футболка, но это лишь подчеркивало ее нежные формы и отсутствие иного белья.
- Вот, знакомься. Супруга - Оксаночка, - заявил, входя, Алтухов, потом
обратился к девушке - Можно я буду называть тебя Санечкой?
Мамонтов всмотрелся в ее лицо. Как у многих рыжеволосых людей, кожа у
нее была белая, молочная, зеленые глаза насмешливо смотрели из-под челки
прямо в душу Мамонтова. Он начал расслабляться и, к своему удивлению,
почувствовал, что страх, преследовавший его последние дни, отступает.
- Мой лучший дружище - Слонопотамов. Веди его на кухню, а потом -
попрошу тебя - в магазинчик.
- Понимаю, - пролепетала та, оборачиваясь, изучая гостя. - Лекарство
вам сейчас необходимо...
- У, ты - какая умница, - Алтухов шлепнул "супругу" по попке и сел за
стол.
Пока Санечка ходила в магазин, Алтухов, с его спасительной способностью
концентрироваться в кульминационные моменты жизни, уже составлял план
действий.
Перед ними лежал листок бумаги, где, образно говоря, было разложено по
полочкам все то, что на юридическом языке называется версиями.
- Что сказала матушка? - было первое, что он спросил у Мамонтова.
- Что труп обнаружен в коробке, что коробка была самая тяжелая, хотя
она не все поднимала. И еще, что (она сама не видела) но тело запаяно в
целлофан, как кусок ветчины.
Алтухов встал и открыл холодильник, развернувшись, он положил перед
Мамонтовым упаковку мяса, расфасованную подобным способом.
- Тьфу, черт, - только-то и сказал Мамонтов.
- Это, старик, не для наглядности. Это для исследования. Сам подумай,
кто может так запаять труп. Не вручную же ты этот воздух из пакета
отсасывал.
Мамонтова резануло это "ты" и он крикнул:
- Это вообще не я, ты что сомневаешься?
- Стоп, сядь, не ори. Ты же юрист. Что ты ерзаешь. Ты же понимаешь, что
на тебя даже легкое подозрение пасть не может. Труп здесь, в России, в
целлофане; ты там, в Венеции, в думах о безопасности и счастье Родины.
Успокойся.
Они сидели с включенным телевизором, ожидая следующего выпуска
"Новостей". Только к вечеру, когда уже были составлены три версии убийства,
а друзья в очередной раз отправили "супругу" в магазин, в "Новостях"
повторили информацию. Пропущенное утром Алтуховым словцо, опрокинуло все их
версии, как волна опрокидывает человека.
Как и следовало ожидать, версии Алтухова сводились к фигуре убийцы. Это
мог быть кто-то тайком проникший в дом; кто-то из перевозивших коробки по
поручению консула; это вообще могло произойти во время перелета, на таможне,
в багажном отделении, в общем, в аэропорту.
Когда же, снявшие с себя тяжесть, хмельные, - они услышали, что "труп
принадлежал гражданке Италии" - именно это дошло до их слуха, Алтухов
повернулся к Мамонтову и спросил:
- А честно, Мамонт, это не твоя баба?
Потом он протянул руку и покружил перед ним ладонью:
- Нет, подожди, не говори. Санечка! - позвал он. - Вот перед этой
русской женщиной поклянись, что ты чист перед Италией.
Мамонтов что-то проворачивал в голове, словно хорошо прожевывая вопрос.
- Друг! - он сделал паузу, - дорогие мои россияне. Положа руку на
грудь, как на духу, просто, - не знаю, не зна-аю. Может моя, а может не моя.
Санечка покосилась на Мамонтова и насторожилась. Алтухов задал
следующий, такой же точный вопрос:
- У тебя что там, массовые расстрелы производились, что ты не знаешь,
твоя баба или нет. Пардон, Санечка, я хотел сказать, женщина. Ты, что нам, -
он показал на девушку, - что ты вот ей голову морочишь?
Вечер закончился тем, что уже с трудом формулирующие мысль "частные
сыщики", хотели звонить Нестерову по указанному в повестке номеру, но
Санечке удалось уложить Алтухова, а Мамонтов, еще сумевший произнести
укоризненное "ну, человек ты или где?", был выставлен за дверь.
На следующее утро Нестеров добавил к нескольким своим версиям еще одну:
невиновность Мамонтова бралась под сомнение.
7.
Когда Пашка узнал, что папа не поведет его первый раз в первый класс,
он разревелся, устроил маленькую детскую истерику, сбросил вазу с
приготовленными гладиолусами на пол, а потом и вовсе отказался учиться: раз
и навсегда. Ирина Игоревна металась из комнаты, где Ксения Петровна усмиряла
внука, в спальню, где брыкался Лаврентий Михайлович, отказываясь вставать и
идти к следователю...
Николай Константинович Нестеров еще не мог с точностью сказать
раскрываемо ли вообще новое дело. С одной стороны факт доставки уже убитой
женщины неизвестным лицом в дом Мамонтова стирал все следы: сам Мамонтов на
дачу за последнее время не приезжал, даже тогда, в последний визит в Москву.
Это установлено из беседы с помощником Мамонтова Бикчентаевым, позавчера,
сразу после обнаружения трупа, да и охрана дачи подтвердила. Коробки
перевозились случайными, можно сказать, людьми: за два-три месяца - двадцать
пять коробок. Эксперт Полторецкий уже дал предварительное заключение: труп
находился в доме Мамонтова, около 15 дней, а точнее - женщина была убита
максимум две недели назад. Значит, нужно искать того или тех, кто приезжал с
коробками в это время. Из журнала и показаний помощника следовало, что это
были: помощник, Бикчентаев, Тупокин и Алтухов.
Последнего Нестеров знал. Когда-то Алтухов участвовал в деле того
самого Яблоньки, собирал сведения о его банковских счетах в Канаде и Европе.
Жаркая тогда была перестрелка в Переделкино. Охрана Яблоньки
неправильно поняла просьбу хозяина: огня. Тот просил закурить,
разнервничался. Это он потом так объяснил в суде. А они стали поливать из
Калашниковых.
Алтухов в сущности, доставил тогда Нестерову все основные
доказательства причастности Яблоньки к изготовлению фальшивых векселей и
облигаций крупнейшего американского "Салли-банка". Афера тянула на
миллиарды. Мошенничество Яблоньки угрожало тогда стабильности некоторых
восточно-европейских и экс-советских республик.
Алтухов умудрился привезти даже записи телефонных разговоров Яблоньки,
жившего тогда в Торонто. Оказалось, что схема аферы была настолько проста,
что могла быть рождена только в русской башке. Ведь это наша пословица: все
гениальное - просто.
Облигации, которые должны были быть погашены после их возвращения, банк
придерживал. Мощности что ли не хватало для переработки. Этим и
воспользовалась международная мафия. Именно компания Яблоньки заключила с
"Салли-банком" контракт на уничтожение погашенных облигаций: все гениальное
- просто!
