-- А это для чего? -- спросила напряженная Нина, глядя на красное месиво в кастрюльке.
-- Это ни для чего. Это -- борщ, -- ответил Марк Захарович. -- Ну а у тебя, зайчик, что приключилось?
Зоя, подойдя сзади, дотронулась до плеча экстрасенса. Тот вздрогнул и обернулся.
-- Я, доктор, пойду на улицу. Спасибо вам огромное. Нин, я тебя на улице обожду, -- сказала Зоя, поклонилась экстрасенсу и, выдернув куртку из-под подруги, исчезла в глубине коридора.
Марк Захарович, проводив ее томным взглядом, обернулся к Нине, подвинул и подмял под себя широким жестом табурет и пристально посмотрел на нее. Та, в свою очередь, поправила прическу.
-- М-да... Работы у нас с вами непочатый край! -- тяжело вздохнул Марк Захарович.
-- Да? -- расстроилась Нина. -- Все так плохо?
-- Ну, посмотрите, посмотрите, какая у вас черная аура, -- зашелся экстрасенс, вскакивая и тыча рукой в темечко Нины, -- что ж вы так себя запускаете, милая вы моя?
-- Ох, дорогой! Я какая-то проклятая на этом свете, -- махнув рукой, окончательно расстроилась Нина, -- кто-то на меня проклятье наложил. Это точно. Узнать бы -- кто? -- и она заскрежетала зубами и стала загибать пальцы: -- Семейного счастья нет, здоровья нет, денет нет, соседи -сволочи, шапку в покрас отдала -- испоганили. Я специально взяла, вам показать. Можно?
Нина достала из сумочки маленький скукоженный комочек меха.
-- Как вы думаете, что это? Это -- вот такая песцовая шапка. Ну, скажите, разве я не проклята? Разве обычному человеку могут так вещь испортить?
-- Да... -- сочувственно всхлипнул Марк Захарович, -- ну, что вы мне-то рассказываете? Вы еще по лестнице шли, а я уже все про вас знал, про ваши квартирные проблемы... Канал с космосом у вас, зайчик мой, весь забит. Напрочь. И порча на вас давнишняя. У вас ведь язва двенадцатиперстной?
Нина кивнула.
-- Ну вот, -- обрадовался Марк Захарович.
-- Чего только у меня нет, доктор. У меня история болезни, как полное собрание сочинений Ленина или история войн в шестидесяти томах.
-- Ну, сейчас я с вами немного поработаю, а потом придется еще прийти. Расстегните на блузке верхние пять пуговиц, пожалуйста, раздвиньте пошире коленочки, да не смущайтесь вы, голубушка, не смущайтесь.
Через двадцать минут Зоя увидела, как к дому подъехала "скорая", из нее выбежали медбратья. Спустя минуту они вынесли на носилках экстрасенса, в бессознательном состоянии бредившего только одним словом: тюрьма. Нина вышла следом с огромным пакетом, набитым травами и баночками. В дверях она столкнулась с худенькой элегантной дамой, которая шла к Марку Захаровичу со своими проблемами.
-- Я квартиру закрыла, борщ выключила, ключи ему в карман брюк сунула, -- сказала Нина, и медики захлопнули дверь машины.
-- Что ты с ним сделала? -- в ужасе спросила Зоя.
Нина отрешенно смотрела сквозь подругу.
-- Он мою ауру решил очистить, перенапрягся, брык со стула и лежит. А мне полегчало!.. Во у мужика работенка!
...В магазине было много народу.
-- Зой, я пойду посмотрю на нее, -- Нина вышла из-за кассы и решительно направилась в рыбный отдел. Подошла к "рыбному" хвосту и просунула голову, делая вид, что пытается разглядеть витрину между животами покупателей.
-- За чем очередь? Чего дают-то?
-- Хопер, милая, хопер, -- сказала одна старушка.
Нина подняла голову и удивленно покосилась на нее:
-- "Хопер-инвест", что ли?
-- Тьфу ты, совсем уж с этой рекламой! Краснопер, дочка, краснопер.
Нина вернулась к Зое. Доложила обстановку.
-- Ну, давай, -- выдохнула Зоя, -- вот тут порог и посыпем. Траву-то растерла?
Они загородили посетителям магазина проход и посыпали порог травкой.
-- Дезинфекция, граждане, санэпидстанция! -- приговаривала Зоя, пятясь в сторону улицы.
3
Володю Поляна наряжали всей следственной бригадой: Женечка сперва его немного постригла, подобрала очки для солидности, галстук. Костюм принес Снегов, у него был тот же размер, что и у Володи. Кейс Женечка привезла из дома. Алтухов два дня назад снова улетел в Египет.
-- Мне нужно, чтобы ты, Володя, не простым покупателем показался, не благородным братцем, рискующим ради Леньки свободой, а чтобы по одному только внешнему виду Юлдашев понял, что ты ценный клиент, что с тебя можно многое поиметь.
-- Да я сам себе уже Березовским кажусь, -- улыбнулся своей голливудской улыбкой Володя.
-- И так не улыбайся, пожалуйста, больно уж ты по-доброму улыбаешься, словно пастор.
Утром из кабинета Снегова Володя уже позвонил Юлдашеву, попросил назначить встречу. Хорошо у него вышло, напористо, как будто одолжение своим звонком этому Юлдашеву делал. Тот сказал, что Леньку помнит и на встречу приедет.
Володю провожала Женечка, высадила его у метро "Киевская", прямо возле отделения милиции. Странно было, что барыга назначил встречу невдалеке от отделения, может, у него там есть свои люди.
У здания вокзала со стороны площади уже стояли три машины снеговских ребят и оперативников ФСБ. Но Юлдашева брать они не собирались. Слушали, как пойдет разговор. Женечка сидела в одной из этих машин. Каково же было ее удивление, когда барыга вышел из дверей, над которыми висела синяя доска с номером и названием вокзального отделения милиции.
Как ни в чем не бывало Юлдашев, молодой, хиппово одетый парень с глазами навыкате и крупным дугообразным носом, осмотрел площадь и пошел навстречу Володе. В приемнике раздался его слегка шепелявый голос:
-- Вы Веселый?
-- Здравствуйте, -- Володя протянул руку Юлдашеву, -- пойдемте пройдемся. Вы принесли товар? -- И взял его под локоток.
Помолчав, Юлдашев спросил о записке. Володя дал ему ее прочитать.
-- Вы только не пугайтесь, Ленька там, в тюрьме, совсем растерялся, я заплачу как положено.
Лицо Юлдашева радостно вспыхнуло, он было потянулся в карман.
-- Ну, что вы! -- остановил его Володя (держался он высококлассно, как будто с пеленок выглядел на двадцать два миллиона). -- Не здесь же. И потом, у меня к вам будет особый разговор.
Володя подвел Юлдашева, как кутенка какого, к скверу за стоянкой машин:
-- Может быть, зайдем в "Славянскую"? Там неплохой ресторан, -вальяжно предложил он, и Женечка почувствовала, как у нее кровь хлынула к голове, но Володя тут же добавил: -- Ах да, вы в таком виде...
