Упыриха похищала их всегда одним и тем же образом, и только тех, чьи мысли и разум были безвозвратно оторваны от действительности. На посторонних свидетелей она никогда не обращала внимания, позволяя им сбежать или просто игнорируя их присутствие. Лишь в случае хотя бы малейшей попытки сопротивления она убивала – безжалостно и беспощадно.
   Таким образом она быстро приучила придворных к тому, что никто из них не погибнет лишь оттого, что случайно встретился с ней… Привычка покоряться сильнейшему все явственнее давала о себе знать. Подобострастие сменяло неразумный страх одних и безрассудную отвагу других. Королева уже могла свободно совершать прогулки по замку – стражники, мимо которых она проходила, делали вид, что ничего не замечают…
   Похищения закончились, когда не стало подходящих жертв. Никто не знал, какая судьба была уготована похищенным, – они пропадали без вести где-то в тайных закоулках дворцовых подземелий и путанице идущих внутри двойных стен коридоров.
   До полнолуния ничего больше не происходило. Его ждали с беспокойством, но уже не столь сильным, как прежде. Предполагалось, что в это время упыриха начнет выходить в город. Так оно и случилось. В первую же ночь она растерзала в Катиме шестнадцать человек. Это было лишь начало. На вторую ночь погибло тридцать, а на третью – свыше пятидесяти.
   Для жителей домов, которые она посещала, не было спасения. Запертые на перекладины и железные засовы двери она вырывала вместе с косяками, разбивала стены и безошибочно находила даже самые хитроумные убежища. Наделенные силой Знаки и Охранительные Статуи превращались в ее присутствии в бесполезный мусор или рассыпались в серую пыль. Нарисованные мелом символы исчезали, стоило ей на них лишь глянуть.
   Она часами бродила среди длинных теней по освещенным лунным светом улицам, под взглядом смотрящих на нее из укрытий сотен испуганных пар глаз, а вокруг слышался лишь пронзительный, тревожный вой собак, который утихал и замирал, стоило ей подойти ближе. Лошади в конюшнях, мимо которых она проходила, впадали в безумие, и утром их находили покалеченными или мертвыми, а иногда они даже загрызали друг друга. Более нежные и впечатлительные создания попросту расставались с жизнью, когда на них падала тень упырихи.
   Неизвестно, что было причиной тому, что тот или иной дом привлекал ее внимание. Однако, если уж такое произошло, она подходила к дому – и мгновение спустя грохот ломаемых дверей заглушал визг дворняг. Более громкими и долгими были крики погибающих жильцов. Иногда слышался плач детей. Вскоре наступала зловещая тишина, и высокая фигура в черной длинной мантии снова появлялась в лучах серебристого света и не спеша продолжала свой путь в поисках очередного отмеченного судьбой дома. Ужас двигался за ней, словно шлейф ее посмертного платья.
   На третью ночь кто-то, кого страх не лишил остатков рассудка, заметил, что ночные похождения упырихи начинаются и заканчиваются в королевском дворце. Оттуда она уходила и туда возвращалась. Весть об этом с быстротой молнии облетела Катиму. Утром многочисленная толпа собралась перед главными воротами дворца. К полудню там стоял уже весь город. Пока люди вели себя спокойно, но офицеры гвардии забеспокоились не на шутку. Силы гарнизона были слишком слабы, чтобы сдержать возможный штурм обезумевшей толпы, а тем более не могло быть и речи о том, чтобы заставить их уйти. Офицеры отправились к Редрену, чтобы убедить его вызвать подкрепление из близлежащей Деремы.
   Монарх внимательно выслушал все доклады и предложения.
   – И чего они хотят? – спросил он, когда гвардейцы закончили.
   – Они знают, что королева прячется здесь, ваше величество…
   Редрен поднял брови. Он уже раньше заметил, что с какого-то времени в его присутствии ее перестали называть «упырихой», говоря просто «королева». Это могло многое означать…
   – …и требуют…
   – Требуют?! – прервал король заместителя Ксина.
   – Да, ваше величество, именно так заявили их главари. Бунт носится в воздухе, – добавил он.
   – Городские советники и бургомистр тоже там?
   – И они, и жрецы. Даже сам Беро.
   – Ах так… – Король задумался. – Ну так чего они требуют? – Редрен сердито подчеркнул последнее слово. К такому он не привык.
   – Убийства королевы, – последовал вынужденный ответ начальника стражи. Видно было, что произнести эти слова ему стоило немалого труда.
   – Не вижу ничего удивительного, – пробормотал король себе под нос и посмотрел на своих подданных. Те, однако, были, похоже, чем-то удивлены… – Но… – громко сказал он, – их ведь больше всего интересует их собственная жизнь после захода солнца, не так ли?
   – Наверняка, ваше величество, – поспешно согласились офицеры.
   Редрен замолчал. На лице его отразилась напряженная внутренняя борьба.
   – Хорошо, – наконец сказал он, – повесьте на воротах замка пергамент с королевскими подписью и печатью, на нем будет мое обещание, что никто больше не лишится жизни…
   Офицеры удивленно переглянулись.
   – Это первое, – его голос уже звучал твердо и решительно, – а во-вторых, двадцать отрядов легкой конницы из лагеря под Деремой должны стоять здесь еще до завтрашнего вечера, и, в-третьих, немедленно вызвать ко мне Родмина!
   Король остался один. Он чувствовал себя намного более одиноким, чем когда-либо прежде. Заложив по старой привычке руки за спину, он начал расхаживать по комнате. Он чувствовал и знал, что в любой день его правление может закончиться. Офицеры гвардии, хотя и невольно, достаточно ясно дали ему это понять. Появился некто сильнее его, и ему готовы были подчиниться. Внешний вид, видимо, не имел никакого значения… точно так же, как и сам проигравший монарх…
   Мало было таких, на кого он мог теперь рассчитывать. Ему не хватало Ксина, и он нетерпеливо ждал его возвращения. Он был уверен, что котолак сумел бы с ней справиться…
   С ней… Он не мог уже подумать «с матерью» и тем более «с королевой». Для него она стала лишь отталкивающим чудовищем, а о своей вспышке гнева двухнедельной давности он вспоминал с крайним неудовольствием. Ему окончательно расхотелось играть в сыновнее уважение… После преступлений, совершенных ею в городе, он испытывал к ней исключительно отвращение, но не постыдился бы и ненависти. Неужели над его родом тяготело проклятие? Если бы только одно…
   Все, что она до сих пор совершала, имело свою цель – он чувствовал это и видел, как она со всей жестокостью исполняла некий мрачный замысел. Он не понимал еще до конца его сути, но уже знал, что королева перед смертью, видимо, задумала нечто такое, что никому прежде не снилось даже в самых кошмарных снах… Его же, Редрена, ничто не сдерживало теперь от того, чтобы уничтожить этот замысел, и притом любой ценой. Давая слово народу, он положил на чашу весов собственную честь, готов был бросить туда же и деремскую конницу, только не против толпы… Чересчур уверенных в себе офицеров стражи мог ждать немалый сюрприз…
   – Ваше королевское величество, прибыл его благородие Родмин, – прервал ход его мыслей голос лакея.
   – Пусть войдет, – быстро сказал король. – Можешь ли ты, несмотря на понесенные тобой потери, вооружить хотя бы дюжину гвардейцев пиками с наконечниками из дамаста Йев? – с ходу спросил он, не дав магу времени на приветствие или поклон.
   – Когда ваше величество желает их иметь? – ответил Родмин, удивленный нарушением этикета.
   – Сегодня вечером.
   – Да, могу. – Он слегка задумался.
   – Превосходно, тогда возьмешь командование ими на себя, ждите упыриху в дворцовых садах, там, где ее видели в последний раз.
   Приказ был ясен, но видно было, что Редрен хочет что-то еще сказать. Он стоял нерешительно, как будто колеблясь.
   – Родмин, скажи мне, – не выдержал король, отбрасывая прочь все свое монаршее высокомерие. – Кем я, собственно, правил эти пятнадцать лет? Я думал, что людьми…
   Маг поднял взгляд и быстро посмотрел на короля: с лица монарха, казалось, упала маска аристократической скуки, открыв лицо смертельно уставшего человека…
   Никто из суминорцев до сих пор не видел своего властелина в столь жалком состоянии. Родмин молчал, ожидая, что будет дальше.
   – Я знал, мало того, что знал, сам ведь при необходимости этим пользовался… Продажная стая! Ради власти, золота и шлюх они готовы меня ночью в одном мешке с королевой в ров спустить. Впрочем, это мне никогда не мешало, в конце концов королевский двор не обитель кастрированных монахов. Мне эта игра знакома, сам любил в нее играть, но всегда полагал, что всему есть какие-то границы! Ладно, если бы меня когда-нибудь отравили. Что ж, сам виноват, значит, не хватило прозорливости. Посадят сюда какого-нибудь коронованного мясника из Кара, потому что он даст им больше золота, – тоже ничего не поделаешь, в конце концов это такой же человек, как и другие, ну или почти. Но упыриху?! Проклятие! Кто же они такие, если даже это им все равно? Говори!
   – Каждый может стать упырихой или вампиром, ваше величество, так уж повелось, и словами здесь ничем не поможешь, – коротко ответил Родмин. – Законы Онно нерушимы, а жизнь при дворе им благоприятствует… – спокойно добавил он.
   Редрен замолчал, словно от удара обухом по голове. Впервые до него дошло, что для того, чтобы уничтожить чудовищ, недостаточно их только убивать…
   – Иди и делай, как я сказал, – отозвался он после долгого молчания.
   Родмин поклонился и скрылся за дверью.
   – Спасибо за науку, – прошептал монарх, глядя ему вслед.
   В этот день он не хотел больше никого видеть и ни с кем разговаривать. Он провел много часов, беспрестанно всматриваясь в зеркало. Мрачное настроение не покидало его до вечера, а когда наступили сумерки, он приказал подать ему кубок усыпляющего отвара из трав. Ему хотелось спокойно проспать эту ночь и утром проснуться без забот – или не проснуться вообще…
   Слуги сняли с него одежду и быстро приготовили постель. Он лег, а вокруг, как обычно, встали вооруженные стражники. Сон пришел почти сразу – спокойный и крепкий.
   Отвратительное кваканье ворвалось в мир лениво плывущих сновидений, разбив его в бурую пыль. Еще не до конца проснувшись, он лежал, не открывая глаз, а до его отуманенного разума медленно, словно издали, с большими промежутками, доносились отдельные вопли, крики, звуки ударов, треск ломающегося дерева. Он невольно прислушался, и тогда звуки явно ускорились, следуя один за другим уже почти непрерывно и словно приближаясь к нему.
   – Кажется, драка, – наконец понял он и тотчас же полностью проснулся…
   Шум и лязг обрушились на него со всех сторон. Замедленная карусель событий обрела нормальный темп. Редрен открыл глаза: он находился в самом центре циклона – упыриха свирепствовала в спальне! Половина охранявших его гвардейцев валялись на полу, словно драные лохмотья, а остальные отчаянно атаковали упыриху, пытаясь пригвоздить ее пиками к стене.
   Они сражались бесстрашно, без какого-либо уважения к сверхъестественной твари. Видна была школа Ксина, но, несмотря на это, они не в состоянии были противостоять скорости и силе упырихи и гибли один за другим под ударами окровавленных когтей. Однако и она не оставалась безнаказанной. Изящные стальные наконечники уже несколько раз с хрустом погружались в ее высохшее туловище. Однако каждый раз она ломала торчащие из нее древки, словно палочки, и снова, ощетинившись обломками пик, пускалась в убийственный танец, сея смерть направо и налево.
   Кто-то швырнул в нее факел. Он попал, но пламя не охватило обрызганного кровью платья.
   В дверях спальни неожиданно столпилась прибежавшая из сада дружина Родмина. Они молниеносно выстроились в две шеренги и, топча трупы, двинулись вперед, загоняя упыриху в угол. Острия Йев словно толкали ее туда одним своим блеском. Уцелевшие гвардейцы с новым энтузиазмом присоединились к прибывшим.
   Судьба упырихи, казалось, была решена. Окруженная у стены, она какое-то мгновение словно ждала гибели и, когда она была уже почти у них в руках, вдруг рванулась в отчаянную атаку и, нырнув под рядами пик, налетела прямо на людей. Крик, стоны, суматоха. Сомкнутый строй превратился в беспомощную свалку. Могучие удары когтей разбросал всех в стороны.
   Упыриха двинулась в сторону сидевшего на постели короля. Четверо гвардейцев тотчас же бросились к нему, прикрыв Редрена собственными телами. Их доспехи едва не поломали ему ребер.
   Солдат из группы Родмина, один из тех немногих, кто еще держался на ногах, подскочил и ударил пикой повернувшуюся к нему спиной упыриху. Магический дамаст до конца вошел в спину королевы…
   Она не издала ни звука, так же как и все это время, лишь судорожно дернулась вперед…
   Стон изумления и ужаса пронесся по комнате – острие само вышло из ее тела! Подвело самое совершенное оружие против нечисти! Наконечник не развернулся в ее теле шипастым кустом, лишь распух и сморщился, словно краска на мокрой доске.
   Теперь они были беззащитны.
   Уже никем не удерживаемая, она подошла к ложу и, сбросив лежавших на нем гвардейцев, выволокла из постели Редрена.
   «Прикажи им прекратить!», возникла мысль в голове короля. Казалось, в его мозгу копаются чьи-то липкие пальцы.
   – Сложить оружие! – К горлу подкатила тошнота.
   Солдаты послушно, хотя и с неохотой, положили пики на пол и отошли к стенам.
   «Пусть уйдут, а маг пусть останется».
   Редрен задрожал от отвращения и упал бы, если бы не державшие его когти.
   – Выйдите! Родмин, ты останься, – приказал он, превозмогая комок в горле.
   Она отпустила его, когда маг закрыл дверь за последним гвардейцем. Уходя, они унесли раненых. Король и маг остались наедине с трупами и упырихой. Редрен, пошатываясь, подошел к ложу и тяжело сел.
   Легким движением когтей она дала знак Родмину. Тот подошел к ней, вытирая кровь со лба.
   Королева выпрямилась и скрестила руки на груди. Гримаса отвращения промелькнула на лице мага.
   – Я должен передать ее волю, – обратился он к Редрену. – Она заметила, что я легче, чем ты, господин, переношу соприкосновение разумов…
   Он на мгновение замолчал, а король посмотрел на него более осмысленно.
   – Людей в городе она убивала для острастки. Если ты не будешь послушен, господин, и не выполнишь ее приказов, она растерзает столько твоих подданных, что доведенный до отчаяния народ свергнет тебя с трона. Жители Катимы с этого момента являются заложниками. – Родмин говорил медленно и спокойно. – Ей хватает энергии, и ей незачем больше охотиться, но остановится ли она – зависит только от тебя, господин. Теперь она спрашивает, согласен ли ты на ее условия?
   Редрен долго, с бессильной яростью смотрел на упыриху.
   – Твой ответ должен быть только «да» или «нет», – добавил маг.
   Униженный монарх вскочил, словно намереваясь наброситься на нее с кулаками.
   – Она не боится толпы, обыскивающей дворец, и считает, что днем никто не может ее найти. Она хочет быстрого ответа.
   Редрен, полуприкрыв глаза, всматривался в стоящую у стены окровавленную мумию. Она тоже разглядывала его, но в отличие от него, смотрела с надменным и ледяным превосходством. Король не в силах был вынести этого взгляда…
   – Хорошо… я согласен… – с трудом выдавил он.
   – Пока ты будешь править от ее имени, господин.
   Завтра ты объявишь о запрете занятий магией, а другие распоряжения получишь позже.
   Упыриха направилась к двери.
   – Стой, погоди, – крикнул Редрен, – что ты собираешься сделать? Что ты сделала с похищенными?
   Она остановилась и повернулась. Родмин снова заговорил:
   – С этого момента, господин, мы должны обращаться к ней со словами: Великая Мать.
   Король скривился, словно ему плюнули в лицо.
   – Похищенные – это избранники, которым через семь лет будет оказана честь служить ей одними из первых. Сейчас же они в безопасности, пока их никчемные трупы превращаются в тела сверхсуществ…
   Редрен слушал, остолбенев и широко раскрыв глаза.
   – Государство вампиров и упырих?.. – сдавленно прошептал он.
   – Да, господин, я передаю все дословно, – ответил Родмин. – Великая Мать считает, что не должно быть так, что сверхсущества прячутся в норах и лесах, а жалкие недоделанные людишки преследуют их и истребляют. Пора положить этому конец. Великая Мать хочет создать новые законы, по которым наградой за заслуги при жизни будет право жизни после смерти…
   – Хватит, достаточно! – Редрен закрыл лицо руками.
   Упыриха медленно и торжественно двинулась к выходу. Кто-то, видимо, подслушивал под дверью, поскольку ей услужливо открыли. Она вышла в коридор, и столпившиеся там солдаты поспешно расступились, образовав две шеренги. Когда она оказалась между ними, раздалась подобострастная команда:
   – На караул!
   Раздался быстрый металлический лязг оружия. Гвардия отдавала честь…

ИСТРЕБИТЕЛИ

 
   – Ксин, нет! – отчаянный крик и исступленный грохот кулаками в дверь.
   Котолак застыл, не довершив намеченного, – это был голос Ханти!
   – Ксин, открой, пожалуйста!
   Он ошеломленно переводил взгляд с клинка поднятого стилета на дверь и обратно.
   – О! Ксин, Ксин… – Голос звучал все жалобнее и тише.
   Стряхнув оцепенение, он положил оружие, встал и, поколебавшись, открыл.
   – Ты жив… – с облегчением прошептала Ханти, бросаясь ему на шею.
   Она чуть не опрокинула его – у него подкашивались ноги.
   – Слушай, это не ты, не ты, я была здесь ночью, с тобой, ты спал, я приехала за тобой, только Мара знала, я не верила, я должна была проверить, я боялась. Дарон ничего не знает, я ему не верила, не могла в Самни, – беспорядочно говорила она, пытаясь высказать все сразу. – Я хотела быть с…
   Он поцелуем закрыл ей уста.
   Крепко прижимаясь к ее губам, он пил ее, словно хотел выпить из нее душу.
   – О… – Она обмякла у него в объятиях.
   Он отпустил ее, давая ей вздохнуть. Уставившиеся на него затуманенные глаза вновь обрели прежний блеск.
   Он запер дверь и, проведя жену в глубь комнаты, усадил на стол.
   – Говори теперь медленно и все по порядку, – сказал он, пытаясь придать голосу спокойный тон.
   – Никто ничего не мог объяснить, Родмин постоянно от меня отмахивался, а я так за тебя боялась. Тогда я попросила разрешения на отъезд и поехала следом за тобой. Я здесь со вчерашнего утра. В городе все рассказывали о тебе страшные вещи, а я им ничуточки не верила, взаправду, ты мне веришь?
   – Конечно, Ханти, продолжай.
   – Я остановилась на постоялом дворе возле замка отправила оттуда посыльного к Маре, только ей я доверяла. Она пришла ко мне и рассказала обо всем, что здесь происходило. И о тех убитых, и о шансе, который дал тебе Дарон. Тогда я решила, что сегодня ночью буду с тобой…
   – А если бы я с тобой что-нибудь сделал… – он не осмелился произнести слово «убил».
   – Это не важно, – она быстро тряхнула головой, – я все равно не смогла бы жить… но ведь я не верила. И я была здесь, а ты все время спал, очень крепко, и ничто не могло тебя разбудить.
   – Как ты вошла? – Он посмотрел на дверь.
   – Отодвинула засов изогнутой проволокой, то же самое – и когда уходила…
   – Ах, так… – Он глубоко задумался. – Значит, я спал?..
   – Да, только как-то странно, как никогда раньше, у тебя ведь очень чуткий сон после Превращения.
   – Кто знал, что ты здесь была? – спросил он, расхаживая от стены к стене.
   – Мара и больше никто.
   Он уже почти на нее не смотрел.
   – Когда ты вернулся в человеческий облик, я пошла поспать в комнату, в которой спрятала меня Мара. Я радовалась, что все хорошо. А потом она разбудила меня и сказала, что погиб третий и что Дарон думает, будто это ты… Я сразу же прибежала. Остальное ты знаешь, – она чуть улыбнулась.
   Ксин поднял с пола стилет, завернул его и убрал. Потом присел на табурет, глядя на Ханти непроницаемым взглядом. Наступила тишина.
   Из коридора донеслись поспешные шаги нескольких человек. Кто-то без стука толкнул дверь. На пороге стояли Дарон, Аллиро и Мара.
   – Слава Рэху… – прошептал Дарон, глядя на Ксина и Ханти.
   – Господин, прости старого дурака! – Аллиро припал к коленям своего командира. – Я думал…
   Ксин наклонился и быстро поднял его на ноги.
   – Можешь не просить прощения, я думал то же самое, что и ты…
   – Господин… – в глазах отважного солдата появились слезы, – я скорее себе правую руку отрублю, чем снова усомнюсь в твоей правоте! – возбужденно воскликнул он.
   – Хорошо, хорошо. – Он мягко отодвинул его от себя. – Кто-нибудь еще, кроме вас, знает правду?
   Мара отрицательно покачала головой.
   – Никто, я сказала только им двоим.
   – Умно поступила, – похвалил ее Ксин.
   – И что теперь? – деловито спросил Дарон.
   – Может быть, сначала сядем? – Котолак широким жестом показал им на кресла.
   К нему явно возвращались прежнее спокойствие и уверенность в себе. Он с трудом сдерживал облегчение и радость. Ханти не только спасла ему жизнь. Она еще вернула ему веру в себя, стерла чудовищное пятно, которое тяжелее было вынести, нежели самые страшные пытки. Он снова имел право мыслить и рассуждать…
   Способность сохранять дневные мысли и чувства во время полнолуния являлась единственным источником, из которого он мог черпать внутреннюю силу и осознание того, что его существование имеет смысл. Он, Ксин, – получеловек, полузверь, полудемон. Он был всем понемногу. Он должен был иметь свой собственный свод законов. В нем не было места слабости, он не мог себе ее простить, а для поступка, который, как он полагал, он совершил, не существовало оправданий. Истребитель убивает причиняющее вред людям чудовище, и именно это собирался сделать Ксин, когда пришла Ханти.
   Дарон нетерпеливо нарушил задумчивую тишину.
   – Раз это не ты, – начал он, – нужно найти того, другого.
   – Нет здесь другого котолака! Если бы было так, как ты говоришь, он не забрался бы ночью в эту комнату лишь затем, чтобы оставить царапины на подоконнике и дверях.
   – Значит, наверняка какой-нибудь помощники.
   – Снова заговор?! – вмешалась Мара.
   – Наверняка, – подтвердил Ксин, – и кто-то из ваших слуг явно принимал в этом участие… Смотрите: меня валило с ног каждый раз сразу же после Превращения… Есть только одно снадобье, которое дает подобный эффект, – кошачья мята. Видимо, ее добавляли мне в еду или питье!
   – Наверняка они делали так, чтобы ты не мог его почуять, – продолжал стоять на своем Дарон.
   – Чушь! – разозлился котолак. – Чтобы я поверил в свои несуществующие преступления! Я должен был погибнуть от собственной руки, видимо, таков был план, а царапины ведь – прекрасное доказательство, ты сам в него поверил.
   – Так же как и ты… – Дарон скрыл замешательство. – И все-таки получается по-моему, – быстро добавил он, – они позаботились о том, чтобы ты крепко спал, поцарапали что надо, потом привели другого, а впрочем, вспомни, что ты сам говорил, увидев первый труп…
   – Но кто это сделал?! О ком вы говорите?! – не выдержала Ханти.
   – Естественно, не кто иной, как наши любимые истребители, – язвительно ответил Ксин, – помнишь, какими прекрасными они оказались ясновидцами? – он посмотрел на Дарона. – Только доказательств нам нужно побольше…
   – В конечном счете, это мог бы быть и я… – отозвался тот.
   – Не обижайся, дорогой мой, но для тебя это чересчур запуганная интрига… – оборвала его Мара.
   Карие глаза ее мужа зловеще блеснули.
   – Проблема в том, как их добыть, – продолжал котолак, – надо бы их… – Он неожиданно задумался. – Слушай… – обратился он к Дарону, – я хотел бы увидеть тела двух последних убитых.
   – Можешь увидеть только сегодняшнего, – последовал ответ, – тех уже похоронили, но будь уверен, выглядели они точно так же, как и тот, первый… – он с отвращением скривился при одном лишь воспоминании.
   – Возможно… – Ксин встал и потянулся к висевшему на колышке плащу. Надев его, он надвинул капюшон так, чтобы полностью закрыть лицо.
   – Аллиро… – повернулся он к молчавшему до сих пор сотнику.
   – Слушаю, господин! – Тот вытянулся в струнку.
   – Расскажешь обо всем нашим. Приготовьтесь и ждите моего знака. Иди.
   – Слушаюсь, господин. – Сотник поклонился и исчез за дверью.
   – Идем, – повернулся Ксин к остальным.
   – Но женщины пусть лучше пойдут к себе. – Дарон кивком показал направление.
   – Хорошо, – кивнула Мара и увела Ханти.
 
   Дарон и котолак спустились в подземелья замка и вскоре уже стояли перед входом в небольшой зал, где обычно готовили к погребению умерших. Дарон отослал охранявшего помещение стражника, приказав ему немедленно вызвать управляющего Зерена.
   Уже обмытое тело лежало на сколоченном из неструганых досок столе. Готовый гроб ждал у стены, а на его крышке лежал подготовленный для заворачивания тела саван. Труп был обнажен, единственное покрывавшее его полотно было наброшено выше плеч, а вырисовывавшиеся под ним очертания ничем не напоминали лица, даже обычной округлости головы…
   Ксин подошел ближе; торс, руки и бедра покрывали десятки глубоких ран разной величины и формы. Раны на животе были зашиты, чтобы не вывалились внутренности. Другие, широко открытые, позволяли увидеть разодранные мышцы и местами обнажившиеся кости.
   Котолак задумчиво смотрел на тело, потирая подбородок.