— Добрый вечер, миссис Тернер.
   — Добрый вечер, мистер Арчер. — Она прислонилась к дверной раме, чувствуя себя слишком уж свободно. — Вы знакомы с Хилари, мистер Арчер? Вы должны с ним познакомиться. Все должны. Хилари такой очаровательный, ведь так, дорогой? — Она ехидно улыбнулась.
   Тодд посмотрел на нее с ненавистью, а потом с тем же выражением на лице повернулся ко мне:
   — Вы хотите мне что-то сказать?
   — Хотел узнать, есть ли у вас копия картины Шардена, которая принадлежит адмиралу Тернеру.
   — Да, копия есть.
   — Могу ли я посмотреть на нее?
   — Зачем?
   — Чтобы иметь возможность опознавать оригинал. Возможно, это связано с убийством.
   Я глядел в упор на них обоих. Они не выразили никакого удивления.
   — Мы слышали об этом по радио, — сказала Сара. — Должно быть, для вас это было ужасно.
   — Ужасно, — повторил, как эхо, Тодд, пытаясь придать лицу грустное выражение.
   — Это еще более ужасно для Вестерна, — сказал я, — и для того, кто убил его. Вы все еще считаете, что он украл картину, миссис Тернер?
   Тодд внимательно посмотрел на нее. Ей стало не по себе. Этого я и добивался. Она решила избавиться от замешательства, глотнув из бокала и оставив на нем ярко-красный след помады.
   — Никогда не думала, что он украл картину, — пожала она плечами. — Просто предположила...
   — Понятно. А разве вы не говорили, что Вестерн пытался купить эту картину у вашего мужа? Что он действовал в качестве посредника от чьего-то имени?
   — Не говорила. Я не знала об этом.
   — Значит, это сказал адмирал. Было бы интересно знать, кто же этот человек, от имени которого он действовал. Он хотел получить Шардена. И создается впечатление, что Хью Вестерн умер именно потому, что кто-то очень хотел получить эту картину.
   Тодд внимательно слушал все это и молчал. Вдруг он сказал:
   — Не вижу связи между этими двумя случаями, но если вы войдете и присядете, я покажу вам копию.
   — А вы случайно не знаете, от чьего имени действовал Вестерн?
   Он развел руками ладонями наружу, по-европейски:
   — Откуда мне знать?
   — Вы ведь торгуете картинами.
   — Я раньше торговал, — поправил он меня и быстро вышел из комнаты.
   Сара Тернер прошла к переносному бару в углу комнаты и стала колоть лед специальным ломиком с серебряной ручкой.
   — Сделать вам коктейль, мистер Арчер?
   — Нет, спасибо. — Я сел в кресло в форме куба, предназначенное для угловатых людей, и стал смотреть, как она залпом выпила половину содержимого своего бокала. — Что имел в виду Тодд, когда сказал, что занимался торговлей картинами раньше? Разве это не его магазин?
   — Он собирается расстаться с ним. Магазин прогорел. И он ищет повсюду кого-либо, кому бы он мог поплакаться.
   — Например, вам? — Между нами установилась какая-то странная связь с оттенком враждебности. И я пытался использовать это на всю катушку.
   — С чего вы взяли?
   — Я думал, что он ваш друг.
   — Вы так думали? — Она громко засмеялась, и это произвело неприятное впечатление. — Вы задаете слишком много вопросов, мистер Арчер.
   — Они кажутся мне необходимыми. Полицейские в таких городах, как этот, не слишком расторопны.
   — А вы шустрый.
   — Да нет. Я здесь проездом. И просто кое о чем догадываюсь.
   — И что же вы надеетесь этим выиграть?
   — Для себя лично — ничего. Но мне бы хотелось, чтобы справедливость восторжествовала.
   Она села напротив меня. Колени ее, не прикрытые юбкой, почти касались моих. У нее были красивые колени. Я почувствовал себя неловко, чему в значительной степени способствовал и ее голос, очень чувственный голос.
   — Вы очень любили Хью?
   — Мне он нравился, — ответил я автоматически, потому что думал совсем о другом. Я смотрел на нее и думал, как она интересно сидит — колени сжаты, сама чуть отклонилась назад, уверенная в том, что тело ее прекрасно. Я уже видел такую позу на эскизе, сделанном углем, в студии Хью.
   — Мне он тоже нравился. Очень. И я все думала и вспоминала. Вспомнила, что недели две назад Хилари говорил мне, что Уолтер Хендрикс хотел бы купить Шардена и что Хью и Уолтер Хендрикс в его магазине...
   Она вдруг замолчала, увидев в дверях Тодда. Злоба перекосила его лицо. Он направился к ней. Сара отпрянула, сжимая в руке бокал. Если бы меня не было, он бы ее ударил. Но при данных обстоятельствах он лишь монотонно проговорил:
   — Удобно вы здесь устроились. Не думаешь ли ты, Сара, что тебе хватит пить?
   Она его боялась, но не хотела в этом признаться даже себе самой.
   — Я же должна что-то делать, чтобы поддержать компанию.
   — По-моему, ты уже насквозь проспиртовалась.
   — Ты так думаешь, дорогой?
   Она швырнула свой полупустой бокал в стену рядом с дверью. Он разбился на мелкие осколки, поцарапав стену, обшитую деревом, и забрызгав фотографию Нижинского в образе Фавна. Немного жидкости попало на синие замшевые туфли Тодда.
   — Прекрасно, — скривился он. — Люблю, когда ты вспоминаешь свою юность, Сара. И мне также нравится твоя болтовня. — Он обратился ко мне: — Вот эта копия, мистер Арчер. Не обращайте на нее внимания. Она немного перепила.
   Он поднял картину, чтобы я мог ее рассмотреть. На небольшом квадратном полотне маслом был изображен маленький мальчик в синей жилетке, сидящий за столом. В центре стола, покрытого льняной скатертью, на синем блюде лежало красное яблоко. Мальчик смотрел на это яблоко, как будто собирался его съесть. На копии была поставлена подпись художника и дата: «Шарден, 1744».
   — Это не очень хорошая копия. Вы сразу бы это поняли, если бы видели оригинал. Но ведь вы его не видели?
   — Нет.
   — Очень жаль. Теперь, возможно, и не сможете увидеть. Это действительно великолепная картина. Просто великолепная. Лучшая из того, что есть у нас к западу от Чикаго.
   — Я все-таки надеюсь, что смогу ее увидеть.
   — Надейтесь, старина. Но она сейчас уже едет в Европу или Южную Африку. Люди, занимающиеся кражей картин, действуют очень быстро. Они пытаются продать картины до того, как станет известно, что это ворованные произведения. Огласка мешает получить за них хорошую цену. Вероятно, они продадут Шардена частному лицу в Париже или Буэнос-Айресе, и картина исчезнет.
   — Почему вы говорите «они»?
   — Потому что они действуют не в одиночку. Один и тот же человек не может украсть картину и продать ее. Необходимо распределение труда и специализация.
   — Вы говорите так, как будто и сами специализировались в таких делах...
   — Вы правы. В некотором роде я специалист. — Он слабо улыбнулся. — Но не в том смысле, в каком вы думаете. До войны я работал в музее.
   Он нагнулся и прислонил картину к стене. Я взглянул на Сару Тернер. Она неподвижно сидела в кресле, закрыв лицо руками.
   — А теперь, — сказал он мне, — думаю, вам лучше уйти. Я сделал для вас все, что мог. И могу еще кое-что подсказать. Те, кто крадет произведения искусства, не убивают. Это не того типа люди. Ваша гипотеза о связи пропажи картины и убийства — изначально ложная.
   — Что ж, приму эту информацию к сведению. Большое вам спасибо.
   — Да не за что.
   Он иронически приподнял одну бровь и направился к двери. Я пошел за ним через пустой магазин. Большая часть товара была выставлена в витринах. Магазин производил грустное впечатление разорившейся лавки подержанных вещей. Тодд вел себя не как хозяин. Он, видимо, сдался.
   Открыв дверь, чтобы выпустить меня, он сказал на прощание:
   — Я бы не стал беспокоить Уолтера Хендрикса по поводу того, что говорила вам Сара. Ей не стоит верить. И Хендрикс не так гостеприимен, как я.
   Он был прав.
* * *
   Я не стал брать машину, а пошел на стоянку такси на противоположной стороне улицы. Там стояла желтая машина. Загорелый водитель читал комикс, на обложке которого была нарисована мертвая женщина. Водитель с трудом оторвался от увлекательного чтения, перегнулся через спинку сиденья и открыл мне дверь.
   — Куда едем?
   — К человеку по фамилии Хендрикс. Вы знаете, где он живет?
   — На Футхилл-драйв. Я возил туда клиентов. Это за чертой города. Два доллара пятьдесят центов. — Его произношение жителя штата Нью-Джерси не соответствовало сицилийской внешности.
   — Вы из Нью-Джерси?
   — Из Трентона, — он улыбнулся, показав свои испорченные зубы. — А что, это имеет какое-нибудь значение?
   — Нет. Поехали.
   Когда движение стало менее напряженным, он спросил:
   — У вас паспорт с собой?
   — А что, там нужно предъявлять документы?
   — Они не любят посетителей. Вы должны иметь визу, чтобы попасть туда, и документ о неприкосновенности личности, чтобы выбраться обратно. Старик боится жуликов или что-то в этом роде.
   — Почему?
   — У него для этого десять миллионов причин, как я слышал. Он владеет десятью миллионами долларов.
   — И откуда же такие деньги? Где он их взял?
   — Если вы мне скажете, где, я тут же все брошу, побегу туда.
   — Побежим туда вместе.
   — Слышал, у него крупное дело в Лос-Анджелесе, — сказал водитель. — Месяца два назад я возил сюда репортера из какой-то газеты. Он хотел взять у старика интервью. Что-то связанное с налогами.
   — А что у него с налогами?
   — Не могу сказать. Это для меня слишком сложно, приятель, налоги и прочее. Я с трудом заполняю все эти налоговые бумажки.
   — И что же случилось с репортером?
   — Я привез его, а старик не захотел с ним встретиться. Он не любит, когда нарушают его спокойствие.
   — Понятно.
   — А вы случайно не репортер?
   — Нет.
   Он был слишком вежлив, чтобы продолжать задавать мне вопросы.
   Мы выехали за город. Перед нами возвышались горы, сиреневые в лучах солнца. Серпантин дороги протянулся через каньон. Мы переехали через высокий мост и оказались на холме, откуда был виден океан. Свернув в сторону, такси въехало в открытые ворота, на которых висела надпись: «Проезд закрыт. Нарушители преследуются законом».
   На самом верху холма дорогу нам преградили чугунные двустворчатые ворота, которые держались с одной стороны на каменном столбе, а с другой — на каменной сторожке. От ворот по обе стороны тянулась тяжелая железная сетка, огораживающая холм. Владения Хендрикса были размером с небольшую европейскую страну.
   Водитель посигналил. Огромный парень в панаме вышел из сторожки. Он еще протиснулся сквозь узкую дверь и махнул нам рукой.
   — В чем дело?
   — Я хочу повидаться с мистером Хендриксом по поводу картины.
   Он открыл дверцу такси и посмотрел на меня. Лицо его было покрыто старыми шрамами.
   — А вы не тот человек, который приезжал утром?
   И тут впервые за последнее время меня осенило:
   — Вы имеете в виду высокого типа с бакенбардами?
   — Да.
   — Я как раз от него.
   Он потер свой тяжелый подбородок костяшками пальцев.
   — Ладно, думаю, все в порядке, — произнес он наконец. — Как вас зовут? Я позвоню, что пропустил вас.
   Он открыл ворота. Мы проехали через голую лужайку, оказались в лабиринте кустов и, выбравшись оттуда, очутились перед низким длинным домом, окруженным с одной стороны теннисными кортами, а с другой — конюшнями. За домом на лужайке виднелся овальный бассейн, смотрящий в небо своим широко открытым зеленым глазом. Небольшого роста человек в купальных шортах сидел на краю мостков для ныряния в позе роденовского «Мыслителя». Он исчез из виду вместе с бассейном, когда такси по эвкалиптовой аллее спустилось вниз к дому. Горничная в фартуке и наколке ждала нас у дверей.
   — Вам удалось проехать дальше, чем репортеру, — тихонько заметил таксист. — Может быть, у вас есть связи?
   — Я знаком с лучшими людьми в городе.
   — Мистер Арчер? — спросила горничная. — Мистер Хендрикс купается. Я проведу вас к нему.
   Попросив таксиста подождать, я прошел вслед за ней в дом. Когда мы вышли из дома с другой стороны, я увидел, что «Мыслитель» вовсе не был низкого роста. Он просто казался таким, потому что был очень широк в плечах. Шея, грудь, ноги и руки у него были очень мускулистыми. Он был похож на чемпиона культуристов или супермена. В бассейне плавал на спине еще кто-то, чей покрытый пятнами коричневый живот разрезал воду, как панцирь черепахи. «Мыслитель» встал, поиграл мускулами и крикнул:
   — Мистер Хендрикс!
   Человек в воде перевернулся на живот и поплыл к краю бассейна. Его голова тоже напоминала черепаху. Она была лысая и вся в шрамах. Он встал по пояс в воде, подняв вверх свои тоненькие загорелые руки. «Мыслитель» нагнулся, вытащил его из воды, поставил на ноги и стал вытирать полотенцем.
   — Спасибо, Делвин.
   — Да, сэр.
   Нагнувшись вперед так, что руки его болтались, как руки старой безволосой обезьяны, Хендрикс направился ко мне шаркающей походкой. Его колени и лодыжки были вздутыми и негибкими, как у больных артритом. Так, согбенный, он снизу поглядел на меня.
   — Вы хотели со мной встретиться? — спросил он на удивление приятным и низким голосом. По голосу можно было судить, что он не такой старый, каким выглядит. — Зачем?
   — Прошлой ночью из галереи Сан-Маркоса была украдена картина Шардена «Яблоко на столе». Я слышал, вы интересовались этой картиной.
   — Вас неправильно информировали. Всего хорошего. — Его лицо стало холодным и невыразительным.
   — Но я вам еще не рассказал, что было дальше.
   Не обращая на меня внимания, он позвал горничную, стоявшую неподалеку:
   — Проводите его, пожалуйста.
   Делвин подошел ко мне походкой борца и встал рядом, готовый к бою.
   — А дальше было то, — продолжал я, — что убили Хью Вестерна. Кажется, вы знали его?
   — Да, я его знал. Очень жаль, что он умер. Очень жаль. Но, насколько мне известно, это не имеет ничего общего ни с Шарденом, ни со мной. А теперь уходите, или я буду вынужден попросить, чтобы вас вывели.
   Он поднял на меня свои холодные глаза. Я выдержал его взгляд, и он быстро прикрыл веки. Это было приятно, но не очень.
   — Вы слишком легко относитесь к убийству, Хендрикс.
   — Для вас он мистер Хендрикс, — сказал мне прямо в ухо Делвин. — А теперь пошли, приятель. Вы ведь слышали, что сказал мистер Хендрикс?
   — Я не выполняю его команд.
   — Но я выполняю, — он криво ухмыльнулся. — Он мой командир. Выбросить его отсюда? — спросил он Хендрикса.
   Хендрикс утвердительно кивнул и отошел в сторону. Глаза его загорелись в предвкушении насилия. Оно явно доставляло ему удовольствие. Делвин сжал мое запястье.
   — В чем дело, Делвин? Я думал, Хью Вестерн был вашим приятелем.
   — Правильно думали.
   — Я стараюсь узнать, кто убил его. А вам это неинтересно? Или вы сами его прихлопнули?
   — Черт! — сказал Делвин и глупо заморгал, стараясь запомнить два вопроса, которые я ему задал.
   — Не разговаривай с ним, — вмешался Хендрикс, стоя на безопасном расстоянии. — Врежь ему разок и выброси отсюда.
   Делвин посмотрел на Хендрикса. Его рука тисками сжимала мое запястье. Соображал он медленно. Резким движением я выдернул свою руку из этих тисков и ударил его по затылку ребром ладони. Затылок его был твердым, как ствол красного дерева.
   Он повернулся и набросился на меня. Мускулы его рук двигались, как змея под кайфом. Но движения его были заторможены. Я успел врезать правой в его подбородок, чуть не свернув ему челюсть. Он помотал головой и опять бросился на меня. Я пригнулся и стал колотить его по животу. Живот был очень твердым. Казалось, что я молочу кулаками по рифленому железу. Он обхватил меня руками. Я присел и увернулся от него.
   Когда он вновь набросился на меня, я сменил тактику. Теперь удары мои посыпались на его голову, пока он не потерял равновесия. Тогда я повернулся и врезал ему изо всех сил правой. По моей руке пробежал ток. Делвин упал на зеленый кафель и не двигался.
   Я посмотрел на Хендрикса. В глазах его не было страха, только расчет. Он попятился к шезлонгу и неуклюже сел.
   — А вы крутой парень, — сказал он. — Возможно, были раньше боксером? В свое время мне принадлежали несколько боксеров. Если бы вы были моложе, у вас могло быть будущее.
   — Это игра для сосунков. Воровство, впрочем, тоже.
   — Воровство-шмаровство, — сказал он вдруг. — Так чем же вы занимаетесь?
   — Я частный детектив.
   — Частный, да? — И он растянул рот в улыбке, какой обычно улыбаются черепахи. — Вы заинтересовали меня, мистер Арчер. Я бы мог найти вам работу в моей организации.
   — А что это за организация?
   — Я подрядчик. Беру подряды, строю дома. Как и у большинства предпринимателей, у меня есть враги: разные чудаки, сердобольные дураки и свихнувшиеся ветераны, считающие, что мир им чем-то обязан. Делвин оказался не таким человеком, как я предполагал. Вы могли бы...
   — Забудьте об этом. Я тщательно выбираю людей, на которых работаю.
   — Идеалист? Чистенький американский юноша с идеалами? — Он все еще продолжал улыбаться, но это была улыбка сатира. — Ладно, мистер Идеалист. Вы зря тратите время. Я ничего не знаю ни об этой картине, ни о том, что с ней связано. И вы тратите мое время тоже.
   — Да, время уходит безвозвратно. Но я думаю, что вы лжете.
   Хендрикс не ответил на это мое замечание прямо. Он обратился к горничной:
   — Позвоните в сторожку. Скажите Шоу, что у нас тут небольшие неприятности с гостем. Потом возвращайтесь и займитесь вот этим. — Он указал большим пальцем на мускулистого парня, который начал приходить в себя.
   Я сказал горничной:
   — Не стоит звонить. Я бы не остался здесь, если бы мне даже заплатили за это.
   Она пожала плечами и посмотрела на Хендрикса. Он качнул головой, и я пошел за горничной к выходу.
* * *
   — Вы недолго там пробыли, — сказал мне таксист.
   — Недолго. Вы знаете, где живет адмирал Тернер?
   — Как ни странно, знаю. Должен, думаю, взять с вас больше за справки, которые даю.
   Я не поддержал разговора:
   — Отвезите меня туда.
   Он высадил меня на улице, где за каменными оградами высились шикарные старинные особняки. Я расплатился с таксистом и стал взбираться вверх по дороге к дому Тернеров — нечто вроде небольшого замка с остроконечной крышей и башенками в стиле девяностых годов прошлого века возвышалось на лужайке. На мой стук вышла седовласая домоправительница из той же эпохи.
   — Адмирал в саду, — сказала мне она. — Я провожу вас.
   В саду, окруженном живой стеной из вьющегося винограда, росло огромное количество разноцветных бегоний. Адмирал в старых, испачканных землей шортах сосредоточенно полол цветочную грядку. Увидев меня, он оперся на тяпку и вытер пот со лба.
   — Вы не должны проводить столько времени на солнце, — недовольно сказала ему домоправительница. — В вашем возрасте...
   — Глупости! Убирайтесь, миссис Хэррис. Чем могу быть вам полезен, мистер...
   — Арчер. Вы, конечно, знаете, что мы нашли тело Хью Вестерна?
   — Полчаса назад Сара вернулась домой и рассказала мне. Это ужасно. И совершенно необъяснимо. Он ведь собирался жениться...
   Адмирал замолчал и посмотрел на маленький домик в глубине сада. У окна стояла Элис Тернер. Она не смотрела в нашу сторону. В руках у нее была маленькая кисточка, и она что-то рисовала ею.
   — Необъяснимого здесь ничего нет. Я начинаю понимать, в чем здесь дело, адмирал.
   Он быстро повернулся ко мне. Глаза его стали жесткими и пустыми.
   — Кто вы такой? Почему вы занимаетесь этим делом?
   — Я друг Хью Вестерна. Приехал из Лос-Анджелеса, чтобы повидаться с ним, а его убили. Не думаю, что это не мое дело.
   — Конечно, вы правы. Но я не верю, как бы это сказать, в детективов-любителей, тыкающихся неизвестно куда, как куры с отрубленными головами, все запутывающих и мешающих властям вести дело.
   — Я не совсем любитель. Раньше я был полицейским. А запутывают это дело какие-то другие люди.
   — Вы обвиняете меня?
   — Если вы так считаете...
   Он некоторое время смотрел мне в глаза, стараясь меня запугать и стать хозяином положения. Но Тернер был старым человеком, сбитым с толку. Постепенно агрессивность исчезла из его глаз, в них появилась обида.
   — Извините меня. Не понимаю, что случилось. Я очень расстроился из-за всего этого.
   — А ваша дочь?
   Элис все еще стояла у открытого окна, занимаясь своей картиной и не обращая на нас внимания.
   — Она знает, что Хью мертв?
   — Да, знает. Но не поймите ее неправильно. Есть много способов борьбы с горем. И у нас, Тернеров, такой обычай: побеждать горе трудом. Тяжелый труд дает возможность забыться. — Он сменил тему разговора и заговорил совсем другим тоном: — Как вы думаете, что же произошло?
   — Пока еще это только подозрения. Довольно туманные. Я точно не могу сказать пока, кто украл картину, но знаю, где она сейчас находится.
   — Да?
   — Есть такой человек по фамилии Хендрикс. Он живет у подножия гор. Вы его знаете?
   — Плохо.
   — Картина, возможно, у него. В общем-то, я уверен, что она у него. Но пока не знаю, как он ее заполучил.
   Адмирал попытался улыбнуться, но это ему не удалось.
   — Вы считаете, что Хендрикс украл картину? А вы знаете, что он практически не может сам передвигаться?
   — Но зато Хилари Тодд очень подвижный. Сегодня утром Тодд был у Хендрикса. И я на пятьдесят процентов уверен, что он принес ему Шардена. Хотите поспорим?
   — Но картины вы не видели?
   — А мне и не нужно было ее видеть. Я видел Тодда.
   Со стороны заднего крыльца послышался женский голос:
   — Этот человек прав, Джонстон.
   Сара Тернер спустилась с крыльца и направилась к нам. Ее высокие каблуки возмущенно выстукивали по выложенной плитками дорожке.
   — Это работа Хилари! — закричала она. — Он украл картину и убил Хью. Я видела его вчера в полночь. Его одежда была испачкана в красной глине.
   — Странно, что ты не говорила мне об этом раньше, — сухо заметил адмирал.
   Я посмотрел на ее лицо. Глаза красные, веки опухли. Явно она недавно плакала. Губы у нее тоже вздулись. Когда она открыла рот, чтобы ответить, я увидел, что верхняя губа у нее разбита.
   — Я только что вспомнила об этом.
   Видимо, удар по губам заставил ее вспомнить, подумал я.
   — И где же ты видела Хилари Тодда вчера в полночь?
   — Где?
   Воцарилось молчание. И я услышал шаги. Элис вышла из своего домика. Она шла, как сомнамбула, видевшая ужасный сон, подошла к отцу, встала рядом, не говоря ни слова.
   Сара нахмурилась, думая, что же ей ответить, придумала и сказала:
   — Я видела его в «Пресидио». Забежала туда после концерта, чтобы выпить чашку кофе.
   — Ты лгунья, Сара. «Пресидио» закрывается в десять часов.
   — Значит, это было другое кафе, — сказала Сара быстро. — Это был бар напротив. Я обедала в «Пресидио» и поэтому запуталась...
   Адмирал не стал ее слушать и пошел к дому. Элис пошла за ним. Старик шел, спотыкаясь, опираясь на ее руку.
   — Вы действительно видели Хилари прошлой ночью? — спросил я Сару.
   Она с минуту молча на меня смотрела. Выражение волнения и нерешительности сменялось на ее лице мгновенно.
   — Да, я видела его. У меня в десять вечера было с ним свидание. Я прождала его в его квартире около двух часов. Он явился в полночь. Я же не могла сказать этого мужу, — она вызывающе пожала плечами.
   — И одежда его была испачкана красной глиной?
   — Да. Но я же тогда не могла подумать, что это связано с Хью.
   — И вы собираетесь сообщить об этом полиции?
   Она улыбнулась хищной, неприятной улыбкой.
   — Как я могу это сделать? Я все же замужем, и мне еще как-то нужно жить.
   — Но вы сказали об этом мне?
   — Вы мне нравитесь. — Не двинувшись с места, она как бы потянулась ко мне всем телом. — По горло сыта всеми этими подонками, населяющими город.
   Я очень холодно спросил у нее:
   — А Хью Вестерном вы тоже насытились по горло, миссис Тернер?
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Слышал, что пару месяцев назад он прекратил свою связь с вами. А теперь кто-то прекратил его жизнь в его студии.
   — Я уже много недель даже близко не подходила к студии.
   — И не позировали ему?
   Лицо ее как бы сжалось и обострилось. Она положила свою узкую ладонь мне на руку:
   — Я могу вам довериться, мистер Арчер?
   — Если вы убили Хью, то нет.
   — Клянусь, я его не убивала. Его убил Хилари.
   — Но вы были в студии прошлой ночью?
   — Нет.
   — А я думаю, что вы там были. На мольберте был эскиз, нарисованный углем. Вы позировали Хью.
   Нервы ее были напряжены до предела, но она еще старалась кокетничать со мной:
   — Откуда вы знаете?
   — Ваша манера держаться. Она напомнила мне позу женщины на картине.
   — Вы меня осуждаете?
   — Послушайте, миссис Тернер, вы, видимо, не понимаете, что этот эскиз — вещественное доказательство. Уничтожение вещественного доказательства — преступление.
   — А я его не уничтожала.
   — Так куда же вы его дели?
   — А разве я сказала, что взяла его?
   — Но вы его взяли.
   — Да, взяла, — согласилась она наконец. — Но это не является вещественным доказательством. Я позировала ему шесть месяцев назад. Эскиз был в студии. Когда я услышала, что Хью убили, то пошла туда и взяла рисунок, чтобы быть уверенной, что его не опубликуют в газетах. Почему-то он оказался на мольберте и был изуродован. Были подрисованы борода и усы.
   — Бороду можно было бы объяснить, если бы вы несколько изменили свой рассказ. Предположим, вы поругались с Хью, когда он рисовал вас прошлой ночью, и стукнули его по голове металлическим кулаком. Вы же могли подрисовать эту бороду, чтобы вас нельзя было узнать и тем самым скрыть ваше преступление.