– Сюда! – верещала Кэрли. – Быстрее-е!..
Из трех стражников, которым надлежало стеречь дверь, на посту пребывал только один. Прочие, должно быть, старательно ловили злоумышленников, скрывавшихся в библиотеке. Исполнительному служаке повезло – хотя удиравшие воры шваркнули его о стену и сбили с ног, но добивать не стали. Слишком торопились.
Вылетев в галерею, соединявшую башню-библиотеку с жилыми покоями, Хисс на мгновение задержался, сбрасывая засов и запирая дверь снаружи. Удиравшие беглецы как раз одолели коридор, когда изнутри послышались яростные удары. Кэрли нервно рассмеялась.
Дом встретил их дремлющей тишиной, но это внешнее спокойствие оказалось фальшивым – издалека уже доносился слитый топот бегущих на подмогу охранников.
– Не меньше двух десятков, – искушенным тоном заявил Хисс, заставив напарницу сбиться с шага и испуганно ойкнуть. – Предложения?
– Э-э... – окончательно растерялась Кэрли.
– Ясно, никаких. Стой! – рыжий мошенник вытащил взятый с боем трофей, серый свинцовый шарик на цепочке, раскрутил его и запустил в узкое, высокое окно, украшенное россыпью синих, желтых и алых стекол. Витраж осыпался с оглушительно звонким треском. В глубинах дома послышался тревожный возглас, где-то зашлась истошным лаем собака. Хисс сгреб наполовину потерявшую способность здраво размышлять Кэрли и буквально вытолкал ее в оскалившийся осколками оконный проем. Выбрался сам, схватил девушку за руку и, сломя голову, понесся вдоль стены, рассчитывая проскочить через сад и добраться до ограды. На случай встречи с кофийскими бойцовыми псами, в сумке имелись заранее приготовленные кусочки ткани, пропитанные невероятно жгучим составом, делающим из любого разъяренного пса дрожащую, чихающую и кашляющую тварь.
Переполох рос и ширился, перетекая из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Вспыхивали окна, кто-то, надрываясь, требовал запереть все двери, обыскать сад, усилить стражу у ворот и достать треклятых ворюг хоть из-под земли.
Собачий лай приблизился, и Хисс швырнул за землю пригоршню отравленных лоскутков. Вбежал под спасительные деревья, волоча за собой задыхавшуюся Кэрли. Повинуясь непонятному предчувствию, оглянулся на охваченный всеобщей суматохой дом. Взгляд уцепился за видневшиеся в окне второго этажа очертания неподвижной человеческой фигуры. Стрельчатый оконный проем заполнял темно-красный свет горевшего в комнате светильника, и силуэт отчетливо выделялся на мрачном фоне.
«Рилеранс, – внезапно догадался Хисс и поежился. – Маг Рилеранс, очень не любящий, когда без спроса заглядывают в его библиотеку. С завтрашнего утра он начнет разыскивать воров и похищенную собственность. Надо поскорее отделаться от книг, а то обретем мы кучу неприятностей вместо заслуженного дохода».
Стена вынырнула из начинавшего редеть предутреннего сумрака так неожиданно, что беглецы едва не врезались в нее. Хисс подсадил начавшую приходить в себя Кэрли, убедился, что девушка успешно перебралась на другую сторону, подтянулся и заполз сам.
Сидя на гребне каменной ограды, он зачем-то еще раз посмотрел назад, хотя знал: смотреть на место, которое покинул и куда не собираешься возвращаться считается дурной приметой.
Ему показалось, что Рилеранс по-прежнему стоит у окна, глядя в ночь.
Завершение части второй
Из трех стражников, которым надлежало стеречь дверь, на посту пребывал только один. Прочие, должно быть, старательно ловили злоумышленников, скрывавшихся в библиотеке. Исполнительному служаке повезло – хотя удиравшие воры шваркнули его о стену и сбили с ног, но добивать не стали. Слишком торопились.
Вылетев в галерею, соединявшую башню-библиотеку с жилыми покоями, Хисс на мгновение задержался, сбрасывая засов и запирая дверь снаружи. Удиравшие беглецы как раз одолели коридор, когда изнутри послышались яростные удары. Кэрли нервно рассмеялась.
Дом встретил их дремлющей тишиной, но это внешнее спокойствие оказалось фальшивым – издалека уже доносился слитый топот бегущих на подмогу охранников.
