Полковский набрал домашний номер Искольдского -- никто не ответил. Решив, что тот выехал к нему, просто опаздывает, Полковский прождал еще полчаса. Слава Богу, хватает бумажной волокиты, чтобы следователь никогда не сидел без дела. Наконец, ему надоело постоянно выбегать в коридор, и он позвонил на работу Искольдскому. К этому времени он уже забыл, что утром собирался позвонить в отдел техники безопасности и поговорить с его начальником, телефон которого "любезно" выдала ему кадровичка. Теперь ему не терпелось узнать, не вышел ли Искольдский на службу, вместо того чтобы ехать к нему на допрос.
-- Никита Семенович? -- переспросил его хорошо поставленный командный голос. -- Он сегодня не вышел, должно быть, приболел.
-- А он не звонил вам после возвращения из Москвы? -- поинтересовался Полковский.
-- Откуда?
-- Из Москвы, куда он ездил на курсы.
-- Что-то я не пойму вас, товарищ следователь, нельзя ли уточнить вопрос?
-- Как же я могу его уточнить? -- удивился Полковский. -- Я спрашиваю, не звонил ли вам Искольдский вчера, после прилета из Москвы, куда был командирован на курсы по технике безопасности на производстве?
Шеф Искольдского засмеялся, и его смех оскорбил следователя: бывает такой язвительный смех, который может ранить до глубины души.
-- Искольдский -- на курсы? Нет, оно положено, конечно. Но он у нас звезд с неба не хватает и даже не рвется -- за звездами-то. На курсы в основном езжу я, да и то не в Москву, а в учебный центр здесь, в Новом Уренгое. А Искольдский вчера был на работе, как всегда, до четырех, ушел, как обычно, и ни в какую Москву, извините, он ночью не летал. Я так думаю.
Полковский мог бы уточнить фамилию, адрес, другие данные: может, опять какая-то путаница, но он не стал этого делать, так как знал наверняка -путаницы не было. Но и ясности -- тоже. Именно Искольдский стоял вчера перед следователем в своей квартире и рассказывал о поездке: Полковский ведь проверял документы. Но только что его начальник заявил, что никакой поездки в Москву и быть не могло. Попросив начальника отдела подождать его, Полковский помчался на комбинат.
Комбинат был расположен на окраине города, но уже издали начинало казаться, будто он стоит на краю земли. За таким огромным пространством, занятым металлическим монстром, по-своему красивым, но чересчур уж грандиозным, не могло быть обычных земных пейзажей: леса там или сопок. В это не верилось.
Готический железный орган генделевской тональности, источающий смертоносный горючий дух, утопал в пепельном мареве; солнце, едва пробивавшееся сквозь дымку, казалось ядовитым. Впрочем, старые заводские корпуса, окаймлявшие нового монстра, при ближайшем рассмотрении выглядели вполне миролюбиво. Полковскому потребовалось много времени, чтобы отыскать нужный ему отдел. Все в этих стенах пахло крысами и бумагой. Начальник Искольдского дал описание своего подчиненного. Затем провел в отдел кадров, где в личном деле могла сохраниться фотография.
Полковский не смог опознать разговаривавшую с ним утром кадровичку. Их здесь было целых три, и все милейшим образом заулыбались, увидев удостоверение Полковского.
-- Ну что? Кто тут Мерилин Монро? -- не очень-то весело пошутил следователь.
Фотография в деле была. Кроме того, Полковский узнал, что Искольдский живет именно там, где он вчера с ним беседовал, что он женат, а на комбинате проработал уже семь лет. Фотография была очень старая, десятилетней давности. Во всяком случае, Искольдский на снимке лишь отдаленно напоминал того человека, которого следователь видел вчера.
Прямо из отдела кадров Полковский позвонил Нахрапову, и они договорились встретиться возле подъезда того дома, где жил Искольдский.
Через двадцать пять минут следователь был на месте. В его машине сидел плотник, захваченный им из местного ЖЭКа, и начальник отдела, не дождавшийся сегодня Искольдского на работе.
10
Никита Степанович Искольдский и его жена Клавдия Ивановна были обнаружены в их собственной квартире, в ванной комнате, убитыми. Трупы свалены в ванну. Судебно-медицинский эксперт Прокубовская определила время смерти восемнадцатью часами прошедших суток, то есть, когда следователь УВД Полковский беседовал в этой же квартире с самим Искольдским. Поскольку следователь был уверен в том факте, что вчера беседовал именно с убитым гражданином, и опознал в нем Никиту Степановича Искольдского, было установлено, что время убийства -- от половины шестого до семи часов вечера, то есть сразу же после ухода следователя из квартиры.
На место преступления были вызваны задержанные в Уренгое до выяснения обстоятельств стюардесса самолета Ил-86 "Внуковских авиалиний" Татьяна Парсегова и бортпроводник Виктор Фоменко. Приехавшие на место свидетели дали свои показания. Их мнения по поводу опознания личности убитого разделились, поскольку Парсегова, непосредственно обслуживавшая в полете пассажира Искольдского, отрицала сходство погибшего со своим пассажиром. На основании ее показаний бортпроводник Фоменко, а за ним и следователь Полковский изменили свои показания и заявили, что человек, которого они видели не далее как вчера, и убитый гражданин Искольдский -- совершенно разные люди.
При обыске квартиры был найден паспорт Искольдского и билет авиакомпании, вложенный в паспорт. При исследовании паспорта в криминалистической лаборатории установили, что паспорт -- подлинный, но фотография на шестой странице -- поддельная: человек, изображенный на ней, -- не Искольдский, о чем свидетельствовала различная форма ушных раковин, овал лица и разрез глаз. Однако сфотографированный был мастерски загримирован под Искольдского. Фотография вклеена в паспорт недавно, печать же на ней -- поддельная.
По данным паспортного стола, два месяца назад Никита Степанович Искольдский заявил о потере своего паспорта при невыясненных обстоятельствах и оформил новый, который не был обнаружен ни в квартире, ни на рабочем месте убитого.
Характер огнестрельных ран доказывал: стрелял профессионал с близкого расстояния, из длинноствольного спортивного пистолета с глушителем. Каждой из жертв пуля попала в середину лба, контрольные выстрелы произведены не были.
Полковский не был поражен тем, что вчера находился на волосок от смерти -- в полуметре от убийцы. Эффекта открытия для него не было. Когда он увидел лицо лежащего в ванне настоящего Искольдского, он сразу догадался, что его так смутило вчера в облике собеседника. Неестественно торчащие усы трудно было выдать за настоящие: все так просто и, увы, все так поздно. Хотя, впрочем, он вряд ли смог бы уже помочь семье Искольдских -- окончательный анализ трупов показал, что к моменту прихода Полковского муж и жена Искольдские уже были покойниками. Соседи выстрелов не слышали, но постороннего человека, входившего в их подъезд, соседка с первого этажа видела. Старушка ни под каким видом не соглашалась с тем, что незнакомец был как две капли воды похож на Никиту Степановича.
Полковский никак не мог ответить на один мучавший его вопрос: зачем преступнику понадобилось одновременно и гримироваться, и вклеивать в паспорт поддельную фотографию? Загримированный, он и так был похож на Искольдского.
Скорее всего, паспорт использовался несколько раз, и фотография менялась в зависимости от обличья преступника. А может быть, он не хотел, чтобы узнали его настоящую физиономию. Может, боялся, что кто-то опознает паспорт Искольдского и заявит о подлоге. Выходит, не с простым громилой следователь имеет дело, выходит, это матерый преступник, киллер. Что же привело волчару в Новый Уренгой? Какое задание? И кто заказчик?
11
Нестеровы вышли из дома под руку, и Анна Михайловна гордо повела глазами окрест: всем ли видно, сколь благообразна и нарядна эта чета, видят ли соседи, что она, как царица Савская, садится в лимузин в своих шелках и кринолинах и едет на бал во дворец? Ну, пусть не во дворец, а в банкетный зал "Россия", и не на бал, а на фуршет, и не в кринолинах, но тоже не хухры-мухры, а сам "Том Клайм", и пусть не в лимузин, а в служебную "Волгу" Нестерова, но это же так образно!
Нестеров все еще ерзал в своем новом костюме, словно хотел его тут же растянуть и смять по своей фигуре, но для этого нужно было как минимум облить его из таза шампанским и дать высохнуть, поэтому генерал крутил шеей, дергал рукава, двигал плечами и поминутно тыркался в карманы.
-- Коля, что с тобой? -- шикала Анна Михайловна. -- Опусти руки по швам.
В машине Нестеров почувствовал себя спокойнее, ибо ему удалось скинуть тесноватый пиджак.
-- Нюрочка, можно я галстук сниму?
-- Ну что ты как... -- "ребенок малый" хотела сказать Анна Михайловна, но постеснялась скомпрометировать мужа перед водителем. -- Чуть-чуть ослабь узел, и все.
На улицах Москвы уже стемнело, в начале недели установились теплые погоды, и не скажешь, что только что шел снег.
В банкетном зале гостиницы "Россия" сегодня состоялся прием по поводу ежегодного вручения премии "Немезида" лучшим юристам страны. Акцию проводил Центральный клуб любителей юристов. Акция была молодая, проводилась всего в четвертый раз, но перспективная.
На правовой бомонд, где можно было встретить цвет чиновников российской юстиции, приезжала и высшая государственная элита.
Нестеровы вошли в белый мраморный холл, уставленный огромными зелеными растениями в кадках, прошли вправо к гардеробу, затем через непонятное пустое пространство вышли в банкетный зал, затемненный, с мерцавшими зеркальными шарами, будто это был цирк, а не слет всего правового цвета страны, ближнего и дальнего зарубежья. Сразу же раскланялись со знакомыми.
Яркие крутящиеся блики, играющие на стенах, полу и лицах жующих во тьме стражей законности и правопорядка, оживляли обстановку.
Анна Михайловна с гордо поднятой головой шествовала рядом с Нестеровым и ликовала про себя -- ибо, в отличие от других, ее мужа многие узнавали, здоровались, тянули руку для приветствия.
-- Будем пробиваться к своим, -- сказал Нестеров, и они стали протискиваться в самую гущу законности и правопорядка, где у ресторанной сцены виднелись головы Алтухова, Женечки и других сослуживцев Николая Константиновича.
-- Коля! -- Анна Михайловна вдруг громко зашептала: -- Ой, смотри, смотри, Ельцин!
Президент шел вразвалочку по длинной ковровой дорожке к трибуне. Шаг свиты был -- во исполнение древнеримской заповеди -- много тверже, нежели шаг ведущего. Кланяться никто не стал. Юристы познатнее снисходительно посматривали на президента, всходящего по ступенькам на пьедестал.
Президент -- зачинщик российской "демократии" -- толкнул речь.
Минут через пять присутствующие стали поглядывать на столы, возле которых носились официанты с подносами.
В конце концов, уловив заключительную интонацию в голосе оратора, публика приготовила ладони, в подходящий момент восторженно, но кратко зааплодировала и ринулась к столам.
На сцену водрузили музыкальные инструменты, и ресторанный ансамбль стал настраиваться на долгий раунд. Заиграла музыка. Возле сцены уже было пусто, лишь первые две пары обозначили импровизированное место для того, что наши милые предки так изящно и наивно называли танцами.
Нестеров вслушивался в таинственные переливы Россини. Рядом с ним плечом к плечу в строю, занятым нелегким делом поедания деликатесов и неделикатесов наперегонки, оказался прокурор транспортной прокуратуры Ваня Снегов, прозванный друзьями и коллегами "снежным человеком" за свою мохнатость, вечную трехдневную щетину и крупную фигуру. Нестеров часто пересекался с ним по делам, которые он вел в пору работы в Генеральной прокуратуре.
-- Положи себе осьминогов, Ваня, -- посоветовал Нестеров, -- и вон еще, кажется, лягушки маринованные: очень помогает при высокогорных восхождениях.
-- Это не по мне, -- брезгливо сморщился тот, -- я лягушек ненавижу, фу, аж передернуло. Это у меня с детства рефлекс, как увижу лягушку в траве, так ору не своим голосом. Из-за этого и в лес перестал ходить за грибами. А для чего, ты говоришь, лягушки?
-- Для крутого восхождения. Когда новое звание-то получишь?
-- Это тоже не по мне, мне и так хорошо: без лягушек и без званий. -- И кивнул кому-то: -- Здравствуйте, Владимир Борисович.
По другую сторону стола возле полуштофа с кальвадосом примостился, опекаемый своей очаровательной супругой -- нотариусом Еленой, Владимир Зимоненко, один из московских правозащитников.
-- Что, Владимир Борисович, рассольчиком балуетесь? А вот тут талантливый юрист используется не в полную силу, -- сказал ему Нестеров.
По мере наполнения желудка у него наконец-то устанавливалось хорошее настроение. Анна Михайловна целый день морила его голодом, почему-то решив, что мужу надо срочно худеть. На самом же деле, она занималась собой, и ей было не до готовки обеда.
-- Коля, остановись, -- советовала она шепотом, наклонясь к уху мужа, -- пойдем лучше пройдемся.
-- Нет-нет, Анна Михайловна, позвольте мне, -- в три приема воскликнул Зимоненко, -- пусть эти увальни тут побеседуют, для того и бомонд.
Он вывел собственную супругу и Анну Михайловну одновременно в центр площадки, а Нестеров, проводивший свою с улыбкой облегчения, отметил, что на его супругу обращают внимание: сегодня она была не только сногсшибательна внешне, но и обаятельна в общении. От нее исходило что-то притягательное: лучистый взгляд, затаивший любовь и благодарность, спокойствие и веселость.
-- Кстати о лягушках, -- сказал "снежный человек", -- мне тут дело одно дали. Никак не разберусь: по каким полкам там разбросан состав преступления. Похоже, у тамошних следаков в голове -- как в шкафу моей дочери.
-- У каких это "тамошних"? -- поинтересовался Нестеров.
-- В Новый Уренгой из Москвы прилетел самолет. В самолете сразу после выгрузки пассажиров обнаружен труп.
-- Надо же, как интересно! -- пошутил Нестеров.
-- Не смейся, труп залез на полку, что над сиденьями, в одном из салонов.
-- Сам?
-- Никто не знает.
-- Я знаю, -- твердо сказал Нестеров.
Снегов с надеждой уставился на него.
-- Не сам, -- продолжал генерал ФСБ. -- Сами трупы по полкам не шастают. Значит, запихнули. Или заставили залезть, а потом прибили.
-- В том-то и дело! Никто его никуда не прибивал: сам умер.
-- Что ж, бывает, -- усмехнулся Нестеров. -- Моя кошка перед родами в духовку залезла, ее как раз проветривали. Там и котята родились.
-- Здесь родилось кое-что почище, -- упредил Снегов, раздирая свой заросший подбородок, поскольку подшерсток его вспотел: в зале становилось душно. -- Этого вынули, а ему в ногу змея впилась и смотрит: а, каково? Все визжат, а прокурор тамошний со страху в воздух стрелять стал, самолет повредил.
Нестеров неожиданно положил свою ладонь Снегову на плечо:
-- Повтори, что ты сейчас... Змея?! Змея! -- заорал он вдруг, и тут же послышалось несколько женских взвизгов (нельзя забывать, что женщины тоже бывают юристами), а пара тел так и вовсе рухнула на пол.
В зале как-то резко посвежело, потому что народ схлынул, люди создали пробку в дверях, но подпирающие сзади, боясь, что змея уже подползает к ним, поднатужились и выдавили всех желающих на улицу. Как же мы любим природу!
От оркестра остался один глуховатый барабанщик. Зимоненко вернул Анну Михайловну мужу, но тот все еще тряс Снегова за лацканы пиджака:
-- Это же моя змея, Ваня! Да что они, по всему Внукову расползлись, что ли? Человек погиб от укуса змеи?
-- Вроде нет, вроде от инфаркта.
-- Ну, это просто инфаркт змею опередил! Давай-давай, поехали, -Нестеров обернулся и удивился: -- О, а где ж народ-то весь?
В этот момент к Нестерову подошел еще один человек в отлично сшитом костюме. Это был старый знакомый Николая Константиновича по тем делам, которые он расследовал в Азейрбайджане лет десять назад.
Человека в безукоризненном костюме звали Гасан Борисович Мирзоев, был он президентом Гильдии российских адвокатов и, казалось бы, по роду своей деятельности должен был бы вызывать у следователя Нестерова ревнивые чувства, но подошедший был так обаятелен, да еще таким виртуозом своего дела, что даже когда еще до суда разваливал лучшие нестеровские, выстраданные им и его управлением дела, -- даже тогда вызывал восхищение.
-- Привет, Гасан, -- сказал Нестеров.
-- Здравствуй, Колечка, -- Гасан Борисович одарил присутствующих своей доброй, застенчивой улыбкой, -- вот что я подумал, ты какой-то истерик стал, про змей на весь зал кричишь. Правительство распугал. Никого в зале не осталось. Ты -- странный человек. Слушай, я не понимаю: может, тебе от государевой службы на покой пора, переходи-ка ты ко мне в Гильдию. Адвокатом будешь. Пора тебе людей защищать. О душе не думаешь.
Нестеров никак не ожидал такого поворота разговора: от рептилий -- к тихому столу адвоката.
-- А ведь Гасан Борисович прав, -- сказала мужу Анна Михайловна, ясно представившая себе прелесть и одновременно близкую реальность спокойной жизни, -- ты позвони ему, пригласи к нам в Переделкино... Новоселье все же у нас...
-- С удовольствием, но он теперь улетает в Карловы Вары. Помнишь, мы там были? Карлови-Вари, Карлсбад, бальнеологический курорт на западе Чехии. Производство фарфоровых и хрустальных изделий. Ежегодные международные кинофестивали... А в Переделкино... конечно.
Неожиданно Нестеров задумался. Переделкино -- история крови русской интеллигенции. Да и место проклятое. Переделкино. Историко-культурный заповедник, известен с XV века, со времен Ивана Грозного, произведшего "передел" в этих местах, оскопив всех мужчин, которых удалось найти опричникам. Гнев был вызван народными волнениями в честь того, что-де царь не по Божьей воле действо делает, женится прелюбодейно. Писатели, исчезнувшие здесь в сталинские времена, вызывают желание написать о них. Вот он, Нестеров, выйдет на пенсию и займется историей настоящей....
И почудилось ему видение, как его, рыцаря в латах, несет на себе хрупкая Анна Михайловна, когда-то актриса, потом домохозяйка, домохозяйка, домохозяйка...
В машине, которую вызвал Нестеров, Снегов попробовал уточнить: неужели генерал стал разводить змей? И почему они от него разбежались? Что, плохо кормил? А почему он их распустил до такого безобразного поведения в общественном транспорте?
-- Ты знаешь, Коленька. Ты только успокойся, вернут тебе твою змею. Но она, может быть, и не твоя. Там рядом с трупом ехала учительница биологии, везла из Москвы живность всякую. Мы проверили. Она и в аэропорту с этой жертвой авиации была. Но там еще два трупа, потому что второй ее сосед по самолету оказался матерым убийцей.
-- Погоди, Ваня. У меня сейчас будет нервный срыв, и я тебя задушу в состоянии аффекта, уже подступает. Какая учительница? Она что, тоже на полке летела?
-- Нет, она летела с трупом, пока он еще был гражданином России. У нее в сумочке найден его паспорт. Самолет Ил-86, имеет три ряда в салоне, в каждом -- по три места. Третье место занимал преступник. Теперь понял, нет?
-- Живи пока, дружище, -- буркнул Нестеров.
-- Ну вот. Учительницу задержали. Второй ее сосед по самолету, Искольдский, показался сперва к делу не причастным. Следователь пошел к нему домой, беседовал. На другой день оказалось, что он беседовал с тем, кто летел в самолете, но это был не Искольдский. Искольдский никуда не летал. У него два месяца назад исчез паспорт. Короче, следак говорил с убийцей. И выяснилось, что настоящий Искольдский в это время был убит и лежал с такой же убитой своей женой в собственной ванной. А убийца...
-- Понял, понял -- разговаривал со следователем, выдавая себя за Искольдского. Зачем ему это понадобилось?
-- Должно быть, хотел кое-что узнать о своем ужаленном соседе. Так что к этому делу причастных трое: один -- жертва, второй -- убийца, третий -учительница, то ли сожительница, в чем она призналась, то ли соучастница, в чем она не призналась, хитрая.
-- Да учительница-то при чем, если это моя змея?!
-- Коля, -- наконец-то вмешалась Анна Михайловна, плотно прижатая мужем к левой дверце заднего сиденья и постоянно размышляющая: стоит ли вмешиваться в разговор при шофере, и наконец не выдержала, -- во-первых, отодвинься, во-вторых, признайся: ты что, на даче змей разводишь, что ли?
Нестеров понял, что его абсолютно никто не понял.
-- Ну, Анюта, ну, милая, ну, я тебя прошу! -- взмолился он. -- Ну, скажи, я что, похож на наркодельца? У меня в производстве дело об обнаружении в аэропорту Внуково баула с сотней змей, которых используют для производства наркотика ВС-231, самого модного в подпольных притонах Москвы. Из яда этих змей, с добавлением их высушенного и перемолотого мозга, и делают этот наркотик. Один грамм его стоит, как три наших дачи.
-- Ну, это недорого, -- заметила Анна Михайловна.
-- А почему я-то ничего не знал об этом деле? -- удивился Снегов.
-- Да потому, что с самого начала решили, что это дело ФСБ, еще когда не знали о назначении змей. Решили, что диверсия, теракт, вот и вызвали сразу дежурную группу нашего управления.
-- Бреющий полет...
-- Ага, стригущий лишай...
Оба рассмеялись, прекрасно поняв друг друга.
Анну Михайловну забросили домой, потом Снегов забежал к себе в управление, взял все, что у него имеется по делу, и уже вместе поехали вверх, на Лубянку.
Нестеров так любил свой светлый, обитый настоящим темным полированным дубом кабинет, что рвался туда каждую возможную минуту. Говорят, в нем когда-то сидел Загорский -- видимо, совестливый человек, единственный высокорангированный чекист, застрелившийся от созерцания строящего Сталиным советского государства. К его чести Нестеров всегда относил тот факт, что когда ВЦИК принял решение об уничтожении Троице-Сергиевой лавры, Загорский со своими сотрудниками не выполнил приказ о минировании и ликвидации великого ансамбля, отстреливался до последнего патрона от стрелков НКВД. Последний патрон он выпустил себе в сердце.
А далее, как и положено в СССР, команду Загорского полностью расстреляли. А его именем назвали город Сергиев Посад, но и ансамбль был сохранен. До недавнего времени в Подмосковье был город Загорск, потом восстановили, как было раньше...
В коридорах ФСБ было пусто, лишь некоторые такие же вот трудоголики, Водолей их возьми, выглядывая из своих кабинетов, приветствовали Нестерова и Снегова.
Обстановку в кабинете помогала подбирать Анна Михайловна. Когда Нестеров получил должность и этот кабинет, он привел сюда жену и, сильно выпячивая грудь, представил на обозрение все сорок восемь квадратных метров рабочей площади, не считая приемной и закутка для отдыха.
Теперь он сидел как раз в этом излюбленном уголке на мягком низком диванчике, повторно расспрашивая Снегова об обстоятельствах уренгойского дела.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ТОЛЬКО НЕ ЭТО
1
Три дня назад в аэропорту Внуково работники наземных служб обнаружили невостребованный багаж в зале прилета рейса Каир -- Москва, который совершил, как обычно, Ил-86.
Поскольку перелет был международный, пассажиры шли через пограничный и таможенный досмотры. Прилетевших пассажиров долго держали в отстойнике, пока багаж перевозили из самолета в здание аэропорта. Потом вялые, утомленные граждане всей своей интернациональной массой осадили пограничников и были переправлены в другой отстойник, уже перед таможенным барьером.
Медленно и неохотно заработал наконец-то конвейер.
Старая, зачем-то прикрытая черными резиновыми полосами амбразура стала выплевывать вещички загорелых курортников и гостей столицы в белых египетских шароварах. Потихоньку, на втором часу ожидания, пассажиры проходили таможенный коридор и растворялись в пестрой толпе на площади перед зданием аэропорта. Никаких проблем с египетским рейсом не возникло. Если не считать того экзотического вида, которое производили в эту мерзопакостную ноябрьскую погодку еще пышущие жаром Африки смуглые тела прилетевших.
Обслужив рейс, таможенники в составе четырех офицеров -- двух молоденьких девушек с чистыми красивыми лицами и двух таких же ярких, но мужественных, парней, выключили оборудование пропускного пункта и направились в свое помещение в здании аэропорта. Одна из таможенниц увидела, что на подиуме для багажа плавает по кругу большой пухлый баул из грубого дерматина. Он был похож на толстяка, развлекающего себя катаньем на карусели, но уже измученного этим развлечением. Клава Катаева подошла к ленте, дождалась, пока сумка подъедет к ней. Попыталась стащить ее на обочину, да не тут-то было. Сумка оказалась неподъемной. Она буквально вырвалась из рук Клавдии, сломав ей ноготь.
Со второго раза, все вчетвером, они наконец-то вытянули улов на берег. Повертели бирку с указанием рейса, прикрепленную к ручке.
-- У нас все прошли? -- спросил старший бригады.
-- Все вроде, вот списки.
-- Уточнить надо.
Пришлось Клаве расплачиваться за свою внимательность -- связываться с бортом. Самолет стоял на дозаправке. Ему предстоял очередной рейс, но на сей раз в атмосферных толщах холодной родины.
Командир экипажа подтвердил еще раз, что пассажиров на борту не осталось.
Исаев принял решение: открыть баул, посмотреть: может, по вещам можно определить владельца. Молния поддалась с трудом. Тут же бригада заметила в сумке шевеленье, словно та вздохнула своими круглыми боками. Исаев, естественно, руку отдернул, отстранил своих широким размахом крыльев. Все дружно отпрянули от сумки.
-- Никита Семенович? -- переспросил его хорошо поставленный командный голос. -- Он сегодня не вышел, должно быть, приболел.
-- А он не звонил вам после возвращения из Москвы? -- поинтересовался Полковский.
-- Откуда?
-- Из Москвы, куда он ездил на курсы.
-- Что-то я не пойму вас, товарищ следователь, нельзя ли уточнить вопрос?
-- Как же я могу его уточнить? -- удивился Полковский. -- Я спрашиваю, не звонил ли вам Искольдский вчера, после прилета из Москвы, куда был командирован на курсы по технике безопасности на производстве?
Шеф Искольдского засмеялся, и его смех оскорбил следователя: бывает такой язвительный смех, который может ранить до глубины души.
-- Искольдский -- на курсы? Нет, оно положено, конечно. Но он у нас звезд с неба не хватает и даже не рвется -- за звездами-то. На курсы в основном езжу я, да и то не в Москву, а в учебный центр здесь, в Новом Уренгое. А Искольдский вчера был на работе, как всегда, до четырех, ушел, как обычно, и ни в какую Москву, извините, он ночью не летал. Я так думаю.
Полковский мог бы уточнить фамилию, адрес, другие данные: может, опять какая-то путаница, но он не стал этого делать, так как знал наверняка -путаницы не было. Но и ясности -- тоже. Именно Искольдский стоял вчера перед следователем в своей квартире и рассказывал о поездке: Полковский ведь проверял документы. Но только что его начальник заявил, что никакой поездки в Москву и быть не могло. Попросив начальника отдела подождать его, Полковский помчался на комбинат.
Комбинат был расположен на окраине города, но уже издали начинало казаться, будто он стоит на краю земли. За таким огромным пространством, занятым металлическим монстром, по-своему красивым, но чересчур уж грандиозным, не могло быть обычных земных пейзажей: леса там или сопок. В это не верилось.
Готический железный орган генделевской тональности, источающий смертоносный горючий дух, утопал в пепельном мареве; солнце, едва пробивавшееся сквозь дымку, казалось ядовитым. Впрочем, старые заводские корпуса, окаймлявшие нового монстра, при ближайшем рассмотрении выглядели вполне миролюбиво. Полковскому потребовалось много времени, чтобы отыскать нужный ему отдел. Все в этих стенах пахло крысами и бумагой. Начальник Искольдского дал описание своего подчиненного. Затем провел в отдел кадров, где в личном деле могла сохраниться фотография.
Полковский не смог опознать разговаривавшую с ним утром кадровичку. Их здесь было целых три, и все милейшим образом заулыбались, увидев удостоверение Полковского.
-- Ну что? Кто тут Мерилин Монро? -- не очень-то весело пошутил следователь.
Фотография в деле была. Кроме того, Полковский узнал, что Искольдский живет именно там, где он вчера с ним беседовал, что он женат, а на комбинате проработал уже семь лет. Фотография была очень старая, десятилетней давности. Во всяком случае, Искольдский на снимке лишь отдаленно напоминал того человека, которого следователь видел вчера.
Прямо из отдела кадров Полковский позвонил Нахрапову, и они договорились встретиться возле подъезда того дома, где жил Искольдский.
Через двадцать пять минут следователь был на месте. В его машине сидел плотник, захваченный им из местного ЖЭКа, и начальник отдела, не дождавшийся сегодня Искольдского на работе.
10
Никита Степанович Искольдский и его жена Клавдия Ивановна были обнаружены в их собственной квартире, в ванной комнате, убитыми. Трупы свалены в ванну. Судебно-медицинский эксперт Прокубовская определила время смерти восемнадцатью часами прошедших суток, то есть, когда следователь УВД Полковский беседовал в этой же квартире с самим Искольдским. Поскольку следователь был уверен в том факте, что вчера беседовал именно с убитым гражданином, и опознал в нем Никиту Степановича Искольдского, было установлено, что время убийства -- от половины шестого до семи часов вечера, то есть сразу же после ухода следователя из квартиры.
На место преступления были вызваны задержанные в Уренгое до выяснения обстоятельств стюардесса самолета Ил-86 "Внуковских авиалиний" Татьяна Парсегова и бортпроводник Виктор Фоменко. Приехавшие на место свидетели дали свои показания. Их мнения по поводу опознания личности убитого разделились, поскольку Парсегова, непосредственно обслуживавшая в полете пассажира Искольдского, отрицала сходство погибшего со своим пассажиром. На основании ее показаний бортпроводник Фоменко, а за ним и следователь Полковский изменили свои показания и заявили, что человек, которого они видели не далее как вчера, и убитый гражданин Искольдский -- совершенно разные люди.
При обыске квартиры был найден паспорт Искольдского и билет авиакомпании, вложенный в паспорт. При исследовании паспорта в криминалистической лаборатории установили, что паспорт -- подлинный, но фотография на шестой странице -- поддельная: человек, изображенный на ней, -- не Искольдский, о чем свидетельствовала различная форма ушных раковин, овал лица и разрез глаз. Однако сфотографированный был мастерски загримирован под Искольдского. Фотография вклеена в паспорт недавно, печать же на ней -- поддельная.
По данным паспортного стола, два месяца назад Никита Степанович Искольдский заявил о потере своего паспорта при невыясненных обстоятельствах и оформил новый, который не был обнаружен ни в квартире, ни на рабочем месте убитого.
Характер огнестрельных ран доказывал: стрелял профессионал с близкого расстояния, из длинноствольного спортивного пистолета с глушителем. Каждой из жертв пуля попала в середину лба, контрольные выстрелы произведены не были.
Полковский не был поражен тем, что вчера находился на волосок от смерти -- в полуметре от убийцы. Эффекта открытия для него не было. Когда он увидел лицо лежащего в ванне настоящего Искольдского, он сразу догадался, что его так смутило вчера в облике собеседника. Неестественно торчащие усы трудно было выдать за настоящие: все так просто и, увы, все так поздно. Хотя, впрочем, он вряд ли смог бы уже помочь семье Искольдских -- окончательный анализ трупов показал, что к моменту прихода Полковского муж и жена Искольдские уже были покойниками. Соседи выстрелов не слышали, но постороннего человека, входившего в их подъезд, соседка с первого этажа видела. Старушка ни под каким видом не соглашалась с тем, что незнакомец был как две капли воды похож на Никиту Степановича.
Полковский никак не мог ответить на один мучавший его вопрос: зачем преступнику понадобилось одновременно и гримироваться, и вклеивать в паспорт поддельную фотографию? Загримированный, он и так был похож на Искольдского.
Скорее всего, паспорт использовался несколько раз, и фотография менялась в зависимости от обличья преступника. А может быть, он не хотел, чтобы узнали его настоящую физиономию. Может, боялся, что кто-то опознает паспорт Искольдского и заявит о подлоге. Выходит, не с простым громилой следователь имеет дело, выходит, это матерый преступник, киллер. Что же привело волчару в Новый Уренгой? Какое задание? И кто заказчик?
11
Нестеровы вышли из дома под руку, и Анна Михайловна гордо повела глазами окрест: всем ли видно, сколь благообразна и нарядна эта чета, видят ли соседи, что она, как царица Савская, садится в лимузин в своих шелках и кринолинах и едет на бал во дворец? Ну, пусть не во дворец, а в банкетный зал "Россия", и не на бал, а на фуршет, и не в кринолинах, но тоже не хухры-мухры, а сам "Том Клайм", и пусть не в лимузин, а в служебную "Волгу" Нестерова, но это же так образно!
Нестеров все еще ерзал в своем новом костюме, словно хотел его тут же растянуть и смять по своей фигуре, но для этого нужно было как минимум облить его из таза шампанским и дать высохнуть, поэтому генерал крутил шеей, дергал рукава, двигал плечами и поминутно тыркался в карманы.
-- Коля, что с тобой? -- шикала Анна Михайловна. -- Опусти руки по швам.
В машине Нестеров почувствовал себя спокойнее, ибо ему удалось скинуть тесноватый пиджак.
-- Нюрочка, можно я галстук сниму?
-- Ну что ты как... -- "ребенок малый" хотела сказать Анна Михайловна, но постеснялась скомпрометировать мужа перед водителем. -- Чуть-чуть ослабь узел, и все.
На улицах Москвы уже стемнело, в начале недели установились теплые погоды, и не скажешь, что только что шел снег.
В банкетном зале гостиницы "Россия" сегодня состоялся прием по поводу ежегодного вручения премии "Немезида" лучшим юристам страны. Акцию проводил Центральный клуб любителей юристов. Акция была молодая, проводилась всего в четвертый раз, но перспективная.
На правовой бомонд, где можно было встретить цвет чиновников российской юстиции, приезжала и высшая государственная элита.
Нестеровы вошли в белый мраморный холл, уставленный огромными зелеными растениями в кадках, прошли вправо к гардеробу, затем через непонятное пустое пространство вышли в банкетный зал, затемненный, с мерцавшими зеркальными шарами, будто это был цирк, а не слет всего правового цвета страны, ближнего и дальнего зарубежья. Сразу же раскланялись со знакомыми.
Яркие крутящиеся блики, играющие на стенах, полу и лицах жующих во тьме стражей законности и правопорядка, оживляли обстановку.
Анна Михайловна с гордо поднятой головой шествовала рядом с Нестеровым и ликовала про себя -- ибо, в отличие от других, ее мужа многие узнавали, здоровались, тянули руку для приветствия.
-- Будем пробиваться к своим, -- сказал Нестеров, и они стали протискиваться в самую гущу законности и правопорядка, где у ресторанной сцены виднелись головы Алтухова, Женечки и других сослуживцев Николая Константиновича.
-- Коля! -- Анна Михайловна вдруг громко зашептала: -- Ой, смотри, смотри, Ельцин!
Президент шел вразвалочку по длинной ковровой дорожке к трибуне. Шаг свиты был -- во исполнение древнеримской заповеди -- много тверже, нежели шаг ведущего. Кланяться никто не стал. Юристы познатнее снисходительно посматривали на президента, всходящего по ступенькам на пьедестал.
Президент -- зачинщик российской "демократии" -- толкнул речь.
Минут через пять присутствующие стали поглядывать на столы, возле которых носились официанты с подносами.
В конце концов, уловив заключительную интонацию в голосе оратора, публика приготовила ладони, в подходящий момент восторженно, но кратко зааплодировала и ринулась к столам.
На сцену водрузили музыкальные инструменты, и ресторанный ансамбль стал настраиваться на долгий раунд. Заиграла музыка. Возле сцены уже было пусто, лишь первые две пары обозначили импровизированное место для того, что наши милые предки так изящно и наивно называли танцами.
Нестеров вслушивался в таинственные переливы Россини. Рядом с ним плечом к плечу в строю, занятым нелегким делом поедания деликатесов и неделикатесов наперегонки, оказался прокурор транспортной прокуратуры Ваня Снегов, прозванный друзьями и коллегами "снежным человеком" за свою мохнатость, вечную трехдневную щетину и крупную фигуру. Нестеров часто пересекался с ним по делам, которые он вел в пору работы в Генеральной прокуратуре.
-- Положи себе осьминогов, Ваня, -- посоветовал Нестеров, -- и вон еще, кажется, лягушки маринованные: очень помогает при высокогорных восхождениях.
-- Это не по мне, -- брезгливо сморщился тот, -- я лягушек ненавижу, фу, аж передернуло. Это у меня с детства рефлекс, как увижу лягушку в траве, так ору не своим голосом. Из-за этого и в лес перестал ходить за грибами. А для чего, ты говоришь, лягушки?
-- Для крутого восхождения. Когда новое звание-то получишь?
-- Это тоже не по мне, мне и так хорошо: без лягушек и без званий. -- И кивнул кому-то: -- Здравствуйте, Владимир Борисович.
По другую сторону стола возле полуштофа с кальвадосом примостился, опекаемый своей очаровательной супругой -- нотариусом Еленой, Владимир Зимоненко, один из московских правозащитников.
-- Что, Владимир Борисович, рассольчиком балуетесь? А вот тут талантливый юрист используется не в полную силу, -- сказал ему Нестеров.
По мере наполнения желудка у него наконец-то устанавливалось хорошее настроение. Анна Михайловна целый день морила его голодом, почему-то решив, что мужу надо срочно худеть. На самом же деле, она занималась собой, и ей было не до готовки обеда.
-- Коля, остановись, -- советовала она шепотом, наклонясь к уху мужа, -- пойдем лучше пройдемся.
-- Нет-нет, Анна Михайловна, позвольте мне, -- в три приема воскликнул Зимоненко, -- пусть эти увальни тут побеседуют, для того и бомонд.
Он вывел собственную супругу и Анну Михайловну одновременно в центр площадки, а Нестеров, проводивший свою с улыбкой облегчения, отметил, что на его супругу обращают внимание: сегодня она была не только сногсшибательна внешне, но и обаятельна в общении. От нее исходило что-то притягательное: лучистый взгляд, затаивший любовь и благодарность, спокойствие и веселость.
-- Кстати о лягушках, -- сказал "снежный человек", -- мне тут дело одно дали. Никак не разберусь: по каким полкам там разбросан состав преступления. Похоже, у тамошних следаков в голове -- как в шкафу моей дочери.
-- У каких это "тамошних"? -- поинтересовался Нестеров.
-- В Новый Уренгой из Москвы прилетел самолет. В самолете сразу после выгрузки пассажиров обнаружен труп.
-- Надо же, как интересно! -- пошутил Нестеров.
-- Не смейся, труп залез на полку, что над сиденьями, в одном из салонов.
-- Сам?
-- Никто не знает.
-- Я знаю, -- твердо сказал Нестеров.
Снегов с надеждой уставился на него.
-- Не сам, -- продолжал генерал ФСБ. -- Сами трупы по полкам не шастают. Значит, запихнули. Или заставили залезть, а потом прибили.
-- В том-то и дело! Никто его никуда не прибивал: сам умер.
-- Что ж, бывает, -- усмехнулся Нестеров. -- Моя кошка перед родами в духовку залезла, ее как раз проветривали. Там и котята родились.
-- Здесь родилось кое-что почище, -- упредил Снегов, раздирая свой заросший подбородок, поскольку подшерсток его вспотел: в зале становилось душно. -- Этого вынули, а ему в ногу змея впилась и смотрит: а, каково? Все визжат, а прокурор тамошний со страху в воздух стрелять стал, самолет повредил.
Нестеров неожиданно положил свою ладонь Снегову на плечо:
-- Повтори, что ты сейчас... Змея?! Змея! -- заорал он вдруг, и тут же послышалось несколько женских взвизгов (нельзя забывать, что женщины тоже бывают юристами), а пара тел так и вовсе рухнула на пол.
В зале как-то резко посвежело, потому что народ схлынул, люди создали пробку в дверях, но подпирающие сзади, боясь, что змея уже подползает к ним, поднатужились и выдавили всех желающих на улицу. Как же мы любим природу!
От оркестра остался один глуховатый барабанщик. Зимоненко вернул Анну Михайловну мужу, но тот все еще тряс Снегова за лацканы пиджака:
-- Это же моя змея, Ваня! Да что они, по всему Внукову расползлись, что ли? Человек погиб от укуса змеи?
-- Вроде нет, вроде от инфаркта.
-- Ну, это просто инфаркт змею опередил! Давай-давай, поехали, -Нестеров обернулся и удивился: -- О, а где ж народ-то весь?
В этот момент к Нестерову подошел еще один человек в отлично сшитом костюме. Это был старый знакомый Николая Константиновича по тем делам, которые он расследовал в Азейрбайджане лет десять назад.
Человека в безукоризненном костюме звали Гасан Борисович Мирзоев, был он президентом Гильдии российских адвокатов и, казалось бы, по роду своей деятельности должен был бы вызывать у следователя Нестерова ревнивые чувства, но подошедший был так обаятелен, да еще таким виртуозом своего дела, что даже когда еще до суда разваливал лучшие нестеровские, выстраданные им и его управлением дела, -- даже тогда вызывал восхищение.
-- Привет, Гасан, -- сказал Нестеров.
-- Здравствуй, Колечка, -- Гасан Борисович одарил присутствующих своей доброй, застенчивой улыбкой, -- вот что я подумал, ты какой-то истерик стал, про змей на весь зал кричишь. Правительство распугал. Никого в зале не осталось. Ты -- странный человек. Слушай, я не понимаю: может, тебе от государевой службы на покой пора, переходи-ка ты ко мне в Гильдию. Адвокатом будешь. Пора тебе людей защищать. О душе не думаешь.
Нестеров никак не ожидал такого поворота разговора: от рептилий -- к тихому столу адвоката.
-- А ведь Гасан Борисович прав, -- сказала мужу Анна Михайловна, ясно представившая себе прелесть и одновременно близкую реальность спокойной жизни, -- ты позвони ему, пригласи к нам в Переделкино... Новоселье все же у нас...
-- С удовольствием, но он теперь улетает в Карловы Вары. Помнишь, мы там были? Карлови-Вари, Карлсбад, бальнеологический курорт на западе Чехии. Производство фарфоровых и хрустальных изделий. Ежегодные международные кинофестивали... А в Переделкино... конечно.
Неожиданно Нестеров задумался. Переделкино -- история крови русской интеллигенции. Да и место проклятое. Переделкино. Историко-культурный заповедник, известен с XV века, со времен Ивана Грозного, произведшего "передел" в этих местах, оскопив всех мужчин, которых удалось найти опричникам. Гнев был вызван народными волнениями в честь того, что-де царь не по Божьей воле действо делает, женится прелюбодейно. Писатели, исчезнувшие здесь в сталинские времена, вызывают желание написать о них. Вот он, Нестеров, выйдет на пенсию и займется историей настоящей....
И почудилось ему видение, как его, рыцаря в латах, несет на себе хрупкая Анна Михайловна, когда-то актриса, потом домохозяйка, домохозяйка, домохозяйка...
В машине, которую вызвал Нестеров, Снегов попробовал уточнить: неужели генерал стал разводить змей? И почему они от него разбежались? Что, плохо кормил? А почему он их распустил до такого безобразного поведения в общественном транспорте?
-- Ты знаешь, Коленька. Ты только успокойся, вернут тебе твою змею. Но она, может быть, и не твоя. Там рядом с трупом ехала учительница биологии, везла из Москвы живность всякую. Мы проверили. Она и в аэропорту с этой жертвой авиации была. Но там еще два трупа, потому что второй ее сосед по самолету оказался матерым убийцей.
-- Погоди, Ваня. У меня сейчас будет нервный срыв, и я тебя задушу в состоянии аффекта, уже подступает. Какая учительница? Она что, тоже на полке летела?
-- Нет, она летела с трупом, пока он еще был гражданином России. У нее в сумочке найден его паспорт. Самолет Ил-86, имеет три ряда в салоне, в каждом -- по три места. Третье место занимал преступник. Теперь понял, нет?
-- Живи пока, дружище, -- буркнул Нестеров.
-- Ну вот. Учительницу задержали. Второй ее сосед по самолету, Искольдский, показался сперва к делу не причастным. Следователь пошел к нему домой, беседовал. На другой день оказалось, что он беседовал с тем, кто летел в самолете, но это был не Искольдский. Искольдский никуда не летал. У него два месяца назад исчез паспорт. Короче, следак говорил с убийцей. И выяснилось, что настоящий Искольдский в это время был убит и лежал с такой же убитой своей женой в собственной ванной. А убийца...
-- Понял, понял -- разговаривал со следователем, выдавая себя за Искольдского. Зачем ему это понадобилось?
-- Должно быть, хотел кое-что узнать о своем ужаленном соседе. Так что к этому делу причастных трое: один -- жертва, второй -- убийца, третий -учительница, то ли сожительница, в чем она призналась, то ли соучастница, в чем она не призналась, хитрая.
-- Да учительница-то при чем, если это моя змея?!
-- Коля, -- наконец-то вмешалась Анна Михайловна, плотно прижатая мужем к левой дверце заднего сиденья и постоянно размышляющая: стоит ли вмешиваться в разговор при шофере, и наконец не выдержала, -- во-первых, отодвинься, во-вторых, признайся: ты что, на даче змей разводишь, что ли?
Нестеров понял, что его абсолютно никто не понял.
-- Ну, Анюта, ну, милая, ну, я тебя прошу! -- взмолился он. -- Ну, скажи, я что, похож на наркодельца? У меня в производстве дело об обнаружении в аэропорту Внуково баула с сотней змей, которых используют для производства наркотика ВС-231, самого модного в подпольных притонах Москвы. Из яда этих змей, с добавлением их высушенного и перемолотого мозга, и делают этот наркотик. Один грамм его стоит, как три наших дачи.
-- Ну, это недорого, -- заметила Анна Михайловна.
-- А почему я-то ничего не знал об этом деле? -- удивился Снегов.
-- Да потому, что с самого начала решили, что это дело ФСБ, еще когда не знали о назначении змей. Решили, что диверсия, теракт, вот и вызвали сразу дежурную группу нашего управления.
-- Бреющий полет...
-- Ага, стригущий лишай...
Оба рассмеялись, прекрасно поняв друг друга.
Анну Михайловну забросили домой, потом Снегов забежал к себе в управление, взял все, что у него имеется по делу, и уже вместе поехали вверх, на Лубянку.
Нестеров так любил свой светлый, обитый настоящим темным полированным дубом кабинет, что рвался туда каждую возможную минуту. Говорят, в нем когда-то сидел Загорский -- видимо, совестливый человек, единственный высокорангированный чекист, застрелившийся от созерцания строящего Сталиным советского государства. К его чести Нестеров всегда относил тот факт, что когда ВЦИК принял решение об уничтожении Троице-Сергиевой лавры, Загорский со своими сотрудниками не выполнил приказ о минировании и ликвидации великого ансамбля, отстреливался до последнего патрона от стрелков НКВД. Последний патрон он выпустил себе в сердце.
А далее, как и положено в СССР, команду Загорского полностью расстреляли. А его именем назвали город Сергиев Посад, но и ансамбль был сохранен. До недавнего времени в Подмосковье был город Загорск, потом восстановили, как было раньше...
В коридорах ФСБ было пусто, лишь некоторые такие же вот трудоголики, Водолей их возьми, выглядывая из своих кабинетов, приветствовали Нестерова и Снегова.
Обстановку в кабинете помогала подбирать Анна Михайловна. Когда Нестеров получил должность и этот кабинет, он привел сюда жену и, сильно выпячивая грудь, представил на обозрение все сорок восемь квадратных метров рабочей площади, не считая приемной и закутка для отдыха.
Теперь он сидел как раз в этом излюбленном уголке на мягком низком диванчике, повторно расспрашивая Снегова об обстоятельствах уренгойского дела.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ТОЛЬКО НЕ ЭТО
1
Три дня назад в аэропорту Внуково работники наземных служб обнаружили невостребованный багаж в зале прилета рейса Каир -- Москва, который совершил, как обычно, Ил-86.
Поскольку перелет был международный, пассажиры шли через пограничный и таможенный досмотры. Прилетевших пассажиров долго держали в отстойнике, пока багаж перевозили из самолета в здание аэропорта. Потом вялые, утомленные граждане всей своей интернациональной массой осадили пограничников и были переправлены в другой отстойник, уже перед таможенным барьером.
Медленно и неохотно заработал наконец-то конвейер.
Старая, зачем-то прикрытая черными резиновыми полосами амбразура стала выплевывать вещички загорелых курортников и гостей столицы в белых египетских шароварах. Потихоньку, на втором часу ожидания, пассажиры проходили таможенный коридор и растворялись в пестрой толпе на площади перед зданием аэропорта. Никаких проблем с египетским рейсом не возникло. Если не считать того экзотического вида, которое производили в эту мерзопакостную ноябрьскую погодку еще пышущие жаром Африки смуглые тела прилетевших.
Обслужив рейс, таможенники в составе четырех офицеров -- двух молоденьких девушек с чистыми красивыми лицами и двух таких же ярких, но мужественных, парней, выключили оборудование пропускного пункта и направились в свое помещение в здании аэропорта. Одна из таможенниц увидела, что на подиуме для багажа плавает по кругу большой пухлый баул из грубого дерматина. Он был похож на толстяка, развлекающего себя катаньем на карусели, но уже измученного этим развлечением. Клава Катаева подошла к ленте, дождалась, пока сумка подъедет к ней. Попыталась стащить ее на обочину, да не тут-то было. Сумка оказалась неподъемной. Она буквально вырвалась из рук Клавдии, сломав ей ноготь.
Со второго раза, все вчетвером, они наконец-то вытянули улов на берег. Повертели бирку с указанием рейса, прикрепленную к ручке.
-- У нас все прошли? -- спросил старший бригады.
-- Все вроде, вот списки.
-- Уточнить надо.
Пришлось Клаве расплачиваться за свою внимательность -- связываться с бортом. Самолет стоял на дозаправке. Ему предстоял очередной рейс, но на сей раз в атмосферных толщах холодной родины.
Командир экипажа подтвердил еще раз, что пассажиров на борту не осталось.
Исаев принял решение: открыть баул, посмотреть: может, по вещам можно определить владельца. Молния поддалась с трудом. Тут же бригада заметила в сумке шевеленье, словно та вздохнула своими круглыми боками. Исаев, естественно, руку отдернул, отстранил своих широким размахом крыльев. Все дружно отпрянули от сумки.