Страница:
Ауру Вольных закорианцев она тоже ощущала — она была подобна наползающей грозовой туче. Смерть, душевные мучения и презрение к мукам других.
Неужели ей, Эраз, наделенной той же силой, что и Ральднор, сын Редона, и собранным здесь людям Равнин, насквозь пропитанным этой силой, суждено повторить единожды случившееся, чтобы не стать безвинными жертвами? Однако то место, где герой применил свою магию, вызвав землетрясение, разрушившее Корамвис, находилось по соседству с мощнейшим источником Силы — потаенным пещерным храмом, созданным древними предшественниками Эраз, теми, кто установил там огромную статую Богини. Именно на эту накопленную веками энергию наложилась личная мощь Ральднора. Анкабек же отнюдь не являлся местом силы, несмотря на то, что сам остров лежал на одной из тех силовых линий, которые, как шрамы кровью, набухали судьбами планеты — той, что пролегла к Корамвису из потаенного королевства Зор.
А впрочем, она не вправе сидеть без дела, погрузившись в символьные расчеты. У тех, кто здесь, нет сил, чтобы противостоять врагам — ни физических, ни душевных. А у их врагов силы вполне хватает — и эта сила все ближе и ближе.
Когда она подняла голову, вокруг стоял ужасающий шум.
Из толпы слышались женские крики. Здесь не было никого, кто не понимал, что за звуки доносятся снаружи: Вольные закорианцы добрались до наружных дверей храма и начали выламывать их. Имея кое-какое представление об устройстве Анкабека, они не поленились ради этой цели снять тараны со своих кораблей.
Но невзирая на это, страшный шум пока еще доносился издалека.
— Мы хорошо защищены, — начала свою речь Эраз. — Наружные двери не так уж легко вынести, хотя в конце концов их все-таки вынесут. Святилище надежно закрыто, и непохоже, чтобы закорианцы смогли пробить камень или сломать механизм, даже если им очень повезет...
Она заглянула в лица людей и поняла, что не имеет права длить их беспочвенные надежды.
— Однако им может прийти в голову сунуться сюда через территорию послушников, — продолжила Эраз. — Тамошние коридоры идут под храмом и ведут к лестнице, проходящей между внешними и внутренними стенами нашего зала. От нее нас отделяют лишь одни металлические двери. Сейчас вы все видели, как я вошла через них, — на миг она осеклась. В груди у нее холодело каждый раз, когда она заглядывала в эти лица. — Эти двери достаточно сложно устроены, и чтобы пробить их, надо знать их слабое место. Любые другие захватчики побились бы о них лбом и в конце концов отступились от сердца храма. Однако эти Вольные закорианцы — не любые другие. Впереди у них не осталось ничего, кроме смерти и позора. Они поистине безумны в своей жажде разрушать и убивать, и эта жажда не позволит им отступить. Они найдут способ пробиться к нам. Может быть, у них уйдут на это часы, но рано или поздно мы услышим, как подается внутренняя дверь, ибо вечных дверей не бывает.
Заплакали женщины. Охваченные общим страхом, заплакали и дети. Даже животные начали беспокоиться. В зале воцарился ужас. А она была обязана сказать им все до конца...
— Всем нам хорошо известно, сколь жестоки Вольные закорианцы. Но эти безжалостны даже по их собственным меркам. Для нас у них найдутся самые изощренные пытки, которые мне не под силу описать. Вспомните сами, что слышали о них. Они не пощадят никого из нас, но смерть наша будет долгой. Даже детей и зверей они убьют непредставимо ужасным образом и будут пить нашу кровь, смешанную с вином. И наконец, сожгут все, что останется, — Эраз снова осеклась, но заставила себя продолжать: — Статую Анакир вытащат, разобьют и утопят в море, перед тем ободрав с нее все драгоценности и вырвав ей глаза, а драгоценный занавес порвут в клочья, деля добычу на всех. В Закорисе-в-Таддре они будут хвастаться этими трофеями, но еще сильнее — тем, что пресекли жизнь одного из Ее воплощений.
Эраз умолкла, ожидая, пока не утихли стенания и не спустилась ледяная тишина отчаяния. В этой тишине стало слышно, как трещат наружные двери. Звук был омерзительный, он привел в оцепенение даже саму Эраз.
Жрица хотела жить сама и желала жизни всем этим людям — но не собиралась длить жизнь до того мгновения, когда раздастся такой же жуткий треск внутренних дверей. Оглядев стоящих перед ней, она ощутила, как сквозь нее течет Сила и передается от нее всем остальным.
— Души не умирают, — произнесла Эраз. — Смерти нет. Таковы законы Богини. Смерть — лишь переход. Плоть остается на земле, а душа возрождается, очищенная от всей суеты. Именно этому учит нас Богиня через свой символ и образ — змею, которая, сбросив кожу, очищается от бренного и остается жива. И мы тоже останемся живыми, живыми и прекрасными, как звезды в небесах.
Она ощущала их всех. Каждое сознание было как пламя, горящее без всякой ее поддержки. На лицах уже не было страха. Эраз взмахнула рукой — занавес поднялся, и статуя богини предстала во всем своем величии. Она выждала, когда все обратят на нее свои взоры.
По полу расползались змеи. У них имелись свои потайные пути. Единственная жизнь на Анкабеке, которой суждено уцелеть...
Снаружи в треск подающейся двери вплетались приглушенные вопли. Ничего другого различить было невозможно, да и отголоски воплей казались абсолютно нечеловеческими.
Эраз вновь сделала жест, и к ней подошел молодой жрец с огромной чашей. Она приняла сосуд из его рук. Все взоры обратились на чашу. Тогда Эраз снова начала говорить.
Снадобье в чаше было таддрийским, однако известным и в других местах Виса. Оно приносило оцепенение и даровало смерть без боли, обращая тела в подобие камня. Те воины-Висы, что вечной стражей стояли в могилах своих королей, с очень большой вероятностью подвергались его воздействию. Сейчас оно было разведено и перемешано в такой пропорции, чтобы смерть, оставаясь безболезненной, наступила почти мгновенно. Легкий уход, подобный сну — достаточно сделать один маленький глоток из чаши.
— Если кто-то хочет отказаться от этого снадобья, — сказала она в заключение, — пусть заявит об этом сейчас. Еще осталось время, чтобы укрыться в нижних коридорах — закорианцы пока не обнаружили их. Есть небольшая надежда отсидеться в каком-нибудь закоулке и потом сбежать. Не могу вам обещать, что вас так никто и не найдет, и в любом случае этот выход доступен немногим. Но я обязана предложить вам выбор.
Из толпы донесся глухой ропот, но никто не тронулся с места.