Тут Юлдашев совсем уж сник, за кустами мелькнуло его лицо, растерянное и бледное.
-- Голубчик, вы что-нибудь слышали о ВС-231? -- Володя задал вопрос очень тихо, поглядывая по сторонам.
Юлдашев наклонил голову и искоса посмотрел на господина покупателя.
-- А я думаю, в кого Ленька такой умный?.. А что вы слышали о ВС? -спросил в ответ Юлдашев, передавая, наконец, Поляну героин.
Тот вложил в ладошку барыги кошелек:
-- Бери с кошельком, на память.
"Ну, вот, -- вздохнула Женечка, -- теперь Лешу Юлдашева будет слышно не только дома". Кнопку на кошельке разработал на досуге криминалист Полторецкий. Старику теперь очень редко приходилось выезжать на место преступления: воспитал учеников, а сам баловался вот такими сувенирами, жалко было отдавать преступникам.
Договорившись, что новая встреча состоится не позже, чем через два дня, они разошлись в разные стороны. Проследив взглядом за Юлдашевым, Женечка увидела, как тот возвращается в отделение милиции.
Через три часа, из одной из машин, стоящих на площади возле отделения милиции высыпались ребята из транспортной прокуратуры и, ворвавшись в отделение, задержали майора Федько и лейтенанта Цаплина, которые в это время увлеченно насиловали вокзальную проститутку. И делали это прямо в камере, не закрывая дверей.
Леша Юлдашев, бывший сокурсник Анатолия Ганичева, направлялся под неусыпным надзором Снегова и Женечки к дому с огромным балконом, где Ганичев ждал его, укутавшись в пуховое одеяло, раскачиваясь в огромной кресле-качалке: дышал свежим воздухом.
Запиликала рация: "ertyu-46, конфиденциально. Оперативный работник транспортной милиции лейтенант Цаплин -- родной брат Валерия Цаплина -руководителя юридического "Сообщества", зарегистрированного отделом юстиции в качестве общественной организации. Связи установить пока не удается. Будьте внимательны. Bnm. Конец связи".
-- Кто бы сомневался, что их прикрывает "легавка", -- внятно проговорила Женечка уже выключенной рации.
4
-- Где твоя? -- спросил Леша Юлдашев, входя в квартиру Ганичева. -Родители есть?
В передней Юлдашев долго стаскивал с себя куртку, пиджак, кофту, водолазку, в результате оказался худющим парнем. Толик Ганичев перехватил резинкой свой конский хвост, приблизился к зеркалу и смахнул что-то с щеки.
-- По делу? -- спросил он Юлдашева, пропуская его в кухню.
В окне, как на экране кинотеатра "Октябрь", для Женечки со Снеговым показывали кино под названием "Встреча старых влюбленных".
В это время старая собачница выгуливала своего бультерьера как раз возле снеговской "шестерки". Как вкопанная она застыла перед окнами Ганичева и уставилась в них.
-- Тьфу, гадость какая, -- в сердцах плюнула она на колеса и прислонилась к капоту, -- ну, ладно парень, а девчонка-то лижется и стыда не знает, они бы еще на балкон вышли.
-- Бабуля, да ей тоже простительно, -- очень тихо вторил ей Снегов, -потому как она -- тоже парень.
-- Тише, Ванечка. Спокойнее, -- проговорила Женечка потупясь, -- бабулю может удар хватить.
Снегов засмеялся и случайно нажал на клаксон. Старушка вздрогнула, обернулась, и Женечка со Снеговым увидели, что у нее в носу, в средней перепонке, вдето кольцо, маленькое, с камушком, и выглядело это на ее узком дряблом лице весьма экстравагантно.
Во время просмотра зрелища Женечке удалось выяснить: Сапарова поставляет Ганичеву сырье, причем сама изготовляет его в какой-то своей норе. Женечка приехала домой, наполнила ванну, поставив телевизор напротив открытой двери в ванную комнату и блаженно вошла в душистую теплую пену.
...На следующий день Ганичев наконец-то выбрался из дома.
Это было странно. Ганичев не говорил ни с кем по телефону, не договаривался о встрече. Только Рая Воробьева позвонила с работы: она перевелась в наземную службу аэропорта, в кассы. Звонила узнать, как дела у любимого, не купить ли ему сигарет. Ганичев огрызался, как капризный ребенок, а она все больше и больше перед ним -- вернее перед телефоном -стелилась.
Часа в четыре Ганичев вышел из дома и направился в сторону Кремля. Он прошел пешком вниз до Охотного ряда, потом спустился в подземный переход. Снегову пришлось отпускать ребят из машины. Ганичев шел по прямой довольно далеко -- через всю Красную площадь, вышел на Москворецкий мост, затем свернул на Балчуг, направился по Большой Ордынке. Ни разу не оглянулся, шел неторопливо, словно гулял. Перед спуском на станцию метро "Третьяковская" Толик остановился, перешел на противоположную сторону улицы. Зашел в пузатую желтую церковь "Всех скорбящих радости". Оперативники удивились, но последовали за химиком.
Церковь когда-то, на радость и утешение замоскворецким прихожанам построил архитектор Бове, сегодня она была огорожена, вход был в глубине двора. За церковью стоял высокий серый дом. В нем жил некогда поэт, написавший:
Я вздрагивал, я загорался и гас.
Я трясся, я сделал сейчас предложенье...
Ажурная решетка ограды была в дальнем конце разорвана. Снегов сразу приметил. Показал глазами своим: мол, пусть имеют в виду, что церковный двор сквозной.
Они вошли вслед за Ганичевым, не все, только Снегов и Володя Полян. Володя осенил себя крестным знамением, огляделся. Снегов остался у входа. Людей в храме было мало. Возле иконостаса, у окон, выходящих на Ордынку, сидел служка, две женщины торговали свечами в церковных лавках.
В тусклой круглой зале с колоннами по окружности и редкими бедными иконами Ганичев, крестясь, подошел к храмовой иконе, поцеловал ее и вышел на улицу.
Постояв перед церковным входом минут пять, он пустился в обратный путь. На Балчуге свернул на Обводный канал и дошел до Павелецкого вокзала. Дабы не намозолить парню глаза, оперативники шли по параллельной улице Осипенко. Вскоре из переулка со стороны Москвы-реки вынырнула снеговская "шестерка", и их сменили напарники. Теперь по набережной Обводного за Ганичевым шел Володя Полян. Ему же и пришлось ехать вместе с Ганичевым на метро до Речного вокзала, там он снова сел в машину. Как уж удалось Снегову за двадцать минут доехать от Павелецкого до Речного -- через центр или по Садовому, -выяснять было некогда.
-- Теперь все дружно выходим, ребята, -- приказал Снегов, -- чует мое сердце, в парке Дружбы у него встреча. А тут в аллеях и заблудиться можно, гляньте. Ты, Володя, -- повернулся он к Поляну, -- не светись, сиди в машине, подруливай потихоньку за Ганичевым, если возможно будет, запиши встречу на видео и магнитофон, теперь живенько рассыпались по парку.