Трейлер с облигациями на 111 миллиардов долларов законным способом
удалился в сторону моря, а по всей Европе в представительствах "Салли-банка"
стали всплывать погашенные облигации, а так же те, которые банк погасить не
успел, но отдал компании Яблоньки для уничтожения. Алтухов установил не
только все банки, которые успел "обслужить" Яблонька, но и номер его родного
счета в родном панамском банке "Масвест".
Нестеров знал о дружбе, связывающей Алтухова с Мамонтовым. Вот почему
первоначально субъективное отношение его к Мамонтову было добрым. Он
мысленно переносил Алтуховский профессионализм и честность на его друга. Но
сегодня утром, точнее на рассвете, ему домой позвонила Женечка и доложила,
что во время встречи Алтухова и Мамонтова, свидетельницей которой она стала,
как это и было рассчитано, Мамонтов проболтался, что, кажется, знает, кто
был обнаружен в его доме в Переделкино.
Вот почему Нестеров наспех готовился к сегодняшнему визиту Мамонтова,
перестраивая на ходу схему допроса. И хотя, трудно будет установить вообще
чью-либо причастность к убийству с максимальной точностью, то, что уже
известно следствию, дает основание считать труп, если не прибывшим из
Италии, то уж во всяком случае имеющим прямое отношение к итальянской земле.
Дело в том, что при первичном осмотре, после вскрытия целлофановой вакуумной
упаковки (следов на целлофане ни с внешней, ни с внутренней стороны,
конечно, не обнаружили), кулон на цепочке в виде каравеллы Колумба из
металла желтого цвета специалист по таким штучкам Верушкин опознал, как
каронный сувенир венецианцев, продающийся во всех ларьках этого
города-порта, как брелки в виде Эйфелевой башни в Париже.
Наконец-то, позвонил внутренний телефон.
- Женечка! - обрадовался Нестеров, - ничего, ничего. Я понимаю. Заходи
скорее.
Чем-то она притягивала его помимо молодости и обаяния. Что-то мощное,
здоровое шло от нее; может быть - сама жизнь; Нестеров заметил, что у него
улучшалось настроение, когда он видел ее, перебрасывался с нею двумя-тремя
остротами.
- Вы где в этом году отдыхали, Женечка? - спросил он, вспомнив про
дачу.
Они пили чай с баранками. До явки Мамонтова оставалось полчаса.
- В Адлере, Николай Константинович. Там хороший детский пансионат.
- Как дочь поживает? Подросла?
- В садике, в пятидневке. У меня сердце кровью обливается, когда я ее
отвожу.
- Женечка, я сегодня отрабатываю Мамонтова. Ждем результаты вскрытия и
экспертизу микрочастиц, дактилоскопию. Полторецкий взял на исследование
волосы, срез с ногтей, что там еще... тушь, косметика...
- Все протоколы у меня. Вызывать Алтухова, Николай Константинович?
Нестеров задумчиво посмотрел на нее:
- Как он тебе?
- Ничего, веселый...
- Ну, это поправимо, - потянул Нестеров, - зато холостяк, присмотрись.
Женечка смущенно улыбнулась.
- Знаешь, съезди-ка еще раз на дачу, пока мы тут общаемся, посмотри
детали. Посмотри все коробки снова, и жди меня там. Позвони.
Когда Женечка выходила из здания, она едва не столкнулась с Мамонтовым.
Тот выглядел помятым, сонным, не узнал ее. Ей стало его жалко, в это утро
она была в благодушном настроении.
Определенной тактики допросов у Нестерова не было. За четверть века
следственной работы он понял только одно: для допроса нужно собрать как
можно больше материала о допрашиваемом, а во время допроса не излагать
существа дела, не говорить о выстроенных версиях и подозрениях. Оба эти
приема в конце концов срабатывают, потому что обескураженный информацией
следователя о мельчайших нюансах его жизни, человек, начинает оправдываться
и рассказывает все, что нужно и не нужно, только бы задобрить зоркую Фемиду.
- Разрешите?
Нестеров встал и протянул руку Мамонтову.
- С приездом, Лаврентий Михайлович.
- Да, - вздохнул Мамонтов.
Нестеров ему понравился. С таким хочется быть откровенным, даже
болтливым. Но Мамонтова колотило, руки его вспотели. Он уже не думал о
карьере, он думал только о том, что ему удастся выяснить здесь, в ФСБ, о
личности потерпевшей. Он никогда еще не проходил по уголовному делу лично,
ему казалось, что позорно даже быть понятым при обыске.
- Я ведь сам юрист, Николай Константинович, - начал он. - Вы задавайте
вопросы необходимые, а потом, что можно, расскажете мне о деле. Так будет
честно, а?
- Договорились, Лаврентий Михайлович. Но, по-моему, вы ведь никогда на
юридической должности не состояли. Все только около.
- Нет, во время учебы в институте, состоял.
- Ну, помощник следователя - все равно что ученик мастера на заводе,
желторотик. Хотя, простите, может быть я преуменьшаю.
- Вы изучили мою биографию?
- Вроде того. Лаврентий Михайлович, расскажите, кто упаковывал коробки,
почему они отправлялись таким способом, не легче ли было купить контейнер,
откуда вообще эти коробки?
Нестеров откинулся на спинку кресла и приготовился слушать.
- Понимаете, - начал Мамонтов, - дело в том, что последние месяцы я был
совершенно измотан неизвестностью. Меня то вызывали в Москву, то отсылали
обратно, потом предложили создать и возглавить федеральный комитет,
естественно, вернувшись в Москву. Сначала мы отправляли самые ненужные в
быту вещи. Потом, когда все более-менее уточнилось, все остальные, в
последнюю очередь - документацию.
- Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Нестеров.
- Друзьям своим я доверял и доверяю. А службам аэропортов - нет. Когда
моя жена еще занималась концертной деятельностью, австрийская авиакомпания
умудрилась разбить ее виолончель, а та была уникальная, ценнейшая. У жены
исчез голос, начался жуткий нервный срыв. А сколько раз у меня что-то
пропадало.
- Много приходилось ездить?
- Да приходилось.
- А что это за люди: Алтухов, Тупокин, помощник ваш Бикчентаев? Начните
с последнего, - попросил Нестеров.
- Руслан Бикчентаев. Работал со мной еще в Министерстве. Я был самым
усидчивым министром в то время. Четыре года в наши дни - это как показатель
благонадежности. Мы с Русланом оба путча вместе, рука к локтю. Женат, имеет
двоих детей, - Мамонтов призадумался и дал единственную психологическую
черту, - уравновешенный.
Нестеров понял, что бесполезно спрашивать Мамонтова о друзьях, таким
прямым способом, он помог консулу:
- А с Тупокиным вы, кажется, с детства знакомы, расскажите как вы
подружились?
