говорит:
-- Я от всей души поздравляю Наташу, хотя эта песня -- далеко не лучшее, что у нее есть.
Примерно так же относится к поэтической песне Александр Кушнер, на стихи которого написано немало прекрасных песен. А уж его старый приятель, "нобелевский тунеядец" Иосиф Бродский, по легенде, в молодости (еще до знаменитого процесса) однажды гнался за Евгением Клячкиным, крича, что расшибет о его голову его же собственную гитару -- так на него подействовали клячкинские песни на его стихи. К счастью для мировой культуры, Клячкина он тогда так и не догнал, а с годами остепенился. Настолько, что, как рассказывается в книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой", на вопрос Клячкина: "Ося, как Вы посмотрите, если я запишу диск на Ваши стихи?" ответил вполне миролюбиво:
-- Знаете, Женя, меня это совершенно не интересует. Поступайте, как хотите.
А в одной из последних видеосъемок, говоря о Высоцком, всего лишь грустно заметил:
-- Это прежде всего очень хорошие стихи, и я думаю, что было бы лучше, если бы они так и были стихами, а не песнями. То, что Высоцкий их поет, сильно мешает восприятию.
Яркий пример.
Рассказывает Берг:
-- Иногда меня просят высказаться по поводу жанра. И я говорю, что жанр настолько широк, что внутри его располагаются несколько достаточно хорошо различимых поджанров. Один из них, по моей классификации, -- "театральная", или "актерская", песня, задача которой -- достижение успеха средствами исполнительского мастерства.
И привожу примеры: Дмитрий Дихтер, Сергей Никитин... И примеры другого свойства. Вот один из них.
На фестивале в сентябре 1996 года в Воронеже был концерт, где Сергей Каплан представил палеяду бардов, условно говоря, своей школы. Были они из разных городов -- Александр Сафронов, Шухрат Хусаинов, Михаил Коноплев...
Миша допел первую песню. Признаться, при всей ее благополучности, я не только не понял, о чем она, но уже через пару минут не смог вспомнить даже, какой она была на вкус, цвет и запах -- как и все остальные, им спетые. Запомнилась, правда, концовка -- тем, что, закончив петь, он продолжал играть на гитаре. При этом, сделав поворот кругом через левое плечо, он стал уходить вглубь сцены, удаляясь от микрофона, и звук плавно затих.
Я не очень понял, зачем он это сделал и какое отношение эта концовка имела к содержанию песни, но отнес издержки на то, что, возможно, не все слова разобрал.
Таким же макаром Миша закончил следующую песню, затем еще одну...
Я изловил его в коридоре за сценой и спросил:
-- А почему ты четыре песни из пяти закончил так? -- и воспроизвел поыорот кругом.
-- Четыре? -- спросил Миша.
-- Четыре.
-- Из пяти?
-- Ну, да, я же считал, до пяти-то...
Он на несколько секунд остолбенел, потом схватился за голову:
-- Ох, это ж я себя не проконтролировал!
Тонкости терминологии.
Рассказал Александр Мирзаян (Москва), как Дмитрий Сухарев вел какой-то концерт и каждого участника представлял то как классика, то как основоположника.
-- А чем, -- спросил его Мирзаян, -- классик отличается от основоположника?
Ответил не то Городницкий, не то Ким:
-- Ну, классик -- это классик. А основоположник -- тот, кто положил на основы!
Новый сорт.
В конце 70-х, когда резко взлетела вверх популярность А.Суханова, некто предположил, что, если бы Александр стал писать музыку на стихи, например, Окуджавы, возникло бы новое направление жанра -- размышлягер.
Ранние похороны.
В начале апреля 1998 года в Москве в музее В.Высоцкого проходила научная конференция. Один из докладов в секции авторской песни назывался "Кристаллизация жанра авторской песни: истоки, проблемы, тенденции".
Как поняли слушатели, со слов докладчика, авторская песня, ставшая социокультурным явлением в 50- 60-е годы, в настоящее время как жанр умерла. Возникают вопросы:
-- известно ли докладчику, студенту из Перми Григорию Геннадьевичу Попову, что в его родном городе живет и успешно творит некто Григорий Данской, восходящая звезда авторской песни, чье творчество уже стало событием как жанровым, так и в целом социокультурным?
-- известно ли Г.Попову, что "Данской" -- его собственный творческий псевдоним?
Несколько иного мнения...
Рассказывает Берг:
-- В 1988 году я был замечен Михаилом Леонидовичем Анчаровым (кто-то напел ему мои песенки) и несколько раз по его инициативе побывал у него в гостях.
Однажды дело дошло до гитары, и я что-то спел. Вдруг М.Л. вскочил со своего диванчика и с неожиданной энергией зашагал взад-вперед по комнате, столь же энергично выражаясь:
-- Коз-зел, ...! Ну, коз-зел, ... ...!