В городе быстро стемнело.
Пышные заснеженные кроны сосен, мохнатые стволы лиственниц закрывали пространство, смыкались над аллеями. Ноябрь перевалил к зиме. Сгустилась тьма, вдалеке, на Ленинградском шоссе мелькали яркие огни фар. Снегов знал, что с той стороны парка, куда направился Ганичев, нет перехода на другую сторону, там высокая металлическая ограда Речного вокзала подпирает тяжелые ветви деревьев, не пуская кустарник на тротуар. Ганичев в серой короткой куртке маячил прямо перед Снеговым, потом повернул в сторону памятника Махатмы Ганди.
Там, вокруг клумбы стояли скамьи, на одной из них сидел уже помощник Снегова, на другой старик делал вид, будто читает газету. Снегов понимал, что при таком освещении, пусть даже невдалеке горят фонари, ни один пожилой человек читать не станет, старики берегут свое зрение. Он узнал в старике того самого "служку" из церкви на Ордынке.
Снегов остановился у памятника, рассматривая высеченное в ногах Махатмы имя скульптора. Ганичев прошел мимо клумбы, ушел далеко, почти до детской площадки. Потом быстро вернулся и уселся возле старика.
На других скамьях уже никого не было. Оперативники, дабы не спугнуть Ганичева и его визави, разбрелись поодиночке в разные стороны. На обочине Ленинградки стояла "шестерка" Снегова, за рулем сидел Полян, внимательно слушая первые реплики сидящих в парке людей. Снегов собрал своих у детской площадки:
-- Только наблюдаем, ребята. Этот старик -- не тот, кто нам нужен. Почти не тот. Если что-то произойдет, я подойду к памятнику поближе. Если нужно будет их брать, дотронусь до памятника рукой. Но до этого постарайтесь не обнаружить себя. Вы двое поведете Ганичева домой, я и Полян поедем за стариком.
-- Марк Захарыч, -- тихо сказал Ганичев старику, -- мне нужна Вероника Сергеевна.
-- Что за срочность? Мог бы в институте ее найти.
-- У нас каникулы небольшие, -- пояснил Ганичев.
Голову старика обрамляли римские кудряшки, не хватало только лаврового венка, чтобы схожесть его с патрициями была стопроцентной. Правда, в зубах у него вскоре оказалась небольшая трубка, которую он долго раскуривал, слушая молодого человека. Вряд ли патриции баловались такими.
-- Понимаете, Марк Захарыч, есть работа, то есть покупатель. Ему нужно много ВС, он сам связан с какой-то частной клиникой.
-- Что значит "с какой-то"? Вы человека проверили?
Ганичев начал раздражаться:
-- Это не мое дело. Я от этого ничего не буду иметь. Я вам заказ передаю, а клиента проверяйте сами. У меня нет такой возможности.
-- Ну, ладно-ладно, Толик, не кипятись. Нам твои мозги в сыром виде нужны, а не в вареном. Будет тебе работа. Как Раечка?
-- Раечка вас волнует? -- Ганичев повысил голос. -- Вот и взяли бы ее себе, долго еще мне с ней...
-- Толя, Толя, придержи характер, -- усовестил старик, пыхнув трубкой, -- тебя же не кирпичи заставляют таскать, а я не могу, я уже стар, да и Вероника Сергеевна прирежет. Как там папаша Козловский, не проявлялся? К вам никто не приходил?
-- Нет, -- фыркнул Ганичев, -- кроме Юлдашева никто. Там менты что-то мудрят на "Киевской". Цаплин пока прикрытие давать не будет, нужно переждать. Так что клиент объявился весьма кстати.
-- Только ты мне фамилию его скажи, разузнаем, что за птица... Да и сырье есть, Вероника Сергеевна уже обработала...
-- А племянник ее? -- вдруг спросил Ганичев. -- Откуда он взялся-то?
У старика расширились зрачки, как у кота во время животных колик, взглянув на Толика, он резко дернул головой.
-- Не твоего ума это дело. Чтоб больше не заикался, сынок. И не вздумай домой к Веронике соваться, там менты караулят. Только на кафедре.
-- Та-ак. Начинается. А где ж она живет? -- удивился Ганичев. -Долго-то скрываться нельзя...
-- Живет у меня, а скрываться ей и не придется. Она в другое государство перебираться надумала, к брату в Киев.
-- То есть как в Киев? -- возмутился Ганичев. -- А мы? А вы?
-- Я, конечно, уеду с ней, у нас общее хозяйство. А работать оттуда даже легче. Будем тебе готовое сырье пересылать: граница-то свободная, кто стариков обыскивать станет. Одна ночь, и мы уже в Москве.
Полян давно уже лежал на передних сиденьях, чтобы не привлечь внимания старика, то и дело зыркающего по сторонам. Небольшой объектив был выставлен в окно автомобиля, Володя смотрел на монитор, который был предварительно спущен на дно машины. Значит, Нестеров не ошибся: Сапарова не только имеет отношение к наркобизнесу, но и руководит этой шайкой-лейкой, работающей под прикрытием милиции. Вот так-то.
Ганичев выпятил вперед челюсть, отчего стал похож на каменное изваяние. Кожа на его лице была тонкая, обтягивала скулы и челюсть, как серый матовый чулок.
5
Ганичев немного успокоился. Он пожертвовал всем, чего мог бы достигнуть, ради перспективы уехать на Запад. Из института его никто не гнал, кандидатскую он защитит. Статьи его тоже заметили в Америке и в Израиле. Он перестал уделять время своей диссертации. Она была написана давно и ждала своего срока -- Ганичеву нужно было продержаться на кафедре еще год: там лаборатория, реактивы, оборудование. Туда, кстати, полгода назад пришла Вероника Сергеевна Сапарова. Декан факультета привел ее и представил так, как будто она была по меньшей мере женой Генерального секретаря ООН.
Толик и сам конструировал синтетические транквилизаторы, всякие там допинги и просто веселенькие порошки, пока Вероника Сергеевна -- заведующая лабораторией -- не поймала его за руку. Ганичев решил, что его выгонят из института, но Сапарова, наоборот, предложила ему научный опыт по созданию лекарственного препарата, формула которого была напечатана в журнале "Chemical education", правда, в более упрощенной форме, да еще пачку "зеленых" авансом выложила. Толик понял, что напал на золотую жилу.
Единственное, что его не устраивало в его работе, -- это знакомство со стюардессой. Но Вероника Сергеевна настояла: свела их в ресторане, организовала шумную компанию и изысканные блюда. Ганичеву пришлось выселить Юлдашева на квартиру, встречаться они стали совсем редко. Сапарова их пасла, она исключила Юлдашева из института, зато смогла привлечь его для работы на вокзале. Леша Юлдашев не хотел уезжать к себе в Баку. Там четыре сестры, там больная мать Ханум, безработица, погромы.
