Страница:
Деннис Лихэйн
Лунная миля
Джианне Малии посвящается
Не за что, малютка Д
Я живу, чтобы быть рядом с тобой,
Но между нами – лунная миля.
Мик Джаггер / Кит Ричардс. Лунная миля
Часть I
Ты был почти как настоящий
Глава 1
Ясным и не по сезону теплым вечером в начале декабря Брэндон Трескотт вышел из спа-гостиницы «Чатхем Барс» на Кейп-Код и сел в такси. Серия досадных арестов за вождение в нетрезвом виде привела к тому, что штат Массачусетс запретил ему садиться за руль в ближайшие тридцать три месяца, и теперь Брэндон всегда ездил на такси. В свои двадцать пять лет Брэндон, сын судьи и местного медиамагната, не был просто типичным богатеньким говнюком. Он был говнюком выдающимся. К тому моменту, когда его лишили прав, он уже четырежды привлекался к ответственности за «вождение под воздействием алкоголя и/или наркотиков». Первые два раза его простили, сведя обвинение к «нарушению правил дорожного движения», в третий раз он отделался строгим выговором, но в четвертый от его водительских фокусов пострадал посторонний человек – при этом сам он даже синяков не получил.
В тот зимний вечер, когда температура изо всех сил тянулась к отметке в 40 градусов по Фаренгейту, Брэндон был одет в фабрично-заляпанную и фабрично-вытертую толстовку долларов этак за девятьсот и белую шелковую футболку, воротник которой оттягивали солнцезащитные очки за шесть сотен. Мешковатые шорты были старательно разодраны – без сомнения, каким-нибудь девятилетним индонезийским пацаном, получавшим за эту работу сущие гроши. На дворе был декабрь, Брэндон был обут в шлепанцы, и ветер трепал его выбеленные, как у серфера, волосы, имевшие свойство с очаровательной беспомощностью падать ему на лоб, закрывая глаза.
Как-то вечером, основательно нагрузившись «Краун Роялом», он сел за руль «додж вайпера», и на пути из казино «Фоксвудс» тот перевернулся. Его подружка ехала на переднем сиденье. Она была его подружкой всего две недели, и, скорее всего, на этом ее личной жизни суждено было и закончиться. Ее звали Эштен Мейлз, и авария отправила ее в кому без шансов на возвращение. Одной из последних вещей, которые она сделала, была попытка отобрать у Брэндона ключи. Если верить свидетелям, он вознаградил ее за беспокойство, ткнув в нее зажженной сигаретой.
Возможно, Брэндон впервые в жизни столкнулся с реальными последствиями своих действий, когда родители Эштен – люди небогатые, но имеющие влиятельных друзей, – решили предпринять все возможное, чтобы заставить его заплатить за свои ошибки. В результате прокурор округа Саффолк выдвинул ему обвинение в вождении в нетрезвом виде и создании опасности для окружающих. Суд произвел на Брэндона шокирующее впечатление. Он был дико разозлен, что кто-то посмел требовать от него ответственности за свои поступки. В конечном итоге его признали виновным и приговорили к четырем месяцам домашнего ареста. В очень, очень комфортном доме. А в ходе последовавшего затем гражданского разбирательства внезапно выяснилось, что богатый мальчик на самом деле нищ как церковная мышь. Ничегошеньки у него не было – ни машины, ни дома, даже айпод и тот добрые люди одолжили. Официально он не владел никакой собственностью. Раньше – да, у него много чего имелось, но по странному стечению обстоятельств за день до аварии он передал все свое имущество родителям. Разумеется, ни для кого не было секретом, как обстоит дело в действительности, но доказать что бы то ни было не представлялось возможным. Когда судья постановил, что он должен заплатить семье Мейлз семь с половиной миллионов долларов, Брэндон только вывернул пустые карманы и пожал плечами.
У меня был список вещей, которыми Брэндон когда-либо владел и которыми теперь ему законом было пользоваться запрещено. Пользование любым предметом из этого списка означало бы не только видимость, но и факт владения. Трескотты пытались оспорить соответствующее судебное постановление, но пресса живо утопила их в дерьме, а публика выла так яростно, что по ее воплям можно было направлять корабли в ночном тумане. В конечном итоге они сдались и подписали соглашение.
На следующий же день Лейтон и Сьюзан Трескотт смачно плюнули в лицо и Мейлзам, и немытым народным массам, купив сыну кондоминиум в Харвич-Порте – юристы Мейлзов не оговорили, что соглашение распространяется на будущие заработки и будущее имущество. Именно в Харвич-Порте я и оказался, когда сел на хвост Брэндону ранним декабрьским вечером.
В его квартире воняло плесенью, пивом и догнивающими в раковине объедками. Я знал это, потому что дважды там бывал – ставил жучков, снимал пароли с компьютера и вообще занимался всякой полузаконной шпионской фигней, за которую клиенты платят хорошие деньги, делая вид, будто понятия не имеют, чем занимаются ребята вроде меня. Я проглядел все документы, какие смог найти, и не обнаружил ничего нового – ни банковских счетов, о которых мы были бы не в курсе, ни отчетов по акциям, о существовании которых мы не знали бы. В компьютере я тоже ничего не нашел, только самовлюбленный треп с приятелями из студенческого братства и убогие, так и не отправленные «письма в редакцию», щедро пересыпанные грамматическими ошибками. Он посещал множество порносайтов, интернет-казино и прочитал каждую когда-либо написанную статью о себе.
Когда его такси свернуло к дому, я достал из бардачка диктофон. Проникнув в его дом и взломав его компьютер, я установил пару жучков, каждый размером не больше крупинки морской соли, – один под телевизором, другой в спальне. Я слышал, как он кряхтит, раздеваясь, затем принимает душ, вытирается, переодевается, наливает себе выпить, включает телевизор, выбирает канал – какое-то тошнотворное реалити-шоу из жизни тупых козлов, – как садится на диван. Я пару раз хлопнул себя по щекам, чтобы не заснуть, и взял с пассажирского сиденья газету. Эксперты предсказывают очередной скачок безработицы. В Рэндольфе собака спасла хозяев из огня, несмотря на то что недавно пережила операцию на бедре и ее задние лапы были закреплены в каталке. Местного русского мафиозо обвинили в вождении в нетрезвом виде после того, как он припарковал свой «порше» на пляже Тинеан-бич во время прилива. «Брюинс» одержали победу в виде спорта, который всегда ввергал меня в летаргию, а отбивающий из Высшей бейсбольной лиги с полуметрового обхвата шеей возмущался тем, что кто-то заподозрил его в употреблении стероидов.
