Оскар кое-как застегнул свое полупальто, встал и повернулся к Клоду.
– Прошу прощения за случившееся.
Потом опять послал меня по-шведски и гордо удалился, чопорный и оскорбленный, ухитряясь при этом сохранять какое-то странное достоинство.
Клод встал одним текучим плавным движением.
– Не желаете заглянуть под мое пальто, мистер Кери?
Будь у него там что-то подобное, такого рода тип никогда не допустил бы, чтобы это было заметно, и уж во всяком случае не позволил бы никому ничего проверять.
Я отрицательно покачал головой. Клод повернулся и последовал за Оскаром.
Спустя некоторое время, перестав удивляться, какого я свалял дурака, я снова подозвал официантку.
Глава 9
Глава 10
Глава 11
– Прошу прощения за случившееся.
Потом опять послал меня по-шведски и гордо удалился, чопорный и оскорбленный, ухитряясь при этом сохранять какое-то странное достоинство.
Клод встал одним текучим плавным движением.
– Не желаете заглянуть под мое пальто, мистер Кери?
Будь у него там что-то подобное, такого рода тип никогда не допустил бы, чтобы это было заметно, и уж во всяком случае не позволил бы никому ничего проверять.
Я отрицательно покачал головой. Клод повернулся и последовал за Оскаром.
Спустя некоторое время, перестав удивляться, какого я свалял дурака, я снова подозвал официантку.
Глава 9
Утренний туман расползался, исчезая между деревьями вокруг аэропорта. Я просто сидел в самолете и наблюдал за движением рук по кабине. Руки что-то проверяли, включали, выключали, и я надеялся, что они делают все правильно.
В это утро мои вены были наполнены песком, мозги – битым стеклом, и вообще я себя чувствовал болотной нечистью, причем из самой вонючей трясины. Но мои руки знали свое дело, и лучше было не вмешиваться.
Триммера готовы к взлету, заслонка карбюратора закрыта, смесь обогащена, воздушный фильтр включен... Они все могут делать – днем или ночь, с похмелья или нет. Но сколько это может продолжаться, Кери? До тех пор, пока руки не промахнутся в первый раз. Только малюсенький малозначительный промах – для начала. А пока ты знаешь, что живешь в кредит у времени. Давно? В будущем году мне уже сорок. И позади летных часов больше, чем можно ожидать впереди. Я уже одолел перевал, как преодолел его этот год. Теперь остался только длинный пологий спуск к зиме.
Долго еще?
Только следующее лето – вот все, что тебе нужно. Потому что именно тем летом ты пролетишь над горой из никеля. И заработаешь большие деньги, и станешь знаменит; и тогда можно выбросить все это старое дерьмо, нанять пару замечательных, безопасных двухмоторных самолетов-разведчиков, и молодые, умные пилоты с ясными глазами будут летать на них.
И Билл Кери сможет сидеть за столом мореного дуба в Хельсинки или Лондоне, или, наконец, в Торонто и потягивать спиртное и после завтрака, и впредь, а при желании – до полной невменяемости.
Сегодня же утро явно пошло наперекосяк. Началось оно с проблем с моей головой и продолжало свое черное дело, начиная с того, что не появился Мика, и кончая прогнозом, обещавшим сильный северный ветер.
Я кое-как заставил "Бобра" оторваться от земли и направил его на юг. Когда ведешь разведку без помощника, тут уж не до смеха. На "Бобре" нет автопилота, так что приходиться настроить триммера на режим полета с утяжеленным носом и потом ползать по кабине, надеясь, что твои перемещения не нарушат баланса всего аппарата.
Затем все, что следовало сделать, – это включить самописцы сцинтиллометра и магнитометра, раскрутить лебедку, которая опускает магнитометр через грузовой люк, чтобы он оказался на достаточном расстоянии, исключающем влияние металла самолета, удостовериться, что самописцы прогрелись и работают как следует, – и тут же быстро пробираться вперед, чтобы предотвратить переход самолета в пике или штопор.
И все это с похмелья, когда небо с овчинку покажется.
Затем попасть в район, сделать контрольный проход над точкой с известным магнитным уровнем, вернуться обратно и забраться чуть-чуть повыше, сбегать в хвост убедиться, что с аппаратурой все в порядке и графики показывают то, что нужно.
Шторм где-то на востоке пересекает русскую границу и дает электрические помехи. Сильный северный ветер все время напоминает о себе, чтоб ты не задремал. Я только выбрался из обследуемого района и собирался повернуть на север, когда диспетчерская Рованиеми вышла в эфир, вызывая меня. С радиовызовами я всегда был очень осторожен, где-то на уровне инстинкта, мне требовалась секунда или две, чтобы сообразить, могу ли я ответить и не засветиться, если нахожусь в запретной зоне.
Из Рованиеми сообщали, что меня ждет работа.
Я спросил кто меня фрахтует и что нужно делать. Диспетчерская ответила, что у них находится молодая леди, которая ждет меня, чтобы отвез ее куда-то. Я поинтересовался, знает ли она, во что ей это обойдется? После паузы последовал ответ:
– Ей безразлично, сколько это будет стоить.
Такие молодые леди мне нравятся. Я развернулся и направил машину на юго-запад.
Поле аэропорта все так же, как всегда, было мешаниной песка и глины, все с тем же самым деревянным настилом через жидкое месиво к постройкам.
Она ждала меня в конце настила. Щегольской багаж из белой кожи был сложен позади нее. Во всем этом было что-то знакомое, состояние моего организма даже усиливало это впечатление, и я должен был догадаться, но не догадался.
Женщина была миниатюрной, но пропорционально сложенной, насколько я мог судить учитывая прямое пальто в три четверти из светло-голубой кожи. Лет тридцати плюс еще год-два. Лицо из тех, что никогда не располнеют, крутые скулы и большие серые глаза, рот чуточку широк. Прямые шелковистые волосы забраны назад и собраны в пучок.
Она выпятила свой маленький твердый подбородок, как только я приблизился к концу настила, и спросила:
– Мистер Билл Кери?
– Да.
Акцент мне показался тоже знакомым.
– Я полагаю, вы знаете, где мой брат. Думаю, именно вы отвезли его куда-то. И я хочу, чтобы вы доставили меня туда.
Я держался на некотором расстоянии, изучая ее.
Серебристо-белый шелковый шарф, заполнявший вырез пальто, был скреплен чем-то вроде викторианской шляпной заколки, увенчанной жемчужиной. По такой же жемчужине в ушах. Она выглядела весьма состоятельной, в том же стиле, что он. И для нее тоже все было само собой разумеющимся.