Конечно, Баку ему часто снился. Леша не был там уже семь лет. Когда его дядя приехал к ним в дом и сказал, что Леша может поступать в Москву, Ханум устроила пир на весь мир. Родственники дали деньги, много денег. Леша их долго не тратил, даже не залезал в кошелек, который хранился в общежитии у коменданта. А когда кончились наличные и первая стипендия, Леша попросил коменданта открыть сейф. Комендант удивился: зачем студенту понадобился сейф? Денег своих Леша больше не увидел. Вот тогда-то и приняли его в свою компанию оболтусы с четвертого этажа. Привилегированные шестикурсники, "старички", "отцы".
Ганичев познакомился с Юлдашевым на кафедре.
Жилось Толику тогда неплохо: единственный сын своих родителей, дипломата-папочки и наседки-мамочки, обитавших в ту пятилетку в основном на английских полях для гольфа. Толик жил один в пятикомнатной квартире. Квартира досталась отцу еще в конце сороковых, после того как всю семью, жившую здесь до этого, увели под руки в известном направлении.
Вскоре Леша Юлдашев переселился к своему старшему другу и любовнику Толику, аспиранту и гению химии, как его называли все студенты прославленного химико-биологического...
Гильдия российских адвокатов была нежна, как весеннее солнышко... Она была готова приласкать любого, бросающегося в ее лоно. Женечка Железнова приехала в Гильдию проверить, не является ли пресловутое, набившее всем оскомину "Сообщество" ее составной частью.
Первые вице-президенты Гильдии, демонстрируя приязнь к очаровательной эфэсбэшнице, наперебой сообщали ей, что "нет, конечно", а начальник общего отдела готов был даже станцевать перед ней какую-нибудь тарантеллу...
Впрочем, все они не очень устраивали Женечку. Она предпочла им другого. В Гильдии на непонятной должности работал Сергей Лукницкий, более подходящий ей для измены с любимым мужем. И на него-то была вся надежда. Они отсутствовали часа три. Потом он вел ее, как царицу Тамару, по коридорам Гильдии, из кабинетов выглядывали сотрудники.
Насладившись жизнью, Женечка узнала главное: "Сообщество" -- не детище Гильдии. Можно прекрасно писать представление Минюсту. А в Гильдии ей понравилось. Милые добрые люди.
Старик пошел в сторону Флотской улицы, вдоль шоссе, гудящего и фыркающего, разбрызгивающего подтаявший снег во все стороны. Он шел навстречу движению, утопая в неубранных снежных кучах, красиво отбрасывая трость вперед, в сторону, назад. Снегов наблюдал за ним, долго не трогаясь с места, ибо стоял он в глубине детской площадки, за деревянным домиком, далеко впереди. Не увязывалась эта трость с церковным одеянием старика. Было похоже, что Марк Захарыч собирается идти домой пешком: весь транспорт оставался у него за спиной -- и метро, и остановки автобусов, троллейбусов.
Ганичева взяли у него на квартире. Он больше был не нужен следствию в качестве дармовой подсадной утки, свою миссию он выполнил.
Вечером, когда Рая Воробьева возвратилась домой, к ней явилась Женечка. Она позвонила в дверь и была впущена только что вышедшей из ванны стюардессой.
-- А я думала, муж вернулся, -- Раечка стушевалась, обвязывая голову полотенцем в виде чалмы.
Румяная, свежая, в белом махровом халате и в этой розовой чалме на голове, с выбившимися локонами, она никак не вязалась с длинноволосым юным алхимиком, которого Женечка видела недавно в конце этого дома. На вид Рае Воробьевой было лет двадцать пять: крепко сбитая, небольшого роста, она сразу расположила Женечку к себе.
-- Проходите, -- предложила Рая. -- Вы кто?..
Женечка сказала, кто она, и спросила:
-- Скажите, Раечка, вы зарегистрированы с Анатолием Петровичем Ганичевым?
Раечка посерьезнела, села за стол.
-- Нет, он не хочет. Да и вообще, чем дальше, тем наши отношения страннее.
-- В каком смысле?
-- Он отдаляется, почти не замечает меня. А мне некуда идти.
-- Только поэтому вы его кормите, ухаживаете за ним, живете с ним?
Рая пожала плечами, сдвинула брови и, как показалось Женечке, впервые ответила сама себе:
-- Наверное.
-- Давно вы знакомы?
-- Уже четыре месяца. Нас познакомила одна моя пассажирка. Мы разговорились с ней однажды, когда она летела моим рейсом. С тех пор в моей жизни все пошло наперекосяк.
-- Скажите, -- вдруг спросила Женечка, -- а в последнем рейсе из Каира вы ее видели, эту вашу знакомую?
-- Вы и про Каир знаете? Да, Вероника Сергеевна летела...
-- Она одна летела?
Раечка задумалась, будто что-то вспомнила, сомнение пробежало по ее лицу:
-- Она летела одна. В смысле -- сидела одна, в смысле, рядом с ней места были свободные. Мы поздоровались, она еще меня про Толика спрашивала, просила передать ему, чтобы он с ней связался. Но мне почему-то тогда показалось, что в салоне есть ее сопровождающий...
-- Почему вы так решили? -- насторожилась Женечка.
-- А вы про Веронику Сергеевну спрашивать пришли?
-- И про нее тоже, я вам позже объясню. Ну так?..
-- Знаете, тот пассажир...
Рая встала, взяла с тумбочки тряпку и машинально протерла кухонный стол. Яркий зеленый абажур свешивался к их головам на пружинистом стебельке, слегка покачиваясь.
Женечка то и дело косилась на два холодильника, стоящих в углу кухни. В одном из них хранятся реактивы.
-- Нас ведь еще в Уренгое допрашивали. В самолете оказался труп, змея...
-- Я знаю об этом.
-- А самолет был забит до отказа двумя уренгойскими рейсами. Так вот, тот убитый сидел рядом с одним мужчиной, они вместе из Каира летели, даже не пересаживались, от самого Каира до самого Уренгоя.
-- И во Внукове не выходили? -- подсказала Женечка.
-- Да в том-то все и дело. Попросились, показали билеты, словно заранее знали, что после дозаправки мы полетим в Уренгой. А ведь мы в Каире это не афишировали. Откуда они знали?..
-- Так откуда?..
-- Понимаете, Вероника Сергеевна к ним не подходила, не заговаривала, когда самолет из Каира в Москву летел, это да, но ведь только она могла знать о дальнейшем маршруте самолета...
Женечка удивилась и одновременно облегченно вздохнула, как вздыхают космонавты, состыковывая свой корабль с орбитальной станцией: "Есть контакт"...
Осторожно спросила:
-- Откуда она знала, это вы ей сказали?
-- Еще в Москве, когда она отдыхать в Каир летела, -- созналась Рая, -нам как раз дали план полетов на ноябрь, вы понимаете? Никто из пассажиров не мог знать об Уренгое.
-- Скажите, а летчики легко согласились оставить пассажиров в самолете, когда самолет во Внукове заправлялся? И где были куплены их билеты в Новый Уренгой? Не в Каире же?
