Страница:
Переключившись на ручное управление, я проплыл над верхушками деревьев. Дом медленно выплывал из снежной бури. На площадке стоял чей-то скиммер. «Наверное, Гейба», подумал я, опустившись на лужайку перед домом.
Дом.
Вероятно, это единственный настоящий мой дом, и мне грустно было видеть его обнаженным и беззащитным на фоне низко нависшего серого неба. По преданиям, где-то поблизости потерпел крушение Джордж Шейл со своим экипажем. Сейчас только историк может рассказать, кто первый ступил на поверхность Окраины, но все на планете знают тех, кто при этом погиб. Мой первый крупный проект был посвящен поискам обломков этого корабля, однако, если они и существовали, найти их мне не удалось.
Когда-то наш дом служил постоялым двором, дававшим приют охотникам и путешественникам. Теперь большая часть лесов вокруг уступила место особнякам и квадратным лужайкам. Гейб сделал все возможное, чтобы сохранить первозданную лесную глушь. Это была замечательная битва, как и все битвы против прогресса. В последние годы нашей совместной жизни он становился все более раздражительным, часто ссорился с теми, кто имел несчастье поселиться по соседству. Вряд ли соседи жалеют о его смерти.
Спальня находилась на самом верхнем, четвертом этаже. Жалюзи на двойных окнах оказались закрытыми. К ним тянулись ветки двух деревьев, с одной стороны они переплелись и образовали королевское кресло, в которое я любил забираться, вызывая у Гейба испуг и негодование. Во всяком случае, он позволял мне так думать.
Я откинул фонарь кабины и вышел из скиммера. С неба продолжал тихо падать снег, где-то играли дети, с освещенной улицы доносились возбужденные возгласы, я слышал мягкое шуршание лыж на белых лужайках и улицах. Натриевый фонарь под дубом лил мягкий свет на скиммер и на печальные окна фасада.
— Привет, Алекс. Добро пожаловать домой, — произнес знакомый голос.
Лампочка над входом мигнула.
— Привет, Джейкоб, — отозвался я. Джейкоб был не совсем роботом. Он представлял собой сложную информационную систему с обратной связью, и его основной задачей, по крайней мере раньше, было поддерживать любую беседу на том уровне, который устраивал Гейба в данный момент, и на тему, выбранную Гейбом. Иногда даже забывалась реальная природа Джейкоба. Для настоящего робота такое обращение оказалось бы жестоким и необычным.
— Рад снова видеть тебя, — сказал он. — Жаль, что так получилось с Гейбом.
Снег уже доходил до лодыжек, а поскольку моя одежда не была рассчитана на такую погоду, он попал в туфли.
— Мне тоже.
Дверь распахнулась, и гостиная наполнилась светом. Где-то в доме смолкла музыка. Смолкла. Вот такие вещи и делали Джейкоба живым.
— Это так неожиданно. Мне будет не хватать его.
Джейкоб молчал. Я прошел мимо злобного каменного демона, обитавшего в доме задолго до моего появления, снял куртку и направился в рабочий кабинет, ту самую комнату, откуда Гейб отправил мне свое последнее сообщение. Раздался резкий треск, как от сломавшейся ветки, и в камине появилось пламя. Как давно я его не видел! На Рэмбакле никогда не было ни лесов, ни необходимости жечь их. Сколько же времени прошло с тех пор, как я видел снег? Или плохую погоду?
Я вернулся и вдруг почувствовал себя так, будто никогда и не уезжал.
— Алекс?
В голосе робота слышалось нечто почти жалобное.
— Да, Джейкоб. Что случилось?
— Есть нечто такое, о чем ты должен знать.
Где-то в глубине дома тикали часы.
— Да?
— Я тебя не помню.
Я замер, наполовину опустившись в то самое кресло, в котором сидел во время имитации нашей беседы с Гейбом.
— Что ты имеешь в виду?
— Адвокаты сообщили тебе, что произошло ограбление?
— Да.
— Очевидно, вор пытался скопировать мой центральный блок. Основную память. Должно быть, Габриэль предвидел такую возможность. Для подобного случая система была запрограммирована на полное уничтожение записей. Я не помню ничего, что было до того, как власти реактивировали меня.
— Но как же...
— «Бримбери и Конн» запрограммировали меня на то, чтобы я тебя узнал. Я пытаюсь объяснить тебе, что знаю о нас, но непосредственных воспоминаний у меня не сохранилось.
— Разве это не одно и то же?
— Остаются некоторые пробелы.
Мне показалось, что робот собирается что-то добавить, но он замолчал.
Джейкоб жил здесь двадцать лет. В детстве я играл с ним в шахматы, мы воспроизводили крупные сражения полудюжины войн, беседовали о будущем, когда дождь хлестал в стекла больших окон. Мы строили планы вместе обойти под парусом всю планету, а позднее, когда мое честолюбие возросло, мы говорили о звездах.
— А как насчет Гейба? Ты ведь помнишь его, правда?
— Я знаю, что он бы мне понравился. По его дому видно, что у него были разнообразные интересы, он заслуживал того, чтобы быть с ним знакомым. Меня утешает то, что я действительно, знал его. Но — я его не помню.
Я сидел, прислушиваясь к треску огня в камине и шороху снега за окнами. Джейкоб не был живым. Из нас двоих только я мог испытывать какие-то чувства.
— Как насчет информационных файлов? Насколько я понимаю, кое-что исчезло.
— Я проверил указатель. Они взяли кристалл с данными. Но он ничем не может быть полезен грабителю. Чтобы получить доступ к информации, нужно знать код.
— Файл «Таннер», — уверенно сказал я.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Догадался.
— Очень странно красть то, что нельзя использовать.
— Все остальное — только для отвода глаз, — объяснил я. — Они точно знали, что им нужно. Сколько их было? Ты кого-нибудь узнал?
— Перед тем, как войти, они отключили энергоснабжение, Алекс. Я не функционировал.
— Как они это сделали?
— Очень просто. Разбили окно, забрались в служебное помещение и перерезали кабель. Там внизу у меня не было камер визуального наблюдения.
— Проклятье. Разве здесь нет какой-нибудь системы сигнализации?
— О, да, есть. Но знаешь сколько прошло времени с тех пор, как в этом районе было совершено последнее преступление?
— Нет.
— Десятилетия. Полицейские подумали, что произошел сбой, и не сразу отреагировали. Но даже будь они были более проворными, вор мог бы проделать все за три минуты, если хорошо знал план дома и точно представлял себе, за чем охотится.
— Джейкоб, над чем работал Гейб, когда погиб?
— Не знаю, имелась ли у меня когда-нибудь такая информация, Алекс.
— Насколько хорошо защищен файл «Таннер»? Ты уверен, что вор не сможет им воспользоваться?
— Возможно, лет через двадцать. Необходимо, чтобы твой голос произнес секретный код, хранящийся у «Бримбери и Конна».
— Вору не составит труда получить запись моего голоса и продублировать его. Нам лучше уведомить адвокатов, чтобы они приняли меры предосторожности.
— Уже сделано, Алекс.
— А если они тоже замешаны?
— У них нет доступа к коду. Они могут только передать его тебе.
— Из чего он состоит?
— Последовательность цифр, которые должны быть произнесены твоим голосом, или точной его копией, за промежуток времени не менее полной минуты. Это предохраняет от скоростной компьютерной атаки. Любая попытка проникновения в обход этих условий вызовет немедленное уничтожение файла.
— Сколько же там цифр?
— Обычно четырнадцать. Я не знаю, сколько использовал Гейб.
Я молча смотрел на огонь. На улице горели желтые шары фонарей, ветер качал деревья, вокруг скиммера постепенно вырастал сугроб.
— Джейкоб, кто такая Лейша Таннер?
— Минуточку.
Свет в комнате померк.
Снаружи с грохотом захлопнулась металлическая дверь.
У окна появилось голографическое изображение женщины в вечернем платье, она отвернулась в сторону, словно ее внимание привлекла метель. В неярком свете камина и натриевой лампы за окном женщина выглядела щемяще красивой. Она казалась погруженной в свои мысли, в ее невидящих глазах отражался заснеженный пейзаж.
— Здесь ей тридцать с небольшим. Снимок сделан, когда она работала преподавателем в Тейярдианском университете на Земле. Он датируется 1215-м годом нашего времени.
Через шесть лет после Сопротивления.
— Боже мой, а я подумал, что это человек, с которым я смогу поговорить.
— О, нет, Алекс. Она давно умерла. Более столетия назад.
— Какое отношение она имеет к проекту Гейба?
— Не знаю.
— А кто-нибудь может это знать?
— Понятия не имею.
Я налил себе ликера, настоящего «Туманящего голову».
— Расскажи мне о Таннер. Кем она была?
— Ученая. Преподаватель. Более всего известна своими переводами ашиурского философа Тулисофалы. Они еще пользуются вниманием специалистов, и некоторые авторитеты в этой области считают их каноническими. У нее есть и другие работы, но большинство из них почти забыты. Она работала преподавателем ашиурской философии и литературы в различных университетах сорок стандартных лет. Родилась на Каха Луане в 1179 году. Была замужем. Вероятно, есть ребенок.
— Что еще?
— Она имела удостоверение звездного пилота с правом вождения малых судов. Активный участник движения «за мир» в годы войны. В документах также указывается, что она — офицер разведки и дипломат Деллаконды.
— Борец за мир и офицер разведки.
— Так говорится в документах. Мне это тоже непонятно.
Джейкоб повернул изображение. Взгляд женщины скользнул мимо меня. Линия слегка вздернутого подбородка придавала ей вызывающий вид. Слегка приоткрытые губы обнажали ровный ряд белых зубов (но это не было улыбкой), лоб скрывали густые рыжие волосы.
— А во время войны она была на «Корсариусе»?
Пауза.
— В общих файлах недостаточно сведений, Алекс. Но не думаю. Скорее, она была связана с «Меркуриелем», флагманом деллакондцев.
— Я думал, флагманом был «Корсариус».
— Нет. «Корсариус» был только фрегатом. Обычно Сим сражался именно на нем, но судно не вполне подходило для размещения штаба. В этих целях деллакондцы использовали два разных корабля. «Меркуриель» был подарен им в разгар войны мятежниками Токсикона. Его специально оборудовали для командования и управления, и он носил имя токсиконского добровольца, погибшего в Щели.
— Еще что-нибудь о ней известно?
— Могу назвать ее звание, дату отставки и тому подобное.
— И все?
— Возможно, есть еще кое-что интересное.
— Что именно?
— Минуточку. Как ты понимаешь, пока мы беседуем, я одновременно просматриваю записи.
— Хорошо.
— Но ты должен понять, что эта женщина — довольно загадочная личность, и о ней известно очень мало.
— Ладно. К чему ты клонишь?
— По-видимому, она вернулась с войны в состоянии глубокой депрессии.
— В этом нет ничего необычного.
— Конечно. Я бы и сам так ответил. Но она очень долго не могла оправиться. Фактически, много лет. Имеется упоминание, что Таннер в 1208 году посетила Маурину Сим, то есть через год после смерти Сима на Ригеле. Нигде не говорится, о чем они беседовали. Странно еще и то, что эта Таннер имела обыкновение на длительное время исчезать из поля зрения. Однажды почти на два года. Никто не знает, почему. Это продолжалось до 1217 года, после чего сообщения о необычных поступках Таннер прекратились. Хотя это не означает, что таковых не было.
На стенах висели фотографии: большинство было сделано на раскопках, несколько моих детских снимков. И еще портрет той женщины, которую Гейб когда-то любил. Ее звали Рией, она погибла в аварии за двадцать лет до того, как я поселился в этом доме. Я позабыл о ней во время своего долгого отсутствия, но она все еще занимала почетное место на столике между двумя изысканными вазами, вероятно, средне-европейского происхождения. Минуту я внимательно смотрел на нее, чего не делал с тех пор, как стал взрослым человеком. Рия выглядела почти по-мальчишески: стройное тело, каштановые волосы коротко подстрижены, сидит, обхватив руками колени; ее поза позволяла предположить в ней ничем не подавляемую жизнерадостность, но в ее взгляде крылось нечто, заставившее меня долго вглядываться в ее лицо. Насколько мне известно, Гейб никогда не был духовно связан ни с какой другой женщиной.