"Они обычно меня находят", – говорил он. Мог бы хоть предупредить меня, кто его обычно ищет, и каким образом они разыскивают пилота, который замешан в этом деле.
– Вы мисс Хомер, верно? – спросил я, предъявляя свой младший козырь.
– Я была мисс Хомер. Теперь я миссис Элис Бикман.
– Простите, ваш муж – тот, кто в настоящее время управляет имением?
Вопрос прошел мимо нее и затерялся где-то в грязи.
– Итак, можете вы отвезти меня туда сегодня же? – спросила она.
У меня были неприятности с двигателем, трудности с корпусом; барахлил магнитометр. Кроме того, фирма "Билл Кери" потерпела фиаско в поисках никеля и не имела достаточно денег для покупки нового аэроплана. Так теперь ко всему меня втягивают в семейные дрязги, причем даже не в мои собственные.
– Миссис Бикман, – сказал я, – у меня такое ощущение, что вы разыгрываете эту сцену не в первый раз. Что я должен делать дальше?
В глубине ее серых глаз засверкала каленая сталь.
– Обычно отвечают: "Это не мое дело", и, черт бы всех побрал, они правы.
– Правильно. Вот и мы будем придерживаться этой линии поведения. И еще, я ручаюсь, обычно говорят: "Я слетаю, найду его и спрошу, хочет ли он вас видеть". Верно?
– Что-то вроде этого.
В интонации коротенького ответа угадывались твердость и острота, которой можно было разрезать алмаз.
– Вот что я собираюсь сделать, миссис Бикман. А пока я вас доставлю в Ивайло, если не возражаете. Я обычно базируюсь там.
– И во что мне это обойдется?
– Полет к нему, если он того захочет, будет стоить вам 15000 финских марок, то есть, скажем, 50 долларов. В Ивайло – по пути домой – бесплатно.
– Вы не заботитесь о своих личных интересах, – сказала она. – Я обычно летаю в здешних местах по крайней мере за сто долларов, и это минимум.
– Ваш брат уже оплатил полет, миссис Бикман. Частично тем, что не принял сдачу, но, в основном, другим способом.
В первый раз она отвела от меня взгляд.
– Да... Он это умеет.
Резкости в ее голосе как ни бывало.
– Мы вылетим сразу после того, как я схожу посмотреть, нет ли для него почты.
– Можете не беспокоиться. Я это уже сделала. Единственное, что там было – письмо, извещавшее его о моем приезде.
Ее багаж загромоздил весь грузовой отсек и солидное пространство за вторым рядом пассажирских кресел. Она заняла кресло справа от пилота и застегнула привязные ремни аккуратно и без суеты; судя по всему, ее знакомство с полетами было не хуже, чем у брата. Потом оглядела кабину.
– Довольно дряхлая машина, не правда ли?
– Не так стара, как выглядит. Но побывала в авиакатастрофе.
Она взглянула на меня.
– Это что, часть вашей технологии перевода пассажиров в состояние спокойствия и умиротворения?
– Не я устроил эту аварию, миссис Бикман. Я купил все, что после нее осталось, и собрал части снова воедино.
Она опять огляделась.
– Все-таки во мне не возникает чувства уверенности и спокойствия в самолете, подержанном и наспех скроенном после переделки, скажем в сравнении с чувством надежности перешитого пальто. Впрочем, я полагаю, вы знаете, что делаете.
– Я всегда пытаюсь в это верить.
Мы с "Бобром" кое-как сговорились и, помогая друг другу, оторвались от земли. Я забрался на три тысячи футов и направил машину в Ивайло.
После некоторой паузы она спросила:
– Когда вы собираетесь к брату?
– Могу заскочить сегодня днем.
Я закурил, она от сигареты отказалась, но затем вытащила пачку "честерфилда" и резким движением запястья выбила одну, прикурив от хромированной зажигалки.
Мы немножко пролетели, и я спросил:
– Миссис Бикман, что, по-вашему, я должен ему сказать, когда увижу?
– Только то, что я здесь и хочу его видеть.
Она повернулась и холодно оглядела меня.
– Я бы предпочла сказать это сама. И если говорить прямо, не вижу, какое вы имеете к этому отношение.
Я кивнул.
– Я просто подумал – на случай, если вы пытаетесь забрать его домой – он, как все американцы, имеет право на жизнь, свободу и охоту на медведей.
– Браво, благодарю, а теперь на бис может вы выйдете наружу и полетите на собственных крыльях?
– Мне ваш брат понравился, миссис Бикман. Вероятно, я не могу судить беспристрастно, потому, что мы здесь не избалованы обществом джентльменов из Вирджинии, но он поразил меня сочетанием искренности, обаяния и манер – сочетанием вовсе не обязательным. Эти свойства обычно не уживаются вместе. И еще он меня поразил своим стремлением к невмешательству других в его жизнь и категорическим отказом от своего вмешательства в их. Мне кажется, это честное равновесие.
– Кажется, ему удалось достаточно успешно вовлечь в свою жизнь вас. Он этого хотел, как вы считаете?
– Нет, я уверен, ему ненавистна мысль, что он как-то повлиял на мои действия в его пользу. Это и делает мою аргументацию безупречной, хотя ваш отшельник возложил ответственность принимать решение о визитерах на меня.
Она глядела на меня с некоторым удивлением, которое угадывалось по легкому изгибу уголков рта.
Я буркнул:
– Давайте скажем так: я ему симпатизирую.
Действительно, какие-то чувства к нему я испытывал, но пока не знал, как их выразить.
– Мистер Кери, вы действительно верите, что я сама не люблю его? Наверно я ведь тоже кое-что о нем знаю? Вы что, предполагаете, что я проделала весь этот путь чтобы только доставить себе удовольствие отчитать его и наставить на путь истинный?
Я принялся неотрывно наблюдать за давлением масла.
– Если мне доведется его увидеть, – продолжала она, – все, чего я хочу – попытаться убедить его вернуться домой и принять некоторые неотложные решения по состоянию, ведь он до настоящего времени остается единственным официальным владельцем.
– Я думал, решения принимает ваш муж.
Она задумчиво глядела вперед через лобовое стекло, заляпанное масляными пятнами и следами от комаров.
– Не вижу, для чего вам говорить об этом, но мы с мужем разводимся.
– Сожалею...
Она взглянула на меня.
– Я – нет.
Вот твой шанс, Билл Кери. Твои семейные проблемы решались, пока ты упорно возводил башню одиночества.
Я вернулся к заботам о температуре и давлении масла.
