Страница:
Выпущенный Китом пузырь лопнул с громким хлопком, словно где-то рядом прогремел пистолетный выстрел. Ага, подумала Шелли, пора искать укрытие, и чем дальше отсюда, тем лучше. Например в Новой Зеландии. Ее «суженый» быстро втянул розовым языком липкие остатки жвачки. Брови кузнеца взлетели от удивления так высоко, что почти слились с волосами спадавшими на лоб.
– Ладно, если она не против, то и я тоже, – развязно заявил Кит после слегка затянувшейся паузы.
Их тотчас объявили мужем и женой, и Шелли скорее почувствовала, чем увидела, как под вспышки бесчисленных блицев, в слепящем свете софитов телевизионной команды ей на палец скользнуло золотое кольцо. За этим последовало прикосновение пухлых губ Кита – она узнала их по вкусу жевательной резинки. Сердце снова неистово забилось в груди, разгоняя кровь по жилам с небывалой скоростью. К молодоженам тотчас устремилась толпа спонсоров и радиорепортеров – поздравить с законным браком. На Шелли обрушился ливень слащавых поздравлений вперемешку с на редкость неискренними поцелуями.
Телеведущий отпустил несколько плоских острот: мол, невеста попала в мужнины руки и к тому же даром, «а ведь за нее при желании можно было бы заломить хорошую цену, как вы думаете?» – после чего сунул микрофон в лицо Киту Кинкейду:
– Ну как, может, дадите пару добрых советов тем, кто еще не обзавелся парой?
Жениха долго уламывать не пришлось. Кит Кинкейд живо сообразил, что от него требуется.
– Эй, парни, главное – вовремя лизнуть ей одно место, и дело в шляпе!
Теперь уже брови телеведущего переместились как минимум на пару дюймов выше его шевелюры.
– Да-да, – добавил Кит, выразительно подмигнув, – немного зубной пасты купидона, и она ваша.
После этой реплики брови ведущего взмыли, казалось, уже в воздух.
Улыбка Шелли была такой натянутой, что ей самой стало страшно, как бы она, подобно жгуту, не перекрыла кровообращение.
Половые различия:
Преданность.
Женщинам нужна любовь, свадебные колокола и счастливое замужество. Мужчинам нужна «оттяжная ночка», желательно как минимум с семью бисексуальными проститутками.
Глава 3
Глава 4
– Ладно, если она не против, то и я тоже, – развязно заявил Кит после слегка затянувшейся паузы.
Их тотчас объявили мужем и женой, и Шелли скорее почувствовала, чем увидела, как под вспышки бесчисленных блицев, в слепящем свете софитов телевизионной команды ей на палец скользнуло золотое кольцо. За этим последовало прикосновение пухлых губ Кита – она узнала их по вкусу жевательной резинки. Сердце снова неистово забилось в груди, разгоняя кровь по жилам с небывалой скоростью. К молодоженам тотчас устремилась толпа спонсоров и радиорепортеров – поздравить с законным браком. На Шелли обрушился ливень слащавых поздравлений вперемешку с на редкость неискренними поцелуями.
Телеведущий отпустил несколько плоских острот: мол, невеста попала в мужнины руки и к тому же даром, «а ведь за нее при желании можно было бы заломить хорошую цену, как вы думаете?» – после чего сунул микрофон в лицо Киту Кинкейду:
– Ну как, может, дадите пару добрых советов тем, кто еще не обзавелся парой?
Жениха долго уламывать не пришлось. Кит Кинкейд живо сообразил, что от него требуется.
– Эй, парни, главное – вовремя лизнуть ей одно место, и дело в шляпе!
Теперь уже брови телеведущего переместились как минимум на пару дюймов выше его шевелюры.
– Да-да, – добавил Кит, выразительно подмигнув, – немного зубной пасты купидона, и она ваша.
После этой реплики брови ведущего взмыли, казалось, уже в воздух.
Улыбка Шелли была такой натянутой, что ей самой стало страшно, как бы она, подобно жгуту, не перекрыла кровообращение.
Половые различия:
Преданность.
Женщинам нужна любовь, свадебные колокола и счастливое замужество. Мужчинам нужна «оттяжная ночка», желательно как минимум с семью бисексуальными проститутками.
Глава 3
Воинский призыв
Брачные церемонии нужно проводить исключительно в Лурде, потому что если вам хочется, чтобы брак оказался счастливым, определенно требуется чудо. Так размышляла Шелли. Вокруг нее в зале отеля «Балморал» в Эдинбурге – массивном здании на Принцесс-стрит, чем-то напоминающем севший на мель «Титаник», – гудел праздник, устроенный в честь их с Китом бракосочетания. После встречи с представителями прессы молодоженов препроводили в небольшую комнату, чтобы они могли переодеться в предоставленные спонсорами наряды.
Шелли, у которой уже свело челюсти от необходимости улыбаться в объективы, тем не менее заставила себя изобразить очередную улыбку, когда ей подарили весьма откровенное мини-платье от Версаче из золотистого ламе. К тому моменту когда она, изображая бурную радость, рассыпалась в благодарностях за билет на тропический остров Реюньон, в придачу к которому полагался чемодан, набитый яркими летними платьями и эротическим нижним бельем, щеки ее сводило судорогой. За последние несколько часов она слегка протрезвела и теперь скорее напоминала манекен, какой обычно используют для проверки автомобилей на прочность. Кстати, подумалось ей, Кит Кинкейд и есть тот самый внедорожник, что несется навстречу, грозя раздавить в лепешку.
Шелли на минуту отвернулась от своего новоиспеченного мужа, чтобы разгладить складки белого шифона, которые струились вокруг ее ног, подобно сбежавшему молоку. Что ж, лить слезы поздно, грустно подумала она.
Кит отказался взять ключ от гостиничного номера, сославшись на то, что остановится у друзей. Сбросив с себя взятый напрокат смокинг, он отказался надеть костюм от Армани, протянутый ему представителем телекомпании, а вытащил из своего видавшего виды рюкзака ворох одежды – протертые до дыр джинсы, из порванного заднего кармана которых торчала пачка презервативов, не менее потертую бархатную рубашку с воротником из акульей кожи и пружинный нож. Нож?
– И ты отправишься в свадебное путешествие вот так?! – спросила его Шелли, не веря собственным глазам.
– Ну.
– А сейчас ты куда? На какую-нибудь оргию? Почему не хочешь остаться здесь, в отеле, со мной?