-- Это ни для чего. Это -- борщ, -- ответил Марк Захарович. -- Ну а у тебя, зайчик, что приключилось?
Зоя, подойдя сзади, дотронулась до плеча экстрасенса. Тот вздрогнул и обернулся.
-- Я, доктор, пойду на улицу. Спасибо вам огромное. Нин, я тебя на улице обожду, -- сказала Зоя, поклонилась экстрасенсу и, выдернув куртку из-под подруги, исчезла в глубине коридора.
Марк Захарович, проводив ее томным взглядом, обернулся к Нине, подвинул и подмял под себя широким жестом табурет и пристально посмотрел на нее. Та, в свою очередь, поправила прическу.
-- М-да... Работы у нас с вами непочатый край! -- тяжело вздохнул Марк Захарович.
-- Да? -- расстроилась Нина. -- Все так плохо?
-- Ну, посмотрите, посмотрите, какая у вас черная аура, -- зашелся экстрасенс, вскакивая и тыча рукой в темечко Нины, -- что ж вы так себя запускаете, милая вы моя?
-- Ох, дорогой! Я какая-то проклятая на этом свете, -- махнув рукой, окончательно расстроилась Нина, -- кто-то на меня проклятье наложил. Это точно. Узнать бы -- кто? -- и она заскрежетала зубами и стала загибать пальцы: -- Семейного счастья нет, здоровья нет, денет нет, соседи -сволочи, шапку в покрас отдала -- испоганили. Я специально взяла, вам показать. Можно?
Нина достала из сумочки маленький скукоженный комочек меха.
-- Как вы думаете, что это? Это -- вот такая песцовая шапка. Ну, скажите, разве я не проклята? Разве обычному человеку могут так вещь испортить?
-- Да... -- сочувственно всхлипнул Марк Захарович, -- ну, что вы мне-то рассказываете? Вы еще по лестнице шли, а я уже все про вас знал, про ваши квартирные проблемы... Канал с космосом у вас, зайчик мой, весь забит. Напрочь. И порча на вас давнишняя. У вас ведь язва двенадцатиперстной?
Нина кивнула.
-- Ну вот, -- обрадовался Марк Захарович.
-- Чего только у меня нет, доктор. У меня история болезни, как полное собрание сочинений Ленина или история войн в шестидесяти томах.
-- Ну, сейчас я с вами немного поработаю, а потом придется еще прийти. Расстегните на блузке верхние пять пуговиц, пожалуйста, раздвиньте пошире коленочки, да не смущайтесь вы, голубушка, не смущайтесь.
Через двадцать минут Зоя увидела, как к дому подъехала "скорая", из нее выбежали медбратья. Спустя минуту они вынесли на носилках экстрасенса, в бессознательном состоянии бредившего только одним словом: тюрьма. Нина вышла следом с огромным пакетом, набитым травами и баночками. В дверях она столкнулась с худенькой элегантной дамой, которая шла к Марку Захаровичу со своими проблемами.
-- Я квартиру закрыла, борщ выключила, ключи ему в карман брюк сунула, -- сказала Нина, и медики захлопнули дверь машины.
-- Что ты с ним сделала? -- в ужасе спросила Зоя.
Нина отрешенно смотрела сквозь подругу.
-- Он мою ауру решил очистить, перенапрягся, брык со стула и лежит. А мне полегчало!.. Во у мужика работенка!
...В магазине было много народу.
-- Зой, я пойду посмотрю на нее, -- Нина вышла из-за кассы и решительно направилась в рыбный отдел. Подошла к "рыбному" хвосту и просунула голову, делая вид, что пытается разглядеть витрину между животами покупателей.
-- За чем очередь? Чего дают-то?
-- Хопер, милая, хопер, -- сказала одна старушка.
Нина подняла голову и удивленно покосилась на нее:
-- "Хопер-инвест", что ли?
-- Тьфу ты, совсем уж с этой рекламой! Краснопер, дочка, краснопер.
Нина вернулась к Зое. Доложила обстановку.
-- Ну, давай, -- выдохнула Зоя, -- вот тут порог и посыпем. Траву-то растерла?
Они загородили посетителям магазина проход и посыпали порог травкой.
-- Дезинфекция, граждане, санэпидстанция! -- приговаривала Зоя, пятясь в сторону улицы.
3
Володю Поляна наряжали всей следственной бригадой: Женечка сперва его немного постригла, подобрала очки для солидности, галстук. Костюм принес Снегов, у него был тот же размер, что и у Володи. Кейс Женечка привезла из дома. Алтухов два дня назад снова улетел в Египет.
-- Мне нужно, чтобы ты, Володя, не простым покупателем показался, не благородным братцем, рискующим ради Леньки свободой, а чтобы по одному только внешнему виду Юлдашев понял, что ты ценный клиент, что с тебя можно многое поиметь.
-- Да я сам себе уже Березовским кажусь, -- улыбнулся своей голливудской улыбкой Володя.
-- И так не улыбайся, пожалуйста, больно уж ты по-доброму улыбаешься, словно пастор.
Утром из кабинета Снегова Володя уже позвонил Юлдашеву, попросил назначить встречу. Хорошо у него вышло, напористо, как будто одолжение своим звонком этому Юлдашеву делал. Тот сказал, что Леньку помнит и на встречу приедет.
Володю провожала Женечка, высадила его у метро "Киевская", прямо возле отделения милиции. Странно было, что барыга назначил встречу невдалеке от отделения, может, у него там есть свои люди.
У здания вокзала со стороны площади уже стояли три машины снеговских ребят и оперативников ФСБ. Но Юлдашева брать они не собирались. Слушали, как пойдет разговор. Женечка сидела в одной из этих машин. Каково же было ее удивление, когда барыга вышел из дверей, над которыми висела синяя доска с номером и названием вокзального отделения милиции.
Как ни в чем не бывало Юлдашев, молодой, хиппово одетый парень с глазами навыкате и крупным дугообразным носом, осмотрел площадь и пошел навстречу Володе. В приемнике раздался его слегка шепелявый голос:
-- Вы Веселый?
-- Здравствуйте, -- Володя протянул руку Юлдашеву, -- пойдемте пройдемся. Вы принесли товар? -- И взял его под локоток.
Помолчав, Юлдашев спросил о записке. Володя дал ему ее прочитать.
-- Вы только не пугайтесь, Ленька там, в тюрьме, совсем растерялся, я заплачу как положено.
Лицо Юлдашева радостно вспыхнуло, он было потянулся в карман.
-- Ну, что вы! -- остановил его Володя (держался он высококлассно, как будто с пеленок выглядел на двадцать два миллиона). -- Не здесь же. И потом, у меня к вам будет особый разговор.
Володя подвел Юлдашева, как кутенка какого, к скверу за стоянкой машин:
-- Может быть, зайдем в "Славянскую"? Там неплохой ресторан, -вальяжно предложил он, и Женечка почувствовала, как у нее кровь хлынула к голове, но Володя тут же добавил: -- Ах да, вы в таком виде...
