Взгляд Анастасии метнулся куда-то поверх его плеча, и Каспар обернулся, увидев того самого мужчину, который недавно продемонстрировал столь поразительное мастерство в фехтовании, – он приближался к ним уверенной походкой прирожденного бойца. К красным шароварам прибавились расшитая зеленая туника и алый кушак, завязанный поверх нее; клинки-близнецы успокоились в кожаных ножнах на спине хозяина. Воин снова намаслил чуб, и тот обвивал его шею, как поблескивающая змея. Фиолетовые глаза светились холодным огнем готовности к бою, и Каспар едва справился с желанием попятиться.
Мужчина коротко поклонился Анастасии, игнорируя Каспара, и сказал что-то на кислевском языке. Женщина досадливо поморщилась и нетерпеливо тряхнула головой, метнув осторожный взгляд в сторону Каспара.
– Каспар, вы знакомы с Сашей Кажетаном? – спросила она.
– Еще нет, – ответил посол, поворачиваясь к Кажетану и протягивая руку. – Я рад, сэр.
– Что ты тут делаешь? – Кажетан проигнорировал предложение поздороваться. – Почему болтаешь с Анастасией?
– Простите? – Каспар пришел в замешательство. – Я не совсем понимаю…
– Зато я все понял! – рявкнул боец. – И не думай, что я не соображу, чего ты пытался добиться. Анастасия моя, а не твоя.
– Ох, перестань, – вмешалась женщина, – вряд ли стоит заводить здесь подобный разговор.
– Ты хочешь сказать, что секунду назад он не целовал тебе руку?
– Он джентльмен, – надменно заявила Анастасия, хотя Каспар уловил в ее голосе намек на возбуждение и понял, что она наслаждается тем, что двое мужчин спорят из-за нее.
Он видел, как наливается кровью шея Кажетана, и, понимая, что Саша не тот человек, с которым разумно вступать в драку, сказал:
– Заверяю вас, герр Кажетан, мои намерения были честны, а действия продиктованы лишь почтением. Если бы я знал, что вы и мадам Вилкова супруги, я бы никогда не позволил себе столь неуместного поведения.
Анастасия хихикнула:
– Саша и я старые друзья. Мы не супруги.
Каспар заметил, что холодные черты Кажетана на миг дрогнули, и подумал, что догадывается, чем вызваны его эмоции. Посол услышал, что музыка в главном зале стихла, и его гнев на Кажетана вырос, когда боец импульсивно схватил Анастасию за руку.
– Я имел честь быть свидетелем вашего воинского искусства, герр Кажетан. Ничего подобного я раньше не видел, – сказал Каспар.
Кажетан кивнул, на миг отвлекшись:
– Спасибо.
– Действительно впечатляюще. – Каспар щелчком сбил со своего ворота пылинку. – Хотя, конечно, это совсем не то же самое, когда не рискуешь жизнью, а соперники – твои товарищи.
Кажетан покраснел и зарычал:
– Я был бы только счастлив скрестить клинки с тобой и показать, что происходит, когда противник – не товарищ!
– В этом нет необходимости, – торопливо заявила Анастасия, шагнув между двумя мужчинами. Украдкой, так, чтобы Кажетан не заметил, она вытащила из декольте свернутый клочок бумаги и сунула его в ладонь Каспара. Когда же из главного зала вылетел общий вздох смятения, она наклонилась и прошептала: – Это дорога к моему дому. Загляните ко мне.
После этого женщина взяла Кажетана под руку и увела прочь.
Каспар кивнул и убрал записку в нагрудный карман рубахи. К нему уже приближался помрачневший Курт Бремен.
– Что случилось? – спросил Каспар, глядя мимо рыцаря и видя встревоженные лица гостей в холле.
– Вольфенбург пал, – ответил Бремен.
Глава 3
Он смотрел, как боярин привалился к стене проулка, выливая из себя вечерний квас потоком горячей мочи. Он видел, как пьяный покачнулся и как, закончив, с трудом подтянул штаны. Боярин побрел по улице, и в голове его начали роиться мрачные мысли – он снова представил себе ее лицо. Нагой, точно зверь в дремучей чаще, он заскользил по проулку, повторяя зигзаги боярина, пытающегося преодолеть туман темного города и добраться до своего жилища.
Увидев, что боярин покачнулся, он почувствовал разбухающую в груди знакомую горечь. Не удовлетворившись избиением до полусмерти кочергой его матери, отец повернул длинный черный железный прут против мальчика, вколачивая в него повиновение и набожность одновременно.
Он всхлипнул, вспомнив боль и унижение. И бессилие, сжимавшее его в своих тисках, пока он не поднялся над своей сутью, обретя истинное «я». В своем неведении люди этого города звали его Мясником, а он смеялся над неуместностью этого имени.
Боярин вздрогнул и прижался к стене, услышав за спиной смех. А он застыл, слившись с кирпичами кладки, задержав дыхание, чтобы этот пьяный дурак случайно не заметил его.
Он знал, что это маловероятно. Тусклый свет луны заставлял туман мерцать, превращая его в призрачнуюбелую пелену, в которой факелы дворца становились отдаленным воспоминанием. Шаги боярина теперь звучали громче, и он легко различал грузную фигуру в мехах, неуверенно рассекающую густую, похожую на молочный суп дымку. Знакомое слово зазвенело в мозгу.
Попался.
Он снова нарисовал себе ее лицо, избитое, окровавленное, с заплывшим глазом и сочащимися из него слезами. Стиснув зубы от гнева и любви, не притупившихся со временем, сжав кулаки, он думал о конце жизни этого жалкого представителя человечества, который идет, спотыкаясь и рыгая, перед ним. Он пообещал себе, что на этот раз получит удовольствие от того, что должен сделать. Его другое «я» скулило и рыдало, хныкало и кричало, но что он такое, если не иное, тайное лицо того «я»? Слабость загнана в самый дальний угол сознания и будет освобождена, только когда он исполнит задание.
Он представил себе, что случится дальше, снова увидев зеленое поле, на котором он делал первые, неверные шаги по дороге, которая привела сюда, вспомнив первое появление своего истинного «я».Кровь, топор и вкус теплого мяса, отрываемого от костей еще живого тела.
У боярина даже островерхий шлем такой же формы и тот же цвет доломана, совсем как…
Он сделал глубокий вдох, успокаиваясь, чувствуя знакомое возбуждение охоты, растущее в груди при мысли, что он снова порадует ее. Длинный, тонкий нож, данный ему матерью, выскользнул из его плоти, и он бесшумно шагнул вперед.
Вот. Он увидел, как боярин оперся об угол покосившегося здания из красного кирпича, луна ясно освещала ненавистные черты. Распаренное лицо Алексея Кововича рдело от выпитого и от лицемерного негодования. Он отлично представлял, какое удовольствие получил боярин, оскорбляя нового посла Империи. Он сильно прикусил губу, не давая себе закричать – ярость его уже раскалилась добела. Прыгнув вперед, он схватил боярина за руку, развернул его и вонзил нож в безобразное лицо.
Человек взревел от боли и упал на колени, голова откинулась назад – дряблые мышцы шеи уже не держали ее. Лунный свет блестел на снова и снова взлетающем и опускающемся лезвии. Из горла боярина забил горячий густой гейзер, и он набросился на жертву, забыв о ноже, разрывая плоть голыми руками. Брызги слюны и крови летели в холодную ночь.
Он откусывал крупные куски мяса от лица человека и глотал их.
Когда он проткнул большим пальцем студенистое глазное яблоко боярина, его вырвало прямо на грудь жертвы.
Рана кровоточила, а его иное «я» оплакивало еще одну отнятую жизнь.
Он не мог наслаждаться этим.
Он ненавидел это почти так же сильно, как ненавидел самого себя.
Каспар расписался на векселе и с недовольным ворчанием передал его Стефану. Он чувствовал себя дураком, растрачивая деньги, свои собственные деньги, ни больше, ни меньше, на восстановление посольства и возвращение ему былого великолепия, когда орды северян могут со дня на день сровнять город с землей. Но приличия надо соблюдать, а деньгам меж тем потребуется время, чтобы прибыть из Альтдорфа.
Снаружи перекликались рабочие, смывающие со стен посольства кислевитские письмена и рисунки, а стекольщики срывали с окон деревянные щиты, заменяя их свежевыдутыми стеклами.
– Ну вот, медленно, но верно, – заметил Стефан. – Скоро это посольство станет аванпостом Империи, которым можно гордиться.
– Все требует времени, Стефан. А я не уверен, что его у нас осталось много.
– Возможно. – Стефан скосил глаза на Павла, развалившегося на кушетке в углу комнаты, покуривая длинную и вонючую, как сам дьявол, трубку. – Но мы же не можем позволить, чтобы эти кислевиты думали, что они лучше нас, так?
Павел поморщился и буркнул:
– Это и так известно, – после чего выпустил в воздух безупречное кольцо дыма.
– Если бы не это, – сказал Каспар, – я был бы просто счастлив, зная, что не зря трачу деньги.
– Есть какие-нибудь новости из Империи? – спросил Стефан.
Вопрос был задан как бы невзначай, но Каспар чувствовал стоящую за ним тревогу.
Весть о падении Вольфенбурга стала тяжким ударом по моральному состоянию и боевому духу, а отсутствие достоверной информации лишь ухудшало положение.
Гонцы и курьеры прибывали редко, и каждый вез из Империи противоречащие друг другу слухи.
– Ничего определенного, – покачал головой Каспар.
– Вчера я разговаривал со стрелками-аркебузьерами из Виссенланда, – сказал Стефан. – Их соединение уничтожено у Ждевки, и с тех пор они ногти грызут с голодухи. Они сказали, что слышали, будто курганцы поднажали с юга и встали лагерем под Талабхеймом.
– Да? – Брови Каспара приподнялись и выгнулись дугой. – А я слышал, что армии Кургана на западе Империи, где-то возле Миденхейма.
– Ты в это не веришь?
Каспар тряхнул головой:
– Естественно нет, ни одна армия не способна покрыть такое расстояние за столь короткое время. Ты же и сам прекрасно знаешь. Коли на то пошло, я думаю, с наступлением зимы курганцы повернут на север, к Кислеву.
– Ходят слухи, что войска собираются у границ области. Много солдат, – вставил Павел.
– Это правда? – спросил Каспар.
– Будь я проклят, если знаю. Царица не делится со мной всей информацией.
– Что ж, спасибо тебе за твою проницательность, – буркнул Стефан.
Не обращая внимания на ссору товарищей, Каспар просматривал стопку бумаг на своем столе, задумчиво барабаня пальцами по дереву. Он устал – перенапряжение последних дней давало о себе знать. Просьбы об аудиенции у царицы на предмет обсуждения военного сотрудничества словно наталкивались на каменную стену, хотя Петр Лосев и заверил Каспара, что Ледяная Королева примет его, как только у нее появится такая возможность.
– А эти аркебузьеры из Виссенланда, с которыми ты разговаривал? – спросил он. – Где они расквартированы?
– Нигде. Они разбили лагерь под городскими стенами. Они и еще пара сотен душ, бежавших после боев на севере.
– Говоришь, они живут впроголодь?
– Да.
– Найди их командира и пришли его ко мне. И выясни, что случилось с провизией, отправленной в Кислев этим людям. Я хочу знать, почему они не снабжены должным образом.
Стефан кивнул и удалился, а Павел встал и подошел к окну.
– Настают плохие времена, – глубокомысленно заявил он.
– Угу, – согласился Каспар, потирая глаза.
– Павел раньше не видел города таким.
– Каким?
– Думаешь, в Кислеве все время такая суета? – спросил Павел. – Нет, большинство людей живет в степях, в станицах. Ну, знаешь, в таких маленьких деревеньках. Народ тянется в город в основном, когда зима уже на исходе, – продать меха, мясо и все такое прочее.
– Но теперь они переместились к югу из-за нашествия северных племен?
– Да. Такое случалось и прежде, но не так. Кьязацкие разбойники, главным образом из Кула и Тамака, носились по степям, убивали и грабили, но люди прятались за бревенчатыми стенами, и опасность им не грозила. Потребовалось кое-что погрознее кьязаков, чтобы в город хлынуло столько народу. Кислевиты – люди земли, а не камня. Они бы не покинули степи без крайней нужды.
Каспар кивнул, соглашаясь со словами Павла. Город казался оживленным и суетливым, но так было и во множестве других городов, которые он посещал. Ему просто не приходило в голову, что это не обычное положение вещей.
– Если еще одно войско собирается на севере, все будет только хуже, прежде чем стать лучше, Павел.
– Это не важно. Кислеву не в новинку трудные времена. Пережили те – переживем и эти.
– Ты так уверен…
– Давно ты меня знаешь? – внезапно спросил Павел.
– Точно не скажу, лет двадцать пять, может?
– И за все это время ты когда-нибудь видел, чтобы я сдавался?
– Никогда, – тотчас же ответил Каспар.
– Вот так и Кислев. Земля – вот все, что имеет значение. Мы можем умереть, но Кислев будет жить. Пока существует земля, есть и мы. Северяне убьют нас, но и сами они неизбежно умрут, или их убьет кто-нибудь другой. Кислев – это земля, а земля – Кислев.
Ход мыслей Павла был слишком абстрактен для Каспара, и он просто кивнул, неуверенный в том, что именно хотел сказать его друг. Однако от раздумий его оторвал вопрос Павла:
– Ты ожидаешь посетителей?
– Нет, – ответил Каспар, поднимаясь с кресла под гул сердитых голосов, доносившихся с улицы.
Он проснулся и не смог открыть рта.
Он вцепился ногтями в губы, отдирая от лица маску из мертвой кожи, и с отвращением швырнул ее на пол. С расширенными от ужаса глазами он рывком сел. Лучи низкого солнца пронзали грязную стеклянную крышу, тускло освещая бревенчатую мансарду; в воздухе плясали тучи пылинок. Вокруг него жужжали мухи, облепляя губы и руки там, где на них запеклись пятна крови и присохли бурые лохмотья.
Что-то свисало с крюка за его спиной, но он пока не хотел оглядываться.
Он резко поднялся, и жуткая тошнота тут же скрутила желудок; запах чердака проник в него: душок разложения и гнилостная вонь бальзамировочных жидкостей, украденных из здания чекистов.
Просыпаясь здесь, он понимал, что та тварь, существо внутри него, называющее себя его истинным «я», истинной сутью, снова убило, хотя он и не помнил, кого оно сожрало на этот раз. Все, в чем можно было быть уверенным, – это что еще одна жизнь оборвалась, исчезнув с лица земли в воплях невыносимой боли, и что оно – он – в ответе за это. Он упал на колени, содрогаясь в спазмах рвоты, ощущая во рту вкус сырого мяса. Всепоглощающая вина заставила его проплакать целый час, он ревел, точно новорожденный младенец, скорчившись в позе зародыша, пока не вспомнил о медальоне, не открыл со щелчком крышку и не уставился на портрет внутри. Вьющийся локон золотисто-каштановых волос покоился там, как в гнездышке, и он прижал его к лицу, вдыхая ее густой аромат.
Хлюпанья и дрожь стихли настолько, что он смог подняться на колени. Томительное эхо истинного «я» покинуло сознание, когда он подобрал широкий красный пояс, вроде тех, что носят кислевские бояре, и вытер лицо, чувствуя, как по мере очищения сила и индивидуальность возвращаются к нему.
На цыпочках он подошел к чердачному люку и прислушался, не шумит ли кто внизу. Он всегда тщательно заботился о том, чтобы скрывать от других деятельность своего иного «я»; люди не поняли бы боли, которая мучает его, когда он разрывается между двумя сущностями.
Удостоверившись, что продовольственный склад этажом ниже пуст, он откинул крышку люка и спустился на холодный деревянный пол. Он чуял, что, кроме лошадей в стойлах, в здании больше никого нет, но все же поторопился добраться до своего жилья, находящегося в соседнем доме. Здесь он нашел свежую одежду, льняное полотенце и брусок душистого мыла, после чего вышел во двор, на тренировочную площадку.
Поработав ручным насосом и наполнив конские поилки перед стойлами ледяной водой, он тщательно намылил все тело. Когда все до единого пятна крови сошли с кожи, он принялся повторять мантру спокойствия, с каждым разом ощущая себя все уравновешеннее, все сильнее и все целеустремленнее. Истинное «я», конечно же, никуда не делось, но он чувствовал, что оно с каждым вдохом отступает все дальше в глубины сознания. Он не знал, кого оно убило, но догадывался, что кто бы это ни был, его постигла по-настоящему мучительная смерть. Но он же не в ответе за это, не так ли? Когда приходят сны и истинная суть берет верх, он не в силах противиться. Вместе с мыслью об истинном «я» последний фрагмент его иной личности всплыл на поверхность.
Истинное «я» думало о медальоне, чувствуя, как физически возбуждается его второе «я» от мысли о ней. Ее прикосновение, ее кожа, ее запах, ее долгие поцелуи.
Только ради нее он делает все это. Истинное «я» вспомнило о безглазой голове, висящей на крюке на чердаке, и улыбнулось.
Истинное «я» было уверено, что она будет довольна.
– Именем Сигмара, что происходит там внизу? – воскликнул Каспар, наблюдая за несколькими десятками вопящих людей, заполнивших двор перед посольством. Около сотни человек напирали на железную ограду, честя на все корки само здание и Рыцарей Пантеры, благоразумно отступивших за ворота, поспешно заперев их.
Толпа собралась вокруг воющей женщины, закутанной с головы до ног в накидку из черной козьей шерсти; ее жалобные рыдания не могли не тронуть душу.
Каспар отвернулся от окна, накинул плащ и завернулся в него, предварительно пристегнув к бедру, пару кремневых пистолетов.
– Ты уверен, что это разумно? – спросил Павел.
– Будь я проклят, если предстану перед толпой без оружия.
Павел пожал плечами и последовал за другом в коридор; Курт Бремен и Валдаас уже спускались по лестнице в вестибюль. Увидев вышедшего из покоев посла, Бремен остановился и обратился к нему:
– Вы должны оставаться в помещении. Мы сами управимся.
– Нет, Курт. Я не привык, чтобы другие дрались за меня.
– Герр фон Велтен, – терпеливо объяснил Бремен, – это наша работа.
Каспар начал было возражать, но понял, что Бремен прав.
– Отлично, идите со мной. Только держитесь сзади.
Бремен кивнул, заметив под плащом посла пистолеты.
– Павел, – обратился Каспар к другу, перепрыгивая через две ступеньки разом. – Женщина в черном, что с ней?
– Не знаю. Одежда на ней траурная, но я с ней незнаком.
– Что ж, значит, кто-то умер и по каким-то причинам они злятся на меня. Надеюсь, никто из наших никого не убил, не признавшись мне?
– Нет, посол, – в один голос ответили Павел и Бремен.
– Отлично, тогда посмотрим, что происходит, – решил Каспар и толчком распахнул дверь.
Гортанные вопли и брань наполнили воздух, слившись с рыданиями женщины, соскользнувшей на землю по железным прутьям ворот, горестно раскинув руки. Она кричала и плакала, совершенно потеряв контроль над собой. Три молодых человека, с лицами, горящими праведным гневом, трясли решетку ворот, выкрикивая имя Каспара.
– Что они говорят? – спросил посол, внезапно осознавший силу ярости толпы.
Павел показал на рыдающую женщину:
– Они говорят, что ее муж мертв.
– А какое отношение это имеет ко мне?
– Они говорят, ты его убил.
– Что? Почему?
– Ну, не совсем. Трудно понять смысл того, что они кричат.
Павел угрюмо приблизился к воротам. Шестеро Рыцарей Пантеры сдерживали напор, пока он кричал что-то людям, размахивая руками и показывая на женщину и Каспара. После нескольких минут перебранки он вернулся к Каспару, став еще мрачнее.
– Плохо, – произнес он.
– Да, – фыркнул посол. – Это я сообразил, но что произошло?
– Женщина эта Наталья Ковович, и ее муж мертв. Говорят, убит.
– Я никогда даже не слышал о ее муже, – сказал Каспар, хотя имя показалось ему смутно знакомым, – а тем более не убивал его.
– Пьяный, – вдруг произнес Бремен. – На приеме, боярин, которого вы облили. Вот кто это.
– Проклятие, – выругался Каспар. Имя заняло свое место в его сознании.
Теперь он вспомнил лицо пьяного боярина и то, как тот говорил, что Империя должна сгореть дотла. Он вспомнил свою злость и то, что его кулак непременно встретился бы с лицом Кововича, если бы не вмешательство Лосева.
Но как могут кислевиты думать, что он убил этого человека?
Это безумие, он чувствовал, что ситуация выходит из-под контроля с каждым оскорблением, брошенным в его сторону. Посол вытащил один из пистолетов и взвел курок.
– Не думаю, что это хорошая идея, – предупредил Бремен.
Но было уже поздно.
Каспар шагнул к воротам. Он поднял пистолет над головой и, прежде чем Бремен или кто-то другой успел остановить его, выстрелил в воздух.
Толпа вскрикнула – пистолет грохнул, выбросив из ствола облако порохового дыма.
– Павел! – рявкнул Каспар. – Переводи!
– Да хранит нас Урсан, – пробормотал Павел, однако встал рядом с послом.
– Скажи им, что я глубоко сожалею о потере госпожи Ковович, но я не имею никакого отношения к гибели ее мужа.
Павел выкрикнул перевод толпе, но люди явно были не в настроении улаживать разногласия и ответили руганью и требованием мести. Отступившие было Рыцари Пантеры поспешили к воротам, выхватив мечи, за ними бежали испуганные охранники посольства с выставленными вперед алебардами.
Каспар убрал в кобуру разряженный пистолет и достал второй, но, прежде чем он выстрелил, Курт Бремен схватил посла за руку:
– Пожалуйста, герр фон Велтен, не надо. Это только подольет масла в огонь.
– Толпе меня не запугать, Курт.
– Знаю, но вы же не хотите усугубить ситуацию и распалить этих людей еще больше? И так уже недалеко до кровопролития.
Спокойная рассудительность командира стражи образумила Каспара – он осознал серьезность их положения. Он реагировал как человек, а не как руководитель. Больше сотни рассерженных людей требовали его крови, а сдерживала их лишь ржавая ограда, давно уже нуждающаяся в ремонте.
Бремен прав, надо тушить пламя, а не разжигать его.
Он кивнул:
– Хорошо, Курт, посмотрим, что можно сделать, чтобы утихомирить этих людей.
Бремен облегченно вздохнул и резко обернулся на оглушительный залп еще нескольких пистолетов и крики, подхваченные эхом. Два десятка всадников, облаченных в черное, в лакированных кожаных нагрудниках, с длинными дубинами с бронзовыми набалдашниками, скакали по улице. Они стреляли из кремневых ружей поверх голов, а потом врезались в толпу, дробя людям черепа и ломая кости дубинами.
– Какого черта?! – воскликнул Каспар, а Павел уже тащил его к посольству. – Кто они?
Павел не остановился, но ответил:
– Чекисты! Вроде городской полиции, только гораздо, гораздо хуже!
Крики и плач сопровождали кружение всадников, избивающих всех, кто оказывался рядом с ними, безжалостно рассеивая толпу. В считанные секунды народ разбежался, оставив несколько дюжин товарищей истекать кровью на камнях мостовой перед посольством. Ошеломленные, Каспар и Рыцари Пантеры смотрели, как всадники огибают фонтан в центре двора, убеждаясь, что причина беспорядков устранена.
Несколько наездников поскакали туда, куда рванулась большая часть толпы, остальные же осадили лошадей возле ворот. Их предводитель, человек в полностью закрытом шлеме из темного металла с высоким плюмажем, спешился и подошел ближе.
Рыцари Пантеры оглянулись на Каспара и Бремена.
Посол кивнул, и рыцари отодвинули засов, позволяя главарю чекистов войти. Он зашагал к зданию и, прежде чем снять шлем, повесил на пояс дубину.
У мужчины оказались длинные, забранные назад волосы, и коротко подстриженные усы. И глаза – угольно-черные, лишенные всякого выражения, – глаза воина.
– Посол фон Велтен? – спросил он на беглом рейкшпиле, без акцента.
– Да.
– Меня зовут Пашенко. Владимир Пашенко, чекист, и, боюсь, я должен задать вам несколько вопросов.
Вопрос Пашенко был встречен ошеломленным молчанием.
– Вы не поняли вопроса, посол?
– Я прекрасно понял его, герр Пашенко, я только не уверен, что вы и вправду ожидали, что я восприму его всерьез.
– Убийство – дело серьезное, посол.
– Полностью согласен, но мне трудно поверить, что вы можете думать, будто я и правда связан со смертью боярина Кововича.
– Почему? – спросил Пашенко.
– Потому что моя встреча с ним длилась меньше минуты.
– Насколько хорошо вы знали боярина?
– Я же только что сказал.
– Вы слышали о нем до того, как напали на него в Зимнем Дворце?
– Я не нападал на него, он…
– Я владею другой информацией. У меня есть свидетели, которые подтверждают, что вы схватили боярина и угрожали ему, пока советник царицы не разнял вас.
– Он оскорбил меня! – возмутился Каспар.
– И это привело вас в ярость.
– Нет. Ну, то есть я, конечно, рассердился, но не настолько, чтобы убить его.
– Значит, вы подтверждаете, что были злы?
– Я и не говорил, что не был. Он сказал, что надеется, что моя родина сгорит дотла.
– Ясно. – Пашенко записал что-то в блокнот. – А когда вы покинули Зимний Дворец?
– Я точно не уверен во времени, но вскоре после того, как мы услышали, что Вольфенбург пал.
– Свидетели сообщают, что и боярин Ковович отбыл примерно тогда же, значит, у вас была возможность отправиться следом и зверски расправиться с ним.
– Зверски? О чем вы?
– Труп боярина был обнаружен наутро после приема во дворце, хотя опознание потребовало нескольких дней, поскольку голова исчезла, а большая часть одежды и плоти оказалась сожженной, видимо, какой-то кислотой.