— Тогда пусть каждый из вас, кто способен на это, подойдет ближе к Богине. Выпив сами, дайте выпить и своим животным. И не надо бояться. Мы уйдем все вместе, и наши души полетят, как стрелы, выпущенные из одного лука.
Жрец, рожденный на Равнинах, первым отпил глоток из чаши, не выказав при этом ни страха, ни растерянности. Выпив, он улыбнулся всей толпе и передал чашу в другие ладони. Какой-то миг все смотрели на него — молодого, прекрасного и спокойного, с глазами, полными света.
Чаша пошла по кругу. Висы и степняки, жрецы и жители деревни — все пили по глотку. Пили дети, маленькие ручные зверьки и домашняя скотина. Не отказывался никто. Губы сталкивались у краев чаши, и это ощущение было словно поцелуй — поцелуй смерти. Снадобье не имело вкуса — даже вкуса простой воды.
Последняя, кто принял чашу, одна из жриц, заглянула в нее — и, не выпив, поднесла Эраз. Это была совсем юная девушка с черными волосами. Она всхлипнула. В чаше осталось лишь немного осадка на дне.
— Пей, — велела Эраз. — А потом коснись моих губ своими. Мне этого хватит, я не лгу тебе.
Девушка послушно выпила последний глоток снадобья и впилась влажным ртом в губы Эраз.
Шум снаружи прекратился. Зато из-под пола донеслось что-то вроде рокота пробуждающегося вулкана. Пиратам удалось найти подземные коридоры. Скоро они будут у внутренних дверей.
Наступил покой, пока еще хрупкий, как пыльца на крыльях бабочки. Эраз ощущала, как одна за другой гаснут искры чужих сознаний. Маленький огонек в ее собственном мозгу замерцал, дрогнул и начал меркнуть. Рядом с ней лежал молодой жрец с Равнин, уже давно мертвый, а она не могла даже повернуть головы, чтобы взглянуть на него.
Уходить из жизни было сладко, словно засыпать. Все они верили ей и тому, что лежало вне ее. Все печали уплыли прочь. Сердце Эраз было полно радости.
Наконец погасли все огоньки до единого. А затем и Эраз погрузилась в миг или век забвения, по ту сторону которого ее ждала новая жизнь.
Когда люди Водона сокрушили последнюю дверь, жажда крови, так долго сдерживаемая и отвергаемая, была единственным, что осталось в них. Каждый из них стоял на грани безумия.
Они вломились в двери с воем и боевыми кличами, задние в нетерпении напирали на передних. И вдруг все замерло.
Они ждали чего угодно, оставлявшие за собой разоренные деревни и города, вопящих женщин и устрашенных мужчин, приученные без страха смотреть на что бы то ни было — но не на такое.
Свет факелов тысячей отблесков отражался в мозаике на полу. В этих отблесках, на другом конце зала, возвышалась огромная статуя демоницы желтых людей, опираясь на хвост и вздымая змеиные плети рук. А у ее подножия недвижно застыли все жители Анкабека. Многие смотрели в глаза ворвавшихся пиратов ясным, немигающим взглядом. Их лица были спокойными, кое-кто даже улыбался.
И еще здесь были звери — на руках у детей или стоящие рядом со своими хозяевами. И дети, и звери — все смотрели одинаково спокойно...
Еще одна дверь рухнула внутрь. Еще одна волна неистовых мужчин хлынула в Святилище — и тоже остановилась на бегу, словно споткнувшись.
Прошла минута.
Затем раздался крик. Кричали Вольные закорианцы. Брошенные в панике копья упали к ногам людей Анкабека, не породив ни малейшего отклика. Лишь от движения воздуха, вызванного полетом копий, шелохнулись складки одежды и волосы нескольких женщин.
— Что это?! — выдавил кто-то из пиратов.
— Клянусь Зардуком, не знаю, — подался вперед Водон. — Наверное, какой-то транс...
Внезапно один из младших закорианцев кинулся через весь храм. Он протиснулся через неподвижную толпу к высокой женщине в одеянии, золотом, как хвост ее богини, и с криком нанес ей удар ножом под правую грудь. Точнее, попытался нанести — скользнув по ее груди, как по мрамору, клинок с треском выломился из рукояти. Теперь в крике закорианца слышался ужас. Он отшатнулся от неуязвимой женщины, от улыбающихся статуй со светом в глазах, от пегой коровы, от шелковистой крысы на плече девочки — от всей этой плоти, переставшей быть плотью.
— Колдовство! — завопил он и бросился прочь из храма.
— Если это и колдовство, то они обратили его против себя, — Водон не без труда овладел собой. — Обдирайте драгоценности. Статую вынесите и бросьте в море. И все сожгите — деревьев снаружи полно. Не оставляйте ничего тем, кто высадится здесь после нас! — он отвернулся и сплюнул.
Под бесстрастными взглядами живых изваяний он перерезал горло сначала своим офицерам, затем их заместителям и в заключение полоснул длинным ножом по своей шее.
И почти тут же его люди бросились бежать, переступая через его тело.
Ночь наполнилась багрянцем, более жарким, чем свет Застис. Священные деревья с листьями цвета пламени обратились в черный пепел.
Когда пираты, оставшиеся без главаря, дотащили свергнутую статую Анакир до края утеса, то вознесли хвалу своим богам. Она стала их подарком Рорну — лишенная всех драгоценностей, словно нагая, и слепая, ибо они выдрали ее топазовые глаза.
Затем они вернулись на пепелище и принялись пить храмовое вино над дымящимися трупами.
На рассвете поднялся ветер. Он безжалостно гнул обгорелые стволы деревьев, вздымая в воздух тучи золы и пыли.
Вольным закорианцам сразу же не понравился этот ветер. Некоторые шептали, что он полон каких-то кружащихся силуэтов — призраки совершали свой полет, как стрелы, выпущенные с одного лука...
Корабль мертвого Водона затонул вскоре после того, как взял курс на север.
Лишь одному из желтых глаз богини удалось достичь Вольного Закориса.
Жарким элирианским полднем вардийский купец объявил привал. Примерно в миле от них на фоне тусклого неба вздымались скалы, а на них — две башни, вырастающие до самых облаков. Здесь же низвергался с огромного валуна небольшой водопад, впадая в образованное им самим озерцо.
Двое слуг вардийца и погонщик скота устроились перекусить в стороне. Отара буйных ланнских овец блеяла неподалеку, пощипывая сухую траву. Тут же кружили на привязи двое калинксов, черных, как базальт. Этих сторожевых зверей начинали обучать еще детенышами — ягнят подкладывали к кошкам рядом с котятами, они сосали одно молоко и не сильно отличались по характеру. В Вардате такие твари не водились. Там даже не загоралась Алая Звезда, как и нигде над Континентом-Побратимом.