На столике сбоку лежал сборник стихов Уолдорфа Кэндлза «Слухи Земли», и хотя я никогда не слышал об этой книге, мне была известна репутация Кэндлза. Он принадлежал к тем поэтам, которых никто не читает, но которых надо знать, если хочешь слыть образованным человеком.
Книга, однако, возбудила мое любопытство по нескольким причинам: Гейб никогда не проявлял большого интереса к поэзии, Кэндлз был современником Кристофера Сима и Лейши Таннер. Когда я взял сборник, он раскрылся на стихотворении «Лейша».
Я провел в доме ночь, не спеша насладился завтраком, а потом устроился в большом кресле в кабинете. Из окна падал солнечный свет, и Джейкоб заявил, что рад видеть меня поднявшимся так рано.
— Не хочешь ли побеседовать о политике? — спросил он.
— Потом.
Я огляделся, ища обруч.
— В ящике письменного стола, — подсказал Джейкоб. — Куда ты собрался?
— В контору «Бримбери и Конна».
Я примерил обруч, он съехал мне на уши.
— Когда будешь готов, скажи, я держу канал.
Источник света сместился, кабинет исчез, его заменил современный зал для совещаний, отделанный под хрусталь. Где-то звучала приятная музыка, и сквозь одну из стен я мог любоваться Андикваром с высоты, превосходящей высоту любого сооружения в этом городе. Уже знакомая мне по прошлому сеансу связи высокая и смуглая женщина, выглядевшая теперь несколько официально, материализовалась у двери. Она улыбнулась, энергичной походкой подошла ко мне и протянула руку.
— Мистер Бенедикт, я — Капра Бримбери, младший партнер фирмы.
Это подтверждало мое первоначальное предположение, что наследство Гейба имело гораздо большую стоимость, чем я воображал. День обещал быть удачным.
Голос ее звучал приглушенно-доверительно. Таким тоном разговаривают с человеком, на время ставшим тебе ровней. Пока мы беседовали, Капра излучала такой энтузиазм, словно приветствовала нового члена клуба избранных.
— Нам будет его не хватать, — сказала она. — Мне бы хотелось найти нужные слова.
Я поблагодарил ее, и она продолжила:
— Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы облегчить вам вступление в права наследства. Думаю, за поместье удастся получить очень хорошую цену. Разумеется, при условии, что вы хотите его продать.
Продать дом?
— Я не думал об этом.
— За него можно получить довольно много денег, Алекс. Когда решите, дайте нам знать, и мы будем рады вести ваши дела.
— Спасибо.
— Мы пока не смогли установить точную стоимость поместья. Имеется, как вы понимаете, много неясностей, произведения искусства, антикварные вещи, предметы с раскопок и тому подобное. Все это затрудняет оценку. Не говоря уже об обширных земельных участках, стоимость которых ежечасно колеблется. Как я понимаю, вы хотите пользоваться услугами брокера вашего дяди?
— Да, конечно.
— Хорошо.
Она небрежно сделала у себя пометку, как будто мое решение не имело особой важности.
— А как насчет ограбления? — спросил я. — Что-нибудь узнали?
— Нет, Алекс. — Она понизила голос. — Странное дело. Я хочу сказать, что никто такого не ожидал. Чтобы кто-то вламывался в чужой дом?! Использовав газовый резак, они прорезали дыру в двери черного хода. Мы были в ярости.
— Не сомневаюсь.
— И полиция тоже. Они ведут расследование.
— Что именно похищено? — спросил я.
— Трудно сказать. Если ваш дядя вел учет, то список пропал, когда стерли центральную память. Нам известно, что взяли голографический проектор и что-то из серебра. Возможно, какие-то редкие книги. Мы пригласили его друзей, чтобы они попытались определить, что пропало. И еще, возможно, драгоценности.
— Сомневаюсь, чтобы их было много, — заметил я. — Но в доме есть несколько чрезвычайно ценных артефактов.
— Да, нам это известно. Мы проверили их по списку страховой компании. Все на месте.
Капра снова перевела разговор на финансовые дела, и в конце концов я согласился почти со всеми ее предложениями. На вопрос о секретном коде она вынула коробочку, у которой разрушается запор после того, как ее откроют.
— Она откроется на звук вашего голоса. Но вам нужно назвать дату вашего рождения.
Сделав все необходимое, я вынул конверт. Подпись Гейба шла поперек клапана. Внутри я нашел код, состоящий из тридцати одной цифры.
Да, Гейб оказался предусмотрительным.
Дьявольски громкие слова для никчемного племянника.
Когда-то Гейб разочаровался во мне. Хотя он ничего мне не говорил, но его прежнее одобрение моего интереса к древностям сменилось сдержанной снисходительностью, поскольку мне не удалась карьера полевого археолога. Он должным образом поощрял меня и выказывал энтузиазм по поводу моих академических «достижений», однако в глубине души, наверняка думал, что ребенок, который ездил с ним в лагеря на раскопки разрушенных городов полусотни цивилизаций, чувствует себя более свободно на товарной бирже. И что еще хуже, товаром были реликвии прошлого, которые, как утверждал Гейб, становились все более уязвимыми перед нашими тепловыми датчиками и лазерными бурами.
Он проклял меня, как филистимлянина. Я читал это в его глазах, слышал в том, чего он не говорил, чувствовал в его постепенном отчуждении. И все-таки, несмотря на существование небольшой группы профессионалов, с которыми Гейб раскопал бесчисленное множество цивилизаций, именно ко мне он обратился в связи с открытием «Тенандрома». Эта мысль грела меня. Я даже испытывал смутное удовлетворение от того, что Гейб просчитался с мерами предосторожности и позволил похитить файл Таннер. Гейб ошибался, как и все мы.
Следующий визит я нанес в полицейский участок. Там мне сообщили, что они усиленно расследуют происшествие, но пока не могут похвастаться особыми достижениями, и свяжутся со мной, когда что-нибудь прояснится. Я поблагодарил, не очень надеясь на успех, и уже поднес руку к обручу, чтобы прервать связь, как появился маленький пухлый человек в форме и помахал мне рукой.
— Мистер Бенедикт? — Он кивнул головой, словно понимая, что я в крайнем затруднении. — Меня зовут Фенн Рэдфилд. Я — старый друг вашего дяди.
Он взял меня за руку и с энтузиазмом потряс ее.
— Счастлив познакомиться. Вы похожи на Гейба, знаете ли.