Тут Юлдашев совсем уж сник, за кустами мелькнуло его лицо, растерянное и бледное.
-- Голубчик, вы что-нибудь слышали о ВС-231? -- Володя задал вопрос очень тихо, поглядывая по сторонам.
Юлдашев наклонил голову и искоса посмотрел на господина покупателя.
-- А я думаю, в кого Ленька такой умный?.. А что вы слышали о ВС? -спросил в ответ Юлдашев, передавая, наконец, Поляну героин.
Тот вложил в ладошку барыги кошелек:
-- Бери с кошельком, на память.
"Ну, вот, -- вздохнула Женечка, -- теперь Лешу Юлдашева будет слышно не только дома". Кнопку на кошельке разработал на досуге криминалист Полторецкий. Старику теперь очень редко приходилось выезжать на место преступления: воспитал учеников, а сам баловался вот такими сувенирами, жалко было отдавать преступникам.
Договорившись, что новая встреча состоится не позже, чем через два дня, они разошлись в разные стороны. Проследив взглядом за Юлдашевым, Женечка увидела, как тот возвращается в отделение милиции.
Через три часа, из одной из машин, стоящих на площади возле отделения милиции высыпались ребята из транспортной прокуратуры и, ворвавшись в отделение, задержали майора Федько и лейтенанта Цаплина, которые в это время увлеченно насиловали вокзальную проститутку. И делали это прямо в камере, не закрывая дверей.
Леша Юлдашев, бывший сокурсник Анатолия Ганичева, направлялся под неусыпным надзором Снегова и Женечки к дому с огромным балконом, где Ганичев ждал его, укутавшись в пуховое одеяло, раскачиваясь в огромной кресле-качалке: дышал свежим воздухом.
Запиликала рация: "ertyu-46, конфиденциально. Оперативный работник транспортной милиции лейтенант Цаплин -- родной брат Валерия Цаплина -руководителя юридического "Сообщества", зарегистрированного отделом юстиции в качестве общественной организации. Связи установить пока не удается. Будьте внимательны. Bnm. Конец связи".
-- Кто бы сомневался, что их прикрывает "легавка", -- внятно проговорила Женечка уже выключенной рации.
4
-- Где твоя? -- спросил Леша Юлдашев, входя в квартиру Ганичева. -Родители есть?
В передней Юлдашев долго стаскивал с себя куртку, пиджак, кофту, водолазку, в результате оказался худющим парнем. Толик Ганичев перехватил резинкой свой конский хвост, приблизился к зеркалу и смахнул что-то с щеки.
-- По делу? -- спросил он Юлдашева, пропуская его в кухню.
В окне, как на экране кинотеатра "Октябрь", для Женечки со Снеговым показывали кино под названием "Встреча старых влюбленных".
В это время старая собачница выгуливала своего бультерьера как раз возле снеговской "шестерки". Как вкопанная она застыла перед окнами Ганичева и уставилась в них.
-- Тьфу, гадость какая, -- в сердцах плюнула она на колеса и прислонилась к капоту, -- ну, ладно парень, а девчонка-то лижется и стыда не знает, они бы еще на балкон вышли.
-- Бабуля, да ей тоже простительно, -- очень тихо вторил ей Снегов, -потому как она -- тоже парень.
-- Тише, Ванечка. Спокойнее, -- проговорила Женечка потупясь, -- бабулю может удар хватить.
Снегов засмеялся и случайно нажал на клаксон. Старушка вздрогнула, обернулась, и Женечка со Снеговым увидели, что у нее в носу, в средней перепонке, вдето кольцо, маленькое, с камушком, и выглядело это на ее узком дряблом лице весьма экстравагантно.
Во время просмотра зрелища Женечке удалось выяснить: Сапарова поставляет Ганичеву сырье, причем сама изготовляет его в какой-то своей норе. Женечка приехала домой, наполнила ванну, поставив телевизор напротив открытой двери в ванную комнату и блаженно вошла в душистую теплую пену.
...На следующий день Ганичев наконец-то выбрался из дома.
Это было странно. Ганичев не говорил ни с кем по телефону, не договаривался о встрече. Только Рая Воробьева позвонила с работы: она перевелась в наземную службу аэропорта, в кассы. Звонила узнать, как дела у любимого, не купить ли ему сигарет. Ганичев огрызался, как капризный ребенок, а она все больше и больше перед ним -- вернее перед телефоном -стелилась.
Часа в четыре Ганичев вышел из дома и направился в сторону Кремля. Он прошел пешком вниз до Охотного ряда, потом спустился в подземный переход. Снегову пришлось отпускать ребят из машины. Ганичев шел по прямой довольно далеко -- через всю Красную площадь, вышел на Москворецкий мост, затем свернул на Балчуг, направился по Большой Ордынке. Ни разу не оглянулся, шел неторопливо, словно гулял. Перед спуском на станцию метро "Третьяковская" Толик остановился, перешел на противоположную сторону улицы. Зашел в пузатую желтую церковь "Всех скорбящих радости". Оперативники удивились, но последовали за химиком.
Церковь когда-то, на радость и утешение замоскворецким прихожанам построил архитектор Бове, сегодня она была огорожена, вход был в глубине двора. За церковью стоял высокий серый дом. В нем жил некогда поэт, написавший:
Я вздрагивал, я загорался и гас.
Я трясся, я сделал сейчас предложенье...
Ажурная решетка ограды была в дальнем конце разорвана. Снегов сразу приметил. Показал глазами своим: мол, пусть имеют в виду, что церковный двор сквозной.
Они вошли вслед за Ганичевым, не все, только Снегов и Володя Полян. Володя осенил себя крестным знамением, огляделся. Снегов остался у входа. Людей в храме было мало. Возле иконостаса, у окон, выходящих на Ордынку, сидел служка, две женщины торговали свечами в церковных лавках.
В тусклой круглой зале с колоннами по окружности и редкими бедными иконами Ганичев, крестясь, подошел к храмовой иконе, поцеловал ее и вышел на улицу.
Постояв перед церковным входом минут пять, он пустился в обратный путь. На Балчуге свернул на Обводный канал и дошел до Павелецкого вокзала. Дабы не намозолить парню глаза, оперативники шли по параллельной улице Осипенко. Вскоре из переулка со стороны Москвы-реки вынырнула снеговская "шестерка", и их сменили напарники. Теперь по набережной Обводного за Ганичевым шел Володя Полян. Ему же и пришлось ехать вместе с Ганичевым на метро до Речного вокзала, там он снова сел в машину. Как уж удалось Снегову за двадцать минут доехать от Павелецкого до Речного -- через центр или по Садовому, -выяснять было некогда.
-- Теперь все дружно выходим, ребята, -- приказал Снегов, -- чует мое сердце, в парке Дружбы у него встреча. А тут в аллеях и заблудиться можно, гляньте. Ты, Володя, -- повернулся он к Поляну, -- не светись, сиди в машине, подруливай потихоньку за Ганичевым, если возможно будет, запиши встречу на видео и магнитофон, теперь живенько рассыпались по парку.