Степняки-эманакир не были подвержены чувственному воздействию Звезды. Раса второго континента тоже претендовала на это. Но вардийский купец давно уже знал, что его народ лишь уклоняется от этого влияния, не следует ему — и то же самое подозревал за людьми Равнин.
Он сидел у входа в самодельный шатер, только что поставленный им собственноручно, и разглядывал девочку-полукровку. Она несла вино погонщику и слугам, как ей было поручено, но вела себя отнюдь не как прислуга. На вид ей было лет тринадцать. Тонкая гибкая талия, легкий изгиб бедер, изящные холмики грудей — и великолепная белая кожа, которой словно никогда в жизни не касалось солнце.
Вскоре девочка и ему принесла кувшин вина, как всегда, опустив глаза. Еще ни разу он не встречался с ней взглядом. Желтые глаза, да... Он обратил на них внимание с самого начала.
— Сегодня слишком жарко, чтобы двигаться дальше, — бросил торговец. — Мы останемся здесь до завтрашнего утра.
Он знал, что девочка немая. Пожалуй, оно и к лучшему. Она наполнила чашу хозяина и покорно остановилась перед ним, все так же не поднимая глаз.
— Ты ведь не боишься меня? — спросил торговец. — Конечно, не боишься. Я помогаю тебе добраться до родных мест, спас тебя от жадных Висов. Почему бы тебе не отблагодарить меня?
Он выждал, но она даже не шелохнулась.
— Ложись со мной, — приказал он наконец.
Девочка не выказала ни радости, ни страха. Она просто стояла, и все.
— Не беспокойся, — торопливо прибавил вардиец. — Я вижу, что ты еще совсем молода, и буду осторожен. У тебя уже кто-то был до меня?
Она снова никак не ответила. Он прикинул, имеет ли смысл силой вынудить ее к подчинению. Ему не очень хотелось так поступать.
— Иди к воде и вымойся. За скалой тебя никто не увидит. А потом возвращайся в мой шатер.
К его облегчению, девочка развернулась и пошла к водопаду. Может быть, она и не девственница. Тогда ее безразличие — знак покорности, а не страха.
Солнце еле проникало сквозь ткань шатра, и в нем царила густая красноватая полутьма. Но когда девочка вошла туда, вместе с ней вошел свет — и остался там. Какой-то миг торговец не мог понять, в чем дело, а потом так и вскочил с изумленным восклицанием:
— Клянусь Ашкар! Эти скоты из дерьмового городишки в холмах выкрасили тебе волосы!
Теперь светлые пряди, сбегающие по плечам девочки, отливали золотом. Она была чистокровной дочерью Равнин.
И она была красива, более того — запредельно прекрасна, словно белоснежный мрамор, украшенный золотом. Ее глаза блестели, словно от слез, но это был их собственный внутренний свет.
Медленно приблизившись к ней, вардиец ощутил трепет неодолимого желания. Кончиками пальцев он коснулся края ее одежды. Снять ее не составило никакого труда, и она оказалась перед ним — совершенно обнаженная.
И снова он был потрясен. Ее высокая грудь была увенчана сосками, покрытыми позолотой. В ее пупке блестела капля желтой смолы. Волосы меж ее бедер напоминали путаницу металлической нити.
— Не бойся меня, — пробормотал торговец.
— Это ты боишься...
Услышав ее голос, он едва не подскочил. Девочка не могла говорить — и не говорила. Слова прозвучали прямо у него в голове. Вардиец был знаком с мысленной речью, ему самому доводилось пользоваться ею в кругу семьи — правда, по большей части в детстве. Так что поразила его не мысленная речь сама по себе, а то, насколько непохоже это было на все, к чему он привык.
Торговец содрогнулся. Казалось, глаза девочки затмили весь мир. Тогда вардиец упал на колени. Он припал к земле в благоговейном поклоне, прежде чем успел сообразить, зачем это делает — и лишь тогда его накрыло пониманием.
От сияния, испускаемого девочкой с Равнин, за ее спиной на раскаленно-красной стенке шатра встала тень. Тень, намного выше, чем сама девочка, но тоже с длинными волосами и высокой грудью. Множество рук тени простирались в разные стороны, а нижняя часть тела представляла собой скрученный в кольца длинный хвост.
— Ашкар! — еле выдавил вардиец.
Он застыл в поклоне. Волны наслаждения и священного ужаса катились через него одна за другой, отражаясь на лице, пока он не провалился в беспамятство.
КНИГА ТРЕТЬЯ
11
Неужели ей, Эраз, наделенной той же силой, что и Ральднор, сын Редона, и собранным здесь людям Равнин, насквозь пропитанным этой силой, суждено повторить единожды случившееся, чтобы не стать безвинными жертвами? Однако то место, где герой применил свою магию, вызвав землетрясение, разрушившее Корамвис, находилось по соседству с мощнейшим источником Силы — потаенным пещерным храмом, созданным древними предшественниками Эраз, теми, кто установил там огромную статую Богини. Именно на эту накопленную веками энергию наложилась личная мощь Ральднора. Анкабек же отнюдь не являлся местом силы, несмотря на то, что сам остров лежал на одной из тех силовых линий, которые, как шрамы кровью, набухали судьбами планеты — той, что пролегла к Корамвису из потаенного королевства Зор.
А впрочем, она не вправе сидеть без дела, погрузившись в символьные расчеты. У тех, кто здесь, нет сил, чтобы противостоять врагам — ни физических, ни душевных. А у их врагов силы вполне хватает — и эта сила все ближе и ближе.
Когда она подняла голову, вокруг стоял ужасающий шум.
Из толпы слышались женские крики. Здесь не было никого, кто не понимал, что за звуки доносятся снаружи: Вольные закорианцы добрались до наружных дверей храма и начали выламывать их. Имея кое-какое представление об устройстве Анкабека, они не поленились ради этой цели снять тараны со своих кораблей.
Но невзирая на это, страшный шум пока еще доносился издалека.
— Мы хорошо защищены, — начала свою речь Эраз. — Наружные двери не так уж легко вынести, хотя в конце концов их все-таки вынесут. Святилище надежно закрыто, и непохоже, чтобы закорианцы смогли пробить камень или сломать механизм, даже если им очень повезет...
Она заглянула в лица людей и поняла, что не имеет права длить их беспочвенные надежды.