В это утро мои вены были наполнены песком, мозги – битым стеклом, и вообще я себя чувствовал болотной нечистью, причем из самой вонючей трясины. Но мои руки знали свое дело, и лучше было не вмешиваться.
Триммера готовы к взлету, заслонка карбюратора закрыта, смесь обогащена, воздушный фильтр включен... Они все могут делать – днем или ночь, с похмелья или нет. Но сколько это может продолжаться, Кери? До тех пор, пока руки не промахнутся в первый раз. Только малюсенький малозначительный промах – для начала. А пока ты знаешь, что живешь в кредит у времени. Давно? В будущем году мне уже сорок. И позади летных часов больше, чем можно ожидать впереди. Я уже одолел перевал, как преодолел его этот год. Теперь остался только длинный пологий спуск к зиме.
Долго еще?
Только следующее лето – вот все, что тебе нужно. Потому что именно тем летом ты пролетишь над горой из никеля. И заработаешь большие деньги, и станешь знаменит; и тогда можно выбросить все это старое дерьмо, нанять пару замечательных, безопасных двухмоторных самолетов-разведчиков, и молодые, умные пилоты с ясными глазами будут летать на них.
И Билл Кери сможет сидеть за столом мореного дуба в Хельсинки или Лондоне, или, наконец, в Торонто и потягивать спиртное и после завтрака, и впредь, а при желании – до полной невменяемости.
Сегодня же утро явно пошло наперекосяк. Началось оно с проблем с моей головой и продолжало свое черное дело, начиная с того, что не появился Мика, и кончая прогнозом, обещавшим сильный северный ветер.
Я кое-как заставил "Бобра" оторваться от земли и направил его на юг. Когда ведешь разведку без помощника, тут уж не до смеха. На "Бобре" нет автопилота, так что приходиться настроить триммера на режим полета с утяжеленным носом и потом ползать по кабине, надеясь, что твои перемещения не нарушат баланса всего аппарата.
Затем все, что следовало сделать, – это включить самописцы сцинтиллометра и магнитометра, раскрутить лебедку, которая опускает магнитометр через грузовой люк, чтобы он оказался на достаточном расстоянии, исключающем влияние металла самолета, удостовериться, что самописцы прогрелись и работают как следует, – и тут же быстро пробираться вперед, чтобы предотвратить переход самолета в пике или штопор.
И все это с похмелья, когда небо с овчинку покажется.
Затем попасть в район, сделать контрольный проход над точкой с известным магнитным уровнем, вернуться обратно и забраться чуть-чуть повыше, сбегать в хвост убедиться, что с аппаратурой все в порядке и графики показывают то, что нужно.
Шторм где-то на востоке пересекает русскую границу и дает электрические помехи. Сильный северный ветер все время напоминает о себе, чтоб ты не задремал. Я только выбрался из обследуемого района и собирался повернуть на север, когда диспетчерская Рованиеми вышла в эфир, вызывая меня. С радиовызовами я всегда был очень осторожен, где-то на уровне инстинкта, мне требовалась секунда или две, чтобы сообразить, могу ли я ответить и не засветиться, если нахожусь в запретной зоне.
Из Рованиеми сообщали, что меня ждет работа.
Я спросил кто меня фрахтует и что нужно делать. Диспетчерская ответила, что у них находится молодая леди, которая ждет меня, чтобы отвез ее куда-то. Я поинтересовался, знает ли она, во что ей это обойдется? После паузы последовал ответ:
– Ей безразлично, сколько это будет стоить.
Такие молодые леди мне нравятся. Я развернулся и направил машину на юго-запад.
Поле аэропорта все так же, как всегда, было мешаниной песка и глины, все с тем же самым деревянным настилом через жидкое месиво к постройкам.
Она ждала меня в конце настила. Щегольской багаж из белой кожи был сложен позади нее. Во всем этом было что-то знакомое, состояние моего организма даже усиливало это впечатление, и я должен был догадаться, но не догадался.
Женщина была миниатюрной, но пропорционально сложенной, насколько я мог судить учитывая прямое пальто в три четверти из светло-голубой кожи. Лет тридцати плюс еще год-два. Лицо из тех, что никогда не располнеют, крутые скулы и большие серые глаза, рот чуточку широк. Прямые шелковистые волосы забраны назад и собраны в пучок.
Она выпятила свой маленький твердый подбородок, как только я приблизился к концу настила, и спросила:
– Мистер Билл Кери?
– Да.
Акцент мне показался тоже знакомым.
– Я полагаю, вы знаете, где мой брат. Думаю, именно вы отвезли его куда-то. И я хочу, чтобы вы доставили меня туда.
Я держался на некотором расстоянии, изучая ее.
Серебристо-белый шелковый шарф, заполнявший вырез пальто, был скреплен чем-то вроде викторианской шляпной заколки, увенчанной жемчужиной. По такой же жемчужине в ушах. Она выглядела весьма состоятельной, в том же стиле, что он. И для нее тоже все было само собой разумеющимся.
"Они обычно меня находят", – говорил он. Мог бы хоть предупредить меня, кто его обычно ищет, и каким образом они разыскивают пилота, который замешан в этом деле.
– Вы мисс Хомер, верно? – спросил я, предъявляя свой младший козырь.
– Я была мисс Хомер. Теперь я миссис Элис Бикман.
– Простите, ваш муж – тот, кто в настоящее время управляет имением?
Вопрос прошел мимо нее и затерялся где-то в грязи.
– Итак, можете вы отвезти меня туда сегодня же? – спросила она.
У меня были неприятности с двигателем, трудности с корпусом; барахлил магнитометр. Кроме того, фирма "Билл Кери" потерпела фиаско в поисках никеля и не имела достаточно денег для покупки нового аэроплана. Так теперь ко всему меня втягивают в семейные дрязги, причем даже не в мои собственные.
– Миссис Бикман, – сказал я, – у меня такое ощущение, что вы разыгрываете эту сцену не в первый раз. Что я должен делать дальше?
В глубине ее серых глаз засверкала каленая сталь.
– Обычно отвечают: "Это не мое дело", и, черт бы всех побрал, они правы.
– Правильно. Вот и мы будем придерживаться этой линии поведения. И еще, я ручаюсь, обычно говорят: "Я слетаю, найду его и спрошу, хочет ли он вас видеть". Верно?
– Что-то вроде этого.
В интонации коротенького ответа угадывались твердость и острота, которой можно было разрезать алмаз.
– Вот что я собираюсь сделать, миссис Бикман. А пока я вас доставлю в Ивайло, если не возражаете. Я обычно базируюсь там.