В городе быстро стемнело.
Пышные заснеженные кроны сосен, мохнатые стволы лиственниц закрывали пространство, смыкались над аллеями. Ноябрь перевалил к зиме. Сгустилась тьма, вдалеке, на Ленинградском шоссе мелькали яркие огни фар. Снегов знал, что с той стороны парка, куда направился Ганичев, нет перехода на другую сторону, там высокая металлическая ограда Речного вокзала подпирает тяжелые ветви деревьев, не пуская кустарник на тротуар. Ганичев в серой короткой куртке маячил прямо перед Снеговым, потом повернул в сторону памятника Махатмы Ганди.
Там, вокруг клумбы стояли скамьи, на одной из них сидел уже помощник Снегова, на другой старик делал вид, будто читает газету. Снегов понимал, что при таком освещении, пусть даже невдалеке горят фонари, ни один пожилой человек читать не станет, старики берегут свое зрение. Он узнал в старике того самого "служку" из церкви на Ордынке.
Снегов остановился у памятника, рассматривая высеченное в ногах Махатмы имя скульптора. Ганичев прошел мимо клумбы, ушел далеко, почти до детской площадки. Потом быстро вернулся и уселся возле старика.
На других скамьях уже никого не было. Оперативники, дабы не спугнуть Ганичева и его визави, разбрелись поодиночке в разные стороны. На обочине Ленинградки стояла "шестерка" Снегова, за рулем сидел Полян, внимательно слушая первые реплики сидящих в парке людей. Снегов собрал своих у детской площадки:
-- Только наблюдаем, ребята. Этот старик -- не тот, кто нам нужен. Почти не тот. Если что-то произойдет, я подойду к памятнику поближе. Если нужно будет их брать, дотронусь до памятника рукой. Но до этого постарайтесь не обнаружить себя. Вы двое поведете Ганичева домой, я и Полян поедем за стариком.
-- Марк Захарыч, -- тихо сказал Ганичев старику, -- мне нужна Вероника Сергеевна.
-- Что за срочность? Мог бы в институте ее найти.
-- У нас каникулы небольшие, -- пояснил Ганичев.
Голову старика обрамляли римские кудряшки, не хватало только лаврового венка, чтобы схожесть его с патрициями была стопроцентной. Правда, в зубах у него вскоре оказалась небольшая трубка, которую он долго раскуривал, слушая молодого человека. Вряд ли патриции баловались такими.
-- Понимаете, Марк Захарыч, есть работа, то есть покупатель. Ему нужно много ВС, он сам связан с какой-то частной клиникой.
-- Что значит "с какой-то"? Вы человека проверили?
Ганичев начал раздражаться:
-- Это не мое дело. Я от этого ничего не буду иметь. Я вам заказ передаю, а клиента проверяйте сами. У меня нет такой возможности.
-- Ну, ладно-ладно, Толик, не кипятись. Нам твои мозги в сыром виде нужны, а не в вареном. Будет тебе работа. Как Раечка?
-- Раечка вас волнует? -- Ганичев повысил голос. -- Вот и взяли бы ее себе, долго еще мне с ней...
-- Толя, Толя, придержи характер, -- усовестил старик, пыхнув трубкой, -- тебя же не кирпичи заставляют таскать, а я не могу, я уже стар, да и Вероника Сергеевна прирежет. Как там папаша Козловский, не проявлялся? К вам никто не приходил?
-- Нет, -- фыркнул Ганичев, -- кроме Юлдашева никто. Там менты что-то мудрят на "Киевской". Цаплин пока прикрытие давать не будет, нужно переждать. Так что клиент объявился весьма кстати.
-- Только ты мне фамилию его скажи, разузнаем, что за птица... Да и сырье есть, Вероника Сергеевна уже обработала...
-- А племянник ее? -- вдруг спросил Ганичев. -- Откуда он взялся-то?
У старика расширились зрачки, как у кота во время животных колик, взглянув на Толика, он резко дернул головой.
-- Не твоего ума это дело. Чтоб больше не заикался, сынок. И не вздумай домой к Веронике соваться, там менты караулят. Только на кафедре.
-- Та-ак. Начинается. А где ж она живет? -- удивился Ганичев. -Долго-то скрываться нельзя...
-- Живет у меня, а скрываться ей и не придется. Она в другое государство перебираться надумала, к брату в Киев.
-- То есть как в Киев? -- возмутился Ганичев. -- А мы? А вы?
-- Я, конечно, уеду с ней, у нас общее хозяйство. А работать оттуда даже легче. Будем тебе готовое сырье пересылать: граница-то свободная, кто стариков обыскивать станет. Одна ночь, и мы уже в Москве.
Полян давно уже лежал на передних сиденьях, чтобы не привлечь внимания старика, то и дело зыркающего по сторонам. Небольшой объектив был выставлен в окно автомобиля, Володя смотрел на монитор, который был предварительно спущен на дно машины. Значит, Нестеров не ошибся: Сапарова не только имеет отношение к наркобизнесу, но и руководит этой шайкой-лейкой, работающей под прикрытием милиции. Вот так-то.
Ганичев выпятил вперед челюсть, отчего стал похож на каменное изваяние. Кожа на его лице была тонкая, обтягивала скулы и челюсть, как серый матовый чулок.
5
Ганичев немного успокоился. Он пожертвовал всем, чего мог бы достигнуть, ради перспективы уехать на Запад. Из института его никто не гнал, кандидатскую он защитит. Статьи его тоже заметили в Америке и в Израиле. Он перестал уделять время своей диссертации. Она была написана давно и ждала своего срока -- Ганичеву нужно было продержаться на кафедре еще год: там лаборатория, реактивы, оборудование. Туда, кстати, полгода назад пришла Вероника Сергеевна Сапарова. Декан факультета привел ее и представил так, как будто она была по меньшей мере женой Генерального секретаря ООН.
Толик и сам конструировал синтетические транквилизаторы, всякие там допинги и просто веселенькие порошки, пока Вероника Сергеевна -- заведующая лабораторией -- не поймала его за руку. Ганичев решил, что его выгонят из института, но Сапарова, наоборот, предложила ему научный опыт по созданию лекарственного препарата, формула которого была напечатана в журнале "Chemical education", правда, в более упрощенной форме, да еще пачку "зеленых" авансом выложила. Толик понял, что напал на золотую жилу.
Единственное, что его не устраивало в его работе, -- это знакомство со стюардессой. Но Вероника Сергеевна настояла: свела их в ресторане, организовала шумную компанию и изысканные блюда. Ганичеву пришлось выселить Юлдашева на квартиру, встречаться они стали совсем редко. Сапарова их пасла, она исключила Юлдашева из института, зато смогла привлечь его для работы на вокзале. Леша Юлдашев не хотел уезжать к себе в Баку. Там четыре сестры, там больная мать Ханум, безработица, погромы.