Зазвонил мобильник Брэндона. Он разговаривал с каким-то парнем, постоянно называя того «чувак», только получалось у него «чвак». Они говорили о World of Warcraft и Fallout 4 на PS2, о Лил Уэйне и Ти Ай, о какой-то девице, которую знали, потому что ходили в один спортзал, о том, что на своей странице в Фейсбуке она написала, как здорово тренируется благодаря Wii Fit, хотя, чвак, она ж живет прям напротив парка. А я смотрел в окно и чувствовал себя старым. В последнее время меня часто посещало это чувство, хотя никакой ностальгии я не испытывал. Если молодежь теперь так развлекается, пусть оставит свою молодость себе. Я откинул сиденье и закрыл глаза. Через какое-то время Брэндон и чвак распрощались:
– Ладно, чвак, давай там, держи все четко.
– Ты тоже, чвак, реально четко там.
– Слышь, чвак?
– Чего?
– Ничего. Забыл. Чё-то мутно всё.
– Чего мутно?
– Ну, это, когда забываешь.
– Ага.
– Ладно.
– Ладно.
На этом разговор закончился.
Я попытался найти причину, которая должна помешать мне прямо сейчас пустить себе пулю в висок. Две-три дюжины отыскались довольно быстро, но все равно я не был до конца уверен, что мне хватит выдержки выслушать еще несколько похожих разговоров между Брэндоном и его «чваками».
Другое дело Доминик. Доминик была элитной проституткой и в жизни Брэндона появилась десять дней назад благодаря Фейсбуку. В первый вечер они два часа переписывались по IM. С тех пор он трижды звонил ей через Скайп. Во время каждого из этих видеозвонков Доминик оставалась полностью одетой, что, впрочем, не мешало ей в деталях расписывать, что ждет Брэндона, если: а) она когда-нибудь снизойдет до того, чтобы переспать с ним, и б) он соберет необходимую для этого сумму. Два дня назад они обменялись номерами мобильников. И, слава тебе господи, она позвонила ему спустя полминуты после завершения разговора с «чваком». Вот, кстати, что сказал этот кретин, подняв трубку:
Брэндон. Ну, говори.
(Серьезно, так и сказал. И люди все равно с ним общались.)
Доминик. Привет.
Брэндон. Ой, привет. Черт. Слушай! Ты поблизости сейчас?
Доминик. Буду.
Брэндон. Ну, тогда подъезжай ко мне.
Доминик. Ты забыл? Я твою квартиру через Скайп видела. В этом свинарнике я с тобой спать не стану даже в скафандре.
Брэндон. А, значит, все-таки решилась. Никогда еще не видел таких разборчивых шлюх.
Доминик. И много ты таких, как я, видел?
Брэндон. Нет. И, блин, тебе же лет почти столько, сколько моей мамаше. И все равно, горячее я еще никого не…
Доминик. Как трогательно. И заруби себе на носу – я не шлюха. Я предоставляю услуги интимного характера.
Брэндон. Я даже не в курсе, что это значит.
Доминик. Меня это не удивляет. А теперь иди обналичь чек, или что ты там собрался делать, и приезжай.
Брэндон. Когда?
Доминик. Сейчас.
Брэндон. Прямо сейчас?
Доминик. Прямо сейчас. Я в городе буду только этим вечером. В отеле я с тобой встречаться не буду, так что лучше бы тебе найти какое-нибудь другое место, и поживее – я долго ждать не собираюсь.
Брэндон. Ну а если отель очень приличный?
Доминик. Разговор окончен.
Брэндон. Да ничего не око…
Она бросила трубку.
Брэндон выругался. Швырнул пульт в стену. Что-то пнул. Сказал: «Единственная разборчивая шлюха из всех, кого я трахал, а? Знаешь что, чвак? Да ты себе десяток таких можешь купить. И кокса еще. В Вегасе».
Ага, он в самом деле назвал себя «чваком».
Зазвонил телефон. Должно быть, он его швырнул вместе с пультом – звонок звучал откуда-то издалека, и я услышал, как он с грохотом рванул через комнату. Не успел он добежать, как звонок затих.
«Твою мать!» — заорал он. Во всю глотку – будь у меня в машине опущены окна, я бы и так его расслышал. Еще через полминуты он начал молиться.
«Слышь, чвак, я знаю, что всякой фигней занимался, но реально – сделай так, чтобы она перезвонила, а? А я и в церковь схожу, и зелени им отвалю, и вести себя буду лучше. Только, чвак, пусть она перезвонит».
Ага, он действительно назвал Бога «чваком».
Дважды.
Мобильник и звякнуть толком не успел, как он уже раскрыл его.
– Але?
– Никаких вторых шансов не будет.
– Знаю.
– Давай адрес.
– Черт, я…
– Ладно, пока.
– Семьсот тридцать три, Марлборо-стрит, между Дартмутом и Эксетером.
– Номер квартиры?
– Без номера, там все мое.
– Буду через полтора часа.
– Да тут такси быстро не поймать! И час пик скоро.
– Тогда крылья отращивай. Увидимся через полтора часа. На минуту опоздаешь – меня там уже не будет.
У него оказался «астон-мартин» DB9 2009 года выпуска. Стоимость – двести тысяч. Долларов. Пока Брэндон выезжал из гаража, расположенного через два дома от его квартиры, я пометил машину в своем списке. А пока он ждал на перекрестке, сделал пяток фотографий Брэндона за рулем. Он вдавил педаль газа так, что автомобиль рванул словно шаттл, направляющийся к Млечному Пути. Следовать за ним я не стал. Он так вихлял из ряда в ряд, что даже идиот вроде Брэндона просек бы, сядь я ему на хвост. Да и незачем – я точно знал, куда он направляется, и знал путь короче.