– И во что мне это обойдется?
– Полет к нему, если он того захочет, будет стоить вам 15000 финских марок, то есть, скажем, 50 долларов. В Ивайло – по пути домой – бесплатно.
– Вы не заботитесь о своих личных интересах, – сказала она. – Я обычно летаю в здешних местах по крайней мере за сто долларов, и это минимум.
– Ваш брат уже оплатил полет, миссис Бикман. Частично тем, что не принял сдачу, но, в основном, другим способом.
В первый раз она отвела от меня взгляд.
– Да... Он это умеет.
Резкости в ее голосе как ни бывало.
– Мы вылетим сразу после того, как я схожу посмотреть, нет ли для него почты.
– Можете не беспокоиться. Я это уже сделала. Единственное, что там было – письмо, извещавшее его о моем приезде.
Ее багаж загромоздил весь грузовой отсек и солидное пространство за вторым рядом пассажирских кресел. Она заняла кресло справа от пилота и застегнула привязные ремни аккуратно и без суеты; судя по всему, ее знакомство с полетами было не хуже, чем у брата. Потом оглядела кабину.
– Довольно дряхлая машина, не правда ли?
– Не так стара, как выглядит. Но побывала в авиакатастрофе.
Она взглянула на меня.
– Это что, часть вашей технологии перевода пассажиров в состояние спокойствия и умиротворения?
– Не я устроил эту аварию, миссис Бикман. Я купил все, что после нее осталось, и собрал части снова воедино.
Она опять огляделась.
– Все-таки во мне не возникает чувства уверенности и спокойствия в самолете, подержанном и наспех скроенном после переделки, скажем в сравнении с чувством надежности перешитого пальто. Впрочем, я полагаю, вы знаете, что делаете.
– Я всегда пытаюсь в это верить.
Мы с "Бобром" кое-как сговорились и, помогая друг другу, оторвались от земли. Я забрался на три тысячи футов и направил машину в Ивайло.
После некоторой паузы она спросила:
– Когда вы собираетесь к брату?
– Могу заскочить сегодня днем.
Я закурил, она от сигареты отказалась, но затем вытащила пачку "честерфилда" и резким движением запястья выбила одну, прикурив от хромированной зажигалки.
Мы немножко пролетели, и я спросил:
– Миссис Бикман, что, по-вашему, я должен ему сказать, когда увижу?
– Только то, что я здесь и хочу его видеть.
Она повернулась и холодно оглядела меня.
– Я бы предпочла сказать это сама. И если говорить прямо, не вижу, какое вы имеете к этому отношение.
Я кивнул.
– Я просто подумал – на случай, если вы пытаетесь забрать его домой – он, как все американцы, имеет право на жизнь, свободу и охоту на медведей.
– Браво, благодарю, а теперь на бис может вы выйдете наружу и полетите на собственных крыльях?
– Мне ваш брат понравился, миссис Бикман. Вероятно, я не могу судить беспристрастно, потому, что мы здесь не избалованы обществом джентльменов из Вирджинии, но он поразил меня сочетанием искренности, обаяния и манер – сочетанием вовсе не обязательным. Эти свойства обычно не уживаются вместе. И еще он меня поразил своим стремлением к невмешательству других в его жизнь и категорическим отказом от своего вмешательства в их. Мне кажется, это честное равновесие.
– Кажется, ему удалось достаточно успешно вовлечь в свою жизнь вас. Он этого хотел, как вы считаете?
– Нет, я уверен, ему ненавистна мысль, что он как-то повлиял на мои действия в его пользу. Это и делает мою аргументацию безупречной, хотя ваш отшельник возложил ответственность принимать решение о визитерах на меня.
Она глядела на меня с некоторым удивлением, которое угадывалось по легкому изгибу уголков рта.
Я буркнул:
– Давайте скажем так: я ему симпатизирую.
Действительно, какие-то чувства к нему я испытывал, но пока не знал, как их выразить.
– Мистер Кери, вы действительно верите, что я сама не люблю его? Наверно я ведь тоже кое-что о нем знаю? Вы что, предполагаете, что я проделала весь этот путь чтобы только доставить себе удовольствие отчитать его и наставить на путь истинный?
Я принялся неотрывно наблюдать за давлением масла.
– Если мне доведется его увидеть, – продолжала она, – все, чего я хочу – попытаться убедить его вернуться домой и принять некоторые неотложные решения по состоянию, ведь он до настоящего времени остается единственным официальным владельцем.
– Я думал, решения принимает ваш муж.
Она задумчиво глядела вперед через лобовое стекло, заляпанное масляными пятнами и следами от комаров.
– Не вижу, для чего вам говорить об этом, но мы с мужем разводимся.
– Сожалею...
Она взглянула на меня.
– Я – нет.
Вот твой шанс, Билл Кери. Твои семейные проблемы решались, пока ты упорно возводил башню одиночества.
Я вернулся к заботам о температуре и давлении масла.
Глава 10
Мы как раз только миновали Саданкайля, когда диспетчерская Рованиеми вышла в эфир с моими позывными. Они хотели знать мое местонахождение.
Я использовал обычный свой прием с ответом только на повторный вызов, после чего сообщил координаты.
Рованиеми передало на четком медленном английском:
– Есть сообщение об аварии в нескольких километрах северо-восточней вас. Можете уточнить, что там такое?
– Сделаю. Какие еще данные?
После некоторой паузы послышалось:
– Это английский самолет – гидроплан "Остер". Он передал, что у него горит мотор.
– Вы не узнали поточнее, где это?
– Он сказал, что пытается приземлиться на длинной полосе берега большой реки. Мы предполагаем, что это Льюириоки.
Я тоже так подумал. К востоку от нас была лишь одна большая река. И ее длинный берег, вытянувшийся в западном направлении, как раз возник на горизонте впереди, милях в пятнадцати. Я повернул туда и пояснил мисс Бикман:
– Тут недалеко люди потерпели аварию.
Потом спросил Рованиеми, есть ли еще с ними связь.
– Последних пять минут мы их не слышим.
Вероятно, самолет опустился слишком низко.
С горящим двигателем он явно старался спуститься вниз как можно круче. Даже если удалось сбить пламя и выровнять машину, на аппарате типа одномоторного "Остера" не улетишь дальше пологого планирования.
Но если радио работает, он может находиться в зоне моего приема.
Я включил радиостанцию на прием, перешел на частоту для аварийных сообщений и стал вызывать:
– "Остер" с горящим двигателем, вы меня слышите?
В лингафонах только трещали помехи. Я попытался снова, но связь не удавалась.