— Однако им может прийти в голову сунуться сюда через территорию послушников, — продолжила Эраз. — Тамошние коридоры идут под храмом и ведут к лестнице, проходящей между внешними и внутренними стенами нашего зала. От нее нас отделяют лишь одни металлические двери. Сейчас вы все видели, как я вошла через них, — на миг она осеклась. В груди у нее холодело каждый раз, когда она заглядывала в эти лица. — Эти двери достаточно сложно устроены, и чтобы пробить их, надо знать их слабое место. Любые другие захватчики побились бы о них лбом и в конце концов отступились от сердца храма. Однако эти Вольные закорианцы — не любые другие. Впереди у них не осталось ничего, кроме смерти и позора. Они поистине безумны в своей жажде разрушать и убивать, и эта жажда не позволит им отступить. Они найдут способ пробиться к нам. Может быть, у них уйдут на это часы, но рано или поздно мы услышим, как подается внутренняя дверь, ибо вечных дверей не бывает.
Заплакали женщины. Охваченные общим страхом, заплакали и дети. Даже животные начали беспокоиться. В зале воцарился ужас. А она была обязана сказать им все до конца...
— Всем нам хорошо известно, сколь жестоки Вольные закорианцы. Но эти безжалостны даже по их собственным меркам. Для нас у них найдутся самые изощренные пытки, которые мне не под силу описать. Вспомните сами, что слышали о них. Они не пощадят никого из нас, но смерть наша будет долгой. Даже детей и зверей они убьют непредставимо ужасным образом и будут пить нашу кровь, смешанную с вином. И наконец, сожгут все, что останется, — Эраз снова осеклась, но заставила себя продолжать: — Статую Анакир вытащат, разобьют и утопят в море, перед тем ободрав с нее все драгоценности и вырвав ей глаза, а драгоценный занавес порвут в клочья, деля добычу на всех. В Закорисе-в-Таддре они будут хвастаться этими трофеями, но еще сильнее — тем, что пресекли жизнь одного из Ее воплощений.
Эраз умолкла, ожидая, пока не утихли стенания и не спустилась ледяная тишина отчаяния. В этой тишине стало слышно, как трещат наружные двери. Звук был омерзительный, он привел в оцепенение даже саму Эраз.
Жрица хотела жить сама и желала жизни всем этим людям — но не собиралась длить жизнь до того мгновения, когда раздастся такой же жуткий треск внутренних дверей. Оглядев стоящих перед ней, она ощутила, как сквозь нее течет Сила и передается от нее всем остальным.
— Души не умирают, — произнесла Эраз. — Смерти нет. Таковы законы Богини. Смерть — лишь переход. Плоть остается на земле, а душа возрождается, очищенная от всей суеты. Именно этому учит нас Богиня через свой символ и образ — змею, которая, сбросив кожу, очищается от бренного и остается жива. И мы тоже останемся живыми, живыми и прекрасными, как звезды в небесах.
Она ощущала их всех. Каждое сознание было как пламя, горящее без всякой ее поддержки. На лицах уже не было страха. Эраз взмахнула рукой — занавес поднялся, и статуя богини предстала во всем своем величии. Она выждала, когда все обратят на нее свои взоры.
По полу расползались змеи. У них имелись свои потайные пути. Единственная жизнь на Анкабеке, которой суждено уцелеть...
Снаружи в треск подающейся двери вплетались приглушенные вопли. Ничего другого различить было невозможно, да и отголоски воплей казались абсолютно нечеловеческими.
Эраз вновь сделала жест, и к ней подошел молодой жрец с огромной чашей. Она приняла сосуд из его рук. Все взоры обратились на чашу. Тогда Эраз снова начала говорить.
Снадобье в чаше было таддрийским, однако известным и в других местах Виса. Оно приносило оцепенение и даровало смерть без боли, обращая тела в подобие камня. Те воины-Висы, что вечной стражей стояли в могилах своих королей, с очень большой вероятностью подвергались его воздействию. Сейчас оно было разведено и перемешано в такой пропорции, чтобы смерть, оставаясь безболезненной, наступила почти мгновенно. Легкий уход, подобный сну — достаточно сделать один маленький глоток из чаши.
— Если кто-то хочет отказаться от этого снадобья, — сказала она в заключение, — пусть заявит об этом сейчас. Еще осталось время, чтобы укрыться в нижних коридорах — закорианцы пока не обнаружили их. Есть небольшая надежда отсидеться в каком-нибудь закоулке и потом сбежать. Не могу вам обещать, что вас так никто и не найдет, и в любом случае этот выход доступен немногим. Но я обязана предложить вам выбор.
Из толпы донесся глухой ропот, но никто не тронулся с места.
— Тогда пусть каждый из вас, кто способен на это, подойдет ближе к Богине. Выпив сами, дайте выпить и своим животным. И не надо бояться. Мы уйдем все вместе, и наши души полетят, как стрелы, выпущенные из одного лука.
Жрец, рожденный на Равнинах, первым отпил глоток из чаши, не выказав при этом ни страха, ни растерянности. Выпив, он улыбнулся всей толпе и передал чашу в другие ладони. Какой-то миг все смотрели на него — молодого, прекрасного и спокойного, с глазами, полными света.
Чаша пошла по кругу. Висы и степняки, жрецы и жители деревни — все пили по глотку. Пили дети, маленькие ручные зверьки и домашняя скотина. Не отказывался никто. Губы сталкивались у краев чаши, и это ощущение было словно поцелуй — поцелуй смерти. Снадобье не имело вкуса — даже вкуса простой воды.
Последняя, кто принял чашу, одна из жриц, заглянула в нее — и, не выпив, поднесла Эраз. Это была совсем юная девушка с черными волосами. Она всхлипнула. В чаше осталось лишь немного осадка на дне.
— Пей, — велела Эраз. — А потом коснись моих губ своими. Мне этого хватит, я не лгу тебе.
Девушка послушно выпила последний глоток снадобья и впилась влажным ртом в губы Эраз.
Шум снаружи прекратился. Зато из-под пола донеслось что-то вроде рокота пробуждающегося вулкана. Пиратам удалось найти подземные коридоры. Скоро они будут у внутренних дверей.
Наступил покой, пока еще хрупкий, как пыльца на крыльях бабочки. Эраз ощущала, как одна за другой гаснут искры чужих сознаний. Маленький огонек в ее собственном мозгу замерцал, дрогнул и начал меркнуть. Рядом с ней лежал молодой жрец с Равнин, уже давно мертвый, а она не могла даже повернуть головы, чтобы взглянуть на него.
Уходить из жизни было сладко, словно засыпать. Все они верили ей и тому, что лежало вне ее. Все печали уплыли прочь. Сердце Эраз было полно радости.
Наконец погасли все огоньки до единого. А затем и Эраз погрузилась в миг или век забвения, по ту сторону которого ее ждала новая жизнь.
Когда люди Водона сокрушили последнюю дверь, жажда крови, так долго сдерживаемая и отвергаемая, была единственным, что осталось в них. Каждый из них стоял на грани безумия.