– Мы с тобой женаты всего пять минут, и ты уже норовишь распоряжаться, что мне надеть. Да еще спрашиваешь, куда я собрался! – Кит сорвал с головы цилиндр и подбросил его к потолку. Злосчастный головной убор зацепился за рожок люстры, где одиноко повис, слегка покачиваясь. – Любовь порой ослепляет. Не то что женитьба. Вот что моментально открывает нам глаза, – с горечью добавил он.
– Откуда… откуда тебе это известно? – Шелли снова обрела дар речи. – Ты ведь написал в анкете, что никогда не был женат.
– Что? – Кит почему-то не осмеливался смотреть ей в глаза. На его лице, подобно гонимому ветром облаку, промелькнуло странное выражение, будто ему вспомнилось что-то неприятное.
У Шелли появилось чувство, будто она невзначай только что потянула за предохранительную чеку гранаты и вот-вот громыхнет взрыв.
– Если ты так негативно относишься к браку, зачем было принимать участие в конкурсе? – выпалила она, совершенно сбитая с толку.
– Я американец, – нашелся с ответом Кит. – Импульсивное поведение для нас норма!
Он рассмеялся, но в смехе этом уже не чувствовалось прежнего задора. Лицо его сделалось задумчивым.
У Шелли возникло подозрение, что этому парню уже столько раз давали под зад коленкой, что он давно заслужил дополнительные очки. Ей с грустью вспомнились два других финалиста, которых она видела на свадебном приеме. Взять хотя бы того милого и рассудительного программиста из Ипсвича. Он хотя и изъяснялся в основном на чудовищном компьютерном жаргоне, зато был горячим сторонником вторичной переработки бумаги и пластика. А нотариус из Милтон-Кейнс? Такой, как он, вряд ли станет кричать на весь мир, что он большой любитель совершать дерзкие вылазки в любовный каньон.
– А ты почему? – Кит стянул с себя рубашку, обнажив мощную грудь, и с вызовом посмотрел на Шелли. – Я имею в виду, каким ветром тебя занесло на этот конкурс? – В его голосе прозвучала усталость, чего Шелли прежде не замечала.
– Я же объяснила. Заявку от моего имени отправили ученики. Вот я и влипла.
– Ученики? – переспросил Кит, буравя ее взглядом. – Ты говорила мне, что это были твои друзья. Первый раз слышу от тебя о каких-то учениках.
– Я веду у них уроки музыки. Преподаю игру на гитаре в одной из лондонских школ. Игру на рок-гитаре, если ты в состоянии в это поверить. – Но в твоей анкете сказано, что ты исполняешь классику.
– Я тут ни при чем. Ученички постарались. И я действительно исполняю классику, вернее исполняла, потому что теперь я не выступаю на сцене. – Шелли плотно сжала губы, словно только что накрасила их губной помадой.
– Погоди, то есть ты вообще больше не выступаешь? – Господи, подумала Шелли, не самый простой вопрос.
Интересно, в какой именно момент ей изменило самообладание? Наверное, вскоре после того, как ее мать стала жертвой обезумевших раковых клеток. Шелли тогда словно окаменела прямо во время исполнения прелюдии Баха к Четвертой сюите для лютни. Ей казалось, боль от воспоминаний о пережитом в ту минуту унижении с годами притупилась, но вот теперь ее снова обдало горячей волной стыда. И в которой раз она ощутила внутри себе тугой узел ужаса. Тишина, возникшая тогда под сводами «Вигмор-Холла», показалась ей еще более оглушительной, нежели трубный рев крови в ее жилах. После того момента Шелли, виртуоз, лауреат нескольких премий, чьи пальцы творили с гитарными струнами настоящие чудеса, зарыла в землю свой талант и начала жизнь странствующего преподавателя, обучая технике «тяжелого металла» прыщавых подростков из школьных ансамблей с весьма выразительными названиями вроде «Рвотные массы», «Содержимое желудка» или «Адская дефекация».
– Страх сцены, – тихо призналась она.
– То есть ты на самом деле всего лишь школьная учительница? – Ее супруг выпустил к небу облако табачного дыма.
– Если бы ты хотя бы на пару секунд послушал то, что я рассказывала, вместо того чтобы произносить монологи, ты бы понял это еще в машине.
– Я думал, ты артистка. Сама знаешь, как говорится: кто умеет, тот делает, кто не умеет, преподает, – произнес он довольно мрачно и снял брюки. – А кто не умеет преподавать, становится учителем музыки.
В другой раз Шелли, наверное, нашла бы что сказать, но только не сейчас, когда он стоял перед ней в обтягивающих трусах производства фирмы «Калвин Клайн». Представшее взору зрелище напрочь отбило у нее способность соображать, превратив в этакое безгласное растение. Единственная реакция, на которую можно было рассчитывать, – это фотосинтез.
– М-м-м…
Шелли заставила себя отвести глаза от потрясающего мужского тела, рассчитывая, что в результате вернется дар речи.
– Что ж, мистер Кинкейд, по крайней мере вам нет необходимости полностью раздеваться, чтобы доказать миру, что вы естественный блондин.
– Знаешь, детка, шуточки про дур блондинок мне по барабану, потому что, как и Долли Партон, я, во-первых, не дурак, а во-вторых, не блондинка, да и не блондин, если уж на то пошло.
С этими словами он схватил в кулак прядь волос и дернул. Кужасу Шелли, волосы, вернее парик, осталисьу него в руке. Кит отшвырнул парик и тряхнул пышной гривой черных кудрей.
Шелли вытаращилась на мужа, открыв от изумления рот. Кто он такой на самом деле, этот тип, непостижимый мужчина, за которого она – Боже святый! – только что вышла замуж? Шелли начала по-другому воспринимать огонь, что сверкал во взгляде Кита Кинкейда. Теперь в этом огне ей виделось безумие. Господи, как могла она связать себя брачными узами с человеком, которого видит впервые в жизни? Или у нее совершенно отшибло мозги? Как вообще она могла позволить то, что произошло в машине, причем с совершенным незнакомцем? Кто она такая – новоявленная Бланш Дюбуа?[1]
Шелли чувствовала, как у нее начинается нервный тик. Кит Кинкейд, с его черной гривой и глазами авантюриста, как ни в чем не бывало натянул на свой симпатичный зад поношенные джинсы, надел бархатную рубашку с воротником из акульей кожи и заткнул пружинный нож за голенище ковбойских сапог, после чего игриво похлопал Шелли по щеке толстой пачкой банкнот – первой частью причитающегося им обоим приза размером в двадцать пять тысяч фунтов.