— Мне уже говорили.
— Ужасная потеря, ужасная. Пожалуйста, зайдите ко мне. В мой кабинет.
Он повернулся и вышел, а я подождал, пока сменятся координаты места действия. Источник ответа опять переместился, стал ярче. В закопченные стекла окон потоком лился солнечный свет, я сидел в маленьком кабинете, где витал запах спиртного.
Рэдфилд плюхнулся на жесткую, неудобную на вид кушетку. Его рабочий стол окружала целая батарея терминалов, мониторов и пультов управления. Стены были увешаны свидетельствами, наградами, официальными документами и многочисленными фотографиями: Рэдфилд возле стремительного полицейского скиммера; Рэдфилд, обменивающийся рукопожатием с женщиной весьма важного вида; Рэдфилд на месте катастрофы, покрытый нефтяными пятнами, с ребенком на руках. Последняя фотография висела на самом видном месте. Я решил, что Фенн Рэдфилд мне нравится.
— Сожалею, мы пока не смогли сделать большего, — сказал он. — Правда, почти не за что зацепиться.
— Понимаю, — ответил я.
Рэдфилд пригласил меня сесть на стул, а сам уселся перед столом.
— Стол похож на крепость, — хихикнул он. — Отпугивает людей. Я все собираюсь избавиться от него, но он у меня уже так давно. А мы, между прочим, нашли серебро. Или, по крайней мере, часть его. Трудно сказать наверняка, но у меня такое ощущение, что все полностью. Сегодня утром. Мы еще не ввели данные в компьютер, поэтому полицейский, с которым вы говорили, не мог об этом знать.
— И где оно было?
— В ручье, примерно в километре от дома. Лежало в пластиковом мешке под настилом дорожки, пересекающей поток. Детишки нашли.
— Странно, — сказал я.
— Согласен. Оно не представляет особой ценности, но все же достаточно дорогое. Значит, у вора не было возможности продать или надежно спрятать его.
— Серебро взяли для отвода глаз, — предположил я.
— Да? — В глазах Рэдфилда вспыхнул интерес. — Что заставляет вас так думать?
— Вы же называли Гейба своим другом.
— Да. Когда позволяло время, мы ходили вместе на прогулки. И еще мы много играли в шахматы.
— Он когда-нибудь рассказывал вам о своей работе?
Рэдфилд хитро посмотрел на меня.
— Иногда. Могу ли я узнать, к чему вы клоните, мистер Бенедикт?
— Воры унесли файл с данными. Взяли именно проект, над которым Гейб работал перед смертью.
— И как я понимаю, вам о нем мало известно.
— Правильно. Надеюсь, у вас может оказаться какая-то информация.
— Понимаю. — Рэдфилд откинулся на спинку стула, положил руку на крышку стола и нервно забарабанил по ней пальцами.
— Вы хотите сказать, что серебро и все остальное взяли для отвода глаз.
— Да.
Полицейский встал, обогнул стол и подошел к окну.
— В последние три месяца или около того ваш дядя был чем-то озабочен. Кстати, он и играл чертовски плохо.
— Вы не знаете, почему?
— Нет, не знаю. Последнее время я редко с ним виделся. Гейб действительно говорил мне, что занят каким-то проектом, но так и не сказал, в чем он заключается. Обычно мы регулярно встречались с ним раз в неделю, а несколько месяцев назад наши встречи прекратились, и с тех пор Гейб появлялся редко.
— Когда вы видели его в последний раз?
Рэдфилд подумал.
— Возможно, за шесть недель до известия о его гибели. В тот вечер мы играли в шахматы, но я видел, что его что-то беспокоит.
— Он выглядел озабоченным?
— Он отвратительно играл, и я разбил его наголову. Выиграл пять или шесть раз, что просто невероятно. Его голова была занята не игрой. Гейб сказал, чтобы я радовался, пока могу. В следующий раз он меня разделает под орех. — Рэдфилд уставился в пол. — Вот так.
Он достал из-под стола стакан пунша лимонного цвета.
— Часть моей диеты, — сказал он. — Желаете?
— Конечно.
— Хотел бы помочь вам, Алекс, но я просто не знаю, чем занимался Гейб. Могу только сказать, о чем он все время говорил.
— О чем же?
— О Сопротивлении. О Кристофере Симе. Он помешался на этой теме: хронология военных действий, кто там был, как развивались события. Я тоже интересуюсь этим, как и все остальные, только он говорил об этом все время. В самый разгар игры это раздражает. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил я.
— Он не всегда был таким. — Рэдфилд наполнил второй стакан и протянул мне. — Вы играете в шахматы, Алекс?
— Нет. Когда-то я выучил ходы, очень давно. Эта игра мне никогда не давалась.
Лицо Рэдфилда смягчились, словно он осознал, что разговаривает с ущербным человеком.
На Земле собирались проводить референдум о выходе из Конфедерации. Голосование должно состояться через несколько дней, но, очевидно, некоторые крупные политики поддержали движение за отделение, и аналитики пришли к выводу, что весьма вероятно положительное решение.
Я просмотрел другие сообщения, а Джейкоб комментировал события, утверждая, что настоящая проблема заключается в будущих действиях центрального правительства, если Земля и в самом деле попытается выйти из Конфедерации.
— Они же не смогут остаться в стороне и позволить им уйти, — мрачно заметил он.
— Такого никогда не случится, — сказал я. — Вся эта ерунда для внутреннего употребления. Местные политики хотят выглядеть крутыми парнями, атакующими начальство. — Я вскрыл банку пива. — Давай займемся делом.
Дом.
Вероятно, это единственный настоящий мой дом, и мне грустно было видеть его обнаженным и беззащитным на фоне низко нависшего серого неба. По преданиям, где-то поблизости потерпел крушение Джордж Шейл со своим экипажем. Сейчас только историк может рассказать, кто первый ступил на поверхность Окраины, но все на планете знают тех, кто при этом погиб. Мой первый крупный проект был посвящен поискам обломков этого корабля, однако, если они и существовали, найти их мне не удалось.