Тогда я повернулся к мисс Бикман:
– Наблюдайте за землей со своей стороны. Пытайтесь обнаружить черный дым.
Я надавил педаль акселератора, "Бобер" слегка качнулся, появилась какая-то новая тональность в общем лязге, и можно было уловить едва заметный намек на нарастанье скорости.
Когда мы приблизились на расстояние, с которого можно было добраться до реки с выключенным мотором, я сбавил газ и стал снижаться, покачиваясь с крыла на крыло, чтобы обеспечить себе обзор по курсу. Не было никаких признаков столба дыма, который должен появиться, если охваченный пламенем "Остер" рухнул пять минут назад. Я полетел зигзагами, чтобы можно было взглянуть назад на случай, если самолет был скрыт деревьями на берегу.
Миссис Бикман сказала:
– Я ничего не вижу на реке.
Наконец я его обнаружил: яркий блик среди сосен в полумиле западнее реки. Вот теперь я прибавил газку и вошел в глубокий вираж со снижением.
Он не горел и не развалился на куски, но то, что случилось, тоже было ничего себе. Пилот должно быть понял, что до реки при встречном северном ветре ему не дотянуть, и развернулся, чтобы попытаться долететь до пустынной лесной дороги. Но сотни ярдов ему все же не хватило, и он сделал самую разумную вещь в подобной ситуации: посадил самолет на поросль и кусты, прямо перед рощей сосен, казавшихся довольно крепкими.
Но даже после этого маневра самолет почти перевернулся на спину. Поплавки гидроплана зарылись в землю, а хвост задрался до тех пор, пока не наткнулся на верхушки первых крупных деревьев. Но пожара не было.
Я сделал широкий вираж на трех сотнях футов и увидел, что кто-то машет, стоя посреди кустов. Тогда, покачав крыльями, стал снова набирать высоту.
Миссис Бикман спросила:
– Вы не можете приземлиться?
– Об этом я и думаю. Вы бы хотели, чтобы я сел?
– Да, конечно.
Она, казалось, даже возмущена вопросом.
– Хорошо, я только сообщу в Рованиеми, что собираюсь делать, на этой высоте они меня не слышат.
Мне удалось пробиться к ним на высоте две тысячи пятьсот футов и описать все как можно точнее. Мне ответили, что самолет военно-воздушных сил Финляндии будет над нами в течении получаса – не предпочту ли я кружиться здесь и наводить его на место?
Я взглянул на миссис Бикман. Она резко кивнула в сторону места аварии. И я ответил Рованиеми, что спускаюсь. А прибывающий самолет может транслировать сообщения от меня к ним.
Я стал спускаться по спирали, выпуская колеса ниже поплавков для приземления. На полностью опущенных закрылках, резко форсируя мотор, чтобы выравнивать машину. Мы шлепнулись между рядами высоких деревьев по сторонам дороги и утонули в облаке пыли и мелких камней в двух сотнях ярдов от "Остера".
Как раз когда мы спускались из самолета, из кустов выбрался человек. У него была вспорота одежда на правом боку, одна штанина ниже колена превращена в клочки, лицо отнюдь не выглядело цветущим, но с виду он передвигался достаточно легко.
– Я думаю, что мой пилот сломал ногу. Рад, что вы прибыли так быстро.
– Так получилось, что мы пролетали рядом, ну и подумали, что следует вмешаться. Вы англичанин?
– Да. А Вы?
– У нас объединенная англо-американская команда. Вы его вытащили из самолета?
– Я проведу вас.
Он показывал путь. Если говорить точно, то мужчина был дородный, но двигался по зарослям довольно хорошо. И на нем не было ничего сверх того, в чем он был перед аварией: замечательной мохеровой куртки.
Пилот – долговязый парень где-то посередине между двадцатью и тридцатью, был распростерт там, где должен был бы оказаться хвост "Остера", если бы не вершины деревьев. Лицо у парня сильно побледнело и трудно сказать, был ли он в сознании: дыхание стало слабым и затрудненным.
Левая нога ниже колена представляла собой кровавую кашу. Толстяк сделал кое-что стоящее, остановив кровотечение из глубокой раны с помощью пары носовых платков. Но перелом был – будь здоров!
Больше ничем помочь мы не могли, разве что, стараясь, чтобы кровотечение не возобновилось, я привязал ногу к толстой ветви в качестве лубка и вытащил парня из-под обломков, пока он совсем не ослабел от шока. Потом отстегнул нож Фарберина от креплений на ботинке, передал его толстяку и сказал:
– Попытайтесь найти пару прямых стволов футов по трех длины и достаточно крепких.
– Ладно.
Он взял нож и заковылял в сторону сосен, продираясь сквозь кустарник.
Миссис Бикман наклонилась через мое плечо и спросила:
– Могу я хоть чем-нибудь помочь?
– Можете одолжить ему пальто. От шока он начнет замерзать.
Она сняла пальто, и я укрыл им парня. Он качнул головой и открыл глаза.
– С тобой все в порядке, сынок, – сказал я ему. – Просто перелом ноги. И через несколько минут я отвезу тебя на самолете.
Он прошептал:
– С ним все в порядке?
– По-моему, ни царапины. Ты выбрал для посадки лучшее место.
– Не смог дотянуть ни до реки, ни до дороги.
– Ты все сделал правильно. Как это у тебя приключился пожар?
Он закрыл глаза, передвинув голову только на миллиметр-другой.
– Даже представить не могу, как получилось.
– Давление масла было в порядке?
– Чуть ниже и неустойчиво. Но в пределах. До тех пор, пока не появилось пламя.
– Температура головок цилиндров?
– Чуть ниже, чем обычно. Я только немного переохладил машину.
– Не беспокойся...
Но сам я был несколько обеспокоен обстоятельствами. Пожары в двигателе в наши просвещенные времена так ни с чего не возникают.
В это время вернулся толстяк, волоча жерди, и мы приступили к работе. Привязали жерди к ногам еще парой носовых платков, затем я связал обе ноги вместе привязными ремнями, которые я срезал в "Остере". Затем мы просунули под него пальто миссис Бикман, оттащили парня на сотню ярдов и остановились перевести дух.
Толстяк пропыхтел:
– Между прочим, меня зовут Алекс Джад.
– А меня Билл Кери.
Мы пожали руки над распростертым пилотом, потому что мне показалось, что он этого хочет.