– Не меньше двух десятков, – искушенным тоном заявил Хисс, заставив напарницу сбиться с шага и испуганно ойкнуть. – Предложения?
– Э-э... – окончательно растерялась Кэрли.
– Ясно, никаких. Стой! – рыжий мошенник вытащил взятый с боем трофей, серый свинцовый шарик на цепочке, раскрутил его и запустил в узкое, высокое окно, украшенное россыпью синих, желтых и алых стекол. Витраж осыпался с оглушительно звонким треском. В глубинах дома послышался тревожный возглас, где-то зашлась истошным лаем собака. Хисс сгреб наполовину потерявшую способность здраво размышлять Кэрли и буквально вытолкал ее в оскалившийся осколками оконный проем. Выбрался сам, схватил девушку за руку и, сломя голову, понесся вдоль стены, рассчитывая проскочить через сад и добраться до ограды. На случай встречи с кофийскими бойцовыми псами, в сумке имелись заранее приготовленные кусочки ткани, пропитанные невероятно жгучим составом, делающим из любого разъяренного пса дрожащую, чихающую и кашляющую тварь.
Переполох рос и ширился, перетекая из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Вспыхивали окна, кто-то, надрываясь, требовал запереть все двери, обыскать сад, усилить стражу у ворот и достать треклятых ворюг хоть из-под земли.
Собачий лай приблизился, и Хисс швырнул за землю пригоршню отравленных лоскутков. Вбежал под спасительные деревья, волоча за собой задыхавшуюся Кэрли. Повинуясь непонятному предчувствию, оглянулся на охваченный всеобщей суматохой дом. Взгляд уцепился за видневшиеся в окне второго этажа очертания неподвижной человеческой фигуры. Стрельчатый оконный проем заполнял темно-красный свет горевшего в комнате светильника, и силуэт отчетливо выделялся на мрачном фоне.
«Рилеранс, – внезапно догадался Хисс и поежился. – Маг Рилеранс, очень не любящий, когда без спроса заглядывают в его библиотеку. С завтрашнего утра он начнет разыскивать воров и похищенную собственность. Надо поскорее отделаться от книг, а то обретем мы кучу неприятностей вместо заслуженного дохода».
Стена вынырнула из начинавшего редеть предутреннего сумрака так неожиданно, что беглецы едва не врезались в нее. Хисс подсадил начавшую приходить в себя Кэрли, убедился, что девушка успешно перебралась на другую сторону, подтянулся и заполз сам.
Сидя на гребне каменной ограды, он зачем-то еще раз посмотрел назад, хотя знал: смотреть на место, которое покинул и куда не собираешься возвращаться считается дурной приметой.
Ему показалось, что Рилеранс по-прежнему стоит у окна, глядя в ночь.
Завершение части второй
Беседа в Нигде
Если бы кто любопытный и навязчивый решился вскоре после наступления полуночи заглянуть в небольшую комнату пристройки, стоявшей на задворках постоялого двора «Цветок папируса», то удивлению пытливого соглядатая не было бы пределов. Стол, короткая деревянная кровать, ничем не застеленная. Три сальные свечи в позеленевшем медном шандале. На столе – нетронутый ужин, причем весьма скромный: хлеб, кусок жареного мяса без специй и кувшинчик недорогого вина. А на тяжелом табурете восседает человеческая, по виду, фигура облаченная в невозможное ветхое тряпье. Человек не шевелится, будто заснул сидя. Звуков дыхания не слышно. Может быть, обитатель комнаты умер?
Да он умер. Правда, это случилось много столетий назад. Но об этом печальном обстоятельстве никто кроме самого владельца комнаты и его Господина не знает. Все обитатели «Цветка папируса» считают это существо просто обеспеченным постояльцем, наверняка принявшим на себя странный обет – никогда не снимать рубища, которое и уважающему себя нищему неприличествует. А что? Ничего особенного! Митрианские монахи частенько так поступают. Вдобавок в Шадизаре никто без особой надобности в чужие дела не полезет – можно нарваться на серьезные неприятности.
И вдруг Леук слегка шевельнулся. Услышал, как со стороны главного здания трактира донесся мелодичный звон – хозяйская клепсидра, установленная у входа, отбивала середину ночи.