- Если это поможет делу, - усомнился Мамонтов и дернул бровью, - мы,
действительно, жили в Переделкино еще в четырехлетнем возрасте. Это уж потом
наш поселок правительство прибрало. А раньше там давали дачи только
писателям...
- Академикам, - добавил Нестеров.
- Да мой отец был академиком, и писателем и генералом, - между прочим
вашей системы.
- А Тупокинский?
Мамонтов замялся:
- А Тупокинский отец был водителем моего. Жили они в отдельном доме. То
есть в одном общем доме для прислуги.
Белые куриные веки Мамонтова опустились на зрачки, он устало почесал
бороду, коротко стриженую, очень идущую ему. Он задумался, вспоминая.
- Да, мы собственно и не дружили. Так, одна компания, походы, костры,
девочки. Потом, его отец разбился, можно сказать, спас моего отца. Повернул
машину своей стороной к грузовику, подставился. Этот грузовик на встречную
выехал и лоб в лоб шел. Тупокины перестали тогда с нами общаться. Леньку
мать к нам не пускала.
- А Яблоньку вы случайно не знали? - с любопытством спросил Нестеров.
- Ну, что вы! Он ведь только в прошлом году выдвинулся. Какое-то
непонятное восхождение. Мелкий юнец вдруг так внезапно становится советником
правительства, вот дачу купил в Переделкино, звания. Удивительно это все.
- Откуда же вы о его похождениях знаете? - спросил Нестеров.
- Откуда?.. Дайте подумать. Да. Тупокин же и рассказывал. Он был
восхищен Яблонькой, знаете ли. Я вдруг подумал, - сказал Мамонтов, - а ведь
можно попросить маму, показать какие коробки откуда и куда она переставляла,
а потом попросить каждого, кто приезжал, показать куда он ставил. Ну,
следственный эксперимент, понимаете.
- Понимаю, - усмехнулся Нестеров. - И вы думаете преступник сознается
куда он свою коробку поставил? Да и вряд ли кто вспомнит.
- Ну, а все-таки.
- Товарищ Мамонтов, следственные действия определяю я, - прервал его
Нестеров.
Тут зазвонил телефон. В трубке раздался звонкий голосок Женечки.
- Николай Константинович, а коробки переставляли?
- Да, -ответил Нестеров.
- Я так и думала. Здесь старые квадраты: пыль благое дело. Кстати,
Николай Константинович, а коробок не тридцать пять, а тридцать шесть. И одна
из них нестандартная.
-Ну и что с того, Женечка?
- Не знаю. Но, кажется, стоит спросить охранника. Или Мамонтова. Скотч
на этой коробке тоже другой. Другого оттенка.
- Хорошо. Посмотри, что внутри.
Образовалась пауза, и Нестеров обратился к допрашиваемому:
- У вас все коробки были одинаковые?
- Что? - не понял Мамонтов, - А! Не знаю. Очевидно.
Женечка взяла трубку:
- Внутри сервиз, Николай Константинович, раньше такие в моде были:
чайная роза. - Сообщила она.
- Скажите, сервиз "Чайная роза" вы переправляли в коробке? - спросил
Нестеров быстро и добавил в трубку, - секунду.
Мамонтов кивнул.
- Все в порядке, Женечка. Что еще?
- К скотчу, которым заклеена эта коробка, приклеился зажим от шнурка.
- Какой зажим?
- Ну знаете, на конце шнурков такие металлические насадочки, чтобы
удобно было продевать.
- А! - Нестеров сник, - теперь мы точно близко к цели...
- А что, если следственный эксперимент? А?
- Хорошо. Уговорили. Позвони хозяйке сама. Мы скоро приедем.
Нестеров наспех составил протокол допроса, дал подписать Мамонтову и
они поехали на дачу.
Мамонтов казался расположенным помогать следствию. По дороге Нестеров
упомянул о том, что убитая женщина скорее всего была из Италии, и показал
ему фотографию жертвы.
Это было сделано как-то невзначай, словно Нестеров уже доверял
Мамонтову, хотел приобщить его к расследованию, посоветоваться. Мамонтов
уперся в карточку. Нестерову пришлось вытягивать ее из толстых консульских
пальцев.
- Что, неприятное зрелище? - спросил он, чувствуя, что консул отчего-то
убит, раздавлен, ошеломлен.
Мамонтов плакал. Тихие слезы дрожали на его веках, не перекатываясь из
глазниц на щеки.
Вдруг он прыснул и разрыдался, поднеся к губам два кулака.
- Сволочи! - шептал он, - Гады.
- Кто? Про кого вы, Лаврентий Михайлович? Я вижу вы что-то
недоговариваете? Вам знакома эта женщина?
Мамонтов взял себя в руки.
- Нет-нет, что вы! Это я так, вообще. У меня, знаете ли слезные железы
очень близко к глазам расположены. Ну, и вообще. Я очень переживаю, страдаю
от человеческой несправедливости; ведь насилие делает нас животными.
- Лаврентий Михайлович - перебил его Нестеров, - не лучше ли вам помочь
следствию!
- Да-да, конечно. Чем могу - обязательно.
Мамонтов отвернулся к окну и больше ни о чем не говорил.
Не вывело его из заторможенного состояния и появление в дверях дачи
рыжеволосой Санечки - "супруги" Алтухова в форме лейтенанта ФСБ.
Ксения Петровна дала показания. Единственное, что удалось установить,
это где раньше стояла коробка с трупом.
Нестеров разрешил хозяевам въезжать в дом, разбирать коробки и вообще
перебираться на дачу.
Только к вечеру Нестерову стало известно заключение медэкспертизы и
патологоанатома. Наконец-то стало ясно в картотеках какого государства
искать возможные сведения об убитой.
Он подвез Женечку на улицу Льва Толстого, затем направился к себе на
Малую Бронную. Выросший на Патриарших прудах, но по неразумному решению
родителей, переехавший позже на окраину, он сделал все возможное,
пожертвовал частью жилой площади, чтобы возвратиться в родные пенаты.
8.
Работа следователя похожа на работу писателя. Им обоим не нужно сидеть
за столом или стоять за станком: продукт их деятельности рождается в голове.
Это уж потом - бумажки, машинки, компьютеры, удача или провал.
Первым позвонил Нестерову в конце рабочего дня Полторецкий. Сначала он,
по старой привычке, изложил незначительные сведения. Полторецкий всегда
хотел на этом этапе быть не просто исполнителем экспертных функций, а
творцом, сыщиком; показать, что он понимает, что главное, а что
второстепенное.
- Частицы чужой кожи под ногтями жертвы оказались ороговевшими
частицами кожи головы с грибковыми вкраплениями, что на доступном языке
рекламных роликов звучит, как перхоть. Из этого следует, что правильно
рекламируют "Хед энд шолдерс": от перхоти нужно избавляться. Глядишь,
вцепится тебе твоя жертва в волосенки да и поскребет перхоть коготочками.
