Страница:
— Вы в порядке?
Девушка кивнула и прошептала:
— Голова кружится. — Ощупав затылок, она робко улыбнулась. — Просто шишка. Ничего серьезного.
Его лицо вновь приняло не слишком приятное выражение: губы превратились в холодную щель, глаза сузились. Он бросил взгляд в ту сторону, куда скрылся Маунтфорд. Леонора выпрямилась и постаралась удержаться на ногах без его помощи.
— Вам следовало бежать за ним.
— Остальные и побежали, — пробормотал он, не позволяя ей отстраниться.
Остальные? Как же она глупа!
— Ваши люди следили за улицей?
— Конечно. — Он по-прежнему вглядывался во мрак на углу.
— Вы могли бы меня предупредить.
— Для чего? Чтобы вы устроили какую-нибудь глупость вроде сегодняшней прогулки?
Проигнорировав эту грубость, Леонора тоже посмотрела вдоль улицы. Маунтфорд забежал в сад одного из домов. Его преследовали двое, но они были намного крупнее, а значит, стали отставать. Никто не появлялся, и Трентем помрачнел еще больше.
— За домом есть дорога? — спросил он.
— Да.
Губы дрогнули, но он промолчал. Леонора догадалась, что все проклятия он посылает про себя. Потом он взглянул на нее и сердито сказал:
— Я думал, у вас больше здравого смысла…
Но она подняла ладонь к его губам и решительно перебила своего спасителя:
— У меня не было никаких причин полагать, что я могу встретить здесь этого человека. И кстати, если ваши люди следили за улицей, почему же они пропустили его?
— Должно быть, он вовремя заметил слежку и добрался сюда так же, как сбежал: через чей-то сад.
Лорд внимательно взглянул на Леонору:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
Кажется, самым страшным для нее оказался не удар о стену, а то, как грубо Маунтфорд схватил ее и тряс.
— Только внутри все дрожит, — нерешительно добавила она.
— Это шок, — кивнул Трентем.
— А что вы здесь делали? — поинтересовалась Леонора. Поняв, что вряд ли его люди вернутся, таща злодея, Тристан вздохнул и перестал с надеждой вглядываться в сторону улицы. Он разжал руки, позволив девушке стоять самостоятельно, но все еще держа ее за руку.
— Вчера привезли мебель для третьего этажа. Я клятвен но обещал Гасторпу, что лично все осмотрю. Сегодня у него выходной — он уехал в Суррей навестить мать и вернется только завтра. И я решил убить сразу двух зайцев — досмотреть мебель и проверить дом.
Некоторое время Трентем вглядывался в ее лицо, все еще бледное, но уже гораздо более спокойное. Взяв девушку под руку, он повел Леонору к воротам дома номер четырнадцать.
— Я задержался дольше, чем рассчитывал. К этому времени уже должен прийти Бриггз, на которого можно оставить дом.
Они как раз проходили мимо номера двенадцать, и Леонора остановилась.
— Может быть, мне стоит зайти и взглянуть на мебель? — Она робко улыбнулась и тут же отвела глаза. — Я… я хотела бы побыть с вами еще немного. Мне нужно прийти в себя, прежде чем вернуться домой и встретиться лицом к лицу с домашними.
Тристан колебался. Ей действительно надо успокоиться. Она хозяйка дома, и как только появится на пороге, кто-нибудь обязательно прибежит с вопросами. Кроме того, Гасторпа ведь нет, так что никто не сможет бросать на него осуждающие взгляды. Должно быть, осмотр новой мебели — это как раз то, что нужно, чтобы женщина смогла обрести душевное равновесие.
— Как вам угодно. — И лорд распахнул ворота дома номер двенадцать.
Пока она будет рассматривать мебель, он, может быть, изобретет какой-нибудь способ защитить несносную девицу. Раз нельзя сделать то, что хочется: запереть ее в его собственном доме.
Он отпер парадную дверь своим ключом, пропустил девушку в дом и вдруг спросил: — А где ваша собака?
— Слуга повел ее в парк на прогулку. Сама я с ней не справляюсь.
Да, казалось бы, чего еще желать, имея такого стража, как Генриетта. Но если в саду она была незаменима, то на улице сильная собака могла и не послушать хрупкую леди, а потому превращалась из защитницы в источник дополнительной угрозы.
Леонора пошла к лестнице, погруженный в мрачные мысли Тристан следовал за ней. Сзади раздалось негромкое покашливание, и, обернувшись, они увидели Биггса. Он отсалютовал и бодро доложил:
— Я на посту, милорд.
— Спасибо, Биггс. Мы с мисс Карлинг посмотрим мебель, и я сам запру дверь. Идите на пост.
Биггс поклонился Леоноре, еще раз отсалютовал хозяину и удалился в сторону кухни, откуда вкусно пахло пирогом.
Девушка пошла вверх по лестнице. Она ступала довольно уверенно, но, дойдя до второго этажа, остановилась и с трудом перевела дыхание. Тристан быстро распахнул дверь ближайшей спальни и подвел ее к креслу у окна:
— Садитесь. Вам нужно передохнуть.
— Не бойтесь, я не упаду в обморок.
Лорд внимательно разглядывал девушку. Она действительно слегка порозовела, но в ней чувствовалась напряженность.
— Посидите и посмотрите кругом. Эту мебель вы тоже еще не видели. Я обойду другие комнаты и вернусь. И вы скажете, что думаете о моем вкусе.
Леонора кивнула и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Поколебавшись секунду, он повернулся и вышел. Как только дверь за Трентемом закрылась, Леонора открыла глаза и принялась внимательно изучать комнату. Это была просторная спальня, и находилась она, судя по всему, прямо над библиотекой. Большое арочное окно выходило в сад позади дома. Днем здесь должно быть очень светло, но за окном наступил вечер и в комнате царил полумрак. Напротив кресла располагался камин. В нем Леонора разглядела готовые к растопке дрова. Подле камина стоял диванчик, а у другой стены располагался массивный гардероб темного дерева.
Из того же дерева была сделана и огромная кровать. Должно быть, все друзья Трентема такие же большие, как он, подумала девушка. По углам поистине королевского ложа поднимались резные столбы, поддерживающие балдахин красного шелка. На спинке и в изножье кровати повторялся орнамент, украшавший столбы. Толстый матрас мог бы удовлетворить самую нежную принцессу на горошине. И вообще, подумала девушка с уважением, в жизни не видела такой солидной и шикарной кровати.
Теперь она не могла отвести взор от этого ложа. Вот оно, подумала Леонора, идеальное место для ее грехопадения. Гораздо лучше, чем в зимнем саду. И что особенно удачно, никто не сможет им помешать: Гасторп уехал в Суррей, а Биггс в кухне и ничего не услышит. Она одобрительно взглянула на массивную дубовую дверь.
