Лэнкфорд Дж. Р.. Украденный Христос

   Рано утром, когда Сэм еще не приехал, Мэгги стояла в гостиной, рассеянно глядя сквозь стеклянную стену. Ее организм вступил в нужную фазу. Если сегодняшние тесты дадут хороший результат, уже вечером Феликс назначит ей инъекцию, от которой яйцеклетки созреют окончательно. Мэгги до того разволновалась, что смогла заснуть только в четыре утра. За стеклянной стеной в лесу бродил Феликс, набросив белый халат поверх пижамы. Похоже, он тоже перенервничал, а может, не мог заснуть из-за вчерашнего звонка Аделины. Франческа проговорила с ней почти час, объясняя, как обстоят дела. Когда Феликс услышал, что Аделина звонила из дома кузины Летиции, то отказался отвечать и только попросил передать свое « люблю ». Мэгги возмутила его выходка. Разве это любовь? Решил поквитаться с Аделиной за то, что не осталась помочь?
   Никаких других событий, достойных размышления, с Мэгги не происходило. Несколько раз она замечала, как Франческа останавливает взгляд на Сэме, и подумала, что он наверняка мог это заметить и принять к сведению. Мэгги чувствовала себя собакой на сене: ответить на его ухаживания она не могла, а чужое женское внимание к нему причиняло ей боль.
   Она прошла на кухню, схватила тряпку и дважды пробежалась по всем полкам и столикам в гостиной. Ни пылинки, ни соринки.
   Когда старинные часы пробили шесть, откуда-то донеслось слабое дребезжание Феликсова будильника. Мэгги побежала к себе, переоделась в чистое, спустилась в смотровую и села на акушерский стол, ерзая от нетерпения и боли: усиди тут после стольких уколов!
   Зашел зевающий Феликс, все еще в пижаме под белым халатом.
   – Прошу вас, давайте сегодня закончим!
   – Доброе утро, Мэгги. Как самочувствие?
   Он прошаркал в лабораторию, принес ее карту, сунул в рот градусник и вскользь глянул на дисплей тонометра. После недели ежедневных обследований они совершенно привыкли друг к другу, да и Франческа с четвертого дня перестала составлять им компанию.
   Росси вынул термометр.
   – Температура нормальная.
   Она посмотрела на запястье.
   – И давление тоже, взгляните-ка!
   Феликс не отрывал глаз от карты.
   – Похоже на то, Мэгги. Похоже на то. Точно лучше, чем было. Молодец, постаралась.
   Кто бы сомневался. Она ела чеснок, пока не сводило живот, пила мятный чай литрами. Зато в ее тарелку не упало ни крупинки соли, и сковородка простаивала.
   Пока Феликс мыл руки, девушка осмотрела точки от уколов у себя на венах, в общей сложности четырнадцать. Сегодняшняя будет пятнадцатой. Доктор надел перчатки, взял у нее кровь и понес в лабораторию.
   – Господи, благослови! – прошептала она.– Только бы анализ не подкачал!
   – Уровень эстрадиола в пределах нормы,– сообщил Феликс, вернувшись.– Проверим размер фолликул.
   Это подразумевало УЗИ-исследование вагинальным датчиком. Подавляя стыдливый восторг, Мэгги положила ноги на подколенники и стала молиться на новый лад. Она всегда думала, что принадлежит небу, а сегодня в ней пробудилось что-то насквозь земное, как река, как скалы и деревья, как холмы Клиффс-Лэндинга. Ощущение порой становилось таким острым, что у нее перехватывало дыхание, затмевало разум. Она чувствовала, что дошла до высшей точки, когда невинные осмотры превратились в испытания. Сам Феликс как партнер ее не интересовал, но тело в новом состоянии вело себя предательски. Когда он вводил ей палец или УЗИ-датчик – особо тонкий, для девственниц,– ее внутренние мышцы сокращались. Малейшее прикосновение вызывало у нее трепет. От дыхания ветерка на лице бросало в дрожь. От солнечных бликов на реке хотелось плакать. Щебет ласточки-береговушки звучал у нее в ушах песней радости. Когда Сэм принимался насвистывать свой ирландский мотивчик, ей хотелось обнять его.