Они вломились в двери с воем и боевыми кличами, задние в нетерпении напирали на передних. И вдруг все замерло.
Они ждали чего угодно, оставлявшие за собой разоренные деревни и города, вопящих женщин и устрашенных мужчин, приученные без страха смотреть на что бы то ни было — но не на такое.
Свет факелов тысячей отблесков отражался в мозаике на полу. В этих отблесках, на другом конце зала, возвышалась огромная статуя демоницы желтых людей, опираясь на хвост и вздымая змеиные плети рук. А у ее подножия недвижно застыли все жители Анкабека. Многие смотрели в глаза ворвавшихся пиратов ясным, немигающим взглядом. Их лица были спокойными, кое-кто даже улыбался.
И еще здесь были звери — на руках у детей или стоящие рядом со своими хозяевами. И дети, и звери — все смотрели одинаково спокойно...
Еще одна дверь рухнула внутрь. Еще одна волна неистовых мужчин хлынула в Святилище — и тоже остановилась на бегу, словно споткнувшись.
Прошла минута.
Затем раздался крик. Кричали Вольные закорианцы. Брошенные в панике копья упали к ногам людей Анкабека, не породив ни малейшего отклика. Лишь от движения воздуха, вызванного полетом копий, шелохнулись складки одежды и волосы нескольких женщин.
— Что это?! — выдавил кто-то из пиратов.
— Клянусь Зардуком, не знаю, — подался вперед Водон. — Наверное, какой-то транс...
Внезапно один из младших закорианцев кинулся через весь храм. Он протиснулся через неподвижную толпу к высокой женщине в одеянии, золотом, как хвост ее богини, и с криком нанес ей удар ножом под правую грудь. Точнее, попытался нанести — скользнув по ее груди, как по мрамору, клинок с треском выломился из рукояти. Теперь в крике закорианца слышался ужас. Он отшатнулся от неуязвимой женщины, от улыбающихся статуй со светом в глазах, от пегой коровы, от шелковистой крысы на плече девочки — от всей этой плоти, переставшей быть плотью.
— Колдовство! — завопил он и бросился прочь из храма.
— Если это и колдовство, то они обратили его против себя, — Водон не без труда овладел собой. — Обдирайте драгоценности. Статую вынесите и бросьте в море. И все сожгите — деревьев снаружи полно. Не оставляйте ничего тем, кто высадится здесь после нас! — он отвернулся и сплюнул.
Под бесстрастными взглядами живых изваяний он перерезал горло сначала своим офицерам, затем их заместителям и в заключение полоснул длинным ножом по своей шее.
И почти тут же его люди бросились бежать, переступая через его тело.
Ночь наполнилась багрянцем, более жарким, чем свет Застис. Священные деревья с листьями цвета пламени обратились в черный пепел.
Когда пираты, оставшиеся без главаря, дотащили свергнутую статую Анакир до края утеса, то вознесли хвалу своим богам. Она стала их подарком Рорну — лишенная всех драгоценностей, словно нагая, и слепая, ибо они выдрали ее топазовые глаза.
Затем они вернулись на пепелище и принялись пить храмовое вино над дымящимися трупами.
На рассвете поднялся ветер. Он безжалостно гнул обгорелые стволы деревьев, вздымая в воздух тучи золы и пыли.
Вольным закорианцам сразу же не понравился этот ветер. Некоторые шептали, что он полон каких-то кружащихся силуэтов — призраки совершали свой полет, как стрелы, выпущенные с одного лука...
Корабль мертвого Водона затонул вскоре после того, как взял курс на север.
Лишь одному из желтых глаз богини удалось достичь Вольного Закориса.
Жарким элирианским полднем вардийский купец объявил привал. Примерно в миле от них на фоне тусклого неба вздымались скалы, а на них — две башни, вырастающие до самых облаков. Здесь же низвергался с огромного валуна небольшой водопад, впадая в образованное им самим озерцо.
Двое слуг вардийца и погонщик скота устроились перекусить в стороне. Отара буйных ланнских овец блеяла неподалеку, пощипывая сухую траву. Тут же кружили на привязи двое калинксов, черных, как базальт. Этих сторожевых зверей начинали обучать еще детенышами — ягнят подкладывали к кошкам рядом с котятами, они сосали одно молоко и не сильно отличались по характеру. В Вардате такие твари не водились. Там даже не загоралась Алая Звезда, как и нигде над Континентом-Побратимом.
Степняки-эманакир не были подвержены чувственному воздействию Звезды. Раса второго континента тоже претендовала на это. Но вардийский купец давно уже знал, что его народ лишь уклоняется от этого влияния, не следует ему — и то же самое подозревал за людьми Равнин.
Он сидел у входа в самодельный шатер, только что поставленный им собственноручно, и разглядывал девочку-полукровку. Она несла вино погонщику и слугам, как ей было поручено, но вела себя отнюдь не как прислуга. На вид ей было лет тринадцать. Тонкая гибкая талия, легкий изгиб бедер, изящные холмики грудей — и великолепная белая кожа, которой словно никогда в жизни не касалось солнце.
Вскоре девочка и ему принесла кувшин вина, как всегда, опустив глаза. Еще ни разу он не встречался с ней взглядом. Желтые глаза, да... Он обратил на них внимание с самого начала.
— Сегодня слишком жарко, чтобы двигаться дальше, — бросил торговец. — Мы останемся здесь до завтрашнего утра.
Он знал, что девочка немая. Пожалуй, оно и к лучшему. Она наполнила чашу хозяина и покорно остановилась перед ним, все так же не поднимая глаз.
— Ты ведь не боишься меня? — спросил торговец. — Конечно, не боишься. Я помогаю тебе добраться до родных мест, спас тебя от жадных Висов. Почему бы тебе не отблагодарить меня?
Он выждал, но она даже не шелохнулась.
— Ложись со мной, — приказал он наконец.
Девочка не выказала ни радости, ни страха. Она просто стояла, и все.
— Не беспокойся, — торопливо прибавил вардиец. — Я вижу, что ты еще совсем молода, и буду осторожен. У тебя уже кто-то был до меня?
Она снова никак не ответила. Он прикинул, имеет ли смысл силой вынудить ее к подчинению. Ему не очень хотелось так поступать.
— Иди к воде и вымойся. За скалой тебя никто не увидит. А потом возвращайся в мой шатер.
К его облегчению, девочка развернулась и пошла к водопаду. Может быть, она и не девственница. Тогда ее безразличие — знак покорности, а не страха.