Кстати, о коготочках. Лак на них модного нынче в Москве тона "Коралл"
соответствует номеру 6032 фирмы "Орифлайн", имеющей широкую сеть
распространителей в Москве. Установлено, что лак на ногтях жертвы
соответствует именно той серии, которая поступила в Москву в начале летнего
сезона. Одежда, заколка, кулон действительно итальянского происхождения,
более того, установлено, где именно был куплен гарнитур - бюстгальтер и
трусики.
- В Москве?
- Работа проведена сложнейшая. Но ты же знаешь наши возможности.
Вызвонили фирму, прямо штаб-квартиру. Там на этикетке и номер телефона и
номер серии. Установлено, что гарнитур куплен в Венеции, в магазине
неподалеку от консульства, где жил и работал сам знаешь кто.
- Знаю. Что же получается? Хотели сбить с толку. - Нестеров улыбнулся,
- а твои ребята случайно не научились устанавливать гражданство, скажем, по
форме ступни?
- Мои ребята умеют с точностью определять пол жертвы, - отшутился
Полторецкий, - а еще, что касается ступни и вообще ножек, учти, не одна
уважающая себя итальянка не отращивает на ногах такую щетину. С учетом того,
что волосы немного подросли за последние две недели, она не брила их дней
десять до убийства. Это случается у наших замотанных женщин.
- Почему две недели?
- Убийство было совершено в первой декаде августа в начале второй. Труп
хорошо сохранился, потому что был запаян заводским способом, на уголке
упаковки номер московского мясоперерабатывающего комбината, то есть его
структуры - упаковочной фабрики: тебе все карты в руки.
- Сколько ей примерно лет?
- Лет тридцать с небольшим. На лице, на ресницах осталась косметика, но
это тоже - мало что дает. Что из того, что она не французская, а
американская. Жертва перед убийством мылась. Практически нет сальных
выделений, волосы чистые. А что говорит дактилоскопия?
- По картотеке ничего установить невозможно. К нам она не залетала.
Пальчики чистые, в смысле в компьютере не имеющиеся. Так что мы имеем на
будущее?
- Частицы перхоти, - стал перечислять Полторецкий, - пальчики жертвы,
магазин, где куплено белье. Да! вот еще что! Это очень интересно: загар.
Жертва качественно подкоптилась на морском солнце.
- Откуда ты знаешь, что на морском?
- Видишь ли, мой друг. Морская вода - это своего рода химический
раствор, который оказывает характерное влияние на кожу, проникает в поры,
особенно, в структуру волос. Описание будет у тебя на столе завтра к обеду.
За ужином Нестеров думал о неизвестной погибшей. Ведь, в сущности до
сегодняшнего звонка патологоанатома, не было доказано, что вообще совершено
убийство. Только факт глумления над трупом был налицо. Патологоанатом
сообщил, что женщина погибла от паралича сердца, вызванного уколом в бедро,
точнее в паховую область; такие штучки применялись и в его ведомстве...
Запаковали жертву уже бездыханную, труп, как и говорил Полторецкий, с учетом
сохранения в стерильной вакуумной упаковке, пролежал с момента убийства
около двух недель. Перед смертью жертва употребляла в пищу латвийские
шпроты, икру, и шампанское в его советском варианте. Следов неосторожных
ушибов как до смерти так и после на теле нет. Следов изнасилования нет.
Все факты говорили о том, что женщина была убита в Москве. "Значит, -
заключил Нестеров, - Мамонтов реабилитирован. Слишком давно он отправил
последнюю партию коробок. Искать нужно среди привозивших их на дачу. Нельзя
исключить и охрану. Но главное - установить личность погибшей".
Этот укол в паховую область не давал ему покоя всю ночь. Нетрадиционный
способ убийства подводил его к фигуре Алтухова. Ведь только он один из круга
подозреваемых был обучен подобным штукам.
Лаврентий Михайлович молча прошел в свой домашний кабинет и прикрыл
дверь.
Ирина Игоревна постучалась и вошла следом.
- Да пошла ты, - не выдержал вдруг тот, - что ты лезешь, не видишь?
Оставьте вы меня все в покое.
- Ну, смотри, негодяй! Я тебе сделаю! Ой, как ты пожалеешь обо всем! Ты
что думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Ты вместо того, чтобы жену умаслить,
чтоб она тебя покрывала, меня посылаешь?! Ладно!
Мамонтов схватил со стола дырокол и запустил в Ирину Игоревну, целясь в
живот и соразмеряя силу броска. Та отскочила и взвизгнула:
- Ты ополоумел, что ли? Не можешь со своими шлюхами разобраться, а на
мне срываешь? Сына пожалел бы! Хоть спросил бы, как он в школу пошел! Эх,
ты! - теперь она говорила тихо и укоризненно, уничижительно говорила.
Мамонтов закусил губу, взял радиотелефон и ушел в ванную, по дороге бросив
жене: "прости".
Он включил воду и набрал номер Алтухова.
Ирина Игоревна напуганная не столько поведением мужа, сколько будущими
последствиями скандала, притаилась за дверью.
- Старик, она у тебя? - сходу спросил Мамонтов.
- Санечка? - удивился Алтухов. - Да, здесь.
- Тогда слушай. Я бы может и не стал встревать в ваши отношения, но
дело серьезное. Может, она и Санечка, только она у Нестерова, ну, у
следователя этого работает.
Мамонтов задумался, потом продолжил, - скажи мне, пожалуйста, почему я
тебе доверяю, а? Вот вы с ней из одной конторы, напоили меня вчера, я болтал
не помню чего. А все-таки я тебе доверяю, а?
- Да потому, Лаврентий Михайлович, что я и вправду ничего не знал. Мы
же...
Алтухов запнулся, очевидно, вошла Женечка: "Давай в кабак сходим, прямо
сейчас. Ну, их к лешему этих лживых дамочек. Обидно, черт".
- Ладно, мне тяжелее, - сказал Мамонтов, - в наш любимый? Договорились.
Я звоню, забиваю место, а ты меня забираешь, мне теперь машину никто к
подъезду не подает.
- Кроме меня, - съязвил Алтухов.
Мамонтов, словно спохватившись, спросил друга в последнюю секунду:
- Слушай-ка, а я вчера ничего об итальянских убиенных не рассказывал?
Ирина Игоревна быстро отошла от двери.
Когда Алтухов положил трубку, девушка спросила его прямо и
непринужденно:
- Он сказал, что видел меня?
- О чем ты?
- Слушай, Костик, - она замялась перед серьезным признанием. - Там в
пресс-центре, в баре я случайно оказалась, с приятелями. Честно. Я и фамилию
твою не сразу услышала. Ну, а потом, конечно, любопытно стало.
- Что же тебе стало любопытно? - спросил Алтухов.
- Что ты за человек, и вообще. О тебе так много говорят.
- Ну, и как, выяснила? - Алтухов все больше злился.