Я инстинктивно пригнулся: сие могло относиться только ко мне. А М.Л., не глядя в мою сторону, продолжал бушевать:
-- Вот ведь козел, ...! Ну ты посмотри, какой козел! Старый вонючий козел!
Вонючим я еще мог себя представить, но на старого явно не тянул. Слегка высунув голову из воображаемого убежища, я, ни на что особо не надеясь, спросил:
-- Кто козел, Михаил Леонидович?
Но ему было явно не до меня:
-- Кто бы мог подумать, каков козел!..
Я начал понимать, что главная задача теперь -- сначала успокоить Мастера, но любопытство все еще брало верх:
-- Кто козел-то? Козел-то кто?
-- Козел? -- тут он, наконец, заметил меня. -- Как "кто"? Окуджава козел. Старый сумасшедший козел, ...!
-- Но почему!?!?
-- Почему, почему!.. Вот коз-зел, ...! Ты читал, что он в "Правде" написал?
-- ?..
-- Что песня кончилась! Ну, коз-зел, ...!
Все познается в сравнении.
Рассказывает Борис Жуков (Москва).
Как-то в конце 80-х я зашел в магазин "Мелодия" на Новом Арбате. В те годы одноименная фирма еще сохраняла монополию на аудиопродукцию, но уже более-менее ориентировалась на то, что люди хотят слушать. В ее магазинах сочился тоненький ручеек дисков бардов (я, собственно, и зашел посмотреть, нет ли чего новенького в этой серии) и хлестал бурный поток зарубежной (да и отечественной) массовой музыкальной продукции. Как известно, поклонники последней принципиально не признают звуков тише forte, а поскольку любой товар надо показывать лицом, то можно представить, какой музыкальный фон стоял в магазине, название которого выглядело уже злой насмешкой. Звон, гам, грохот, лязг, визг, вой -- собственного голоса не слышно...
И вдруг сквозь эту какофонию я начал различать нормальный мужской голос, поющий что-то человеческое -- текст, конечно, разобрать было невозможно, но мелодия явно присутствовала, довольно приятная и вроде бы даже знакомая. Звук доносился из отдела "советской эстрады", что было еще более странно. Заинтригованный, я взял пеленг на источник -- и уже через несколько шагов вполне отчетливо разобрал мелодию и слова: "На ковре из желтых листьев, в платьице простом..."
Кажется, в тот раз я не нашел ничего из того, за чем приходил, но магазин я покинул просветленным. Надо же, думал я, мы все ругаем Александра Яковлевича, даже имя его превратили в бранный ярлык -- а он, оказывается, такой прекрасный автор и исполнитель. Надо только знать, где его слушать...
Бесконечный тупик
или
Через тридцать лет после конца жанра.
Рассказывает Игорь Каримов (Москва).
-- 1967 год. Мы создаем Московский! Клуб! Самодеятельной! Песни! Крутимся как заведенные: пишем проекты устава, ездим в горком комсомола, еще куда-то, что-то там согласовываем... Мы почти не верим, что нам дадут довести дело до конца, но все-таки -- как здорово, что у нас скоро будет свой клуб, куда мы сможем пригласить всех наших бардов!
И вот, когда все уже почти готово, на очередном сборище один из нас (я не буду его называть) вдруг говорит:
-- Слушайте, а зачем все это? Ведь все уже кончилось!!!
Мы в недоумении смотрим на него -- что кончилось? Настроения в "инстанциях" переменились?
-- Да нет... Ну посмотрите сами: Якушева -- кончилась, Анчаров -кончился, Кукин что-то там пишет, но такое... Есть еще Городницкий, но, ребята, он же уже старик, ему тридцать пятый год! А из молодых -- кто? Сладенький Егоров, да этот еще, со странной фамилией... как его... ну, он выпендривается еще очень... да, Луферов. И все! И больше уже ничего не будет!!! Ради чего мы стараемся-то?
Честно говоря, ни я, ни остальные тогда не нашли, что ему ответить, и очень приуныли. Но дела, к счастью, не бросили. Зато теперь я совершенно спокойно слушаю подобные пламенные речи. А они так и звучат с тех пор, не умолкая, только имена в них меняются.
МУХИ ТВОРЧЕСТВА
От любви до ненависти...
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Примерно в 1981 году КСП из Нижнего Тагила побывал на фестивале в Перми. Три дня непрерывного пения со всех сторон довели Василия Мешавкина (соавтора М.Сипера -- прим. сост.) до исступления. Его уже тошнило от просьб спеть или выслушать песню. И когда при отъезде домой на вокзале Люда Бегишева из пермского КСП попросила Васю спеть на прощание, Вася взорвался и заорал на весь вокзал:
-- Я ненавижу песни под гитару!!!