Толстая физиономия Джада формой напоминала персик. Все существенные черты и органы сгруппировались в небольшой оазис точно посередине. В более благоприятных обстоятельствах она выглядела бы доброй и веселой. Светлые волосы явно начали редеть, трудно было определить его возраст: что-то между 23 и 29. Галстук в широкую полосу был излишне грязен, чтобы определить его первородный цвет.
Я сказал:
– Мы его доставим в Рованиеми. Вы тоже полетите?
– Мы летели в Ивайло, но я лучше побуду с ним.
– Багаж?
– Около сотни фунтов.
Он и сам похож был на полновесную сотню.
Я подсчитывал взлетный вес и расстояние, пока мы тащили пилота последнюю сотню метров до "Бобра".
А когда дотащили, я все подсчитал: без багажа миссис Бикман и желательно без нее самой, взлетный вес будет не столь удручающим. Так я и сказал.
– Вы окажетесь в Ивайло достаточно быстро, – заверил я.
– Единственное препятствие – нужно ваше согласие провести полтора часа здесь, в этой глуши, в одиночестве.
– Меня это не слишком беспокоит.
И это прозвучало так, как если бы действительно так было.
Я принялся выгружать ее багаж. Для большей надежды на удачный взлет заодно размонтировал и выгрузил магнитометр.
Потом мы погрузили на борт пилота, Джада, его багаж, развернули "Бобра" в ту сторону, откуда я приземлялся – при взлете следовало считаться с боковым ветром, и единственно, чего я желал, – это участок дороги поровнее. Мотор набрал обороты и мы взлетели.
Когда "Бобер" набрал высоту, я связался с Рованиеми и попросил подогнать "скорую" прямо к реке, чтобы сэкономить время. Они обещали: "Будет сделано".
Покосившись на Джада, сидящего рядом, я спросил:
– Деловая поездка?
С кислой миной он согласно кивнул.
– И еще я надеялся порыбачить.
Действительно, среди багажа были два удилища.
– Смотрел, где можно добыть дешевой древесины... Здесь, для производства мебели.
– Вам действительно для этого нужен самолет?
– А что, этот можно нанять?
– Это моя работа.
Он пошевелил мозгами и сказал:
– Я это обдумаю.
Я использовал обычный свой прием с ответом только на повторный вызов, после чего сообщил координаты.
Рованиеми передало на четком медленном английском:
– Есть сообщение об аварии в нескольких километрах северо-восточней вас. Можете уточнить, что там такое?
– Сделаю. Какие еще данные?
После некоторой паузы послышалось:
– Это английский самолет – гидроплан "Остер". Он передал, что у него горит мотор.
– Вы не узнали поточнее, где это?
– Он сказал, что пытается приземлиться на длинной полосе берега большой реки. Мы предполагаем, что это Льюириоки.
Я тоже так подумал. К востоку от нас была лишь одна большая река. И ее длинный берег, вытянувшийся в западном направлении, как раз возник на горизонте впереди, милях в пятнадцати. Я повернул туда и пояснил мисс Бикман:
– Тут недалеко люди потерпели аварию.
Потом спросил Рованиеми, есть ли еще с ними связь.
– Последних пять минут мы их не слышим.
Вероятно, самолет опустился слишком низко.
С горящим двигателем он явно старался спуститься вниз как можно круче. Даже если удалось сбить пламя и выровнять машину, на аппарате типа одномоторного "Остера" не улетишь дальше пологого планирования.
Но если радио работает, он может находиться в зоне моего приема.
Я включил радиостанцию на прием, перешел на частоту для аварийных сообщений и стал вызывать:
– "Остер" с горящим двигателем, вы меня слышите?
В лингафонах только трещали помехи. Я попытался снова, но связь не удавалась.
Тогда я повернулся к мисс Бикман:
– Наблюдайте за землей со своей стороны. Пытайтесь обнаружить черный дым.
Я надавил педаль акселератора, "Бобер" слегка качнулся, появилась какая-то новая тональность в общем лязге, и можно было уловить едва заметный намек на нарастанье скорости.
Когда мы приблизились на расстояние, с которого можно было добраться до реки с выключенным мотором, я сбавил газ и стал снижаться, покачиваясь с крыла на крыло, чтобы обеспечить себе обзор по курсу. Не было никаких признаков столба дыма, который должен появиться, если охваченный пламенем "Остер" рухнул пять минут назад. Я полетел зигзагами, чтобы можно было взглянуть назад на случай, если самолет был скрыт деревьями на берегу.
Миссис Бикман сказала:
– Я ничего не вижу на реке.
Наконец я его обнаружил: яркий блик среди сосен в полумиле западнее реки. Вот теперь я прибавил газку и вошел в глубокий вираж со снижением.
Он не горел и не развалился на куски, но то, что случилось, тоже было ничего себе. Пилот должно быть понял, что до реки при встречном северном ветре ему не дотянуть, и развернулся, чтобы попытаться долететь до пустынной лесной дороги. Но сотни ярдов ему все же не хватило, и он сделал самую разумную вещь в подобной ситуации: посадил самолет на поросль и кусты, прямо перед рощей сосен, казавшихся довольно крепкими.
Но даже после этого маневра самолет почти перевернулся на спину. Поплавки гидроплана зарылись в землю, а хвост задрался до тех пор, пока не наткнулся на верхушки первых крупных деревьев. Но пожара не было.
Я сделал широкий вираж на трех сотнях футов и увидел, что кто-то машет, стоя посреди кустов. Тогда, покачав крыльями, стал снова набирать высоту.
Миссис Бикман спросила:
– Вы не можете приземлиться?
– Об этом я и думаю. Вы бы хотели, чтобы я сел?
– Да, конечно.
Она, казалось, даже возмущена вопросом.
– Хорошо, я только сообщу в Рованиеми, что собираюсь делать, на этой высоте они меня не слышат.
Мне удалось пробиться к ним на высоте две тысячи пятьсот футов и описать все как можно точнее. Мне ответили, что самолет военно-воздушных сил Финляндии будет над нами в течении получаса – не предпочту ли я кружиться здесь и наводить его на место?
Я взглянул на миссис Бикман. Она резко кивнула в сторону места аварии. И я ответил Рованиеми, что спускаюсь. А прибывающий самолет может транслировать сообщения от меня к ним.
Я стал спускаться по спирали, выпуская колеса ниже поплавков для приземления. На полностью опущенных закрылках, резко форсируя мотор, чтобы выравнивать машину. Мы шлепнулись между рядами высоких деревьев по сторонам дороги и утонули в облаке пыли и мелких камней в двух сотнях ярдов от "Остера".