– Увидимся во время медового месяца, детка. Кстати, желаю тебе приятно провести Валентинов день!
Это меньше всего походило на перемирие. У Шелли в голове вертелась всего одна мысль, нечто такое жалобное и слезливое в духе: «Хочу к маме!»
В следующее мгновение дверь за красивым задом ее мужа закрылась, и Шелли осталась стоять в полном одиночестве. Постепенно ей со всей очевидностью стало ясно: супружеская жизнь с Китом Кинкейдом будет сродни визиту к стоматологу, только без анестезии.
Половые различия:
Религия.
Многие пары разводятся по религиозным мотивам. Он считает себя Богом, она же придерживается насчет него совершенно иного мнения.
Шелли, у которой уже свело челюсти от необходимости улыбаться в объективы, тем не менее заставила себя изобразить очередную улыбку, когда ей подарили весьма откровенное мини-платье от Версаче из золотистого ламе. К тому моменту когда она, изображая бурную радость, рассыпалась в благодарностях за билет на тропический остров Реюньон, в придачу к которому полагался чемодан, набитый яркими летними платьями и эротическим нижним бельем, щеки ее сводило судорогой. За последние несколько часов она слегка протрезвела и теперь скорее напоминала манекен, какой обычно используют для проверки автомобилей на прочность. Кстати, подумалось ей, Кит Кинкейд и есть тот самый внедорожник, что несется навстречу, грозя раздавить в лепешку.
Шелли на минуту отвернулась от своего новоиспеченного мужа, чтобы разгладить складки белого шифона, которые струились вокруг ее ног, подобно сбежавшему молоку. Что ж, лить слезы поздно, грустно подумала она.
Кит отказался взять ключ от гостиничного номера, сославшись на то, что остановится у друзей. Сбросив с себя взятый напрокат смокинг, он отказался надеть костюм от Армани, протянутый ему представителем телекомпании, а вытащил из своего видавшего виды рюкзака ворох одежды – протертые до дыр джинсы, из порванного заднего кармана которых торчала пачка презервативов, не менее потертую бархатную рубашку с воротником из акульей кожи и пружинный нож. Нож?
– И ты отправишься в свадебное путешествие вот так?! – спросила его Шелли, не веря собственным глазам.
– Ну.
– А сейчас ты куда? На какую-нибудь оргию? Почему не хочешь остаться здесь, в отеле, со мной?
– Мы с тобой женаты всего пять минут, и ты уже норовишь распоряжаться, что мне надеть. Да еще спрашиваешь, куда я собрался! – Кит сорвал с головы цилиндр и подбросил его к потолку. Злосчастный головной убор зацепился за рожок люстры, где одиноко повис, слегка покачиваясь. – Любовь порой ослепляет. Не то что женитьба. Вот что моментально открывает нам глаза, – с горечью добавил он.
– Откуда… откуда тебе это известно? – Шелли снова обрела дар речи. – Ты ведь написал в анкете, что никогда не был женат.
– Что? – Кит почему-то не осмеливался смотреть ей в глаза. На его лице, подобно гонимому ветром облаку, промелькнуло странное выражение, будто ему вспомнилось что-то неприятное.
У Шелли появилось чувство, будто она невзначай только что потянула за предохранительную чеку гранаты и вот-вот громыхнет взрыв.
– Если ты так негативно относишься к браку, зачем было принимать участие в конкурсе? – выпалила она, совершенно сбитая с толку.
– Я американец, – нашелся с ответом Кит. – Импульсивное поведение для нас норма!
Он рассмеялся, но в смехе этом уже не чувствовалось прежнего задора. Лицо его сделалось задумчивым.
У Шелли возникло подозрение, что этому парню уже столько раз давали под зад коленкой, что он давно заслужил дополнительные очки. Ей с грустью вспомнились два других финалиста, которых она видела на свадебном приеме. Взять хотя бы того милого и рассудительного программиста из Ипсвича. Он хотя и изъяснялся в основном на чудовищном компьютерном жаргоне, зато был горячим сторонником вторичной переработки бумаги и пластика. А нотариус из Милтон-Кейнс? Такой, как он, вряд ли станет кричать на весь мир, что он большой любитель совершать дерзкие вылазки в любовный каньон.
– А ты почему? – Кит стянул с себя рубашку, обнажив мощную грудь, и с вызовом посмотрел на Шелли. – Я имею в виду, каким ветром тебя занесло на этот конкурс? – В его голосе прозвучала усталость, чего Шелли прежде не замечала.
– Я же объяснила. Заявку от моего имени отправили ученики. Вот я и влипла.
– Ученики? – переспросил Кит, буравя ее взглядом. – Ты говорила мне, что это были твои друзья. Первый раз слышу от тебя о каких-то учениках.
– Я веду у них уроки музыки. Преподаю игру на гитаре в одной из лондонских школ. Игру на рок-гитаре, если ты в состоянии в это поверить. – Но в твоей анкете сказано, что ты исполняешь классику.
– Я тут ни при чем. Ученички постарались. И я действительно исполняю классику, вернее исполняла, потому что теперь я не выступаю на сцене. – Шелли плотно сжала губы, словно только что накрасила их губной помадой.
– Погоди, то есть ты вообще больше не выступаешь? – Господи, подумала Шелли, не самый простой вопрос.
Интересно, в какой именно момент ей изменило самообладание? Наверное, вскоре после того, как ее мать стала жертвой обезумевших раковых клеток. Шелли тогда словно окаменела прямо во время исполнения прелюдии Баха к Четвертой сюите для лютни. Ей казалось, боль от воспоминаний о пережитом в ту минуту унижении с годами притупилась, но вот теперь ее снова обдало горячей волной стыда. И в которой раз она ощутила внутри себе тугой узел ужаса. Тишина, возникшая тогда под сводами «Вигмор-Холла», показалась ей еще более оглушительной, нежели трубный рев крови в ее жилах. После того момента Шелли, виртуоз, лауреат нескольких премий, чьи пальцы творили с гитарными струнами настоящие чудеса, зарыла в землю свой талант и начала жизнь странствующего преподавателя, обучая технике «тяжелого металла» прыщавых подростков из школьных ансамблей с весьма выразительными названиями вроде «Рвотные массы», «Содержимое желудка» или «Адская дефекация».
– Страх сцены, – тихо призналась она.