Вот так и родилась эта великая фраза, через пару лет принесенная мной и Сашей Каллистовым в Барзовку и оттуда разлетевшаяся по всему поющему миру. Так что автор этого гениального лозунга -- Василий Мешавкин. А все остальные "авторы" -- эпигоны.
Учитесь у молодых, Петр Ильич!
Вот какое соображение приходит на ум то одному, то другому любителю авторской песни: классическая музыка, конечно, тоже не массовый жанр, но если бы, скажем, способный в общем-то композитор П.И.Чайковский еще и слова приятные к своей музыке подбирал (или сам сочинял, как все нормальные люди делают), аудитория его могла бы резко возрасти.
Действительно, почему бы в "Адажио" из балета "Щелкунчик" не спеть, ну, хотя бы:
"Стрелочник, стрелку переведи!.."
А то приходится казахским бардам устранять недоделки в работе русских композиторов...
Все познается в сравнении...
Рассказывает Павел Маловичко (Волгоград):
-- Миша Столяр приобрел себе гитару. В Гнесинском училище был какой-то знаменитый мастер, поставлявший инструменты для студентов, преподавателей, оркестра... Миша долго собирал деньги. Гитара получилась классная! И Михаил очень ею дорожил: хорошая гитара -- хорошие перспективы. Ездил с нею всюду. Год. Два. А потом перестал. Стал ездить с другой.
-- Что-нибудь случилось? -- спрашиваю. -- Сломал?
-- Нет, -- отвечает. -- Просто чем лучше гитара, тем сильнее я ощущаю свое несоответствие ей.
Подольстил.
В 1984 году Вадим Егоров сотворил песню "Баллада о певчей стае", увенчанную строками, вобравшими в себя все содержание:
"...летит наш певчий клин, которому названья нету,
и впереди вожак, которого зовут Булатом." Это тот самый вожак, перу которого принадлежат слова:
"Дураки обожают собираться в стаю,
Впереди главный -- во всей красе."
Фильм с этой песенкой появился годом раньше.
Более того, эти песни встретились на концерте. Рассказывает Александр Городницкий:
-- Окуджавщина!
Линия высокого напряжения.
Рассказывает Берг:
-- Году в 1976-м в демисезонное время года в Куйбышеве должен был состояться концерт с участием Бориса Вахнюка, Александра Краснопольского и автора этих строк.
В аэропорту оказалось, что самолеты не летают: "погоды нет и неизвестно", а сидячих мест в зале ожидания тоже нет, так как аэропорт саратовский.
Я помаялся часа два, почувствовал приближение сердечного приступа, сдал билет, отбил срочную телеграмму о непродолжительной, но тяжелой болезни и свалил домой с целью залечь в койку до конца уикэнда.
Едва натянул одеяло, приносят не менее срочную депешу оттуда:
-- Вы срываете ответственное мероприятие. Немедленно приезжайте, иначе у Вас будут неприятности по партийной линии!
И подписи -- женская и мужская, такие знакомые по оргкомитету Грушинского фестиваля...
К линии партии я относился, как и требовалось, благоговейно, но моя собственная комсомольская карьера была уже глубоко позади, а партийная не грозила, ибо врожденная национальность и благоприобретенное высшее образование служили сомножителями знаменателя шанса быть принятым в ряды. Третим сомножителем являлась прогрессирующая идеологическая деградация. И я остался в постели.
Года через полтора появился на фестивале и спросил подписантов, как их угораздило послать такую телеграмму.
-- Серьезно? Не может быть! -- сказал он.
-- Что-то не помню, -- сказала она.
-- Ну, ты, Володечка, сам прикинь! -- сказали они.
Мы видимся до сих пор и очень тепло относимся друг к другу.
За хорошие деньги можно и потерпеть.
Рассказывает Вольф Бирман -- классик немецкой авторской песни, прозванный "немецким Галичем":
-- В 1964 году мои песни были запрещены к публичному исполнению в любой форме на территории ГДР. Двенадцать лет меня слушали только мои явные друзья у меня дома и мои тайные поклонники в политбюро. Но к этому моменту мои песни уже часто и помногу звучали в радио- и телепередачах в ФРГ.
Естественно, что после каждого исполнения автору песни начислялась соответствующая сумма, поступавшая в распоряжение GEMA -- агентства по авторским правам. GEMA переводила эти деньги восточногерманскому агентству AVA (аналогу нашего печально знаменитого ВААПа. -- Ред.). AVA получало валютный гонорар, забирало 20% за посредничество, а остальное выдавало мне остмарками по курсу 1:1. Конечно, рыночный курс вести остмарок составлял тогда примерно 1:6 -- 1:8, но и выдаваемых сумм мне вполне хватало, чтобы не умирать с голоду. Если бы власти хоть раз попытались не выдать мне гонорар, AVA больше не получило бы ни пфеннига ни от каких западных агентств. И государство продолжало торговать песнями, исполнение которых оно объявило преступлением. Мало того: AVA могло получить валюту лишь после того, как я заберу свои остмарки. Поступал же гонорар формально не на мое имя, а как бы безлично -- для автора песни с таким-то юридически зарегистрированным названием. Если эта песня ранее не проходила через тандем GEMA -- AVA, то согласно правилам я должен был подтвердить, что именно я ее автор. И вот по стране, граждане которой подвергались наказаниям за одно лишь употребление словечка "штази" (бранная кличка местного КГБ. -- Ред.), идет официальная бумага на бланке государственного учреждения, с подписью, печатью и примерно таким текстом: "Уважаемый г-н Бирман! Просим Вас заявить Ваши авторские права на песню "Баллада о штази"..."
