— То, что случилось сегодня — чистая случайность, — настаивала Рэчел.
   Лизль скептически покачала головой:
   — Таких случайностей, сдается мне, становится все больше и больше. Уж я-то слышу кое о чем на рынке.
   — Я не могу уехать, — отрезала Рэчел. — А теперь мне бы очень хотелось принять ванну. Эти солдаты были сущими животными, Лизль. Я чувствую себя запачканной от одних взглядов, какими они смотрели на меня и мадемуазель дю Лак. — Ее передернуло при том воспоминании. — Слава Богу, что не все мужчины таковы, иначе ни одна женщина по собственной воле не вступила бы в брак.
   — И не легла бы в брачную постель, — мрачно добавила Лизль.
   Явившись с визитом на. следующий день, капитан Фрезер продемонстрировал, что он весьма интересный человек. Рэчел попросила Лизль подать им лимонаду, и они сидели в саду, а на столике между ними красовалось блюдо с глазированным печеньем.
   — Итак, капитан, — поинтересовалась Рэчел, откусывая кусочек вкуснейшего ароматного печенья, — чем же вы занимались до того, как разразилась эта трагическая война?
   Капитан оставил свою несколько официальную манеру держаться и осматривался вокруг с нескрываемым удовольствием.
   — Я преподавал в частной мужской школе в Вермонте, мисс Галлагер.
   — Правда? — воскликнула она, протягивая руку к стеклянному кувшину. Она налила ему еще лимонаду. — Какой же предмет?
   — Математику. — Он пожал плечами. — Предмет не слишком захватывающий, но весьма необходимый.
   Рэчел улыбнулась ему. Она отметила, что Баррет Фрезер был вполне привлекательным мужчиной среднего роста и крепкого телосложения. У него было приятное лицо с живыми темно-карими глазами и соломенно-светлыми волосами.
   «Как жаль, — осенила ее шутливая идея, — что Каролина покинула Новый Орлеан». Ее подруга и капитан Фрезер могли бы, по мнению Рэчел, составить прекрасную пару.
   Рэчел подалась вперед, глядя на него своими голубыми глазами:
   — А что за край этот ваш Вермонт, капитан?
   Он усмехнулся:
   — Полная противоположность здешнему, заверяю вас. — Баррет допил свой лимонад, по его щеке скатилась струйка пота. — Говоря точнее, край очень красивый, но суровый — зимой. Весьма закаляет тело. — Он бросил взгляд на разнообразные яркие растения, наполнявшие сад. — Нежные теплолюбивые цветы не выживают там, — констатировал он. — Надо уметь приспособиться к нашему климату.
   В его глазах появилось спокойное, отрешенное выражение.
   — Лучшее время для знакомства с Вермонтом это осень. Пора листопада там самая прекрасная. Горы полыхают такими красками, что просто дух захватывает.
   — Вы любите Вермонт, верно?
   — Разумеется, мисс Галлагер, — охотно согласился он. — Там жило несколько поколений моих предков.
   — Я пришла к выводу, что коль скоро речь идет о географии, то типы красоты тут поистине бесконечны, — принялась рассуждать Рэчел. — Бывают моменты, когда я ужасно скучаю по тихому дождику и вечнозеленым холмам Ирландии. Однако, прожив здесь некоторое время, я обнаружила, что люблю жару и сияние солнца. И при этом, — Рэчел соединила пальцы рук, — я бы, наверное, с удовольствием побывала когда-нибудь у вас в Вермонте.
   — А я был бы счастлив показать вам его, — предложил он.
   Рэчел сообразила, что не упомянула о весьма важном обстоятельстве. Она поспешила исправить эту оплошность.
   — Я должна буду спросить своего нареченного, согласуется ли это с его планами, — мягко сказала она.
   Брови Баррета удивленно поднялись.
   — Вы помолвлены? — спросил он, стараясь придать безразличие своему тону.
   Рэчел вытянула руку и с гордостью показала ему кольцо:
   — Да.
   Он посмотрел на этот залог любви:
   — Что ж, он очень счастливый человек.
   — Это я счастливица, капитан, — улыбнулась Рэчел. — Мой жених храбрый воин, так же как и вы.
   — Конфедерат?
   Рэчел покачала головой.
   — Нет, — сообщила она с горделивой улыбкой. — Он офицер армии янки.
   — Откуда он?
   — Отсюда, из Нового Орлеана.
   — Офицер-юнионист отсюда? — с недоверием спросил Фрезер.
   — Не менее преданный Соединенным Штатам, чем вы сами, сэр, — настаивала Рэчел. — Мэтью вполне согласен с покойным Стефеном Дугласом в том, что в этой войне невозможно оставаться нейтральным.
   — Это неожиданность для меня, мисс Галлагер, — присвистнул Баррет Фрезер. — Подумать только!
   — Я думаю, вы с ним быстро нашли бы общий язык, — уверенно произнесла Рэчел.
   — В каком полку он служит?
   Рэчел опустила глаза и сделала глоток лимонада, быстро нагревавшегося на жарком солнце.
   — Я не знаю.
   Она не могла поведать этому человеку, что Мэтью не служит в каком-то определенном полку, а входит в особое подразделение, выполняющее специальные задания правительства с целью быстрее покончить со шпионажем и саботажем конфедератов.
   — Как его имя?
   — Мэтью Деверо.
   — Деверо. — Капитан Фрезер на минуту задумался. — Это его семья владеет большой плантацией под Новым Орлеаном?
   — Да, это они, — ответила Рэчел.
   — Кажется, я слышал это имя. По-моему, человек с такой фамилией получил разрешение на торговые операции, потому что принял присягу верности Соединенным Штатам. — Он пожал плечами и скептически усмехнулся: — Я, правда, не думаю, что каждый принявший присягу сделал это искренне.
   — Эдуард Деверо — абсолютно искренне, с чувством произнесла Рэчел. — Поверьте мне, капитан Фрезер. Он так же предан Соединенным Штатам, как и его сын.
   Баррет поднялся.
   — Боюсь, — сказал он, вытащив свои карманные часы, — что мне пора откланяться. Я провел прекрасный вечер. Вы разрешите мне посетить вас вновь, ведь вы одна из немногих знакомых, которых я имею в Новом Орлеане. — Он грустно улыбнулся. — Увы, в большинстве здешних домов синие мундиры гостеприимством не пользуются.
   — Разумеется, капитан, — горячо откликнулась Рэчел. — Я буду очень рада снова увидеть вас.
   Когда он ушел, Рэчел поднялась к себе отдохнуть. Она нашла общество капитана весьма приятным и рассчитывала, что они станут друзьями. Ей ужасно не хватало родителей и Каролины Чандлер, а капитан Баррет Фрезер был человеком вежливым, воспитанным, приятным в общении. В нем было что-то основательное, надежное.
   В мире, перевернутом и исковерканном войной, надежность была так привлекательна!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   «За последние несколько недель папа очень полюбил капитана Фрезера. Он часто обедает у нас, всякий раз, когда позволяет его служба. Капитан Фрезер стал почти что членом нашей семьи. У него спокойная, приятная манера говорить, с легкой горечью по поводу войны, перевернувшей его жизнь, или в адрес горожан, проклинающих его мундир и само его присутствие в их городе.
   Я нашла в его лице доброго друга, с которым можно говорить о чем угодно. Быть может, это потому, что он так же одинок, как и я. Я так тоскую по маме и моему любимому Мэтью.
   Вчера я получила записку от мадемуазель дю Лак. Она приглашает меня к себе домой в Фобур-Мариньи, Рю Бургунди. Сперва я сомневалась, как мне следует, поступить, но все-таки решила пойти, хотя бы только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Уже несколько месяцев я не получаю известий от Мэтью, и где-то в глубине моего сознания время от времени возникает вопрос, не является ли она по-прежнему поверенной его тайн. Кроме того, как ни странно это звучит, мне кажется, что общение с Доминикой как-то приблизит меня к Мэтью».
   Экипаж остановился перед небольшим особнячком в креольском стиле, но Рэчел не спешила выходить, все еще раздумывая, не совершила ли ошибки, приехав сюда.
   Она испытывала искушение объяснить Сину, что передумала, и приказать ему поворачивать лошадей и возвращаться домой.
   Пока она размышляла, ее юный кучер соскочил с облучка и открыл дверцу, чтобы помочь ей выйти.
   Рэчел глубоко вздохнула и, выйдя из коляски, оказалась прямо перед домом мадемуазель дю Лак. Он производил впечатление уютного и удобного жилища. «Скромный» — именно этот эпитет, по мнению Рэчел, больше всего подошел бы к нему. В нем не было ни кричащей роскоши, ни кокетливой изысканности, в равной степени типичных для особняков содержанок. Это был дом обыкновенной женщины.
   Рэчел прошла по выложенной кирпичом дорожке к входной двери, и та медленно отворилась, показав улыбающуюся Доминику.
   — Мадемуазель Галлагер, как любезно с вашей стороны навестить меня!
   Рэчел тоже улыбнулась и проследовала за ней в дом. Доминика ввела ее в гостиную, помещавшуюся прямо за вестибюлем. Миниатюрная негритянка принесла серебряный кувшин и чашечки китайского фарфора на деревянном подносе. Она поставила все это на низенький столик и молча удалилась.
   Доминика и Рэчел уселись на диван орехового дерева.
   — Хотя наш новоорлеанский кофе и хорош, я подумала, что для разнообразия стоит угостить вас чашечкой шоколада, — предложила Доминика, наливая ей в чашку дымящийся шоколад и добавляя сбитые в пену сливки и щепотку корицы.
   Она передала чашку Рэчел, и та с интересом попробовала новый для нее напиток.
   — Замечательно, — проговорила она.
   Доминика дружески улыбнулась.
   — Я люблю шоколад, если честно сказать — даже больше, чем кофе. — И, рассмеявшись, добавила: — Хотя с тех пор, как началась война, не так-то просто его раздобыть.
   Рэчел почувствовала себя свободней. Быть может, этот визит окажется гораздо менее тягостным, чем она опасалась.
   Доминика допила свой шоколад и лишь после этого спросила:
   — Вам, наверное, интересно, почему я вас пригласила.
   — Я действительно думала об этом, — заметила Рэчел.
   — Есть несколько причин, — сказала Доминика и, поставив чашку с блюдцем на стол, обеими руками обхватила колено. — Во-первых, еще раз поблагодарить за помощь в тот день.
   Ей не нужно было уточнять, о каком дне идет речь, — они обе прекрасно помнили его. По телу Доминики пробежала легкая дрожь, она уставилась на натертый паркет.
   — Не будь вас, я бы сейчас здесь не сидела. А кроме того, — добавила она, — я хотела встретиться с женщиной, которую так любит Мэтью. — Она подняла голову и взглянула прямо на Рэчел: — А он действительно любит вас, вы это знаете. Больше, чем кого бы то ни было.
   — Так же как я его, — призналась Рэчел. Она допила шоколад и поставила чашку на столик.
   — Вы верите в судьбу? — серьезно спросила Доминика.
   Рэчел на минуту задумалась:
   — Пожалуй, да.
   Доминика удовлетворенно кивнула:
   — Я тоже. Судьба свела нас обеих с Мэтью Деверо, а затем распорядилась так, что наши пути пересеклись.
   Рэчел обдумала ее слова и спросила: — Вы жалеете об этом?
   — О том, что он влюбился в вас? — Доминика пожала плечами. — Именно так распорядилась судьба.
   — Но ведь это было для вас неожиданностью?
   — Я знала, что рано или поздно это произойдет, Рэчел. Вы разрешаете мне называть вас так? — Рэчел кивнула, и она продолжила: — И я и Мэтью с самого начала понимали, что отнюдь не безумная любовь связывает нас. Нас связывало своего рода соглашение, удобное и приятное для нас обоих. — Доминика разгладила воображаемую складку на шелковом платье. — Человеку иного мира зачастую трудно бывает это понять.
   Рэчел взглянула ей прямо в лицо.
   — Мэтью объяснил мне все это, — сказала она.
   — Eh, bien[26], — отозвалась Доминика. — Мэтью был и остается очень щедрым человеком. Он подарил мне этот дом. Благодаря его доброте у меня сейчас столько денег, что я могу всю жизнь прожить независимо, если сама того пожелаю. Я могу путешествовать, если захочу, в любой момент могу выйти замуж — если захочу. И все это благодаря Мэтью.
   Эти слова, произнеси их другая женщина, могли бы казаться ядовитыми, обидными или самодовольными, но Рэчел знала, что в устах Доминики это простая откровенность.
   — Вы любите его?
   — Oui, — ответила Доминика. — Если бы я не любила его, я бы не стала делить с ним постель в течение шести лет. — Она налила себе еще шоколада. — Кроме всего прочего, он потрясающий любовник, вы сами убедитесь в этом.
   При этом замечании Рэчел покраснела.
   — Я была девушкой, когда впервые пришла к Мэтью, — пояснила Доминика. — И он очень бережно и деликатно, научил меня получать удовольствие. И с вами, — заметила она, — он будет таким же. Он не эгоист в постели, отнюдь нет. — Увидев густой румянец на щеках Рэчел, Доминика улыбнулась. — Excusez-moi[27], — воскликнула она. — Я забываю, что вы не привыкли к беседам на столь откровенные темы, мадемуазель. Получать удовольствие в постели должны не только мужчины. — В ее глазах загорелся огонек. — Креолы — люди темпераментные, и креольские мужчины особенно гордятся своим умением заниматься любовью. Вы не будете разочарованы, Рэчел. Мэтью настоящий мужчина.
   — Нельзя ли переменить тему? — нервно кашлянув, спросила Рэчел.
   Доминика рассмеялась гортанным смехом.
   — Oui, ну конечно. Я вовсе не хотела, вас как-то задеть, — оправдывалась она. — Я хотела только заверить вас, что вам не надо страшиться первой брачной ночи.
   — Я доверяю Мэтью, — просто сказала Рэчел.
   — И правильно делаете, — одобрила Доминика.
   Рэчел сочла, что они уже достаточно откровенны друг с другом для того, чтобы задать самый животрепещущий вопрос:
   — Вы получали известия от Мэтью с тех пор, как он покинул город?
   — Боюсь, что очень давно, — ответила Доминика. — Я получила от него письмо в конце прошлого года. — Она прикрыла руку Рэчел своей и продолжила: — В нем он много говорит о вас. Он рассказывал мне, как он любит вас и как мечтает начать новую жизнь с вами, когда закончится война.
   — Правда?
   — Oui, он стал очень счастливым человеком благодаря вам, Рэчел.
   — Я хочу, чтобы он был таким всю жизнь.
   — И он будет, я знаю это, — заявила Доминика. — Я уже говорила, что вас связала судьба.
   Позднее, по дороге домой, Рэчел вспоминала ее слова. Судьба. Предназначение. Выбор. Браки, совершающиеся на небесах. «Неважно, — думала она. — Как ни назови это, важно лишь то, что Мэтью — моя единственная настоящая любовь, и ничто не может разлучить нас».
   Ничего.
   Только смерть.
   Одна лишь смерть могла разрушить все надежды и мечты о будущем. Одна лишь смерть была в состоянии сокрушить неколебимое здание счастья, обратив его в жалкие руины отчаяния.
   «Мэтью!»
   Рэчел проснулась о этим именем на устах. Она лежала, утопая в мягких подушках, наблюдая, как утренний ветерок колышет кружевные занавески на окнах.
   Девушка откинула тонкую белоснежную простыню, служившую ей одеялом. Она спустила ноги на пол и сидела, прислушиваясь к беззаботному щебетанию птиц за окном спальни. Это было утро, сулящее радость. Рэчел покачивала ногой и мечтала, что будет вот так же просыпаться рядом с Мэтью.
   Она обернулась и уставилась сонным взглядом на смятую постель. Она прикрыла глаза и попыталась представить лежащего в постели Мэтью, его загорелое тело на белоснежных простынях. Она с улыбкой вытянула руку и принялась гладить нижнюю простыню, воображая, что под рукой у нее теплая кожа Мэтью, шелковистые завитки волос, покрывающих его широкую грудь и спускающихся все ниже…
   О Господи, что за распутное воображение, оказывается, у нее!
   «Ну и что же?» — спросила она самое себя.
   Ничего страшного.
   Все, чего ей действительно хочется, — так это, чтобы скорее закончилась проклятая война и Мэтью вернулся домой. А если это невозможно, то хотя бы получить от него весточку, ведь их не было так долго! Хоть что-нибудь. Хоть пару строк.
   Она потянулась, подошла к большому зеркалу и встала перед ним, разглядывая свое отражение. Она отбросила назад тяжелую массу светлых локонов и опустила руки вдоль тела. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивали контуры ее тела. Рэчел провела рукой по животу. Когда-нибудь она будет носить под сердцем дитя Мэтью, дитя их любви. Новая жизнь наполнит ее чрево. Рэчел поняла, что желает этого так страстно, как не могла бы и помыслить прежде.
   Рука девушки скользнула вверх и коснулась золотого медальона, висевшего у нее на шее. Он составлял пару с тем кольцом-печаткой, украшенным их инициалами, которое она подарила Мэтью. Внутри медальона находились их миниатюрные портреты. Так будет, так должно быть с ними — вместе, неразлучно, навсегда.
   Рэчел сидела за письменным столом, делая наброски для новой задуманной ею статьи. Ее мать только что вернулась из Филадельфии, вопреки желанию своего мужа, стремившегося уберечь ее от опасностей войны. Кэтлин привезла новости с Севера, и они натолкнули Рэчел на мысль осветить этот горестный конфликт с новой стороны. Ей захотелось поразмышлять о женщинах — как южанках, так и северянках, — в течение долгих месяцев ожидающих своих мужчин.
   Из разговоров с женщинами, оставшимися в городе, перешедшем под контроль юнионистов, Рэчел знала, каково это, когда тебя считают врагом, возможным противником. На собственном же опыте она поняла, что значит, когда тебе не доверяют свои же соседи, ведь ее считали едва ли не предательницей из-за ее отца, из-за ее возлюбленного, из-за того, наконец, что она появлялась в обществе офицера-янки.
   Рэчел имела возможность наблюдать жизнь новоорлеанских женщин. Они ждали вестей от своих мужчин, ухаживали за вернувшимися домой ранеными, по мере возможностей помогали нуждающимся и жадно читали газеты, выискивая сообщения о любимых. Они делали все, что могли, чтобы приспособиться к обстоятельствам, в которые поставила их жизнь.
   Это были женщины, как рассуждала Рэчел, вынесшие всю тяжесть «нашего славного дела». Они всячески пытались сохранить довоенный стиль жизни, поддерживаемый иллюзией, что когда-нибудь все вернется на круги своя, что их жизнь войдет в прежнее русло.
   Окунув перо в хрустальную чернильницу, Рэчел начала было новую фразу, когда в дверь заглянула Лизль:
   — Извините, мисс Рэчел, но ваша мама просит вас немедленно спуститься.
   Удивленная необычным тоном экономки, Рэчел подняла голову:
   — Что случилось, Лизль?
   — У вас гость.
   Рэчел взглянула на часы в корпусе из черешневого дерева, стоявшие прямо у нее на столе. Было только пять минут десятого — рановато для визитов.
   — Кто это?
   — Этот капитан-янки, — сообщила Лизль.
   — Баррет? — Рэчел положила серебряное перо и улыбнулась. — Что ему могло понадобиться в такую рань? — Она с шумом отодвинула кресло. — Скажи, пожалуйста, маме, что я сейчас спущусь.
   Лизль повиновалась, и, поднявшись с места, Рэчел окинула взглядом свой домашний туалет. На ней было простое бледно-голубое платье, без кринолина, и корсаж и юбка безо всяких украшений. В нем удобно было работать, а от многочисленных стирок оно стало мягким, словно ночной халат. Рэчел подумала, не стоит ли переодеться во что-то более подходящее для приема посетителей, но решила этого не делать.
   Баррет Фрезер не принадлежал к тем строго следующим требованиям хорошего тона людям, которых мог шокировать домашний наряд хозяйки дома.
   Спускаясь по лестнице, Рэчел думала, что, возможно, он пришел пригласить ее на верховую прогулку. Они совершали подобные прогулки не реже раза в неделю, если позволяли обстоятельства, но, поскольку он был невероятно занят по службе, на этой неделе им пришлось отказаться от привычного развлечения.
   Это, однако, не объясняло странного тона Лизль. Воспоминание о нем засело у Рэчел где-то в подсознании.
   Войдя в маленькую гостиную первого этажа, Рэчел была поражена царившим в ней молчанием, хмурым взглядом Баррета и вытянувшимся лицом матери, которая сидела в кресле, нервно теребя платок.
   — Ради всего святого, что случилось? — воскликнула Рэчел, выскакивая на середину комнаты. — Папа?!
   Она выкрикнула свой вопрос сдавленным от испуга голосом. Она знала, что отец отправился в поддерживавший Конфедерацию Техас по делу, связанному с поставкой лошадей для армии.
   — Насколько мне известно, мистер Галлагер в добром здравии, — коротко ответил капитан Фрезер.
   Рэчел бросила еще один быстрый взгляд на мать. В ответ на него Кэтлин вскочила с места и стремительно приблизилась к дочери.
   Рэчел прочла в ее глазах сострадание и похолодела.
   — Это не… Мэтью? — пробормотала она, чувствуя, как ужас пронизывает ее с головы до ног. Взглянув на лицо Баррета Фрезера, Рэчел задохнулась: — Это ложь!
   — Дорогая… — начала было ее мать.
   — Я бы знала, если бы что-нибудь случилось с ним! — закричала Рэчел. — Вы что, не понимаете? — с гневом спросила она. — Я бы знала! — Диким взглядом она обвела комнату и находящихся в ней людей: — Это, должно быть, какая-то ошибка.
   Баррет Фрезер приблизился к ней.
   — Я от всей души желаю, чтобы вы оказались правы, мисс Галлагер, — произнес он соболезнующим тоном.
   Он предложил ей руку, но Рэчел оттолкнула ее и холодно заявила:
   — Вы лжец!
   — Рэчел! — увещевала Кэтлин Галлагер свою дочь, стараясь успокоить ее. — Я знаю, моя родная, как тебе тяжело, но…
   — «Но» что, мама? — оборвала Рэчел ее уговоры. — Принять эту ложь? А это именно так. Чья-то страшная ошибка. Мэтью жив. Он обещал, что вернется ко мне. Так что, сама понимаешь, — с исступленной настойчивостью добавила она, — с ним все в порядке.
   — Я бы хотел ответить вам, что вы правы, Рэчел, — вмешался Баррет Фрезер, — но, увы, это не так. Капитан Мэтью Деверо казнен как шпион в штате Нью-Йорк.
   — Убирайтесь из моего дома с вашей грязной ложью, — ледяным тоном произнесла Рэчел, отступая от него.
   — Пожалуйста, Рэчел, — упрашивала Кэтлин, — выслушай капитана.
   Рэчел отшатнулась от руки, которую мать ласково положила ей на плечо.
   — Как ты можешь верить этому? — с надрывом спросила она. — Это чудовищная ложь, и ничего более. Мэтью не умер, говорю тебе, — повторила она.
   — Рэчел, — мягко сказал капитан Фрезер, — я понимаю, что вам трудно это слышать…
   — Трудно? — оборвала его Рэчел. — Что вы можете знать об этом?
   Она быстро отошла на другой конец комнаты, желая быть подальше от людей, отказывающихся верить в ту правду, которую знала она.
   — Я любила его. — Она сделала глубокий вдох. — Извините, я ошиблась. Я люблю его. Мы собираемся пожениться, когда окончится эта война. Или еще раньше, если получится. Он жив и вернется ко мне.
   — Тогда как вы объясните это? — спросил Фрезер, проклиная самого себя за то, что вынужден причинять ей лишние страдания.
   Он вытащил что-то из кармана своего мундира и протянул Рэчел. На его широкой ладони лежало золотое кольцо, блеснувшее в лучах утреннего солнца.
   Глубокая боль внезапно пронзила все тело Рэчел. Спотыкаясь, она сделала несколько неверных шагов.
   — Откуда это у вас? — спросила она слабым голосом.
   Это было кольцо, подаренное ею Мэтью, парное с медальоном, который носила она сама.
   — Оно было прислано вместе с другими вещами, главным образом бумагами, одним майором-южанином, который, как мы подозреваем, является главой целой шпионской организации, работающей за линией фронта и проникшей на Север.
   — Но откуда у него кольцо Мэтью?
   Баррет сжал в кулак руку, державшую кольцо.
   — Он сообщил, что посылает кольцо как доказательство казни человека, предавшего Юг. Он добавил, что человек, отказавшийся от собственных корней, получил по заслугам.
   — Нет! — со стоном вырвалось у Рэчел. Все стало темнеть вокруг нее, и она почувствовала, что хочет, жаждет погрузиться в эту темноту. Она была такой спокойной и безопасной!..
   Очнувшись, Рэчел обнаружила, что лежит у себя в постели, корсет распущен, а на ночном столике находятся таз с водой и полотенце. Кэтлин, сидевшая в кресле, вплотную придвинутом к кровати, погрузила полотенце в воду и, отжав его, приложила к виску дочери.
   — Мама?
   Кэтлин ласково погладила ее по щеке и посмотрела ей в лицо взглядом, полным сочувствия:
   — Я здесь, моя родная.
   Рэчел отвернулась и уставилась в окно, за которым сияло солнце, благоухали цветы, щебетали птицы. Там, снаружи, все источало тепло и жизнь, в то время как здесь, внутри, у нее в душе, все стало вдруг мертвым и холодным. Дух Рэчел был сокрушен страшной вестью, она все еще не вышла из состояния шока.
   — Не хочешь ли выпить чаю? — заботливо спросила Кэтлин.
   — Нет, — безжизненным тоном ответила Рэчел, не поворачивая головы.
   — А кофе?
   Рэчел не ответила, надеясь, что мать поймет ее желание и оставит ее одну.
   Кэтлин сделала еще одну попытку:
   — Ты хотела бы поговорить об этом?
   — А что тут обсуждать, мама? — Рэчел повернулась к ней лицом, и Кэтлин увидела отчаяние в глазах дочери.
   — Что ты собираешься делать?
   — Делать? — тупо повторила Рэчел. — Если Мэтью действительно мертв, я думаю, мне следует умереть тоже.
   — Рэчел, ты не должна так говорить, — умоляюще проговорила Кэтлин. Ее черты исказил страх. — Ты ведь не сделаешь никакой глупости, нет, Рэчел?
   Рэчел поняла, что имеет в виду ее мать.
   — Я не покончу с собой, мама, если ты это хотела сказать.
   — Слава Богу!
   Рэчел пожала плечами.
   Кэтлин нежно сжала холодную руку дочери:
   — Он был отважным человеком, моя радость.
   — Что мне в его отваге? — с горечью спросила Рэчел. — Она не вернет мне человека, которого я люблю.
   — Мэтью был человеком чести.
   — О да, мама, был. И чего он добился? Ничего. — Голос Рэчел звучал устало, словно сам процесс речи утомлял ее. — Честь. До самой смерти я буду ненавидеть это слово. Пустой звук, выдуманный мужчинами, чтобы тешить собственную гордость и лелеять какие-то иллюзии. А что эта честь принесла мне? Бессмысленное будущее без любимого человека, без человека, от которого я хотела иметь детей, рядом с которым я хотела стареть. Проклятая честь!