Недавнее приключение напугало ее, но не остудило желания. Напротив, ей казалось, что лишь в объятиях Трентема она сможет обрести безопасность и уверенность в себе.
Он нужен ей, чтобы обрести себя. Именно сейчас.
Вскоре Трентем вернулся. Когда он показался на пороге, Леонора попросила:
— Прикройте дверь, а то мне не видно тот комодик.
Он повиновался. Леонора окинула комод внимательным взглядом.
Тристан подошел и, остановившись перед ней, спросил:
— Каков же ваш приговор?
— Все просто идеально, — ответила она улыбаясь.
Ну что ж, раз возможность представилась, будем ею пользоваться. Она протянула ему руку, и Тристан легко поднял ее из кресла. Девушка осталась стоять перед ним — так близко, что ее грудь касалась его пиджака. Леонора подняла лицо, закинула руки ему на шею и поцеловала — жадно, страстно, приоткрыв губы, чтобы он ощутил ее голод. Он рывком прижал ее к себе, и они замерли, разжигая друг в друге пламя. Потом Леонора слегка отстранилась и, глядя на лорда из-под ресниц блестящими глазами, прошептала:
— Я хочу поблагодарить вас.
Голос ее звучал ниже, чем обычно, и это было необыкновенно волнующе. Тонкие пальчики развязали ленты, и плащ соскользнул на пол. Тело мужчины напряглось, казалось, слова упали не в уши, а куда-то глубоко, и он схватил ее и прижал так крепко, что больно стало от его твердого, горячего тела. Но когда он попытался поцеловать ее, Леонора отклонила голову и провела пальчиком по его губам. И он почувствовал, что она пытается прижаться еще плотнее, тело касалось его плоти, сводя с ума.
— Вы спасли меня.
Она все смотрела ему в глаза, потом ресницы сомкнулись, и, прошептав «благодарю вас», Леонора потянулась к его губам. Тристан целовал ее, впитывал сладкий мед прекрасных уст. Ему казалось, что это естественно и мило — то, что она захотела отблагодарить его таким образом. Глупо отказываться от того, что предлагают, особенно когда так долго жаждал этого.
Соприкосновение тел делало свое дело — пламя внутри разгоралось, оба словно плыли на теплых волнах. Тристан протянул руку к ее груди и вновь ощутил ее восхитительную упругость и округлость. Соски отвердели под его пальцами, и тогда он быстро и ловко развязал тесемки и теперь ласкал ее нежную кожу, чувствуя на ее губах судорожный вздох и зная, что она горит в том же пламени, что и он сам.
Осторожно запрокинув ее голову, он скользил губами по стройной, трогательно беззащитной шее. Вниз: туда, где у ключицы пойманной бабочкой бьется пульс. Он целовал эту бьющуюся жилку, лизнул, втянул губами. Она задохнулась. Тристан опустился на подлокотник кресла, привлек девушку к себе, одним движением сдернув платье и сорочку до талии. Это был пир богов: губы и язык ласкали нежные груди, исследуя их восхитительную округлость, захватывая губами пики этих волшебных холмиков. И как музыка звучало для него прерывистое дыхание Леоноры, пальцы судорожно вцепились в его волосы, но это тоже было чудесно.
Он втянул губами ее сосок, пощекотал языком, и девушка застонала. Несколько секунд он ждал, пока она расслабится, а потом резко потянул сосок, сжал губами тем движением, которое могут позволить себе только очень голодные младенцы. И очень страстные любовники.
Крик сорвался с губ Леоноры, тело выгнулось. И тогда ж отпустил ее, накрыл грудь рукой и тут же потянулся губами ко второй. Он развернулся, устроив ее на коленях лицом себе, и теперь руки его скользили по ее бедрам, то притягивая к нему трепещущее тело, то чуть отдаляя, дабы усилить сладкую муку.
Задыхаясь, Леонора склонила голову ему на плечо. Тристан отпустил ее грудь и заглянул в лицо. Глядя на него сквозь ресницы, девушка потянулась к нему. Язычок ее скользнул меж его губ, похищая его дыхание, даря свое, лаская и моляя о ласке. Руки Леоноры двигались по его груди. Она растегнула жилет, рубашку. Коснулась его кожи. Ее пальцы ласкали его тело легко, робко, но он все равно чувствовал, что сходит с ума. Кожа горела.
— Сними пиджак.
Может, ему послышалось, но все равно мысль хорошая, потому что он был словно в жару. Отпустив ее на секунду, Тристан быстро скинул пиджак, жилет и рубашку — и ее твердые соски уперлись в его грудь. Может, зря он зашел так далеко. Но он отбросил осторожность, словно ненужную вещь. Он слишком долго желал этого. И теперь чувства даже превосходили его ожидания.
И он опять обнял ее, свою женщину, чувствуя, как ее руки гладят его тело, исследуют, удивляясь гладкости кожи и твердости мышц. Он позволял ей изучать его торс, гордый ее восхищением и любопытством.
Никогда прежде он не был так близко от женщины, которую желал больше всего на свете. И это желание не ограничивалось физическим влечением. Он уже знал, что хочет получить нечто большее. Сейчас мысли путались и он не мог подобрать слов. Знал только, что теперь все очень серьезно и никогда еще его чувства не были столь глубоки.
Сильнее страсти, больше, чем вожделение.
Он позволил себе расслабиться, раствориться в ее ласках, и когда рука ее скользнула ниже пояса, с губ сорвался хриплый стон. Испуганная, она отдернула руку, но он поймал ее ладонь и вернул назад, позволяя изучать его тело и глядя ей в лицо, где любопытство смешивалось с изумлением.
Он терпел сколько мог, глядя на нее и стараясь запомнить такой — розовой от его поцелуев, с полуоткрытыми губами и рассеянным взглядом из-под ресниц, словно она прислушивалась к чему-то внутри себя.
Потом Тристан осторожно привлек ее и поцеловал так, чтобы дыхание занялось и она забыла обо всем на свете. В ее крови словно танцевали язычки пламени. И стоило ей прикоснуться к Тристану, как огонь усиливался, ее твердые от возбуждения соски коснулись темных завитков на его широкой груди — и Леонора едва удержала стон, рвущийся с губ. Она положила ладони на его торс, ощупывая его, словно перед ней был не живой человек, а произведение гениального скульптора. Он совершенен, думала девушка. Поколения его предков сражались и охотились, и он усовершенствовал то, что досталось от природы — крепкие кости, литые мышцы, гладкая кожа. Впрочем, она нащупала несколько шрамов, которые лишь усилили очарование. Загар покрывал тело ровно, словно он работал на открытом воздухе без рубашки. Раньше Леонора видела такие совершенные тела лишь в книгах, это были по большей части скульптуры греческих и римских богов и героев. И теперь она влдела воочию такое же совершенство и готова была преклоняться перед тем, кто казался ей ожившим божеством.