От редакции: а мы-то думали, что все разговоры о каких-то "национальных моделях социализма" -- просто пропагандистская болтовня! Оказывается, подход немецких товарищей принципиально отличался от "культурного бизнеса" наших властей тех лет, точно описанных Кимом в "Московских кухнях":
Чуть шепнут, бывало, верные люди,
Что, мол, музыка у вас там в прогаре -
Ладно, пусть мы потеряем в валюте,
Но высылаем Ростроповича с Галей!
Впрочем, Бирмана в конце концов тоже выслали...
КАК СОБАКЕ -- ПЯТАЯ ГРАФА
Летучий ирландец.
Из московской газеты "БардАрт" ?20 за 1998 г.
Рассказывает О'Карпов.
О'Карпов, вообще-то, не бывает. Бывает Александр Карпров, московский автор, член творческой ассоциации "32-е августа". Но вот что он рассказывает сам.
Как вам известно, один из участников ТА "32.08" отличается маниакально-навязчивой тягой к дал?кой стране, лежащей на загадочном острове в северных морях. Имя острову тому -- Ирландия. С легкой руки Игоря Белого, сочинившего "Сагу о Храбром Ирландце О'Карпове", главный герой этой песни с гордостью оставил за собой право так и подписываться в дальнейшем. Однако, довольно скоро с этим псевдонимом вышел конфуз...
Заявившееся как-то на фестиваль памяти В.С.Высоцкого "32-е" с чувством глубокого удовлетворения отметило практически полное отсутствие конкурентов. Помимо ассоциантов, своей очереди на выступление дожидался лишь один молодой человек в очках. Устроители конкурса просили каждого выступающего назвать сво? имя и фамилию. Дождавшись своей очереди, Карпов важно заявил:
-- Александр 0'Карпов. О, апостроф, Kapnoв!
-- Что это значит?.. -- озадачилась женщина, записывавшая участников фестиваля.
-- Это значит, -- отчетливо произнес О'Карпов, -- это значит, что я -ирландец!
Но не успела ведущая опомниться, как из угла послышался изумленный голос незнакомого конкурсанта:
-- К-как ирландец?! Н-не может быть...
-- Может, может, -- успокоил его Карпов и запел "Долгую Дорогу в Дублин".
Отпев положенные три песни, Карпов собрался было перекурить, как вдруг до его рассудка дош?л смысл диалога между ведущей и тем самым молодым человеком.
-- Скажите фамилию, пожалуйста -- попросила ведущая.
-- О'Шеннон -- с достоинством ответил незнакомец и, торжествующе сверкнув глазами из-под очков в сторону Карпова, с достоинством повторил:
-- Александр, О, апостроф, Шеннон!
-- Вы что, тоже -- того... B смыслe -- ирландец? -- пробормотала ведущая.
-- Я-то ирландец! -- злорадно сказал О'Шеннон. -- Прич?м я ирландец по паспорту! А он?
-- А я -- с грустью произнес О'Карпов -- ... А я -- по жизни ирландец...
P.S. Однажды, в присутствии О'Карпова некий человек спросил:
-- А кто-нибудь знает, О'Карпов и О'Шеннон -- один и тот же человек?..
-- Нет! -- довольно вскричал 0'Карпов, -- они даже не родственники! Они просто однофамильцы!..
С турецким акцентом.
Рассказывает Берг:
-- Октябрь 1974 года. Донбасс. Серия концертов -- один в Славянске и два в Донецке. Организатор -- опальный Юрий Миленин из Краматорска. Участники -- Евгений Клячкин, Сергей Стеркин и автор этих строк.
Прибывают в Краматорск в обратном порядке, и Стеркин буквально "с колес" набрасывается на Миленина:
-- Ты чего хочешь? Каких приключений тебе еще недоставало? Ты кого к себе наприглашал!?
-- А кого? -- не может взять в толк чистый и наивный Миленин.
-- Кого-кого! Ланцберг кто по национальности?
Юра пытается ответить на вопрос, который, видимо, никогда сам себе не задавал:
-- Наверное, еврей, да?
-- "Наверное"! А Клячкин?
-- Да я как-то...
-- Так вот знай, что и он тоже.
-- Но ты-то?..-- у Миленина еще теплится последняя надежда.
-- А я вообще до института Стэркиным был!
Антисемит.
Тот, кто хорошо знаком с творчеством московского автора Бориса Подберезина, не будут спорить с утверждением, что он порой ведет пародистический образ жизни. В творчестве, разумеется.
Так вот, этот замечательный бард с простой русской фамилией, которая в былые времена все же не могла ввести в заблуждение специалистов по отечественной интеллигенции, рассказал, как, однажды на концерте в Харькове спев пародии на В.Долину, А.Розенбаума и В.Ланцберга, получил записку:
-- Не являетесь ли Вы случайно членом общества "Память"?
This is my Home?
Рассказывает Александр Медведенко, автор сначала из Днепропетровска, а затем из Петах-Тиквы (Израиль), лицо еврейской национальности.
В 1994 году решил он наведаться в Днепропетровск. Путь его лежал через Москву. На российско-украинской границе -- паспортный контроль. Украинский пограничник долго вертит в руках Сашин паспорт, который, как и все еврейские книжки, пишется с заду на перед. Наконец находит фотографию, но прочесть может только фамилию по-латыни:
-- Это какой же республики паспорт?
-- Государства Израиль.
-- А теперь, значит, на историческую родину?
Реабилитация.
Городницкого все всегда звали Александром Михайловичем. А после 1985 года с приходом гласности он стал публично объявлять о том, что ему вернули "девичье" отчество Моисеевич.
Засилье.
Рассказывает Михаил Сипер.
В 1997 году на фестивале "Дуговка" в Израиле после очень мощного концерта организатор фестиваля Евгений Гангаев подошел к Михаилу Волкову и спросил с гордостью:
-- Ну, Миша, как концерт?
Волков мрачно ответил:
-- Плохо.
-- Почему?!
-- Неоправданно большое количество еврейских фамилий.
Поборник.
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Мы с Михаилом Волковым сидели в жюри израильского фестиваля "Бардюга-97". Для каждого человека, не сумевшего пройти через игольное ушко прослушивания из-за маловысокохудожественного исполнения, мы старались найти точное объяснение причины, не позволившей нам пропустить его в конкурсный концерт. Отсев был достаточно большой, и объяснять приходилось много. Когда усталость уже не позволила подыскать нужные слова, замученный Волков сказал очередному неудачнику, который, немилосердно картавя, осведомился о причине отсева его кандидатуры:
-- За злонамеренное искажение исконно русской буквы "Р"!
Без лишних слов.
Поведал Михаил Сипер:
-- Однажды Вадим Егоров гастролировал по Израилю. Я был очень рад встрече и пригласил его на пару дней к себе погостить. Вадим сказал, что он бы с удовольствием, но все свободное время занимает ходьба по родственникам. Пораженный, я спросил:
-- Слушай, откуда у ЕГОРОВА здесь родственники?
Вадим гордо ответствовал:
-- А я никогда и не скрывал, что хоть я и Егоров, но по матери я -Гуревич!
Потом помолчал и грустно добавил:
-- Никогда не скрывал. Но никогда и не афишировал...
О роли национальности в искусстве.
Рассказал Игорь Грызлов (Москва).
Как известно, в конце 80-х Булат Шалвович Окуджава объявил, что авторская песня умерла. Многие с ним не согласились, но только Юлий Ким сумел привести вещественные доказательства: он выдал патриарху записи Михаила Щербакова.
Прошло несколько лет. Окуджава по-прежнему везде подтверждал, что авторская песня умерла, но когда его спрашивали, кто из молодых ему нравится, неизменно называл Щербакова. Ким немало тому дивился, да как-то все не получалось спросить. Наконец, случай представился -- оба оказались в одном кардиологическом отделении, -- и вопрос был задан.
-- Да-да, я как раз хотел у вас спросить, -- начал в ответ Окуджава, -этот Щербаков -- еврей?
Ким, ожидавший чего угодно, но только не этого, растерянно ответил:
-- Н-нет.
-- Ну, может, у него есть какие-нибудь родственники-евреи?
-- Да нет вроде...
Классик помолчал и прочувствованно сказал:
-- Знаете, я, наверное, поторопился, когда сказал, что авторская песня умерла...
И после паузы добавил:
-- ...в России.
Два признака интеллигента.
Борис Жуков вспомнил некогда поведанную ему историю:
-- В конце 70-х три члена бакинского КАПа (клуба авторской песни) -Яков Коган, Александр Барьюдин и еще один, фамилии которого я забыл, -возвращаясь рано утром с какого-то слета, были задержаны постовым милиционером, которому показался подозрительным их внешний вид (штормовки, рюкзаки, топоры и т. п.). Никакие объяснения не помогли -- всех троих препроводили в отделение, и дежурный начальник приступил к выяснению личностей.
-- Фамилия?
-- Коган.
-- Имя?
-- Яков.