На месте он оказался спустя восемьдесят девять минут после звонка. Взлетел по лестнице и открыл дверь своим ключом – это я заснял. По внутренней лестнице не бежал, а летел; я – за ним. Нас разделяло не больше пятнадцати футов, но он был так взвинчен, что пару минут вообще меня не замечал. На кухне второго этажа, пока он открывал холодильник, я щелкнул еще пару снимков. Он обернулся и прижался спиной к окну.
– А ты, мать твою, кто такой?
– Да не так уж это и важно, кто я.
– Папарацци?
– Да на фиг ты им сдался-то?
Я сделал еще пару снимков. Он чуть отстранился, чтобы как следует меня разглядеть. От испуга, вызванного необъяснимым появлением на его кухне незнакомца, он перешел к оценке уровня угрозы.
– Не такой уж ты и здоровый. – Он вскинул голову. – Я твою сучью жопу отсюда на раз выкину.
– Не очень здоровый, это да, – согласился я. – Вот только мою сучью жопу ты ниоткуда не выкинешь. И я не шучу. – Я опустил камеру. – В глаза мне посмотри.
Он так и сделал.
– Врубаешься, о чем я?
Он полукивнул.
Я закинул камеру на плечо и махнул рукой:
– В любом случае я уже ухожу. Так что давай, держи хвост пистолетом и постарайся больше в кому никого не отправить.
– Что ты будешь делать с фотографиями?
Я дал ответ, от которого сердце у меня заныло:
– Да в общем-то ничего.
Он выглядел баран бараном – наверняка привычное для него ощущение.
– Ты ведь на Мейлзов работаешь, да?
Сердце заныло еще сильнее.
– Нет, не на Мейлзов. – Я вздохнул. – Я работаю на «Дюхамел-Стэндифорд».
– Это что, юридическая фирма?
Я помотал головой:
– Безопасность. Расследования.
Он уставился на меня – отвисшая челюсть, прищуренные глаза.
– Нас наняли твои родители, идиот. Они посчитали, что рано или поздно ты выкинешь какой-нибудь кретинский номер, потому что ты, Брэндон, – кретин. И сегодняшний день должен подтвердить все их опасения.
– Я не кретин, – возразил он. – Я в Бостонском колледже учился.
Надо было сострить в ответ, но я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
Вот до чего я дошел. До этого.
Я направился к выходу:
– Удачи, Брэндон.
На лестнице я остановился:
– И кстати, Доминик не приедет.
Я обернулся и облокотился на перила:
– Кроме того, ее зовут не Доминик.
Его шлепанцы влажно прочавкали по кухонному полу, пока он наконец не появился в дверном проеме надо мной:
– А ты почем знаешь?
– Потому что она работает на меня, идиот.
В тот зимний вечер, когда температура изо всех сил тянулась к отметке в 40 градусов по Фаренгейту, Брэндон был одет в фабрично-заляпанную и фабрично-вытертую толстовку долларов этак за девятьсот и белую шелковую футболку, воротник которой оттягивали солнцезащитные очки за шесть сотен. Мешковатые шорты были старательно разодраны – без сомнения, каким-нибудь девятилетним индонезийским пацаном, получавшим за эту работу сущие гроши. На дворе был декабрь, Брэндон был обут в шлепанцы, и ветер трепал его выбеленные, как у серфера, волосы, имевшие свойство с очаровательной беспомощностью падать ему на лоб, закрывая глаза.
Как-то вечером, основательно нагрузившись «Краун Роялом», он сел за руль «додж вайпера», и на пути из казино «Фоксвудс» тот перевернулся. Его подружка ехала на переднем сиденье. Она была его подружкой всего две недели, и, скорее всего, на этом ее личной жизни суждено было и закончиться. Ее звали Эштен Мейлз, и авария отправила ее в кому без шансов на возвращение. Одной из последних вещей, которые она сделала, была попытка отобрать у Брэндона ключи. Если верить свидетелям, он вознаградил ее за беспокойство, ткнув в нее зажженной сигаретой.
Возможно, Брэндон впервые в жизни столкнулся с реальными последствиями своих действий, когда родители Эштен – люди небогатые, но имеющие влиятельных друзей, – решили предпринять все возможное, чтобы заставить его заплатить за свои ошибки. В результате прокурор округа Саффолк выдвинул ему обвинение в вождении в нетрезвом виде и создании опасности для окружающих. Суд произвел на Брэндона шокирующее впечатление. Он был дико разозлен, что кто-то посмел требовать от него ответственности за свои поступки. В конечном итоге его признали виновным и приговорили к четырем месяцам домашнего ареста. В очень, очень комфортном доме. А в ходе последовавшего затем гражданского разбирательства внезапно выяснилось, что богатый мальчик на самом деле нищ как церковная мышь. Ничегошеньки у него не было – ни машины, ни дома, даже айпод и тот добрые люди одолжили. Официально он не владел никакой собственностью. Раньше – да, у него много чего имелось, но по странному стечению обстоятельств за день до аварии он передал все свое имущество родителям. Разумеется, ни для кого не было секретом, как обстоит дело в действительности, но доказать что бы то ни было не представлялось возможным. Когда судья постановил, что он должен заплатить семье Мейлз семь с половиной миллионов долларов, Брэндон только вывернул пустые карманы и пожал плечами.
У меня был список вещей, которыми Брэндон когда-либо владел и которыми теперь ему законом было пользоваться запрещено. Пользование любым предметом из этого списка означало бы не только видимость, но и факт владения. Трескотты пытались оспорить соответствующее судебное постановление, но пресса живо утопила их в дерьме, а публика выла так яростно, что по ее воплям можно было направлять корабли в ночном тумане. В конечном итоге они сдались и подписали соглашение.