Солнце еле проникало сквозь ткань шатра, и в нем царила густая красноватая полутьма. Но когда девочка вошла туда, вместе с ней вошел свет — и остался там. Какой-то миг торговец не мог понять, в чем дело, а потом так и вскочил с изумленным восклицанием:
— Клянусь Ашкар! Эти скоты из дерьмового городишки в холмах выкрасили тебе волосы!
Теперь светлые пряди, сбегающие по плечам девочки, отливали золотом. Она была чистокровной дочерью Равнин.
И она была красива, более того — запредельно прекрасна, словно белоснежный мрамор, украшенный золотом. Ее глаза блестели, словно от слез, но это был их собственный внутренний свет.
Медленно приблизившись к ней, вардиец ощутил трепет неодолимого желания. Кончиками пальцев он коснулся края ее одежды. Снять ее не составило никакого труда, и она оказалась перед ним — совершенно обнаженная.
И снова он был потрясен. Ее высокая грудь была увенчана сосками, покрытыми позолотой. В ее пупке блестела капля желтой смолы. Волосы меж ее бедер напоминали путаницу металлической нити.
— Не бойся меня, — пробормотал торговец.
— Это ты боишься...
Услышав ее голос, он едва не подскочил. Девочка не могла говорить — и не говорила. Слова прозвучали прямо у него в голове. Вардиец был знаком с мысленной речью, ему самому доводилось пользоваться ею в кругу семьи — правда, по большей части в детстве. Так что поразила его не мысленная речь сама по себе, а то, насколько непохоже это было на все, к чему он привык.
Торговец содрогнулся. Казалось, глаза девочки затмили весь мир. Тогда вардиец упал на колени. Он припал к земле в благоговейном поклоне, прежде чем успел сообразить, зачем это делает — и лишь тогда его накрыло пониманием.
От сияния, испускаемого девочкой с Равнин, за ее спиной на раскаленно-красной стенке шатра встала тень. Тень, намного выше, чем сама девочка, но тоже с длинными волосами и высокой грудью. Множество рук тени простирались в разные стороны, а нижняя часть тела представляла собой скрученный в кольца длинный хвост.
— Ашкар! — еле выдавил вардиец.
Он застыл в поклоне. Волны наслаждения и священного ужаса катились через него одна за другой, отражаясь на лице, пока он не провалился в беспамятство.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГОРОДА ОГНЯ И РЖАВЧИНЫ
11
Тихим вечером заравийский корабль вошел в родную гавань. Наутро Рэм и Лар-Ральднор верхом направились в столицу, лежащую в глубине континента.
Лин-Абисса была первым настоящим городом, в котором оказался Рэм за последние восемь с лишним лет, а для Лар-Ральднора — вообще первым в жизни. Амланн был не в счет — очарование этого славного раскрашенного городка заключалось именно в его небольших размерах.
Высокие стройные башни, чьи хрустальные окна так и вспыхивали на солнце, мощные стены с бастионами, бойницами, крытыми переходами — сочетание утонченного изящества и непреклонной силы. В этом был весь Вис с его красотой и превосходством, все теми же — даже в изменившемся мире.
Рэм и Лар-Ральднор вступили в город через Ворота Тыкв, над которыми развевалось знамя с заравийской женщиной-драконом. Рассказывали, что во время войны Равнин тиран Амрек обвинил заравийцев в том, что они используют Анакир в качестве эмблемы. В самом деле, между ними имелось некоторое сходство.
При нынешнем неспокойном положении на морях всем так и мерещились повсюду закорианские шпионы. В воротах требовали бумаги, которые имелись далеко не у всех. Восторг от лицезрения первого висского города изрядно поблек в долгой очереди на входе. Наконец Лар-Ральднор смог предъявить свою верительную грамоту — письмо Яннула с печатью Совета послевоенного Корамвиса, которую тот все еще имел право использовать. Им тут же предоставили эскорт для сопровождения в королевский дворец.
Оба они рассчитывали на подобное обхождение (а слуга так и вовсе был уверен в нем), и Лар-Ральднор тут же в шутку предложил назваться вымышленными именами.
Люди на широких улицах оборачивались им вслед. Мимо проносились колесницы, запряженные быстрыми, как молнии, скакунами Междуземья.
Однако когда Рэм с Лар-Ральднором выехали на угол Красного рынка Лин-Абиссы, их глазам предстала весьма впечатляющая картина перемен.
В Амланне встречались и представители светлой расы, и полукровки, но все они происходили из Вардата или Шансара. В Зарависсе им довелось взглянуть на тарабинского купца, следующего через порт в носилках; их откинутые занавески позволяли всем видеть, как он смеется и ест сладости вместе со своей висской подружкой.
Но до сих пор ни ланнцам, ни самому Рэму не приходилось видеть иных чистокровных людей Равнин, кроме кроткой Медаси.
Красный рынок лениво шевелился, придавленный полуденным зноем. Под навесами с бахромой были разложены самые разные товары. Здесь даже можно было купить рабов, выставленных на продажу в увитой цветами клетке. Десять солдат эскорта добродушно расталкивали в стороны толпу, прокладывая дорогу важным гостям, когда все вокруг неожиданно замерло. Лишь стадо вьючного скота с ревом продолжало ломиться в проход между палатками.
Капитан эскорта вскинул руку в кольчужной перчатке, чтобы остановить их, и продолжал держать, словно рука застыла в жарком воздухе. На рынок явно вошел кто-то, еще более важный, чем даже гости из Ланна.
— Кто там? — поинтересовался Лар-Ральднор.
— Из Степей, — капитан наконец-то опустил руку.
— Но кто именно? — удивленно вскинул брови юноша.
— Не имеет значения, — уронил капитан, ничего тем не разъяснив.
— Вы хотите сказать, что остановили движение, желая освободить путь одному из...
— Одному из чистокровных порождений богини. Именно так.
Лар-Ральднор глянул на Рэма, пожал плечами и усмехнулся.
— Тоже мне повод для гордости!
Рэм ответно рассмеялся, но никто его не поддержал. В нахлынувшей тишине он окинул взглядом обстановку: носилки, верховые, рабы с опахалами и зонтиками — совсем как в Кармиссе...
Затем в поле его зрения возникло «порождение богини», медленно идущее вдоль улицы простых смертных. Женщина — одна, без спутников и провожатых.
Она была одета очень просто — но в платье из шелка. Волосы ее были самыми светлыми, какие только доводилось видеть Рэму — белыми, как снег, и почти столь же ослепительно белой казалась кожа. Обе руки женщины были унизаны рядами янтарных браслетов — единственные ее украшения. Правда, вокруг ее шеи обвивалось ожерелье в виде змеи из белой полированной эмали, но вот ожерелье шевельнулось, и Рэм понял, что змея живая.