   Одна Божья милость удерживала ее от того, чтобы позволить ему осуществить желаемое.
   – Господи, не доведи…– шептала она во время осмотра. Феликс как будто не замечал ее состояния, только кивал и твердил «все в порядке», пока Мэгги переживала унизительнейшие минуты в своей жизни. «Разве Мария, будущая Богородица, вела себя подобным образом?» – сокрушалась она про себя.
   Наконец с проверкой было покончено, и Феликс похлопал девушку по колену – можно вставать.
   Мэгги запахнула полы халата и села. Росси так и светился – верный признак того, что дела идут лучше некуда.
   – Я готова, да?
   Он улыбнулся, как улыбаются мальчишки в Рождество и свежеиспеченные отцы. Две недели он дни напролет (а иногда и ночи) сидел в лаборатории, а когда уставал, не подавал вида.
   – Да, Мэгги. Ты готова. Фолликулы выросли до восемнадцати миллиметров. Сегодня вечером я вколю тебе хориого-надотропин, и через полтора дня мы сможем извлечь яйцеклетки. Все идет превосходно!
   Мэгги на радостях бросилась к нему. Феликс обнял ее в ответ.
   – Ладно,– сказал он, выпрямляясь.– Предстоит решить важный вопрос, помнишь? Мой друг анестезиолог готов дать тебе внутривенный наркоз или сделать эпидуральную блокаду. Хотя, честно говоря, я предпочел бы работать один.
   – Мне посторонние тоже ни к чему.
   – Выслушай меня, прежде чем решить окончательно. В целом твое давление снизилось, однако время от времени будет скакать. Это называется лабильная гипертония. Думаю, с ней мы тоже найдем способ справиться. А вот общий наркоз может оказаться небезопасен, как и эпидуральная анестезия.
   – Да, я слышала.
   – Главное для нас – не допустить контакта яйцеклеток с анестетиком. Исходя из этого, местный наркоз предпочтительнее, особенно если ввести его непосредственно перед вмешательством и не дополнять другими препаратами. Но тогда ты будешь все видеть и отчасти чувствовать. Не боишься?
   – Мне бы не хотелось, чтобы яйцеклетки пострадали. В конце концов, одна подготовка чего стоила.
   – Очень смелый шаг. Пока не забыл: не говори Сэму. Да и вообще, операцию лучше провести в его отсутствие. Он совершенно мне не доверяет.– Феликс посмотрел в сторону деревянного распятия, которое Мэгги повесила над акушерским столом.– Впервые в жизни мне попался человек, неспособный на меня положиться. Если он услышит, как ты вскрикнешь, то примчится и натворит таких дел… а антисанитария…
   Мэгги почти не слышала его последних слов.
   – А мне придется кричать?
   – Боюсь, что да,– произнес Феликс с участливым видом. Она выдохнула.
   – Может, стоит потренироваться не кричать…
   – Лучше поглубже дыши, как мы репетировали. Я постараюсь управиться быстро. Как только мы извлечем твои клетки, я устрою перенос ядер и, если сработает, уже через пять дней попробую их имплантировать. До тех пор я назначу тебе другие уколы, чтобы подготовить твой организм к беременности.
   Мэгги помрачнела. Если она не скажет сейчас, что творится у нее в душе, потом будет поздно. Он ее доктор, а значит, нельзя рисковать, дожидаясь, пока все не выплывет наружу. Мэгги проглотила ком и закрыла глаза.
   – Феликс… Со мной что-то происходит. В последние дни я сама не своя. Собиралась сказать вам, то есть тебе…
   – О чем? – спросил Росси, садясь рядом с ней на вращающийся стул.– Что случилось, Мэгги?
   Не открывая глаз, она прошептала:
   – В общем, я не чувствую себя достаточно целомудренной.
   Мэгги осмелилась посмотреть, только когда он хмыкнул и похлопал ее по руке.
   – Я заметил. Волноваться нечего, это нормальная реакция. Скажу больше: она очень обнадеживает.
   – Правда?
   – Обычно перед овуляцией в женском организме вырабатывается дополнительный тестостерон. Он помогает яйцеклеткам дозреть и вдохновляет хозяйку на привлечение полового партнера, чтобы их оплодотворить. Ты ощущаешь на себе его действие, вдобавок усиленное искусственно. Мне, конечно, следовало тебя предупредить. Впрочем, оно скоро кончится, особенно после успешной имплантации. Тогда пойдут в ход другие гормоны.
   – Те, что говорят: «Стоп, ты уже беременна»?
   – Именно. Кстати, в связи с предстоящим нам нужно обсудить один пункт…
   Мэгги отвернулась, догадываясь, к чему он клонит.
   – Когда я буду брать яйцеклетки, мне придется использовать зеркало.
   – Что ж, будь по-твоему. И как оно выглядит?
   Феликс взял белый пластиковый предмет, напоминающий утиный клюв – две ложковидные лопасти, раскрывающиеся при сжатии рукояток. Выглядел инструмент устрашающе.
   – Это, говоря условно, расширитель. Во время процедуры я должен иметь доступ к шейке матки. Возьмем самое узкое зеркало – оно так и называется: «зеркало девственниц». Обещаю сделать все возможное, чтобы не повредить плеву.
   Мэгги пожала плечами.
   – Какой смысл беречь ее? При родах она все равно разорвется. Уж лучше покончить с ней раз и навсегда.
   – Хорошо. Если хочешь, я ее надсеку.
   – Не надо меня резать! Боже упаси меня от всяких скальпелей. Просто возьми зеркало обычного размера. Так ведь можно?
   – Да, но мне еще придется расширять родовые пути, а при том, что ты никогда не жила половой жизнью, ощущение будет не из приятных.
   – И сколько придется терпеть? Минуту? Тебе будет куда легче там управляться, да и ребенку ничего не помешает, верно?
   – Не то слово, но…
   – Тогда решено. Только не режь. Просто… нажми посильней. Признаться, в жизни не думала, что потеряю девственность таким способом.
   Она обреченно вздохнула, глядя на расширитель. Простой инструмент, орудие гинеколога.
   Феликс вдруг подошел к ней и взял за руку. Вид у него был обескураженный.
   – Ты, должно быть, считаешь меня бессердечным. Я понимаю, тебе хотелось сделать этот шаг совсем при других обстоятельствах, как и любой женщине. Если бы мы клонировали кого-то другого, я назвал бы себя полным кретином. Первый раз должен быть естественным, это твое право.
   Мэгги снова посмотрела на зеркало и вспомнила, как хорошо ей было с Сэмом той ночью. Ее влекло к нему, и вовсе не из-за лишних гормонов. Она обернулась к распятию в изголовье стола и почувствовала, что хочет встать перед ним и помолиться.
   – Так вот, имей мы дело с другим донором, я просил бы тебя найти кого-то, кому ты полностью доверяешь,– продолжил Феликс.– Он мог бы прийти и побыть с тобой – разумеется, при соблюдении всех предосторожностей. Я сознаю, чем ты жертвуешь. Хочу, чтобы ты это знала.
   Мэгги опустила взгляд.
   – У меня никого нет, Феликс, так что забудем об этом.
   – Хорошо, как скажешь. – Он выпустил ее руку и поспешил добавить: – То есть плохо, конечно, что у тебя никого нет, но если ты согласна на…– Он снова накрыл ее ладонь своей, убеждая уже будто бы сам себя.– С медицинской и эмоциональной сторон решение далеко не идеальное, сомнений нет. В смысле, ты не Дева Мария, а нормальная современная женщина…
   Она изумленно смотрела, как Феликс залился краской и отошел от нее, перебирая в руках инструменты и датчики.
   Ей снова бросилась в глаза его пижама. Впечатление было такое, словно он то собирался с духом, то вдруг отступал.
   – Мэгги, ты вправе знать, как бы я поступил при других обстоятельствах. Вместо того чтобы вынуждать тебя пройти через это, я пожелал бы, нет – почел бы за честь быть у тебя первым, если, повторюсь, мы клонировали бы не Иисуса.– Он постучал по лбу, как будто вспоминая что-то. – Ой, прошу прощения. Это считалось бы блудом. Так что…
   Мэгги смотрела на него во все глаза. Феликс походил на старательного солдатика, докладывающего о боевой готовности. Солдатик был прелесть, однако Мэгги видела в нем мальчишку, наивного и неопытного. Он определенно не догадывался, что творилось всю эту неделю между ней и Сэмом. Она не смогла удержаться: прыснула и расхохоталась, да так, что повалилась на стол, служивший им смотровым креслом. Мэгги смеялась, не в силах остановиться, даже увидев обиду у Феликса на лице.
   – Ничего,– выдавила она.– Я не в убытке. Я просто счастлива, доктор Росси… то есть Феликс.
   Мэгги попыталась сесть, коря себя, что смеется над ним, но хохот было не остановить. Годами она пыталась сблизиться с кем-то – а тут на тебе, от предложений нет отбоя! Сэм и Феликс видели, какой жар ее терзает, и спешили «на помощь». Похоже, есть во всем этом что-то врожденное – странное, свойственное человеческим самцам рыцарство, вынуждающее их таким образом предлагать свои услуги. Отныне она не будет судить тех, кто ухлестывает за вдовами, еще не выплакавшими слез. Может статься, мужчины вовсе не кобели, какими кажутся. Наверное, их просто запрограммировали лезть к бедняжкам в постель – в качестве утешителей.
   Феликс тихо вышел за дверь, а Мэгги еще долго тряслась и хваталась за бока, после чего встала, проковыляла к себе, уткнулась в подушку и расплакалась.
   Когда вечером пришел Сэм, она не сказала ему о последней инъекции; не сказала, что через тридцать семь часов Феликс вытянет у нее яйцеклетки, что в результате она фактически лишится девственности. Вместо этого они заказали восхитительный ужин на четверых, который Сэм заставил Феликса оплатить наличными (чтобы никто не смог выследить их по кредитке), свозив его предварительно в банк и обратно.
   Мэгги собиралась пройтись по поводу аристократов, обедающих с прислугой, но потом решила, что шутка будет неудачной. Удивительно, как Сэм вообще позволил им заказать еду на дом. Сначала он выступил против, однако Франческа заныла, что больше не может без приличной еды. В конце концов с Сэмовой вялой подачи сошлись на «Фэбьюлос фуд». Всякий знал, что сам Господь, питайся он готовой кухней, выбрал бы эту марку. Что еще важнее, болтливость в отношении клиентов приравнивалась персоналом к тягчайшим грехам сродни убийству и прелюбодеянию. Прибывший шеф-повар выглядел, как положено шеф-повару, а официант, обслуживавший их, был при черной «бабочке». Буйабес Мэгги, не содержащий соли, таял во рту. Когда команда «Фэбьюлос фуд» удалилась, они вышли пить кофе на террасу. Рядом с уличными обогревателями даже январский мороз не щипал щеки. Все смотрели на реку и прислушивались к лесным голосам и шорохам. Сидя под газовым рожком, Мэгги заметила, как Франческа поблагодарила Сэма за ужин и обольстительно прижалась к нему, подливая кофе.

Глава 32
Воскресенье, утро. Клиффс-Лэндинг

   – Давно встала, Мэгги?
   Феликс восторженно слушал ее пение, доносившееся из кухни: «Святое дитя, пришлось тебе в яслях родиться. Младенец Иисус, не знали они, кем ты был ». Сегодня слова прозвучали для него новым знамением.