Девушка почувствовала, что губами он касается ее виска, и услышала хриплый от сдерживаемой страсти шепот:
— Я хочу видеть тебя, прикасаться к тебе.
Он взялся за края ее одежды и поймал взгляд.
— Позволь мне.
Глядя как зачарованная в темные озера его глаз, Леонора медленно кивнула.
Он потянул одежду — платье и сорочка скользнули к ее ногам. Шелест падающего шелка показался ей пугающе громким.
В комнате было полутемно, но все же она могла разглядеть его лицо, когда, обнимая ее одной рукой, другой он гладил ее тело, словно желая убедиться, что зрение не обманывает его. Грудь, талия, живот, бедра… — Ты так красива…
Слова упали с его губ, а он, казалось, и не заметил. Она смотрела в его лицо и поражалась — вот он, весь, без привычной маски: сжатые губы, твердые скулы, никакого светского шарма. Его лицо было бы сурово, если бы во взгляде не было столько нежности. И тогда последние сомнения, таившиеся в глубине ее души, обратились в пепел. Сейчас она не могла бы назвать то чувство, что отразилось на его лице, но это было именно то, что она бессознательно хотела увидеть. А значит — все было правильно, так, как должно. Может быть, всю жизнь она ждала, чтобы наступил этот единственный миг и мужчина посмотрел на нее именно так: словно готов продать душу ради нее, ради того, чтобы обладать ею. Ибо для этого человека она была дороже и желаннее, чем душа.
Она потянулась к нему, и он принял ее в свои объятия. Губы их встретились, и Леонора испугалась бы той бури страстей, в которую погружались ее тело и ее разум, если бы здесь не было его — такого надежного, такого настоящего.
Тристан положил ладони на гладкие полушария ее ягодиц и прижал к себе — вперед и немного вверх, так, чтобы ее нежное и мягкое тело ощутило жар и твердость его плоти. Она застонала, чувствуя, как жар спускается ниже, туда, где, оказывается, находится средоточие желания.
Он приподнял ее, и вот руки Леоноры обвились вокруг его шеи, а ноги обхватили бедра. Он оторвался от ее губ и требовательно сказал:
— Идем.
Вместо ответа она вновь потянулась к его губам, пытаясь откровенно чувственным и жадным поцелуем выразить свою решимость, готовность и желание познать то, что еще ждет впереди.
Тристан подхватил ее и понес к кровати. И вот они вдвоем на широком ложе. Его мужское самолюбие, та примитивная часть, что жаждала физического обладания, торжествовало: она лежала перед ним обнаженная, жаждущая, предназначенная для него. Терзая ее губы, дразня языком ненасытный рот, он ласкал, совершенные груди, нежную округлость живота. Потом коснулся темных завитков и той мягкой, теплой плоти, что скрывалась под ними. Она охнула, тогда он вновь поцеловал ее, глубоко и долго, а потом отпустил, и теперь их губы лишь нежно соприкасались. Так нужно, чтобы она могла чувствовать и желать. Глаза в глаза, смешивая дыхание, они пойдут дальше. Пальцы его ласкали нежную плоть, дразня, заставляя учащаться дыхание. Грудь Леоноры вздымалась, рот приоткрылся. Палец его скользнул туда, где плоть сжималась и была так горяча… Тело девушки напряглось, она зажмурилась.
— Не прячься, смотри на меня.
Тристан продолжал ласку, давая ей возможность привыкнуть и осознать удовольствие. И с радостью ощутил, как тело ее расслабилось и раскрылось ему навстречу. Он смотрел — счастливый от того, что смог сделать это для нее, — как лицо девушки меняется: губы заалели, потемнели глаза. Дыхание Леоноры участилось, и Тристан почувствовал, как ногти впиваются в кожу. Она ловила ртом воздух, выгнулась и вдруг зашептала:
— Поцелуй меня… Прошу…
— Нет, я хочу смотреть на тебя.
Она судорожно вздохнула, и он прошептал:
— Расслабься и позволь этому случиться…
Ну же, его рука двигалась все быстрее, еще чуть глубже — и она закричала, поймав тот всплеск, что возносит на вершину блаженства. Тристан чувствовал, как сократились ее мышцы, видел дрожь, сотрясающую ее тело, — и был счастлив. И только теперь он поцеловал ее — долго и нежно, чтобы она почувствовала, что он с ней и они вместе. Он с сожалением покинул влажную глубину ее тела и погладил темные завитки и живот, чувствуя, как под его рукой опять напрягаются мышцы.
Надо отодвинуться, чтобы дать ей воздух и возможность прийти в себя. Но она не отпустила его. Руки крепче обвились вокруг шеи. Леонора взглянула в глаза Тристана и прошептала:
— Ты обещал выполнить любое мое желание. — Она провела языком по губам. — Не останавливайся.
— Леонора…
— Нет. Я хочу, чтобы ты был со мной. Не останавливайся.
Она выгнулась, и он задохнулся, чувствуя, как тело ее, влажное, горячее, прижимается к его плоти. Застонав, он подался назад, разорвав кольцо ее рук. Взглянул на ее лицо. Она смотрела на него странно глубокими глазами. Словно озера. Влага вдруг перелилась через темные ресницы, и серебристая капля покатилась по щеке. Слезы.
— Прошу тебя, не уходи, не оставляй меня.
Что-то дрогнуло у него внутри. Он хочет ее так, что голова пылает и мысли путаются. Но как джентльмен он знает, чего делать нельзя — нельзя овладеть девушкой вот так. Или нельзя противиться ее желанию, чтобы ею овладели вот так, прямо здесь и сейчас? Дом был пуст и тих, на улице — ночь. И словно только они двое остались во всем мире на огромной кровати. Она хочет его. Здесь и сейчас. Только это и имеет значение.
— Хорошо.
Он выпрямился и, взявшись за ремень, добавил:
— Помни, что это была твоя идея.
Она улыбнулась медленной улыбкой, глядя на него огромными глазами. Он сбросил остатки одежды, потом подошел к ее вещам, взял платье, встряхнул и вывернул наизнанку юбки. Вернулся к кровати и, приподняв ее бедра, подстелил платье.
Заметил, что бровь ее выгнулась вопросительно, но она промолчала и лишь послушно легла на платье.