Женщина-эманакир шла, не обращая внимания на толпу вокруг. Она даже не смотрела по сторонам. Лишь раз взгляд ее обратился на окружающий мир — в ту сторону, где, не сходя со своих скакунов, замерла в ожидании стража. Глаза женщины были отнюдь не золотыми, они, как и волосы, казались почти бесцветными, вылинявшими до белизны, словно у змеи-альбиноса. Рэм ощутил, как вдоль его спины пробегает холодок. Капитан почтительно поклонился.
В следующий миг остановилась и сама женщина, обернувшись к торговцу фруктами. Тотчас же продавец и его помощник забегали, выставляя перед эманакир корзины с апельсинами и гроздьями винограда. Присмотревшись, она выбрала один плод и молча указала на него. Его тут же обтерли и поднесли женщине. Так же молча, без благодарности и платы, она приняла дар и удалилась.
— Я начинаю понимать, почему мой отец покинул Дорфар, — задумчиво сообщил Рэму Лар-Ральднор, когда они продолжили путь к витым металлическим колоннам, отмечающим вход во дворец.
Сейчас в Зарависсе правил Тханн За’ат, старший из одиннадцати внуков Тханна Рашека.
Гостям была назначена аудиенция, но в ожидании ее пришлось провести целых два часа в очаровательной комнате с фонтаном. О да, это был совсем не Ольм... Наконец слуга провел их в другое помещение — больше размером и с куда более роскошным фонтаном. Король праздно сидел в окружении пары телохранителей, двух девушек-менестрелей и рассеянных по всему залу придворных. Здесь также были двое людей с Равнин — не столь льдисто-бесцветные, как женщина на рынке, но все же сидящие отдельно под декоративным деревцем и не участвующие в общей беседе.
Король приветствовал сына Яннула Ланнца, равно как и его спутника. Стайка придворных зааплодировала.
Встав с места, король подвел Лар-Ральднора к людям Равнин. После должной паузы, призванной выказать незаинтересованность, те поднялись и поклонились сыну Яннула.
— Мы прекрасно помним всех союзников, сражавшихся рядом с нами, — произнес один из них. — Имя вашего отца никогда не изгладится из нашей памяти.
Тханн За’ат безропотно проглотил это. Намек был весьма неприкрытым: хотя Зарависс и называл себя союзником Равнин, но, по сути дела, всего лишь оставался нейтральным.
— Вы прибыли в удачное время, — сообщил он сыну Яннула. — Сейчас при дворе находится сын второго из знаменитых капитанов Ральднора эм Анакир — нашего собственного Зароса.
Этот намек тоже был очевиден — король желал напомнить степнякам, что во времена войны не все заравийцы отсиживались дома.
Положив руку на плечо Лар-Ральднора, Тханн За’ат стал прогуливаться по комнате. Один из телохранителей неслышной тенью следовал за ними.
— Вы тоже направляетесь в Дорфар? — обратилась к Рэму одна из дам. Тот ответил утвердительно. — Как и я. Я поеду туда вместе со свитой принцессы. Долгое и довольно утомительное путешествие. Вы что, не знали об этом? — дама усмехнулась. — Откуда же вы прибыли? Ах, из Ланна? Ну разумеется, до Ланна никогда не доходят последние новости. Как раз сейчас дочь короля отправляют к Повелителю Гроз. Этикет неумолим — даже Верховному королю положено забирать свою невесту из отцовского дома. Но, увы, Ральданаш вынужден оставаться в Анкире, пока не прекратятся все эти разговоры про войну... — ее покровительственная усмешка сделалась еще ярче, а подведенные глаза внимательно смотрели на Рэма. — Их первая близость не застанет Застис. Хотя я думаю, что это не имеет значения. Говорят, Ральданаш холоден. И это — сын героя Ральднора! Вы думаете, такое возможно?
— Как вы справедливо заметили, мы в Ланне живем совсем без новостей, — ответил Рэм и, вежливо извинившись, отошел, чтобы наполнить чашу вином.
Однако и в самом деле имело смысл присоединиться к громоздкой свадебной процессии, которая должна была отправиться в Дорфар в ближайшие пять дней.
Дочь За’ата была помолвлена с Повелителем Гроз еще в шесть лет, но это являлось простой формальностью. Ральданаш, вступив на престол Дорфара в тринадцать, годом позже обзавелся своими первыми тремя королевами. Теперь же у него был целый выводок жен — почти из всех стран Виса, а также из Шансара и Вардата. Увы, Зарависс не имел принцесс, достаточно взрослых для постели и достаточно молодых для замужества, и до сих пор отставал в этом вопросе.
Лин-Абисса была первым настоящим городом, в котором оказался Рэм за последние восемь с лишним лет, а для Лар-Ральднора — вообще первым в жизни. Амланн был не в счет — очарование этого славного раскрашенного городка заключалось именно в его небольших размерах.
Высокие стройные башни, чьи хрустальные окна так и вспыхивали на солнце, мощные стены с бастионами, бойницами, крытыми переходами — сочетание утонченного изящества и непреклонной силы. В этом был весь Вис с его красотой и превосходством, все теми же — даже в изменившемся мире.
Рэм и Лар-Ральднор вступили в город через Ворота Тыкв, над которыми развевалось знамя с заравийской женщиной-драконом. Рассказывали, что во время войны Равнин тиран Амрек обвинил заравийцев в том, что они используют Анакир в качестве эмблемы. В самом деле, между ними имелось некоторое сходство.
При нынешнем неспокойном положении на морях всем так и мерещились повсюду закорианские шпионы. В воротах требовали бумаги, которые имелись далеко не у всех. Восторг от лицезрения первого висского города изрядно поблек в долгой очереди на входе. Наконец Лар-Ральднор смог предъявить свою верительную грамоту — письмо Яннула с печатью Совета послевоенного Корамвиса, которую тот все еще имел право использовать. Им тут же предоставили эскорт для сопровождения в королевский дворец.
Оба они рассчитывали на подобное обхождение (а слуга так и вовсе был уверен в нем), и Лар-Ральднор тут же в шутку предложил назваться вымышленными именами.
Люди на широких улицах оборачивались им вслед. Мимо проносились колесницы, запряженные быстрыми, как молнии, скакунами Междуземья.
Однако когда Рэм с Лар-Ральднором выехали на угол Красного рынка Лин-Абиссы, их глазам предстала весьма впечатляющая картина перемен.
В Амланне встречались и представители светлой расы, и полукровки, но все они происходили из Вардата или Шансара. В Зарависсе им довелось взглянуть на тарабинского купца, следующего через порт в носилках; их откинутые занавески позволяли всем видеть, как он смеется и ест сладости вместе со своей висской подружкой.