– То есть ты на самом деле всего лишь школьная учительница? – Ее супруг выпустил к небу облако табачного дыма.
– Если бы ты хотя бы на пару секунд послушал то, что я рассказывала, вместо того чтобы произносить монологи, ты бы понял это еще в машине.
– Я думал, ты артистка. Сама знаешь, как говорится: кто умеет, тот делает, кто не умеет, преподает, – произнес он довольно мрачно и снял брюки. – А кто не умеет преподавать, становится учителем музыки.
В другой раз Шелли, наверное, нашла бы что сказать, но только не сейчас, когда он стоял перед ней в обтягивающих трусах производства фирмы «Калвин Клайн». Представшее взору зрелище напрочь отбило у нее способность соображать, превратив в этакое безгласное растение. Единственная реакция, на которую можно было рассчитывать, – это фотосинтез.
– М-м-м…
Шелли заставила себя отвести глаза от потрясающего мужского тела, рассчитывая, что в результате вернется дар речи.
– Что ж, мистер Кинкейд, по крайней мере вам нет необходимости полностью раздеваться, чтобы доказать миру, что вы естественный блондин.
– Знаешь, детка, шуточки про дур блондинок мне по барабану, потому что, как и Долли Партон, я, во-первых, не дурак, а во-вторых, не блондинка, да и не блондин, если уж на то пошло.
С этими словами он схватил в кулак прядь волос и дернул. Кужасу Шелли, волосы, вернее парик, осталисьу него в руке. Кит отшвырнул парик и тряхнул пышной гривой черных кудрей.
Шелли вытаращилась на мужа, открыв от изумления рот. Кто он такой на самом деле, этот тип, непостижимый мужчина, за которого она – Боже святый! – только что вышла замуж? Шелли начала по-другому воспринимать огонь, что сверкал во взгляде Кита Кинкейда. Теперь в этом огне ей виделось безумие. Господи, как могла она связать себя брачными узами с человеком, которого видит впервые в жизни? Или у нее совершенно отшибло мозги? Как вообще она могла позволить то, что произошло в машине, причем с совершенным незнакомцем? Кто она такая – новоявленная Бланш Дюбуа?[1]
Шелли чувствовала, как у нее начинается нервный тик. Кит Кинкейд, с его черной гривой и глазами авантюриста, как ни в чем не бывало натянул на свой симпатичный зад поношенные джинсы, надел бархатную рубашку с воротником из акульей кожи и заткнул пружинный нож за голенище ковбойских сапог, после чего игриво похлопал Шелли по щеке толстой пачкой банкнот – первой частью причитающегося им обоим приза размером в двадцать пять тысяч фунтов.
– Увидимся во время медового месяца, детка. Кстати, желаю тебе приятно провести Валентинов день!
Это меньше всего походило на перемирие. У Шелли в голове вертелась всего одна мысль, нечто такое жалобное и слезливое в духе: «Хочу к маме!»
В следующее мгновение дверь за красивым задом ее мужа закрылась, и Шелли осталась стоять в полном одиночестве. Постепенно ей со всей очевидностью стало ясно: супружеская жизнь с Китом Кинкейдом будет сродни визиту к стоматологу, только без анестезии.
Половые различия:
Религия.
Многие пары разводятся по религиозным мотивам. Он считает себя Богом, она же придерживается насчет него совершенно иного мнения.
Глава 4
Превентивный удар
В среду, 15 февраля, в первый день медового месяца, радости у Шелли было, что называется, полные трусы, прикрытые новенькой юбкой от Версаче. Странное поведение Кита возле стойки портье она решила объяснить нервным перенапряжением или опьянением. Ей подфартило отхватить в мужья потрясного – чертовски сексапильного, хотя и немного чокнутого – американца, с которым они вскоре познакомятся ближе в окружении простыней, подушек и пуховых одеял. Как не дать согласия на переезд на седьмое небо? Мчась на лимузине в направлении эдинбургского аэропорта, Шелли парила в небесах даже выше седьмого неба – оно осталось где-то далеко внизу.
Сладострастная истина заключалась в том, что Кит Кинкейд подарил Шелли Грин ее первый в жизни оргазм. Это было сродни чуду. Сродни библейскому откровению. Наверное, даже Нил Армстронг, первым ступивший на поверхность Луны («Я вижу! Я вижу!»), был потрясен куда меньше, чем она. Маленький шажок для мужчины… и гигантский шаг для женщины! То, что произошло между ними в лимузине, было столь эротично, что Шелли на мгновение показалось, будто она участвует в шведском кинофильме, только без мебели «ИКЕА» и лыжного трикотажного костюма.
Нет, она прекрасно понимала, что вела себя как распутница. Потому что порядочные девушки так не поступают, А ведь она всю свою жизнь оставалась именно Хорошей, Порядочной Девушкой. И к чему это привело? Даже ее собственный кот, и тот изменил ей, предпочтя инструкторшу по лечебной физкультуре, жившую этажом ниже. Что же до сексуальной жизни, то тут уж – кто бы мог подумать!.. – она переплюнула даже богобоязненных пуритан-менонитов. Подарите ей белый чепец, посадите в крытый фургон, и она безропотно начнет перебирать зерно или взбивать масло.
Нет, видимо, пора стать плохой. Именно так. Безжалостной. Импульсивной. Дикой. Вести себя, как какой-нибудь Калигула. Да что там римские императоры по сравнению с ней! Принести сюда тучных тельцов! А не эти самые штуки, что у вас выше носков. Не вибратором единым жива женщина!
Шелли была так взбудоражена, что отщелкала целую фотопленку, прежде чем зарегистрировала билет, – целую катушку снимков с видами на крылатые машины эдинбургского аэропорта. Ей хотелось запечатлеть для истории буквально каждую мелочь. Но где же, недоумевала она, пытаясь привести в божеский вид непокорные волосы – те никак не желали слушаться, несмотря на то что в ванной отеля вроде бы удалось одержать над ними победу при помощи геля, – где же, черт побери, ее красавчик жених? Куда он запропастился?
Шелли обвела взглядом толпу в зале вылетов, однако разглядела лишь бесконечную очередь, змеившуюся к стойке регистрации. Она заняла место за каким-то бородачом, который копался в карманах в поисках то ли паспорта, то ли – кто его знает? – конверта со спорами сибирской язвы.
– Уехал?! Что вы хотите сказать этим «уехал»?