Как раз когда мы спускались из самолета, из кустов выбрался человек. У него была вспорота одежда на правом боку, одна штанина ниже колена превращена в клочки, лицо отнюдь не выглядело цветущим, но с виду он передвигался достаточно легко.
– Я думаю, что мой пилот сломал ногу. Рад, что вы прибыли так быстро.
– Так получилось, что мы пролетали рядом, ну и подумали, что следует вмешаться. Вы англичанин?
– Да. А Вы?
– У нас объединенная англо-американская команда. Вы его вытащили из самолета?
– Я проведу вас.
Он показывал путь. Если говорить точно, то мужчина был дородный, но двигался по зарослям довольно хорошо. И на нем не было ничего сверх того, в чем он был перед аварией: замечательной мохеровой куртки.
Пилот – долговязый парень где-то посередине между двадцатью и тридцатью, был распростерт там, где должен был бы оказаться хвост "Остера", если бы не вершины деревьев. Лицо у парня сильно побледнело и трудно сказать, был ли он в сознании: дыхание стало слабым и затрудненным.
Левая нога ниже колена представляла собой кровавую кашу. Толстяк сделал кое-что стоящее, остановив кровотечение из глубокой раны с помощью пары носовых платков. Но перелом был – будь здоров!
Больше ничем помочь мы не могли, разве что, стараясь, чтобы кровотечение не возобновилось, я привязал ногу к толстой ветви в качестве лубка и вытащил парня из-под обломков, пока он совсем не ослабел от шока. Потом отстегнул нож Фарберина от креплений на ботинке, передал его толстяку и сказал:
– Попытайтесь найти пару прямых стволов футов по трех длины и достаточно крепких.
– Ладно.
Он взял нож и заковылял в сторону сосен, продираясь сквозь кустарник.
Миссис Бикман наклонилась через мое плечо и спросила:
– Могу я хоть чем-нибудь помочь?
– Можете одолжить ему пальто. От шока он начнет замерзать.
Она сняла пальто, и я укрыл им парня. Он качнул головой и открыл глаза.
– С тобой все в порядке, сынок, – сказал я ему. – Просто перелом ноги. И через несколько минут я отвезу тебя на самолете.
Он прошептал:
– С ним все в порядке?
– По-моему, ни царапины. Ты выбрал для посадки лучшее место.
– Не смог дотянуть ни до реки, ни до дороги.
– Ты все сделал правильно. Как это у тебя приключился пожар?
Он закрыл глаза, передвинув голову только на миллиметр-другой.
– Даже представить не могу, как получилось.
– Давление масла было в порядке?
– Чуть ниже и неустойчиво. Но в пределах. До тех пор, пока не появилось пламя.
– Температура головок цилиндров?
– Чуть ниже, чем обычно. Я только немного переохладил машину.
– Не беспокойся...
Но сам я был несколько обеспокоен обстоятельствами. Пожары в двигателе в наши просвещенные времена так ни с чего не возникают.
В это время вернулся толстяк, волоча жерди, и мы приступили к работе. Привязали жерди к ногам еще парой носовых платков, затем я связал обе ноги вместе привязными ремнями, которые я срезал в "Остере". Затем мы просунули под него пальто миссис Бикман, оттащили парня на сотню ярдов и остановились перевести дух.
Толстяк пропыхтел:
– Между прочим, меня зовут Алекс Джад.
– А меня Билл Кери.
Мы пожали руки над распростертым пилотом, потому что мне показалось, что он этого хочет.
Толстая физиономия Джада формой напоминала персик. Все существенные черты и органы сгруппировались в небольшой оазис точно посередине. В более благоприятных обстоятельствах она выглядела бы доброй и веселой. Светлые волосы явно начали редеть, трудно было определить его возраст: что-то между 23 и 29. Галстук в широкую полосу был излишне грязен, чтобы определить его первородный цвет.
Я сказал:
– Мы его доставим в Рованиеми. Вы тоже полетите?
– Мы летели в Ивайло, но я лучше побуду с ним.
– Багаж?
– Около сотни фунтов.
Он и сам похож был на полновесную сотню.
Я подсчитывал взлетный вес и расстояние, пока мы тащили пилота последнюю сотню метров до "Бобра".
А когда дотащили, я все подсчитал: без багажа миссис Бикман и желательно без нее самой, взлетный вес будет не столь удручающим. Так я и сказал.
– Вы окажетесь в Ивайло достаточно быстро, – заверил я.
– Единственное препятствие – нужно ваше согласие провести полтора часа здесь, в этой глуши, в одиночестве.
– Меня это не слишком беспокоит.
И это прозвучало так, как если бы действительно так было.
Я принялся выгружать ее багаж. Для большей надежды на удачный взлет заодно размонтировал и выгрузил магнитометр.
Потом мы погрузили на борт пилота, Джада, его багаж, развернули "Бобра" в ту сторону, откуда я приземлялся – при взлете следовало считаться с боковым ветром, и единственно, чего я желал, – это участок дороги поровнее. Мотор набрал обороты и мы взлетели.
Когда "Бобер" набрал высоту, я связался с Рованиеми и попросил подогнать "скорую" прямо к реке, чтобы сэкономить время. Они обещали: "Будет сделано".
Покосившись на Джада, сидящего рядом, я спросил:
– Деловая поездка?
С кислой миной он согласно кивнул.
– И еще я надеялся порыбачить.
Действительно, среди багажа были два удилища.
– Смотрел, где можно добыть дешевой древесины... Здесь, для производства мебели.
– Вам действительно для этого нужен самолет?
– А что, этот можно нанять?
– Это моя работа.
Он пошевелил мозгами и сказал:
– Я это обдумаю.
Глава 11
Я вернулся на дорогу около Льюириоки ровно через полтора часа. Пальто миссис Бикман я нечаянно прихватил с собой, и она сидела на поставленном торчком чемодане в отутюженном темно-сером костюме как рекламная картинка шикарной одежды на фоне дикой природы.
Пожалуй, это не все, что можно было сказать по этому поводу. Она как-то естественно вписывалась в этот кусочек Лапландии, и в то же время возникало ощущение, что сама Лапландия принадлежала ей. Во всяком случае, этим свойством обладает не всякая женщина.
Я подрулил и резко остановил самолет всего в шести футах от того, чтобы снести ей голову пропеллером.
Она не сдвинулась ни на дюйм.
Я спустился вниз.
– Простите, запоздал.
– С ним все в порядке?
– Пилот? С ним все обойдется.
Теперь я принялся водружать ее багаж на борт. Затем установил магнитометр – прибор со стремительными обводами бомбы, подвесив его на зажимах на привод лебедки в хвосте фюзеляжа.
