Главный советник Ледяной Королевы провел их через вестибюль к увитой гирляндами лестнице, по которой они поднимались во время прошлого посещения дворца, хотя на этот раз она показалась менее грандиозной.
На протяжении всего путешествия Каспар изо всех сил старался держать себя в руках. Ледяная Королева, судя по словам Лосева, недовольна тем, что они заставили ее ждать! Будь проклята эта женщина, она, видимо, и впрямь испытывает его терпение.
Они вошли в главный зал, туда, где во время прошлой аудиенции танцевали, и посол обнаружил, что любуется великолепием Зимнего Дворца.
Он одернул себя и насильно вернул взгляд к двустворчатым дверям в конце зала, понимая утонченную хитрость Ледяной Королевы, избравшей для проведения приемов это место, где так явно демонстрируются ее немыслимые колдовские силы.
Двери широко распахнулись, и в зал вошла Ледяная Королева в сопровождении бесчисленной свиты бездельников, фаворитов, советников, писцов и прихлебателей. Она явилась во всей своей величественной красе, и Каспар почувствовал, как при приближении царицы температура в зале резко упала. Одетая в длинное, цвета слоновой кости платье, сверкающее жемчугом и осколками льда, она, казалось, не идет, а скользит по полу. Волосы, отливающие инеем еще сильнее, чем раньше, вольно рассыпались по плечам, на высокий лоб им не позволяли упасть украшения из цветного льда. И вновь женщина вооружилась древним клинком королев-ханш Страх-Морозом. Ее глаза были подобны бриллиантам; взгляд твердый и острый; на щеке поблескивала ледяная слеза.
– Она не выглядит радостной, – заметил Павел.
– Нет, – согласился Каспар, когда три крепких, обнаженных по пояс воина с длинными чубами и навощенными усами принесли роскошное, из золота и ляпис-лазури, кресло с высокой спинкой, поставили его рядом со своей королевой и застыли за ее спиной, скрестив на груди сильные, мускулистые руки.
Женщина села на трон, не соизволяя пока взглянуть в сторону гостей, и уложила свой покоящийся в ножнах меч на колени.
Каспар поежился, ощутив волны ледяного холода, исходящие от царицы и ее оружия. Не успел он вымолвить и слова, как Ледяная Королева, скрестив руки на прозрачных ножнах, произнесла:
– Нам нанесена мучительная рана, посол фон Велтен. Один из возлюбленных сынов Кислева отнят у нас.
Каспар знал, что должен тщательно подбирать слова.
– Ваше величество, позвольте мне от имени императора Карла-Франца и от всей моей нации принести вам самые искренние извинения и выразить наши горячие соболезнования. Мне известно, как дорог был Александр вашей семье.
Уголки рта Ледяной Королевы дернулись.
– Да, он был достойным человеком, и его потерю все мы ощущаем очень остро. Расскажите, как он погиб?
На короткий миг Каспар заколебался, понимая, что лгать бессмысленно, но и вдаваться в грязные подробности смерти Александра было не время. В простом, небрежно заданном вопросе царицы посол чуял скрытую угрозу и прежде, чем заговорить, тщательно составил в уме ответ.
– Он… ах, мне говорили, что он был убит бандитами из-за долга.
– Долга? Из-за денег? Как дворянин Кислева мог оказаться кому-то должен? Мой царственный кузен был состоятельным человеком. Более вероятно, что ваши альтдорфские ростовщики затравили его до смерти из-за пары пфеннигов.
– Ваше величество, я не слишком много знаю об обстоятельствах, предшествовавших смерти Александра, я здесь лишь для того, чтобы передать соболезнования императора и предложить возмещение потери.
– Возмещение?! – возмутилась Ледяная Королева. – Никакое возмещение не исцелит боль от потери столь дорогого для меня человека, как Александр. Он был святым среди людей, а ваша проклятая назойливая нация наверняка наслаждалась, видя его попранным и униженным.
– Заверяю вас, ваше величество, это не так, – невозмутимо ответил Каспар.
– Не надо играть со мной, посол фон Велтен, для меня не секрет, каким представляется мой народ вашему драгоценному императору: мы для него вассалы, удобный буфер между Империей и северными племенами варваров. Мы для вас всего лишь выгодные союзники.
– Ваше величество… – начал Каспар, но Ледяная Королева еще не закончила.
– Каждый год северные племена совершают грабительские набеги на наши земли, убивают сотни моих людей. Мы проливаем кровь, но вновь и вновь отгоняем варваров в их пустоши. А какую благодарность мы получаем за свою великую жертву?