На следующий же день Лейтон и Сьюзан Трескотт смачно плюнули в лицо и Мейлзам, и немытым народным массам, купив сыну кондоминиум в Харвич-Порте – юристы Мейлзов не оговорили, что соглашение распространяется на будущие заработки и будущее имущество. Именно в Харвич-Порте я и оказался, когда сел на хвост Брэндону ранним декабрьским вечером.
В его квартире воняло плесенью, пивом и догнивающими в раковине объедками. Я знал это, потому что дважды там бывал – ставил жучков, снимал пароли с компьютера и вообще занимался всякой полузаконной шпионской фигней, за которую клиенты платят хорошие деньги, делая вид, будто понятия не имеют, чем занимаются ребята вроде меня. Я проглядел все документы, какие смог найти, и не обнаружил ничего нового – ни банковских счетов, о которых мы были бы не в курсе, ни отчетов по акциям, о существовании которых мы не знали бы. В компьютере я тоже ничего не нашел, только самовлюбленный треп с приятелями из студенческого братства и убогие, так и не отправленные «письма в редакцию», щедро пересыпанные грамматическими ошибками. Он посещал множество порносайтов, интернет-казино и прочитал каждую когда-либо написанную статью о себе.
Когда его такси свернуло к дому, я достал из бардачка диктофон. Проникнув в его дом и взломав его компьютер, я установил пару жучков, каждый размером не больше крупинки морской соли, – один под телевизором, другой в спальне. Я слышал, как он кряхтит, раздеваясь, затем принимает душ, вытирается, переодевается, наливает себе выпить, включает телевизор, выбирает канал – какое-то тошнотворное реалити-шоу из жизни тупых козлов, – как садится на диван. Я пару раз хлопнул себя по щекам, чтобы не заснуть, и взял с пассажирского сиденья газету. Эксперты предсказывают очередной скачок безработицы. В Рэндольфе собака спасла хозяев из огня, несмотря на то что недавно пережила операцию на бедре и ее задние лапы были закреплены в каталке. Местного русского мафиозо обвинили в вождении в нетрезвом виде после того, как он припарковал свой «порше» на пляже Тинеан-бич во время прилива. «Брюинс» одержали победу в виде спорта, который всегда ввергал меня в летаргию, а отбивающий из Высшей бейсбольной лиги с полуметрового обхвата шеей возмущался тем, что кто-то заподозрил его в употреблении стероидов.
Зазвонил мобильник Брэндона. Он разговаривал с каким-то парнем, постоянно называя того «чувак», только получалось у него «чвак». Они говорили о World of Warcraft и Fallout 4 на PS2, о Лил Уэйне и Ти Ай, о какой-то девице, которую знали, потому что ходили в один спортзал, о том, что на своей странице в Фейсбуке она написала, как здорово тренируется благодаря Wii Fit, хотя, чвак, она ж живет прям напротив парка. А я смотрел в окно и чувствовал себя старым. В последнее время меня часто посещало это чувство, хотя никакой ностальгии я не испытывал. Если молодежь теперь так развлекается, пусть оставит свою молодость себе. Я откинул сиденье и закрыл глаза. Через какое-то время Брэндон и чвак распрощались:
– Ладно, чвак, давай там, держи все четко.
– Ты тоже, чвак, реально четко там.
– Слышь, чвак?
– Чего?
– Ничего. Забыл. Чё-то мутно всё.
– Чего мутно?
– Ну, это, когда забываешь.
– Ага.
– Ладно.
– Ладно.
На этом разговор закончился.
Я попытался найти причину, которая должна помешать мне прямо сейчас пустить себе пулю в висок. Две-три дюжины отыскались довольно быстро, но все равно я не был до конца уверен, что мне хватит выдержки выслушать еще несколько похожих разговоров между Брэндоном и его «чваками».
Другое дело Доминик. Доминик была элитной проституткой и в жизни Брэндона появилась десять дней назад благодаря Фейсбуку. В первый вечер они два часа переписывались по IM. С тех пор он трижды звонил ей через Скайп. Во время каждого из этих видеозвонков Доминик оставалась полностью одетой, что, впрочем, не мешало ей в деталях расписывать, что ждет Брэндона, если: а) она когда-нибудь снизойдет до того, чтобы переспать с ним, и б) он соберет необходимую для этого сумму. Два дня назад они обменялись номерами мобильников. И, слава тебе господи, она позвонила ему спустя полминуты после завершения разговора с «чваком». Вот, кстати, что сказал этот кретин, подняв трубку:
Брэндон. Ну, говори.
(Серьезно, так и сказал. И люди все равно с ним общались.)
Доминик. Привет.
Брэндон. Ой, привет. Черт. Слушай! Ты поблизости сейчас?
Доминик. Буду.
Брэндон. Ну, тогда подъезжай ко мне.
Доминик. Ты забыл? Я твою квартиру через Скайп видела. В этом свинарнике я с тобой спать не стану даже в скафандре.
Брэндон. А, значит, все-таки решилась. Никогда еще не видел таких разборчивых шлюх.
Доминик. И много ты таких, как я, видел?
Брэндон. Нет. И, блин, тебе же лет почти столько, сколько моей мамаше. И все равно, горячее я еще никого не…
Доминик. Как трогательно. И заруби себе на носу – я не шлюха. Я предоставляю услуги интимного характера.
Брэндон. Я даже не в курсе, что это значит.
Доминик. Меня это не удивляет. А теперь иди обналичь чек, или что ты там собрался делать, и приезжай.
Брэндон. Когда?
Доминик. Сейчас.
Брэндон. Прямо сейчас?
Доминик. Прямо сейчас. Я в городе буду только этим вечером. В отеле я с тобой встречаться не буду, так что лучше бы тебе найти какое-нибудь другое место, и поживее – я долго ждать не собираюсь.
Брэндон. Ну а если отель очень приличный?
Доминик. Разговор окончен.
Брэндон. Да ничего не око…
Она бросила трубку.
Брэндон выругался. Швырнул пульт в стену. Что-то пнул. Сказал: «Единственная разборчивая шлюха из всех, кого я трахал, а? Знаешь что, чвак? Да ты себе десяток таких можешь купить. И кокса еще. В Вегасе».
Ага, он в самом деле назвал себя «чваком».
Зазвонил телефон. Должно быть, он его швырнул вместе с пультом – звонок звучал откуда-то издалека, и я услышал, как он с грохотом рванул через комнату. Не успел он добежать, как звонок затих.
«Твою мать!» — заорал он. Во всю глотку – будь у меня в машине опущены окна, я бы и так его расслышал. Еще через полминуты он начал молиться.
«Слышь, чвак, я знаю, что всякой фигней занимался, но реально – сделай так, чтобы она перезвонила, а? А я и в церковь схожу, и зелени им отвалю, и вести себя буду лучше. Только, чвак, пусть она перезвонит».
Ага, он действительно назвал Бога «чваком».
Дважды.
Мобильник и звякнуть толком не успел, как он уже раскрыл его.
– Але?
– Никаких вторых шансов не будет.
– Знаю.
– Давай адрес.
– Черт, я…
– Ладно, пока.
– Семьсот тридцать три, Марлборо-стрит, между Дартмутом и Эксетером.
– Номер квартиры?
– Без номера, там все мое.
– Буду через полтора часа.
– Да тут такси быстро не поймать! И час пик скоро.
– Тогда крылья отращивай. Увидимся через полтора часа. На минуту опоздаешь – меня там уже не будет.
У него оказался «астон-мартин» DB9 2009 года выпуска. Стоимость – двести тысяч. Долларов. Пока Брэндон выезжал из гаража, расположенного через два дома от его квартиры, я пометил машину в своем списке. А пока он ждал на перекрестке, сделал пяток фотографий Брэндона за рулем. Он вдавил педаль газа так, что автомобиль рванул словно шаттл, направляющийся к Млечному Пути. Следовать за ним я не стал. Он так вихлял из ряда в ряд, что даже идиот вроде Брэндона просек бы, сядь я ему на хвост. Да и незачем – я точно знал, куда он направляется, и знал путь короче.
На месте он оказался спустя восемьдесят девять минут после звонка. Взлетел по лестнице и открыл дверь своим ключом – это я заснял. По внутренней лестнице не бежал, а летел; я – за ним. Нас разделяло не больше пятнадцати футов, но он был так взвинчен, что пару минут вообще меня не замечал. На кухне второго этажа, пока он открывал холодильник, я щелкнул еще пару снимков. Он обернулся и прижался спиной к окну.
– А ты, мать твою, кто такой?
– Да не так уж это и важно, кто я.
– Папарацци?
– Да на фиг ты им сдался-то?
Я сделал еще пару снимков. Он чуть отстранился, чтобы как следует меня разглядеть. От испуга, вызванного необъяснимым появлением на его кухне незнакомца, он перешел к оценке уровня угрозы.
– Не такой уж ты и здоровый. – Он вскинул голову. – Я твою сучью жопу отсюда на раз выкину.
– Не очень здоровый, это да, – согласился я. – Вот только мою сучью жопу ты ниоткуда не выкинешь. И я не шучу. – Я опустил камеру. – В глаза мне посмотри.
Он так и сделал.
– Врубаешься, о чем я?
Он полукивнул.
Я закинул камеру на плечо и махнул рукой:
– В любом случае я уже ухожу. Так что давай, держи хвост пистолетом и постарайся больше в кому никого не отправить.
– Что ты будешь делать с фотографиями?
Я дал ответ, от которого сердце у меня заныло:
– Да в общем-то ничего.
Он выглядел баран бараном – наверняка привычное для него ощущение.
– Ты ведь на Мейлзов работаешь, да?
Сердце заныло еще сильнее.
– Нет, не на Мейлзов. – Я вздохнул. – Я работаю на «Дюхамел-Стэндифорд».
– Это что, юридическая фирма?
Я помотал головой:
– Безопасность. Расследования.
Он уставился на меня – отвисшая челюсть, прищуренные глаза.
– Нас наняли твои родители, идиот. Они посчитали, что рано или поздно ты выкинешь какой-нибудь кретинский номер, потому что ты, Брэндон, – кретин. И сегодняшний день должен подтвердить все их опасения.
– Я не кретин, – возразил он. – Я в Бостонском колледже учился.
Надо было сострить в ответ, но я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
Вот до чего я дошел. До этого.
Я направился к выходу:
– Удачи, Брэндон.
На лестнице я остановился:
– И кстати, Доминик не приедет.
Я обернулся и облокотился на перила:
– Кроме того, ее зовут не Доминик.
Его шлепанцы влажно прочавкали по кухонному полу, пока он наконец не появился в дверном проеме надо мной:
– А ты почем знаешь?
– Потому что она работает на меня, идиот.
Глава 2
Покинув Брэндона, я поехал на встречу с Доминик в «Устрице Нептуна» в Норт-Энде. Когда я сел за столик, она сказала: «Весело было», раскрыв глаза чуть шире обычного.
– Рассказывай, что там происходило, когда ты подъехал к его дому.
– Может, сначала заказ сделаем, а?
– Напитки уже несут, так что давай выкладывай.
Я рассказал. Принесли напитки, и мы проглядели меню, остановившись на сэндвичах с омаром. Она пила легкое пиво, я – минералку. Я напомнил себе, что минералка полезнее для здоровья, особенно вечером, но все равно где-то в глубине души саднила мысль, что я продался. Кому и за что, я не совсем понимал, но ощущение это тем не менее не проходило. Когда я закончил свое повествование о встрече с Брэндоном-в-шлепанцах, она хлопнула в ладоши и спросила:
– И ты правда назвал его идиотом?
– Я его много как называл. В основном обошелся без комплиментов.
Принесли сэндвичи. Я снял пиджак, сложил его и бросил на ручку стоявшего слева стула.
– Я, наверное, никогда не привыкну к тому, как ты теперь выглядишь, – сказала она. – Весь такой цивильный.