Конечно, Баку ему часто снился. Леша не был там уже семь лет. Когда его дядя приехал к ним в дом и сказал, что Леша может поступать в Москву, Ханум устроила пир на весь мир. Родственники дали деньги, много денег. Леша их долго не тратил, даже не залезал в кошелек, который хранился в общежитии у коменданта. А когда кончились наличные и первая стипендия, Леша попросил коменданта открыть сейф. Комендант удивился: зачем студенту понадобился сейф? Денег своих Леша больше не увидел. Вот тогда-то и приняли его в свою компанию оболтусы с четвертого этажа. Привилегированные шестикурсники, "старички", "отцы".
Ганичев познакомился с Юлдашевым на кафедре.
Жилось Толику тогда неплохо: единственный сын своих родителей, дипломата-папочки и наседки-мамочки, обитавших в ту пятилетку в основном на английских полях для гольфа. Толик жил один в пятикомнатной квартире. Квартира досталась отцу еще в конце сороковых, после того как всю семью, жившую здесь до этого, увели под руки в известном направлении.
Вскоре Леша Юлдашев переселился к своему старшему другу и любовнику Толику, аспиранту и гению химии, как его называли все студенты прославленного химико-биологического...
Гильдия российских адвокатов была нежна, как весеннее солнышко... Она была готова приласкать любого, бросающегося в ее лоно. Женечка Железнова приехала в Гильдию проверить, не является ли пресловутое, набившее всем оскомину "Сообщество" ее составной частью.
Первые вице-президенты Гильдии, демонстрируя приязнь к очаровательной эфэсбэшнице, наперебой сообщали ей, что "нет, конечно", а начальник общего отдела готов был даже станцевать перед ней какую-нибудь тарантеллу...
Впрочем, все они не очень устраивали Женечку. Она предпочла им другого. В Гильдии на непонятной должности работал Сергей Лукницкий, более подходящий ей для измены с любимым мужем. И на него-то была вся надежда. Они отсутствовали часа три. Потом он вел ее, как царицу Тамару, по коридорам Гильдии, из кабинетов выглядывали сотрудники.
Насладившись жизнью, Женечка узнала главное: "Сообщество" -- не детище Гильдии. Можно прекрасно писать представление Минюсту. А в Гильдии ей понравилось. Милые добрые люди.
Старик пошел в сторону Флотской улицы, вдоль шоссе, гудящего и фыркающего, разбрызгивающего подтаявший снег во все стороны. Он шел навстречу движению, утопая в неубранных снежных кучах, красиво отбрасывая трость вперед, в сторону, назад. Снегов наблюдал за ним, долго не трогаясь с места, ибо стоял он в глубине детской площадки, за деревянным домиком, далеко впереди. Не увязывалась эта трость с церковным одеянием старика. Было похоже, что Марк Захарыч собирается идти домой пешком: весь транспорт оставался у него за спиной -- и метро, и остановки автобусов, троллейбусов.
Ганичева взяли у него на квартире. Он больше был не нужен следствию в качестве дармовой подсадной утки, свою миссию он выполнил.
Вечером, когда Рая Воробьева возвратилась домой, к ней явилась Женечка. Она позвонила в дверь и была впущена только что вышедшей из ванны стюардессой.
-- А я думала, муж вернулся, -- Раечка стушевалась, обвязывая голову полотенцем в виде чалмы.
Румяная, свежая, в белом махровом халате и в этой розовой чалме на голове, с выбившимися локонами, она никак не вязалась с длинноволосым юным алхимиком, которого Женечка видела недавно в конце этого дома. На вид Рае Воробьевой было лет двадцать пять: крепко сбитая, небольшого роста, она сразу расположила Женечку к себе.
-- Проходите, -- предложила Рая. -- Вы кто?..
Женечка сказала, кто она, и спросила:
-- Скажите, Раечка, вы зарегистрированы с Анатолием Петровичем Ганичевым?
Раечка посерьезнела, села за стол.
-- Нет, он не хочет. Да и вообще, чем дальше, тем наши отношения страннее.
-- В каком смысле?
-- Он отдаляется, почти не замечает меня. А мне некуда идти.
-- Только поэтому вы его кормите, ухаживаете за ним, живете с ним?
Рая пожала плечами, сдвинула брови и, как показалось Женечке, впервые ответила сама себе:
-- Наверное.
-- Давно вы знакомы?
-- Уже четыре месяца. Нас познакомила одна моя пассажирка. Мы разговорились с ней однажды, когда она летела моим рейсом. С тех пор в моей жизни все пошло наперекосяк.
-- Скажите, -- вдруг спросила Женечка, -- а в последнем рейсе из Каира вы ее видели, эту вашу знакомую?
-- Вы и про Каир знаете? Да, Вероника Сергеевна летела...
-- Она одна летела?
Раечка задумалась, будто что-то вспомнила, сомнение пробежало по ее лицу:
-- Она летела одна. В смысле -- сидела одна, в смысле, рядом с ней места были свободные. Мы поздоровались, она еще меня про Толика спрашивала, просила передать ему, чтобы он с ней связался. Но мне почему-то тогда показалось, что в салоне есть ее сопровождающий...
-- Почему вы так решили? -- насторожилась Женечка.
-- А вы про Веронику Сергеевну спрашивать пришли?
-- И про нее тоже, я вам позже объясню. Ну так?..
-- Знаете, тот пассажир...
Рая встала, взяла с тумбочки тряпку и машинально протерла кухонный стол. Яркий зеленый абажур свешивался к их головам на пружинистом стебельке, слегка покачиваясь.
Женечка то и дело косилась на два холодильника, стоящих в углу кухни. В одном из них хранятся реактивы.
-- Нас ведь еще в Уренгое допрашивали. В самолете оказался труп, змея...
-- Я знаю об этом.
-- А самолет был забит до отказа двумя уренгойскими рейсами. Так вот, тот убитый сидел рядом с одним мужчиной, они вместе из Каира летели, даже не пересаживались, от самого Каира до самого Уренгоя.
-- И во Внукове не выходили? -- подсказала Женечка.
-- Да в том-то все и дело. Попросились, показали билеты, словно заранее знали, что после дозаправки мы полетим в Уренгой. А ведь мы в Каире это не афишировали. Откуда они знали?..
-- Так откуда?..
-- Понимаете, Вероника Сергеевна к ним не подходила, не заговаривала, когда самолет из Каира в Москву летел, это да, но ведь только она могла знать о дальнейшем маршруте самолета...
Женечка удивилась и одновременно облегченно вздохнула, как вздыхают космонавты, состыковывая свой корабль с орбитальной станцией: "Есть контакт"...
Осторожно спросила:
-- Откуда она знала, это вы ей сказали?
-- Еще в Москве, когда она отдыхать в Каир летела, -- созналась Рая, -нам как раз дали план полетов на ноябрь, вы понимаете? Никто из пассажиров не мог знать об Уренгое.
-- Скажите, а летчики легко согласились оставить пассажиров в самолете, когда самолет во Внукове заправлялся? И где были куплены их билеты в Новый Уренгой? Не в Каире же?