– К полету почти готов, – бодро отрапортовал я. – Не хотите спрятаться внутрь от москитов?
– Что вы собираетесь делать?
– Хочу осмотреть разбившийся самолет.
Она нахмурилась, но сказала:
– Я иду с вами, а то совсем закоченела в этом нейлоне.
Я прокладывал путь через заросли.
Самолет модели "Autocar" был зарегистрирован в Англии, о чем говорили зеленые буквы на хвосте, на голубом фоне оттенка утиных яиц. В последние годы в Британии гидропланами никто не пользуется, потому что во время войны понастроили множество аэродромов. Джаду для себя пришлось заказать специальное дооборудование. Выглядела машина весьма печально. Понадобится уйма работы, чтобы снова заставить ее летать и плавать. Стойки поплавков заклинило в направляющих, сами они сильно помялись, пока машина переворачивалась, оборвались передние растяжки креплений, так что поплавки раскинулись в стороны как огромные ступни. Нос почти уткнулся в землю. Одна лопасть деревянного пропеллера отлетела, но не расщепилась, значит пилот выключил мотор в воздухе, перед тем, как врезаться в землю. Дверь кабины висела открытой на уровне моих плеч. На панели приборов запекся сгусток крови пилота. Привязные ремни, которые я не срезал, свисали вниз, как лозы дикого винограда. Я захлопнул дверь, чтобы непогода не завершила процесс разрушения.
Миссис Бикман нетерпеливо спросила:
– Что вы там так долго изучаете?
– Ничего никому не говорите, но я думаю, то, что я изучаю, называется аэроплан.
Признаки пожара как такового не особенно просматривались, не считая черного нагара в нескольких дюймах позади капота и густого, устоявшегося запаха сгоревшего масла, резины и просто гари. Машина была теперь холодна, как лед. Я повернул монеткой винты крепления, и капот, щелкнув, открылся. Внутри двигатель выглядел как кусок говядины, лежавшей прямо на солнце не меньше месяца. Он был покрыт грязной затвердевшей пеной углекислотного огнетушителя, пронизанной обожженными проводами, похожими на съежившиеся вены и сухожилия.
Среди хаоса в почти скапотировавшем самолете мне понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться. Я установил местоположение карбюратора и обследовал идущий назад и через переборку топливную магистраль – и нигде не обнаружил повреждений. Потом проследил масляные трассы. Сам бак был перевернут. Основная масса содержимого теперь образовала липкую дорожку на земле под самолетом. Я сбил ссохшуюся корку углекислой пены и извлек масляный фильтр наружу. В нем скопилось много шлака, большая часть на стенках сетки фильтра. При открытой системе распространялся сильный запах бензина. Я установил масляный фильтр обратно на место, счистил корку пены с остальных частей двигателя, чтобы скрыть следы исследований. Затем открыл крышку масляного бака, чтобы слить из системы остатки масла. И отметил для себя, что крышка бака была закрыта не как положено.
Пожалуй, это не все, что можно было сказать по этому поводу. Она как-то естественно вписывалась в этот кусочек Лапландии, и в то же время возникало ощущение, что сама Лапландия принадлежала ей. Во всяком случае, этим свойством обладает не всякая женщина.
Я подрулил и резко остановил самолет всего в шести футах от того, чтобы снести ей голову пропеллером.
Она не сдвинулась ни на дюйм.
Я спустился вниз.
– Простите, запоздал.
– С ним все в порядке?
– Пилот? С ним все обойдется.
Теперь я принялся водружать ее багаж на борт. Затем установил магнитометр – прибор со стремительными обводами бомбы, подвесив его на зажимах на привод лебедки в хвосте фюзеляжа.
– К полету почти готов, – бодро отрапортовал я. – Не хотите спрятаться внутрь от москитов?
– Что вы собираетесь делать?
– Хочу осмотреть разбившийся самолет.
Она нахмурилась, но сказала:
– Я иду с вами, а то совсем закоченела в этом нейлоне.
Я прокладывал путь через заросли.
Самолет модели "Autocar" был зарегистрирован в Англии, о чем говорили зеленые буквы на хвосте, на голубом фоне оттенка утиных яиц. В последние годы в Британии гидропланами никто не пользуется, потому что во время войны понастроили множество аэродромов. Джаду для себя пришлось заказать специальное дооборудование. Выглядела машина весьма печально. Понадобится уйма работы, чтобы снова заставить ее летать и плавать. Стойки поплавков заклинило в направляющих, сами они сильно помялись, пока машина переворачивалась, оборвались передние растяжки креплений, так что поплавки раскинулись в стороны как огромные ступни. Нос почти уткнулся в землю. Одна лопасть деревянного пропеллера отлетела, но не расщепилась, значит пилот выключил мотор в воздухе, перед тем, как врезаться в землю. Дверь кабины висела открытой на уровне моих плеч. На панели приборов запекся сгусток крови пилота. Привязные ремни, которые я не срезал, свисали вниз, как лозы дикого винограда. Я захлопнул дверь, чтобы непогода не завершила процесс разрушения.
Миссис Бикман нетерпеливо спросила:
– Что вы там так долго изучаете?
– Ничего никому не говорите, но я думаю, то, что я изучаю, называется аэроплан.
Признаки пожара как такового не особенно просматривались, не считая черного нагара в нескольких дюймах позади капота и густого, устоявшегося запаха сгоревшего масла, резины и просто гари. Машина была теперь холодна, как лед. Я повернул монеткой винты крепления, и капот, щелкнув, открылся. Внутри двигатель выглядел как кусок говядины, лежавшей прямо на солнце не меньше месяца. Он был покрыт грязной затвердевшей пеной углекислотного огнетушителя, пронизанной обожженными проводами, похожими на съежившиеся вены и сухожилия.
Среди хаоса в почти скапотировавшем самолете мне понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться. Я установил местоположение карбюратора и обследовал идущий назад и через переборку топливную магистраль – и нигде не обнаружил повреждений. Потом проследил масляные трассы. Сам бак был перевернут. Основная масса содержимого теперь образовала липкую дорожку на земле под самолетом. Я сбил ссохшуюся корку углекислой пены и извлек масляный фильтр наружу. В нем скопилось много шлака, большая часть на стенках сетки фильтра. При открытой системе распространялся сильный запах бензина. Я установил масляный фильтр обратно на место, счистил корку пены с остальных частей двигателя, чтобы скрыть следы исследований. Затем открыл крышку масляного бака, чтобы слить из системы остатки масла. И отметил для себя, что крышка бака была закрыта не как положено.