– Тьфу! – крикнул Нерон, раздув ноздри. – Этот Секст Помпей – разбойник! Хотя чего еще можно ждать от клана выскочек из Пицена? Ты не представляешь, какая у него штаб-квартира: крысы, мыши, гниющие отходы! Я не посмел подвергать свою семью опасности заболеть из-за грязи, хотя эти помещения были не худшими, какие мог предложить Помпей. Мы даже еще не распаковали вещи, а уже несколько из его принаряженных «адмиралов»-вольноотпущенников стали увиваться вокруг моей жены. Одному я хорошо дал по рукам! И поверишь ли, Помпей встал на сторону этого дворняжки! Я сказал ему, что я думаю по этому поводу, потом посадил Ливию Друзиллу на первый же корабль – и в Афины.
   Антоний слушал Нерона, вспоминая, как Цезарь относился к этому человеку. «Болван» – самый мягкий эпитет, найденный Цезарем для его характеристики. Услышав больше, чем хотел сказать Нерон, Антоний понял, что Нерон прибыл в нору Секста Помпея и стал ходить везде, как петух, придираться ко всему, критиковать все и наконец сделался до того невыносимым, что Секст выгнал его. Трудно отыскать более несносного сноба, чем Нерон, а Помпеи были очень чувствительны к своим пиценским корням.
   – И что ты теперь намерен делать, Нерон? – спросил Антоний.
   – Жить по моим средствам, кои небезграничны, – жестко ответил Нерон, и выражение его смуглого, угрюмого лица стало еще более высокомерным.
   – А твоя жена? – лукаво спросил Антоний.
   – Ливия Друзилла хорошая жена. Она делает то, что ей скажут, чего не можешь сказать ты о своей жене.
   Типичный для Нерона выпад. Похоже, у него отсутствовал самоконтроль, предупреждающий, что о некоторых вещах лучше умолчать. «Я должен соблазнить ее, – в ярости подумал Антоний. – Что за жизнь она ведет, будучи замужем за этим болваном!»
   – Приведи ее на обед сегодня вечером, Нерон, – весело предложил Антоний. – Считай это экономией денег – до утра не надо будет посылать твоего повара на рынок.
   – Благодарю, – ответил Нерон, выпрямляясь во весь свой непропорционально высокий рост.
   Придерживая левой рукой складки тоги, он торжественно удалился, оставив Антония в веселом настроении.
   Вошел Планк с выражением ужаса на лице.
   – Edepol, Антоний! Что здесь делает Нерон?
   – Помимо того, что оскорбляет всех, кто попадается ему на глаза? Готов спорить, он так вел себя у Секста Помпея, что ему указали на дверь. Можешь прийти сегодня на обед и получить удовольствие от его компании. Он приведет с собой жену, с которой они, наверное, два сапога пара. Кстати, а кто она?
   – Его родственница, причем довольно близкая. Ее отцом был некий Клавдий Нерон, усыновленный знаменитым плебейским трибуном Ливием Друзом, следовательно, ее зовут Ливия Друзилла. Нерон – сын родного брата Друза, Тиберия Нерона. Конечно, она наследница – в семье Ливия Друза куча денег. Когда-то Цицерон надеялся, что Нерон женится на его Туллии, но она предпочла Долабеллу. Худший муж почти во всех отношениях, но, по крайней мере, он был веселым человеком. Разве ты не вращался в тех кругах, когда Клодий был жив?
   – Вращался. И ты прав, Долабелла был хорошей компанией. Но ведь не Нерон стал причиной твоего ужаса, Планк. Что случилось?
   – Пакет из Эфеса. Мне тоже пакет, но твой от твоего кузена Каниния, так что в нем, наверное, больше новостей.
   Планк с горящими от нетерпения глазами сел в кресло клиента напротив Антония, сидевшего за столом.
   Антоний сломал печать, развернул письмо своего кузена и стал медленно читать, хмурясь и бормоча проклятия.