Под шквалом обвинений Ледяной Королевы Каспар стиснул кулаки. Он не мог поверить, что у нее хватило наглости говорить подобные вещи. Разве люди Империи не погибают прямо сейчас, защищая ее треклятое царство? Ледяная Королева продолжала поносить его народ, и Каспар чувствовал, что самообладание, изрядно потрепанное спущенной с привязи жестокостью толпы на площади Героев, угрожает окончательно покинуть его.
– Мы взывали к вашему императору о помощи, но вы послали солдат только тогда, когда решили, что ваши земли в опасности.
– Черт побери!.. – рявкнул Каспар, исчерпав запас терпения.
Он шагнул вперед, и телохранители царицы тут же заслонили собой трон, не подпуская к владычице разгневанного имперского генерала.
– Каспар, нет… – начал Павел. Но было уже слишком поздно.
– Как вы можете говорить такое?! – воскликнул Каспар. – Мои земляки умирают здесь и сейчас в вашей жалкой стране, чтобы защитить нас всех. Вы не хуже меня знаете, что наши народы всегда сражались бок о бок против племен Хаоса. Тысячи воинов императора стоят лагерями под стенами вашего города, холодные, голодные, но готовые насмерть биться с нашими врагами. Я не намерен выслушивать оскорбления, которыми вы осыпаете этих храбрых людей. И если вам это не нравится, то можете катиться в ад… ваше величество.
Ошеломленное молчание встретило вспышку Каспара.
Лицо Петра Лосева стало бледнее, чем у Ледяной Королевы, а армия ее лизоблюдов не могла бы выглядеть более потрясенной, даже если бы посол вдруг раскинул крылья и поднялся в воздух.
За спиной Каспара Павел еле слышно шептал:
– Да спасет нас Урсан, да спасет нас Урсан…
Безмолвие разбухало, и Каспар почувствовал, как гнев покидает его, – осознание того, что он только что сказал и кому он это сказал, наконец, пронзило пелену ярости, застившую разум.
Он смотрел в холодные, суровые глаза Ледяной Королевы Кислева и ждал, что она превратит его сейчас в звонкую прозрачную статую.
Медленно, будто нехотя, царица поднялась и направилась к нему. Женщина остановилась перед послом и наклонилась так, что холод от ее близости стал почти невыносим.
Улыбнувшись, Ледяная Королева прошептала:
– Прекрасно, герр фон Велтен.
– Что? – выдохнул Каспар, недоумевая, почему он все еще жив.
– Идемте со мной, – сказала она, сжав своей обжигающей холодом рукой его ладонь, и повела посла по главной лестнице, оставив позади десятки потрясенных и ошеломленных людей.
Петр Лосев направился было следом, но Ледяная Королева остановила его одним мановением руки.
Каспар оглянулся на Павла, который лишь пожал плечами и закатил глаза.
Они с Ледяной Королевой покинули зал в молчании и шли так, пока не оказались там, где их не мог услышать никто из брошенной свиты. Царица остановилась перед гигантским портретом своего отца, Радия Боки, сидящего верхом на чудовищном медведе Урскине. Она подняла взгляд на картину, перевела его на Каспара, – казалось, выражение ее лица смягчилось.
– Почему вы не заморозили кровь в моих венах? – неожиданно спросил Каспар.
Ледяная Королева хихикнула:
– Уверена, вы прекрасно знаете, что Александр был бездельником и транжирой и что не многие проливают слезы по его кончине, разве что кредиторы да кучка дур, воспитывающих его детей-ублюдков. Да и в Империю его отослали не затем ли, чтобы убрать с глаз моих?
– Тогда к чему эта сцена там, в зале?
– Бросьте, герр фон Велтен, не стройте из себя святую невинность, – махнула рукой царица. – Пусть я и не выносила своего кузена, но должна же была показать, что скорблю о его гибели.
– Что ж, поздравляю. Вам отлично удалось выставить меня вздорным головорезом-сквернословом, – проворчал Каспар.
Ледяная Королева рассмеялась:
– Мой отец частенько говорил, что никогда бы не доверился человеку, который боится выйти из себя. В результате его бояре были невыносимой бандой хамов, вечно ссорящихся, вечно спорящих, вечно дерущихся. Но они были верны, честны и правдивы, и трудно было бы найти другой такой отряд великих воинов, готовых биться и умереть друг за друга. Так что высказывание это принесло моему отцу пользу, и я не вижу причины, почему бы и мне не поверить ему, посол.
