— Я видела… — начала она и снова осеклась.
   — Что? — с терпеливой улыбкой спросил он, продолжая оглаживать ее плечи.
   Розмари передернула плечами, вздохнула и солгала:
   — Так… одного человека со значком против тебя.
   — Наверное, типчик из группы «Истинных Сыновей Свободы». Их никто всерьез не воспринимает. Шутовская организация! Тебе вообще не следует всерьез бояться за меня. При тон охране, что у меня, я не в большей опасности, чем любой средний гражданин нашей страны. Скорее даже в меньшей опасности, чем средний гражданин. Не забывай, что все меня любят.
   — Все-то все… да не все, — сказала Розмари. Затем потупила глаза и прибавила:
   — А ну как узнают правду?
   — А кто ж им эту правду скажет? — фыркнул Энди. — Ты не проболтаешься. Я не проболтаюсь. Так что и говорить-то не о чем. Хочешь кофе? У меня тут целый кофейник. Свеженький. Чувствуешь аромат?
   Розмари тяжело вздохнула: какой же он все-таки беспечный… и милый'.
   — Ну, давай, наливай.
   Он быстро чмокнул ее в лоб и пошел наливать кофе. Она размотала шарф и присела на диванчик, потирая застывшие руки.
   — В следующий раз ходи бегать с Джо, — наставительно сказал Энди. — Или со мной. Иди на худой конец с охранником. Поверь мне, если кто-нибудь тебя узнает, толпа может на радостях запросто смять тебя. Не рискуй такими вещами?
   — Ладно, убедил, — отозвалась Розмари. Энди поставил на столик рядом с ней голубую чашку с солнышком на боку и вазочку с фруктозой.
   — Я хотел позвонить тебе, да решил, что рано, — сказал он, присаживаясь рядом с матерью. — До разговора с Реке я успел переговорить с Дианой. У нее родилась очередная гра-а-андиозная идея — ничего мельче она, похоже, никогда не рожает. Однако этот ее проект, как и все прочие, мне вполне по душе. Я надеялся, что ты не откажешься принять участие. Но если ты занята или не расположена, то я, конечно, настаивать не стану…
   — Не ходи вокруг да около. Говори прямо.
   — На следующей неделе было бы неплохо поехать на несколько дней в Ирландию. Дублин и Белфаст. Во-первых, у тебя ирландские корни — это большой плюс. А во-вторых, я немало поспособствовал некоторому умиротворению ирландских террористов. Словом, хороший прием нам обеспечен. Что до средств массовой информации, то наш визит именно в неспокойную Ирландию привлечет наибольшее внимание прессы. Это пойдет на первые полосы газет всего мира. Ну а мы с тобой сделаем все возможное, чтобы каждые пять минут рекламировать акцию со свечами.
   Розмари с хмурым видом отхлебнула кофе и поставила чашку на столик.
   — Разумеется, я поеду с тобой, — сказала она. — Но… честное слово, я тебя не понимаю, Энди! — Тут она в волнении схватила его за руку. — Ты ведешь себя, словно сигаретами торгуешь! А на самом деле мы рекламируем одну из чудеснейших акций, которая возбудит и вдохновит весь мир! Не надо опошлять грандиозное событие таким сугубо деловым подходом. Зажжение миллиардов свечей в новогоднюю ночь — это… это своего рода произведение искусства! Я не шучу. У нас с Ги было предостаточно друзей-художников. Некоторые из них занимались хэппенингами — театральными импровизациями, в которых участвовали и сами зрители. Поверь мне, временами это получалось просто здорово, и актеры, и зрители взаимно обогащались. Так что я говорю с некоторым знанием дела. Задуманное тобой зажжение свечей — самый масштабный хэппенинг и истории человечества. Грандиознее не бывало, а может, и не будет никогда!
   Энди со вздохом согласился:
   — Хорошо, мамочка, я больше не буду опошлять.
   — А в Ирландию я поеду обязательно. Давно мечтала когда-нибудь съездить туда!