   – Хорошо бы, если бы больше людей приняли подсказку Цезаря и начали ставить точку над первой буквой нового слова. Я теперь это делаю. Так делают Поллион, Вентидий и, к сожалению, Октавиан. Это позволяет очень быстро прочитать даже длинный свиток.
   Он вернулся к чтению, наконец вздохнул и положил свиток.
   – Как я могу быть одновременно в двух местах? – спросил он Планка. – По праву я должен находиться в провинции Азия, отражая атаки Лабиена, а вместо этого вынужден сидеть ближе к Италии и держать легионы под рукой. Пакор наводнил Сирию, и все мелкие царьки поспешили связать свою судьбу с парфянами, даже Амблих. Каниний говорит, что легионы Саксы сдались Пакору. Сакса был вынужден бежать в Апамею, а потом отплыл в Киликию. С тех пор никто о нем не слышал, но идет слух, что его брат был убит в Сирии. Лабиен спешит захватить Киликию Педию и восточную часть Каппадокии.
   – И конечно, восточнее Эфеса легионов нет.
   – Боюсь, и в Эфесе их не будет. Провинция Азия должна будет защищаться сама, пока я не разберусь с положением в Италии. Я уже написал Канинию, чтобы он привел легионы в Македонию, – мрачно сказал Антоний.
   – Это твое единственное намерение? – бледнея, спросил Планк.
   – Определенно. Конец этого года я решил посвятить Риму, Италии и Октавиану, поэтому до конца этого года легионы будут стоять лагерем вокруг Аполлонии. Если станет известно, что они на Адриатике, это скажет Октавиану, что я намерен раздавить его, как клопа.
   – Марк, – простонал Планк, – все уже сыты по горло гражданской войной, а то, о чем ты говоришь, – это гражданская война! Легионы не будут драться!
   – Легионы будут драться за меня, – ответил Антоний.
 
   Ливия Друзилла вошла в резиденцию губернатора с присущим ей спокойствием, прикрыв веками глаза, свое лучшее украшение. Надо прятать их! Как всегда, она шла чуть позади Нерона, как полагается хорошей жене, а Ливия Друзилла поклялась быть хорошей женой. Услышав о том, что сделал Антоний с Фульвией, она поклялась, что никогда не окажется в таком положении! Надеть доспехи и размахивать мечом! Для этого нужно быть Гортензией, которая сделала это, только чтобы продемонстрировать лидерам Римского государства, что женщины Рима, от высшего до низшего сословия, никогда не согласятся платить налоги со своих собственных денег, раз они не имеют права голоса. В этой дуэли Гортензия одержала бескровную победу, к большому удивлению триумвиров – Антония, Октавиана и Лепида.
   Нет, Ливия Друзилла не хотела быть мышкой. Она просто притворялась существом маленьким, кротким и чуть робким. Она была очень честолюбива, но это ее качество не получило должного развития, потому что она понятия не имела, как его реализовать. Разумеется, оно выражалось в абсолютно римской форме, а именно: никакого неженского поведения, не быть о себе слишком высокого мнения, никаких грубых манипуляций. К тому же она не хотела быть еще одной Корнелией, матерью Гракхов, которой иные женщины поклонялись как настоящей римской богине, потому что она много страдала, родила детей, видела их смерть, но никогда не жаловалась на свою судьбу. Нет, Ливия Друзилла чувствовала, что должен быть другой путь достижения высот.
   К сожалению, три года брака показали ей, что путь этот, несомненно, лежит не через Тиберия Клавдия Нерона. Как и у большинства девушек высокого происхождения, у нее не было возможности хорошо узнать будущего мужа. Она только знала, что он ее двоюродный брат. За время их редких встреч она успела поняла, что он глуп, и инстинктивно почувствовала презрение к нему. Смуглая, она восхищалась мужчинами со светлыми волосами и голубыми глазами. Умная, она восхищалась умными людьми. Ни одним из этих качеств Нерон не обладал. Ей было пятнадцать лет, когда отец, Друз, выдал ее замуж за ее двоюродного брата Нерона. В доме, где она выросла, не было безнравственных картин на стенах или ламп в форме фаллоса, по которым девушка могла узнать кое-что о физической любви. Поэтому союз с Нероном вызывал в ней отвращение. Он тоже предпочитал светловолосых, голубоглазых любовниц. В жене его привлекали только ее знатное происхождение и состояние.
   Но как избавиться от Тиберия Клавдия Нерона, если она намерена быть хорошей женой? Это казалось невозможным, разве что кто-нибудь предложит ему более выгодный брак, а это едва ли. Уже в самом начале брака она поняла, что Нерона не любили, его терпели только из-за его статуса патриция и, следовательно, его права занимать любые официальные должности в Риме. И – о-о-о, как он надоел ей! Она слышала много рассказов о Катоне Утическом, злейшем враге Цезаря, и о его бестактной, вздорной личности. Но для Ливии Друзиллы он казался богом в сравнении с Нероном. Не могла она любить и сына, которого родила Нерону через десять месяцев после свадьбы. Маленький Тиберий был смуглым, тощим, высоким, серьезным и немного ханжой даже в свои два года. У него появилась привычка критиковать мать, потому что, в отличие от большинства маленьких детей, он большую часть времени проводил с отцом и слышал, как тот постоянно шпыняет ее. Ливия Друзилла подозревала, что Нерон предпочитает держать ее и маленького Тиберия при себе лишь для того, чтобы какой-нибудь красавчик с шармом Цезаря не посягнул на ее добродетель. Как это раздражало! Разве этот дурак не знал, что она никогда не унизит себя подобным образом?
   Замкнутое существование, которое она вела, пока Нерон не отправился в свою катастрофическую поездку в Кампанию на стороне Луция Антония, не позволяло ей даже мельком взглянуть на кого-нибудь из знаменитых мужчин, о которых говорил весь Рим. Она не видела ни Марка Антония, ни Лепида, ни Сервилия Ватию, ни Гнея Домиция Кальвина, ни Октавиана, ни даже Цезаря, умершего, когда ей было пятнадцать лет. Поэтому сегодняшний день вызывал интерес, хотя по ее поведению этого не было заметно. Она будет обедать с Марком Антонием, самым могущественным человеком в мире!
   Ее чуть не лишили этого удовольствия, когда Нерон узнал, что Антоний относится к тем беспутным людям, которые заставляют женщин сидеть рядом с ними на ложе.
   – Либо моя жена будет сидеть на стуле, либо я ухожу! – заявил Нерон с присущим ему тактом.
   Если бы Антоний уже не нашел овальное личико жены Нерона очаровательным, ответом на этот ультиматум был бы хохот и пожелание счастливого пути. Но поскольку жена Нерона оказалась привлекательной, Антоний усмехнулся и приказал принести стул для Ливии Друзиллы. Когда стул принесли, он поставил его напротив своего места на ложе, но так как на обеде присутствовали только трое мужчин, Нерон не мог протестовать против этого. Конечно, в этой ситуации он вынужден был видеть жену под углом от себя, но главным свидетельством грубой природы Антония Нерон посчитал тот факт, что хозяин отправил Нерона в конец ложа, а в середине посадил это самодовольное ничтожество Планка.