– Ну, времена меняются, – ответил я и откусил от сэндвича. Наверное, лучший в Бостоне сэндвич с омаром – а вполне возможно, что и лучший в мире. – С одеждой-то все просто. Вот с прической гораздо тяжелее.
– Но костюм хороший. – Она коснулась моего рукава. – Очень хороший. – Вонзив зубы в сэндвич, она продолжила осмотр: – И галстук неплохой. Матушка выбирала?
– Вообще-то жена.
– Ах да, ты же женатый, – сказала она. – Жаль.
– Почему жаль?
– Ну, может, не тебе…
– А моей жене.
– А твоей жене, – согласилась она. – Но некоторые из нас еще помнят, что когда-то ты был гораздо более, ммм, игривым, Патрик. Помнишь эти дни?
– Помню.
– И?
– И вспоминать их гораздо приятнее, чем было проживать.
– Ну, не знаю. – Она вскинула бровь и отпила пива. – Насколько я помню, ты жил вполне себе нормально.
Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его – из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина – нет.
Она сказала:
– Не умеешь ты время тянуть.
– Я и не знал, что тяну время.
– Уж можешь мне поверить.
Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий – просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:
– Твоя доля. «Дюхамел-Стэндифорд» уже вычли налог.
– Какие заботливые. – Она убрала конверт в сумочку.
– Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.
– В отличие от тебя.
– Люди меняются.
Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.
– У меня идея.
– Нет-нет-нет. Никаких идей. Не надо.
– Еще как надо. Подкинем монетку. Орел – ты платишь за обед.
– Я и так за него плачу.
– Решка… – Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. – Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.
Я снова отпил минералки.
– У меня сдачи нет.
Она скривила губы:
– Будто у меня есть.
– Ну что ж тут поделаешь.
– Прошу прощения, – обратилась она к официанту. – У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.
Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали – хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.
Когда он ушел, она сказала:
– Он довольно милый.
– Для зиготы, ага.
– Ну зачем так сурово.
Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.
– Орел или решка?
– Не буду я выбирать, – сказал я.
– Да ладно тебе. Орел или решка?
– Мне на работу надо.
– Прогуляешь. Никто и не узнает.
– Я-то буду знать.
– Честность, – сказала она, – явно переоценивают.
Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.
Орел.
– Черт, – сказал я.
Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.
Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.
– Давай все равно это сделаем, – сказал я.
– Снимем номер.
– Ага.
– Постель.
– Си.
– И сомнем простыни так, что они их в жизнь не отгладят.
– Ну, давай не будем устанавливать планку так высоко.
Она раскрыла мобильник и позвонила в отель. Через пару секунд она сказала:
– У них есть свободный номер.
– Сними его.
– До чего бессмысленная трата денег.
– Ты же сама это предложила.
Моя жена поднесла телефон к уху.
– Если этот номер сейчас свободен, то мы его снимаем.
Она снова шкодливо взглянула на меня, как будто ей было шестнадцать лет и она только что стырила ключи от отцовской машины. Она произнесла в трубку:
– Фамилия? Кензи. Да. Первая буква – Ка, как в слове «кенгуру». Имя – Энджи.
Уже в номере я спросил:
– Ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Энджи? Или Доминик?
– Вопрос в том, что ты предпочитаешь?
– Мне обе нравятся.
– Ну, значит, и разницы никакой нет.
– Слушай.
– Да?
– А как мы разнесем постель в щепки с этой тумбочки?
– И правда. Держишь меня?
– Держу.
Позже, когда мы дремали под аккомпанемент далеких гудков и шума шоссе в десяти этажах под нами, Энджи, подперев голову рукой и глядя на меня, сказала:
– Сумасшедшая была идея.
– Ага.
– Оно нам вообще по деньгам?
Ответ она знала и сама, но я все равно его озвучил:
– Наверное, нет.
– Черт. – Взгляд ее упал на тончайшие белоснежные простыни.
Я тронул ее за плечо:
– Время от времени нам все-таки надо отдыхать. Да и «Д и С» практически гарантировали, что после этого задания возьмут меня на постоянную работу.
Она снова взглянула на меня:
– «Практически» еще не гарантия.
– Знаю.
– Они этой сраной постоянной работой у тебя перед носом машут уже слишком…
– Знаю.
– …слишком долго. Нельзя так.
– Знаю, что нельзя. Но выбора у меня особого нет.
Она скривилась:
– А что, если они так и не предложат тебе ничего стоящего?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
– У нас денег почти не осталось.
– Знаю.
– И скоро за страховку надо взнос платить.
– Знаю.
– Что ты заладил одно и то же? Больше сказать нечего?
Я понял, что стиснул зубы так сильно, что еще немного – и они начали бы крошиться.
– Я молча терплю, Эндж, и соглашаюсь на паршивую работу на не так чтобы очень уж приятную фирму, чтобы когда-нибудь они взяли меня в штат, и тогда мы получим и страховку, и льготы, и оплачиваемый отпуск. Мне это все нравится не больше, чем тебе, но, пока ты не закончишь учебу и не найдешь работу, я не знаю, что еще я могу сказать или, блин, сделать, чтобы изменить ситуацию к лучшему.
И она, и я сделали глубокий вдох. Лица наши раскраснелись – самую малость. Стены начали давить – самую малость.
– Ну, я просто говорю, – тихо произнесла она.
С минуту я глядел в окно и чувствовал, как страх и стресс последней пары лет копошатся внутри черепа и заставляют сердце колотиться все сильнее.
Наконец я сказал:
– Лучшего варианта я пока не вижу. Если «Дюхамел-Стэндифорд» по-прежнему будут держать эту морковку у меня перед носом, вот тогда – да, мне придется пересмотреть свое отношение к тому, чем я сейчас занимаюсь. Будем надеяться, они окажутся умнее.
– Ладно, – медленно выдохнула она.
– Взгляни на дело с другой стороны, – сказал я. – В плане долгов мы в такой глубокой жопе, что деньги, потраченные на этот номер, все равно что песчинка в пустыне.
Она легонько стукнула пальцами мне по груди:
– Какой ты заботливый. Утешил, блин.
– Ну так я вообще отличный парень. Ты не знала?