Но до сих пор ни ланнцам, ни самому Рэму не приходилось видеть иных чистокровных людей Равнин, кроме кроткой Медаси.
Красный рынок лениво шевелился, придавленный полуденным зноем. Под навесами с бахромой были разложены самые разные товары. Здесь даже можно было купить рабов, выставленных на продажу в увитой цветами клетке. Десять солдат эскорта добродушно расталкивали в стороны толпу, прокладывая дорогу важным гостям, когда все вокруг неожиданно замерло. Лишь стадо вьючного скота с ревом продолжало ломиться в проход между палатками.
Капитан эскорта вскинул руку в кольчужной перчатке, чтобы остановить их, и продолжал держать, словно рука застыла в жарком воздухе. На рынок явно вошел кто-то, еще более важный, чем даже гости из Ланна.
— Кто там? — поинтересовался Лар-Ральднор.
— Из Степей, — капитан наконец-то опустил руку.
— Но кто именно? — удивленно вскинул брови юноша.
— Не имеет значения, — уронил капитан, ничего тем не разъяснив.
— Вы хотите сказать, что остановили движение, желая освободить путь одному из...
— Одному из чистокровных порождений богини. Именно так.
Лар-Ральднор глянул на Рэма, пожал плечами и усмехнулся.
— Тоже мне повод для гордости!
Рэм ответно рассмеялся, но никто его не поддержал. В нахлынувшей тишине он окинул взглядом обстановку: носилки, верховые, рабы с опахалами и зонтиками — совсем как в Кармиссе...
Затем в поле его зрения возникло «порождение богини», медленно идущее вдоль улицы простых смертных. Женщина — одна, без спутников и провожатых.
Она была одета очень просто — но в платье из шелка. Волосы ее были самыми светлыми, какие только доводилось видеть Рэму — белыми, как снег, и почти столь же ослепительно белой казалась кожа. Обе руки женщины были унизаны рядами янтарных браслетов — единственные ее украшения. Правда, вокруг ее шеи обвивалось ожерелье в виде змеи из белой полированной эмали, но вот ожерелье шевельнулось, и Рэм понял, что змея живая.
Женщина-эманакир шла, не обращая внимания на толпу вокруг. Она даже не смотрела по сторонам. Лишь раз взгляд ее обратился на окружающий мир — в ту сторону, где, не сходя со своих скакунов, замерла в ожидании стража. Глаза женщины были отнюдь не золотыми, они, как и волосы, казались почти бесцветными, вылинявшими до белизны, словно у змеи-альбиноса. Рэм ощутил, как вдоль его спины пробегает холодок. Капитан почтительно поклонился.
В следующий миг остановилась и сама женщина, обернувшись к торговцу фруктами. Тотчас же продавец и его помощник забегали, выставляя перед эманакир корзины с апельсинами и гроздьями винограда. Присмотревшись, она выбрала один плод и молча указала на него. Его тут же обтерли и поднесли женщине. Так же молча, без благодарности и платы, она приняла дар и удалилась.
— Я начинаю понимать, почему мой отец покинул Дорфар, — задумчиво сообщил Рэму Лар-Ральднор, когда они продолжили путь к витым металлическим колоннам, отмечающим вход во дворец.
Сейчас в Зарависсе правил Тханн За’ат, старший из одиннадцати внуков Тханна Рашека.
Гостям была назначена аудиенция, но в ожидании ее пришлось провести целых два часа в очаровательной комнате с фонтаном. О да, это был совсем не Ольм... Наконец слуга провел их в другое помещение — больше размером и с куда более роскошным фонтаном. Король праздно сидел в окружении пары телохранителей, двух девушек-менестрелей и рассеянных по всему залу придворных. Здесь также были двое людей с Равнин — не столь льдисто-бесцветные, как женщина на рынке, но все же сидящие отдельно под декоративным деревцем и не участвующие в общей беседе.
Король приветствовал сына Яннула Ланнца, равно как и его спутника. Стайка придворных зааплодировала.
Встав с места, король подвел Лар-Ральднора к людям Равнин. После должной паузы, призванной выказать незаинтересованность, те поднялись и поклонились сыну Яннула.
— Мы прекрасно помним всех союзников, сражавшихся рядом с нами, — произнес один из них. — Имя вашего отца никогда не изгладится из нашей памяти.
Тханн За’ат безропотно проглотил это. Намек был весьма неприкрытым: хотя Зарависс и называл себя союзником Равнин, но, по сути дела, всего лишь оставался нейтральным.
— Вы прибыли в удачное время, — сообщил он сыну Яннула. — Сейчас при дворе находится сын второго из знаменитых капитанов Ральднора эм Анакир — нашего собственного Зароса.
Этот намек тоже был очевиден — король желал напомнить степнякам, что во времена войны не все заравийцы отсиживались дома.
Положив руку на плечо Лар-Ральднора, Тханн За’ат стал прогуливаться по комнате. Один из телохранителей неслышной тенью следовал за ними.
— Вы тоже направляетесь в Дорфар? — обратилась к Рэму одна из дам. Тот ответил утвердительно. — Как и я. Я поеду туда вместе со свитой принцессы. Долгое и довольно утомительное путешествие. Вы что, не знали об этом? — дама усмехнулась. — Откуда же вы прибыли? Ах, из Ланна? Ну разумеется, до Ланна никогда не доходят последние новости. Как раз сейчас дочь короля отправляют к Повелителю Гроз. Этикет неумолим — даже Верховному королю положено забирать свою невесту из отцовского дома. Но, увы, Ральданаш вынужден оставаться в Анкире, пока не прекратятся все эти разговоры про войну... — ее покровительственная усмешка сделалась еще ярче, а подведенные глаза внимательно смотрели на Рэма. — Их первая близость не застанет Застис. Хотя я думаю, что это не имеет значения. Говорят, Ральданаш холоден. И это — сын героя Ральднора! Вы думаете, такое возможно?
— Как вы справедливо заметили, мы в Ланне живем совсем без новостей, — ответил Рэм и, вежливо извинившись, отошел, чтобы наполнить чашу вином.
Однако и в самом деле имело смысл присоединиться к громоздкой свадебной процессии, которая должна была отправиться в Дорфар в ближайшие пять дней.
Дочь За’ата была помолвлена с Повелителем Гроз еще в шесть лет, но это являлось простой формальностью. Ральданаш, вступив на престол Дорфара в тринадцать, годом позже обзавелся своими первыми тремя королевами. Теперь же у него был целый выводок жен — почти из всех стран Виса, а также из Шансара и Вардата. Увы, Зарависс не имел принцесс, достаточно взрослых для постели и достаточно молодых для замужества, и до сих пор отставал в этом вопросе.