Когда-то наш дом служил постоялым двором, дававшим приют охотникам и путешественникам. Теперь большая часть лесов вокруг уступила место особнякам и квадратным лужайкам. Гейб сделал все возможное, чтобы сохранить первозданную лесную глушь. Это была замечательная битва, как и все битвы против прогресса. В последние годы нашей совместной жизни он становился все более раздражительным, часто ссорился с теми, кто имел несчастье поселиться по соседству. Вряд ли соседи жалеют о его смерти.
Спальня находилась на самом верхнем, четвертом этаже. Жалюзи на двойных окнах оказались закрытыми. К ним тянулись ветки двух деревьев, с одной стороны они переплелись и образовали королевское кресло, в которое я любил забираться, вызывая у Гейба испуг и негодование. Во всяком случае, он позволял мне так думать.
Я откинул фонарь кабины и вышел из скиммера. С неба продолжал тихо падать снег, где-то играли дети, с освещенной улицы доносились возбужденные возгласы, я слышал мягкое шуршание лыж на белых лужайках и улицах. Натриевый фонарь под дубом лил мягкий свет на скиммер и на печальные окна фасада.
— Привет, Алекс. Добро пожаловать домой, — произнес знакомый голос.
Лампочка над входом мигнула.
— Привет, Джейкоб, — отозвался я. Джейкоб был не совсем роботом. Он представлял собой сложную информационную систему с обратной связью, и его основной задачей, по крайней мере раньше, было поддерживать любую беседу на том уровне, который устраивал Гейба в данный момент, и на тему, выбранную Гейбом. Иногда даже забывалась реальная природа Джейкоба. Для настоящего робота такое обращение оказалось бы жестоким и необычным.
— Рад снова видеть тебя, — сказал он. — Жаль, что так получилось с Гейбом.
Снег уже доходил до лодыжек, а поскольку моя одежда не была рассчитана на такую погоду, он попал в туфли.
— Мне тоже.
Дверь распахнулась, и гостиная наполнилась светом. Где-то в доме смолкла музыка. Смолкла. Вот такие вещи и делали Джейкоба живым.
— Это так неожиданно. Мне будет не хватать его.
Джейкоб молчал. Я прошел мимо злобного каменного демона, обитавшего в доме задолго до моего появления, снял куртку и направился в рабочий кабинет, ту самую комнату, откуда Гейб отправил мне свое последнее сообщение. Раздался резкий треск, как от сломавшейся ветки, и в камине появилось пламя. Как давно я его не видел! На Рэмбакле никогда не было ни лесов, ни необходимости жечь их. Сколько же времени прошло с тех пор, как я видел снег? Или плохую погоду?
Я вернулся и вдруг почувствовал себя так, будто никогда и не уезжал.
— Алекс?
В голосе робота слышалось нечто почти жалобное.
— Да, Джейкоб. Что случилось?
— Есть нечто такое, о чем ты должен знать.
Где-то в глубине дома тикали часы.
— Да?
— Я тебя не помню.
Я замер, наполовину опустившись в то самое кресло, в котором сидел во время имитации нашей беседы с Гейбом.
— Что ты имеешь в виду?
— Адвокаты сообщили тебе, что произошло ограбление?
— Да.
— Очевидно, вор пытался скопировать мой центральный блок. Основную память. Должно быть, Габриэль предвидел такую возможность. Для подобного случая система была запрограммирована на полное уничтожение записей. Я не помню ничего, что было до того, как власти реактивировали меня.
— Но как же...
— «Бримбери и Конн» запрограммировали меня на то, чтобы я тебя узнал. Я пытаюсь объяснить тебе, что знаю о нас, но непосредственных воспоминаний у меня не сохранилось.
— Разве это не одно и то же?
— Остаются некоторые пробелы.
Мне показалось, что робот собирается что-то добавить, но он замолчал.
Джейкоб жил здесь двадцать лет. В детстве я играл с ним в шахматы, мы воспроизводили крупные сражения полудюжины войн, беседовали о будущем, когда дождь хлестал в стекла больших окон. Мы строили планы вместе обойти под парусом всю планету, а позднее, когда мое честолюбие возросло, мы говорили о звездах.
— А как насчет Гейба? Ты ведь помнишь его, правда?
— Я знаю, что он бы мне понравился. По его дому видно, что у него были разнообразные интересы, он заслуживал того, чтобы быть с ним знакомым. Меня утешает то, что я действительно, знал его. Но — я его не помню.
Я сидел, прислушиваясь к треску огня в камине и шороху снега за окнами. Джейкоб не был живым. Из нас двоих только я мог испытывать какие-то чувства.
— Как насчет информационных файлов? Насколько я понимаю, кое-что исчезло.
— Я проверил указатель. Они взяли кристалл с данными. Но он ничем не может быть полезен грабителю. Чтобы получить доступ к информации, нужно знать код.
— Файл «Таннер», — уверенно сказал я.
— Да. Откуда ты знаешь?
— Догадался.
— Очень странно красть то, что нельзя использовать.
— Все остальное — только для отвода глаз, — объяснил я. — Они точно знали, что им нужно. Сколько их было? Ты кого-нибудь узнал?
— Перед тем, как войти, они отключили энергоснабжение, Алекс. Я не функционировал.
— Как они это сделали?
— Очень просто. Разбили окно, забрались в служебное помещение и перерезали кабель. Там внизу у меня не было камер визуального наблюдения.
— Проклятье. Разве здесь нет какой-нибудь системы сигнализации?
— О, да, есть. Но знаешь сколько прошло времени с тех пор, как в этом районе было совершено последнее преступление?
— Нет.
— Десятилетия. Полицейские подумали, что произошел сбой, и не сразу отреагировали. Но даже будь они были более проворными, вор мог бы проделать все за три минуты, если хорошо знал план дома и точно представлял себе, за чем охотится.
— Джейкоб, над чем работал Гейб, когда погиб?
— Не знаю, имелась ли у меня когда-нибудь такая информация, Алекс.
— Насколько хорошо защищен файл «Таннер»? Ты уверен, что вор не сможет им воспользоваться?
— Возможно, лет через двадцать. Необходимо, чтобы твой голос произнес секретный код, хранящийся у «Бримбери и Конна».
— Вору не составит труда получить запись моего голоса и продублировать его. Нам лучше уведомить адвокатов, чтобы они приняли меры предосторожности.
— Уже сделано, Алекс.
— А если они тоже замешаны?
— У них нет доступа к коду. Они могут только передать его тебе.
