Понадобилось несколько секунд, чтобы смысл ее отказа проник в набитую романтическими восторгами голову Хамфри. Поняв этот смысл, он был потрясен до глубины души.
– Летти, дорогая, неужели вы думаете… – Внезапно Хамфри понял, что его план поразить девушку потерпел неудачу. Тщательно оберегаемый секрет предстояло открыть не в кульминации завистливого восхищения («Кому принадлежит этот чудесный домик?» – «Вам, дорогая!»), а с целью отмести ужасное подозрение.
– Вернемся в гостиную, – сказал Хамфри таким резким тоном, – что Летти могла возомнить, будто его рассердил ее отказ идти с ним наверх.
– Я должен кое-что вам сообщить.
– Я бы хотела вернуться домой. Вы можете все сообщить мне по дороге.
– Предпочитаю сделать это здесь, Летти. Не смотрите на меня так испуганно, словно я – Тэффи. Сядьте на диван, поближе к камину, а я устроюсь рядом. Будьте как дома, Летти, потому что это и в самом деле ваш дом. Я приобрел его для вас. И дом, и все, что в нем находится, ваше. Как вы можете судить по кухне, он полностью готов для жилья. Вы можете остаться здесь, а я вернусь в кафе, заберу все ваши вещи и объясню миссис Роуэн, что вы больше не будете жить у нее.
Летти смотрела на него ошеломленно, будто ее оглушили обухом по голове. Хамфри ожидал удивления, недоверия, протеста и был готов со всем этим справиться. Но выражение лица девушки застало его врасплох, так как ничего не говорило о ее истинных чувствах.
– Я слишком удивил вас. Простите, дорогая. Мне думалось, радостное удивление. не может повредить. Надеюсь, вы не собираетесь упасть в обморок? Хотите вoды? – Ему казалось, что только приближающийся обморок может объяснить это отсутствующее выражение и мертвенную бледность. Летти покачала головой:
– Нет, со мной все в порядке. – Она помедлила.
– Но что заставило вас решиться на такое безумство?
– Вы считаете это безумством? Но вы не правы. В глубине души вы, Летти, понимаете, что кафе – неподходящее место для вас. Вы знали это с самого начала. Когда мы разговаривали в карете, вы спросили, респектабельное ли это место. Я не мог искренне вам ответить, так как был не в состоянии предложить что нибудь лучшее. Потом я предложил вам переехать к мисс Пендл, но это вам тоже не подошло. С тех пор я перебрал множество вариантов, и, когда обнаружил этот дом, он показался мне идеальным. Вы можете жить здесь, проводить время как хотите и быть счастливой и независимой. И вам нечего беспокоиться из-за миссис Роуэн, – продолжал он, так как Летти молчала.
– Я пойду в кафе и все честно ей объясню. Если она придет за вами, вы можете запереть дверь и отказаться ее впустить.
– Но почему я должна это делать? Моя тетя всегда была добра ко мне. Что она подумает?
Хамфри понял, что наступил момент поделиться с Летти откровениями Планта. Только разоблачив миссис Роуэн, он мог оправдать свое кажущееся нелепым предложение.
– Возможно, на первый взгляд она и впрямь кажется доброй к вам, но ни общество тети, ни ее дом вам не подходят. И вы знаете почему, Летти. Вы сами говорили, что не хотите быть похожей на Кэти и Сузи, и должны понимать: если не уйдете оттуда, то в конце концов станете такой, как они.
– Нет, я никогда не стану такой, и теперь они это знают. Поймите, они очень добры и внимательны ко мне. А когда живешь с людьми и видишь их доброту, то, даже если у них иной взгляд на вещи, начинаешь учиться быть терпимой. Я могу жить с ними и оставаться самой собой. Мне негоже судить людей, которые так хорошо ко мне относятся.
В этой необычайной терпимости Хамфри ощутил ростки грядущего разложения. Летти говорила серьезно, искренне веря, будто может жить у своих беспутных родственников и оставаться неиспорченной. Свечи озаряли золотистым, сиянием ее длинные ресницы и по-детски гладкий лоб, и Хамфри казалось, что он еще никогда не видел Летти такой молодой и невинной.
– Но подумайте, дорогая! Неужели вам не хочется жить в собственном доме, ни от кого не завися? Я позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались. Уверен, что здесь вы будете счастливы.
Взгляд девушки стал загнанным, как у человека, внезапно очутившегося в крайне неловкой ситуации и не видевшего выхода из нее.
– Вы имеете в виду… что я должна жить здесь… одна?
– Первое время – да. Позже, когда я сдам экзамены, если вы согласитесь… мы могли бы пожениться. Но до этого еще далеко, и вам незачем об этом думать. Только послушайтесь меня и скажите, что вы останетесь здесь. Я приготовлю вам чашку чаю и схожу в кафе забрать ваши вещи и сообщить миссис Роуэн.
Внезапно ее глаза наполнились слезами, которые покатились по щекам.
– Вы плачете, дорогая! – воскликнул Хамфри.
– Почему? Я хочу, чтобы вы были счастливы. Ни за что на свете я бы не заставил вас плакать.
– Знаю, – всхлипывала Летти.
– Потому я и плачу. Вы все для меня сделали, а я не могу остаться здесь.
– Почему?
– Я боюсь…
– Миссис Роуэн?
– Нет-нет! Боюсь оставаться здесь одна. Я еще никогда не ложилась спать в доме, где больше никого нет. Я не осмелилась бы погасить свечу и оказаться в темноте.
– Но вы можете запереть дверь. А с двух сторон у вас есть соседи, так что вам нечего бояться.
Теперь Летти плакала навзрыд, как испуганный ребенок.
– Не заставляйте меня. Я не могу. Мне страшно подниматься наверх, когда остальные в кухне. Я не осталась бы ночью в доме одна даже за сотню фунтов.
– Но чего вы опасаетесь?
– Не знаю. Просто боюсь. Это славный домик, и я понимаю, что вы хотели как лучше, но не могу жить одна.
– Конечно, я не собираюсь вас принуждать. Но если я найду завтра девочку, которая будет здесь жить, помогать вам по хозяйству и ходить с поручениями, вы согласитесь?
Летти с трудом сдержала слезы.
– Я подумаю.
Хамфри предпочел игнорировать неопределенность ответа.
– Тогда я провожу вас назад. Вы не станете никому рассказывать о доме, не так ли? А завтра я зайду за вами в то же время и приведу вас сюда… навсегда.
– Хорошо. Вы на меня не сердитесь? Вы были так добры ко мне, и очень не хотелось бы вас рассердить.
– Я никогда не стану на вас сердиться. Конечно, я немного разочарован, но полагаю, одна ночь не имеет значения. А завтра к этому времени все уже будет устроено.
Хамфри встал и задул все свечи, кроме той, которой собирался освещать дорогу в коридоре. Маленькая комната погрузилась в полумрак, розоватый от огня в камине; ваза с подснежниками была единственным бледным пятном на темной поверхности стола. Чувство неудачи угнетало Хамфри, и он снова произнес, на сей раз про себя, что завтра все будет в порядке.
Летти двинулась вперед по коридору и задержалась в дверях. Хамфри задул свечу и уже собирался нащупать дверную ручку, когда его рука, протянутая к двери, казалось, сама собой согнулась и привлекла Летти ближе. Ее тепло и близость, словно хмель, ударили ему в голову. Зло, которое планировала миссис Роуэн, настоятельно заявляло о себе.
Тело Хамфри устремилось к Летти, подчиняясь силе притяжения, которую он никогда прежде не испытывал и которая казалась одновременно восхитительной и ужасающей. Романтическое и сентиментальное отношение к Летти развеялось как дым. Его губы прижались к губам девушки; он стиснул ее в объятиях, словно стремясь слиться с ней в одно целое.
Летти ощутила знакомый ей ужас. Тот же ищущий горячий рот, те же жадные крепкие руки, то же мрачное упорство… Кричать было бесполезно – пронзительный детский крик, прозвучавший много лет назад, не смолкал в ее ушах до сих пор. Бороться также не имело смысла. Только терпеть, пытаясь ничего не чувствовать и думать о другом. Все равно наступит конец. И ведь это был не отвратительный грязный незнакомец, а Хамфри, всегда такой добрый и ласковый…
Момент безумия миновал, и Хамфри ощутил стыд и отвращение к самому себе. Плотно сжатые губы Летти, пытающиеся избежать поцелуя, ее оцепеневшее, хотя и не сопротивляющееся тело превращали его поступок в обычное насилие. Он опустил руки и тяжело вздохнул:
– Ради бога, Летти, простите меня. Сам не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я спятил. Клянусь вам, это никогда не повторится. Постарайтесь простить меня. Всему виной моя безумная любовь к вам.
Летти ничего не сказала, но Хамфри услышал щелчок дверной ручки, которую она нащупала в темноте. Он помог ей открыть дверь, она выскользнула на улицу и быстро пошла вперед. Хамфри запер дверь и поспешил следом.
– Умоляю вас, не сердитесь на меня и не позволяйте случившемуся расстроить наш план. Наверное, вы думаете, что я не лучше других, но я люблю вас и обещаю ничего подобного никогда больше себе не позволять. Я не знал, что могу быть такой скотиной, но теперь буду настороже. Завтра я найду для вас служанку, а вечером провожу вас до двери и не войду в этот дом, пока вы сами меня не пригласите. Я сойду с ума, Летти, если буду думать, что вы остались в кафе из-за недоверия ко мне. Я не смогу этого вынести. Пожалуйста, обещайте, что выполните наш уговор и будете готовы к вечеру, когда я за вами зайду.
– Хорошо, – повторила Летти и ускорила шаг.
– И вы прощаете меня?
– Да.
Летти не хотела говорить о происшедшем, не хотела, чтобы ей об этом напоминали. Кладбище она пересекла почти бегом. Ей хотелось поскорее оказаться в кафе и почувствовать себя в безопасности. Когда они добрались до задних ворот, она открыла их и вошла, прежде чем Хамфри смог ее остановить. Он не осмеливался удержать ее за руку, а только окликнул: «Летти!» – и в его голосе звучало такое отчаяние, что девушка против воли остановилась.
– Вы ведь знаете, что я не хотел вас обидеть. Завтра все будет в порядке – служанка окажется на месте. Это ведь ничего не изменит, правда, Летти?
– Да, – поспешно ответила она.
– И вы простили меня?
– Да, конечно.
– Ну, тогда доброй ночи.
– Доброй ночи…
Наконец-то! Она промчалась по мощеному дворику, ворвалась в кухню и разразилась истерическими рыданиями.
– В чем дело, Летти? – осведомилась миссис Роуэн.
– Что произошло? – Она подставила Летти плечо и над ее склоненной головой обменялась с Сузи многозначительным довольным взглядом.
Хамфри вернулся домой в состоянии крайнего отвращения к самому себе, которое мучило его всю ночь – самую скверную из всех, что он мог припомнить. Здравый смысл окончательно его покинул, и он принялся обвинять себя чуть ли не в том, что затащил Летти в пустой дом и попытался ее изнасиловать. Ниже этого пасть было невозможно, и постепенно поток чувств хлынул в обратную сторону. В конце концов, он не причинил вреда Летти, а она простила его и сказала, что снова придет в дом. Значит, она не очень испугалась. На следующий день Хамфри стал думать, что ему следует помнить о случившемся и впредь воздержаться от нетерпимости к поведению других – чем он, как теперь сознавал, частенько грешил в прошлом. Порыв чувств может завладеть человеком непроизвольно, и если бы Летти хоть как-то откликнулась на его порыв… Хамфри подумал, что благодаря сдержанности Летти ему удалось избежать самого худшего, однако мысль о Летти, отвечающей на его страсть, дарила невыносимое блаженство.
Хамфри понял, что ему необходимо чем-то заняться, чтобы взять себя в руки. Как только он поселит Летти на новом месте, сразу же приступит к занятиям, пообещал он себе, и станет прилежно трудиться вплоть до экзаменов.
В таком настроении Хамфри посетил местный приют и выбрал из предложенной ему дюжины маленьких заморышей служанку для Летти.
Глава 17
– Летти, дорогая, неужели вы думаете… – Внезапно Хамфри понял, что его план поразить девушку потерпел неудачу. Тщательно оберегаемый секрет предстояло открыть не в кульминации завистливого восхищения («Кому принадлежит этот чудесный домик?» – «Вам, дорогая!»), а с целью отмести ужасное подозрение.
– Вернемся в гостиную, – сказал Хамфри таким резким тоном, – что Летти могла возомнить, будто его рассердил ее отказ идти с ним наверх.
– Я должен кое-что вам сообщить.
– Я бы хотела вернуться домой. Вы можете все сообщить мне по дороге.
– Предпочитаю сделать это здесь, Летти. Не смотрите на меня так испуганно, словно я – Тэффи. Сядьте на диван, поближе к камину, а я устроюсь рядом. Будьте как дома, Летти, потому что это и в самом деле ваш дом. Я приобрел его для вас. И дом, и все, что в нем находится, ваше. Как вы можете судить по кухне, он полностью готов для жилья. Вы можете остаться здесь, а я вернусь в кафе, заберу все ваши вещи и объясню миссис Роуэн, что вы больше не будете жить у нее.
Летти смотрела на него ошеломленно, будто ее оглушили обухом по голове. Хамфри ожидал удивления, недоверия, протеста и был готов со всем этим справиться. Но выражение лица девушки застало его врасплох, так как ничего не говорило о ее истинных чувствах.
– Я слишком удивил вас. Простите, дорогая. Мне думалось, радостное удивление. не может повредить. Надеюсь, вы не собираетесь упасть в обморок? Хотите вoды? – Ему казалось, что только приближающийся обморок может объяснить это отсутствующее выражение и мертвенную бледность. Летти покачала головой:
– Нет, со мной все в порядке. – Она помедлила.
– Но что заставило вас решиться на такое безумство?
– Вы считаете это безумством? Но вы не правы. В глубине души вы, Летти, понимаете, что кафе – неподходящее место для вас. Вы знали это с самого начала. Когда мы разговаривали в карете, вы спросили, респектабельное ли это место. Я не мог искренне вам ответить, так как был не в состоянии предложить что нибудь лучшее. Потом я предложил вам переехать к мисс Пендл, но это вам тоже не подошло. С тех пор я перебрал множество вариантов, и, когда обнаружил этот дом, он показался мне идеальным. Вы можете жить здесь, проводить время как хотите и быть счастливой и независимой. И вам нечего беспокоиться из-за миссис Роуэн, – продолжал он, так как Летти молчала.
– Я пойду в кафе и все честно ей объясню. Если она придет за вами, вы можете запереть дверь и отказаться ее впустить.
– Но почему я должна это делать? Моя тетя всегда была добра ко мне. Что она подумает?
Хамфри понял, что наступил момент поделиться с Летти откровениями Планта. Только разоблачив миссис Роуэн, он мог оправдать свое кажущееся нелепым предложение.
– Возможно, на первый взгляд она и впрямь кажется доброй к вам, но ни общество тети, ни ее дом вам не подходят. И вы знаете почему, Летти. Вы сами говорили, что не хотите быть похожей на Кэти и Сузи, и должны понимать: если не уйдете оттуда, то в конце концов станете такой, как они.
– Нет, я никогда не стану такой, и теперь они это знают. Поймите, они очень добры и внимательны ко мне. А когда живешь с людьми и видишь их доброту, то, даже если у них иной взгляд на вещи, начинаешь учиться быть терпимой. Я могу жить с ними и оставаться самой собой. Мне негоже судить людей, которые так хорошо ко мне относятся.
В этой необычайной терпимости Хамфри ощутил ростки грядущего разложения. Летти говорила серьезно, искренне веря, будто может жить у своих беспутных родственников и оставаться неиспорченной. Свечи озаряли золотистым, сиянием ее длинные ресницы и по-детски гладкий лоб, и Хамфри казалось, что он еще никогда не видел Летти такой молодой и невинной.
– Но подумайте, дорогая! Неужели вам не хочется жить в собственном доме, ни от кого не завися? Я позабочусь, чтобы вы ни в чем не нуждались. Уверен, что здесь вы будете счастливы.
Взгляд девушки стал загнанным, как у человека, внезапно очутившегося в крайне неловкой ситуации и не видевшего выхода из нее.
– Вы имеете в виду… что я должна жить здесь… одна?
– Первое время – да. Позже, когда я сдам экзамены, если вы согласитесь… мы могли бы пожениться. Но до этого еще далеко, и вам незачем об этом думать. Только послушайтесь меня и скажите, что вы останетесь здесь. Я приготовлю вам чашку чаю и схожу в кафе забрать ваши вещи и сообщить миссис Роуэн.
Внезапно ее глаза наполнились слезами, которые покатились по щекам.
– Вы плачете, дорогая! – воскликнул Хамфри.
– Почему? Я хочу, чтобы вы были счастливы. Ни за что на свете я бы не заставил вас плакать.
– Знаю, – всхлипывала Летти.
– Потому я и плачу. Вы все для меня сделали, а я не могу остаться здесь.
– Почему?
– Я боюсь…
– Миссис Роуэн?
– Нет-нет! Боюсь оставаться здесь одна. Я еще никогда не ложилась спать в доме, где больше никого нет. Я не осмелилась бы погасить свечу и оказаться в темноте.
– Но вы можете запереть дверь. А с двух сторон у вас есть соседи, так что вам нечего бояться.
Теперь Летти плакала навзрыд, как испуганный ребенок.
– Не заставляйте меня. Я не могу. Мне страшно подниматься наверх, когда остальные в кухне. Я не осталась бы ночью в доме одна даже за сотню фунтов.
– Но чего вы опасаетесь?
– Не знаю. Просто боюсь. Это славный домик, и я понимаю, что вы хотели как лучше, но не могу жить одна.
– Конечно, я не собираюсь вас принуждать. Но если я найду завтра девочку, которая будет здесь жить, помогать вам по хозяйству и ходить с поручениями, вы согласитесь?
Летти с трудом сдержала слезы.
– Я подумаю.
Хамфри предпочел игнорировать неопределенность ответа.
– Тогда я провожу вас назад. Вы не станете никому рассказывать о доме, не так ли? А завтра я зайду за вами в то же время и приведу вас сюда… навсегда.
– Хорошо. Вы на меня не сердитесь? Вы были так добры ко мне, и очень не хотелось бы вас рассердить.
– Я никогда не стану на вас сердиться. Конечно, я немного разочарован, но полагаю, одна ночь не имеет значения. А завтра к этому времени все уже будет устроено.
Хамфри встал и задул все свечи, кроме той, которой собирался освещать дорогу в коридоре. Маленькая комната погрузилась в полумрак, розоватый от огня в камине; ваза с подснежниками была единственным бледным пятном на темной поверхности стола. Чувство неудачи угнетало Хамфри, и он снова произнес, на сей раз про себя, что завтра все будет в порядке.
Летти двинулась вперед по коридору и задержалась в дверях. Хамфри задул свечу и уже собирался нащупать дверную ручку, когда его рука, протянутая к двери, казалось, сама собой согнулась и привлекла Летти ближе. Ее тепло и близость, словно хмель, ударили ему в голову. Зло, которое планировала миссис Роуэн, настоятельно заявляло о себе.
Тело Хамфри устремилось к Летти, подчиняясь силе притяжения, которую он никогда прежде не испытывал и которая казалась одновременно восхитительной и ужасающей. Романтическое и сентиментальное отношение к Летти развеялось как дым. Его губы прижались к губам девушки; он стиснул ее в объятиях, словно стремясь слиться с ней в одно целое.
Летти ощутила знакомый ей ужас. Тот же ищущий горячий рот, те же жадные крепкие руки, то же мрачное упорство… Кричать было бесполезно – пронзительный детский крик, прозвучавший много лет назад, не смолкал в ее ушах до сих пор. Бороться также не имело смысла. Только терпеть, пытаясь ничего не чувствовать и думать о другом. Все равно наступит конец. И ведь это был не отвратительный грязный незнакомец, а Хамфри, всегда такой добрый и ласковый…
Момент безумия миновал, и Хамфри ощутил стыд и отвращение к самому себе. Плотно сжатые губы Летти, пытающиеся избежать поцелуя, ее оцепеневшее, хотя и не сопротивляющееся тело превращали его поступок в обычное насилие. Он опустил руки и тяжело вздохнул:
– Ради бога, Летти, простите меня. Сам не знаю, что на меня нашло. Должно быть, я спятил. Клянусь вам, это никогда не повторится. Постарайтесь простить меня. Всему виной моя безумная любовь к вам.
Летти ничего не сказала, но Хамфри услышал щелчок дверной ручки, которую она нащупала в темноте. Он помог ей открыть дверь, она выскользнула на улицу и быстро пошла вперед. Хамфри запер дверь и поспешил следом.
– Умоляю вас, не сердитесь на меня и не позволяйте случившемуся расстроить наш план. Наверное, вы думаете, что я не лучше других, но я люблю вас и обещаю ничего подобного никогда больше себе не позволять. Я не знал, что могу быть такой скотиной, но теперь буду настороже. Завтра я найду для вас служанку, а вечером провожу вас до двери и не войду в этот дом, пока вы сами меня не пригласите. Я сойду с ума, Летти, если буду думать, что вы остались в кафе из-за недоверия ко мне. Я не смогу этого вынести. Пожалуйста, обещайте, что выполните наш уговор и будете готовы к вечеру, когда я за вами зайду.
– Хорошо, – повторила Летти и ускорила шаг.
– И вы прощаете меня?
– Да.
Летти не хотела говорить о происшедшем, не хотела, чтобы ей об этом напоминали. Кладбище она пересекла почти бегом. Ей хотелось поскорее оказаться в кафе и почувствовать себя в безопасности. Когда они добрались до задних ворот, она открыла их и вошла, прежде чем Хамфри смог ее остановить. Он не осмеливался удержать ее за руку, а только окликнул: «Летти!» – и в его голосе звучало такое отчаяние, что девушка против воли остановилась.
– Вы ведь знаете, что я не хотел вас обидеть. Завтра все будет в порядке – служанка окажется на месте. Это ведь ничего не изменит, правда, Летти?
– Да, – поспешно ответила она.
– И вы простили меня?
– Да, конечно.
– Ну, тогда доброй ночи.
– Доброй ночи…
Наконец-то! Она промчалась по мощеному дворику, ворвалась в кухню и разразилась истерическими рыданиями.
– В чем дело, Летти? – осведомилась миссис Роуэн.
– Что произошло? – Она подставила Летти плечо и над ее склоненной головой обменялась с Сузи многозначительным довольным взглядом.
Хамфри вернулся домой в состоянии крайнего отвращения к самому себе, которое мучило его всю ночь – самую скверную из всех, что он мог припомнить. Здравый смысл окончательно его покинул, и он принялся обвинять себя чуть ли не в том, что затащил Летти в пустой дом и попытался ее изнасиловать. Ниже этого пасть было невозможно, и постепенно поток чувств хлынул в обратную сторону. В конце концов, он не причинил вреда Летти, а она простила его и сказала, что снова придет в дом. Значит, она не очень испугалась. На следующий день Хамфри стал думать, что ему следует помнить о случившемся и впредь воздержаться от нетерпимости к поведению других – чем он, как теперь сознавал, частенько грешил в прошлом. Порыв чувств может завладеть человеком непроизвольно, и если бы Летти хоть как-то откликнулась на его порыв… Хамфри подумал, что благодаря сдержанности Летти ему удалось избежать самого худшего, однако мысль о Летти, отвечающей на его страсть, дарила невыносимое блаженство.
Хамфри понял, что ему необходимо чем-то заняться, чтобы взять себя в руки. Как только он поселит Летти на новом месте, сразу же приступит к занятиям, пообещал он себе, и станет прилежно трудиться вплоть до экзаменов.
В таком настроении Хамфри посетил местный приют и выбрал из предложенной ему дюжины маленьких заморышей служанку для Летти.
Глава 17
Незадолго до восьми вечера Хамфри уже был в кафе. Во второй половине дня он внезапно вспомнил, что не предупредил Планта о вынужденном отсутствии в течение недели, и потому надеялся, проводив Летти к дому, вернуться за ее багажом, объясниться с миссис Роуэн (это могло оказаться длинной и неприятной процедурой) и, снова сходив в Саутгейт, заглянуть на ферму Планта.
Но Летти не ожидала его, одетая для выхода. В кухне никого не было. Вся задняя часть дома выглядела непривычно тихой и покинутой, однако Хамфри испытывал необъяснимое и потому тревожное ощущение. В кухню выходило много дверей, некоторые из них были застекленными, и, хотя Хамфри не слышал звуков шагов и не видел теней за стеклами, он чувствовал, что его появление не осталось незамеченным.
Отогнав эту мысль как нелепую, Хамфри остановился, намереваясь окликнуть Летти. Но прежде чем он успел это сделать, одна из дверей открылась, и в кухню вошла миссис Роуэн, одетая в черное платье и белую шапочку с черной лентой. Выглядела она, как всегда, спокойной и величавой, однако Хамфри сразу же понял, что его план увести Летти из кафе не обойдется без трудностей. Ах, если бы она согласилась остаться в домике вчера! Это был шанс, ниспосланный Богом, и вряд ли стоило надеяться, что он повторится так скоро.
– Добрый вечер, доктор Шедболт, – обычным тоном поздоровалась миссис Роуэн. – Хорошо, что вы пришли. Мне нужно поговорить с вами.
О чем она хочет говорить? – подумал Хамфри. Скажет, что Летти не может отлучаться два вечера подряд? Ну, тогда он станет умолять ее, ссылаясь на свой предстоящий отъезд. Хамфри бодро последовал за миссис Роуэн в примыкающую к кухне маленькую комнату, где ему еще не доводилось бывать, – тесное и душное помещение, меблированное диваном, жестким стулом с прямой спинкой и столом, занимающим слишком много места.
– Садитесь, – пригласила миссис Роуэн, указывая на диван и опускаясь на стул, что давало ей преимущество глядеть на собеседника сверху вниз. Положив руки на колени, она задумчиво смотрела на Хамфри, пока он, начав нервничать, первым не нарушил молчание:
– Вы собираетесь сказать, что Летти не может отлучиться сегодня вечером? Понимаю, я уводил ее вчера, а у вас много работы. Но завтра я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю, поэтому мне показалось… Я надеялся, вы не станете возражать.
Миссис Роуэн ответила не сразу – она продолжала изучать Хамфри, словно он какое-то диковинное существо, о котором ей нужно узнать все, что могут разглядеть ее глаза. Наконец она заговорила по-прежнему мягко и дружелюбно:
– Вам следует знать, доктор Шедболт, что я могу больше никогда не разрешать Летти находиться с вами наедине.
– Женщина умолкла, наблюдая за эффектом, произведенным ее словами, покуда Хамфри, предчувствуя нечто скверное, ощутил, как его лицо заливает краска, а пульс начинает частить в ожидании ссоры. Он намеревался начистоту поговорить с миссис Роуэн, когда Летти окажется в безопасности в новой жилище, но в данный момент она все еще находилась в кафе, и это значительно осложняло его положение.
– Я удивлена, – продолжала миссис Роуэн, – что вы вообще осмелились прийти сюда этим вечером. Могу только предполагать, но похоже, вы рассчитывали на молчание Летти. Должна вас разочаровать: у Летти нет от меня секретов, и я знаю все о событиях вчерашнего вечера. Это вас удивляет?
Еще бы! Заявление миссис Роуэн потрясло Хамфри. Он мог представить себе, что она подозревает, догадывается, выпытывает, но чтобы Летти сама ей рассказала…
– И что же вам сообщила Летти? – спросил он, с трудом шевеля, пересохшим языком.
– Все. Вчера вечером она вернулась в полуобморочном состоянии и рассказала мне о вашей чудовищной попытке ее похитить. Меня нелегко шокировать, доктор Шедболт, но, когда я думаю о моем доверии к вам, о молодости Летти и об ужасных последствиях, к которым это могло привести, меня охватывает ужас. К тому же меня удивляет, как вы могли до такой степени рисковать вашей репутацией. Если уж вы утратили уважение к Летти, то должны были позаботиться хотя бы о своем добром имени.
Хамфри побагровел: выходит, он предстал в роли разоблаченного соблазнителя! В глубине души он понимал, что негодование миссис Роуэн предельно фальшиво, ее чувства – притворны, и он мог бы в свою очередь несколькими словами разоблачить ее, будучи совершенно невиновным в том, в чем она его обвинила. Любой из этих доводов, обдуманный хладнокровно, мог бы его успокоить, но сейчас он был не в состоянии рассуждать здраво, обезоруженный внезапностью нападения и ошарашенный поведением Летти. Быть может, она неверно истолковала его мотивы, несмотря на объяснения, или же просто выболтала всю историю, которую миссис Роуэн сознательно извратила. Что же Летти думает о нем сейчас? Если девушка поверила своей тете, то неудивительно, что она потрясена. Однако подобные размышления вряд ли поспособствовали бы ему дать достойную отповедь миссис Роуэн или восстановить уважение к самому себе. Он должен немедленно что-нибудь сказать, сохраняя, подобно его обвинительнице, спокойствие и самообладание.
– Летти объяснила вам, – осведомился Хамфри, – почему я предложил ей покинуть этот дом и позволить мне позаботиться о ней?
Миссис Роуэн махнула рукой, словно отметая неуместный вопрос.
– Вы имеете в виду чепуху насчет того, что мой дом – неподходящее место для нее? Не поймите меня превратно, доктор Шедболт, но меня это нисколько не задевает. Я знаю, что обо мне говорят, и не могу винить вас за легковерность, хотя вы часто бывали у меня и должны знать цену слухам. Меня возмущает ваше лицемерие. Предложи вы ей другой респектабельный дом, я бы поверила в ваши благие намерения, хотя постаралась бы этому помешать и досадовала бы на вашу доверчивость. Но утверждать, будто мой дом не место для Летти, и пытаться поселить ее в своем доме как любовницу кажется мне бессовестным притворством.
Хамфри почувствовал, как в нем закипает гнев, но сдержался и спокойно ответил:
– Миссис Роуэн, вам лучше знать, кого из нас следует обвинять в притворстве. Еще до того, как Летти перешагнула порог вашего дома, я знал, что здесь неподходящее место для нее, и она также это знала или, по крайней мере, подозревала. Несколько недель назад я предложил ей респектабельный дом, но пребывание там подразумевало заняться ремеслом, которое ей не нравилось, а к тому времени вы так над ней поработали, что перемена образа жизни уже не казалась ей желательной. С тех пор я неоднократно пытался подыскать ей другое жилье, но потерпел неудачу и поэтому взял дом в аренду. Никогда, – и Летти это отлично знает, как бы вы ее ни запутывали, – я не предлагал ей стать моей любовницей. Мне ничего подобного даже в голову не приходило. Вы придумали это, чтобы настроить Летти против меня и притвориться, будто ее от меня защищаете. Впрочем, все это не важно. Я нашел для Летти девочку-компаньонку и теперь собираюсь отвести вашу племянницу в новый дом, дадите вы на то позволение, миссис Роуэн, или без него.
Их глаза встретились. Взгляд Хамфри был гневным и вызывающим, а взгляд миссис Роуэн – почти бесстрастным. Когда она заговорила, ее голос звучал так, будто ее вынудили продолжать утомительную, нимало не занимающую ее тему.
– Вижу, что мне придется говорить с вами откровенно, доктор Шедболт. Летти моя племянница, и, насколько мне известно, у нее нет других родственников. Я ее опекунша, ибо она – несовершеннолетняя. Поэтому ни сегодня вечером, ни в другое время я не позволю ей выходить из дому без сопровождения одной из моих дочерей. Я запрещаю, – она подчеркнула это слово, повторив его, – запрещаю вам предпринимать любые попытки увидеть ее или говорить с ней. Я выразилась достаточно ясно? Тогда прошу вас покинуть мой дом и впредь держаться от него подальше. Сделайте это, и я обещаю: ни слова о вчерашней эскападе не достигнет ушей городских сплетников. Но если вы будете настаивать на вашем безумном намерении лишить Летти моей опеки, я постараюсь, чтобы новость распространилась повсюду, а это причинит вашей репутации непоправимый вред.
– Но я не возражаю, пусть все узнают, что я пытался забрать Летти из вашего дома, – запальчиво произнес Хамфри. – Можете даже напечатать об этом в газете. Большинство людей признают мою правоту и одобрят попытку вызволить невинную девушку из борделя.
Он сознательно использовал это слово, намереваясь уязвить миссис Роуэн и побудить ее обнаружить чувства, которые сотрут с ее лица невыносимое выражение спокойного превосходства. Но она всего лишь промолвила:
– Вот как? Мне кажется более вероятным, что люди начнут интересоваться, не старались ли вы вызволить девушку из борделя из желания самому посягнуть на ее добродетель. Разве мою порядочность не доказывает тот факт, что прежде, чем соблазнить Летти, вам потребовалось забрать ее из моего заведения?
Аргумент был выдвинут без всякого торжества, но его беспощадная логика заставила Хамфри умолкнуть. Вчерашняя история в соответствующей интерпретации миссис Роуэн пошла бы ей на пользу и во вред ему. Миссис Роуэн, если захочет, сумеет представить его не только негодяем, но и дураком. Теперь Хамфри понимал, почему люди, более ушлые и изворотливые, чем он, встречали достойного соперника в этой ужасной женщине. Мысль о поражении вызывала в нем бешеный гнев, но Хамфри подавил импульс бросить ей в лицо все то, о чем сообщил ему Плант, и спокойно заговорил:
– Прежде чем я соглашусь на подобную сделку, миссис Роуэн, я бы хотел повидать Летти и побеседовать с ней наедине. Могу я сделать это теперь?
– Летти не в состоянии ни с кем видеться и разговаривать. Но уверяю вас, мы с ней все обсудили прошлой ночью, когда она вернулась, потрясенная и раздосадованная. Летти неоднократно выражала желание никогда больше вас не видеть. Свидание с ней не принесет вам никакой пользы. Давайте на этом закончим и считайте, что вам повезло куда больше, чем вы заслуживаете.
– Я хочу видеть Летти, – настаивал Хамфри.
– Коль скоро моя репутация так или иначе зависит от вашего милосердия, я готов рисковать ею и дальше. Либо я сейчас же повидаюсь с Летти, либо подниму в этом доме такой шум, что сюда сбегутся констебли.
Миссис Роуэн посмотрела на него, вздохнула и поднялась.
– Кабацкий скандал, которым вы угрожаете, был бы крайне нежелателен для Летти в ее теперешнем состоянии. Вы можете повидать ее и спросить, хочет ли она жить в вашем доме или в моем, а также имеет ли желание поддерживать с вами дружбу. Но вы примете ее ответ как окончательный и не будете пытаться спорить или выдвигать встречные обвинения. Как вы, безусловно, заметили, девушка не отличается крепким здоровьем, а вчерашняя история весьма ее огорчила. Пойдемте.
Она прошла через кухню, поднялась по лестнице, миновала лабиринт коридоров и распахнула приоткрытую дверь.
– Ты не спишь, Летти?
– Нет, тетя Тирза, – послышался сонный голос Летти. – Входите.
Миссис Роуэн шагнула в комнату, и Хамфри последовал за ней. Летти откинулась на подушки, лежа в узкой кровати, под стеганым одеялом, словно кукла, которую ребенок уложил спать с открытыми глазами. Лицо ее было бледным, взгляд – остановившимся. Каштановые волосы падали на плечи, а руки неподвижно покоились на одеяле. Кружевной воротник ночной рубашки был застегнут возле горла, а плечи укутывала белая шаль.
– Не волнуйся, Летти. Тебе придется ответить всего на два вопроса, – сказала миссис Роуэн.
Она подошла к кровати, а Хамфри остался возле порога, освещенный тремя свечами в стоящем на комоде канделябре. Он видел, как лицо Летти внезапно напряглось, а глаза наполнились страхом.
– Вы же обещали! – воскликнула она. – Сказали, что все объясните!
– Я пыталась, – ответила миссис Роуэн, – но доктор Шедболт не верит, будто ты не хочешь его видеть. Поэтому мне показалось самым лучшим, чтобы ты сама сказала ему об этом.
Хамфри неловко шагнул к кровати и мягко произнес: «Летти». Но сейчас в комнате находились сразу три Хамфри Шедболта. Один из них – влюбленный, глядящий с мучительной страстью на глянцевые локоны Летти, линию шеи над кружевом воротничка, мягкую округлость груди в том месте, где ее не прикрывала шаль. Второй – обеспокоенный своей миссией молодой человек, спешно обдумывающий аргументы, чтобы убедить девушку и не вызвать у нее нервный срыв. Третий – медик-профессионал, мгновенно подметивший знакомые и безошибочные симптомы.
Именно третий Хамфри и нарушил молчание.
– Вы дали ей опиум, – упрекнул он миссис Роуэн, которая устало пожала плечами.
– Я дала ей голубые пилюли доктора Булмера – обычное обезболивающее и успокоительное.
– Это так, но не в больших дозах.
Миссис Роуэн впервые позволила себе повысить голос:
– Право, доктор Шедболт, это уж слишком. У меня не было возможности советоваться с врачом – я просто сделала, что могла, для девушки с расстроенными нервами. Быть может, прежде, чем мы все окажемся в подобном состоянии, вы скажете, что хотите, и покончим на этом?
Теперь пришла очередь обеспокоенного молодого человека.
– Я хочу поговорить с Летти наедине.
Но он также потерпел неудачу. Летти простонала и ухватилась рукой за юбку миссис Роуэн:
– Тетя Тирза, я слишком плохо себя чувствую, чтобы говорить с кем-нибудь.
– Даже со мной, Летти? – наконец осведомился влюбленный.
– Не знаю, что вам наговорили обо мне, но если вы подумаете, то не найдёте причин меня опасаться.
Миссис Роуэн вмешалась, не давая Летти времени ответить:
– Может, ты поговоришь с доктором Шедболтом, если я останусь в комнате?
Казалось, Летти пытается взять себя в руки. Подтянувшись выше на подушках, она заговорила более уверенно:
– Я сожалею о том, что произошло вчера вечером, но больше не хочу об этом говорить.
– Послушайте, Летти. Сейчас в доме находится девочка, которую я нашел для вас, так что вы не останетесь там одна. Утром я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю. Мне бы хотелось, чтобы до моего отъезда вы перебрались на новое место. Если вы не можете идти, я пригоню двуколку и отвезу вас туда. Я не буду пытаться даже войти в дом, пока мы не поженимся, если, конечно, вы этого захотите. Надеюсь, теперь вы убедились, что вам солгали о моих грязных намерениях? Вы слышите меня, Летти? Вы ведь понимаете, почему я не могу оставить вас здесь, не так ли? Мне бы не хотелось огорчать вас подробностями… Вы мне верите? Вы согласны уйти отсюда немедленно?
Но Летти не ожидала его, одетая для выхода. В кухне никого не было. Вся задняя часть дома выглядела непривычно тихой и покинутой, однако Хамфри испытывал необъяснимое и потому тревожное ощущение. В кухню выходило много дверей, некоторые из них были застекленными, и, хотя Хамфри не слышал звуков шагов и не видел теней за стеклами, он чувствовал, что его появление не осталось незамеченным.
Отогнав эту мысль как нелепую, Хамфри остановился, намереваясь окликнуть Летти. Но прежде чем он успел это сделать, одна из дверей открылась, и в кухню вошла миссис Роуэн, одетая в черное платье и белую шапочку с черной лентой. Выглядела она, как всегда, спокойной и величавой, однако Хамфри сразу же понял, что его план увести Летти из кафе не обойдется без трудностей. Ах, если бы она согласилась остаться в домике вчера! Это был шанс, ниспосланный Богом, и вряд ли стоило надеяться, что он повторится так скоро.
– Добрый вечер, доктор Шедболт, – обычным тоном поздоровалась миссис Роуэн. – Хорошо, что вы пришли. Мне нужно поговорить с вами.
О чем она хочет говорить? – подумал Хамфри. Скажет, что Летти не может отлучаться два вечера подряд? Ну, тогда он станет умолять ее, ссылаясь на свой предстоящий отъезд. Хамфри бодро последовал за миссис Роуэн в примыкающую к кухне маленькую комнату, где ему еще не доводилось бывать, – тесное и душное помещение, меблированное диваном, жестким стулом с прямой спинкой и столом, занимающим слишком много места.
– Садитесь, – пригласила миссис Роуэн, указывая на диван и опускаясь на стул, что давало ей преимущество глядеть на собеседника сверху вниз. Положив руки на колени, она задумчиво смотрела на Хамфри, пока он, начав нервничать, первым не нарушил молчание:
– Вы собираетесь сказать, что Летти не может отлучиться сегодня вечером? Понимаю, я уводил ее вчера, а у вас много работы. Но завтра я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю, поэтому мне показалось… Я надеялся, вы не станете возражать.
Миссис Роуэн ответила не сразу – она продолжала изучать Хамфри, словно он какое-то диковинное существо, о котором ей нужно узнать все, что могут разглядеть ее глаза. Наконец она заговорила по-прежнему мягко и дружелюбно:
– Вам следует знать, доктор Шедболт, что я могу больше никогда не разрешать Летти находиться с вами наедине.
– Женщина умолкла, наблюдая за эффектом, произведенным ее словами, покуда Хамфри, предчувствуя нечто скверное, ощутил, как его лицо заливает краска, а пульс начинает частить в ожидании ссоры. Он намеревался начистоту поговорить с миссис Роуэн, когда Летти окажется в безопасности в новой жилище, но в данный момент она все еще находилась в кафе, и это значительно осложняло его положение.
– Я удивлена, – продолжала миссис Роуэн, – что вы вообще осмелились прийти сюда этим вечером. Могу только предполагать, но похоже, вы рассчитывали на молчание Летти. Должна вас разочаровать: у Летти нет от меня секретов, и я знаю все о событиях вчерашнего вечера. Это вас удивляет?
Еще бы! Заявление миссис Роуэн потрясло Хамфри. Он мог представить себе, что она подозревает, догадывается, выпытывает, но чтобы Летти сама ей рассказала…
– И что же вам сообщила Летти? – спросил он, с трудом шевеля, пересохшим языком.
– Все. Вчера вечером она вернулась в полуобморочном состоянии и рассказала мне о вашей чудовищной попытке ее похитить. Меня нелегко шокировать, доктор Шедболт, но, когда я думаю о моем доверии к вам, о молодости Летти и об ужасных последствиях, к которым это могло привести, меня охватывает ужас. К тому же меня удивляет, как вы могли до такой степени рисковать вашей репутацией. Если уж вы утратили уважение к Летти, то должны были позаботиться хотя бы о своем добром имени.
Хамфри побагровел: выходит, он предстал в роли разоблаченного соблазнителя! В глубине души он понимал, что негодование миссис Роуэн предельно фальшиво, ее чувства – притворны, и он мог бы в свою очередь несколькими словами разоблачить ее, будучи совершенно невиновным в том, в чем она его обвинила. Любой из этих доводов, обдуманный хладнокровно, мог бы его успокоить, но сейчас он был не в состоянии рассуждать здраво, обезоруженный внезапностью нападения и ошарашенный поведением Летти. Быть может, она неверно истолковала его мотивы, несмотря на объяснения, или же просто выболтала всю историю, которую миссис Роуэн сознательно извратила. Что же Летти думает о нем сейчас? Если девушка поверила своей тете, то неудивительно, что она потрясена. Однако подобные размышления вряд ли поспособствовали бы ему дать достойную отповедь миссис Роуэн или восстановить уважение к самому себе. Он должен немедленно что-нибудь сказать, сохраняя, подобно его обвинительнице, спокойствие и самообладание.
– Летти объяснила вам, – осведомился Хамфри, – почему я предложил ей покинуть этот дом и позволить мне позаботиться о ней?
Миссис Роуэн махнула рукой, словно отметая неуместный вопрос.
– Вы имеете в виду чепуху насчет того, что мой дом – неподходящее место для нее? Не поймите меня превратно, доктор Шедболт, но меня это нисколько не задевает. Я знаю, что обо мне говорят, и не могу винить вас за легковерность, хотя вы часто бывали у меня и должны знать цену слухам. Меня возмущает ваше лицемерие. Предложи вы ей другой респектабельный дом, я бы поверила в ваши благие намерения, хотя постаралась бы этому помешать и досадовала бы на вашу доверчивость. Но утверждать, будто мой дом не место для Летти, и пытаться поселить ее в своем доме как любовницу кажется мне бессовестным притворством.
Хамфри почувствовал, как в нем закипает гнев, но сдержался и спокойно ответил:
– Миссис Роуэн, вам лучше знать, кого из нас следует обвинять в притворстве. Еще до того, как Летти перешагнула порог вашего дома, я знал, что здесь неподходящее место для нее, и она также это знала или, по крайней мере, подозревала. Несколько недель назад я предложил ей респектабельный дом, но пребывание там подразумевало заняться ремеслом, которое ей не нравилось, а к тому времени вы так над ней поработали, что перемена образа жизни уже не казалась ей желательной. С тех пор я неоднократно пытался подыскать ей другое жилье, но потерпел неудачу и поэтому взял дом в аренду. Никогда, – и Летти это отлично знает, как бы вы ее ни запутывали, – я не предлагал ей стать моей любовницей. Мне ничего подобного даже в голову не приходило. Вы придумали это, чтобы настроить Летти против меня и притвориться, будто ее от меня защищаете. Впрочем, все это не важно. Я нашел для Летти девочку-компаньонку и теперь собираюсь отвести вашу племянницу в новый дом, дадите вы на то позволение, миссис Роуэн, или без него.
Их глаза встретились. Взгляд Хамфри был гневным и вызывающим, а взгляд миссис Роуэн – почти бесстрастным. Когда она заговорила, ее голос звучал так, будто ее вынудили продолжать утомительную, нимало не занимающую ее тему.
– Вижу, что мне придется говорить с вами откровенно, доктор Шедболт. Летти моя племянница, и, насколько мне известно, у нее нет других родственников. Я ее опекунша, ибо она – несовершеннолетняя. Поэтому ни сегодня вечером, ни в другое время я не позволю ей выходить из дому без сопровождения одной из моих дочерей. Я запрещаю, – она подчеркнула это слово, повторив его, – запрещаю вам предпринимать любые попытки увидеть ее или говорить с ней. Я выразилась достаточно ясно? Тогда прошу вас покинуть мой дом и впредь держаться от него подальше. Сделайте это, и я обещаю: ни слова о вчерашней эскападе не достигнет ушей городских сплетников. Но если вы будете настаивать на вашем безумном намерении лишить Летти моей опеки, я постараюсь, чтобы новость распространилась повсюду, а это причинит вашей репутации непоправимый вред.
– Но я не возражаю, пусть все узнают, что я пытался забрать Летти из вашего дома, – запальчиво произнес Хамфри. – Можете даже напечатать об этом в газете. Большинство людей признают мою правоту и одобрят попытку вызволить невинную девушку из борделя.
Он сознательно использовал это слово, намереваясь уязвить миссис Роуэн и побудить ее обнаружить чувства, которые сотрут с ее лица невыносимое выражение спокойного превосходства. Но она всего лишь промолвила:
– Вот как? Мне кажется более вероятным, что люди начнут интересоваться, не старались ли вы вызволить девушку из борделя из желания самому посягнуть на ее добродетель. Разве мою порядочность не доказывает тот факт, что прежде, чем соблазнить Летти, вам потребовалось забрать ее из моего заведения?
Аргумент был выдвинут без всякого торжества, но его беспощадная логика заставила Хамфри умолкнуть. Вчерашняя история в соответствующей интерпретации миссис Роуэн пошла бы ей на пользу и во вред ему. Миссис Роуэн, если захочет, сумеет представить его не только негодяем, но и дураком. Теперь Хамфри понимал, почему люди, более ушлые и изворотливые, чем он, встречали достойного соперника в этой ужасной женщине. Мысль о поражении вызывала в нем бешеный гнев, но Хамфри подавил импульс бросить ей в лицо все то, о чем сообщил ему Плант, и спокойно заговорил:
– Прежде чем я соглашусь на подобную сделку, миссис Роуэн, я бы хотел повидать Летти и побеседовать с ней наедине. Могу я сделать это теперь?
– Летти не в состоянии ни с кем видеться и разговаривать. Но уверяю вас, мы с ней все обсудили прошлой ночью, когда она вернулась, потрясенная и раздосадованная. Летти неоднократно выражала желание никогда больше вас не видеть. Свидание с ней не принесет вам никакой пользы. Давайте на этом закончим и считайте, что вам повезло куда больше, чем вы заслуживаете.
– Я хочу видеть Летти, – настаивал Хамфри.
– Коль скоро моя репутация так или иначе зависит от вашего милосердия, я готов рисковать ею и дальше. Либо я сейчас же повидаюсь с Летти, либо подниму в этом доме такой шум, что сюда сбегутся констебли.
Миссис Роуэн посмотрела на него, вздохнула и поднялась.
– Кабацкий скандал, которым вы угрожаете, был бы крайне нежелателен для Летти в ее теперешнем состоянии. Вы можете повидать ее и спросить, хочет ли она жить в вашем доме или в моем, а также имеет ли желание поддерживать с вами дружбу. Но вы примете ее ответ как окончательный и не будете пытаться спорить или выдвигать встречные обвинения. Как вы, безусловно, заметили, девушка не отличается крепким здоровьем, а вчерашняя история весьма ее огорчила. Пойдемте.
Она прошла через кухню, поднялась по лестнице, миновала лабиринт коридоров и распахнула приоткрытую дверь.
– Ты не спишь, Летти?
– Нет, тетя Тирза, – послышался сонный голос Летти. – Входите.
Миссис Роуэн шагнула в комнату, и Хамфри последовал за ней. Летти откинулась на подушки, лежа в узкой кровати, под стеганым одеялом, словно кукла, которую ребенок уложил спать с открытыми глазами. Лицо ее было бледным, взгляд – остановившимся. Каштановые волосы падали на плечи, а руки неподвижно покоились на одеяле. Кружевной воротник ночной рубашки был застегнут возле горла, а плечи укутывала белая шаль.
– Не волнуйся, Летти. Тебе придется ответить всего на два вопроса, – сказала миссис Роуэн.
Она подошла к кровати, а Хамфри остался возле порога, освещенный тремя свечами в стоящем на комоде канделябре. Он видел, как лицо Летти внезапно напряглось, а глаза наполнились страхом.
– Вы же обещали! – воскликнула она. – Сказали, что все объясните!
– Я пыталась, – ответила миссис Роуэн, – но доктор Шедболт не верит, будто ты не хочешь его видеть. Поэтому мне показалось самым лучшим, чтобы ты сама сказала ему об этом.
Хамфри неловко шагнул к кровати и мягко произнес: «Летти». Но сейчас в комнате находились сразу три Хамфри Шедболта. Один из них – влюбленный, глядящий с мучительной страстью на глянцевые локоны Летти, линию шеи над кружевом воротничка, мягкую округлость груди в том месте, где ее не прикрывала шаль. Второй – обеспокоенный своей миссией молодой человек, спешно обдумывающий аргументы, чтобы убедить девушку и не вызвать у нее нервный срыв. Третий – медик-профессионал, мгновенно подметивший знакомые и безошибочные симптомы.
Именно третий Хамфри и нарушил молчание.
– Вы дали ей опиум, – упрекнул он миссис Роуэн, которая устало пожала плечами.
– Я дала ей голубые пилюли доктора Булмера – обычное обезболивающее и успокоительное.
– Это так, но не в больших дозах.
Миссис Роуэн впервые позволила себе повысить голос:
– Право, доктор Шедболт, это уж слишком. У меня не было возможности советоваться с врачом – я просто сделала, что могла, для девушки с расстроенными нервами. Быть может, прежде, чем мы все окажемся в подобном состоянии, вы скажете, что хотите, и покончим на этом?
Теперь пришла очередь обеспокоенного молодого человека.
– Я хочу поговорить с Летти наедине.
Но он также потерпел неудачу. Летти простонала и ухватилась рукой за юбку миссис Роуэн:
– Тетя Тирза, я слишком плохо себя чувствую, чтобы говорить с кем-нибудь.
– Даже со мной, Летти? – наконец осведомился влюбленный.
– Не знаю, что вам наговорили обо мне, но если вы подумаете, то не найдёте причин меня опасаться.
Миссис Роуэн вмешалась, не давая Летти времени ответить:
– Может, ты поговоришь с доктором Шедболтом, если я останусь в комнате?
Казалось, Летти пытается взять себя в руки. Подтянувшись выше на подушках, она заговорила более уверенно:
– Я сожалею о том, что произошло вчера вечером, но больше не хочу об этом говорить.
– Послушайте, Летти. Сейчас в доме находится девочка, которую я нашел для вас, так что вы не останетесь там одна. Утром я должен ехать в Кембридж и буду отсутствовать неделю. Мне бы хотелось, чтобы до моего отъезда вы перебрались на новое место. Если вы не можете идти, я пригоню двуколку и отвезу вас туда. Я не буду пытаться даже войти в дом, пока мы не поженимся, если, конечно, вы этого захотите. Надеюсь, теперь вы убедились, что вам солгали о моих грязных намерениях? Вы слышите меня, Летти? Вы ведь понимаете, почему я не могу оставить вас здесь, не так ли? Мне бы не хотелось огорчать вас подробностями… Вы мне верите? Вы согласны уйти отсюда немедленно?