   — Вот и отлично. Это будет романтическое путешествие — только мы вдвоем!
   Она пристально посмотрела на сына. Энди расплылся в улыбке.
   — Ты это насчет вчерашнего вечера? — спросил он. — Не хмурься. Во всем виновато шампанское. Хватил лишку, ну и прижался к тебе больше, чем нужно. Впредь буду вести себя приличнее. Обещаю.
   Но ей показалось, что на секунду глаза у него стали тигриными.
   — Ангел мой Энди… — раздумчиво произнесла Роз-мари.
   Сын, навострив уши, внимательно наблюдал за ней.
   — Вот что, ангел ты мой, — другим, строгим тоном сказала она, — никакой романтической поездки вдвоем. Со мной будет секретарь. Желательно, чтобы это был кто-то, кого я знаю и с кем смогу найти общий язык.
   Энди хмыкнул и пожал плечами:
   — Так с ходу никого предложить не смогу. Но что-нибудь да придумаю.
   — Вот и отлично. Плюс к этому поедет мой возлюбленный.
   Энди выпучил глаза:
   — Твой возлюбленный? Розмари решительно кивнула.
   — Все настоящие знаменитости так путешествуют, — заявила она, скромно улыбаясь и невинно моргая.
   Однако Энди эта шутка почему-то не рассмешила.

Глава 11

   Утром двадцатого декабря, в понедельник, через день после возвращения из Ирландии, Джуди поправила на себе сари, сказала: «Простите, мне надо бежать», и, подрезав инвалидную коляску Хэнка, пустилась в погоню за Розмари по центральному коридору десятого этажа.
   Индианка настигла ее у дверей в женский туалет и затащила туда.
   — Розмари, мне с тобой надо поговорить, — затворяя дверь, сказала она.
   Пригнулась, посмотрела, нет ли ног под дверцами кабинок, встала, перевела дух и одернула сари.
   — Джуди! Что за черт! — спросила Розмари, потирая руку. — Какая перемена! Давно ли ты годилась на роль в фильме «Я гуляла с зомби?». Рада, что ты пришла в себя.
   — Извини, — сказала Джуди. — И за мое поведение — ничего лучше не смогла придумать, чтобы выдержать эту поездку, — и за то, что причинила тебе боль. Так хочется побыстрее убраться отсюда! Я ухожу. Пожалуйста, давай сегодня вечером встретимся. Это необходимо!
   — Уходишь? — спросила Розмари. Джуди кивнула:
   — Из «БД». И из Нью-Йорка уезжаю.
   — О, Джуди! Я знала, у вас с Энди проблемы…
   — Были, — сказала Джуди. — Все кончено. Я это поняла в Дублине уже на вторую ночь. Помнишь? В тот вечер у него поднялась температура, после того как вы с ним угодили под дождь. Где это случилось, в парке?
   Розмари кивнула.
   Джуди глубоко вздохнула.
   — Ему нравилось, когда я с ним играла в няньку или мамочку. Я слышала, это всем мужчинам нравится. Но в ту ночь… Ладно, потом. Пожалуйста, найди для меня время. Столько надо тебе рассказать, я просто обязана это сделать, прежде чем уйду. И еще я хочу кое о чем посоветоваться.
   — Джуди, — сказала Розмари, — я росла а Омахе и воспитывалась по-простому. Меня не тянет совать нос в личную жизнь сына.
   — Личная жизнь тут ни при чем, — сказала Джуди. — Я имею в виду совсем другое. То, о чем ты и сама скоро прочтешь в газетах. В апреле или мае, может, и раньше.
   Розмари пристально посмотрела на нее:
   — И что же ты имеешь в виду?
   — Потом все объясню, — пообещала Джуди. — И умоляю, не говори Энди, что я ухожу. Завтра или даже сегодня вечером я ему сама позвоню, но если встречусь с ним, не выдержу. Всякий раз от его проникновенных взоров и романтических слов я превращаюсь в медузу — а потом презираю себя.