- Да. Только не надо так. Сам посуди, ведь меня сегодня никто к тебе не
- Вот, знакомься. Супруга - Оксаночка, - заявил, входя, Алтухов, потом
обратился к девушке - Можно я буду называть тебя Санечкой?
Мамонтов всмотрелся в ее лицо. Как у многих рыжеволосых людей, кожа у
нее была белая, молочная, зеленые глаза насмешливо смотрели из-под челки
прямо в душу Мамонтова. Он начал расслабляться и, к своему удивлению,
почувствовал, что страх, преследовавший его последние дни, отступает.
- Мой лучший дружище - Слонопотамов. Веди его на кухню, а потом -
попрошу тебя - в магазинчик.
- Понимаю, - пролепетала та, оборачиваясь, изучая гостя. - Лекарство
вам сейчас необходимо...
- У, ты - какая умница, - Алтухов шлепнул "супругу" по попке и сел за
стол.
Пока Санечка ходила в магазин, Алтухов, с его спасительной способностью
концентрироваться в кульминационные моменты жизни, уже составлял план
действий.
Перед ними лежал листок бумаги, где, образно говоря, было разложено по
полочкам все то, что на юридическом языке называется версиями.
- Что сказала матушка? - было первое, что он спросил у Мамонтова.
- Что труп обнаружен в коробке, что коробка была самая тяжелая, хотя
она не все поднимала. И еще, что (она сама не видела) но тело запаяно в
целлофан, как кусок ветчины.
Алтухов встал и открыл холодильник, развернувшись, он положил перед
Мамонтовым упаковку мяса, расфасованную подобным способом.
- Тьфу, черт, - только-то и сказал Мамонтов.
- Это, старик, не для наглядности. Это для исследования. Сам подумай,
кто может так запаять труп. Не вручную же ты этот воздух из пакета
отсасывал.
Мамонтова резануло это "ты" и он крикнул:
- Это вообще не я, ты что сомневаешься?
- Стоп, сядь, не ори. Ты же юрист. Что ты ерзаешь. Ты же понимаешь, что
на тебя даже легкое подозрение пасть не может. Труп здесь, в России, в
целлофане; ты там, в Венеции, в думах о безопасности и счастье Родины.
Успокойся.
Они сидели с включенным телевизором, ожидая следующего выпуска
"Новостей". Только к вечеру, когда уже были составлены три версии убийства,
а друзья в очередной раз отправили "супругу" в магазин, в "Новостях"
повторили информацию. Пропущенное утром Алтуховым словцо, опрокинуло все их
версии, как волна опрокидывает человека.
Как и следовало ожидать, версии Алтухова сводились к фигуре убийцы. Это
мог быть кто-то тайком проникший в дом; кто-то из перевозивших коробки по
поручению консула; это вообще могло произойти во время перелета, на таможне,
в багажном отделении, в общем, в аэропорту.
Когда же, снявшие с себя тяжесть, хмельные, - они услышали, что "труп
принадлежал гражданке Италии" - именно это дошло до их слуха, Алтухов
повернулся к Мамонтову и спросил:
- А честно, Мамонт, это не твоя баба?
Потом он протянул руку и покружил перед ним ладонью:
- Нет, подожди, не говори. Санечка! - позвал он. - Вот перед этой
русской женщиной поклянись, что ты чист перед Италией.
Мамонтов что-то проворачивал в голове, словно хорошо прожевывая вопрос.
- Друг! - он сделал паузу, - дорогие мои россияне. Положа руку на
грудь, как на духу, просто, - не знаю, не зна-аю. Может моя, а может не моя.
Санечка покосилась на Мамонтова и насторожилась. Алтухов задал
следующий, такой же точный вопрос:
- У тебя что там, массовые расстрелы производились, что ты не знаешь,
твоя баба или нет. Пардон, Санечка, я хотел сказать, женщина. Ты, что нам, -
он показал на девушку, - что ты вот ей голову морочишь?
Вечер закончился тем, что уже с трудом формулирующие мысль "частные
сыщики", хотели звонить Нестерову по указанному в повестке номеру, но
Санечке удалось уложить Алтухова, а Мамонтов, еще сумевший произнести
укоризненное "ну, человек ты или где?", был выставлен за дверь.
На следующее утро Нестеров добавил к нескольким своим версиям еще одну:
невиновность Мамонтова бралась под сомнение.
7.
Когда Пашка узнал, что папа не поведет его первый раз в первый класс,
он разревелся, устроил маленькую детскую истерику, сбросил вазу с
приготовленными гладиолусами на пол, а потом и вовсе отказался учиться: раз
и навсегда. Ирина Игоревна металась из комнаты, где Ксения Петровна усмиряла
внука, в спальню, где брыкался Лаврентий Михайлович, отказываясь вставать и
идти к следователю...
Николай Константинович Нестеров еще не мог с точностью сказать
раскрываемо ли вообще новое дело. С одной стороны факт доставки уже убитой
женщины неизвестным лицом в дом Мамонтова стирал все следы: сам Мамонтов на
дачу за последнее время не приезжал, даже тогда, в последний визит в Москву.
Это установлено из беседы с помощником Мамонтова Бикчентаевым, позавчера,
сразу после обнаружения трупа, да и охрана дачи подтвердила. Коробки
перевозились случайными, можно сказать, людьми: за два-три месяца - двадцать
пять коробок. Эксперт Полторецкий уже дал предварительное заключение: труп
находился в доме Мамонтова, около 15 дней, а точнее - женщина была убита
максимум две недели назад. Значит, нужно искать того или тех, кто приезжал с
коробками в это время. Из журнала и показаний помощника следовало, что это
были: помощник, Бикчентаев, Тупокин и Алтухов.
Последнего Нестеров знал. Когда-то Алтухов участвовал в деле того
самого Яблоньки, собирал сведения о его банковских счетах в Канаде и Европе.
Жаркая тогда была перестрелка в Переделкино. Охрана Яблоньки
неправильно поняла просьбу хозяина: огня. Тот просил закурить,
разнервничался. Это он потом так объяснил в суде. А они стали поливать из
Калашниковых.
Алтухов в сущности, доставил тогда Нестерову все основные
доказательства причастности Яблоньки к изготовлению фальшивых векселей и
облигаций крупнейшего американского "Салли-банка". Афера тянула на
миллиарды. Мошенничество Яблоньки угрожало тогда стабильности некоторых
восточно-европейских и экс-советских республик.
Алтухов умудрился привезти даже записи телефонных разговоров Яблоньки,
жившего тогда в Торонто. Оказалось, что схема аферы была настолько проста,
что могла быть рождена только в русской башке. Ведь это наша пословица: все
гениальное - просто.
Облигации, которые должны были быть погашены после их возвращения, банк
придерживал. Мощности что ли не хватало для переработки. Этим и
воспользовалась международная мафия. Именно компания Яблоньки заключила с
"Салли-банком" контракт на уничтожение погашенных облигаций: все гениальное
- просто!
Трейлер с облигациями на 111 миллиардов долларов законным способом
удалился в сторону моря, а по всей Европе в представительствах "Салли-банка"
стали всплывать погашенные облигации, а так же те, которые банк погасить не
успел, но отдал компании Яблоньки для уничтожения. Алтухов установил не
только все банки, которые успел "обслужить" Яблонька, но и номер его родного
счета в родном панамском банке "Масвест".
Нестеров знал о дружбе, связывающей Алтухова с Мамонтовым. Вот почему
первоначально субъективное отношение его к Мамонтову было добрым. Он
мысленно переносил Алтуховский профессионализм и честность на его друга. Но
сегодня утром, точнее на рассвете, ему домой позвонила Женечка и доложила,
что во время встречи Алтухова и Мамонтова, свидетельницей которой она стала,
как это и было рассчитано, Мамонтов проболтался, что, кажется, знает, кто
был обнаружен в его доме в Переделкино.
Вот почему Нестеров наспех готовился к сегодняшнему визиту Мамонтова,
перестраивая на ходу схему допроса. И хотя, трудно будет установить вообще
чью-либо причастность к убийству с максимальной точностью, то, что уже
известно следствию, дает основание считать труп, если не прибывшим из
Италии, то уж во всяком случае имеющим прямое отношение к итальянской земле.
Дело в том, что при первичном осмотре, после вскрытия целлофановой вакуумной
упаковки (следов на целлофане ни с внешней, ни с внутренней стороны,
конечно, не обнаружили), кулон на цепочке в виде каравеллы Колумба из
металла желтого цвета специалист по таким штучкам Верушкин опознал, как
каронный сувенир венецианцев, продающийся во всех ларьках этого
города-порта, как брелки в виде Эйфелевой башни в Париже.
Наконец-то, позвонил внутренний телефон.
- Женечка! - обрадовался Нестеров, - ничего, ничего. Я понимаю. Заходи
скорее.
Чем-то она притягивала его помимо молодости и обаяния. Что-то мощное,
здоровое шло от нее; может быть - сама жизнь; Нестеров заметил, что у него
улучшалось настроение, когда он видел ее, перебрасывался с нею двумя-тремя
остротами.
- Вы где в этом году отдыхали, Женечка? - спросил он, вспомнив про
дачу.
Они пили чай с баранками. До явки Мамонтова оставалось полчаса.
- В Адлере, Николай Константинович. Там хороший детский пансионат.
- Как дочь поживает? Подросла?
- В садике, в пятидневке. У меня сердце кровью обливается, когда я ее
отвожу.
- Женечка, я сегодня отрабатываю Мамонтова. Ждем результаты вскрытия и
экспертизу микрочастиц, дактилоскопию. Полторецкий взял на исследование
волосы, срез с ногтей, что там еще... тушь, косметика...
- Все протоколы у меня. Вызывать Алтухова, Николай Константинович?
Нестеров задумчиво посмотрел на нее:
- Как он тебе?
- Ничего, веселый...
- Ну, это поправимо, - потянул Нестеров, - зато холостяк, присмотрись.
Женечка смущенно улыбнулась.
- Знаешь, съезди-ка еще раз на дачу, пока мы тут общаемся, посмотри
детали. Посмотри все коробки снова, и жди меня там. Позвони.
Когда Женечка выходила из здания, она едва не столкнулась с Мамонтовым.
Тот выглядел помятым, сонным, не узнал ее. Ей стало его жалко, в это утро
она была в благодушном настроении.
Определенной тактики допросов у Нестерова не было. За четверть века
следственной работы он понял только одно: для допроса нужно собрать как
можно больше материала о допрашиваемом, а во время допроса не излагать
существа дела, не говорить о выстроенных версиях и подозрениях. Оба эти
приема в конце концов срабатывают, потому что обескураженный информацией
следователя о мельчайших нюансах его жизни, человек, начинает оправдываться
и рассказывает все, что нужно и не нужно, только бы задобрить зоркую Фемиду.
- Разрешите?
Нестеров встал и протянул руку Мамонтову.
- С приездом, Лаврентий Михайлович.
- Да, - вздохнул Мамонтов.
Нестеров ему понравился. С таким хочется быть откровенным, даже
болтливым. Но Мамонтова колотило, руки его вспотели. Он уже не думал о
карьере, он думал только о том, что ему удастся выяснить здесь, в ФСБ, о
личности потерпевшей. Он никогда еще не проходил по уголовному делу лично,
ему казалось, что позорно даже быть понятым при обыске.
- Я ведь сам юрист, Николай Константинович, - начал он. - Вы задавайте
вопросы необходимые, а потом, что можно, расскажете мне о деле. Так будет
честно, а?
- Договорились, Лаврентий Михайлович. Но, по-моему, вы ведь никогда на
юридической должности не состояли. Все только около.
- Нет, во время учебы в институте, состоял.
- Ну, помощник следователя - все равно что ученик мастера на заводе,
желторотик. Хотя, простите, может быть я преуменьшаю.
- Вы изучили мою биографию?
- Вроде того. Лаврентий Михайлович, расскажите, кто упаковывал коробки,
почему они отправлялись таким способом, не легче ли было купить контейнер,
откуда вообще эти коробки?
Нестеров откинулся на спинку кресла и приготовился слушать.
- Понимаете, - начал Мамонтов, - дело в том, что последние месяцы я был
совершенно измотан неизвестностью. Меня то вызывали в Москву, то отсылали
обратно, потом предложили создать и возглавить федеральный комитет,
естественно, вернувшись в Москву. Сначала мы отправляли самые ненужные в
быту вещи. Потом, когда все более-менее уточнилось, все остальные, в
последнюю очередь - документацию.
- Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Нестеров.
- Друзьям своим я доверял и доверяю. А службам аэропортов - нет. Когда
моя жена еще занималась концертной деятельностью, австрийская авиакомпания
умудрилась разбить ее виолончель, а та была уникальная, ценнейшая. У жены
исчез голос, начался жуткий нервный срыв. А сколько раз у меня что-то
пропадало.
- Много приходилось ездить?
- Да приходилось.
- А что это за люди: Алтухов, Тупокин, помощник ваш Бикчентаев? Начните
с последнего, - попросил Нестеров.
- Руслан Бикчентаев. Работал со мной еще в Министерстве. Я был самым
усидчивым министром в то время. Четыре года в наши дни - это как показатель
благонадежности. Мы с Русланом оба путча вместе, рука к локтю. Женат, имеет
двоих детей, - Мамонтов призадумался и дал единственную психологическую
черту, - уравновешенный.
Нестеров понял, что бесполезно спрашивать Мамонтова о друзьях, таким
прямым способом, он помог консулу:
- А с Тупокиным вы, кажется, с детства знакомы, расскажите как вы
подружились?
- Если это поможет делу, - усомнился Мамонтов и дернул бровью, - мы,
действительно, жили в Переделкино еще в четырехлетнем возрасте. Это уж потом
наш поселок правительство прибрало. А раньше там давали дачи только
писателям...
- Академикам, - добавил Нестеров.
- Да мой отец был академиком, и писателем и генералом, - между прочим
вашей системы.
- А Тупокинский?
Мамонтов замялся:
- А Тупокинский отец был водителем моего. Жили они в отдельном доме. То
есть в одном общем доме для прислуги.
Белые куриные веки Мамонтова опустились на зрачки, он устало почесал
бороду, коротко стриженую, очень идущую ему. Он задумался, вспоминая.
- Да, мы собственно и не дружили. Так, одна компания, походы, костры,
девочки. Потом, его отец разбился, можно сказать, спас моего отца. Повернул
машину своей стороной к грузовику, подставился. Этот грузовик на встречную
выехал и лоб в лоб шел. Тупокины перестали тогда с нами общаться. Леньку
мать к нам не пускала.
- А Яблоньку вы случайно не знали? - с любопытством спросил Нестеров.
- Ну, что вы! Он ведь только в прошлом году выдвинулся. Какое-то
непонятное восхождение. Мелкий юнец вдруг так внезапно становится советником
правительства, вот дачу купил в Переделкино, звания. Удивительно это все.
- Откуда же вы о его похождениях знаете? - спросил Нестеров.
- Откуда?.. Дайте подумать. Да. Тупокин же и рассказывал. Он был
восхищен Яблонькой, знаете ли. Я вдруг подумал, - сказал Мамонтов, - а ведь
можно попросить маму, показать какие коробки откуда и куда она переставляла,
а потом попросить каждого, кто приезжал, показать куда он ставил. Ну,
следственный эксперимент, понимаете.
- Понимаю, - усмехнулся Нестеров. - И вы думаете преступник сознается
куда он свою коробку поставил? Да и вряд ли кто вспомнит.
- Ну, а все-таки.
- Товарищ Мамонтов, следственные действия определяю я, - прервал его
Нестеров.
Тут зазвонил телефон. В трубке раздался звонкий голосок Женечки.
- Николай Константинович, а коробки переставляли?
- Да, -ответил Нестеров.
- Я так и думала. Здесь старые квадраты: пыль благое дело. Кстати,
Николай Константинович, а коробок не тридцать пять, а тридцать шесть. И одна
из них нестандартная.
-Ну и что с того, Женечка?
- Не знаю. Но, кажется, стоит спросить охранника. Или Мамонтова. Скотч
на этой коробке тоже другой. Другого оттенка.
- Хорошо. Посмотри, что внутри.
Образовалась пауза, и Нестеров обратился к допрашиваемому:
- У вас все коробки были одинаковые?
- Что? - не понял Мамонтов, - А! Не знаю. Очевидно.
Женечка взяла трубку:
- Внутри сервиз, Николай Константинович, раньше такие в моде были:
чайная роза. - Сообщила она.
- Скажите, сервиз "Чайная роза" вы переправляли в коробке? - спросил
Нестеров быстро и добавил в трубку, - секунду.
Мамонтов кивнул.
- Все в порядке, Женечка. Что еще?
- К скотчу, которым заклеена эта коробка, приклеился зажим от шнурка.
- Какой зажим?
- Ну знаете, на конце шнурков такие металлические насадочки, чтобы
удобно было продевать.
- А! - Нестеров сник, - теперь мы точно близко к цели...
- А что, если следственный эксперимент? А?
- Хорошо. Уговорили. Позвони хозяйке сама. Мы скоро приедем.
Нестеров наспех составил протокол допроса, дал подписать Мамонтову и
они поехали на дачу.
Мамонтов казался расположенным помогать следствию. По дороге Нестеров
упомянул о том, что убитая женщина скорее всего была из Италии, и показал
ему фотографию жертвы.
Это было сделано как-то невзначай, словно Нестеров уже доверял
Мамонтову, хотел приобщить его к расследованию, посоветоваться. Мамонтов
уперся в карточку. Нестерову пришлось вытягивать ее из толстых консульских
пальцев.
- Что, неприятное зрелище? - спросил он, чувствуя, что консул отчего-то
убит, раздавлен, ошеломлен.
Мамонтов плакал. Тихие слезы дрожали на его веках, не перекатываясь из
глазниц на щеки.
Вдруг он прыснул и разрыдался, поднеся к губам два кулака.
- Сволочи! - шептал он, - Гады.
- Кто? Про кого вы, Лаврентий Михайлович? Я вижу вы что-то
недоговариваете? Вам знакома эта женщина?
Мамонтов взял себя в руки.
- Нет-нет, что вы! Это я так, вообще. У меня, знаете ли слезные железы
очень близко к глазам расположены. Ну, и вообще. Я очень переживаю, страдаю
от человеческой несправедливости; ведь насилие делает нас животными.
- Лаврентий Михайлович - перебил его Нестеров, - не лучше ли вам помочь
следствию!
- Да-да, конечно. Чем могу - обязательно.
Мамонтов отвернулся к окну и больше ни о чем не говорил.
Не вывело его из заторможенного состояния и появление в дверях дачи
рыжеволосой Санечки - "супруги" Алтухова в форме лейтенанта ФСБ.
Ксения Петровна дала показания. Единственное, что удалось установить,
это где раньше стояла коробка с трупом.
Нестеров разрешил хозяевам въезжать в дом, разбирать коробки и вообще
перебираться на дачу.
Только к вечеру Нестерову стало известно заключение медэкспертизы и
патологоанатома. Наконец-то стало ясно в картотеках какого государства
искать возможные сведения об убитой.
Он подвез Женечку на улицу Льва Толстого, затем направился к себе на
Малую Бронную. Выросший на Патриарших прудах, но по неразумному решению
родителей, переехавший позже на окраину, он сделал все возможное,
пожертвовал частью жилой площади, чтобы возвратиться в родные пенаты.
8.
Работа следователя похожа на работу писателя. Им обоим не нужно сидеть
за столом или стоять за станком: продукт их деятельности рождается в голове.
Это уж потом - бумажки, машинки, компьютеры, удача или провал.
Первым позвонил Нестерову в конце рабочего дня Полторецкий. Сначала он,
по старой привычке, изложил незначительные сведения. Полторецкий всегда
хотел на этом этапе быть не просто исполнителем экспертных функций, а
творцом, сыщиком; показать, что он понимает, что главное, а что
второстепенное.
- Частицы чужой кожи под ногтями жертвы оказались ороговевшими
частицами кожи головы с грибковыми вкраплениями, что на доступном языке
рекламных роликов звучит, как перхоть. Из этого следует, что правильно
рекламируют "Хед энд шолдерс": от перхоти нужно избавляться. Глядишь,
вцепится тебе твоя жертва в волосенки да и поскребет перхоть коготочками.
