— Им еще предстоит выбрать его, но могу вас заверить, что новому предводителю не нужно будет от вас ничего, кроме мира.
   — А Рейдер? — Генрих подозрительно прищурился. — Он тоже был убит прошлой ночью?
   Син стоял, ничего не отвечая.
   «Солги, черт побери, солги».
   Если он скажет Генриху, что Рейдер мертв, дело будет прекращено немедленно, но Син никогда прежде не лгал Генриху.
   «Ты навсегда получишь ее, и никто ничего не узнает».
   Но жизнь будет построена на лжи.
   Какое будущее их ждет, если он будет знать, что обманул того единственного человека, который дал ему свободу?
   Нет, Син не мог так поступить и не хотел. Все, что когда-либо было у него в этом мире, — это его честь, и никто не отберет ее у него.
   — С Рейдером покончено, — просто ответил Син.
   — Он мертв?
   Син медленно покачал головой.
   — Тогда он нужен нам — сейчас же.
   Син зажмурился, услышав слова, которые, как он знал, Генрих непременно скажет, а потом без страха и угрызений совести посмотрел в лицо своему королю и твердо произнес:
   — Тогда вам придется переступить через меня.
   — Вы сошли с ума? — Генрих с усмешкой посмотрел на него.
   — Нет, сир. И я говорю серьезно.
   — И вы умрете вместо него? — Генрих, не веря услышанному, раскрыл рот.
   — Если потребуется.
   — Но если он будет нападать и после вашей смерти, то окажется, что вы напрасно пожертвовали собой.
   — Он больше не будет устраивать нападения. Я это знаю.
   Лицо Генриха потемнело от гнева; это выражение было слишком хорошо знакомо Сину, и, призвав на помощь их прежнюю дружбу, Син обратился к королю:
   — Я подпишу полное признание в государственной измене, заявив, что был тем, кто с самого начала устраивал нападения на вас. Мои враги при дворе с удовольствием в это поверят, а вы получите своего Рейдера для публичной казни. Единственное, что я прошу у вас, — это ваше слово чести, что, когда меня не будет, вы не станете мстить клану Макнили.
   — А если я откажусь?
   — Вы опозорите себя, и я все силы отдам, чтобы сражаться против вас.
   По глазам Генриха было понятно, как он отнесся к этим словам, Оба мужчины знали, что никто не сравнится в борьбе с Сином — даже Генрих.
   — Ну что ж, тогда мы объявим вас Рейдером.
   — Вы даете мне слово, Генрих? Вы оставите в покое Макнили?
   — Да, мой старый друг. Я даю вам слово, что, до тех пор пока они будут удерживаться от дальнейших нападений на мой народ, я оставлю их в покое.
   Син кивнул. Генриха, вероятно, можно было считать каким угодно человеком, но он, несомненно, был человеком чести.
   — Охрана, взять его, — приказал Генрих.
   Син без сопротивления позволил связать себе руки и увести себя. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не посмел обернуться и посмотреть на жену. Он боялся, что, поступив так, не сможет вынести то, что его ожидало. Он любил ее сильнее всего на этом свете.
   Но в своем затравленном сердце он знал: случилось то, чему суждено было случиться.
   Калли пришла в ужас, увидев, как королевская стража схватила ее мужа и связала ему руки за спиной.
   — Что они делают?
   — Они забирают Сина, — прошептал Саймон.
   — Что это означает? — Ее пронзил страх.
   Саймон отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, но она заметила, с каким страхом и болью он смотрел, как стражники усаживают Сина на лошадь, пока король снова занимает место в седле.
   — Это означает, что он отказался назвать Генриху имя Дермота.
   — Нет, — прошептала Калли с дрожью в сердце. — Почему он решил так поступить?
   — Понятия не имею.
   — Потому что он благородный идиот, — буркнул Лахлан. — Он собирается умереть вместо вашего брата.
   У Калли остановилось дыхание от этих обрушившихся на нее слов.
   — Стойте! — крикнула она вниз англичанам, увидев, как Генрих пустил лошадь вперед.
   — Что вы сказали? — Генрих выгнул дугой бровь.
   — Почему вы забрали моего мужа?
   — Он признал себя Рейдером и, следовательно, будет казнен за покушение на нашу жизнь.
   Ответ Генриха разбил на куски сердце Калли.
   Нет, это не может быть правдой; должно быть, это какой-то ночной кошмар. И все же Калли знала, что все происходит наяву.
   — Син здесь ни при чем, и вы это прекрасно знаете. — Калли смотрела на короля Генриха.
   — Он сказал, что это сделал он.
   — Он лжет, чтобы защитить… — Фраза повисла в воздухе, Калли остановила себя, не успев выдать брата.
   — Скажите нам, миледи, кого он защищает? — Чрезвычайно заинтересовавшись ее словами, Генрих наклонился вперед в седле, а потом сказал самое жестокое из всего, что можно было сказать: — Каледония, если в вашем сердце есть хотя бы немного любви к мужу, назовите имя, которое нам нужно, чтобы сохранить мужу жизнь.
   Выпрямившись, она посмотрела туда, где Син сидел на лошади, прямой, с гордо и решительно расправленными плечами. Калли никогда не выдаст Дермота, но она и не собиралась допустить, чтобы Син страдал за преступление, которого не совершал.
   — Я хочу, чтобы моего мужа освободили. Немедленно.
   — Тогда предложите нам другого, кто умрет вместо него, — самодовольно ухмыльнулся Генрих.
   — Что я могу сделать? — Сходя с ума, она посмотрела на Саймона, лицо которого стало совершенно белым.
   — Ничего. Генриху нужен козел отпущения. И это либо ваш брат, либо ваш муж, миледи. Другого выбора нет.
   Прорычав непотребное ругательство, Юан схватил Дермота и собрался сбросить его со стены, но Лахлан и Брейден бросились к брату и, вырвав Дермота у него из рук, стали между ними обоими.
   — Нет! — рявкнул Юан, стараясь дотянуться до Дермота, который теперь съежился за спиной Брейдена. — Я не собираюсь смотреть, как Сина убьют из-за дурака, у которого ума не больше, чем у стручка гороха.
   — Успокойся, Юан. — Лахлан оттащил брата назад. — Никто из нас не хочет видеть Сина мертвым.
   Слезы потекли по щекам Калли, когда ока увидела, что король повернулся спиной к ее замку и приказал остальным уезжать.
   О Господи, нет! Калли задыхалась от возмущения, глядя, как увозят ее мужа — увозят на смерть.
   Всю свою жизнь Син жертвовал собой ради спасения других. У него отняли детство, юность, свободу, саму душу, а теперь лишат и жизни. За что?
   — О, Син, — прошеатала Калли и, повернувшись, посмотрела на людей, стоявших вместе с ней на стене, и на тех, кто стоял внизу, во внутреннем дворе. Теперь, когда Астера не стало, это был ее народ. Она станет их предводителем, потому что нет никого другого, кто мог бы занять место главы клана Макнили.
   «Какова твоя первая обязанность?»
   Ей послышался отцовский голос, и она болезненно ясно вспомнила его девиз: «Под защитой моей силы».
   Это был девиз ее клана, девиз, с которым выросли она и Дермот, и впервые в жизни Калли по-настоящему осознала эти слова.
   Никто не запугает Макнили. Калли поняла, что скорее умрет, чем увидит, как ее Син приносит себя в жертву ради спасения ее брата.
   Сердце Калли наполнилось внутренней силой и уверенностью, взявшимися непонятно откуда, и она ушла со стены.
   — У меня есть план, — объявила она мужчинам. — Лахлан, мне нужна помощь.
   — Очевидно, ваша жена уже отказалась от вас, — заметил Генрих, скача рядом с Сином.
   Син не стал показывать Генриху, как сильно задели его эти слова. Он никогда не признался бы никому, и даже самому себе, что на самом деле хотел бы, чтобы она его остановила. До самого последнего момента, пока замок не скрылся из виду, он все же мечтал услышать, как Калли кричит, что слишком сильно любит его, чтобы позволить ему умереть, что сделает все, чтобы спасти его.
   Но это была только мечта, и Син это прекрасно понимал.
   — Она делает то, что должна делать, чтобы защитить свой народ, как и некто другой, кого я знаю.
   — Мы никогда не думали, что увидим, как вы жертвуете собой ради вонючего шотландца, — фыркнул Генрих. — Скажите нам, Син, что заставило вас так измениться?
   Син ничего не ответил, просто не мог.
   Что заставило его так измениться? Нежная улыбка обаятельной девушки, проникшая глубоко в его мертвое сердце и возродившая его.
   Закрыв глаза, Син вызвал в памяти лицо Калли и не отпускал его от себя.
   То, что он сделал, он сделал ради нее. И теперь Калли сможет получить мир, который так много для нее значит. Дермот больше никогда не осмелится поднять людей Макнили против Англии, и народ Калли будет цел и невредим. Кровопролития больше не будет.
   Генрих медленно выдохнул и заговорил без холодной королевской официальности:
   — Син, не вынуждай меня это делать. Ты единственный человек, которого я на самом деле не хочу убивать. Ты должен уступить, чтобы я мог спасти твою жизнь.
   — Я не могу этого сделать.
   — Не можешь или не хочешь?
   — Не хочу.
   — Будь ты проклят!
   Засмеявшись, Син ответил королю, повторив его же слова:
   — Если я буду проклят, то, безусловно, за гораздо более серьезные дела, чем это.
   — Отлично. — У Генриха перекосилось лицо. — Мы отправим вас обратно в Лондон, и там ваша смерть послужит наглядным уроком. Наша единственная надежда, что когда из вас живьем будут выпускать внутренности, вы все еще будете считать это благородной жертвой. — Пришпорив лошадь, Генрих поскакал вперед, оставив Сина наедине с его мыслями.
   Они скакали весь день, остановившись только для короткого завтрака в полдень, но Сину, как и ожидалось, никто не предложил еды, так как не было смысла тратить припасы на мертвого человека.
   Отвергнутый всеми, он оставался один, пока вечером не разбили лагерь. Ночь Син провел, лежа на холодной земле под открытым небом, прикованный к бревну. Несмотря на неудобства и холод, его сердце было наполнено мыслями о жене. Он всегда думал, что погибнет во время сражения, пронзенный вражеским мечом или стрелой, и ему никогда даже в голову не могло прийти, что его погубит любовь. Син на такое короткое время познал любовь, что вряд ли было справедливо, что он должен заплатить за это смертью, и все же он не мог представить себе лучшего конца.
   Син не смог бы просто стоять и смотреть, как уводят и убивают брата Калли, и не смог бы убить его сам. С его прошлым убийцы было покончено, эту часть себя Син оставил в Англии, а свое сердце он оставил с женой, и теперь от самого Сина не осталось ничего. Он стал пустой оболочкой, существующей только для того, чтобы хранить воспоминания о нежном лице Калли.
   Закрыв глаза, Син с удовольствием думал о том, что, хотя он и не прожил всю свою жизнь с Калли, ему по крайней мере посчастливилось быть рядом с этой девушкой пусть и короткое время.
   Смерть неизбежна, но до того момента, когда Калли впервые улыбнулась Сину своей удивительной улыбкой, он никогда по-настоящему не жил.
   Утром Генрих собрал войска, и они отправились в долгий путь, который должен был привести их домой. Син в душе чувствовал, как с каждой пройденной милей он все больше удалялся от жены. Ему так хотелось, чтобы они могли провести вместе еще один день, еще одну ночь, когда он мог бы прижать к себе Калли и любить ее.
   Почему он вначале сопротивлялся ей? Теперь это казалось глупым, и если бы можно было вернуть время вспять, он крепко обнимал бы ее, не выпускал из объятий и любил бы всем сердцем — и телом.
   Да, еще раз почувствовать ее губы…
   Странный звук в лесу встревожил англичан.
   —Что это такое? — спросил один из гвардейцев.
   Звук был похож на хриплый птичий крик, и, взглянув в ту сторону, Син заметил движение среди деревьев.. Рыцари схватились за оружие, а королевская гвардия взяла в кольцо Генриха. Из зарослей донесся стук копыт приближающейся лошади, воздух наполнился опасностью, и рыцари приготовились к сражению.
   Лошадь все приближалась и приближалась, и вот впереди из густого зеленого леса появились огромный черный жеребец и всадник в не соответствующей ему по размеру черной кольчуге, поверх которой был надет грубый черный сюртук.
   Но внимание Сина больше всего привлекло развевающееся на ветру знамя, которое держал всадник. Оно было таким же темно-зеленым, как и основной цвет в накидках его братьев; в центре его был изображен ствол дуба, к которому четыре меча пригвоздили сердце, а поперек ствола вышиты слова: «Сила — в стойкости духа».
   Это знамя Син не видел с самого детства, только тогда на нем было четыре золотых меча: по одному для Брейдена, Кирона, Лахлана и Юана, а теперь второй меч был черным — как символ смерти Кирона.
   У Сина застучало сердце, и в следующее мгновение он узнал хрупкую фигуру на спине своей лошади.
   Это была Каледония — гордость своего народа, одетая в кольчугу Сина и размахивающая знаменем Макаллистеров.
   Остановив лошадь сразу за группой деревьев, она сняла несоразмерно большой шлем и, сунув его под мышку, окинула Генриха свирепым взглядом, которому позавидовала бы любая ведьма.
   — Приветствую вас, Генрих Плантагенет, король Англии, — торжественно произнесла Калли, почти в точности повторяя слова, которые сказал Син, выехав навстречу своему королю. — Я Каледония, жена Сина Макаллистера, глава клана Макнили. И я пришла потребовать освободить моего мужа из-под вашего надзора.
   Все рыцари, кроме Сина, рассмеялись, услышав ее заявление. Любовь к жене захлестнула Сина, и если бы он мог, то побежал бы к ней и показал, как сильно он любит ее.
   По-королевски выгнув дугой бровь, Калли смотрела на Генриха, который тоже смеялся, и легкий ветерок шевелил завитки ее медных волос.
   — Что все это значит? — спросил у нее король.
   — Что значит? На самом деле все очень просто. Или вы освободите и вернете мне моего мужа, или ни один из вас не вернется обратно в Англию невредимым.
   — И что же может сделать простая девушка? — высокомерно усмехнулся Генрих в ответ на ее угрозу.
   — Мой отец рассказывал мне о святой Марии Арагонской, которая одной рукой расправилась с целой армией сарацин, не обладая ничем, кроме веры в Бога. И еще он рассказывал о королеве древних кельтов по имени Бодикка, которая положила к своим ногам Рим и дотла сожгла Лондон. Он часто говорил, что женщина более опасный враг, чем мужчина, потому что мужчины руководствуются рассудком, а женщины сердцем. Можно выступать против и добиться победы над умом другого, но никогда — над сердцем женщины.
   — У нас нет на это времени, миледи. — Генрих притворно зевнул, словно ее слова наскучили ему. — Теперь оставьте нас.
   — Вероятно, я неясно выразила свою точку зрения. — Калли пронзительно свистнула, весь лес вокруг них ожил, и мужчина за мужчиной подходили и образовывали вокруг англичан кольцо.
   Когда Син узнал этих людей, его лицо расплылось в улыбке. Должно быть, не одна сотня членов из кланов Макнили и Макаллистеров стояли, готовые защищать его. Никогда в своей жизни Син не надеялся увидеть рядом с собой хотя бы одного человека, а тем более целую армию. Он с улыбкой смотрел на братьев, стоявших вместе с Дермотом слева от Калли.
   Кто-то из подростков подбежал к Калли, и она отдала ему знамя.
   — Как можете заметить, у нас численное превосходство, и если вы не освободите моего мужа, то не оставите мне иного выбора, кроме как в этот вечер осчастливить вашего старшего сына известием о том, что теперь он стал королем вместо вас.
   Возмущенный ее дерзким заявлением, Генрих побагровел от гнева. Не часто кому-либо удавалось добиться чего-нибудь от Генриха, и Син подумал, что вряд ли какая-нибудь женщина прежде приводила его в замешательство — даже Элинор.
   — Вы намерены начать войну, чтобы спасти жизнь мужа? — раздраженно спросил Генрих.
   — Да, — без колебаний ответила Калли.
   Син закрыл глаза, услышав самые драгоценные слова в своей жизни. Калли, которая не мечтала ни о чем, кроме мира, была готова сражаться за него. Зная это, Син мог умереть счастливым человеком.
   Однако он не мог позволить ей это сделать, потому что Генрих не успокоится, пока не зароет в землю ее и весь ее клан. Королевское достоинство — это все, чем обладал Генрих, и если оно утратит свою ценность…
   — Калли, — сказал Син, поймав ее взгляд, — благодарю вас, но этого нельзя делать. Нельзя начинать войну из-за меня. Я не заслуживаю такой цены.
   — Для меня вы заслуживаете всего.
   От этих бесценных слов Син перестал дышать. Святые небеса, ему так хотелось обнять жену и поцеловать эти соблазнительные губы, которые имели райский вкус.
   — Я благодарен Господу за ваши чувства, но вы должны все обдумать. Взгляните на лица вокруг вас, это ваша семья.
   — Как и вы.
   Оглянувшись, Син увидел Фрейзера, стоявшего в нескольких шагах от него и державшего наготове меч, и, когда мужчина заговорил, Син был поражен его словами.
   — Вы Макнили, и никто не заберет одного из нас, не имея дела со всеми нами.
   — Да! — оглушительно поддержал его весь клан.
   — И ты Макаллистер, — добавил Лахлан, — рожденный, вскормленный и воспитанный.
   У Сина глаза наполнились слезами. Он никогда не ожидал услышать что-нибудь подобное — никогда.
   — Мы не позволим взять нас в заложники, — прорычал Генрих и сделал знак своим людям быть наготове.
   Атмосфера еще больше накалилась, и тогда Юан внезапно подтолкнул вперед Дермота. Юноша споткнулся, но сохранил равновесие и оглянулся на Юана, который с совершенно невинным видом смотрел вокруг, словно стараясь понять, кто толкнул брата Калли. Расправив одежду, Дермот медленно пошел к Генриху.
   — Дермот, вернись обратно! — закричала Калли.
   — Нет, сестра, — не оглядываясь, ответил он. Дермот не отрывал взгляда от Генриха, как будто боялся, что если посмотрит куда-нибудь еще, то лишится мужества. — На этот раз я не стану прятаться за других и сам понесу ответственность за свои дела. — Он остановился перед Генрихом. — Я Рейдер, которого вы ищете. Это я повел своих людей против вас.
   По выражению лица Генриха Син понял мысли короля, для которого оказалось тяжелым ударом узнать, что все это время против него выступал еще не повзрослевший мальчишка.
   — Ты же еще ребенок.
   — Да, — кивнул Дермот, — и притом глупый. Однако я не могу допустить, чтобы из-за меня погиб невинный человек.
   — И мы должны поверить, что армию действительно вел ребенок? — Генрих был просто ошеломлен.
   Син громко кашлянул, и Генрих вспомнил все сражения, в которых участвовал и которые выигрывал для него Син, будучи всего лишь года на два старше Дермота.
   Повернувшись в седле, Генрих посмотрел на Сина, а потом снова перевел взгляд на Дермота.
   — Что ж, это объясняет, почему Син не захотел назвать твое имя. Он никогда не допустил бы, чтобы пострадал ребенок. Освободите графа. — Король жестом указал на Сина.
   — Сир, — сказал Син, когда один их стражников разрезал веревки у него на запястьях, — вы понимаете, что я не позволю вам его казнить.
   Генрих рассвирепел, до глубины души оскорбленный таким заявлением.
   — Мы не такой жестокий король и бесчувственный человек, чтобы опуститься до убийства ребенка. Боже правый, представить только, какое это будет унижение, если пойдут слухи, что такое, сотворил всего лишь ребенок! — Генрих окинул взглядом два десятка своих гвардейцев. — Если кто-то из вас прошепчет хоть слово, мы вырвем ему язык. — Стражники застыли на месте, а Генрих, привстав, снова посмотрел на Дермота. — Но его нельзя оставить свободно разгуливать по стране.
   — Что вы предлагаете? — спросила Калли, подойдя к брату.
   — Чтобы он оставался под надзором короля, пока ему не исполнится двадцать пять лет.
   И Калли, и Дермот побледнели.
   — Саймон! — окликнул друга Син, понимая, что существует только один способ принять условие Генриха. Потирая запястья, чтобы восстановить в руках кровообращение, он неторопливо пошел к жене, хотя сейчас ему больше всего хотелось побежать к ней. Несмотря на то что напряжение в толпе немного спало, окружавшие его мужчины все еще были начеку и готовы к битве, и Син не хотел, чтобы кто-то из них неправильно понял его намерения. — Тебе не кажется, что Дрейвен с удовольствием возьмет к себе в дом нового пажа?
   — Конечно, — улыбка медленно расползлась по лицу Саймона, — он будет очень рад.
   Син понимающе кивнул и обратился к Генриху:
   — Вас это устраивает, сир?
   — Да, — с явным облегчением в глазах ответил король. — Я уверен, что лорд Дрейвен вполне в состоянии выбить из мальчишки дурь. А вы, леди предводительница? Вы находите это приемлемым?
   — Безусловно, ваше величество, — улыбнулась Калли.
   — Дрейвен? Кто это такой? — поинтересовался Дермот.
   — Брат Саймона и мой друг.
   Син остановился перед женой и, взяв в ладони ее. лицо, заглянул ей в глаза, а потом, поглаживая ее щеки большими пальцами, перевел взгляд на ее губы.
   Выражение лица Сина привело Калли в трепет — его глаза были полны любви и благодарности. За все время его пленения Калли ни на мгновение не покидал страх, что они не успеют вовремя или что Генрих заставит их сражаться. Сейчас, когда Син стоял перед ней, Калли чувствовала себя самой счастливой женщиной из всех рожденных на земле. Встав на цыпочки, она потянулась к мужу, и он, приняв приглашение, прижал ее к себе и горячо, страстно поцеловал.
   Собравшиеся громко выразили одобрение, и Калли, чувствуя бурлившую в ней радость, прильнула к мужу. Он не пострадал, и они получили долгожданный мир.
   Син упивался вкусом и ощущением ее губ и не возражал бы, если бы в этот момент время остановилось. Все, что сейчас имело значение для него, была безграничная любовь, которую он чувствовал к жене, и к тому же в конце концов у него теперь были свой дом и народ, который его принял.
   Его братья и Саймон окружили их, и Син неохотно выпустил Калли из объятий. Генрих, спешившись, тоже подошел к ним и с усмешкой в глазах смерил Калли взглядом.
   — Вы дерзкая женщина, предводительница. Думаете, мы поступили опрометчиво, выдав вас замуж за такого упрямца?
   — Нет, сир. За это я вам благодарна.
   — Рейдер? — Обернувшись к Дермоту, Генрих покачал головой. — Мы чувствуем в тебе большие способности, мальчик. Пойдем и позволь нам рассказать тебе историю о человеке, которого называли Ангелом Смерти.
   Итак, очевидно, Генрих нашел еще одного слушателя, которому можно преподнести искаженный образ Сина. Непроизвольно сжавшись, Син смотрел, как Генрих уводит Дермота, и решил, что тому предстоит долгий разговор с королем.
   Но сначала Сину нужно было заняться более важными делами.
   — Слава Богу, ты жив. — Обхватив Сина сзади железной хваткой, Юан поднял его в воздух. — Я уж думал, мне придется разорвать несколько английских шкур и разбить голову одному молодому шотландскому дурню.
   — Да, я видел, как ты обошелся с беднягой Дермотом. — Против обыкновения Син не сопротивлялся медвежьему объятию брата. — Парню повезло, что он не сломал из-за тебя ногу.
   — Я? — притворился удивленным Юан. — Я здесь ни при чем.
   — Син Макаллистер! — заговорил Лахлан, вместе с Брейденом оттащив Юана от брата. — Я не знал, смеяться мне или плакать, когда услышал, как ты это заявил. — Его глаза стали серьезными. — Давно пора, мой брат. Добро пожаловать домой.
   Братья отошли, давая Сину возможность остаться с женой, и он привлек Калли ближе к себе и просто стоял, держа ее в объятиях.
   — Спасибо тебе, Калли, — прошептал он.
   — Не нужно меня благодарить. Неужели ты на самом деле мог подумать, что я позволю королю казнить мужчину, которого люблю?
   Эти слова проникли ему до самого сердца, и оно громко забилось. Взяв ее руку в свою, Син смотрел на кольцо, которое подарил Калли.
   — Я люблю тебя, Калли, дочь Нейла, предводительница Макнили и жена человека, настолько недостойного тебя, что он дает клятву посвятить всю оставшуюся жизнь тому, чтобы постараться показать тебе, как много ты для него значишь.
   — Не нужно стараться, Син, — улыбнулась Калли. — Мне достаточно просто посмотреть тебе в глаза, и я уже все знаю. — Она крепко поцеловала мужа и потянула его к лошади. — Пойдем, мой муж, и позволь я отвезу тебя домой.
   При этих словах Син закрыл глаза. Впервые в жизни у него действительно был дом.

Эпилог

   Несколько месяцев спустя Святки
   В большом зале было тепло, несмотря на холодную снежную погоду, и весь его заполнили люди из клана Макнили, пришедшие на ежегодный рождественский праздник, о котором Сина предупредила Калли. В зале играла музыка, гости танцевали, а Джейми с другими детьми клана бегал по залу.
   Сидя за хозяйским столом рядом с женой, Син держал ее за руку и смотрел на царящее вокруг веселье. Он и не думал, что когда-нибудь у него будет подобное Рождество.
   Здесь были даже Саймон с Дермотом. По случаю зимнего сезона Дрейвен получил у Генриха разрешение на то, чтобы мальчик поехал в Шотландию и гостил там сколь угодно долго при условии, что будет оставаться под постоянным надзором Саймона. Дрейвен тоже приехал бы, но ни он, ни Эмили не хотели рисковать и везти новорожденного сына в суровый климат горной Шотландии. Но весной они собирались приехать с маленьким сыном и снова привезти Дермота.
   — Может быть, следует послать кого-нибудь за твоими братьями? — предложила Калли.
   — Уверен, с ними все в порядке, — покачал головой Син. — Их, несомненно, немного задержала погода, но я с минуты на минуту ожидаю их прибытия.
   Калли наблюдала, как муж рассматривает ее родню. За последние месяцы он стал мягче; суровый, настороженный человек исчез, и появился другой, которого Калли с каждым днем любила все сильнее. Она накрыла их соединенные руки другой рукой и с удовольствием ощутила под ладонью его силу.