........
-- Национальность?
-- Еврей.
-- Горский? -- после паузы и с надеждой в голосе спросил начальник.
-- Да нет, обычный...
-- Ты тоже еврей? -- вдруг обратился начальник к Барьюдину.
-- Да.
-- И ты? -- спросил он у третьего мушкетера.
-- И я, -- подтвердил тот.
-- Слушай, ты кого мне привел?! -- вдруг набросился начальник на бдительного постового. -- Это же интеллигенция!
Но интеллигенция там или не интеллигенция, а процедура выяснения личности, будучи начата, должна быть доведена до конца. Последовали неизбежные вопросы о месте жительства, а затем...
-- Телефон домашний есть?
-- Да.
-- У тебя тоже? И у тебя? Слушай, я же говорил тебе, что это интеллигенция! У них у всех телефоны есть!
(Примечание: история может быть проверена и уточнена у обоих названных ее участников, у израильтянки Любы Лейбзон, бывшего президента КАПа, а также у москвички Веры Ильиной, от которой мы ее и узнали.)
ПОИСКИ ЖАНРА
Интервью.
Рассказывае Михаил Сипер:
-- На 3-м всесоюзном в Киеве среди прочих творческих мастерских состоялась прекрасная мастерская Бориса Чичибабина. И вдруг в момент наивысшего накала влетела в комнату бригада телевизионщиков из Москвы во главе с некоей Грандовой. Быстро установив свет и камеры, они согнали всех в кружок вокруг Чичибабина. Далее состоялся дивный диалог.
Грандова (очень бойко): -- Скажите, пожалуйста, свое мнение об авторской песне.
Чичибабин (величественно): -- Я не знаю, что такое авторская песня. Я здесь случайно. Меня Гриша Дикштейн привез.
Грандова (слегка обалдев от ответа, но все равно бойко): -- Как вам понравился уровень конкурса?
Чичибабин (величественно): -- По моему мнению, конкурсы в области искусства -- явление в высшей мере безнравственное.
Грандова (обалдев и желая закончить интервью): -- Как вы думаете, есть ли будущее у авторской песни?
Чичибабин (величественно): -- Я не знаю, что такое авторская песня. -И, после паузы, достаточно едко: -- мне кажется, ранее я на этом останавливался.
Все!!! Враг бежит, разбитый! А мастерская продолжается.
"Ненавижу авторскую песню!"
Рассказывает Владимир Каденко:
-- Поэт Борис Чичибабин не любил авторскую песню и всегда это подчеркивал, хотя на фестивали приезжал и даже работал в жюри. Однажды смотрит мои стихи и говорит:
-- Володя, скажите, пожалуйста, это что, песня?
-- Да, Борис Алексеевич.
-- Жалко!
Продолжает Владимир Васильев:
-- Он так даже поздравлял! Наташа Дорошко стала лауреатом городского конкурса за стихи песни. Он говорит:
-- Я от всей души поздравляю Наташу, хотя эта песня -- далеко не лучшее, что у нее есть.
Примерно так же относится к поэтической песне Александр Кушнер, на стихи которого написано немало прекрасных песен. А уж его старый приятель, "нобелевский тунеядец" Иосиф Бродский, по легенде, в молодости (еще до знаменитого процесса) однажды гнался за Евгением Клячкиным, крича, что расшибет о его голову его же собственную гитару -- так на него подействовали клячкинские песни на его стихи. К счастью для мировой культуры, Клячкина он тогда так и не догнал, а с годами остепенился. Настолько, что, как рассказывается в книге Михаила Кане "Время вдруг становится судьбой", на вопрос Клячкина: "Ося, как Вы посмотрите, если я запишу диск на Ваши стихи?" ответил вполне миролюбиво:
-- Знаете, Женя, меня это совершенно не интересует. Поступайте, как хотите.
А в одной из последних видеосъемок, говоря о Высоцком, всего лишь грустно заметил:
-- Это прежде всего очень хорошие стихи, и я думаю, что было бы лучше, если бы они так и были стихами, а не песнями. То, что Высоцкий их поет, сильно мешает восприятию.
Яркий пример.
Рассказывает Берг:
-- Иногда меня просят высказаться по поводу жанра. И я говорю, что жанр настолько широк, что внутри его располагаются несколько достаточно хорошо различимых поджанров. Один из них, по моей классификации, -- "театральная", или "актерская", песня, задача которой -- достижение успеха средствами исполнительского мастерства.
И привожу примеры: Дмитрий Дихтер, Сергей Никитин... И примеры другого свойства. Вот один из них.
На фестивале в сентябре 1996 года в Воронеже был концерт, где Сергей Каплан представил палеяду бардов, условно говоря, своей школы. Были они из разных городов -- Александр Сафронов, Шухрат Хусаинов, Михаил Коноплев...