Взглянула ему в глаза и без труда прочла его мысли.
— Я не передумаю.
— Так тому и быть.
Глава 9
Девушка кивнула и прошептала:
— Голова кружится. — Ощупав затылок, она робко улыбнулась. — Просто шишка. Ничего серьезного.
Его лицо вновь приняло не слишком приятное выражение: губы превратились в холодную щель, глаза сузились. Он бросил взгляд в ту сторону, куда скрылся Маунтфорд. Леонора выпрямилась и постаралась удержаться на ногах без его помощи.
— Вам следовало бежать за ним.
— Остальные и побежали, — пробормотал он, не позволяя ей отстраниться.
Остальные? Как же она глупа!
— Ваши люди следили за улицей?
— Конечно. — Он по-прежнему вглядывался во мрак на углу.
— Вы могли бы меня предупредить.
— Для чего? Чтобы вы устроили какую-нибудь глупость вроде сегодняшней прогулки?
Проигнорировав эту грубость, Леонора тоже посмотрела вдоль улицы. Маунтфорд забежал в сад одного из домов. Его преследовали двое, но они были намного крупнее, а значит, стали отставать. Никто не появлялся, и Трентем помрачнел еще больше.
— За домом есть дорога? — спросил он.
— Да.
Губы дрогнули, но он промолчал. Леонора догадалась, что все проклятия он посылает про себя. Потом он взглянул на нее и сердито сказал:
— Я думал, у вас больше здравого смысла…
Но она подняла ладонь к его губам и решительно перебила своего спасителя:
— У меня не было никаких причин полагать, что я могу встретить здесь этого человека. И кстати, если ваши люди следили за улицей, почему же они пропустили его?
— Должно быть, он вовремя заметил слежку и добрался сюда так же, как сбежал: через чей-то сад.
Лорд внимательно взглянул на Леонору:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально.
Кажется, самым страшным для нее оказался не удар о стену, а то, как грубо Маунтфорд схватил ее и тряс.
— Только внутри все дрожит, — нерешительно добавила она.
— Это шок, — кивнул Трентем.
— А что вы здесь делали? — поинтересовалась Леонора. Поняв, что вряд ли его люди вернутся, таща злодея, Тристан вздохнул и перестал с надеждой вглядываться в сторону улицы. Он разжал руки, позволив девушке стоять самостоятельно, но все еще держа ее за руку.
— Вчера привезли мебель для третьего этажа. Я клятвен но обещал Гасторпу, что лично все осмотрю. Сегодня у него выходной — он уехал в Суррей навестить мать и вернется только завтра. И я решил убить сразу двух зайцев — досмотреть мебель и проверить дом.
Некоторое время Трентем вглядывался в ее лицо, все еще бледное, но уже гораздо более спокойное. Взяв девушку под руку, он повел Леонору к воротам дома номер четырнадцать.
— Я задержался дольше, чем рассчитывал. К этому времени уже должен прийти Бриггз, на которого можно оставить дом.
Они как раз проходили мимо номера двенадцать, и Леонора остановилась.
— Может быть, мне стоит зайти и взглянуть на мебель? — Она робко улыбнулась и тут же отвела глаза. — Я… я хотела бы побыть с вами еще немного. Мне нужно прийти в себя, прежде чем вернуться домой и встретиться лицом к лицу с домашними.
Тристан колебался. Ей действительно надо успокоиться. Она хозяйка дома, и как только появится на пороге, кто-нибудь обязательно прибежит с вопросами. Кроме того, Гасторпа ведь нет, так что никто не сможет бросать на него осуждающие взгляды. Должно быть, осмотр новой мебели — это как раз то, что нужно, чтобы женщина смогла обрести душевное равновесие.
— Как вам угодно. — И лорд распахнул ворота дома номер двенадцать.
Пока она будет рассматривать мебель, он, может быть, изобретет какой-нибудь способ защитить несносную девицу. Раз нельзя сделать то, что хочется: запереть ее в его собственном доме.
Он отпер парадную дверь своим ключом, пропустил девушку в дом и вдруг спросил: — А где ваша собака?
— Слуга повел ее в парк на прогулку. Сама я с ней не справляюсь.
Да, казалось бы, чего еще желать, имея такого стража, как Генриетта. Но если в саду она была незаменима, то на улице сильная собака могла и не послушать хрупкую леди, а потому превращалась из защитницы в источник дополнительной угрозы.
Леонора пошла к лестнице, погруженный в мрачные мысли Тристан следовал за ней. Сзади раздалось негромкое покашливание, и, обернувшись, они увидели Биггса. Он отсалютовал и бодро доложил:
— Я на посту, милорд.
— Спасибо, Биггс. Мы с мисс Карлинг посмотрим мебель, и я сам запру дверь. Идите на пост.
Биггс поклонился Леоноре, еще раз отсалютовал хозяину и удалился в сторону кухни, откуда вкусно пахло пирогом.
Девушка пошла вверх по лестнице. Она ступала довольно уверенно, но, дойдя до второго этажа, остановилась и с трудом перевела дыхание. Тристан быстро распахнул дверь ближайшей спальни и подвел ее к креслу у окна:
— Садитесь. Вам нужно передохнуть.
— Не бойтесь, я не упаду в обморок.
Лорд внимательно разглядывал девушку. Она действительно слегка порозовела, но в ней чувствовалась напряженность.
— Посидите и посмотрите кругом. Эту мебель вы тоже еще не видели. Я обойду другие комнаты и вернусь. И вы скажете, что думаете о моем вкусе.
Леонора кивнула и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Поколебавшись секунду, он повернулся и вышел. Как только дверь за Трентемом закрылась, Леонора открыла глаза и принялась внимательно изучать комнату. Это была просторная спальня, и находилась она, судя по всему, прямо над библиотекой. Большое арочное окно выходило в сад позади дома. Днем здесь должно быть очень светло, но за окном наступил вечер и в комнате царил полумрак. Напротив кресла располагался камин. В нем Леонора разглядела готовые к растопке дрова. Подле камина стоял диванчик, а у другой стены располагался массивный гардероб темного дерева.
Из того же дерева была сделана и огромная кровать. Должно быть, все друзья Трентема такие же большие, как он, подумала девушка. По углам поистине королевского ложа поднимались резные столбы, поддерживающие балдахин красного шелка. На спинке и в изножье кровати повторялся орнамент, украшавший столбы. Толстый матрас мог бы удовлетворить самую нежную принцессу на горошине. И вообще, подумала девушка с уважением, в жизни не видела такой солидной и шикарной кровати.