– Прошлой ночью. Улетел в Лондон. Там сел на первый же самолет, летевший на Маврикий, а потом снова пересел – и теперь уже на Реюньоне. Коварный американский ублюдок.
Эту информацию выдала Габи Конран, невысокого роста особа с грубыми чертами лица – было в ней что-то от дикого лесного существа. Говорила она с хорошо поставленным акцентом уроженки Ист-Энда и носила модные, нарочито уродливые массивные очки, бывшие популярными в шестидесятые годы среди ученых-интеллектуалов. И хотя на вчерашнем приеме ее даже коротко не представили Шелли, по обилию багажа было ясно, что Габи – режиссер телевизионного реалити-шоу «Одинокие сердца». В свое время легендарный Скотт отправился к Северному полюсу с куда меньшим количеством груза.
Хотя Северное полушарие дрожало под тонким покрывалом сырого и серого февральского тумана, для исполнительных редакторов британских телевизионных станций, программы которых снимаются за три месяца до выхода в эфир, в воздухе запахло весной. А когда в воздухе чувствуется дыхание весны, мысли любой женщины обращаются к любви, особенно если эта женщина по профессии исполнительный редактор телевидения. В это утро – неведомо для Шелли – в аэропорту Хитроу ждали своего рейса шесть разных пар, чтобы отправиться в романтическое путешествие в компании с присосавшейся к ним наподобие рыб-прилипал бригадой телевизионщиков. «Не первые, но единственные», «Свидание вслепую», «Рынок знакомств», «Гормональная преисподняя» – в каждом телеконкурсе главная цель участников состояла в том, чтобы обеспечить себе партнера по спариванию, а цель телезрителей – оценить по достоинству этих партнеров.
– Почему же он уехал один, без меня? – Похоже, брачный союз с Китом Кинкейдом окажется делом более сложным, чем с обычным представителем рода человеческого. – Может, мне стоит сэкономить на визитах к психиатру и развестись прямо сейчас?
Габи поправила пальцем съехавшие на кончик носа очки в черной оправе и побледнела.
– Послушай, все мужики – дерьмо. Ума не приложу, как они при ходьбе ухитряются не касаться земли костяшками пальцев. Правда, Кинкейд – исключение. Ничего не скажешь, на редкость красивый экземпляр, такого еще поискать! Большинство девушек вполне устроил бы любой тип, еще не растерявший всех волос и не имеющий на теле следов от пирсинга. А этот парень – настоящая трахательная динамо-машина. Так что хватит ныть! Да, кстати, не забудь – а как же квартира? А машина? А прочие призы? А реклама? Мы что, напрасно вбухали в передачу кучу денег? Чего стоят только специальные термосы для горячих напитков с логотипом «Он и Она»? Послушай, миссис Кей! Пусть мужики и не самые романтические живые существа на нашей планете, согласись, что они великие приверженцы технического прогресса и всяких новшеств, верно? Вас подобрали при помощи компьютера. Кинкейду непременно захочется попробовать себя в роли мужа. Исключительно из любви к науке давай не будем сдаваться раньше времени, согласна?
Ради науки и обтянутых джинсами «Калвин Клайн» мускулистых булочек Шелли томилась весь полет от Эдинбурга до Лондона. Воспоминания о том, как Кит прижался ртом к ее рту, когда упали на пол длиннющего, с зеркальным потолком, лимузина, не давали ей покоя. Из динамиков стереосистемы звучала «Лестница в небо». Нет, на небеса она не пешком поднялась по лестнице, а взлетела на скоростном лифте.
Вот почему, добравшись до Хитроу, Шелли не стала даже на полчаса возвращаться в свою квартирку в Хаммер-смите и лишь заскочила в дамский туалет. Здесь она смыла косметику и распушила намазанные гелем волосы, а заодно поменяла вопиюще откровенный «выходной» наряд на более скромный и демократичный – купленные в магазине беспошлинной торговли джинсы, футболку и кроссовки. После чего устремилась к стойке регистрации билетов для пассажиров, отлетающих в теплые края рейсом авиалинии «Эйр Маврикий».
Хотя Шелли все время жутко спешила, непонятно, чего она опасалась больше – не успеть на самолет или все-таки успеть. А надо сказать, что Шелли Грин не была образцовым путешественником. Нет, авиастатистику она знала отлично: полеты на самолете – самый безопасный вид передвижения, что куда больше шансов получить удар молнией по пути домой после покупки счастливого лотерейного билета, чем погибнуть в авиакатастрофе… Увы, ничего не помогало. Как только она оказалась на борту самолета, ее проводили прямо в эконом-класс (никакой прессы на сей раз не было), на место в последнем ряду, аккурат напротив туалетов. Что ж, если ее пощадит бомба, то наверняка доконают бациллы. Шелли не слишком радовала мысль, что ей придется делить столь интимное заведение с представителями как минимум двух десятков национальностей с их различным, а порой и весьма специфическим пониманием вопросов личной гигиены.
Как не вдохновляли ее и ягодицы мужчины, который в данный момент опускал – вернее сказать, втискивал – свою тушу в соседнее кресло. Толстяк вполне сошел бы за двойника Элвиса Пресли, разжиревшего в последние годы жизни. Телеса соседа на мгновение зависли над подлокотниками, а потом растеклись лавой биомассы по креслу. «Что еще, помимо теплого комплекта дряблой целлюлитной плоти, прижимающейся к твоему бедру, способно по-настоящему расслабить и морально приготовить к дальнему перелету?» – подумала Шелли и украдкой взглянула на соседа. Толстяк почему-то напомнил ей иллюстрацию к пресловутым книжкам советов по половой жизни, столь популярным полвека назад. Это был бородатый, стремительно лысеющий мужчина с внешностью типичного школьного учителя. Шелли легко представила себе, как он сам варит дома пиво и на гессенских коврах вытворяет немыслимые штуки с женщинами, отличающимися обильной растительностью на теле.
– Ну, каково чувствовать себя замужней женщиной? – бородатый Гаргантюа панибратски хлопнул Шелли по бедру. – Лично у меня такое правило: если вы хотите на чем-то лететь или плыть или с чем-то потрахаться, то лучше не покупать вещь, а взять напрокат. Вот такая у меня философия, – сообщил он. Шелли подумала, что ее сосед финалист конкурса на лучший сексистский слоган для футболки. (Надпись на его груди гласила: «Я худой, но меня втиснули в телеса этого огромного, жирного, уродливого ублюдка».)
Чуть позже Гаргантюа представился – его звали Тони Такер, он австралиец и оператор из бригады телевизионщиков.
– М-м-м… очень приятно, – пробормотала Шелли, но оказалось, что она явно поспешила открыть рот, поскольку ее сосед принялся снимать носок. По салону разнесся ядреный дух – как в холодильнике, в котором от сырости завелась плесень, когда, уезжая на отдых, вы случайно его отключили. Было бы вполне справедливо сказать, что Тони Такер – человек с альтернативным запахом тела. Бубонной чуме пришлось бы принять добрую дозу антибиотиков, прежде чем ей удалось бы внедриться в его организм. Слава Богу, в этот момент бортпроводница принялась вещать о том, где хранятся кислородные маски.
Шелли попыталась сосредоточить внимание на инструктаже по мерам безопасности, однако попытка оказалась тщетной, поскольку оператор, немилосердно кряхтя и охая, принялся стаскивать второй носок, не менее зловонный. Шелли была уже почти готова поверить в советы по поведению в аварийных ситуациях, но тут бортпроводница продемонстрировала свисток, в который якобы придется свистеть пассажирам, чтобы привлечь внимание окружающих в том случае, если самолет приводнится вверх брюхом на глади Индийского океана. Но может, гибель в пучине океана в такой момент жизни, когда она, после трех лет безбрачия, собралась в свадебное путешествие – правда, без мужа, зато в сопровождении телевизионной бригады, которой предстоит запечатлеть для потомства ее публичное унижение, – еще не самый худший вариант?
Предполагалось, что медовый месяц станет временем оргиастических обжиманий, бесконечного траханья, накачивания шампанским, радостей орального секса… и все это уже в самолете. Шелли надеялась, что как только в салоне загорится надпись «Отстегните трусы», она вступит в клуб Любителей Секса в Заоблачных Высях. И вот на тебе, она сидит рядом с толстяком с нездоровой кожей и сальными жиденькими волосенками, чья рука только что якобы случайно коснулась ее соска, когда он якобы поправлял подушку.
Шелли была занята поисками аварийного парашюта и пресловутого свистка, когда Тони Такер толкнул ее локтем.
– Вон и наша Заноза. – Он указал на показавшуюся из салона бизнес-класса Габи. – Я так называю эту сучку потому, что уж если она вопьется в кого, то от нее ни за что не отделаться, вечно маячит за спиной. Режиссер из нее, как из говна пуля. Нашла бы себе мужика и оттягивалась с ним, сколько влезет. Так нет же, подалась на телевидение!
– Тебя еще не достал наш оператор? Не принимай всерьез его далекие от политкорректности шуточки. Он просто примеряет на себя роль неандертальца, прячет свой шовинизм за прилипчивой фразой «постиронизм».
– Ты обо мне? – недовольным тоном осведомился Тони Такер.
– Я просила, чтобы мне дали обычного оператора, а не…
– Продюсер потребовал для этих съемок настоящие мужские мозги, – хвастливо заявил толстяк.
– Именно, – язвительно парировала Габи. – Мужские мозги, но без торчащего в них пениса. Его прозвище Тягач.
– Почему? – поинтересовалась Шелли.
– Потому что он держит курс прямо на аварию.
– Чертовски правильно сказано. Именно на вас я и работаю.
Взгляд Габи упал на таможенную декларацию, которую Шелли заполняла, положив на откидной столик: в графе «семейное положение» она дрожащей рукой вывела – «жуткое».
Габи раздраженно вздохнула.
– Все-таки не создана я для телевидения. Не умею пить много спиртного, – устало пожаловалась она. – Послушайте, миссис Кей, Кинкейда по-прежнему невозможно понять. Вам с ним предстоит пробудить у пресыщенных телезрителей веру в романтическую любовь. Вы должны выглядеть этакими голубками, даже если для этого мне придется напичкать вас наркотиками, избить или подкупить. – Режиссерша похлопала Шелли по руке. – Каждый третий брак заканчивается разводом. И все же союзы по договоренности вот уже несколько веков имеют небывалый успех. А я всегда буду рядом, чтобы запечатлеть вас с мужем для всей страны и получить повышение по службе. Не возражаете? – улыбнулась Габи.
Вскоре стали крутить фильмы и кормить пассажиров. Самочувствие Шелли немного улучшилось. Возможно, Габи права. Есть все-таки нечто жизнеутверждающее в безудержной, дикой энергии бурного любовного приключения. А Кит сделал ей предложение не раздумывая – на редкость приятный рыцарский жест, совершенно нетипичный для мира, в котором нет места романтике. Просто ее дух немного подорван отвратительным полетом…
Кстати, выделить самый отвратительный момент полета было практически невозможно. Может, болтанка в небе над Саудовской Аравией, кониа пассажиров кидало из стороны в сторону, как кубики в стаканчике для игры в кости, и Шелли хватала ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба? Или когда ее обожаемый сосед Тягач сначала почистил вилкой ногти, а затем принялся ею же ковыряться в еде? Или когда он разорвал зубами пакетик с кетчупом и забрызгал купленную в аэропорту белую футболку Шелли? А может, его разговоры? Тягач называл свой пенис не иначе как Коджаком[2], крайнюю плоть – «водолазкой Коджака», а женские гениталии – «мохнатым пирожком».
Сладострастная истина заключалась в том, что Кит Кинкейд подарил Шелли Грин ее первый в жизни оргазм. Это было сродни чуду. Сродни библейскому откровению. Наверное, даже Нил Армстронг, первым ступивший на поверхность Луны («Я вижу! Я вижу!»), был потрясен куда меньше, чем она. Маленький шажок для мужчины… и гигантский шаг для женщины! То, что произошло между ними в лимузине, было столь эротично, что Шелли на мгновение показалось, будто она участвует в шведском кинофильме, только без мебели «ИКЕА» и лыжного трикотажного костюма.
Нет, она прекрасно понимала, что вела себя как распутница. Потому что порядочные девушки так не поступают, А ведь она всю свою жизнь оставалась именно Хорошей, Порядочной Девушкой. И к чему это привело? Даже ее собственный кот, и тот изменил ей, предпочтя инструкторшу по лечебной физкультуре, жившую этажом ниже. Что же до сексуальной жизни, то тут уж – кто бы мог подумать!.. – она переплюнула даже богобоязненных пуритан-менонитов. Подарите ей белый чепец, посадите в крытый фургон, и она безропотно начнет перебирать зерно или взбивать масло.