   Мэгги опустила салфетку, которой наводила глянец на стальную поверхность холодильника, и оперлась на сияющую дверь.
   – Я и не ложилась!
   – Ну и ну. Вымоталась, наверное?
   – Точно. Кошмарная ночка. Знаю, Сэм велел соблюдать осторожность, но, может, сходим в церковь? Мне бы это здорово помогло. Раз уж я не могу ни есть…
   – Ты серьезно? – переспросил он.
   – Ты же сам сказал – не есть после полуночи. Как в той поговорке: не естся – спи, не спится – ешь. А у меня – ни того ни другого. Хотя бы душу отведу.
   Феликс тоже спал неважно. Скоро все решится: либо у них на руках будет десяток преэмбрионов Христа, либо проект провалился. Мэгги со многим мирилась и во многом ему помогала, но сегодня ей придется особенно тяжко. Феликс взял ее за руку и вывел черным ходом на Лоуфорд-лейн, подернутую утренней мглой.
   По ней они добрались до главной улицы, проходящей мимо церкви,– все еще рука в руке, словно супруги. В некотором смысле Феликсу и Мэгги предстояло ими стать. Впереди показалась полукруглая лужайка перед пресвитерианской церковью, почти не изменившейся с 1863 года, когда была построена. Справа простирала ветви вековая ель, слева рос такой же древний дуб, могучий и кряжистый, как все дубы Гудзонской поймы. Мальчишкой Феликс частенько залезал на него, представляя, что спасается от всадника без головы.
   В ближайшие три часа по гравиевой дорожке сойдутся на первую службу прихожане. Феликс редко сюда заглядывал, хотя ему нравилась эта белая церковка, увенчанная островерхой шиферной крышей с четырьмя слуховыми оконцами и колокольней на сваях. Высокие, в готическом стиле двустворчатые двери притвора висели на старинных петлях (или кованных под старину). Сегодня их еще не открывали.
   – Здесь никого нет,– сказала Мэгги.
   – Похоже.
   Феликс свернул к боковой дверце. В школьные годы он этим путем навещал преподобного Келвина Прикетта, с которым стал дружен после одного инцидента. Когда ему было четырнадцать, местная девчонка попыталась его соблазнить; священник застал их в полураздетом виде. Однако вместо того чтобы выдать, он пригласил их к себе и потом каждое воскресное утро читал библейские притчи.
   Феликс и Мэгги вошли в узкий коридор с ковровой дорожкой, позвали наугад и услышали:
   – Я здесь!
   Старина Кел сидел у себя за столом. С тех пор как Феликс оставил его, он ничуть не изменился. Те же брюки цвета хаки, та же простая рубашка. Прожитые годы лишь добавили морщин да седины в волосах. Он встал, чтобы поприветствовать вошедших.
   – Давненько не виделись, Феликс. Тридцать лет с тех пор, как ты приходил ко мне по воскресеньям… Заходите же.
   – Спасибо, Кел. Мы хотели бы поговорить, если у вас найдется минута.
   – Может быть, вы помолитесь с нами,– добавила Мэгги.
   Священник кивнул, почти не выказав удивления.
   – Конечно. Пойдемте внутрь.
   Вслед за провожатым они миновали алтарь, оставив по левую руку орган, а по правую – три ряда сидений для хора. Посередине стоял простой деревянный стол с двумя свечами и серебряным распятием между ними. Из витражного окна лился тусклый утренний свет, так что зал со скамьями терялся в полумраке.
   Преподобный Келвин щелкнул выключателем, и тьма в церкви рассеялась; органные трубы торжественно засверкали.
   – У нас здесь много театралов, знаете ли,– пояснил он для Мэгги.– Уютно, вы не находите?
   Мэгги кивнула и села на стул с плетеной спинкой, что стоял у алтаря, а Кел взмахом руки пригласил сесть и Феликса. Они были друзьями на местный лад – соблюдали дистанцию, но не теряли теплоты отношений. Феликс колебался, хотя и уловил мольбу у Мэгги на лице. Ей требовалось благословение, как, впрочем, и ему.
   – Не стесняйся, Феликс, мне ты можешь довериться,– сказал Кел с проницательностью исповедника.– Все, что скажешь, останется между нами.
   – Все-все? – переспросила Мэгги.
   Феликс кивнул и сел на скамью.
   – Я совершил невозможное, Кел. Нечто такое, что ошарашит научный мир, позволит печататься в самых престижных изданиях, принесет призы и награды. Мне удается клонировать эмбрионы млекопитающих с пятидесятипроцентной результативностью. Я также выделил одну древнюю ДНК и успешно размножил ее.
   Повисла пауза.
   – Поздравляю, Феликс. Похоже, ты совершил настоящий прорыв. Думаешь, я удивился? Ничуть. Все мы здесь, в Лэндинге, знали, что ты далеко пойдешь.
   Опять воцарилось молчание.
   – Это человеческая ДНК, Кел. Сегодня я получу от Мэгги яйцеклетки, удалю из них ядра и замещу каждое клеткой, содержащей древнюю ДНК. Придется сделать несколько пересадок. Надеюсь, хоть одна клетка выживет в течение пяти дней и начнет дробиться. Потом я перенесу их в матку Мэгги, и еще через неделю-полторы мы сможем узнать, беременна ли она. Если все удастся, ей выпадет стать первой матерью человеческого клона.
   Феликс услышал долгий выдох.
   – Понятно. Примечательная новость.– Священник встал на ноги и неуверенно зашагал к алтарю.– Просто отличная. Удивлен ли я? Не без того.– Он остановился напротив Мэгги.– Так ты, стало быть, будешь матерью первого клона… кого-то из древних времен? Удивительно.
   Затем он повернулся к Феликсу.
   – Разве это не рискованное занятие?
   – Не без того. Но мы хорошо подготовились,– отозвался доктор.
   Кел продолжал мерить аналой шагами.
   – Невероятно. Однако мы должны обсудить и… этическую сторону дела.– Он вдруг остановился.– Так насколько древняя ДНК?
   – Очень древняя.
   – Случаем, не каменного века?
   – Нет, нет. Помоложе.
   Феликс чувствовал, что Келу можно довериться как никому другому, хотя бы затем, чтобы получить поддержку и благословение. Появление Сэма казалось ему ответом на их с Мэгги молитвы, так, может, и Кел был ниспослан им в помощь?
   – Вы верите в земной путь Иисуса Христа? – спросил он, вглядываясь в лицо священника.– Верите, что он жил в действительности, родился от девственницы, был распят и воскрес в третий день?
   – Вот оно что,– отозвался Кел, явно думая, что ухватил суть разговора. – Должны ли мы знать ответы на эти вопросы, чтобы ощущать Христа в своем сердце? Христос есть не только личность, он – парадигма.
   – Парадигма? – переспросила Мэгги.
   – Да, то есть идея. Идея любви в контексте общества. Идея сострадания, милосердия к беднякам и беспомощным. Идея того, что можно любить других как себя самого.
   – Он жил среди нас,– сказал Феликс.– Вы верите в это, не правда ли?
   – Да, верю. Жил и любил людей необычайно.
   Феликс свел вместе ладони. Чувствуя, что духу признаться у него не хватит, он глянул на Мэгги и прошептал ей:
   – Хочешь – скажи ты.
   Она подняла глаза на витражную голову ангела позади алтаря и произнесла:
   – Он возвращается.
   Кел улыбнулся.
   – Несомненно. В Библии говорится…
   – ДНК, которую я получил,– прервал его Феликс,– из ткани Туринской плащаницы, Его погребального савана. На ней остались клетки крови Христа – белые кровяные тельца из тех ран, что Он получил во время бичевания. Вот над чем я работал. Вот чьей матерью ей суждено стать.– Он показал на Мэгги.
   Кел нервно расхохотался.
   – Значит, пора собирать дары и седлать верблюдов?