Молча, с дергающейся грацией куклы, Неживой встал, медленно прошелся из угла в угол, дожидаясь, пока не прозвучат все двенадцать ударов, попутно смахнул в бадью с отбросами не съеденный ужин (хозяину и другим постояльцам должно казаться, что Леук обычный человек, а потому он исправно заказывал еду с кухни, но всегда ее выбрасывал) и наконец остановился. Отмахнул ладонью в сторону свечей, и язычки пламени исчезли.
Кромешная тьма Леуку не мешала – он мог видеть все, всегда и везде, будь то полуденная пустыня или самый мрачный склеп стигийской пирамиды. Отодвинул в угол стол. Развел руки по сторонам, затем соединил их в круг, сцепив ладони. Сверкнули темно-багровым точки глаз из-под капюшона.
Комната осветилась. Серо-голубой отсвет упал с потолка, толстый луч прошел сквозь кольцо, образованное руками существа и лег на шершавые доски пола, уподобляясь круглому пятну света от воровского фонарика шадизарских «ночных цирюльников».
Дерево досок исчезло, казалось, призрачный водопад огня выжег пол за долю мгновения.
Леук шагнул назад и осторожно заглянул в отверзшийся провал. Так и есть, получилось! Крутая лесенка, серые гранитные ступени ведут вниз. Остается лишь спуститься и найти Господина. Он наверняка никуда не отлучался. Господин вообще не покидает своего жилища. Никогда. Именно поэтому в Шадизар отправился не Он самолично, а верный слуга – Леук.
Неживой не считал ступени, зная сколько их всего – шесть сотен, шесть десятков, и еще пять. Последней ступенью были каменные плиты Его дворца. Так было всегда – Леук мог открыть Проход и высоко в горах, и находясь в подземелье, но ступенек всегда было именно столько, ни на одну больше, ни на одну меньше. Магия богов любит точные, неизменяемые числа.
Леук шел быстро, уверенно. Вот и первый зал, за ним галерея, потом долгий проход в сторону Судного камня, потом еще поворот. Безмолвные слуги сторонятся – знают, что пришел любимчик Господина. Да и слуг здесь не так много, просто дурацкая традиция. Ему, Вечному, правду говоря, слуги не нужны. Содержатся для приличия, чтобы не ударить в грязь лицом перед изредка навещающими дворец гостями из числа Шести Великих.
Вот и Обитель. Черные, резного мрамора с золотыми блестками двери распахнулись, впуская Леука. Чаши с серым огнем, статуи, колонны, украшения – все как в обычном дворце. Леуку здесь нравилось. Именно в таком грандиозном в своей неживой торжественности месте и должны сходиться все пути.
Тридцать три колонны справа, столько же слева. На полу мозаика – невиданное, удивительное древо: длинный ствол и десять плодов – четыре в центре, на самом теле дерева, и по три на боковых ветвях. Названия древние, но понятные каждому слуге Господина. Кетхер – плод рождающий Венец, первопричину, первоначальную пустоту... Хогма – плод Познания, первоначальной идеи, в которой все содержание лежит как бы в укладке и готово распространиться по всему сотворенному. В Хогме содержится сущность всего того, что будет... Плоды, рождающие и убивающие мир. Последний дар древа выложен аметистами у подножия Его трона – Мальгут, Мудрость, которая нагой открывается в Мальгуте, и открывает, что ее тайна состоит в том, чтобы не бывать, если только не на мгновенье, и вдобавок не на последнее. Чистая Мудрость, место, куда впадают все до единой реки, порожденные Вселенной...
Леук остановился. Кланяться или преклонять колена не стал – Господин стоит выше любого раболепия слуг, Ему это не нужно.
– Владыка? – позвал Леук. Он видел Господина, но не в материальном обличье, а в истинной сущности: сгусток черноты, одновременно переливающейся всем цветами радужного спектра. Ничто, Пустота, Вечность и в тот же момент – Содержание, Бытие, Материя. Все совместимое и несовместимое.
– Принес? – недоброжелательно отозвались из Ничего. Здороваться Он не стал. Зачем желать здоровья мертвому?
– Нет, – отрекся Леук. – Однако, напал на след. Владыка, там, наверху творится нечто... Странное. На моей памяти доселе не происходило ничего подобного. Все Великие собрались в этом отвратительном муравейнике.
– Все до единого? – несколько изумленно ответила Непустая Пустота.