Миша допел первую песню. Признаться, при всей ее благополучности, я не только не понял, о чем она, но уже через пару минут не смог вспомнить даже, какой она была на вкус, цвет и запах -- как и все остальные, им спетые. Запомнилась, правда, концовка -- тем, что, закончив петь, он продолжал играть на гитаре. При этом, сделав поворот кругом через левое плечо, он стал уходить вглубь сцены, удаляясь от микрофона, и звук плавно затих.
Я не очень понял, зачем он это сделал и какое отношение эта концовка имела к содержанию песни, но отнес издержки на то, что, возможно, не все слова разобрал.
Таким же макаром Миша закончил следующую песню, затем еще одну...
Я изловил его в коридоре за сценой и спросил:
-- А почему ты четыре песни из пяти закончил так? -- и воспроизвел поыорот кругом.
-- Четыре? -- спросил Миша.
-- Четыре.
-- Из пяти?
-- Ну, да, я же считал, до пяти-то...
Он на несколько секунд остолбенел, потом схватился за голову:
-- Ох, это ж я себя не проконтролировал!
Тонкости терминологии.
Рассказал Александр Мирзаян (Москва), как Дмитрий Сухарев вел какой-то концерт и каждого участника представлял то как классика, то как основоположника.
-- А чем, -- спросил его Мирзаян, -- классик отличается от основоположника?
Ответил не то Городницкий, не то Ким:
-- Ну, классик -- это классик. А основоположник -- тот, кто положил на основы!
Новый сорт.
В конце 70-х, когда резко взлетела вверх популярность А.Суханова, некто предположил, что, если бы Александр стал писать музыку на стихи, например, Окуджавы, возникло бы новое направление жанра -- размышлягер.
Ранние похороны.
В начале апреля 1998 года в Москве в музее В.Высоцкого проходила научная конференция. Один из докладов в секции авторской песни назывался "Кристаллизация жанра авторской песни: истоки, проблемы, тенденции".
Как поняли слушатели, со слов докладчика, авторская песня, ставшая социокультурным явлением в 50- 60-е годы, в настоящее время как жанр умерла. Возникают вопросы:
-- известно ли докладчику, студенту из Перми Григорию Геннадьевичу Попову, что в его родном городе живет и успешно творит некто Григорий Данской, восходящая звезда авторской песни, чье творчество уже стало событием как жанровым, так и в целом социокультурным?
-- известно ли Г.Попову, что "Данской" -- его собственный творческий псевдоним?
Несколько иного мнения...
Рассказывает Берг:
-- В 1988 году я был замечен Михаилом Леонидовичем Анчаровым (кто-то напел ему мои песенки) и несколько раз по его инициативе побывал у него в гостях.
Однажды дело дошло до гитары, и я что-то спел. Вдруг М.Л. вскочил со своего диванчика и с неожиданной энергией зашагал взад-вперед по комнате, столь же энергично выражаясь:
-- Коз-зел, ...! Ну, коз-зел, ... ...!
Я инстинктивно пригнулся: сие могло относиться только ко мне. А М.Л., не глядя в мою сторону, продолжал бушевать:
-- Вот ведь козел, ...! Ну ты посмотри, какой козел! Старый вонючий козел!
Вонючим я еще мог себя представить, но на старого явно не тянул. Слегка высунув голову из воображаемого убежища, я, ни на что особо не надеясь, спросил:
-- Кто козел, Михаил Леонидович?
Но ему было явно не до меня:
-- Кто бы мог подумать, каков козел!..
Я начал понимать, что главная задача теперь -- сначала успокоить Мастера, но любопытство все еще брало верх:
-- Кто козел-то? Козел-то кто?
-- Козел? -- тут он, наконец, заметил меня. -- Как "кто"? Окуджава козел. Старый сумасшедший козел, ...!
-- Но почему!?!?
-- Почему, почему!.. Вот коз-зел, ...! Ты читал, что он в "Правде" написал?
-- ?..
-- Что песня кончилась! Ну, коз-зел, ...!
Все познается в сравнении.
Рассказывает Борис Жуков (Москва).
Как-то в конце 80-х я зашел в магазин "Мелодия" на Новом Арбате. В те годы одноименная фирма еще сохраняла монополию на аудиопродукцию, но уже более-менее ориентировалась на то, что люди хотят слушать. В ее магазинах сочился тоненький ручеек дисков бардов (я, собственно, и зашел посмотреть, нет ли чего новенького в этой серии) и хлестал бурный поток зарубежной (да и отечественной) массовой музыкальной продукции. Как известно, поклонники последней принципиально не признают звуков тише forte, а поскольку любой товар надо показывать лицом, то можно представить, какой музыкальный фон стоял в магазине, название которого выглядело уже злой насмешкой. Звон, гам, грохот, лязг, визг, вой -- собственного голоса не слышно...