   Розмари глубоко вздохнула:
   — Ладно. Сегодня вечером. В восемь устраивает?
   — Спасибо. — Джуди пылко пожала ей руки. — Спасибо.
   Они вышли в просторный коридор. В нескольких ярдах от дверей ждал в кресле Хэнк, его луноподобное лицо сияло, глаза за очками блестели.
   — Ну ладно, Розмари, — сказал он, — давай похвастай, что там у тебя было с его величеством.
   — О да, пожалуйста, — подхватила Джуди. — Я и сама хотела спросить.
   — Хвастаться совершенно нечем, — ответила Розмари. — Вы же знаете этих так называемых английских репортеров. Король мне поцеловал руку. А чего вы ожидали? Что он меня отшлепает?
   — Ну что ж, — кивнул Хэнк, — занятные новости. А у меня уже есть результаты субботнего опроса.
   — Хорошие? — поинтересовалась Розмари. Джуди коснулась ее плеча.
   — Отличные. До встречи. — Она поцеловала Розмари в щеку. — Хэнк…
   — Позабочусь, — пообещала Розмари и двинулась к Хэнку.
   — Во-первых, всю неделю крутили ролик «Они у нас зажгут свечи!», — сообщил Хэнк. — Количество отрицательных ответов упало с двадцати двух процентов до тринадцати. Гляди.
   — Не верю. — Розмари склонилась над распечаткой. И присвистнула.
   Хэнк, глядя на нее, улыбался. Затем вдруг, покачав головой вправо-влево, сказал:
   — Привет.
   Розмари повернулась, выпрямилась и тоже сказала «Привет» — в дверях женской уборной стояла Сэнди, невозмутимая блондинка в бежевом костюме с высоким воротом. Должно быть, она сидела в одной из дальних кабинок и, конечно, не слышала, о чем говорила Джуди.
   С улыбкой выходя в коридор, Сэнди сказала:
   — Здравствуй. С возвращением. Надеюсь, ты не слишком устала от полета через несколько часовых поясов. Наверное, восхитительное путешествие?
   — Увидимся. — Хэнк развернул кресло и поехал по коридору.
   — Ладно, милая, колись! — Сэнди вцепилась в Розмари наманикюренными ногтями. — Что там за шашни с его величеством?
   — Совершенно ничего не было, — ответила Розмари. — Ты же знаешь этих так называемых английских репортеров.
   Они шагали вслед за креслом Хэнка, склонив головы друг к другу.
   Навстречу вышел Крейг. Они с Хэнком поиграли — Хэнк прорывался, Крейг не пускал, затем Хэнк показал ему распечатку, и минуту-другую все, нагнувшись, читали.
   Потом Розмари помахала остальным рукой и пошла на телестудию. Хэнк поехал дальше по коридору, а Крейг направился в мужскую уборную. Сэнди осталась на месте.
   — Крейг, — сказала она, — когда управишься, надо будет поговорить.
 
   Многое показалось странным незамыленным глазам и ушам Рипа Ван Рози. Например, то, как в тысяча девятьсот девяносто девятом году средства массовой информации писали и говорили о террористах, берущих на себя ответственность за злодеяния. Сестра Агнес расколола бы указку и углубила борозды на своем столе: «Мы заявляем, что это хорошо! — Бац! — Ответственность подразумевает зрелость и сознательность! — Бац! — Они признают свою вину! — Бац! — Позор тем, кто скажет иначе!"
   Стараниями Энди терроризм, достигший в прошлом году жуткого пика, пошел на спад, но варварские злодейства все еще случались, и не только на Ближнем Востоке. В то утро, когда Энди, Розмари и Джуди высадились в белфастском аэропорту, они узнали, что в Гамбурге от новой разновидности газа, давно облюбованного террористами, погибло свыше шестисот человек. И никто пока не «взял на себя ответственность». На пострадавшей территории — в десятках припортовых кварталов — еще оставался ядовитый газ. О подробностях умалчивалось.
   На обратном пути Розмари подбросила Энди идею: почему бы не снять ролик или не выступить в телепередаче с призывом ко всему человечеству: давайте сами перестанем говорить, как террористы, и тогда немногие отщепенцы останутся без питательной среды и волей-неволей начнут думать «цивилизованно». Энди сказал, что мысль неплохая и в будущем году может пригодиться, однако особого энтузиазма в его голосе Розмари не уловила, так что она решила испробовать иные подходы и записала кое-какие мысли в электронный блокнот. Либо придется расшевелить сына, либо предпринять что-нибудь самостоятельно.
   Впрочем, не на этом было сосредоточено ее внимание, пока она звонила ему, чтобы поговорить о снижении числа отрицательных ответов после ролика «Они у нас зажгут свечи!» на девять пунктов. (Вот оно, ее излучение!) Занято — Энди с кем-то разговаривает по телефону. Нет, ему обязательно надо сейчас же увидеть распечатку.
   Она позвонила еще раз через полчаса — автоответчик.
   Она позвонила Хэнку и снова услышала записанный на пленку голос.
   Розмари встала — пойти поговорить с Крейгом. Отворила дверь и выпучила глаза от изумления.
   Телевизионный отдел пуст!
   Ни Крейга, ни Кевина — никого…
   На экранах трех телевизоров — ничего. Мистика, да и только! Она прошла мимо безлюдных кабинок, где раньше, стоило лишь наклонить голову и прищуриться, всегда улавливала признаки жизни — если не в этих кабинках, то в центральном коридоре и расположенном сразу за ним юридическом отделе, — смену освещенности, звук шагов, далекую канонаду компьютерной игры… А сегодня — тишина.
   И нерушимая неподвижность.
   Розмари вернулась в офис. Позвонила Сэнди, услышала ее голос на автоответчике.
   Взяла «Тайме», посмотрела дату — понедельник, 20 декабря 1999 («Число жертв в Гамбурге достигает…»), и поняла наконец, почему все так таинственно исчезли.
   И почему ей тоже следует исчезнуть. Сейчас же.
   На предрождественскую беготню по магазинам остались всего пять дней.
 
   Неузнаваемая в головном платке, темном свитере, слаксах и солнцезащитных очках, Розмари неспешно разглядывала принаряженные к Рождеству витрины бутнков в вестибюле. Коридорные помахали, руками в белых перчатках, она помахала в ответ, остановилась, чтобы посмеяться и сказать: «Вы же знаете этих английских репортеров…"
   Привезенные из Дублина свитеры почта уносила всем ее родным братьям и сестрам, двоюродным братьям и сестрам, племянникам и племянницам, но предстояло одарить еще уйму народу: персонал «БД» (семь мужчин, пять женщин), несколько человек из гостиничного штата, которые заслуживали не только чаевых в конвертиках (двое мужчин, две женщины), . Энди и Джо.
   Разумеется, с Энди дело обстояло совсем непросто.
   В прошлое Рождество легче легкого было найти для него подарки — трехколесный велосипед, составные картинки-загадки и две книжки Доктора Сьюса[13]. Но теперь, спустя чуть больше шести месяцев, перед Розмари встала серьезная проблема. Ведь Энди на двадцать восемь лет старше и знает, кто его настоящий отец. Вопрос не в том, что ему купить, а в том, по какому поводу.
   Сделать ему подарок к Его дню рождения?
   Да, решила она. Что-то вроде заговора молчания против террористов: надо поставить Энди в безальтернативную ситуацию.
   Розмари приценилась к перчаткам в бутике «Гуччи», к мужским украшениям в «Лорде и Тейлоре», к одеколону в «Шанели». В бутике фирмы «Гермес» она выбрала полдюжины платков и шарф. Шарф она сегодня вечером подарит Джуди — эх, если бы можно было ее уговорить, чтобы не уходила, чтобы они с Энди остались друзьями… Кстати, что означают ее слова: «Ты и сама скоро прочтешь в газетах. В апреле или мае»?..
   Розмари расплатилась кредитной карточкой. Не важно, напомнила она себе, кто задумал и сделал первые шаги для создания «БД» (да и не стоит поминать его в это время года!). Организацию сейчас субсидируют в основном плутократы вроде Рене-как-его-там, который вдобавок жертвует на личные нужды Энди; сын рассказал об этом, вручая Розмари карточку перед вылетом в Ирландию. «Нынче никто в здравом уме не верит, что люди встанут под знамена тех, у кого в кармане ветер. Будем реалистами, мама. Что же касается поступающих в офисы „БД“ центов, долларов, песо и тэ пэ, то они без остатка идут на местные социальные программы и прочие нужды; за этим следит Департамент налогов и сборов и его зарубежные родственники».
   Ладно. Но уж наследующий год она пойдет за рождественскими покупками со своими собственными деньгами.
   В бутике «Салка» Розмари долго рассматривала красивый халат из черного атласа с ярко-синей отделкой — на Энди он бы выглядел сногсшибательно. Цена, конечно, выше крыши, и, пожалуй, слишком уж интимно, но почему бы и…
   Спустя чуть более часа она возвратилась в апартаменты. На два тридцать у нее была назначена встреча с парикмахером — чтобы привести в порядок прическу и ответить на вопросы о короле.
   Едва Розмари успела снять очки, ожил телефон. Звонили по «секретному» номеру. Энди?
   — Привет! Не хотела тебя беспокоить, да тут вдруг вспомнила: «Лютер» — не из тех ли пьес, в которых играл на Бродвее отец Энди?
   Диана. Уверена, что ее должны узнавать по голосу.
   — Да…
   — Я так и думала. Не захочешь помочь ребятам? Они пытаются воскресить пьесу, правда, не на Бродвее, а на задворках. Только начали репетировать, а хозяин театра оказался лютеранином, заявил, что это ересь, и вышибает их за какую-то формальную провинность. Чек на две секунды опоздал, представляешь?
   — Если он лютеранин, почему считает пьесу ересью? — спросила Розмари. — Она же пролютеранская.
   — Почем я знаю, что у него в башке творится? Мне лишь известно, что у ребят до вылета на панель осталось два дня, у них будет что-то вроде собрания, и председателем на нем — внучка моей старой подруги. Если выкроишь для них пять минут и поговоришь о чем угодно, они попадут в газеты и теленовости, и день не пропадет. Это, конечно, в теории. Если честно, я не думаю, что хозяин театра пойдет на попятный. Он уже и раньше проделывал такие номера, и ему сходило с рук.
   — Где и когда собрание? — спросила Розмари. Она позвонила Джуди домой. Услышала ее голос на автоответчике, дождалась гудка и сказала:
   — Джуди, это Розмари. Нельзя ли нам…
   — Розмари, это я.
   — Привет. Нельзя ли нам сегодня встретиться попозже? У меня встреча с какими-то ребятами, они ставят спектакль… — Она объяснила.
   — Ну конечно! Помоги им. Как это ужасно, когда людям не позволяют выразить идеи! Хотя, если чек опоздал и хозяин театра не арендатор, а владелец…
   — Если верить Диане, я вернусь к девяти, — сказала Розмари. — Но вообще-то театр в Виллидже на Кармин-стрит, так что для верности пусть будет полдесятого.
   — Устраивает. Мне пока есть чем заняться — собираю вещи.
   — Да не спеши ты так Давай поговорим.
   — Я уже решила. И наговорилась. Да и что ребята скажут, если передумаю? Счастливо.
   Розмари позвонила Диане. Вымолвила одно-единственное слово: «Договорились».
   — Отлично. Может, что и получится. Правда ведь, это будет здорово? Я закажу машину. В полвосьмого?
   — Я собираюсь поговорить с Джо, — сказала Розмари. — Может, захочет проверить в деле собственную машину. Я тебе перезвоню. Ты сегодня не видела Энди?
   — Никого я сегодня не видела, кроме моей горничной. Я в койке, с пояснично-крестцовым радикулитом.
   — Ой! Прости, Диана. Она позвонила Джо.
   — Да, конечно. Можем на моей машине. А он там будет?
   — Энди?
   — Лютеранин.
   — Джо! — воскликнула она.
   — Не удивляйся, у нас же с тобой общие друзья. И я знаком с владельцами театров. В котором часу?
   Она позвонила Диане и взяла адрес.
   — Тебе там надо встретиться с помрежем, его Фил зовут, фамилию не помню. Да, мои поздравления надует опросов!
   Позвонили в дверь. Розмари безошибочно узнала руку сына.
   — Энди пришел, — сказала она. — Я тебе потом расскажу, как все было.
   — Передай ему мои…
   Энди снова позвонил, Розмари ткнула пальцем в клавишу отбоя и поспешила к двери. Отворила, и на нее двинулись розы — пахучие, круглые, красные. Энди лучезарно улыбался. Не слишком ли лучезарно?
   — Сосчитай, — велел он, вручая ей пучок стеблей, обернутый золотой бумагой. Точно такую же бумагу Розмари видела в цветочном ларьке в вестибюле гостиницы.
   — Прелесть. — Она прижала букет к груди. — Спасибо. — Она не сводила глаз с его лица, лака он возвращался в прихожую и затворял дверь. — Что-нибудь не так?
   — Шутишь? Сосчитай.
   — Девять.
   — В честь девяти пунктов, — объяснил он. — Вот это излучение!
   — Так я и думала! — Они поприжимались друг к другу щеками, поцеловались — целомудренно. — Спасибо, милый, они просто прекрасны. — Розмари опустила лицо в лепестки.
   — У тебя волосы другие, — заметил Энди, расстегивая молнию на куртке.
   — Тебе нравится? На Эрни нашло вдохновение. — Она повертела головой.
   Он посмотрел, сощурясь и свесил голову набок, и сказал:
   — М-м… Надо чуточку привыкнуть.
   — А мне нравится. — Пока он сбрасывал куртку, Розмари отворила дверь в кухню. — Где тебя носило весь день? — Она открыла буфет.
   — Мэр всю нашу компанию отправил на, самолете, в Олбани, — ответил Энди, — упрашивать губернатора насчет финансирования больницы.
   Розмари достала вазу из резного стекла.
   — И ты был в этой одежде?
   — Ага, — кивнул он. — Губернатор чуть не лопнул от злости.
   Мать и сын улыбнулись друг другу. Прислонясь к кухонному столу, он смотрел, как она ставит розы в вазу.
   — У меня на сегодняшний вечер было кое-что назначено, но я отменил. Не махнуть ли в кино?
   — Не могу. — Розмари выпрямила спину, искоса посмотрела на него. И пояснила, расправляя букет в вазе:
   — Мне сегодня ораторствовать. Правда, недолго.
   — Хотелось бы послушать, — сказал Энди.
   — Поехали со мной. Только Джо повезет меня на своей машине. Она, кажется', двухместная.
   — Трехместная.
   Розмари опустила в вазу шланг и, наполняя ее водой, посмотрела на сына.
   — Одно условие.
   — Какое?
   — Никаких «старичок», «старина», «дружище», — потребовала она. — Ни одного за весь вечер!
   — Что ты имеешь в виду? Я не…
   — Энди! — вытирая вазу, сказала она. — Не притворяйся! Ты, прекрасно знаешь, что я имею в виду.
   — Ладно.. — Он направился к телевизору. — Ладно, ладно…
   — Я полила в комнату. — Розмари переставила вазу на кофейный столик. — Хочу отдохнуть и кое-что записать. Если хочешь посидеть, в холодильнике половина пирога с ветчиной и швейцарским сыром. А хочешь, забери с собой. Я часам к шести что-нибудь закажу. Джо подойдет к половине восьмого.
   — Ван Бурена показывают. — Энди с пультом дистанционного управления стоял перед телеэкраном. — Слышишь? Он вырезал из своей зажигательной речи все огнестрельное.
   — Из-за ролика? — спросила Розмари.
   — Да уж, следит за опросами.
   На фоне небесной синевы Майк ван Бурен в ковбойской шляпе дышал инеем на несколько «журавлей».
   — Сторонам не мешало бы чуток поостыть, верно я говорю? Вот что решили «Истинные Сыновья Свободы»: если их не будут «грузить», они, может, и передумают насчет зажжения свечей. Похоже, благодаря мудрому и сердечному посланию Розмари, ну и, конечно, Энди, мы снова объединяемся в нацию.
   Энди хлопнул себя по груди и вскричал:
   — Конец моей карьере! Розмари сказала со смехом:
   — Господи Боже! Он сдвигается к центру! Из-за нас он станет следующим президентом. Энди рассмеялся и переключил канал:
   — Этому не бывать, я тебе обещаю.
   — Ты никогда не разбирался в политике.
   — Сейчас можешь мне поверить.

Глава 12

   Весь вечер творилась какая-то чертовщина. Пожалуй, только выступление прошло благополучно. Аудитория, вопреки ожиданиям Розмари, оказалась маленькой — около тридцати молодых мужчин и женщин, артистов и их друзей. Правда, в недостатке ответственности и целеустремленности их было не упрекнуть, они вели себя так, будто все наравне с Розмари участвовали в публичном чтении, репетиции или хэппенинге. Театр располагался в четырехъярусном зале на первом этаже особняка, сцена уступала размерами амфитеатру «БД». Попытка втиснуть на такие крошечные подмостки «Лютера», даже максимально урезанного, — настоящий вызов обстоятельствам. Должно быть, внучка Дианиной подруги не из робкого десятка. Розмари ее не увидела — по словам помрежа Фила, бедняга легла в сент-винсентскую клинику лечить отошедшую сетчатку.
   Благодаря содействию телефонной справочной службы Нью-йоркской публичной библиотеки Розмари удалось дословно цитировать Томаса Пейна[14] и Томаса Джефферсона[15]. Ее проповедь, адресованная новообращенным Зажигателям Свечей, заслужила бурные аплодисменты, после чего все толпились вокруг Розмари, просили автографы, и поздравляли, и говорили, что она прекрасно выступила и тому подобное. Энди сидел в последнем ряду на складном пластмассовом стуле, скрестив вытянутые ноги, сложив руки на груди и опустив голову. Джо, сидевший рядом с ним, улыбнулся Розмари и пихнул Энди локтем в бок.
   Чертовщина творилась до и после.
   Сначала в нескольких кварталах восточное на Кармин-стрит возник пожар — достаточно серьезный, чтобы привлечь к себе все ближайшие мобильные бригады телевидения.
   В восемь тридцать, когда Фил сказал, что ждать больше нельзя и они будут сами записывать собрание на видеопленку, и все расселись, и ом поднял руки, призывая к тишине, — приехали полицейские машины.
   И грузовик с подразделением саперов и собаками.
   Оказывается, позвонил некий представитель организации со странным названием «Лютеране против Лютера» и взял на себя ответственность за взрыв бомбы, назначенный на девять часов. Голос был женский, вдобавок записанный на пленку. С вероятностью девяносто девять процентов это была ложная тревога, но пришлось немедленно эвакуировать здание и обыскать его от подвала до крыши. Извините, что поделаешь.
   Джо был уже готов подогнать машину, но Розмари не на шутку завелась — подумать только, какой возмутительный эгоизм со стороны людей, называющих себя христианами! Взяв себя в руки и глядя на сочувственно настроенную публику, она решила, что речь послужит неплохим согревающим упражнением, репетицией более длинных выступлений перед более «трудной» аудиторией.