– Знала, знала. – Она закинула ногу поверх моей.
– Пф, – фыркнул я.
Снаружи гудели машины – еще настойчивее, чем прежде. Я представил себе пробку под окнами. Никакого движения, ни намека на движение. Я сказал:
– Выедем сейчас или выедем через час, до дома все равно доберемся в то же время.
– И что ты предлагаешь?
– Кое-что крайне, крайне постыдное.
Одним движением она оказалась на мне:
– Ну, сиделку мы наняли до полвосьмого.
– Времени полно.
Она наклонила голову, коснувшись своим лбом моего. Я поцеловал ее. Это был один из тех поцелуев, какие мы принимали за должное всего несколько лет назад – долгий, неторопливый. Когда мы прервались, она сделала глубокий вдох и снова склонилась ко мне. Еще один поцелуй, такой же долгий, такой же неторопливый. Энджи сказала:
– Давай еще дюжину таких же…
– О’кей.
– А потом еще немножко того, чем мы занимались час назад…
– Неплохо было, а?
– А затем долгий горячий душ…
– Я только за.
– А потом поедем домой, к дочке.
– Договорились.
– Рассказывай, что там происходило, когда ты подъехал к его дому.
– Может, сначала заказ сделаем, а?
– Напитки уже несут, так что давай выкладывай.
Я рассказал. Принесли напитки, и мы проглядели меню, остановившись на сэндвичах с омаром. Она пила легкое пиво, я – минералку. Я напомнил себе, что минералка полезнее для здоровья, особенно вечером, но все равно где-то в глубине души саднила мысль, что я продался. Кому и за что, я не совсем понимал, но ощущение это тем не менее не проходило. Когда я закончил свое повествование о встрече с Брэндоном-в-шлепанцах, она хлопнула в ладоши и спросила:
– И ты правда назвал его идиотом?
– Я его много как называл. В основном обошелся без комплиментов.
Принесли сэндвичи. Я снял пиджак, сложил его и бросил на ручку стоявшего слева стула.
– Я, наверное, никогда не привыкну к тому, как ты теперь выглядишь, – сказала она. – Весь такой цивильный.
– Ну, времена меняются, – ответил я и откусил от сэндвича. Наверное, лучший в Бостоне сэндвич с омаром – а вполне возможно, что и лучший в мире. – С одеждой-то все просто. Вот с прической гораздо тяжелее.
– Но костюм хороший. – Она коснулась моего рукава. – Очень хороший. – Вонзив зубы в сэндвич, она продолжила осмотр: – И галстук неплохой. Матушка выбирала?
– Вообще-то жена.
– Ах да, ты же женатый, – сказала она. – Жаль.
– Почему жаль?
– Ну, может, не тебе…
– А моей жене.
– А твоей жене, – согласилась она. – Но некоторые из нас еще помнят, что когда-то ты был гораздо более, ммм, игривым, Патрик. Помнишь эти дни?
– Помню.
– И?
– И вспоминать их гораздо приятнее, чем было проживать.
– Ну, не знаю. – Она вскинула бровь и отпила пива. – Насколько я помню, ты жил вполне себе нормально.
Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его – из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина – нет.
Она сказала:
– Не умеешь ты время тянуть.
– Я и не знал, что тяну время.
– Уж можешь мне поверить.
Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий – просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:
– Твоя доля. «Дюхамел-Стэндифорд» уже вычли налог.
– Какие заботливые. – Она убрала конверт в сумочку.
– Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.
– В отличие от тебя.
– Люди меняются.
Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.
– У меня идея.
– Нет-нет-нет. Никаких идей. Не надо.
– Еще как надо. Подкинем монетку. Орел – ты платишь за обед.
– Я и так за него плачу.
– Решка… – Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. – Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.
Я снова отпил минералки.
– У меня сдачи нет.
Она скривила губы:
– Будто у меня есть.
– Ну что ж тут поделаешь.
– Прошу прощения, – обратилась она к официанту. – У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.
Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали – хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.
Когда он ушел, она сказала:
– Он довольно милый.
– Для зиготы, ага.
– Ну зачем так сурово.
Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.
– Орел или решка?
– Не буду я выбирать, – сказал я.
– Да ладно тебе. Орел или решка?
– Мне на работу надо.
– Прогуляешь. Никто и не узнает.
– Я-то буду знать.
– Честность, – сказала она, – явно переоценивают.
Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.
Орел.
– Черт, – сказал я.
Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.
Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.
– Давай все равно это сделаем, – сказал я.
– Снимем номер.
– Ага.
– Постель.
– Си.
– И сомнем простыни так, что они их в жизнь не отгладят.
– Ну, давай не будем устанавливать планку так высоко.
Она раскрыла мобильник и позвонила в отель. Через пару секунд она сказала:
– У них есть свободный номер.
– Сними его.
– До чего бессмысленная трата денег.
– Ты же сама это предложила.
Моя жена поднесла телефон к уху.
– Если этот номер сейчас свободен, то мы его снимаем.
Она снова шкодливо взглянула на меня, как будто ей было шестнадцать лет и она только что стырила ключи от отцовской машины. Она произнесла в трубку:
– Фамилия? Кензи. Да. Первая буква – Ка, как в слове «кенгуру». Имя – Энджи.
Уже в номере я спросил:
– Ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Энджи? Или Доминик?
– Вопрос в том, что ты предпочитаешь?
– Мне обе нравятся.
– Ну, значит, и разницы никакой нет.
– Слушай.
– Да?
– А как мы разнесем постель в щепки с этой тумбочки?
– И правда. Держишь меня?
– Держу.
Позже, когда мы дремали под аккомпанемент далеких гудков и шума шоссе в десяти этажах под нами, Энджи, подперев голову рукой и глядя на меня, сказала:
– Сумасшедшая была идея.
– Ага.
– Оно нам вообще по деньгам?
Ответ она знала и сама, но я все равно его озвучил:
– Наверное, нет.
– Черт. – Взгляд ее упал на тончайшие белоснежные простыни.
Я тронул ее за плечо:
– Время от времени нам все-таки надо отдыхать. Да и «Д и С» практически гарантировали, что после этого задания возьмут меня на постоянную работу.
Она снова взглянула на меня:
– «Практически» еще не гарантия.
– Знаю.
– Они этой сраной постоянной работой у тебя перед носом машут уже слишком…
– Знаю.
– …слишком долго. Нельзя так.
– Знаю, что нельзя. Но выбора у меня особого нет.
Она скривилась:
– А что, если они так и не предложат тебе ничего стоящего?
Я пожал плечами:
– Не знаю.
– У нас денег почти не осталось.
– Знаю.
– И скоро за страховку надо взнос платить.
– Знаю.
– Что ты заладил одно и то же? Больше сказать нечего?
Я понял, что стиснул зубы так сильно, что еще немного – и они начали бы крошиться.
– Я молча терплю, Эндж, и соглашаюсь на паршивую работу на не так чтобы очень уж приятную фирму, чтобы когда-нибудь они взяли меня в штат, и тогда мы получим и страховку, и льготы, и оплачиваемый отпуск. Мне это все нравится не больше, чем тебе, но, пока ты не закончишь учебу и не найдешь работу, я не знаю, что еще я могу сказать или, блин, сделать, чтобы изменить ситуацию к лучшему.
И она, и я сделали глубокий вдох. Лица наши раскраснелись – самую малость. Стены начали давить – самую малость.
– Ну, я просто говорю, – тихо произнесла она.
С минуту я глядел в окно и чувствовал, как страх и стресс последней пары лет копошатся внутри черепа и заставляют сердце колотиться все сильнее.
Наконец я сказал:
– Лучшего варианта я пока не вижу. Если «Дюхамел-Стэндифорд» по-прежнему будут держать эту морковку у меня перед носом, вот тогда – да, мне придется пересмотреть свое отношение к тому, чем я сейчас занимаюсь. Будем надеяться, они окажутся умнее.
– Ладно, – медленно выдохнула она.
– Взгляни на дело с другой стороны, – сказал я. – В плане долгов мы в такой глубокой жопе, что деньги, потраченные на этот номер, все равно что песчинка в пустыне.
Она легонько стукнула пальцами мне по груди:
– Какой ты заботливый. Утешил, блин.
– Ну так я вообще отличный парень. Ты не знала?
– Знала, знала. – Она закинула ногу поверх моей.
– Пф, – фыркнул я.
Снаружи гудели машины – еще настойчивее, чем прежде. Я представил себе пробку под окнами. Никакого движения, ни намека на движение. Я сказал:
– Выедем сейчас или выедем через час, до дома все равно доберемся в то же время.
– И что ты предлагаешь?
– Кое-что крайне, крайне постыдное.
Одним движением она оказалась на мне:
– Ну, сиделку мы наняли до полвосьмого.
– Времени полно.
Она наклонила голову, коснувшись своим лбом моего. Я поцеловал ее. Это был один из тех поцелуев, какие мы принимали за должное всего несколько лет назад – долгий, неторопливый. Когда мы прервались, она сделала глубокий вдох и снова склонилась ко мне. Еще один поцелуй, такой же долгий, такой же неторопливый. Энджи сказала:
– Давай еще дюжину таких же…
– О’кей.
– А потом еще немножко того, чем мы занимались час назад…
– Неплохо было, а?
– А затем долгий горячий душ…
– Я только за.
– А потом поедем домой, к дочке.
– Договорились.
Глава 3
В три ночи меня разбудил телефонный звонок.
– Помнишь меня? – спросил женский голос.
– Чего? – ответил я, еще толком не проснувшись. Взглянул на определитель – звонили с частного номера.
– Один раз ты ее нашел. Поищи опять.
– Слушайте, вы вообще кто?
– За тобой должок, – просочилось из трубки.
– Проспись, а? – сказал я. – До свидания.
– За тобой должок, – повторила женщина. И бросила трубку.
Утром я уже не был уверен, не приснился ли мне этот звонок. Но даже если не приснился, мне уже трудно было сообразить, этой ночью он раздался или предыдущей. Я подумал и решил, что к завтрашнему дню наверняка забуду о нем вообще.
По дороге к метро я выпил кофе. Грязное небо с драными облаками нависало над головой, в канализационных стоках шуршали серые хрупкие листья, которые сгниют с первым же снегом. Деревья по обе стороны Кресент-авеню стояли с голыми ветвями, и холодный ветер с океана проникал под одежду. Станция метро располагалась между концом Кресент-авеню и бухтой. Ведущая на платформу лестница уже была забита людьми, однако я все равно заметил в толпе лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Усталое, изрезанное морщинами лицо женщины, которую удача всю жизнь обходила стороной. Когда я подошел поближе, она попыталась улыбнуться и приветственно махнула рукой.
– Помнишь меня? – спросил женский голос.
– Чего? – ответил я, еще толком не проснувшись. Взглянул на определитель – звонили с частного номера.
– Один раз ты ее нашел. Поищи опять.
– Слушайте, вы вообще кто?
– За тобой должок, – просочилось из трубки.
– Проспись, а? – сказал я. – До свидания.
– За тобой должок, – повторила женщина. И бросила трубку.
Утром я уже не был уверен, не приснился ли мне этот звонок. Но даже если не приснился, мне уже трудно было сообразить, этой ночью он раздался или предыдущей. Я подумал и решил, что к завтрашнему дню наверняка забуду о нем вообще.
По дороге к метро я выпил кофе. Грязное небо с драными облаками нависало над головой, в канализационных стоках шуршали серые хрупкие листья, которые сгниют с первым же снегом. Деревья по обе стороны Кресент-авеню стояли с голыми ветвями, и холодный ветер с океана проникал под одежду. Станция метро располагалась между концом Кресент-авеню и бухтой. Ведущая на платформу лестница уже была забита людьми, однако я все равно заметил в толпе лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Усталое, изрезанное морщинами лицо женщины, которую удача всю жизнь обходила стороной. Когда я подошел поближе, она попыталась улыбнуться и приветственно махнула рукой.