– Сет, Иштар, Деркэто, Эрлик, – скрупулезно перечислил Леук. – Митра Солнечный прислал своего слугу, его имя – Эпимитриус. Ты, Господин, отправил наверх меня. Все шестеро Великих так или иначе представлены в... – Неживой впервые изменил тональность голоса, превратив ее из нейтрально-безразличной на брезгливую, – ...в этом Шадизаре.
– Причина ясна, – создалось впечатление, будто Ничто кивнуло. – Они тоже пострадали?
– Да, – кратко ответил Неживой. – Каждый занимается поисками. Они недовольны. А когда Великие недовольны – страдают смертные...
– Мне нет дела до смертных, пока они таковыми являются, – напомнил Господин.
–...И равновесие Мира, – упрямо продолжил Леук, пропустив мимо ушей замечание Владыки. – Я пришел за новым приказом. Что теперь делать? Понимаю – в первую очередь Книга, но если я наткнусь на...
– Если наткнешься – верни хозяину! – ответила Пустота. – Я не собираю чужих сокровищ. В конечном итоге они и так будут моими. Я не хочу обижать никого из Великих. Они мне не враги. Однако, и не друзья. Поддержи равновесие, Странник. У тебя всегда хорошо получалось улаживать столь деликатные дела. Постарайся никому не причинять вреда, но и не будь добреньким. Мы стоим над добром и злом, ибо и то и другое однажды придут ко мне, за Решением... Иди. И, пожалуйста, принеси Книгу как можно быстрее. Мне без нее немного... тяжело. Отправляйся!
Леук круто развернулся и зашагал обратно. Не попрощался. Зачем?
Книга! Сначала – Книга Господина! А тот, кто похитил ее – заплатит за краткое удовольствие владения собственностью Великого! И там, наверху, и здесь, в зале украшенном древом с десятью плодами!
Господин не прощает оскорблений! И никто из Шести Великих не простит вора!
Да он умер. Правда, это случилось много столетий назад. Но об этом печальном обстоятельстве никто кроме самого владельца комнаты и его Господина не знает. Все обитатели «Цветка папируса» считают это существо просто обеспеченным постояльцем, наверняка принявшим на себя странный обет – никогда не снимать рубища, которое и уважающему себя нищему неприличествует. А что? Ничего особенного! Митрианские монахи частенько так поступают. Вдобавок в Шадизаре никто без особой надобности в чужие дела не полезет – можно нарваться на серьезные неприятности.
И вдруг Леук слегка шевельнулся. Услышал, как со стороны главного здания трактира донесся мелодичный звон – хозяйская клепсидра, установленная у входа, отбивала середину ночи.
Молча, с дергающейся грацией куклы, Неживой встал, медленно прошелся из угла в угол, дожидаясь, пока не прозвучат все двенадцать ударов, попутно смахнул в бадью с отбросами не съеденный ужин (хозяину и другим постояльцам должно казаться, что Леук обычный человек, а потому он исправно заказывал еду с кухни, но всегда ее выбрасывал) и наконец остановился. Отмахнул ладонью в сторону свечей, и язычки пламени исчезли.
Кромешная тьма Леуку не мешала – он мог видеть все, всегда и везде, будь то полуденная пустыня или самый мрачный склеп стигийской пирамиды. Отодвинул в угол стол. Развел руки по сторонам, затем соединил их в круг, сцепив ладони. Сверкнули темно-багровым точки глаз из-под капюшона.
Комната осветилась. Серо-голубой отсвет упал с потолка, толстый луч прошел сквозь кольцо, образованное руками существа и лег на шершавые доски пола, уподобляясь круглому пятну света от воровского фонарика шадизарских «ночных цирюльников».
Дерево досок исчезло, казалось, призрачный водопад огня выжег пол за долю мгновения.
Леук шагнул назад и осторожно заглянул в отверзшийся провал. Так и есть, получилось! Крутая лесенка, серые гранитные ступени ведут вниз. Остается лишь спуститься и найти Господина. Он наверняка никуда не отлучался. Господин вообще не покидает своего жилища. Никогда. Именно поэтому в Шадизар отправился не Он самолично, а верный слуга – Леук.
Неживой не считал ступени, зная сколько их всего – шесть сотен, шесть десятков, и еще пять. Последней ступенью были каменные плиты Его дворца. Так было всегда – Леук мог открыть Проход и высоко в горах, и находясь в подземелье, но ступенек всегда было именно столько, ни на одну больше, ни на одну меньше. Магия богов любит точные, неизменяемые числа.
Леук шел быстро, уверенно. Вот и первый зал, за ним галерея, потом долгий проход в сторону Судного камня, потом еще поворот. Безмолвные слуги сторонятся – знают, что пришел любимчик Господина. Да и слуг здесь не так много, просто дурацкая традиция. Ему, Вечному, правду говоря, слуги не нужны. Содержатся для приличия, чтобы не ударить в грязь лицом перед изредка навещающими дворец гостями из числа Шести Великих.
Вот и Обитель. Черные, резного мрамора с золотыми блестками двери распахнулись, впуская Леука. Чаши с серым огнем, статуи, колонны, украшения – все как в обычном дворце. Леуку здесь нравилось. Именно в таком грандиозном в своей неживой торжественности месте и должны сходиться все пути.
Тридцать три колонны справа, столько же слева. На полу мозаика – невиданное, удивительное древо: длинный ствол и десять плодов – четыре в центре, на самом теле дерева, и по три на боковых ветвях. Названия древние, но понятные каждому слуге Господина. Кетхер – плод рождающий Венец, первопричину, первоначальную пустоту... Хогма – плод Познания, первоначальной идеи, в которой все содержание лежит как бы в укладке и готово распространиться по всему сотворенному. В Хогме содержится сущность всего того, что будет... Плоды, рождающие и убивающие мир. Последний дар древа выложен аметистами у подножия Его трона – Мальгут, Мудрость, которая нагой открывается в Мальгуте, и открывает, что ее тайна состоит в том, чтобы не бывать, если только не на мгновенье, и вдобавок не на последнее. Чистая Мудрость, место, куда впадают все до единой реки, порожденные Вселенной...
Леук остановился. Кланяться или преклонять колена не стал – Господин стоит выше любого раболепия слуг, Ему это не нужно.
– Владыка? – позвал Леук. Он видел Господина, но не в материальном обличье, а в истинной сущности: сгусток черноты, одновременно переливающейся всем цветами радужного спектра. Ничто, Пустота, Вечность и в тот же момент – Содержание, Бытие, Материя. Все совместимое и несовместимое.
– Принес? – недоброжелательно отозвались из Ничего. Здороваться Он не стал. Зачем желать здоровья мертвому?
– Нет, – отрекся Леук. – Однако, напал на след. Владыка, там, наверху творится нечто... Странное. На моей памяти доселе не происходило ничего подобного. Все Великие собрались в этом отвратительном муравейнике.
– Все до единого? – несколько изумленно ответила Непустая Пустота.
– Сет, Иштар, Деркэто, Эрлик, – скрупулезно перечислил Леук. – Митра Солнечный прислал своего слугу, его имя – Эпимитриус. Ты, Господин, отправил наверх меня. Все шестеро Великих так или иначе представлены в... – Неживой впервые изменил тональность голоса, превратив ее из нейтрально-безразличной на брезгливую, – ...в этом Шадизаре.
– Причина ясна, – создалось впечатление, будто Ничто кивнуло. – Они тоже пострадали?
– Да, – кратко ответил Неживой. – Каждый занимается поисками. Они недовольны. А когда Великие недовольны – страдают смертные...
– Мне нет дела до смертных, пока они таковыми являются, – напомнил Господин.
–...И равновесие Мира, – упрямо продолжил Леук, пропустив мимо ушей замечание Владыки. – Я пришел за новым приказом. Что теперь делать? Понимаю – в первую очередь Книга, но если я наткнусь на...
– Если наткнешься – верни хозяину! – ответила Пустота. – Я не собираю чужих сокровищ. В конечном итоге они и так будут моими. Я не хочу обижать никого из Великих. Они мне не враги. Однако, и не друзья. Поддержи равновесие, Странник. У тебя всегда хорошо получалось улаживать столь деликатные дела. Постарайся никому не причинять вреда, но и не будь добреньким. Мы стоим над добром и злом, ибо и то и другое однажды придут ко мне, за Решением... Иди. И, пожалуйста, принеси Книгу как можно быстрее. Мне без нее немного... тяжело. Отправляйся!
Леук круто развернулся и зашагал обратно. Не попрощался. Зачем?
Книга! Сначала – Книга Господина! А тот, кто похитил ее – заплатит за краткое удовольствие владения собственностью Великого! И там, наверху, и здесь, в зале украшенном древом с десятью плодами!
Господин не прощает оскорблений! И никто из Шести Великих не простит вора!