— Из чего он состоит?
— Последовательность цифр, которые должны быть произнесены твоим голосом, или точной его копией, за промежуток времени не менее полной минуты. Это предохраняет от скоростной компьютерной атаки. Любая попытка проникновения в обход этих условий вызовет немедленное уничтожение файла.
— Сколько же там цифр?
— Обычно четырнадцать. Я не знаю, сколько использовал Гейб.
Я молча смотрел на огонь. На улице горели желтые шары фонарей, ветер качал деревья, вокруг скиммера постепенно вырастал сугроб.
— Джейкоб, кто такая Лейша Таннер?
— Минуточку.
Свет в комнате померк.
Снаружи с грохотом захлопнулась металлическая дверь.
У окна появилось голографическое изображение женщины в вечернем платье, она отвернулась в сторону, словно ее внимание привлекла метель. В неярком свете камина и натриевой лампы за окном женщина выглядела щемяще красивой. Она казалась погруженной в свои мысли, в ее невидящих глазах отражался заснеженный пейзаж.
— Здесь ей тридцать с небольшим. Снимок сделан, когда она работала преподавателем в Тейярдианском университете на Земле. Он датируется 1215-м годом нашего времени.
Через шесть лет после Сопротивления.
— Боже мой, а я подумал, что это человек, с которым я смогу поговорить.
— О, нет, Алекс. Она давно умерла. Более столетия назад.
— Какое отношение она имеет к проекту Гейба?
— Не знаю.
— А кто-нибудь может это знать?
— Понятия не имею.
Я налил себе ликера, настоящего «Туманящего голову».
— Расскажи мне о Таннер. Кем она была?
— Ученая. Преподаватель. Более всего известна своими переводами ашиурского философа Тулисофалы. Они еще пользуются вниманием специалистов, и некоторые авторитеты в этой области считают их каноническими. У нее есть и другие работы, но большинство из них почти забыты. Она работала преподавателем ашиурской философии и литературы в различных университетах сорок стандартных лет. Родилась на Каха Луане в 1179 году. Была замужем. Вероятно, есть ребенок.
— Что еще?
— Она имела удостоверение звездного пилота с правом вождения малых судов. Активный участник движения «за мир» в годы войны. В документах также указывается, что она — офицер разведки и дипломат Деллаконды.
— Борец за мир и офицер разведки.
— Так говорится в документах. Мне это тоже непонятно.
Джейкоб повернул изображение. Взгляд женщины скользнул мимо меня. Линия слегка вздернутого подбородка придавала ей вызывающий вид. Слегка приоткрытые губы обнажали ровный ряд белых зубов (но это не было улыбкой), лоб скрывали густые рыжие волосы.
— А во время войны она была на «Корсариусе»?
Пауза.
— В общих файлах недостаточно сведений, Алекс. Но не думаю. Скорее, она была связана с «Меркуриелем», флагманом деллакондцев.
— Я думал, флагманом был «Корсариус».
— Нет. «Корсариус» был только фрегатом. Обычно Сим сражался именно на нем, но судно не вполне подходило для размещения штаба. В этих целях деллакондцы использовали два разных корабля. «Меркуриель» был подарен им в разгар войны мятежниками Токсикона. Его специально оборудовали для командования и управления, и он носил имя токсиконского добровольца, погибшего в Щели.
— Еще что-нибудь о ней известно?
— Могу назвать ее звание, дату отставки и тому подобное.
— И все?
— Возможно, есть еще кое-что интересное.
— Что именно?
— Минуточку. Как ты понимаешь, пока мы беседуем, я одновременно просматриваю записи.
— Хорошо.
— Но ты должен понять, что эта женщина — довольно загадочная личность, и о ней известно очень мало.
— Ладно. К чему ты клонишь?
— По-видимому, она вернулась с войны в состоянии глубокой депрессии.
— В этом нет ничего необычного.
— Конечно. Я бы и сам так ответил. Но она очень долго не могла оправиться. Фактически, много лет. Имеется упоминание, что Таннер в 1208 году посетила Маурину Сим, то есть через год после смерти Сима на Ригеле. Нигде не говорится, о чем они беседовали. Странно еще и то, что эта Таннер имела обыкновение на длительное время исчезать из поля зрения. Однажды почти на два года. Никто не знает, почему. Это продолжалось до 1217 года, после чего сообщения о необычных поступках Таннер прекратились. Хотя это не означает, что таковых не было.
* * *
На первый вечер с меня было достаточно. Я перекусил и выбрал комнату на третьем этаже. Спальня Гейба находилась рядом, в передней части дома. Я зашел туда, скорее, из любопытства, но под предлогом, что мне нужна удобная подушка.На стенах висели фотографии: большинство было сделано на раскопках, несколько моих детских снимков. И еще портрет той женщины, которую Гейб когда-то любил. Ее звали Рией, она погибла в аварии за двадцать лет до того, как я поселился в этом доме. Я позабыл о ней во время своего долгого отсутствия, но она все еще занимала почетное место на столике между двумя изысканными вазами, вероятно, средне-европейского происхождения. Минуту я внимательно смотрел на нее, чего не делал с тех пор, как стал взрослым человеком. Рия выглядела почти по-мальчишески: стройное тело, каштановые волосы коротко подстрижены, сидит, обхватив руками колени; ее поза позволяла предположить в ней ничем не подавляемую жизнерадостность, но в ее взгляде крылось нечто, заставившее меня долго вглядываться в ее лицо. Насколько мне известно, Гейб никогда не был духовно связан ни с какой другой женщиной.
На столике сбоку лежал сборник стихов Уолдорфа Кэндлза «Слухи Земли», и хотя я никогда не слышал об этой книге, мне была известна репутация Кэндлза. Он принадлежал к тем поэтам, которых никто не читает, но которых надо знать, если хочешь слыть образованным человеком.
Книга, однако, возбудила мое любопытство по нескольким причинам: Гейб никогда не проявлял большого интереса к поэзии, Кэндлз был современником Кристофера Сима и Лейши Таннер. Когда я взял сборник, он раскрылся на стихотворении «Лейша».
В примечании говорилось, что оно написано в 1213 году, за два года до смерти Кэндлза и через четыре года после окончания войны. Там же приводились какие-то рассуждения о стиле, редакция высказывала мнение, что «стихотворение посвящено Лейше Таннер, причинявшей беспокойство друзьям своими периодическими исчезновениями в период между 1208-м и 1216-м годами и никогда не объяснявшей причины своего отсутствия».
Затерянный пилот,
Вдали от Ригеля
Несется по орбите
Одна в ночи
И ищет колесо
Из звезд...
В морях времен ушедших
Оно кружится,
Отмечая год.
Девять звезд на ободе
И две у ступицы.
Она,
Блуждая,
Не знает отдыха,
Покинув,
Свою гавань
И меня.
3
Они послали один-единственный корабль, и тот пронесся над вершинами мира. И когда увидели они, что илиандцы бежали, ужасный гнев охватил их. И они сожгли все — пустые дома и покинутые парки, и молчаливые озера. Они сожгли все.
Экрон Гэррити. «Армагеддон»
Я провел в доме ночь, не спеша насладился завтраком, а потом устроился в большом кресле в кабинете. Из окна падал солнечный свет, и Джейкоб заявил, что рад видеть меня поднявшимся так рано.
— Не хочешь ли побеседовать о политике? — спросил он.
— Потом.
Я огляделся, ища обруч.
— В ящике письменного стола, — подсказал Джейкоб. — Куда ты собрался?
— В контору «Бримбери и Конна».
Я примерил обруч, он съехал мне на уши.
— Когда будешь готов, скажи, я держу канал.
Источник света сместился, кабинет исчез, его заменил современный зал для совещаний, отделанный под хрусталь. Где-то звучала приятная музыка, и сквозь одну из стен я мог любоваться Андикваром с высоты, превосходящей высоту любого сооружения в этом городе. Уже знакомая мне по прошлому сеансу связи высокая и смуглая женщина, выглядевшая теперь несколько официально, материализовалась у двери. Она улыбнулась, энергичной походкой подошла ко мне и протянула руку.
— Мистер Бенедикт, я — Капра Бримбери, младший партнер фирмы.
Это подтверждало мое первоначальное предположение, что наследство Гейба имело гораздо большую стоимость, чем я воображал. День обещал быть удачным.
Голос ее звучал приглушенно-доверительно. Таким тоном разговаривают с человеком, на время ставшим тебе ровней. Пока мы беседовали, Капра излучала такой энтузиазм, словно приветствовала нового члена клуба избранных.
— Нам будет его не хватать, — сказала она. — Мне бы хотелось найти нужные слова.
Я поблагодарил ее, и она продолжила:
— Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы облегчить вам вступление в права наследства. Думаю, за поместье удастся получить очень хорошую цену. Разумеется, при условии, что вы хотите его продать.
Продать дом?
— Я не думал об этом.
— За него можно получить довольно много денег, Алекс. Когда решите, дайте нам знать, и мы будем рады вести ваши дела.
— Спасибо.
— Мы пока не смогли установить точную стоимость поместья. Имеется, как вы понимаете, много неясностей, произведения искусства, антикварные вещи, предметы с раскопок и тому подобное. Все это затрудняет оценку. Не говоря уже об обширных земельных участках, стоимость которых ежечасно колеблется. Как я понимаю, вы хотите пользоваться услугами брокера вашего дяди?
— Да, конечно.
— Хорошо.
Она небрежно сделала у себя пометку, как будто мое решение не имело особой важности.
— А как насчет ограбления? — спросил я. — Что-нибудь узнали?
— Нет, Алекс. — Она понизила голос. — Странное дело. Я хочу сказать, что никто такого не ожидал. Чтобы кто-то вламывался в чужой дом?! Использовав газовый резак, они прорезали дыру в двери черного хода. Мы были в ярости.
— Не сомневаюсь.
— И полиция тоже. Они ведут расследование.
— Что именно похищено? — спросил я.
— Трудно сказать. Если ваш дядя вел учет, то список пропал, когда стерли центральную память. Нам известно, что взяли голографический проектор и что-то из серебра. Возможно, какие-то редкие книги. Мы пригласили его друзей, чтобы они попытались определить, что пропало. И еще, возможно, драгоценности.
— Сомневаюсь, чтобы их было много, — заметил я. — Но в доме есть несколько чрезвычайно ценных артефактов.
— Да, нам это известно. Мы проверили их по списку страховой компании. Все на месте.
Капра снова перевела разговор на финансовые дела, и в конце концов я согласился почти со всеми ее предложениями. На вопрос о секретном коде она вынула коробочку, у которой разрушается запор после того, как ее откроют.
— Она откроется на звук вашего голоса. Но вам нужно назвать дату вашего рождения.
Сделав все необходимое, я вынул конверт. Подпись Гейба шла поперек клапана. Внутри я нашел код, состоящий из тридцати одной цифры.
Да, Гейб оказался предусмотрительным.
* * *
«Оставляю все на твое усмотрение, я тебе доверяю».Дьявольски громкие слова для никчемного племянника.
Когда-то Гейб разочаровался во мне. Хотя он ничего мне не говорил, но его прежнее одобрение моего интереса к древностям сменилось сдержанной снисходительностью, поскольку мне не удалась карьера полевого археолога. Он должным образом поощрял меня и выказывал энтузиазм по поводу моих академических «достижений», однако в глубине души, наверняка думал, что ребенок, который ездил с ним в лагеря на раскопки разрушенных городов полусотни цивилизаций, чувствует себя более свободно на товарной бирже. И что еще хуже, товаром были реликвии прошлого, которые, как утверждал Гейб, становились все более уязвимыми перед нашими тепловыми датчиками и лазерными бурами.
Он проклял меня, как филистимлянина. Я читал это в его глазах, слышал в том, чего он не говорил, чувствовал в его постепенном отчуждении. И все-таки, несмотря на существование небольшой группы профессионалов, с которыми Гейб раскопал бесчисленное множество цивилизаций, именно ко мне он обратился в связи с открытием «Тенандрома». Эта мысль грела меня. Я даже испытывал смутное удовлетворение от того, что Гейб просчитался с мерами предосторожности и позволил похитить файл Таннер. Гейб ошибался, как и все мы.
Следующий визит я нанес в полицейский участок. Там мне сообщили, что они усиленно расследуют происшествие, но пока не могут похвастаться особыми достижениями, и свяжутся со мной, когда что-нибудь прояснится. Я поблагодарил, не очень надеясь на успех, и уже поднес руку к обручу, чтобы прервать связь, как появился маленький пухлый человек в форме и помахал мне рукой.