Теперь она не могла отвести взор от этого ложа. Вот оно, подумала Леонора, идеальное место для ее грехопадения. Гораздо лучше, чем в зимнем саду. И что особенно удачно, никто не сможет им помешать: Гасторп уехал в Суррей, а Биггс в кухне и ничего не услышит. Она одобрительно взглянула на массивную дубовую дверь.
Недавнее приключение напугало ее, но не остудило желания. Напротив, ей казалось, что лишь в объятиях Трентема она сможет обрести безопасность и уверенность в себе.
Он нужен ей, чтобы обрести себя. Именно сейчас.
Вскоре Трентем вернулся. Когда он показался на пороге, Леонора попросила:
— Прикройте дверь, а то мне не видно тот комодик.
Он повиновался. Леонора окинула комод внимательным взглядом.
Тристан подошел и, остановившись перед ней, спросил:
— Каков же ваш приговор?
— Все просто идеально, — ответила она улыбаясь.
Ну что ж, раз возможность представилась, будем ею пользоваться. Она протянула ему руку, и Тристан легко поднял ее из кресла. Девушка осталась стоять перед ним — так близко, что ее грудь касалась его пиджака. Леонора подняла лицо, закинула руки ему на шею и поцеловала — жадно, страстно, приоткрыв губы, чтобы он ощутил ее голод. Он рывком прижал ее к себе, и они замерли, разжигая друг в друге пламя. Потом Леонора слегка отстранилась и, глядя на лорда из-под ресниц блестящими глазами, прошептала:
— Я хочу поблагодарить вас.
Голос ее звучал ниже, чем обычно, и это было необыкновенно волнующе. Тонкие пальчики развязали ленты, и плащ соскользнул на пол. Тело мужчины напряглось, казалось, слова упали не в уши, а куда-то глубоко, и он схватил ее и прижал так крепко, что больно стало от его твердого, горячего тела. Но когда он попытался поцеловать ее, Леонора отклонила голову и провела пальчиком по его губам. И он почувствовал, что она пытается прижаться еще плотнее, тело касалось его плоти, сводя с ума.
— Вы спасли меня.
Она все смотрела ему в глаза, потом ресницы сомкнулись, и, прошептав «благодарю вас», Леонора потянулась к его губам. Тристан целовал ее, впитывал сладкий мед прекрасных уст. Ему казалось, что это естественно и мило — то, что она захотела отблагодарить его таким образом. Глупо отказываться от того, что предлагают, особенно когда так долго жаждал этого.
Соприкосновение тел делало свое дело — пламя внутри разгоралось, оба словно плыли на теплых волнах. Тристан протянул руку к ее груди и вновь ощутил ее восхитительную упругость и округлость. Соски отвердели под его пальцами, и тогда он быстро и ловко развязал тесемки и теперь ласкал ее нежную кожу, чувствуя на ее губах судорожный вздох и зная, что она горит в том же пламени, что и он сам.
Осторожно запрокинув ее голову, он скользил губами по стройной, трогательно беззащитной шее. Вниз: туда, где у ключицы пойманной бабочкой бьется пульс. Он целовал эту бьющуюся жилку, лизнул, втянул губами. Она задохнулась. Тристан опустился на подлокотник кресла, привлек девушку к себе, одним движением сдернув платье и сорочку до талии. Это был пир богов: губы и язык ласкали нежные груди, исследуя их восхитительную округлость, захватывая губами пики этих волшебных холмиков. И как музыка звучало для него прерывистое дыхание Леоноры, пальцы судорожно вцепились в его волосы, но это тоже было чудесно.
Он втянул губами ее сосок, пощекотал языком, и девушка застонала. Несколько секунд он ждал, пока она расслабится, а потом резко потянул сосок, сжал губами тем движением, которое могут позволить себе только очень голодные младенцы. И очень страстные любовники.
Крик сорвался с губ Леоноры, тело выгнулось. И тогда ж отпустил ее, накрыл грудь рукой и тут же потянулся губами ко второй. Он развернулся, устроив ее на коленях лицом себе, и теперь руки его скользили по ее бедрам, то притягивая к нему трепещущее тело, то чуть отдаляя, дабы усилить сладкую муку.
Задыхаясь, Леонора склонила голову ему на плечо. Тристан отпустил ее грудь и заглянул в лицо. Глядя на него сквозь ресницы, девушка потянулась к нему. Язычок ее скользнул меж его губ, похищая его дыхание, даря свое, лаская и моляя о ласке. Руки Леоноры двигались по его груди. Она растегнула жилет, рубашку. Коснулась его кожи. Ее пальцы ласкали его тело легко, робко, но он все равно чувствовал, что сходит с ума. Кожа горела.
— Сними пиджак.
Может, ему послышалось, но все равно мысль хорошая, потому что он был словно в жару. Отпустив ее на секунду, Тристан быстро скинул пиджак, жилет и рубашку — и ее твердые соски уперлись в его грудь. Может, зря он зашел так далеко. Но он отбросил осторожность, словно ненужную вещь. Он слишком долго желал этого. И теперь чувства даже превосходили его ожидания.
И он опять обнял ее, свою женщину, чувствуя, как ее руки гладят его тело, исследуют, удивляясь гладкости кожи и твердости мышц. Он позволял ей изучать его торс, гордый ее восхищением и любопытством.
Никогда прежде он не был так близко от женщины, которую желал больше всего на свете. И это желание не ограничивалось физическим влечением. Он уже знал, что хочет получить нечто большее. Сейчас мысли путались и он не мог подобрать слов. Знал только, что теперь все очень серьезно и никогда еще его чувства не были столь глубоки.
Сильнее страсти, больше, чем вожделение.
Он позволил себе расслабиться, раствориться в ее ласках, и когда рука ее скользнула ниже пояса, с губ сорвался хриплый стон. Испуганная, она отдернула руку, но он поймал ее ладонь и вернул назад, позволяя изучать его тело и глядя ей в лицо, где любопытство смешивалось с изумлением.
Он терпел сколько мог, глядя на нее и стараясь запомнить такой — розовой от его поцелуев, с полуоткрытыми губами и рассеянным взглядом из-под ресниц, словно она прислушивалась к чему-то внутри себя.
Потом Тристан осторожно привлек ее и поцеловал так, чтобы дыхание занялось и она забыла обо всем на свете. В ее крови словно танцевали язычки пламени. И стоило ей прикоснуться к Тристану, как огонь усиливался, ее твердые от возбуждения соски коснулись темных завитков на его широкой груди — и Леонора едва удержала стон, рвущийся с губ. Она положила ладони на его торс, ощупывая его, словно перед ней был не живой человек, а произведение гениального скульптора. Он совершенен, думала девушка. Поколения его предков сражались и охотились, и он усовершенствовал то, что досталось от природы — крепкие кости, литые мышцы, гладкая кожа. Впрочем, она нащупала несколько шрамов, которые лишь усилили очарование. Загар покрывал тело ровно, словно он работал на открытом воздухе без рубашки. Раньше Леонора видела такие совершенные тела лишь в книгах, это были по большей части скульптуры греческих и римских богов и героев. И теперь она влдела воочию такое же совершенство и готова была преклоняться перед тем, кто казался ей ожившим божеством.
Девушка почувствовала, что губами он касается ее виска, и услышала хриплый от сдерживаемой страсти шепот:
— Я хочу видеть тебя, прикасаться к тебе.
Он взялся за края ее одежды и поймал взгляд.
— Позволь мне.
Глядя как зачарованная в темные озера его глаз, Леонора медленно кивнула.
Он потянул одежду — платье и сорочка скользнули к ее ногам. Шелест падающего шелка показался ей пугающе громким.
В комнате было полутемно, но все же она могла разглядеть его лицо, когда, обнимая ее одной рукой, другой он гладил ее тело, словно желая убедиться, что зрение не обманывает его. Грудь, талия, живот, бедра… — Ты так красива…
Слова упали с его губ, а он, казалось, и не заметил. Она смотрела в его лицо и поражалась — вот он, весь, без привычной маски: сжатые губы, твердые скулы, никакого светского шарма. Его лицо было бы сурово, если бы во взгляде не было столько нежности. И тогда последние сомнения, таившиеся в глубине ее души, обратились в пепел. Сейчас она не могла бы назвать то чувство, что отразилось на его лице, но это было именно то, что она бессознательно хотела увидеть. А значит — все было правильно, так, как должно. Может быть, всю жизнь она ждала, чтобы наступил этот единственный миг и мужчина посмотрел на нее именно так: словно готов продать душу ради нее, ради того, чтобы обладать ею. Ибо для этого человека она была дороже и желаннее, чем душа.
Она потянулась к нему, и он принял ее в свои объятия. Губы их встретились, и Леонора испугалась бы той бури страстей, в которую погружались ее тело и ее разум, если бы здесь не было его — такого надежного, такого настоящего.
Тристан положил ладони на гладкие полушария ее ягодиц и прижал к себе — вперед и немного вверх, так, чтобы ее нежное и мягкое тело ощутило жар и твердость его плоти. Она застонала, чувствуя, как жар спускается ниже, туда, где, оказывается, находится средоточие желания.
Он приподнял ее, и вот руки Леоноры обвились вокруг его шеи, а ноги обхватили бедра. Он оторвался от ее губ и требовательно сказал:
— Идем.
Вместо ответа она вновь потянулась к его губам, пытаясь откровенно чувственным и жадным поцелуем выразить свою решимость, готовность и желание познать то, что еще ждет впереди.
Тристан подхватил ее и понес к кровати. И вот они вдвоем на широком ложе. Его мужское самолюбие, та примитивная часть, что жаждала физического обладания, торжествовало: она лежала перед ним обнаженная, жаждущая, предназначенная для него. Терзая ее губы, дразня языком ненасытный рот, он ласкал, совершенные груди, нежную округлость живота. Потом коснулся темных завитков и той мягкой, теплой плоти, что скрывалась под ними. Она охнула, тогда он вновь поцеловал ее, глубоко и долго, а потом отпустил, и теперь их губы лишь нежно соприкасались. Так нужно, чтобы она могла чувствовать и желать. Глаза в глаза, смешивая дыхание, они пойдут дальше. Пальцы его ласкали нежную плоть, дразня, заставляя учащаться дыхание. Грудь Леоноры вздымалась, рот приоткрылся. Палец его скользнул туда, где плоть сжималась и была так горяча… Тело девушки напряглось, она зажмурилась.
— Не прячься, смотри на меня.
Тристан продолжал ласку, давая ей возможность привыкнуть и осознать удовольствие. И с радостью ощутил, как тело ее расслабилось и раскрылось ему навстречу. Он смотрел — счастливый от того, что смог сделать это для нее, — как лицо девушки меняется: губы заалели, потемнели глаза. Дыхание Леоноры участилось, и Тристан почувствовал, как ногти впиваются в кожу. Она ловила ртом воздух, выгнулась и вдруг зашептала:
— Поцелуй меня… Прошу…
— Нет, я хочу смотреть на тебя.
Она судорожно вздохнула, и он прошептал:
— Расслабься и позволь этому случиться…
Ну же, его рука двигалась все быстрее, еще чуть глубже — и она закричала, поймав тот всплеск, что возносит на вершину блаженства. Тристан чувствовал, как сократились ее мышцы, видел дрожь, сотрясающую ее тело, — и был счастлив. И только теперь он поцеловал ее — долго и нежно, чтобы она почувствовала, что он с ней и они вместе. Он с сожалением покинул влажную глубину ее тела и погладил темные завитки и живот, чувствуя, как под его рукой опять напрягаются мышцы.
Надо отодвинуться, чтобы дать ей воздух и возможность прийти в себя. Но она не отпустила его. Руки крепче обвились вокруг шеи. Леонора взглянула в глаза Тристана и прошептала:
— Ты обещал выполнить любое мое желание. — Она провела языком по губам. — Не останавливайся.
— Леонора…
— Нет. Я хочу, чтобы ты был со мной. Не останавливайся.
Она выгнулась, и он задохнулся, чувствуя, как тело ее, влажное, горячее, прижимается к его плоти. Застонав, он подался назад, разорвав кольцо ее рук. Взглянул на ее лицо. Она смотрела на него странно глубокими глазами. Словно озера. Влага вдруг перелилась через темные ресницы, и серебристая капля покатилась по щеке. Слезы.
— Прошу тебя, не уходи, не оставляй меня.
Что-то дрогнуло у него внутри. Он хочет ее так, что голова пылает и мысли путаются. Но как джентльмен он знает, чего делать нельзя — нельзя овладеть девушкой вот так. Или нельзя противиться ее желанию, чтобы ею овладели вот так, прямо здесь и сейчас? Дом был пуст и тих, на улице — ночь. И словно только они двое остались во всем мире на огромной кровати. Она хочет его. Здесь и сейчас. Только это и имеет значение.
— Хорошо.
Он выпрямился и, взявшись за ремень, добавил:
— Помни, что это была твоя идея.
Она улыбнулась медленной улыбкой, глядя на него огромными глазами. Он сбросил остатки одежды, потом подошел к ее вещам, взял платье, встряхнул и вывернул наизнанку юбки. Вернулся к кровати и, приподняв ее бедра, подстелил платье.
Заметил, что бровь ее выгнулась вопросительно, но она промолчала и лишь послушно легла на платье.
