Никакого ответа.
   — Думаешь, она сбежала? — спросил он и еще раз нажал на кнопку звонка. Динамик ожил.
   — Да? — произнес женский голос.
   — Мисс Холлис? — спросил Уиллис.
   — Да?
   — Это полиция. Мы только что вам звонили...
   — Да. Заходите, — пригласила она.
   С металлическим скрежетом дверь отворилась. Сопровождаемые жужжанием домофона, копы прошли в дом и остановились перед деревянной дверью, ведущей во внутренние помещения. На двери тоже красовалась медная табличка со словами «МЭРИЛИН ХОЛЛИС». Ниже находилась кнопка звонка. Уиллис нажал на кнопку. Дверь, очевидно, была довольно массивной, поскольку они не слышали звонка.
   Им открыла женщина лет двадцати шести — двадцати восьми, высокого роста, с длинными светлыми волосами, сердитыми голубыми глазами и бледным, как молоко, без намека на румянец лицо. На ней была мешковатая синяя мужская кофта крупной вязки, белая футболка и голубые джинсы. Белая лошадка, бледный наездник, — подумал Уиллис, интересная бледность.
   — Документы, — без всякого выражения произнесла она.
   «Эта — из местных», — решил Уиллис.
   Карелла показал ей значок и удостоверение.
   — Мне надо уходить, — сказала она, возвращая ему корочки. — Так что давайте побыстрее.
   Женщина вежливо проводила их в гостиную, чем еще больше подчеркнула свое раздражение. Прихожая и гостиная были отделаны панелями из красного дерева, на потолке скрещивались толстые дубовые балки. Комната, обставленная в викторианском стиле, выглядела чрезвычайно изысканной. На мгновение Карелла как бы перенесся в те времена, когда люди жили в роскошных домах, еще не исписанных дурацкими надписями.
   — Миссис Холлис, — начал он, — не могли бы вы сказать нам, не разговаривали ли вы прошлой ночью или вечером с мистером МакКенноном?
   — Нет, не разговаривала, — ответила она. — И была бы чрезвычайно вам благодарна, если бы вы мне сообщили, в чем, собственно, дело. Вы позвонили, когда я одевалась, и ничего не объяснили...
   — Он умер, — сказал Карелла.
   Голубые глаза широко раскрылись.
   — Что? — выдохнула она.
   — Мне очень жаль, но...
   — Господи, что вы такое говорите? Джерри? Умер? Что?
   — Мне очень жаль.
   — Господи, что же случилось?..
   Голубые глаза распахнулись еще шире. Они выражали явное потрясение. Может быть, даже чересчур явное.
   — Как? — спросила она.
   — Пока еще не знаем.
   Он говорил неправду, однако нигде не написано, что коп должен быть откровенным со свидетелем.
   — Его убили? — произнесла Мэрилин. — Вы полицейские, значит, в дело вмешалась полиция, вы не пришли бы сюда, если он просто умер во сне.
   — Нет, он не умер во сне.
   — Так что — его застрелили, зарезали, сбила машина?
   — Мы узнаем о причине его смерти только после того, как получим данные вскрытия, — сказал Карелла.
   Иногда им говоришь все, что знаешь сам, иногда ничего не говоришь, а иногда — вот как сейчас — сообщаешь ровно столько, чтобы заставить перехватить мяч и лететь с ним по полю. Казалось, она перебирает любые возможности и, напрягая извилины, изображает из себя сыщика-любителя, — этакая услужливая маленькая мисс Холлис, правда, не такая уж маленькая со своим ростом более ста семидесяти сантиметров. Однако они не забывали, что именно ей Джером МакКеннон звонил последний раз в своей жизни.
   — Когда это случилось? — спросила она.
   — Сегодня утром.
   — Где?
   — В его квартире.
   — Вы нашли его?
   — Его обнаружила уборщица.
   — В какое время?
   — Около девяти, — сказал Карелла.
   — Вы хорошо его знали? — спросил Уиллис.
   — Так, значит, это все-таки убийство? — проговорила она.
   — Никто не говорит, что...
   — Нет? Тогда почему вам надо знать, хорошо ли я его знала?
   — Потому что последний звонок был им сделан вам.
   — И какое это имеет значение, если его не убивали?
   — Могло быть и самоубийство, — Уиллис решил дать ей еще одну наживку. А вдруг она ухватится за нее и начнет распространяться о такой возможности. Но она категорически отвергла подобное предположение.
   — Джерри убил себя? Это совершеннейшая нелепость.
   — Почему вы так считаете, мисс Холлис? — спросил Карелла.
   — У него было все — интересная внешность, новая работа...
   — И чем он занимался? — поинтересовался Уиллис.
   — Он был вице-президентом фирмы «Истек Системз», занимался маркетингом.
   — А что это за фирма? — спросил Карелла.
   — Системы безопасности.
   — То есть фирма производит оборудование, защищающее от квартирных взломщиков?
   — Да, радиотелеметрия, цифровой контроль. Не только против воров, но также и от пожаров, мороза... короче говоря, самые разнообразные системы охраны.
   — Она находится здесь, в городе?
   — Да, на авеню Джей.
   — Вы говорили что-то о новой работе?
   — Сравнительно новая. Он пришел туда вскоре после того, как мы познакомились.
   Ну вот, наконец-то добрались.
   — И когда это произошло, мисс Холлис?
   — Незадолго до Рождества.
   Уиллис начал мысленно прикидывать. Сейчас конец марта. Примерно три месяца.
   — И с тех пор вы встречались?
   — Да.
   — Вы не могли бы сказать нам, хорошо ли вы знали его?
   — Это эвфемизм?
   — Не понимаю.
   — Я полагаю, вы хотите спросить, не спала ли я с ним?
   — Так как?
   — Да. Хотя это тоже эвфемизм.
   Уиллис решил дома посмотреть в словарике слово «эвфемизм», чтобы убедиться, что он понял его правильно.
   — Не могли бы вы сказать нам, это были серьезные отношения? — спросил он.
   Мэрилин пожала плечами.
   — Что вы считаете серьезными отношениями?
   — А что вы считаете серьезными отношениями?
   Она опять пожала плечами.
   — Иногда нам было очень хорошо вместе, — сказала она.
   — Он был единственным мужчиной в вашей жизни?
   — Нет.
   — Значит, это не было серьезно.
   — Если серьезные отношения означают признания в вечной любви и предложения руки и сердца, то тогда их нельзя считать серьезными. Возможно, под серьезными отношениями вы понимаете именно это, я же считаю по-другому. — Она помолчала. Затем продолжала: — Он нравился мне, очень нравился. Нам было хорошо вместе. Мне очень жаль, что он умер.
   — Мисс Холлис, — спросил Карелла, — когда вы в последний раз говорили с мистером МакКенноном по телефону?
   — Где-то на прошлой неделе.
   — Вы не могли бы вспомнить, когда именно?
   — По-моему, в четверг.
   — Это он вам позвонил? Или вы звонили ему?
   — Он мне.
   — И после четверга он вам больше не звонил?
   — Нет.
   — Вы были дома вчера вечером?
   — Нет. Я уезжала на выходные.
   — Да? А куда?
   — Думаю, это вас не касается.
   — Вы не могли бы сказать, когда вы вышли из дома?
   — А зачем вам?
   — Это могло бы помочь определить точное время смерти мистера МакКеннона. Нам известно, что последний звонок из квартиры на Силвермейн Овал был сделан сюда, в ваш дом. Если бы мы смогли...
   — Как вы это узнали?
   — У его телефона есть кнопка повторного набора. Последний набранный номер регистрируется в памяти аппарата. Вполне возможно, хотя и сомнительно, что последний звонок он сделал именно в четверг. Скорее всего, он все-таки пытался связаться с вами после этого. Возможно, вчера вечером. Или даже сегодня рано утром...
   — Меня не было дома с пятницы.
   — И когда вы уехали?
   — Около половины шестого.
   — А когда вернулись? — спросил Уиллис.
   — Полчаса назад. За минуту до того, как зазвонил телефон.
   — Значит, где-то часа в четыре?
   — А вы не собираетесь спросить меня, с кем я уезжала?
   — Разумеется, если вы захотите ответить.
   — С человеком по имени Нелсон Райли.
   — Благодарю вас.
   Девица начинала раздражать Уиллиса. Возможно, из-за того, что уж чересчур вызывающе держалась. Ее никто ни в чем не обвинял — по крайней мере пока. Но она держалась исключительно враждебно, как будто была убеждена, что если не будет соблюдать осторожность, то ее тут же отправят в тюрьму. Иногда подобным образом ведут себя люди совершенно невиновные. А иногда преступники.
   — Если я вас правильно понял, вы пришли сегодня домой где-то в районе четырех? — спросил Карелла.
   — Да, около четырех, — ответила Мэрилин.
   — Вы говорили, что встречаетесь и с другими мужчинами? — сказал Уиллис.
   — Да.
   — И со многими?
   — Какое это имеет отношение к убийству Джерри?
   — Или к самоубийству — все может быть, — покачал головой Уиллис. — Так со сколькими?
   — Ой, пожалуйста не надо. Никто из моих друзей не убивал Джерри.
   — Откуда вы знаете?
   — Потому что никто из них даже не знал его.
   — Вы в этом уверены?
   — Абсолютно. У меня нет привычки рассказывать Тому или Дику о Гарри.
   — Так сколько Томов, Диков и Гарри у вас было? — продолжал настаивать Уиллис.
   Мэрилин вздохнула.
   — В настоящее время я встречаюсь с тремя-четырьмя мужчинами.
   — А поточнее? — сказал Уиллис. — С тремя или четырьмя?
   — Если считать Джерри, то с четырьмя.
   — Так, значит, остается три.
   — Да. Если вы имеете в виду, не сплю ли я со всеми ними, то отвечу, что иногда.
   — Не могли бы вы дать нам их имена и адреса? — попросил Карелла.
   — Зачем? Вы хотите их впутать в это дело?
   — Человек погиб...
   — Я это понимаю. Но ни я, ни мои друзья...
   — Мы были бы очень благодарны, если бы вы нам сообщили их имена и адреса.
   Мэрилин снова вздохнула, подошла к секретеру в углу комнаты, вынула из него адресную книжку и стала выписывать имена и адреса на листок бумаги. Карелла пробежал по списку глазами, сунул его в карман и затем спросил:
   — Вы еще не включали автоответчик, когда вернулись домой?
   — Я только собиралась это сделать, — сказала Мэрилин. — Но затем полиция начала звонить через каждые три минуты.
   — Вы не могли бы включить его сейчас? — попросил Карелла.
   Она подошла к магнитофону, стоящему на столе, и нажала кнопку.
   Уиллис раскрыл записную книжку.
   — Привет, Мэрилин, — произнес женский голос, — это Диди. Позвони мне, как сможешь, хорошо?
   В своей книжке Уиллис отметил «Диди».
   Щелчок, гудок, затем другой голос.
   — Мисс Холлис, говорит Хэдли Филдз из «Меррил Линч». Позвоните мне, пожалуйста.
   Уиллис записывал: «Хэдли Филдз, Меррил Линч».
   Щелчок, гудок, потом:
   — Мэрилин, это Бэз. У меня есть билеты в филармонию на среду. Позвони мне, если свободна. Не позднее понедельника, ладно?
   Кассета крутилась, и Уиллис продолжал записывать.
   — Мэрилин, я ненавижу твой ответчик. Это Чип, позвони мне, ладно?
   Щелчок, гудок... кто-то повесил трубку.
   — Терпеть этого не могу, — сказала Мэрилин. Опять щелчок, опять гудок.
   — Мэрилин, это опять Диди. Где тебя носит? Звонки шли один за другим. «Очень занятая дама», — подумал Уиллис.
   И затем где-то среди всех этих голосов...
   — Мэрилин... ты мне нужна... я... я...
   Резкий вдох...
   Затем такой звук, как будто трубка ударилась о что-то твердое...
   Послышались звуки, как будто кого-то рвет...
   Щелчок, гудок, и опять череда вызовов.
   — Мэрилин, это Диди. Я звоню тебе все выходные. Может быть, ты все же позвонишь мне?
   — Мэрилин, это Элис, это Чип (и я по-прежнему ненавижу твой автоответчик), это Бэз (опять про концерт в филармонии), это Сэм, это Джейн, это Энди...
   Среди звонивших ни одного Тома, Дика или Гарри.
   Карелла вынул листок, который она дала им, и спросил:
   — Вы уверены, что это все мужчины, с которыми вы встречаетесь?
   — Да, на настоящий момент, — ответила Мэрилин.
   — А остальные? — спросил Уиллис.
   — Какие остальные?
   — Которые звонили.
   — Просто приятели.
   — Но с ними у вас ничего нет?
   — Нет.
   — Это был голос МакКеннона? — спросил Карелла. Она ответила не сразу. Затем сказала: «Да» — и опустила взгляд.
   Карелла закрыл свою книжку.
   — Возможно, нам понадобится связаться с вами в будние дни. Вы не могли бы дать нам свой рабочий телефон?
   — Я сейчас не работаю, — ответила она.
   Уиллису казалось, что его лицо ничего не выражает, однако Мэрилин, очевидно, что-то заметила.
   — Это не то, что вы думаете, — тут же добавила она.
   — А что я думаю? — поинтересовался он.
   — Вы думаете: дорогой, хорошо обставленный дом — наверное, у нее богатенький покровитель — этакий па-пик. Вы ошибаетесь. У меня действительно есть папочка, нефтепромышленник в Техасе, и он не позволит, чтобы его единственная дочь умирала бы с голода в этом большом противном городе.
   — Понятно.
   — Ну что ж, простите, что заняли у вас так много времени, — сказал Карелла. — Вы нам действительно очень помогли...
   — Чем же? — спросила она, провожая их до дверей. На улице было холодно, дул пронизывающий противный ветер.

Глава 3

   Они называли это 24-24.
   Схема относилась к делам об убийстве, когда особенно важны для расследования были двадцать четыре часа до смерти человека и двадцать четыре часа после нее.
   Сутки накануне смерти имели огромное значение, поскольку все то, что делал покойный, куда он ходил, с кем встречался, все это могло быть каким-то образом связано с его смертью. Официально Джером МакКеннон считался жертвой, даже если и проглотил никотин по своей собственной воле. Сутки после смерти имели смысл лишь в том случае, если речь шла об убийстве, поскольку время работало против детективов, и по мере того, как шло время, след становится все бледнее и бледнее, давая убийце больше шансов. В полиции считалось, что если в течение недели не удается найти надежную зацепку, то дело можно спокойно отправлять в «Папку нераскрытых преступлений». Эта папка являлась кладбищем многих расследований.
   Над делом МакКеннона работали всего два детектива. Это убийство не относилось к разряду особо выдающихся, таких, которыми заполнялись полосы местных газет. Убитый являлся не слишком известной личностью, никаких необычных обстоятельств с этим делом связано не было, обычное бытовое убийство в городе, плодившем подобные преступления в огромных количествах. Да, яд, действительно, оказался весьма необычным орудием убийства, однако даже это не наводило на мысль о чем-либо экзотическом. Средства информации были полны сообщениями о сенсационных убийствах, а поскольку данный случай не представлял пример того, что копы называют «гладиаторской привлекательностью», то в газетах и телевизионных новостях ему было уделено самое незначительное внимание. Лишь во вторник один из комментаторов утренней программы, который уже полгода обрушивался на курение, как на одно из величайших зол, поскольку именно полгода назад сам бросил курить (известно, что самыми фанатичными праведниками становятся раскаявшиеся грешники), — использовал этот случай для иллюстрации высказывания «никотин — это яд», однако это был глас вопиющего в пустыне.
   Дело имело значение только для Уиллиса и Кареллы, да и то лишь потому, что им выпало дежурить в тот день, когда пришел вызов. Оба без восторга относились к сильно— и быстродействующим ядам. Подобный яд сразу наводил на мысль о самоубийстве. Однако им платили за то, чтобы они расследовали дело, которое вполне могло оказаться убийством. Но никотин действовал в течение минут, даже секунд, а Джером МакКеннон умер от отравления никотином, и поэтому сейчас необходимо работать по схеме 24-24, и сделать это как можно скорее, поскольку если кто-нибудь и капнул ему никотин в стакан с пивом или заставил проглотить яд, то с каждой секундой, с каждым движением часовой стрелки этот тип получал преимущество.
   Их было всего двое.
   24 часа до смерти оказалось не так-то легко проследить — в квартире МакКеннона они не нашли никакого еженедельника с записями деловых и прочих встреч. Однако Мэрилин Холлис сообщила, что он работал вице-президентом по маркетингу в фирме «Истек Системз» на авеню Джей, поэтому Карелла направился прямо туда.
   Уиллис занялся списком из трех человек, предоставленным Мэрилин. Фактически, он уже работал над той частью схемы, которая называлась «24 после». Мэрилин заверила их, что никто из этих людей не знает МакКеннона: «У меня нет привычки рассказывать Тому и Дику о Гарри». Однако множество убийств, совершенных в этом городе, происходили на почве ревности. Муж кидался с ножом на любовника жены. Парни убивали своих девушек или их новых друзей, а то и обоих сразу. Парни убивали своих дружков или их матерей. Сочетания были самыми невероятными; ревность — это зеленоглазое чудовище — при малейшей провокации прибегало к жестокости и насилию.
   Если у Мэрилин было три приятеля, не считая МакКеннона, то существует вероятность того, что одному из них не понравились отношения между ней и МакКенноном, и он решил их прекратить. Вероятность эта была весьма незначительной, что Уиллис прекрасно понимал. Однако в схеме «24 после» необходимо хоть за что-то зацепиться.
   Первым в списке значился Нелсон Райли. Это с ним она провела выходные. Но если Райли уезжал с Мэрилин, то он никак не мог находиться в городе и отравить МакКеннона — никотин действует в течение нескольких минут. Детективам оставалось лишь поверить Мэрилин на слово. Уиллис позвонил Райли, назвался и сказал, что будет у него через полчаса.
   Нелсон Райли оказался высоким мужчиной лет сорока с копной рыжих волос, рыжими, закрученными вверх усами, зелеными глазами, широкими плечами и грудью, с крепкими лапищами уличного драчуна. Он был художником, и студия его находилась в мансарде одного из домов на Карлсон-стрит, ближе к центру. По стенам студии были развешаны огромные полотна, освещенные холодноватым зимним светом, проникающим сквозь мансардное окно. Невысокая, не достигающая потолка стена отделяла студию от жилого помещения. Через щель Уиллис заметил еще не прибранную постель с водяным матрацем.
   Картины, развешанные по стенам, были выполнены в реалистической манере. Виды города, обнаженные натуры, натюрморты. Одна из обнаженных натур чрезвычайно напоминала Мэрилин Холлис. На мольберте стоял неоконченный натюрморт с арбузом. Краски на палитре Райли, лежавшей на высоком столике рядом с мольбертом, были преимущественно красных и зеленых тонов. Его джинсы и футболка, равно как и громадные ручищи, были перепачканы краской. Уиллис подумал, что он не слишком обрадовался бы, встретив Райли где-нибудь в пустынной аллее в безлунную ночь. Даже если у того и душа художника.
   — Так в чем дело? — спросил Райли.
   — Мы ведем расследование возможного самоубийства человека по имени МакКеннон.
   Уиллис пристально посмотрел в глаза собеседнику. И не увидел даже намека на то, что имя покойного ему знакомо.
   — Вы его знаете?
   — Никогда не слышал, — сказал Райли. — Не хотите кофе?
   — Спасибо, — ответил Уиллис.
   Он прошел за Райли в довольно большую комнату, где кроме кровати с водяным матрацем находились комод, раковина, холодильник, стенной шкафчик для посуды, торшер, кухонный столик со стульями и электроплитка на заляпанном красками столике. Холодный мартовский ветер бился в небольшое окошко возле изножья кровати. Райли налил воды в чайник и поставил его на плитку.
   — У меня только растворимый, — сказал он. — Не возражаете?
   — Растворимый — это отлично, — ответил Уиллис.
   Райли подошел к шкафчику и вытащил оттуда две испачканные краской кружки.
   — Вы, по-моему, сказали «возможного» самоубийства, так? — спросил он.
   — Да.
   — Вы имеете в виду, что это может быть и не самоубийство?
   — Мы еще не знаем.
   — И что же здесь может быть? Убийство?
   — Не исключено.
   — И каким образом это связано со мной? Что общего...
   — Вы знаете женщину по имени Мэрилин Холлис?
   — Разумеется. А какое отношение имеет к этому она?
   — Вы уезжали с ней на эти выходные?
   — Да, и что?
   — Куда вы ездили, мистер Райли?
   — А при чем здесь чье-то там самоубийство? Или убийство?
   — Это обычная процедура.
   — Да? — произнес Райли и насмешливо взглянул на Уиллиса.
   Новый порыв ветра заставил окошко зазвенеть.
   — Мистер Райли, — сказал Уиллис, — я действительно буду вам очень благодарен, если вы скажете мне, куда ездили с мисс Холлис, в какое время уехали из города и когда вернулись. Прошу вас, поймите...
   — Понятно, понятно, просто обычная процедура, — насмешливо повторил Райли. — Мы ездили в Сноуфолк, немного покататься на лыжах. Напоследок — ведь зима уже кончается. Но катание было то еще — горы покрыты коркой льда.
   — И где этот Сноуфолк?
   — Вермонт. Как я понимаю, вы на лыжах не катаетесь?
   — Нет.
   — Иногда я жалею, что занимаюсь этим, — сказал Райли.
   — И когда вы выехали из города?
   — Я заехал за Мэрилин где-то около половины пятого. Мне нравится работать полный день. Многие считают, что художники работают лишь когда на них находит вдохновение. Все это чушь. Я работаю по восемь часов в сутки, с девяти до пяти каждый день, кроме выходных. Раньше я был художественным руководителем одного рекламного агентства, но затем ушел оттуда, чтобы больше времени отдавать своему творчеству. А то прежде мне приходилось рисовать по ночам или в выходные. Однажды я сделал перерыв и дал себе слово, что больше никогда в жизни не стану работать по ночам или в выходные. Так я и делаю. — Он пожал плечами. — А у вас так не получается, верно?
   — Да уж, — улыбнулся Уиллис. — Значит, вы выехали из города в половине шестого в пятницу...
   — Да, примерно так.
   — А когда вернулись?
   — Вчера днем. Я знаю, что вы подумали. Я сказал вам, что работаю с девяти до пяти каждый день, а сам возвращаюсь в город лишь вчера в четыре дня. — Он опять пожал плечами. — Но я только что закончил эту здоровую тетку, вон стоит здесь у стены, и подумал, что имею право...
   «Здоровая тетка» у стены была картиной, на которой изображалась уличная сценка, — небольшая, мощенная булыжником улочка в центре города неподалеку от Ловер Платформ; сквозь узкую щель между домами проникал робкий зимний свет, внизу мела поземка, мужчина в мешковатом пальто обгонял женщин, идущих с опущенными навстречу ветру головами и сжимавших у горла воротники пальто; на мостовой, как одинокая чайка, билась брошенная кем-то газета. Можно было просто-таки почувствовать ледяной порыв ветра, услышать, как стучат дамские каблучки по тротуару, ощутить запах тушеной капусты, идущий от прилавка с горячими сардельками, на углу.
   — Когда-то я работал на этом участке, — сказал Уиллис.
   — Около Олд Ниуолл?
   — Ага. Отличный был участок. Ночью ни одной живой души не встретишь. Тихо.
   — А где вы работаете сейчас? — спросил Райли.
   — В восемьдесят седьмом. На окраине. Возле Гровер-парк.
   Чайник засвистел. Райли насыпал кофе в кружки, затем налил кипятка.
   — Сливки или сахар? — спросил он.
   — Нет, черный, — ответил Уиллис и взял одну из кружек. — Так, значит, вы никогда не встречались с Джерри МакКенноном?
   — Даже никогда не слышал о нем до сего момента.
   — Мисс Холлис никогда не упоминала его имени?
   — Нет. А что? Она его знала?
   — Да.
   — Гм. Ну что ж, думаю, что у Мэрилин много знакомых. Она очень привлекательная женщина.
   — А вы давно с ней знакомы?
   — С полгода или около того.
   — И как вы определите свои отношения с ней, мистер Райли?
   — Что вы имеете в виду? По шкале от одного до десяти?
   Уиллис снова улыбнулся.
   — Нет, нет. Я имел в виду в плане обязательств... обещаний... ну вы меня понимаете.
   — Мэрилин не давала никаких обязательств или обещаний. Возможно, у нее не было в этом необходимости. В этом городе полно молодых женщин, которым нужна поддержка, нужен кормилец. У Мэрилин же в Техасе проживает богатый отец, так что ей не приходится думать о деньгах. Она встречается с мужчиной, потому что ей так хочется, ей с ним хорошо. Я не говорю сейчас о постели. Это само собой разумеется. Если мужчина и женщина не могут поладить в постели, они не смогут поладить нигде, так ведь? Я имею в виду просто отношения. Вместе проводить время, разговаривать, смеяться.
   — Это тоже уже какие-то отношения, разве нет? — спросил Уиллис.
   — Я называю это дружбой.
   — Мэрилин тоже это так называет?
   — Мне хочется надеяться, что она считает меня своим очень близким другом.
   — А вы знакомы с другими ее друзьями?
   — Нет.
   — Никогда с ними не встречались?
   — Нет.
   — И не знаете человека по имени Чип Эндикотт?
   — Нет.
   — Бэзил Холландер?
   — Нет.
   — А ее отец? Вы когда-нибудь видели его?
   — Нет.
   — Вы знаете его имя?
   — По-моему Джесси. Или Джошуа. А может быть, и Джейсон. Я точно не знаю.
   — А вы не знаете, где именно в Техасе он проживает?
   — Хьюстон, по-моему. Или Даллас. Или Сан Антонио. Я точно не знаю.
   — Мистер Райли, а где вы останавливаетесь, когда приезжаете в Сноуфолк?
   — Небольшая гостиница «Саммит Лодж». Если будете проверять, могу дать вам номер телефона.
   — Буду вам очень благодарен.
   — Так, значит, это все-таки не самоубийство, а? — произнес Райли. — Самое настоящее убийство, простое и немудреное.
   Уиллис ничего не ответил.
   Он не думал, что это убийство является таким уж простым и немудреным.
   Вице-президент, курирующий маркетинг в фирме «Истек Системз».
   Можно было представить себе гигантскую корпорацию вроде «IBM» или «Дженерал Моторз». Можно было представить огромный кабинет, завешанный всевозможными картами областей, где цветными булавками обозначилось наличие продавцов на каждом участке.