   Ливия Друзилла сняла плащ, и оказалось, что на ней желтовато-коричневое платье с длинными рукавами и высоким воротом, но ничто не могло скрыть очарования ее фигуры или ее безупречной кожи цвета слоновой кости. Густые, блестящие, черные как ночь волосы с фиолетовым отливом были зачесаны назад, закрывая уши, и собраны в узел на затылке. Лицо совершенно прелестное! Маленький сочный ротик, огромные глаза, окаймленные длинными черными ресницами, как веерами, румянец на щеках, небольшой, но орлиный нос, и все это вместе – совершенство. Как раз в тот миг, когда Антоний разозлился, что не может определить, какого цвета ее глаза, она подвинула стул, и тонкий луч солнца осветил их. О, поразительно! Они были темно-синие, но каким-то волшебным образом с светлыми желто-коричневыми прожилками. Таких глаз он никогда еще не видел. Они внушали суеверный страх! «Ливия Друзилла, я мог бы проглотить тебя всю!» – подумал он и приступил к выполнению задуманного – влюбить ее в себя.
   Но это оказалось невозможно. Она не была застенчивой, отвечала на все его вопросы прямо, хоть и сдержанно, не боялась при необходимости добавлять небольшие комментарии. Однако она не предлагала сама тему разговора и не сделала или не сказала ничего такого, в чем Нерон, с подозрением наблюдавший за ними, мог бы упрекнуть ее. Впрочем, все это не имело бы значения для Антония, заметь он хоть искру интереса к себе, а вот искры-то и не было. Будь он более чувствительным человеком, то понял бы, что чуть заметная гримаса, время от времени мелькавшая на ее лице, говорит об отвращении.
   Да, решила Ливия Друзилла, он способен избить жену, которая совершила ужасную ошибку, но не так, как Нерон, холодно, с расчетом. Нет, Антоний сделает это с яростью и потом, успокоившись, не будет сожалеть об этом, ибо ее преступление простить нельзя. Большинству мужчин он нравится, они будут льнуть к нему, а большинство женщин будут желать его. Жизнь в течение этих нескольких дней у Секста Помпея в Агригенте свела Ливию Друзиллу с простыми женщинами, и она многое узнала о любви, мужчинах и сексе. Оказалось, что женщины предпочитают мужчин с большими пенисами, потому что большой пенис быстрее доводит их до оргазма (она не знала, что это такое, но не спросила из страха, что они будут смеяться над ней). Она не знала, что Марк Антоний знаменит своим огромным детородным аппаратом. Но это не имело значения, поскольку она не нашла в Антонии ничего, что могло бы понравиться или чем можно было бы восхищаться. Особенно после того как она поняла, что он изо всех сил старается вызвать у нее интерес к себе. Она почувствовала огромное удовлетворение, не ответив ему, и это стало для нее маленьким уроком того, как женщина может обрести власть. Только не с Антонием, чья страсть мимолетна и незначительна.
   – Что ты думаешь о великом человеке? – спросил Нерон, когда они шли домой в коротких жарких сумерках.
   Ливия Друзилла удивленно взглянула на мужа. Обычно он не спрашивал ее, что она думает о ком-то или о чем-то.
   – Высокий по рождению, низкий по натуре, – ответила она. – Вульгарный невежа.
   – Выразительно сказано, – одобрил он, довольный.
   Впервые она посмела задать ему вопрос, относящийся к политике.
   – Муж мой, почему ты хранишь верность такому вульгарному невеже, как Марк Антоний? Почему не Цезарю Октавиану, во всех отношениях совершенно другому?
   Нерон остановился, повернулся к жене и посмотрел на нее скорее удивленно, чем раздраженно.
   – Происхождение перевешивает все. Антоний лучшего происхождения. Рим принадлежит людям с правильной родословной. Они, и только они, имеют право занимать высокие государственные должности, управлять провинциями, вести войны.
   – Но Октавиан – племянник Цезаря! Разве происхождение Цезаря не безупречно?
   – О, у Цезаря было все: происхождение, ум, красота. Благороднейший из благородных патрициев. Даже его плебейская кровь была самой лучшей: мать из рода Аврелиев, бабушка из рода Марциев, прабабушка из рода Попилиев. А Октавиан – мошенник! Капля крови Юлиев, а остальное – мусор. Кто такие Октавии из города Велитры? Абсолютно никто! Некоторые Октавии вполне респектабельны, но не из Велитр. Один из прадедов Октавиана делал веревки, другой пек хлеб. Его дед был банкиром. Низко, низко! Его отец удачно женился во второй раз на племяннице Цезаря. Хотя и в ней кровь не чистая – ее отец был богатым ничтожеством, которое купило сестру Цезаря. В те дни у Юлиев не было денег, они вынуждены были продавать своих дочерей.
   – А разве в племяннике не на четверть крови Юлиев? – смело спросила Ливия Друзилла.
   – Он внучатый племянник, этот маленький позер! Одна восьмая крови Юлиев. Остальная часть отвратительна! – рявкнул Нерон, теряя терпение. – Я не знаю, что заставило великого Цезаря выбрать низкорожденного мальчишку своим наследником, но в одном ты можешь быть уверена, Ливия Друзилла: я никогда не свяжусь с людьми, подобными Октавиану!
   «Ну-ну, – подумала Ливия Друзилла, – вот почему так много аристократов Рима ненавидят Октавиана! С моим высоким происхождением я должна бы тоже ненавидеть его, но он заинтриговал меня. Он так высоко поднялся! Меня восхищает в нем это, потому что я это понимаю. Возможно, время от времени Рим должен создавать новых аристократов. Возможно даже, что великий Цезарь понимал это, когда составлял завещание».
   Толкование Ливией Друзиллой причин, почему Нерон принял сторону Марка Антония, страдало чрезмерным упрощением, но ведь и рассуждения Нерона были такими же упрощенными. Его узкий ум был неразвит. Никакое количество дополнительных лет обучения не могло сделать его умнее, чем он был, когда в молодости служил у Цезаря. Он был до такой степени туп, что до него не доходило, как сильно он не нравился Цезарю. С него было как с гуся вода, как говорили галлы. Когда твоя кровь самая лучшая, какой недостаток может найти в тебе твой товарищ, тоже аристократ?
 
   Первый месяц пребывания Антония в Афинах был заполнен женщинами, но ни одна из них не стоила его драгоценного времени. Хотя было ли его время действительно ценным, если все, что он делал, не приносило плодов? Единственная хорошая новость из Аполлонии пришла с Квинтом Деллием, который сообщил, что его легионы прибыли на западный берег Македонии и очень хорошо расположились в месте с довольно благоприятным климатом.
   Почти сразу после Деллия появился Луций Скрибоний Либон, сопровождавший женщину, которая, конечно, не могла улучшить настроение Антония, – его мать.
   Она ворвалась в его кабинет, теряя на ходу шпильки, соря семенами для птиц, которых служанка несла в клетке, и нитками из длинной бахромы, пришитой какой-то сумасшедшей портнихой к краям ее меховой накидки. Ее волосы висели прядями, теперь уже больше седыми, чем золотистыми, но глаза оставались такими же, какими их помнил ее сын, – вечно исторгающими слезы.
   – Марк, Марк! – воскликнула она, кидаясь ему на грудь. – О мой дорогой мальчик, я думала, что больше не увижу тебя! Какое ужасное время я пережила! Жалкая комнатушка на вилле, где день и ночь раздавались звуки актов, о которых неудобно говорить! Улицы оплеванные, залитые содержимым ночных горшков! Кровать, по которой ползают клопы, помыться негде…
   Антоний наконец смог посадить ее в кресло и успокоить настолько, насколько кому-либо удавалось успокоить Юлию Антонию. Только когда слезы стихли до обычного, у него появилась возможность увидеть, кто вошел следом за Юлией Антонией. Ах! Подхалим из всех подхалимов, Луций Скрибоний Либон. Он не был сторонником Секста Помпея – он просто связался с ним, чтобы из кислого подвоя получить сладкий виноград. Невысокого роста и худощавого телосложения, с лицом, которое усиливало несоответствие его размеров и выдавало звериную натуру: хваткий, робкий, честолюбивый, непонятный, эгоист. Его момент настал, когда старший сын Помпея Великого влюбился в его дочь и развелся с Клавдией Пульхрой, чтобы жениться на ней. Воспользовавшись ситуацией, Либон обязал Помпея Великого возвысить его, как приличествует тестю его сына. Затем, когда Гней Помпей погиб вслед за своим отцом, Секст, младший сын, женился на его вдове. С тем результатом, что Либон стал командовать морским флотом и теперь действовал как неофициальный посол своего хозяина, Секста. Женщины из рода Скрибониев удачно выходили замуж. Сестра Либона дважды выходила за богатых, влиятельных людей, причем один раз за патриция Корнелия, от которого родила дочь. Хотя Скрибонии давно уже стукнуло тридцать и она считалась обреченной на неудачу (быть дважды вдовой – это уже слишком), Либон не терял надежды найти ей третьего мужа. Симпатичная, может рожать, приданое в двести талантов. Да, его сестра Скрибония снова выйдет замуж.
   Однако женщины Либона не интересовали Антония. Его беспокоил сам Либон.
   – Зачем ты привез ее ко мне? – спросил Антоний.
   Либон широко открыл глаза, раскинул руки.
   – Мой дорогой Антоний! Куда еще мне было ее везти?
   – Ты мог отправить ее в ее собственный дом в Риме.
   – Она закатила такую истерику, что мне пришлось выпроводить из комнаты Секста Помпея, иначе он бы убил ее. Поверь мне, она не желала ехать в Рим, все время кричала, что Октавиан казнит ее за измену.
   – Казнит кузину Цезаря? – недоверчиво переспросил Антоний.
   – А почему нет? – с невинным видом спросил Либон. – Он же внес в проскрипции кузена Цезаря, Луция, брата твоей матери.
   – Мы с Октавианом оба это сделали с Луцием! – резко заметил Антоний. – Но мы не казнили его! Нам нужны были его деньги, вот и все. У моей матери денег нет. Ей ничто не угрожает.
   – Вот ты и скажи ей об этом! – раздраженно крикнул Либон.
   В конце концов, он терпел ее во время долгого вояжа. С него хватит.
   Если бы кто-то из них подумал посмотреть на нее, он увидел бы, что полные слез голубые глаза полны также и хитрости и что уши, украшенные огромными серьгами, чутко ловят каждое произнесенное слово. Юлия Антония могла быть монументально глупой, но она очень заботилась о своем благополучии и была убеждена, что ей намного лучше будет сидеть у старшего сына, чем торчать в Риме, не получая дохода.
   К этому времени прибыли управляющий и несколько перепуганных служанок. Отбросив их опасения, что они не справятся с этой проблемой, Антоний с благодарностью передал им свою мать, попутно уверяя ее, что не собирается отсылать ее в Рим. Наконец трудное дело было сделано, и в кабинете воцарился мир. Антоний вернулся в кресло и с облегчением вздохнул.
   – Вина! Хочу вина! – крикнул он, вдруг вскакивая с кресла. – Либон, красного или белого?
   – Спасибо, хорошего крепкого красного. Без воды. Воды я столько видел за последние три рыночных интервала, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
   Антоний усмехнулся.
   – Я понимаю. Сопровождать мою маму небольшое удовольствие. – Он налил бокал до краев. – Вот, это должно унять боль. Хиосское, десятилетней выдержки.
   Молчание длилось, пока двое пьяниц с удовольствием поглощали вино, уткнув носы в бокалы.
   – Так что же привело тебя в Афины, Либон? – спросил Антоний, прерывая молчание. – И не говори, что это моя мать.
   – Ты прав. Твоя мать просто удобный предлог.
   – Не для меня, – прорычал Антоний.
   – Я хотел бы знать, как ты это делаешь, – весело поинтересовался Либон. – Когда ты просто говоришь, у тебя высокий и несильный голос. Но в один миг ты можешь превратить его в низкий горловой рык или рев.
   – Или вопль. Ты забыл про вопль. И не спрашивай меня, как я это делаю. Я не знаю. Просто это происходит. Если хочешь услышать мой вопль, продолжай уклоняться от ответа на мой вопрос.
   – Э-э, нет, не хочу. Но если мне будет позволено продолжить тему твоей матери, я советую тебе дать ей много денег, чтобы она пробежалась по лучшим магазинам Афин. Сделай так, и ты больше не увидишь и не услышишь ее. – Либон с улыбкой наблюдал за пузырьками вина на краях бокала. – Как только она узнала, что твой брат Луций прощен и послан в Дальнюю Испанию с правами проконсула, с ней стало легче иметь дело.
   – Так почему ты здесь? – снова спросил Антоний.
   – Секст Помпей посчитал, что нам неплохо бы встретиться.
   – Правда? С какой же целью?
   – Образовать союз против Октавиана. Вы двое вместе сделаете кашу из Октавиана.
   Поджав губы, Антоний отвел глаза.
   – Союз против Октавиана… Умоляю, скажи мне, Либон, почему я, один из троих назначенных сенатом и народом Рима для восстановления республики, должен вступать в союз с человеком, который не лучше пирата?
   Либон поморщился.
   – Секст Помпей – губернатор Сицилии в полном соответствии с mos maiorum! Он не считает законным ни триумвират, ни проскрипционный эдикт, по которому он безвинно объявлен вне закона, не говоря уже о лишении его всего имущества и наследства! Его действия на море – это лишь средство убедить сенат и народ Рима, что его осудили несправедливо. Отмените приговор изгоя, отмените все запреты, и Секст Помпей перестанет быть, э-э, пиратом.
   – И он думает, что я выступлю в палате с предложением отменить его статус государственного врага и снять все запреты в обмен на его помощь в освобождении Рима от Октавиана?
   – Именно так, да.
   – Насколько я понимаю, он предлагает явную войну, и если возможно, завтра же?
   – Ну-ну, Марк Антоний, все ведь знают, что вы с Октавианом рано или поздно столкнетесь! А поскольку из вас двоих – Лепида я в счет не беру – ты имеешь imperium maius над девятью десятыми Римской империи и контролируешь ее легионы и ее доходы, что еще может случиться в результате вашего столкновения, как не полномасштабная война? Более пятидесяти последних лет история Римской республики – это одна гражданская война за другой, и ты действительно веришь, что Филиппы – это конец последней гражданской войны? – Либон говорил тихо, с невозмутимым лицом. – Секст Помпей устал быть изгоем. Он хочет получить то, что ему полагается, – восстановление его гражданства, разрешение наследовать имущество его отца, Помпея Магна, возврат этого имущества, консульства и права проконсула в Сицилии навсегда. – Либон пожал плечами. – Есть еще кое-что, но пока достаточно, я думаю.
   – И в ответ на все это?
   – Он будет контролировать моря как твой союзник. Простите заодно Мурка, и у тебя будет и его флот. Агенобарб говорит, что он независимый, хотя тоже такой же пират. Секст Помпей также гарантирует тебе бесплатное зерно для твоих легионов.
   – Он требует от меня выкуп.
   – Это «да» или «нет»?
   – Я не заключаю договоров с пиратами, – сказал Антоний обычным голосом. – Однако ты можешь сказать твоему хозяину, что, если мы встретимся на море, я надеюсь, он пропустит меня, куда бы я ни направлялся. Если он сделает так, мы посмотрим.
   – Скорее «да», чем «нет».
   – Скорее ничего, чем что-то, – на данный момент. Мне не нужен Секст Помпей, чтобы раздавить Октавиана, Либон. Если Секст думает, что он нужен, он ошибается.
   – Если ты решишь переправлять свои легионы из Македонии в Италию по Адриатике, Антоний, тебе ни к чему помехи в виде чужого флота.