Взглянула ему в глаза и без труда прочла его мысли.
— Я не передумаю.
— Так тому и быть.
Глава 9
Леонора была удовлетворена, а потому чувствовала себя комфортно, чего Тристан никак не мог бы сказать о себе. Пустой дом, окружавший их словно темный и теплый кокон, два обнаженных тела в постели и сознание незаконности происходящего натягивали его нервы до предела. О да, она захотела его сама и сказала об этом четко и ясно, и все же, узнай об этом кто-нибудь, в глазах всего общества он был бы виновен.
Но самым тяжким было увидеть себя со стороны и понять, какие темные глубины разбудила в нем эта женщина. Он не был уверен, что она не испугается натиска его страсти, и теперь, вытянувшись рядом с ней, медлил, давая возможность разглядеть ей свое тело и лицо: твердое, почти жестокое в обнаженности желания. Пусть она видит, и если хочет, еще можно отступить.
Но Леонора смотрела на него спокойными голубыми глазами и не собиралась убегать. Тогда он поцеловал ее — властно, как требовательный любовник, которому все позволено, как победитель, готовый вступить в покоренный город. Лица их были совсем близко, глаза смотрели в глаза, и он прочел в ней лишь решимость. Новая волна возбуждения охватывала ее, тело напряглось, требуя ласки, прикосновения.
И Тристан, решившись, отпустил себя на свободу. Теперь это тело принадлежало ему, и он позволил страсти, которая жгла изнутри и туманила голову, двигать его руками, управлять его губами. Леонора позволила ему, и он касался ее тела так, что думать об этом было просто невозможно, осталось лишь ощущать, гореть единым огнем и сливаться в одно целое, с восторгом чувствуя себя живой, страстной и желанной.
Вскоре она почти плакала — казалось, еще чуть-чуть, и тело ее разорвется от пустоты, которая странным образом росла внутри. Она извивалась и прижималась к его горячему телу, зная, что только он сможет удовлетворить это желание, погасить пламя, снедавшее ее плоть и душу, ибо вся душа сейчас была здесь, под его губами и руками.
Тогда он навис над ней, раздвинул бедра, и, глядя снизу вверх и принимая его поцелуй, чувствуя силу, она готова была поверить, что это молодой бог, облекшийся в плоть и кровь, — настолько он был прекрасен и силен.
Тристан закинул ее ногу себе на бедро и, опустив одну руку, принялся ласкать лежащее под ним тело. Она уже была в нетерпении, и вот теперь его пальцы ощущали жар и влагу желания. Опершись на локти, он подался назад и стал медленно входить в нее. Леонора задохнулась — слишком твердый, слишком горячий и большой, намного больше, чем она ожидала. Давление усилилось, он входил, и одновременно губы его раскрывали ей рот, проникая внутрь, желая овладеть всем, что теперь принадлежало ему. Напрягшись, она пыталась избежать его поцелуя, отвернуться.
Но он не позволил. Слишком большой, слишком сильный, он держал крепко и медленно наполнял ее, свою женщину. Тело Леоноры выгибалось в инстинктивной попытке ослабить давление, но все было тщетно, и за секунду до того, как ей стало казаться, что это невозможно, что он слишком велик, преграда исчезла — и он вошел. Теперь она чувствовала его внутри и с изумлением понимала, что тело ее действует само по себе — что-то сжималось, какие-то мышцы расслабились… И оказалось, что она приняла его — всего, так, словно создана была для этого.
— Ты как? — Голос прозвучал хрипло. Она приподняла ресницы и увидела его глаза совсем близко. Как? Как она себя чувствует? Леонора попыталась почувствовать себя — распростертую под ним, беззащитную, — ощутила тяжесть его тела и нежность своей кожи — и то, что пульсировало внутри ее, — и кивнула. Она знала, что это лишь начало, и вдруг поняла, что ждет продолжения с нетерпением, от которого готова стонать. Тогда она потянулась к его губам, лаская, требуя. И он задохнулся, принимая ее поцелуй. Тело его вновь ожило.
Он двигался очень медленно. Но вскоре этого оказалось недостаточно. Тело женщины отвечало ему, и Тристан понял, что теперь они единое целое. И они вместе прошли дорогой страсти, делая все новые открытия, узнавая и удивляясь. Леонора и представить себе не могла, что возможна подобная близость, столь тесное слияние. Оказалось, что рядом с обычным миром существовал еще один — только раньше ей был заказан вход в него. В этом мире все мысли и чувства были для двоих. Здесь были горячие, покрытые испариной тела. И новые дороги уводили ее все глубже в страну страсти, заставляя удивляться и жить чувствами и ощущениями. Тристан больше не разговаривал с ней, но Леонора время от времени встречала его взгляд, и от того, что он берег ее, даже теперь, когда все вокруг смешивалось и теряло привычный смысл, от этой заботы сердце ее наполнялось нежностью.
Теперь она смогла уловить тот девятый вал, который надвигался на них, и поняла, что сейчас мужчина уйдет, покинет ее тело — чтобы семя его не пролилось в ней. И тогда она обвила его ногами, и ногти вонзились в спину. Тристан застонал, чувствуя, что она не отпускает его, с трудом открыл глаза и встретил ясный взгляд голубых очей. Таково ее желание. Так тому и быть — последнее движение, глубже, сильнее, и он достиг пика. Леонора улыбалась. Она приняла его — всего-всего, — и это добавило силы и сладости той волне, которая уносила и ее тоже.
Тристан пытался осознать происшедшее. Он занимался с ней любовью и даже не смог оторваться, чтобы семя его пролилось мимо женщины. Его женщины. Какой-то момент ему казалось, что он умрет сейчас — никогда еще ощущения не были такими яркими и всепоглощающими. У него едва хватило сил перевалиться на бок, чтобы освободить ее от своего веса. Леонора лежала в полусне, совсем рядом, все еще принадлежащая ему. Он потянул покрывало — в комнате становится прохладно, и она может замерзнуть.
За окнами было совсем темно, но чувство времени, которое никогда не изменяло ему, свидетельствовало, что сейчас не может быть больше шести часов. Домашние не хватятся ее еще некоторое время. А значит, надо подумать о том, что будет дальше. Многолетний опыт подсказывал, что дальше можно двигаться только после того, как хорошенько уяснишь, где был раньше и где оказался в настоящий момент.
И тут Тристан почувствовал, что не уверен в том, что хорошо понимает, как все случилось. И почему все случилось именно так.