Нет, видимо, пора стать плохой. Именно так. Безжалостной. Импульсивной. Дикой. Вести себя, как какой-нибудь Калигула. Да что там римские императоры по сравнению с ней! Принести сюда тучных тельцов! А не эти самые штуки, что у вас выше носков. Не вибратором единым жива женщина!
Шелли была так взбудоражена, что отщелкала целую фотопленку, прежде чем зарегистрировала билет, – целую катушку снимков с видами на крылатые машины эдинбургского аэропорта. Ей хотелось запечатлеть для истории буквально каждую мелочь. Но где же, недоумевала она, пытаясь привести в божеский вид непокорные волосы – те никак не желали слушаться, несмотря на то что в ванной отеля вроде бы удалось одержать над ними победу при помощи геля, – где же, черт побери, ее красавчик жених? Куда он запропастился?
Шелли обвела взглядом толпу в зале вылетов, однако разглядела лишь бесконечную очередь, змеившуюся к стойке регистрации. Она заняла место за каким-то бородачом, который копался в карманах в поисках то ли паспорта, то ли – кто его знает? – конверта со спорами сибирской язвы.
– Уехал?! Что вы хотите сказать этим «уехал»?
– Прошлой ночью. Улетел в Лондон. Там сел на первый же самолет, летевший на Маврикий, а потом снова пересел – и теперь уже на Реюньоне. Коварный американский ублюдок.
Эту информацию выдала Габи Конран, невысокого роста особа с грубыми чертами лица – было в ней что-то от дикого лесного существа. Говорила она с хорошо поставленным акцентом уроженки Ист-Энда и носила модные, нарочито уродливые массивные очки, бывшие популярными в шестидесятые годы среди ученых-интеллектуалов. И хотя на вчерашнем приеме ее даже коротко не представили Шелли, по обилию багажа было ясно, что Габи – режиссер телевизионного реалити-шоу «Одинокие сердца». В свое время легендарный Скотт отправился к Северному полюсу с куда меньшим количеством груза.
Хотя Северное полушарие дрожало под тонким покрывалом сырого и серого февральского тумана, для исполнительных редакторов британских телевизионных станций, программы которых снимаются за три месяца до выхода в эфир, в воздухе запахло весной. А когда в воздухе чувствуется дыхание весны, мысли любой женщины обращаются к любви, особенно если эта женщина по профессии исполнительный редактор телевидения. В это утро – неведомо для Шелли – в аэропорту Хитроу ждали своего рейса шесть разных пар, чтобы отправиться в романтическое путешествие в компании с присосавшейся к ним наподобие рыб-прилипал бригадой телевизионщиков. «Не первые, но единственные», «Свидание вслепую», «Рынок знакомств», «Гормональная преисподняя» – в каждом телеконкурсе главная цель участников состояла в том, чтобы обеспечить себе партнера по спариванию, а цель телезрителей – оценить по достоинству этих партнеров.
– Почему же он уехал один, без меня? – Похоже, брачный союз с Китом Кинкейдом окажется делом более сложным, чем с обычным представителем рода человеческого. – Может, мне стоит сэкономить на визитах к психиатру и развестись прямо сейчас?
Габи поправила пальцем съехавшие на кончик носа очки в черной оправе и побледнела.
– Послушай, все мужики – дерьмо. Ума не приложу, как они при ходьбе ухитряются не касаться земли костяшками пальцев. Правда, Кинкейд – исключение. Ничего не скажешь, на редкость красивый экземпляр, такого еще поискать! Большинство девушек вполне устроил бы любой тип, еще не растерявший всех волос и не имеющий на теле следов от пирсинга. А этот парень – настоящая трахательная динамо-машина. Так что хватит ныть! Да, кстати, не забудь – а как же квартира? А машина? А прочие призы? А реклама? Мы что, напрасно вбухали в передачу кучу денег? Чего стоят только специальные термосы для горячих напитков с логотипом «Он и Она»? Послушай, миссис Кей! Пусть мужики и не самые романтические живые существа на нашей планете, согласись, что они великие приверженцы технического прогресса и всяких новшеств, верно? Вас подобрали при помощи компьютера. Кинкейду непременно захочется попробовать себя в роли мужа. Исключительно из любви к науке давай не будем сдаваться раньше времени, согласна?
Ради науки и обтянутых джинсами «Калвин Клайн» мускулистых булочек Шелли томилась весь полет от Эдинбурга до Лондона. Воспоминания о том, как Кит прижался ртом к ее рту, когда упали на пол длиннющего, с зеркальным потолком, лимузина, не давали ей покоя. Из динамиков стереосистемы звучала «Лестница в небо». Нет, на небеса она не пешком поднялась по лестнице, а взлетела на скоростном лифте.
Вот почему, добравшись до Хитроу, Шелли не стала даже на полчаса возвращаться в свою квартирку в Хаммер-смите и лишь заскочила в дамский туалет. Здесь она смыла косметику и распушила намазанные гелем волосы, а заодно поменяла вопиюще откровенный «выходной» наряд на более скромный и демократичный – купленные в магазине беспошлинной торговли джинсы, футболку и кроссовки. После чего устремилась к стойке регистрации билетов для пассажиров, отлетающих в теплые края рейсом авиалинии «Эйр Маврикий».
Хотя Шелли все время жутко спешила, непонятно, чего она опасалась больше – не успеть на самолет или все-таки успеть. А надо сказать, что Шелли Грин не была образцовым путешественником. Нет, авиастатистику она знала отлично: полеты на самолете – самый безопасный вид передвижения, что куда больше шансов получить удар молнией по пути домой после покупки счастливого лотерейного билета, чем погибнуть в авиакатастрофе… Увы, ничего не помогало. Как только она оказалась на борту самолета, ее проводили прямо в эконом-класс (никакой прессы на сей раз не было), на место в последнем ряду, аккурат напротив туалетов. Что ж, если ее пощадит бомба, то наверняка доконают бациллы. Шелли не слишком радовала мысль, что ей придется делить столь интимное заведение с представителями как минимум двух десятков национальностей с их различным, а порой и весьма специфическим пониманием вопросов личной гигиены.
Как не вдохновляли ее и ягодицы мужчины, который в данный момент опускал – вернее сказать, втискивал – свою тушу в соседнее кресло. Толстяк вполне сошел бы за двойника Элвиса Пресли, разжиревшего в последние годы жизни. Телеса соседа на мгновение зависли над подлокотниками, а потом растеклись лавой биомассы по креслу. «Что еще, помимо теплого комплекта дряблой целлюлитной плоти, прижимающейся к твоему бедру, способно по-настоящему расслабить и морально приготовить к дальнему перелету?» – подумала Шелли и украдкой взглянула на соседа. Толстяк почему-то напомнил ей иллюстрацию к пресловутым книжкам советов по половой жизни, столь популярным полвека назад. Это был бородатый, стремительно лысеющий мужчина с внешностью типичного школьного учителя. Шелли легко представила себе, как он сам варит дома пиво и на гессенских коврах вытворяет немыслимые штуки с женщинами, отличающимися обильной растительностью на теле.
– Ну, каково чувствовать себя замужней женщиной? – бородатый Гаргантюа панибратски хлопнул Шелли по бедру. – Лично у меня такое правило: если вы хотите на чем-то лететь или плыть или с чем-то потрахаться, то лучше не покупать вещь, а взять напрокат. Вот такая у меня философия, – сообщил он. Шелли подумала, что ее сосед финалист конкурса на лучший сексистский слоган для футболки. (Надпись на его груди гласила: «Я худой, но меня втиснули в телеса этого огромного, жирного, уродливого ублюдка».)
Чуть позже Гаргантюа представился – его звали Тони Такер, он австралиец и оператор из бригады телевизионщиков.
– М-м-м… очень приятно, – пробормотала Шелли, но оказалось, что она явно поспешила открыть рот, поскольку ее сосед принялся снимать носок. По салону разнесся ядреный дух – как в холодильнике, в котором от сырости завелась плесень, когда, уезжая на отдых, вы случайно его отключили. Было бы вполне справедливо сказать, что Тони Такер – человек с альтернативным запахом тела. Бубонной чуме пришлось бы принять добрую дозу антибиотиков, прежде чем ей удалось бы внедриться в его организм. Слава Богу, в этот момент бортпроводница принялась вещать о том, где хранятся кислородные маски.
Шелли попыталась сосредоточить внимание на инструктаже по мерам безопасности, однако попытка оказалась тщетной, поскольку оператор, немилосердно кряхтя и охая, принялся стаскивать второй носок, не менее зловонный. Шелли была уже почти готова поверить в советы по поведению в аварийных ситуациях, но тут бортпроводница продемонстрировала свисток, в который якобы придется свистеть пассажирам, чтобы привлечь внимание окружающих в том случае, если самолет приводнится вверх брюхом на глади Индийского океана. Но может, гибель в пучине океана в такой момент жизни, когда она, после трех лет безбрачия, собралась в свадебное путешествие – правда, без мужа, зато в сопровождении телевизионной бригады, которой предстоит запечатлеть для потомства ее публичное унижение, – еще не самый худший вариант?
Предполагалось, что медовый месяц станет временем оргиастических обжиманий, бесконечного траханья, накачивания шампанским, радостей орального секса… и все это уже в самолете. Шелли надеялась, что как только в салоне загорится надпись «Отстегните трусы», она вступит в клуб Любителей Секса в Заоблачных Высях. И вот на тебе, она сидит рядом с толстяком с нездоровой кожей и сальными жиденькими волосенками, чья рука только что якобы случайно коснулась ее соска, когда он якобы поправлял подушку.
Шелли была занята поисками аварийного парашюта и пресловутого свистка, когда Тони Такер толкнул ее локтем.
– Вон и наша Заноза. – Он указал на показавшуюся из салона бизнес-класса Габи. – Я так называю эту сучку потому, что уж если она вопьется в кого, то от нее ни за что не отделаться, вечно маячит за спиной. Режиссер из нее, как из говна пуля. Нашла бы себе мужика и оттягивалась с ним, сколько влезет. Так нет же, подалась на телевидение!
– Тебя еще не достал наш оператор? Не принимай всерьез его далекие от политкорректности шуточки. Он просто примеряет на себя роль неандертальца, прячет свой шовинизм за прилипчивой фразой «постиронизм».
– Ты обо мне? – недовольным тоном осведомился Тони Такер.
– Я просила, чтобы мне дали обычного оператора, а не…
– Продюсер потребовал для этих съемок настоящие мужские мозги, – хвастливо заявил толстяк.
– Именно, – язвительно парировала Габи. – Мужские мозги, но без торчащего в них пениса. Его прозвище Тягач.
– Почему? – поинтересовалась Шелли.
– Потому что он держит курс прямо на аварию.
– Чертовски правильно сказано. Именно на вас я и работаю.
Взгляд Габи упал на таможенную декларацию, которую Шелли заполняла, положив на откидной столик: в графе «семейное положение» она дрожащей рукой вывела – «жуткое».
Габи раздраженно вздохнула.
– Все-таки не создана я для телевидения. Не умею пить много спиртного, – устало пожаловалась она. – Послушайте, миссис Кей, Кинкейда по-прежнему невозможно понять. Вам с ним предстоит пробудить у пресыщенных телезрителей веру в романтическую любовь. Вы должны выглядеть этакими голубками, даже если для этого мне придется напичкать вас наркотиками, избить или подкупить. – Режиссерша похлопала Шелли по руке. – Каждый третий брак заканчивается разводом. И все же союзы по договоренности вот уже несколько веков имеют небывалый успех. А я всегда буду рядом, чтобы запечатлеть вас с мужем для всей страны и получить повышение по службе. Не возражаете? – улыбнулась Габи.
Вскоре стали крутить фильмы и кормить пассажиров. Самочувствие Шелли немного улучшилось. Возможно, Габи права. Есть все-таки нечто жизнеутверждающее в безудержной, дикой энергии бурного любовного приключения. А Кит сделал ей предложение не раздумывая – на редкость приятный рыцарский жест, совершенно нетипичный для мира, в котором нет места романтике. Просто ее дух немного подорван отвратительным полетом…
Кстати, выделить самый отвратительный момент полета было практически невозможно. Может, болтанка в небе над Саудовской Аравией, кониа пассажиров кидало из стороны в сторону, как кубики в стаканчике для игры в кости, и Шелли хватала ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба? Или когда ее обожаемый сосед Тягач сначала почистил вилкой ногти, а затем принялся ею же ковыряться в еде? Или когда он разорвал зубами пакетик с кетчупом и забрызгал купленную в аэропорту белую футболку Шелли? А может, его разговоры? Тягач называл свой пенис не иначе как Коджаком[2], крайнюю плоть – «водолазкой Коджака», а женские гениталии – «мохнатым пирожком».