   Видя, что никто не смеется, он осекся, озадаченно глядя на собеседников.
   – Это правда,– кивнула Мэгги.– Мы хотим вернуть Его в мир.
   Кел схватился за голову.
   – Неужели такое возможно? Не может быть!
   – Может.
   – Вы не имеете права. Это… это кощунство. Нельзя самовольно устроить Второе пришествие. Кто поручится, что плащаница – та самая? Уж не вы ли?
   – Она подлинная,– возразил Феликс.– Я знаю.
   – В нашем мире Господь может все, что пожелает,– произнесла Мэгги.– Что, если он решил вернуть Иисуса с нашей помощью?
   Кел поднялся.
   – А что же ваш Папа об этом думает? Разве плащаница – не собственность Ватикана?
   – Я поддерживаю связь с одним туринским пастором, отцом Бартоло, но он не в курсе событий.
   – Так я и думал, – отозвался священник. – Иначе у него бы нашлось что сказать, не сомневаюсь. Феликс, если ты меня разыгрываешь…
   – Я не шучу. И в мыслях не было.
   – Вы помолитесь за нас? – спросила Мэгги.– Пожалуйста, не откажите! – Она встала коленями на красный ковер и подняла сложенные ладони.– Прошу, благословите нас, Кел!
   Тот не сводил с них оторопелого взгляда и молчал.
   Феликс сел за орган и включил его. Инструмент ожил, втягивая трубами воздух. Феликс вытащил заглушку и взял аккорд из хоровой партитуры.
   – Вы знаете меня с детства. Вам бы я не солгал.
   – Следует ли понимать, что мне вас не переубедить?
   И задержаться вы тоже не можете, чтобы мы все обговорили? Вы намерены сделать это именно сегодня, и ни днем позже?
   Феликс сыграл вступление к «Аве Мария» и прошептал:
   – Да.
   Он согнулся над клавиатурой, легко прикасаясь к ней и вспоминая дни юности в роли служки. Когда он заиграл « Аве », его сердце наполнилось ликованием. «Славься, Мария!» Неудивительно, что на ум ему пришло именно это. Феликс наблюдал, как Кел подошел к Мэгги с неизъяснимой тревогой в глазах, видел, как он опустился с ней рядом и молитвенно сложил руки. Аве Мария. Славься, Мария.
   Вместе со священником они прошли на лужайку, и утренний туман объял их, как та благодать, что разлилась по церкви, пока Кел и Мэгги молились. Феликс знал, что старый друг до конца не поверил ему, но на всякий случай просил у Господа милости.
   Пожав ему руку, священник спросил:
   – В котором часу вы намерены начать?
   – В полдень. Если все пойдет хорошо, уже через полчаса у нас будет первый до-эмбрион.
   Кел положил ладонь на плечо Феликсу.
   – До тех пор я буду молиться за всех нас.
   Вернувшись в дом, Мэгги и Франческа взялись вычистить смотровую до блеска, в то время как Феликс стерилизовал инструменты и убирал лабораторию. Франческа предприняла последнюю попытку их отговорить. Попытка не удалась.
   Ближе к полудню Росси облачились в хирургические костюмы, Мэгги надела кипенно-белый халат. На всех троих были маски и шапочки, чтобы избежать инфекции. Феликс вымыл руки – сначала три минуты драил их специальной щеткой, потом столько же полоскал под струей, затем Франческа подала ему стерильный халат и натянула перчатки. В ногах родильной кровати установили поддон с инструментами. Мэгги легла, тревожно поглядывая на расширитель. Еще немного, и ее просьба будет исполнена.
   Феликс был спокоен и собран.
   – Мэгги, ты точно этого хочешь? Если нет, возьмем зеркало для девственниц…
   – Точно. Долой ее, и весь сказ.
   – Франческа, постоишь рядом?
   Мэгги рассмеялась.
   – Спасибо, Феликс, но, по-моему, довольно странно держаться в такую минуту за женщину. Без обид, хорошо?