Началось с того, что на Леонору напали, он подоспел вовремя, чтобы спасти ее, и потом они пришли сюда. До этого момента все было нормально. Но она захотела отблагодарить его, а он не стал возражать. И тогда все запуталось. Сначала он думал о том, что ласки и поцелуи отвлекут девушку от мыслей о пережитой опасности, но… но оказалось, что опасность здесь ни при чем, а ему просто очень нужна эта женщина и он никак не может ее отпустить.
Но самым тяжким было увидеть себя со стороны и понять, какие темные глубины разбудила в нем эта женщина. Он не был уверен, что она не испугается натиска его страсти, и теперь, вытянувшись рядом с ней, медлил, давая возможность разглядеть ей свое тело и лицо: твердое, почти жестокое в обнаженности желания. Пусть она видит, и если хочет, еще можно отступить.
Но Леонора смотрела на него спокойными голубыми глазами и не собиралась убегать. Тогда он поцеловал ее — властно, как требовательный любовник, которому все позволено, как победитель, готовый вступить в покоренный город. Лица их были совсем близко, глаза смотрели в глаза, и он прочел в ней лишь решимость. Новая волна возбуждения охватывала ее, тело напряглось, требуя ласки, прикосновения.
И Тристан, решившись, отпустил себя на свободу. Теперь это тело принадлежало ему, и он позволил страсти, которая жгла изнутри и туманила голову, двигать его руками, управлять его губами. Леонора позволила ему, и он касался ее тела так, что думать об этом было просто невозможно, осталось лишь ощущать, гореть единым огнем и сливаться в одно целое, с восторгом чувствуя себя живой, страстной и желанной.
Вскоре она почти плакала — казалось, еще чуть-чуть, и тело ее разорвется от пустоты, которая странным образом росла внутри. Она извивалась и прижималась к его горячему телу, зная, что только он сможет удовлетворить это желание, погасить пламя, снедавшее ее плоть и душу, ибо вся душа сейчас была здесь, под его губами и руками.
Тогда он навис над ней, раздвинул бедра, и, глядя снизу вверх и принимая его поцелуй, чувствуя силу, она готова была поверить, что это молодой бог, облекшийся в плоть и кровь, — настолько он был прекрасен и силен.
Тристан закинул ее ногу себе на бедро и, опустив одну руку, принялся ласкать лежащее под ним тело. Она уже была в нетерпении, и вот теперь его пальцы ощущали жар и влагу желания. Опершись на локти, он подался назад и стал медленно входить в нее. Леонора задохнулась — слишком твердый, слишком горячий и большой, намного больше, чем она ожидала. Давление усилилось, он входил, и одновременно губы его раскрывали ей рот, проникая внутрь, желая овладеть всем, что теперь принадлежало ему. Напрягшись, она пыталась избежать его поцелуя, отвернуться.
Но он не позволил. Слишком большой, слишком сильный, он держал крепко и медленно наполнял ее, свою женщину. Тело Леоноры выгибалось в инстинктивной попытке ослабить давление, но все было тщетно, и за секунду до того, как ей стало казаться, что это невозможно, что он слишком велик, преграда исчезла — и он вошел. Теперь она чувствовала его внутри и с изумлением понимала, что тело ее действует само по себе — что-то сжималось, какие-то мышцы расслабились… И оказалось, что она приняла его — всего, так, словно создана была для этого.
— Ты как? — Голос прозвучал хрипло. Она приподняла ресницы и увидела его глаза совсем близко. Как? Как она себя чувствует? Леонора попыталась почувствовать себя — распростертую под ним, беззащитную, — ощутила тяжесть его тела и нежность своей кожи — и то, что пульсировало внутри ее, — и кивнула. Она знала, что это лишь начало, и вдруг поняла, что ждет продолжения с нетерпением, от которого готова стонать. Тогда она потянулась к его губам, лаская, требуя. И он задохнулся, принимая ее поцелуй. Тело его вновь ожило.
Он двигался очень медленно. Но вскоре этого оказалось недостаточно. Тело женщины отвечало ему, и Тристан понял, что теперь они единое целое. И они вместе прошли дорогой страсти, делая все новые открытия, узнавая и удивляясь. Леонора и представить себе не могла, что возможна подобная близость, столь тесное слияние. Оказалось, что рядом с обычным миром существовал еще один — только раньше ей был заказан вход в него. В этом мире все мысли и чувства были для двоих. Здесь были горячие, покрытые испариной тела. И новые дороги уводили ее все глубже в страну страсти, заставляя удивляться и жить чувствами и ощущениями. Тристан больше не разговаривал с ней, но Леонора время от времени встречала его взгляд, и от того, что он берег ее, даже теперь, когда все вокруг смешивалось и теряло привычный смысл, от этой заботы сердце ее наполнялось нежностью.
Теперь она смогла уловить тот девятый вал, который надвигался на них, и поняла, что сейчас мужчина уйдет, покинет ее тело — чтобы семя его не пролилось в ней. И тогда она обвила его ногами, и ногти вонзились в спину. Тристан застонал, чувствуя, что она не отпускает его, с трудом открыл глаза и встретил ясный взгляд голубых очей. Таково ее желание. Так тому и быть — последнее движение, глубже, сильнее, и он достиг пика. Леонора улыбалась. Она приняла его — всего-всего, — и это добавило силы и сладости той волне, которая уносила и ее тоже.
Тристан пытался осознать происшедшее. Он занимался с ней любовью и даже не смог оторваться, чтобы семя его пролилось мимо женщины. Его женщины. Какой-то момент ему казалось, что он умрет сейчас — никогда еще ощущения не были такими яркими и всепоглощающими. У него едва хватило сил перевалиться на бок, чтобы освободить ее от своего веса. Леонора лежала в полусне, совсем рядом, все еще принадлежащая ему. Он потянул покрывало — в комнате становится прохладно, и она может замерзнуть.
За окнами было совсем темно, но чувство времени, которое никогда не изменяло ему, свидетельствовало, что сейчас не может быть больше шести часов. Домашние не хватятся ее еще некоторое время. А значит, надо подумать о том, что будет дальше. Многолетний опыт подсказывал, что дальше можно двигаться только после того, как хорошенько уяснишь, где был раньше и где оказался в настоящий момент.
И тут Тристан почувствовал, что не уверен в том, что хорошо понимает, как все случилось. И почему все случилось именно так.
Началось с того, что на Леонору напали, он подоспел вовремя, чтобы спасти ее, и потом они пришли сюда. До этого момента все было нормально. Но она захотела отблагодарить его, а он не стал возражать. И тогда все запуталось. Сначала он думал о том, что ласки и поцелуи отвлекут девушку от мыслей о пережитой опасности, но… но оказалось, что опасность здесь ни при чем, а ему просто очень нужна эта женщина и он никак не может ее отпустить.