Кстати, о коготочках. Лак на них модного нынче в Москве тона "Коралл"
соответствует номеру 6032 фирмы "Орифлайн", имеющей широкую сеть
распространителей в Москве. Установлено, что лак на ногтях жертвы
соответствует именно той серии, которая поступила в Москву в начале летнего
сезона. Одежда, заколка, кулон действительно итальянского происхождения,
более того, установлено, где именно был куплен гарнитур - бюстгальтер и
трусики.
- В Москве?
- Работа проведена сложнейшая. Но ты же знаешь наши возможности.
Вызвонили фирму, прямо штаб-квартиру. Там на этикетке и номер телефона и
номер серии. Установлено, что гарнитур куплен в Венеции, в магазине
неподалеку от консульства, где жил и работал сам знаешь кто.
- Знаю. Что же получается? Хотели сбить с толку. - Нестеров улыбнулся,
- а твои ребята случайно не научились устанавливать гражданство, скажем, по
форме ступни?
- Мои ребята умеют с точностью определять пол жертвы, - отшутился
Полторецкий, - а еще, что касается ступни и вообще ножек, учти, не одна
уважающая себя итальянка не отращивает на ногах такую щетину. С учетом того,
что волосы немного подросли за последние две недели, она не брила их дней
десять до убийства. Это случается у наших замотанных женщин.
- Почему две недели?
- Убийство было совершено в первой декаде августа в начале второй. Труп
хорошо сохранился, потому что был запаян заводским способом, на уголке
упаковки номер московского мясоперерабатывающего комбината, то есть его
структуры - упаковочной фабрики: тебе все карты в руки.
- Сколько ей примерно лет?
- Лет тридцать с небольшим. На лице, на ресницах осталась косметика, но
это тоже - мало что дает. Что из того, что она не французская, а
американская. Жертва перед убийством мылась. Практически нет сальных
выделений, волосы чистые. А что говорит дактилоскопия?
- По картотеке ничего установить невозможно. К нам она не залетала.
Пальчики чистые, в смысле в компьютере не имеющиеся. Так что мы имеем на
будущее?
- Частицы перхоти, - стал перечислять Полторецкий, - пальчики жертвы,
магазин, где куплено белье. Да! вот еще что! Это очень интересно: загар.
Жертва качественно подкоптилась на морском солнце.
- Откуда ты знаешь, что на морском?
- Видишь ли, мой друг. Морская вода - это своего рода химический
раствор, который оказывает характерное влияние на кожу, проникает в поры,
особенно, в структуру волос. Описание будет у тебя на столе завтра к обеду.
За ужином Нестеров думал о неизвестной погибшей. Ведь, в сущности до
сегодняшнего звонка патологоанатома, не было доказано, что вообще совершено
убийство. Только факт глумления над трупом был налицо. Патологоанатом
сообщил, что женщина погибла от паралича сердца, вызванного уколом в бедро,
точнее в паховую область; такие штучки применялись и в его ведомстве...
Запаковали жертву уже бездыханную, труп, как и говорил Полторецкий, с учетом
сохранения в стерильной вакуумной упаковке, пролежал с момента убийства
около двух недель. Перед смертью жертва употребляла в пищу латвийские
шпроты, икру, и шампанское в его советском варианте. Следов неосторожных
ушибов как до смерти так и после на теле нет. Следов изнасилования нет.
Все факты говорили о том, что женщина была убита в Москве. "Значит, -
заключил Нестеров, - Мамонтов реабилитирован. Слишком давно он отправил
последнюю партию коробок. Искать нужно среди привозивших их на дачу. Нельзя
исключить и охрану. Но главное - установить личность погибшей".
Этот укол в паховую область не давал ему покоя всю ночь. Нетрадиционный
способ убийства подводил его к фигуре Алтухова. Ведь только он один из круга
подозреваемых был обучен подобным штукам.
Лаврентий Михайлович молча прошел в свой домашний кабинет и прикрыл
дверь.
Ирина Игоревна постучалась и вошла следом.
- Да пошла ты, - не выдержал вдруг тот, - что ты лезешь, не видишь?
Оставьте вы меня все в покое.
- Ну, смотри, негодяй! Я тебе сделаю! Ой, как ты пожалеешь обо всем! Ты
что думаешь, я ни о чем не догадываюсь? Ты вместо того, чтобы жену умаслить,
чтоб она тебя покрывала, меня посылаешь?! Ладно!
Мамонтов схватил со стола дырокол и запустил в Ирину Игоревну, целясь в
живот и соразмеряя силу броска. Та отскочила и взвизгнула:
- Ты ополоумел, что ли? Не можешь со своими шлюхами разобраться, а на
мне срываешь? Сына пожалел бы! Хоть спросил бы, как он в школу пошел! Эх,
ты! - теперь она говорила тихо и укоризненно, уничижительно говорила.
Мамонтов закусил губу, взял радиотелефон и ушел в ванную, по дороге бросив
жене: "прости".
Он включил воду и набрал номер Алтухова.
Ирина Игоревна напуганная не столько поведением мужа, сколько будущими
последствиями скандала, притаилась за дверью.
- Старик, она у тебя? - сходу спросил Мамонтов.
- Санечка? - удивился Алтухов. - Да, здесь.
- Тогда слушай. Я бы может и не стал встревать в ваши отношения, но
дело серьезное. Может, она и Санечка, только она у Нестерова, ну, у
следователя этого работает.
Мамонтов задумался, потом продолжил, - скажи мне, пожалуйста, почему я
тебе доверяю, а? Вот вы с ней из одной конторы, напоили меня вчера, я болтал
не помню чего. А все-таки я тебе доверяю, а?
- Да потому, Лаврентий Михайлович, что я и вправду ничего не знал. Мы
же...
Алтухов запнулся, очевидно, вошла Женечка: "Давай в кабак сходим, прямо
сейчас. Ну, их к лешему этих лживых дамочек. Обидно, черт".
- Ладно, мне тяжелее, - сказал Мамонтов, - в наш любимый? Договорились.
Я звоню, забиваю место, а ты меня забираешь, мне теперь машину никто к
подъезду не подает.
- Кроме меня, - съязвил Алтухов.
Мамонтов, словно спохватившись, спросил друга в последнюю секунду:
- Слушай-ка, а я вчера ничего об итальянских убиенных не рассказывал?
Ирина Игоревна быстро отошла от двери.
Когда Алтухов положил трубку, девушка спросила его прямо и
непринужденно:
- Он сказал, что видел меня?
- О чем ты?
- Слушай, Костик, - она замялась перед серьезным признанием. - Там в
пресс-центре, в баре я случайно оказалась, с приятелями. Честно. Я и фамилию
твою не сразу услышала. Ну, а потом, конечно, любопытно стало.
- Что же тебе стало любопытно? - спросил Алтухов.
- Что ты за человек, и вообще. О тебе так много говорят.
- Ну, и как, выяснила? - Алтухов все больше злился.
- Да. Только не надо так. Сам посуди, ведь меня сегодня никто к тебе не