– Вы нарочно пытались разозлить меня?
– Конечно.
– Но почему?
– Я знала вашего предшественника, Тугенхейма, – объяснила Ледяная Королева. – Он был проныра и трус, приехавший в Кислев только ради своей карьеры. Я понимаю, этот пост не слишком привлекателен, но он крайне важен, и здесь требуется человек с вполне определенным характером. Андреас Тугенхейм был не тем, кто нужен, но я верю, что вы – тот самый человек.
– Человек, выходящий из себя?
– Нет, – ответила царица. – Человек с огнем в сердце и душой кислевита.
Теперь настала очередь Каспара рассмеяться:
– С душой кислевита? Боюсь, что я скорее сын Империи.
– Вы ошибаетесь, Каспар фон Велтен. Вы сражались за Кислев и раньше и вновь оказались здесь во времена величайшей нужды. Земля позвала вас драться за нее, и я верю, что вы не проиграете.
Каспар был удивлен:
– Земля позвала меня? Нет, меня прислал сюда император.
Ледяная Королева качнула головой.
– Нет. Веришь ты или нет, это не важно, но ты ответил на зов земли. Я уверена. Приходит момент, приходит и человек. Ты не мог не оказаться здесь, и тебе еще многое предстоит сделать.
– Например?
– Понятия не имею, – призналась Ледяная Королева с холодной улыбкой. – Ты сам должен это открыть.
– Павел все еще не верит, что мы не подохли.
– Не уверен, что я сам в это верю, – ответил другу Каспар.
Они скакали по проулку, ведущему к посольству. Рыцари в бронзовых доспехах обеспечили им безопасный проезд по Кислеву, толпа, напавшая на них чуть раньше, испарилась перед грозными воинами как утренний туман. Раненых солдат Каспара везли сзади в удобном экипаже, а ему самому оседлали свежую лошадь из конюшен Ледяной Королевы, мерина мышастой масти, заменившего коня, убитого на площади Героев.
От разбитой кареты не осталось ни щепки – все обломки, очевидно, сожгли в каком-нибудь костре, а мягкую ткань обивки запихали между слоев неопрятной, кишащей вшами одежды – для тепла. Каспар не оплакивал этой потери; все равно он всегда недолюбливал подобный способ передвижения.
Возвращение не изобиловало событиями, но когда посол кинул поводья ожидающему слуге и, прихрамывая, зашагал к посольству, он почувствовал, что что-то не так – слишком уж напряжены были часовые у входа.
Они открыли для него двери и проводили в кабинет.
Там посол обнаружил дожидающихся его Курта Бремена и чекиста Владимира Пашенко.
Прежде чем Пашенко успел заговорить, Каспар обратился к Бремену.
– Что случилось? – требовательно спросил он.
– Кое-что нехорошее, – ответил Бремен.
– Что именно? Что бы то ни было, – говори.
– Сегодня утром совершено нападение на дом Матиаса Герхарда. Один из моих рыцарей погиб, другой тяжело ранен, – сообщил Курт, глубоко вдохнул и закончил: – Стефан мертв.
В желудке Каспара все перевернулось, посла обдало жаром. Внутри него забил обжигающий сердце источник неиссякаемого горя. Стефан. Его старый боевой товарищ, человек, научивший его всему, что необходимо знать солдату, чтобы выжить. Мертв. Это, должно быть, какая-то ошибка. Стефан был слишком упрям, чтобы умереть.
Но, увидев серьезное лицо Бремена, он понял, что ошибки нет. Это правда.
– А Софья? – спросил он, отчаянно боясь за нее, но еще больше боясь услышать ответ. – Что с Софьей, черт побери?
– Я не знаю, – медленно проговорил Бремен.
– Какого дьявола ты хочешь сказать этим «я не знаю»?
– Я хочу сказать, что в доме не обнаружено никаких следов ни ее, ни Матиаса Герхарда. Они оба исчезли.
Глава 7
Каспар опустился на колени возле забрызганной кровью постели, горестно теребя красно-золотые шелковые простыни. Пол спальни Матиаса Герхарда был усыпан битым стеклом, мебель кто-то перевернул, а местами и превратил в щепки размером со спичку. Огромное зеркало в резной раме красного дерева разнесли вдребезги, каждый зазубренный осколок отражал лица людей, собравшихся на этой бойне, и многократно повторял слова, написанные кровью на стене.
Кровь покрывала почти все в комнате – пол, стены, даже потолок.
Каспар поднял взгляд на оштукатуренную стену напротив кровати. Кровавые слова были написаны словно бы детской рукой, и Каспар знал, что это жуткое граффити убийца выводил, когда Стефан уже лежал мертвым.
Надпись гласила: «Это все ради нее».
Стефан погиб в этой комнате, а Софья… что с ней? Похищена? Убита?
Страх за Софью и мысль о том, что она сейчас, возможно, страдает, вызвали в груди Каспара боль, и хотя, они знали друг друга всего несколько месяцев, но чувствовали себя точно старые друзья, и вероятные муки женщины ранили посла сильнее, чем он мог себе представить.
Владимир Пашенко показал на огромное пятно цвета спелой сливы, запекшееся на дорогом ковре рядом с Куртом Бременом, – ворс ковра спутался и пах кровью.
– Здесь мы нашли твоего… э-э… слугу. Он умер от одной-единственной раны на горле – ему рассекли главную шейную артерию.
– Его звали Стефан, – прорычал Каспар.
– Кто бы ни убил его, – продолжил Пашенко, как будто и не обратив на посла внимания, – он использовал необычайно острый клинок и точно знал, куда бить.
– Или застал их врасплох, что кажется маловероятным, с учетом того, что дверь в дом выломана, а мои рыцари сражались с ублюдком на лестнице, – сказал Курт Бремен, разъяренный тем, что двух его воинов победили с такой очевидной легкостью. Один рыцарь уже лежал под саваном в храме Морра, а второй наверняка потеряет ногу.
– Рана на шее – единственное повреждение, нанесенное жертве, – продолжил чекист, читая что-то в своем кожаном черном блокноте. – Оборонительные раны отсутствуют.
– Оборонительные раны? – переспросил Каспар, поднимаясь.
– Да, когда на кого-то нападают с ножом, он обычно вскидывает руки, заслоняясь от ударов, так что часто у жертвы обнаруживается отсутствие пальцев или располосованные до костей предплечья.
– Но у Стефана ничего такого нет?
Пашенко сверился с записями:
– Нет, ничего.
– Есть идеи, как это могло произойти?
Чекист пожал плечами:
– Никаких. Возможно, убийца действовал так быстро, что у жертвы не было возможности защититься.
Каспар кивнул:
– Вы нашли еще что-нибудь, что могло бы помочь поймать подонка?
– Ничего существенного, – признался Пашенко.
– Но ведь наверняка кто-нибудь что-нибудь видел? – заметил Бремен.
Пашенко покачал головой:
– Нападение произошло в сумерках, а в такое время не многие рискуют высунуть носы на улицу, а те, кто все же бродил во тьме, не побегут ко мне откровенничать. Хотя как только твой рыцарь оправится, я, конечно же, поговорю с ним. Он, возможно, единственный человек в Кислеве, видевший Мясника и оставшийся в живых. Однако мы нашли кое-какие следы, ведущие в конюшни и из конюшен Герхарда. Две лошади из его тройки исчезли, так что я могу лишь предположить, что убийца ускакал на одной, а пленников увез на другой.
Каспар пересек комнату и остановился перед кровавой надписью, от которой вниз тянулись ручейки потеков.
– И, во имя Сигмара, что это означает? «Это все ради нее». Кто эта «она»? Видели ли вы что-нибудь подобное на местах предыдущих убийств Мясника?
– Нет, – многозначительно проговорил Пашенко. – Только с тех пор, как в Кислев прибыли вы, убийца оставляет трофеи или послания.
– И что это значит?
– Точно не знаю, но, полагаю, убийца пытается сказать вам что-то.
– Сказать мне? Но что?
– И снова не знаю, – ответил Пашенко, – но, принимая во внимание сердца, оставленные у посольства, я прихожу к выводу, что послание предназначалось именно вам. По какой-то причине Мясник одержим вами, посол фон Велтен.
Первое, что она почувствовала, была боль. Потом горе. Потом ужас.
Софья старалась дышать ровно, глаза ее оставались закрытыми. Она ощущала, что сидит на тяжелом деревянном стуле, что руки привязаны за спиной к стойкам, а запястья саднят от впившегося в кожу грубого ремня. Она не могла сказать, есть ли в комнате кто-нибудь, кроме нее, поскольку продолжала делать вид, что сознание еще не вернулось к ней, пытаясь одновременно собраться с мыслями, пусть и ужасными. Было холодно, но она чувствовала, что находится в помещении. Пахло отвратительно; в своей жизни женщина достаточно проработала в полевых госпиталях, чтобы узнать запах гниющей плоти и крови. Она подавила омерзение и позыв к рвоте, и тут же мстительная головная боль вернулась в полную силу.
Слезы засочились из-под век, когда она вспомнила молниеносное движение ножа, фонтан артериальной крови и просящий прощения взгляд умирающего Стефана.
В голове ее возникло одно-единственное слово: Мясник.
Крики Герхарда все еще метались эхом в ее сознании, и женщина обнаружила, что не может вспомнить, что произошло потом, – ничего, кроме мучительного вопля, предшествовавшего удару в висок.
– Можешь открыть глаза, – раздался вдруг мужской голос. – Я знаю, что ты очнулась.
Софья всхлипнула, потеряв самоконтроль, когда почувствовала руку убийцы, скользнувшую под подбородок и приподнявшую ее голову.
– Прости, что я ударил тебя, – сказал он. – Я просто не ожидал увидеть тебя там. Я думал, ты мертва.
Софья дернулась, попытавшись избавиться от хватки врага.
– Пожалуйста, не делай мне больно, пожалуйста, пожалуйста…
– Тсс… Я не собираюсь причинять тебе вред, матушка. Как ты могла подумать такое? После всего, что ты для меня сделала. Ты защищала меня, хранила меня, холила и лелеяла, ты любила меня и готовила к тому дню, когда мы наконец-то смогли избавиться от него. Как я могу сделать тебе больно? Я люблю тебя, я всегда любил тебя.
Софья разрыдалась еще сильнее, когда его руки пробежали по ее золотисто-каштановым локонам и она почувствовала близость убийцы. Она услышала, как он втягивает воздух, и поняла, что безумец вдыхает запах ее волос.
– Пожалуйста, – снова взмолилась она. – Все, что хочешь, только не убивай меня.
– Убить тебя? – рассмеялся голос. – Разве ты не помнишь? Ты уже мертва, но я сохранил частицу тебя.
Она с отвращением отдернула голову, ощутив прикосновение лица Мясника к своему и чужой влажный язык, лизнувший щеку. Его кожа казалась задубевшей и жесткой.
– Почему ты отстраняешься? – спросил он.
– Потому что ты пугаешь меня, – ответила Софья.
– Но это же я, – обиженно протянул он. – Твой маленький мальчик, твой бесценный воин. Посмотри на меня.
– Пожалуйста, нет, – всхлипнула Софья, зажмурившись еще сильнее.
– Я сказал – посмотри на меня! – взревел похититель и отвесил женщине тяжелую пощечину.
Софья ощутила во рту вкус крови, и тут же на ее бедра навалилась тяжесть – это убийца рухнул рядом с ней на колени, страдальчески воя.
– Прости! – скулил он. – Прости, мне так жаль. Я не хотел… Я больше не буду! Пожалуйста, не заставляй меня причинять тебе боль! Больше не надо. Ты же не хочешь этого.
Она почувствовала, что он встал прямо перед ней, и инстинктивно попыталась лягнуть врага ногой. Но он оказался слишком проворен, и удар не достиг цели.
– Я велел тебе открыть глаза, – произнес он жестко. – Если ты этого не сделаешь, я отрежу тебе веки.
Глаза Софьи наполнились слезами боли, и она повиновалась приказу.
Мясник был абсолютно гол, на теле его толстой коркой запеклась кровь, глаза маньяка блестели из-под маски из грубо сшитой человеческой кожи. Да, кожа, несомненно, когда-то принадлежала человеку, но этот лоскут отделили от плоти десятилетия назад, сохранили и сотворили из него этот гротескный лик. Длинный, узкий нож прятался в странных ножнах – в разрезе на мускулистом животе убийцы.
За его спиной, слабо подергиваясь на крюке мясника, вбитом в центральную балку крыши, висело истерзанное тело Матиаса Герхарда. На его лице, единственной части тела, на которой безумец оставил кожу, застыло выражение предсмертной муки.
Софья закричала.
Она кричала и кричала, пока убийца не прижался мертвой маской к ее лицу, яростно целуя женщину и крепко прижимая ее к своему обнаженному телу.
– Ты не должен волноваться, Каспар. Мы вернем ее, – сказала Анастасия, одной рукой сжимая его руку, а другой массируя основание его шеи.
Они сидели во дворе посольства, там, где Каспар дрался с Валдаасом и где Софья зашивала его раненое плечо. Анастасия была в малиновом платье, отороченном серебристым мехом; она приехала сразу же, как только услышала о нападении на дом Матиаса Герхарда. С той ужасной ночи прошло двое суток, а она появлялась в посольстве каждый день, принося надежду и подбадривая друга. В ярком, холодном утреннем свете ее кожа сияла; Каспар был благодарен за успокаивающие слова, несмотря на то, что время шло, делая их пустыми.
– Пашенко думает, что она уже мертва. – Каспар наконец-то высказал вслух мысль, терзавшую его вот уже два дня, не давая спать.
Чекисты и Рыцари Пантеры искали Софью и Герхарда, но в этом переполненном городе вероятность обнаружить их была чрезвычайно мала. Рыцарь, раненный во время нападения на дом Герхарда, не сообщил никакой полезной информации об убийце, кроме той, что тот легко победил охранников и дрался голым.
Единственное, что еще заставляло брезжить надежду, – это то, что тел не нашли и никто пока не оставлял Каспару зловещих приношений.
– Нет, не надо так думать, – покачала головой Анастасия. – Наверняка ведь, если бы этот сумасшедший собирался убить ее и Герхарда, он бы убил их сразу. Тогда же, когда он… когда он убил Стефана.
– Возможно.
Слова женщины не убедили Каспара.
– Чекисты еще не определили, что произошло на самом деле?
Каспар фыркнул:
– Нет. Этот дурак Пашенко с радостью схватил бы какого-нибудь подходящего козла отпущения, но ему ничего не известно.
Анастасия вздохнула:
– И он не знает, куда и зачем забрали Софью и Герхарда?
– Если и знает, то не говорит.
Анастасия кивнула и прикусила нижнюю губку, словно пытаясь решить нелегкую этическую дилемму. Каспар заметил выражение ее лица и спросил:
– Что такое?
– Ну, видишь ли… я знаю, что тебе нравится Софья, – неохотно выдавила Анастасия.
– И что?
– А много ли ты на самом деле знаешь о ней?
– Достаточно, чтобы понимать, что она прекрасный человек и что ей можно доверять.
– Вот это-то я и имела в виду. Ты доверяешь ей, но по-настоящему не знаешь ее, так? До того как она стала работать на тебя, она частенько работала на Василия Чекатило.
– Ты шутишь, – пробормотал Каспар, не веря своим ушам.
– Хотелось бы мне, чтобы это было так, Каспар, но у меня есть причины утверждать, что она работала на него несколько лет.
– К чему ты ведешь?
– Чекатило не тот человек, от которого можно просто взять и уйти, – ответила Анастасия. – Я знаю. И скажу тебе, что, возможно, Мясник вовсе и не похищал Софью. Возможно, это Чекатило вернул ее себе силой.
Время смазалось; единственной связью с внешним миром стал расплывчатый свет, с трудом проникающий сквозь застекленную крышу. Софья не знала, сколько дней прошло с момента ее похищения, лишь боль усиливалась с каждой секундой да росло осознание, что она, по всей вероятности, умрет на этом вонючем чердаке.
Она плакала слезами горечи и отчаяния, а окровавленный скомканный лоскут, засунутый в рот и перевязанный широким кожаным ремнем, приглушал всхлипы. Запястья тупо пульсировали; она больше не чувствовала кончиков пальцев, малейшее движение рождало жгучую боль – сухая корка крови трескалась, а грубая веревка глубже впивалась в мясо.
Шли дни. Одни наполняла болезненная скука, другие – безжалостный неослабевающий ужас; в эти дни на чердак взбирался он, маска из человеческой кожи плотно прилегала к его лицу. Не раз он прикасался к Софье, шептал, что любит ее, что повинуется ее приказам и убивает ради, нее, что ест человеческую плоть в честь дней их свободы от его тирании.
Глаза ее гноились и слипались от слез и нехватки сна, зрение мутилось от недоедания, губы потрескались от обезвоживания. Упавшая от измождения на грудь голова вяло перекатилась с плеча на плечо при ненавистном скрипе ржавых петель поднимаемого люка.
– Ты тут, матушка? – спросил он и рассмеялся. – Ну конечно, ты тут. Куда ты могла деться?
Она зажмурилась, услышав приближающиеся шаги, и костлявая рука легла женщине на плечо. Софья вдохнула его запах и, хотя она и пыталась быть сильной, сдержать дрожь жуткого страха не смогла. Чужие руки двинулись по ее телу, а потом он прижался к ней.