И вдруг сквозь эту какофонию я начал различать нормальный мужской голос, поющий что-то человеческое -- текст, конечно, разобрать было невозможно, но мелодия явно присутствовала, довольно приятная и вроде бы даже знакомая. Звук доносился из отдела "советской эстрады", что было еще более странно. Заинтригованный, я взял пеленг на источник -- и уже через несколько шагов вполне отчетливо разобрал мелодию и слова: "На ковре из желтых листьев, в платьице простом..."
Кажется, в тот раз я не нашел ничего из того, за чем приходил, но магазин я покинул просветленным. Надо же, думал я, мы все ругаем Александра Яковлевича, даже имя его превратили в бранный ярлык -- а он, оказывается, такой прекрасный автор и исполнитель. Надо только знать, где его слушать...
Бесконечный тупик
или
Через тридцать лет после конца жанра.
Рассказывает Игорь Каримов (Москва).
-- 1967 год. Мы создаем Московский! Клуб! Самодеятельной! Песни! Крутимся как заведенные: пишем проекты устава, ездим в горком комсомола, еще куда-то, что-то там согласовываем... Мы почти не верим, что нам дадут довести дело до конца, но все-таки -- как здорово, что у нас скоро будет свой клуб, куда мы сможем пригласить всех наших бардов!
И вот, когда все уже почти готово, на очередном сборище один из нас (я не буду его называть) вдруг говорит:
-- Слушайте, а зачем все это? Ведь все уже кончилось!!!
Мы в недоумении смотрим на него -- что кончилось? Настроения в "инстанциях" переменились?
-- Да нет... Ну посмотрите сами: Якушева -- кончилась, Анчаров -кончился, Кукин что-то там пишет, но такое... Есть еще Городницкий, но, ребята, он же уже старик, ему тридцать пятый год! А из молодых -- кто? Сладенький Егоров, да этот еще, со странной фамилией... как его... ну, он выпендривается еще очень... да, Луферов. И все! И больше уже ничего не будет!!! Ради чего мы стараемся-то?
Честно говоря, ни я, ни остальные тогда не нашли, что ему ответить, и очень приуныли. Но дела, к счастью, не бросили. Зато теперь я совершенно спокойно слушаю подобные пламенные речи. А они так и звучат с тех пор, не умолкая, только имена в них меняются.
МУХИ ТВОРЧЕСТВА
От любви до ненависти...
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Примерно в 1981 году КСП из Нижнего Тагила побывал на фестивале в Перми. Три дня непрерывного пения со всех сторон довели Василия Мешавкина (соавтора М.Сипера -- прим. сост.) до исступления. Его уже тошнило от просьб спеть или выслушать песню. И когда при отъезде домой на вокзале Люда Бегишева из пермского КСП попросила Васю спеть на прощание, Вася взорвался и заорал на весь вокзал:
-- Я ненавижу песни под гитару!!!
Вот так и родилась эта великая фраза, через пару лет принесенная мной и Сашей Каллистовым в Барзовку и оттуда разлетевшаяся по всему поющему миру. Так что автор этого гениального лозунга -- Василий Мешавкин. А все остальные "авторы" -- эпигоны.
Учитесь у молодых, Петр Ильич!
Вот какое соображение приходит на ум то одному, то другому любителю авторской песни: классическая музыка, конечно, тоже не массовый жанр, но если бы, скажем, способный в общем-то композитор П.И.Чайковский еще и слова приятные к своей музыке подбирал (или сам сочинял, как все нормальные люди делают), аудитория его могла бы резко возрасти.
Действительно, почему бы в "Адажио" из балета "Щелкунчик" не спеть, ну, хотя бы:
"Стрелочник, стрелку переведи!.."
А то приходится казахским бардам устранять недоделки в работе русских композиторов...
Все познается в сравнении...
Рассказывает Павел Маловичко (Волгоград):
-- Миша Столяр приобрел себе гитару. В Гнесинском училище был какой-то знаменитый мастер, поставлявший инструменты для студентов, преподавателей, оркестра... Миша долго собирал деньги. Гитара получилась классная! И Михаил очень ею дорожил: хорошая гитара -- хорошие перспективы. Ездил с нею всюду. Год. Два. А потом перестал. Стал ездить с другой.
-- Что-нибудь случилось? -- спрашиваю. -- Сломал?
-- Нет, -- отвечает. -- Просто чем лучше гитара, тем сильнее я ощущаю свое несоответствие ей.
Подольстил.
В 1984 году Вадим Егоров сотворил песню "Баллада о певчей стае", увенчанную строками, вобравшими в себя все содержание:
"...летит наш певчий клин, которому названья нету,
и впереди вожак, которого зовут Булатом." Это тот самый вожак, перу которого принадлежат слова:
"Дураки обожают собираться в стаю,
Впереди главный -- во всей красе."
Фильм с этой песенкой появился годом раньше.
Более того, эти песни встретились на концерте. Рассказывает Александр Городницкий: