– И баранок, – пообещал Артем.
   – Ага-ага…
   На улице светлело. Ветер, впервые за несколько дней, утих. Костлявые ветки за окном шевелились лениво, умиротворенно, будто удобнее поворачивались под утренним солнышком, чтобы погреть застывшие бока. Призраки угомонились, наговорившись за ночь, в квартире стояла тишина. Только сопел от удовольствия котенок-оборотень, допивая чай из стопки…
   – Вот рассказать кому, – задумчиво сказал Артем, протирая глаза, слезящиеся от бессонной ночи, – бред ведь полный…
   – А не бред, когда из одной живой женщины два призрака получается? А? – сердито буркнул Барсик Иванович, отрываясь на секунду от стопки с чаем.
   – И что теперь? Священника звать?
   – Зачем священника? – удивился Иваныч. – Помер кто? Или венчается?
   – Ну, это… квартиру может освятить, призраков прогнать…
   – Вот! – возмущенно воскликнул Барсик Иваныч, взмахнул руками, чуть не выронил стопку. – Вот! Вот молодежь-то а? Вот, людская порода! Всех бы прогнать! Кота бездомного – гнать! Призраков – гнать! Соседей – кляузами выжить; соседская собака лает – стрихнину ей… А может, у ней, сердешной, какое горе… А может… Нет – гнать! А договориться? А?
 
   Спать Барсик Иваныч решил котом. Сказал, так, мол, привычнее.
   Устроился на одеяле рядом с Артемом, свернулся в клубок, спрятал нос под лапу. Пробормотал сонно:
   – К холоду…
   – Что?
   – Когда кот нос прячет – это к холоду, – проворчал из-под лапы Барсик Иваныч. – Во молодежь бестолковая, даже примет народных не знает… Зима скоро…
   – Барсик… э… Борис Иваныч, – позвал Артем.
   – Мрм? – недовольно буркнул кот, приоткрыв один глаз.
   – Значит, призраки от тоски, ну или горя получаются?
   – Вот дурень-то, – вздохнул Барсик Иваныч. Зевнул, открыл глаза. – Ну, слушай еще раз. По-другому объясню. Мне так еще учитель мой говорил… ох, знатный из него медведь получался, а малину-то как любил… Он говорил – у каждого, мол, зверя – своя шкура. У каждой птицы – крылья. У человека – мечта. А что такое шкура без зверя? Чучело. А крылья без птицы? Кучка перьев – подушку набить разве что. А мечта? Если ее от своей жизни отрезать, в сундук сложить, нафталином присыпать? Вот тебе и призрак получился. Понял?
   – Ну… кажется, – Артем задумался. – Значит, если о чем-то долго мечтать – о том, чего нет – и даже не пытаться эту мечту к своей жизни примерить – в конце концов, призрак получается? А мечта как бы умирает?
   – Во-во, молодежь, молодец. Понял. Мечтать, думать, бояться… Это оно и есть – призраков сотворять… Вот Аделаида после смерти Петечки как в монашеской келье затворилась – со своими воспоминаниями и стихами. И дверь накрепко заперла за собой.
   – А Ада Карповна?
   – Ну, эта постарше. Вроде как умудренная жизнью – она так думает по крайней мере. Она больше всего боялась, что квартиру у нее отнимут; один раз из родительской-то большой квартиры ее прогнали. Она вроде как привратница перед Аделаидиной кельей. Злющая старуха с клюкой. Получается, что вроде она Аделаиду пытается оберегать – от всего мира. Только, кажется, они обе этого не понимают…
   – И как теперь? Ну, что с призраками-то этими делать?
   – Ну, разве попробовать их мечту исполнить. Обратно из сундука вынуть, нафталин отряхнуть, перья на плечи кинуть – авось, опять крыльями обернутся…
   – И как это сделать?
   – Если б я знал… – вздохнул Барсик Иваныч. Зевнул, свернулся клубком и уснул…
* * *
   Артем зашел в комнату со связкой обоев. Огляделся, позвал громко:
   – Ада Карповна!
   Подождал, прислушиваясь. Положил обои на пол. Уселся рядом.
   – Ада Карповна! Ну, я подожду, если хотите. Мне поговорить надо. Вот, буду сидеть и ждать, пока не отзоветесь. Ада Карповна!
   Скрипнул паркет, шевельнулись газеты в углу комнаты. Дрогнул, заволновался сумрак, складываясь в зыбкие очертания человеческой фигуры. Пробурчал недовольно:
   – Ну чего, чего надо-то? Ходют, ходют… Чего?
   – Тут, знаете, в соседнем магазине, продавщица очень хорошая, – пояснил Артем. – Я ей сказал, что у меня бабушка из дома не выходит… А мне надо ей обои показать – для комнаты. А то, что не понравится, я все утром верну…
   Ада Карповна, шаркая тапками, вышла из темного угла. Потопталась, не решаясь подойти близко. Спросила подозрительно:
   – Какая такая еще бабушка?
   – Вот, смотрите, Ада Карповна. – Артем вынул из связки рулон, развернул кусок, положил на пол, потянулся за следующим. – Смотрите, что вам больше понравится. Знаете, я сначала хотел с Леночкой обои выбирать, а она сказала – все равно. Знаете, ей почему-то часто все равно в последнее время…
   Ада Карповна боком, мелкими шажками подобралась ближе.
   – А чегой-то я смотреть буду? – подозрительно спросила она. – Ты чего с моей комнатой делать собрался, а? Это моя квартирка-то, моя! Понял? Не отдам! Один раз отняли, теперь не отдам, понял?!
   – Да я ведь не отнимать… – растерялся Артем. – Я ведь прогонять-то вас не хочу… Я ведь…
   – Прогонять!? Меня?! – визгливо крикнула старуха.
   Артем отпрянул и попятился. Морщинистое лицо Ады Карповны с желтыми злыми глазами оказалось вдруг совсем близко.
   – Ну, что ты, Ада, – вдруг сказал мягкий голос над самым ухом. Артем дрогнул и обернулся. Аделаида, улыбаясь, смотрела на него, и в ее золотистых глазах светились печаль и нежность. – Это ведь наш с тобой сосед теперь. Он не злой, правда. Он… почти как Петечка… добрый…
   Девушка тронула Артема за локоть, склонилась над разложенными обоями.
   – Вот эти красивые. И эти.
   – Марко больно, – буркнула старуха, отпихивая Аделаиду в сторону, и, близоруко щурясь, с кряхтением нагнулась над обоями.
   – Ну, выбери сама, – предложила девушка.
   – Чегой-то? И ты чего здесь? Тебя звали?
   – Ну, пусть он новые обои поклеит, Ада. Тебе жалко, что ли?
   – Чегой-то? Мне мои нравятся.
   Ада Карповна ткнула узловатым пальцем в стену, задумчиво поскребла ее желтым ногтем. Артем растерянно смотрел, как поверх нового слоя штукатурки проступают старые, недавно оборванные и вынесенные на помойку обои – засаленые, облезлые, с истершимся рисунком.
   – Нет, не нравятся, – пробурчала старуха. – Старые они уже. Как и я, дура…
   – Разве? – удивилась девушка. Потянулась к стене, погладила вспыхнувший под ее тонкими пальцами яркий рисунок с розовыми бутонами.
   Сказала мягко:
   – Ну… вот пусть он их переклеит. Ведь не жалко, правда?
   Ада Карповна хмыкнула.
   – Ада, ты думаешь, нам здесь тесно будет? У нас ведь у каждого своя комната, знаешь… А с соседями дружить надо, тем более, если люди хорошие…
   – Вона как заговорила. Затворница, – пробурчала старуха. – Ну… пусть себе клеит, чего хочет, в своей комнате…
   Отвернулась, сгорбившись, упрятав руки в отвисшие карманы, медленно зашаркала в тот угол, из которого появилась.
   – Спасибо, Ада Карповна! – опомнившись, сказал ей в спину Артем. – Аделаида, и вам спасибо… Вы такая… Знаете, мне ваши стихи очень понравились. Правда. Вы мне что-нибудь еще почитать дадите?
   Ада Карповна хмыкнула, обернулась. Буркнула:
   – Ишь ты!
   Аделаида улыбнулась, распрямилась, переспросила неуверенно:
   – Правда?
   И отпрянула от большого пегого кота, прыгнувшего ей прямо под ноги.
   – Ой, Барсик! Подрос как!
   – Барся! – обрадовалась Ада Карповна. Подошла, с кряхтеньем нагнулась. – Ишь, холеный! Как в молодости!
   Две руки потянулись к коту – молодая, нежная, и старая, морщинистая, с узловатыми, дрожащими пальцами. Столкнулись, дрогнули одновременно.
   Девушка и старуха посмотрели друг на друга.
   – Знаешь, Аделаида, у тебя, правда, стихи хорошие, – тихо сказала Ада Карповна. Смущенно кашлянула. – Мне они всегда нравились.
   – Правда? – обрадовалась Аделаида. – Ты никогда не говорила… Ты не горбись так, Адочка, – она робко погладила дрожащую руку Ады Карповны, переплела свои тонкие пальцы с морщинистыми пальцами старухи. – Ты ведь на самом деле не старая. И не злая. Уж я-то точно знаю…
   – Правда? – неуверенно переспросила старуха и попробовала улыбнуться. Губы задрожали от непривычного усилия, лицо, застывшее скорбной маской, тоже дрогнуло, его черты потекли зыбким туманом, искажаясь, растворяясь в воздухе… Через минуту две юные Аделаиды смотрели друг на друга.
   Они переглянулись, рассмеялись, крепко взялись за руки и вдруг исчезли. Только воздух еще мерцал некоторое время там, где были их счастливые улыбки и соединенные руки…
 
   – Где они обе? – растерянно спросил Артем. – Куда делись?
   – Ох, дурень… – пробормотал кот.
   – Ну, опять начинается…
   – Ведь столько лет с ними обеими… А все прошляпил… – Кот опустился на пол, зажмурился, закрыл лапой нос. – Ох, старый я дурень…
   – Кто прошляпил? Что?
   – Да ведь им просто друг с другом надо было помириться, – вздохнул кот. – В глаза посмотреть. Увидеть друг друга. Понял?
   – Ну… И куда они делись?
   – А куда, по-твоему, призраки деваются, когда их мечта исполнилась? Когда им наконец крылья дают?
* * *
   В темноте сердито рявкнул голос Барсика Ивановича:
   – Ну-ка прекратить это!
   – Что? – сонно и недовольно спросил Артем.
   – Я тебе объяснял разницу между – хранить воспоминание и сотворять призрака? А?
   Артем вздохнул, повернулся на бок, пробормотал:
   – Да, что? Я ничего…
   – В окно посмотри, – прошипел Барсик Иванович.
 
   Возле окна стояла Лена с распущенными волосами, в синем сарафане, смотрела на цветущие деревья…
 
   – Ты что же это делаешь, дурень, а? – зашептал возмущенно Барсик Иваныч. – Ты зачем при живом человеке призрак сотворяешь?! Хранить воспоминания надо, хранить! Понял? А не сотворять из них незнамо что. И любить надо – не это незнамо что – а живого человека! Понял, дурень? Ох, молодо-зелено…
* * *
   Дверь открыла Леночка. Заспанная, в коротком халатике и пушистых тапочках.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента