Страница:
В начале 1914 года состоялись первые выступления Александра Вертинского со сцены в качестве исполнителя «ариеток», как он называл свои песенки. Однако развиться успеху помешала Первая мировая война. Вертинский не был призван в армию, но, решив порвать с праздной и беспорядочной жизнью, а главное – с наркотиками, добровольно пошел на фронт в качестве брата милосердия. Опыт пошел на пользу – «роман с кокаином» завершился, и в 1915 году повзрослевший Вертинский с чистого листа начал свой путь к всероссийской славе.
Авторские произведения молодого исполнителя произвели фурор в Москве.
«Лиловый негр» и «Маленький креольчик», «Кокаинетка» и «Бразильский крейсер» звучали так ново, свежо, так соответствовали духу эпохи.
Столичные площадки наперебой приглашают новоявленного «любимца публики» к себе. Издатели печатают огромными тиражами ноты его песен с изображением самого Вертинского, облаченного в костюм и маску «печального Пьеро» (таков был выбранный им артистический образ). Толпы поклонниц поджидают певца у входа.
Не проходит и дня, чтобы в прессе не появился благожелательный отзыв критиков о его творчестве.
Но следует заметить, что на сломе эпох публика как-то особенно охоча до зрелищ. Словно стремясь забыться, не отвлекаться на ужасы войны и не думать о надвигающейся катастрофе, каждый день праздные толпы заполняют, разросшиеся, словно сорняки на заброшенном огороде, разномастные злачные места.
В начале ХХ века Россия переживает бум развития эстрадных жанров: со сцен звучат веселые шансонетки и оперетта, уличные мелодии и цыганские романсы, куплеты и песни каторжан. Открывается невероятное количество площадок: театры-буфф, первые синематографы (где зрителей развлекают перед сеансами), кафе-шантаны, ярмарочные балаганы и, наконец, кабаре.
В 1914–1916 годах мода на это французское изобретение захлестнула всю страну: одним из первых в 1914 году открылось знаменитое кабаре бывшего актера Московского Художественного театра Никиты Балиева «Летучая мышь». К 1916 году счет подобных мест во всех крупных городах империи шел уже на сотни.
По вечерам народ побогаче и поизысканней стремился попасть на выступления всероссийских звезд того времени: Юрия Морфесси, Надежды Плевицкой, Николая Северского, Михаила Вавича, а, если повезет, то и самого Федора Ивановича Шаляпина. Именно эти имена считались главными на российской дореволюционной эстраде, и, говоря откровенно, популярность Вертинского того периода с их славой было не сравнить. Но о «звездах Империи» речь пойдет чуть ниже, потому что их пути-дороги пересекутся с Вертинским «на дальних берегах», в эмиграции.
Публика попроще валом валила на концерты многочисленных представителей «легкого жанра». Например, одесситки Изы Кремер, которую пресса сравнивала тогда с Вертинским. (Она исполняла «музыкальные улыбки» – песенки собственного сочинения, либо переводы иностранных шансонеток.) Или Сергея Сокольского и Станислава Сарматова, покорявших зрительские сердца в образе «рваных».
Что же касается нашего героя, то за два прошедших года известность артиста распространилась уже не только на Москву – его песни узнали и полюбили во многих других российских городах. В октябре 1917 года Вертинский, будучи очевидцем «часа рокового», отходит в своем творчестве от «ариеток», меняет концертный образ, сменив сперва белую маску Пьеро на черную, а вскоре и вовсе от нее отказавшись. Отныне он всегда будет выходить на сцену во фраке.
Став очевидцем уличных боев в Москве, Вертинский написал тогда знаменитую композицию «Юнкера»:
Только в 1943 году ему удастся вернуться в Советскую Россию, а до этого он объедет с концертами десятки стран мира, напишет много песен, будет выступать и в шикарных ресторанах, и «в притонах Сан-Франциско». Помните?
На турецкой земле пытались наряду с Вертинским выжить и другие артисты-изгнанники. На деньги богатого поклонника открыл в Константинополе дорогой ночной клуб уже упомянутый на этих страницах Юрий Морфесси.
Его положение в мире дореволюционной эстрады Российской империи можно, наверное, сравнить с уровнем Утесова в 30–60-е годы или Кобзона сегодня.
Юрий Спиридонович Морфесси родился в Одессе в 1881 году. Еще в детстве проявил незаурядные вокальные способности, пел в церковном хоре. В юности увлекся оперой, однако специально вокалу не обучался, его можно назвать скорее гениальным самоучкой. Первый успех пришел к нему в 1904 году на оперной сцене родного города, однако вскоре он оставил театральные подмостки и ушел в исполнение популярной музыки: цыганских романсов, партий из оперетт, народных песен.
К 1910 году его имя гремит по всей стране от Санкт-Петербурга до Сибири: залы на выступлениях неизменно переполнены, огромными тиражами выходят пластинки, сборники песен. Молодого исполнителя приглашает в свою программу «Цыганские песни в лицах» мэтр оперного и эстрадного искусства Николай Северский, прославившийся помимо вокального мастерства еще и тем, что был одним из первых отечественных авиаторов.
Интересный портрет Морфесси «с натуры» оставил в своих мемуарах «Серьезное и смешное» конферансье А. Г. Алексеев:
«Грек по происхождению, черноволосый и черноглазый красавец, он прекрасно знал свои достоинства и держал себя на сцене „кумиром“. Да и в жизни он „играл“ эту роль: входил ли он в парикмахерскую, подзывал ли извозчика, давал ли в ресторане швейцару на чай – каждый жест его был величавым жестом аристократа… из провинциальной оперетты. И дамы критического возраста млели, а гимназистки и старые девы визжали у рампы». [2]
Незадолго до Первой мировой войны Юрий Морфесси пел даже перед Николаем II на его яхте «Полярная звезда». Самодержец был в восторге и сделал музыканту «царский» подарок – золотые запонки с бриллиантовым двуглавым орлом.
Великий Шаляпин называл певца «Баяном русской песни», а из уст гениального баса услышать похвалу можно было нечасто.
Оказавшись в эмиграции, Морфесси продолжал выступать, но очень остро переживал расставание с Родиной, потерю слушателя. В эмиграции, в принадлежавших ему ресторанах, в разное время выступали Александр Вертинский и Иза Кремер. Казалось бы, коллеги должны были быть благодарны Морфесси, но нет – Вертинский в мемуарах отзывался о Юрии Спиридоновиче весьма пренебрежительно, а Кремер и вовсе написала на своего благодетеля донос, после чего его заведение закрыли.
«Мой приятель, Юра Морфесси, в свое время имел большой успех в Петербурге – как исполнитель цыганских романсов, – пишет Вертинский в мемуарах. – Но, попав в эмиграцию, он никак не мог сдвинуться с мертвой точки прошлого:
– Гони ямщик!
– Ямщик, не гони лошадей!
– Песня ямщика!
– Ну, быстрей летите кони!
– Гай-да тройка!
– Эх, ямщик, гони-ка к Яру! – и т.д.
– Юра, говорил я ему, – слезай ты, ради бога, с этих троек! Ведь их давно и в помине нет.
Куда там! Он и слышать не хотел. И меня он откровенно презирал за мои песни, в которых, по его выражению, ни черта нельзя было понять». [3]
Говорят, однажды артисты чуть не подрались, пытаясь выяснить, кто же из них успешнее как певец.
На чужбине Юрия Морфесси преследовали неудачи не только творческого, но и личного характера – женившись в возрасте пятидесяти лет на юной девушке, он через несколько лет счастливой жизни был безжалостно обманут своей избранницей и вскоре расстался с ней.
«Баян», или, как его еще называли критики, «князь цыганской песни», скончался в нищете и забвении в своей маленькой парижской квартире в 1957 году, всего на несколько месяцев пережив бывшего соперника.
Однако вернемся к Вертинскому. Александр Николаевич пытается найти свое «место под солнцем».
В Бессарабии, «по необоснованному обвинению вследствие интриг некой влиятельной дамы», Вертинский оказывается в тюрьме, «где покоряет сердца воров блатным „Александровским централом“ и „Клавишами“». «Международный аферист Вацек, одно время разделявший камеру с маэстро, позднее сумел передать ему крупную денежную сумму для подкупа чиновников и освобождения. Вацек сделал это бескорыстно, из любви к искусству…» – пишет в книге «Артист Александр Вертинский» В.Г.Бабенко. [4]
Выйдя наконец из заключения, в 1923 году певец отправляется «покорять Европу». Начав с Польши, он с успехом гастролирует по многим странам (Латвия, Германия, Франция) и в итоге оседает в Париже. Творческий и финансовый рассвет приходится именно на парижский период в его судьбе (он долгое время являлся совладельцем роскошного кабаре на Елисейских Полях).
С 1930 года Вертинского стали издавать на пластинках, которые, контрабандой попадая в СССР, создавали ему будущую аудиторию и выполнили свою задачу, надо сказать, успешно. После возвращения из эмиграции в 1943 году певец, за четырнадцать лет, прожитых в СССР, дал тысячи аншлаговых концертов, снялся в нескольких кинофильмах, но не получил тем не менее никакого актерского звания и не выпустил при жизни ни одной пластинки на родине. Однако за свою роль в кинофильме «Заговор обреченных» Александр Николаевич удостоился Сталинской премии. Видимо, поэтому его перу принадлежит стихотворение «ОН», посвященное «отцу народов». «Чуть седой, как серебряный тополь, он стоит, принимая парад…» – пишет актер. Старые московские коллекционеры утверждают, что сохранилось авторское исполнение этой песни. Сам не слышал, точно утверждать не могу. Ну да ладно, время было такое – все строем ходили.
Но вернемся на улицы «города романтиков и влюбленных», где устало текут мутные воды Сены… Итак, первые, самые трудные годы в изгнании у нашего героя остались позади, и вот…
С 1925 года почти десять лет Вертинский подолгу жил и выступал в Париже. Он был востребован, успешен, обеспечен, но через восемь лет артист принял решение покинуть Европу и отправился покорять Америку, а в дальнейшем в Китай, откуда, спустя годы, постаревшим вернулся на родную землю. Некоторые из биографов предполагают, что сделал это Александр Николаевич из-за появления на горизонте конкурента в лице Петра Лещенко. Что ж, такое вполне вероятно. Тиражи пластинок этого певца в 30-е годы были гигантскими, успех у публики колоссальный, и хотя репертуар был не столь утончен, как у Вертинского, публика тех лет предпочитала Лещенко едва ли не больше «печального Пьеро». Автор «Юнкеров» относился к нему с раздражением. Александр Галич рассказывал любопытный эпизод. В один из вечеров он сидел с Вертинским за столиком в ресторане, и к последнему подошла восторженная поклонница со словами: «…Александр Николаевич, Вы знаете, как мы все эти годы жадно ловили все то, что приходило к нам оттуда. Вот Ваши песни, песни Лещенко…»
Лицо старого артиста окаменело: «Простите, кого?»
«Ну, вот Ваши песни и Лещенко», – щебетала дама.
«Простите, не очень понял, о ком вы? Был, кажется, такой… какой-то. Он что-то там пел в кабаках… Я друг Шаляпина, Блока, Рахманинова, среди моих друзей такого человека, как Лещенко, не было…» [5]
Из-за кого же уехал Вертинский из Парижа?
Петр Константинович Лещенко родился летом 1898 года в крестьянской семье, под Одессой. Отец умер, когда мальчику едва минуло три года. Мать позднее вновь вышла замуж. Отчим привил пасынку любовь к музыке и даже подарил ему свою гитару. Во время учебы в сельской школе маленький Петя, уже в ту пору отличавшийся приятным голосом, пел в церковном хоре.
С началом войны 1914 года юноша поступает в школу прапорщиков в Кишиневе. Ситуация на фронте складывалась поначалу не в пользу стран Антанты, и, не дожидаясь окончания курса, командование отправило Лещенко, в числе других учеников, в действующую армию. Есть основания предполагать, что позднее он вступил в ряды Добровольческой армии и принимал участие в Гражданской войне на стороне «белых». Но душа тянулась к прекрасному: при первой возможности – по данным ряда источников, из-за ранения – Петр прекращает военную карьеру.
С весны 1920 года он зарабатывает на жизнь исключительно танцами и пением в составе различных трупп, разъезжая по Бессарабии (которая уже вошла к тому моменту в состав Румынии, сделав тысячи людей невольными эмигрантами).
В 1925 году, на гастролях в Париже, Петр Лещенко познакомился с обворожительной танцовщицей из Риги Зинаидой Закис, дочерью богатого латышского коммерсанта.