— Мистер Бенедикт? — Он кивнул головой, словно понимая, что я в крайнем затруднении. — Меня зовут Фенн Рэдфилд. Я — старый друг вашего дяди.
Он взял меня за руку и с энтузиазмом потряс ее.
— Счастлив познакомиться. Вы похожи на Гейба, знаете ли.
— Мне уже говорили.
— Ужасная потеря, ужасная. Пожалуйста, зайдите ко мне. В мой кабинет.
Он повернулся и вышел, а я подождал, пока сменятся координаты места действия. Источник ответа опять переместился, стал ярче. В закопченные стекла окон потоком лился солнечный свет, я сидел в маленьком кабинете, где витал запах спиртного.
Рэдфилд плюхнулся на жесткую, неудобную на вид кушетку. Его рабочий стол окружала целая батарея терминалов, мониторов и пультов управления. Стены были увешаны свидетельствами, наградами, официальными документами и многочисленными фотографиями: Рэдфилд возле стремительного полицейского скиммера; Рэдфилд, обменивающийся рукопожатием с женщиной весьма важного вида; Рэдфилд на месте катастрофы, покрытый нефтяными пятнами, с ребенком на руках. Последняя фотография висела на самом видном месте. Я решил, что Фенн Рэдфилд мне нравится.
— Сожалею, мы пока не смогли сделать большего, — сказал он. — Правда, почти не за что зацепиться.
— Понимаю, — ответил я.
Рэдфилд пригласил меня сесть на стул, а сам уселся перед столом.
— Стол похож на крепость, — хихикнул он. — Отпугивает людей. Я все собираюсь избавиться от него, но он у меня уже так давно. А мы, между прочим, нашли серебро. Или, по крайней мере, часть его. Трудно сказать наверняка, но у меня такое ощущение, что все полностью. Сегодня утром. Мы еще не ввели данные в компьютер, поэтому полицейский, с которым вы говорили, не мог об этом знать.
— И где оно было?
— В ручье, примерно в километре от дома. Лежало в пластиковом мешке под настилом дорожки, пересекающей поток. Детишки нашли.
— Странно, — сказал я.
— Согласен. Оно не представляет особой ценности, но все же достаточно дорогое. Значит, у вора не было возможности продать или надежно спрятать его.
— Серебро взяли для отвода глаз, — предположил я.
— Да? — В глазах Рэдфилда вспыхнул интерес. — Что заставляет вас так думать?
— Вы же называли Гейба своим другом.
— Да. Когда позволяло время, мы ходили вместе на прогулки. И еще мы много играли в шахматы.
— Он когда-нибудь рассказывал вам о своей работе?
Рэдфилд хитро посмотрел на меня.
— Иногда. Могу ли я узнать, к чему вы клоните, мистер Бенедикт?
— Воры унесли файл с данными. Взяли именно проект, над которым Гейб работал перед смертью.
— И как я понимаю, вам о нем мало известно.
— Правильно. Надеюсь, у вас может оказаться какая-то информация.
— Понимаю. — Рэдфилд откинулся на спинку стула, положил руку на крышку стола и нервно забарабанил по ней пальцами.
— Вы хотите сказать, что серебро и все остальное взяли для отвода глаз.
— Да.
Полицейский встал, обогнул стол и подошел к окну.
— В последние три месяца или около того ваш дядя был чем-то озабочен. Кстати, он и играл чертовски плохо.
— Вы не знаете, почему?
— Нет, не знаю. Последнее время я редко с ним виделся. Гейб действительно говорил мне, что занят каким-то проектом, но так и не сказал, в чем он заключается. Обычно мы регулярно встречались с ним раз в неделю, а несколько месяцев назад наши встречи прекратились, и с тех пор Гейб появлялся редко.
— Когда вы видели его в последний раз?
Рэдфилд подумал.
— Возможно, за шесть недель до известия о его гибели. В тот вечер мы играли в шахматы, но я видел, что его что-то беспокоит.
— Он выглядел озабоченным?
— Он отвратительно играл, и я разбил его наголову. Выиграл пять или шесть раз, что просто невероятно. Его голова была занята не игрой. Гейб сказал, чтобы я радовался, пока могу. В следующий раз он меня разделает под орех. — Рэдфилд уставился в пол. — Вот так.
Он достал из-под стола стакан пунша лимонного цвета.
— Часть моей диеты, — сказал он. — Желаете?
— Конечно.
— Хотел бы помочь вам, Алекс, но я просто не знаю, чем занимался Гейб. Могу только сказать, о чем он все время говорил.
— О чем же?
— О Сопротивлении. О Кристофере Симе. Он помешался на этой теме: хронология военных действий, кто там был, как развивались события. Я тоже интересуюсь этим, как и все остальные, только он говорил об этом все время. В самый разгар игры это раздражает. Вы меня понимаете?
— Да, — ответил я.
— Он не всегда был таким. — Рэдфилд наполнил второй стакан и протянул мне. — Вы играете в шахматы, Алекс?
— Нет. Когда-то я выучил ходы, очень давно. Эта игра мне никогда не давалась.
Лицо Рэдфилда смягчились, словно он осознал, что разговаривает с ущербным человеком.
* * *
Вернувшись домой, я просмотрел сводку новостей. Сообщалось об очередной стычке с «немыми». Корабль получил повреждения, имелись жертвы. С минуту на минуту ожидали заявления правительства.На Земле собирались проводить референдум о выходе из Конфедерации. Голосование должно состояться через несколько дней, но, очевидно, некоторые крупные политики поддержали движение за отделение, и аналитики пришли к выводу, что весьма вероятно положительное решение.
Я просмотрел другие сообщения, а Джейкоб комментировал события, утверждая, что настоящая проблема заключается в будущих действиях центрального правительства, если Земля и в самом деле попытается выйти из Конфедерации.
— Они же не смогут остаться в стороне и позволить им уйти, — мрачно заметил он.
— Такого никогда не случится, — сказал я. — Вся эта ерунда для внутреннего употребления. Местные политики хотят выглядеть крутыми парнями, атакующими начальство. — Я вскрыл банку пива. — Давай займемся делом.