Летом 1926 года они сыграли свадьбу и вскоре отправились в длительный гастрольный тур по Европе и странам Ближнего Востока. Семейный дуэт стал выступать вместе: оба танцевали, а Петр иногда пел, заполняя паузы между номерами. Яркую пару ждал бешеный успех: внушительные гонорары и восторженные отзывы прессы. В Ливане состоялось их знакомство с другими невольными эмигрантами – Николаем Левицким и его юной дочерью Аллой Баяновой. Позднее она так вспоминала тот вечер: «Впервые мы встретились на морской набережной в Бейруте. Он шел с дамой, и они вели вдвоем за лапки забавного шимпанзе в матроске. Так как они говорили по-русски, то отец мимо пройти, конечно – не мог, и мы познакомились. Они тогда работали, вернее, заканчивали ангажемент, в том же ресторане, где должны были работать мы. Тогда Лещенко еще не пел, а только танцевал… Жена его – Зинаида Закис – была очень сильной классической балериной… Их выступления пользовались большим успехом» [6].
Гастроли семейного дуэта длились несколько лет, пока Зинаида всерьез не задумалась о ребенке. Звездная чета переехала в Ригу, где вскоре появился на свет их единственный сын. Именно в Латвии, начиная с 1930 года, берет старт вокальная карьера Лещенко. Нельзя сказать, что он сразу обрел успех у публики как исполнитель. Первое время отношение слушателей было довольно скептическое, но мало-помалу артист нашел себя: поставил голос и подобрал репертуар, в чем ему очень помог знаменитый композитор, «король танго» – Оскар Давыдович Строк. Помните «Ах, эти черные глаза…»? Эту и еще десятки других прекрасных композиций написал именно он. К сожалению, в советское время его имя было практически предано забвению, а сам маэстро так и не обрел при жизни заслуженной славы и уважения. Но именно Строк стал «крестным отцом» Лещенко, человеком, открывшим дорогу Петру Константиновичу к славе. С подачи маэстро он записал десятки песен на рижской студии «Беллакорд». Авторство довольно большой части вещей на этих пластинках принадлежало и самому Петру Лещенко.
Дела у артиста пошли в гору, и в 1936 году гонорары позволили ему открыть на главной улице Бухареста шикарный ночной клуб, который однажды почтил своим присутствием сам Шаляпин, назвав при этом его владельца «пластиночным певцом, который глупые песенки хорошо поет».
Лещенко одевался у лучших портных, его слабостью стали элитные вина и роскошные женщины. По городу ресторатор передвигался на немецком авто марки «ДКВ». Сам румынский король также оказался в числе поклонников артиста, и часто можно было видеть, как бронированный автомобиль монарха увозил певца в загородную резиденцию коронованной особы.
Жить бы Петру Константиновичу и не умирать – как говорят в народе, но все карты спутала война.
В 1941 году Лещенко как гражданина Румынии призывают в армию. Он всячески уклоняется от призыва, но так или иначе в конце войны наденет военную форму румынской армии, которая, как известно, воевала на стороне Германии. В 1942 году певец получил приглашение сделать несколько выступлений в оккупированной Одессе. Он согласился и на одном из концертов влюбился в юную аккомпаниаторшу Веру Белоусову. Страсть, видимо, была нешуточная – певец бросил жену с сыном и зажил с новой семьей.
В августе 1944 Красная армия заняла Бухарест. На жизни Лещенко как артиста это отразилось не очень заметно. Почти семь лет они с молодой женой много ездили по Румынии, пели для советских офицеров. Но отношение к эмигранту у коммунистических властей все же было, мягко говоря, прохладное. В марте 1951 года Петра Константиновича арестовали прямо в фойе, во время антракта. Ему дали пять лет за службу на стороне врага и отправили в лагерь, где он умер в тюремной больнице 16 июля 1954 года.
Не менее драматично сложились судьбы и многих других бывших «звезд» «старой» России: умерла в 1940 году во французской тюрьме, обвиненная в шпионаже в пользу СССР, бывшая любимица царской семьи Надежда Плевицкая, под звуки голоса которой некогда рыдал сам Николай Романов; прямо на съемочной площадке в Голливуде скончался в 1931 году друг и коллега Юрия Морфесси певец Михаил Вавич.
Пожалуй, самой счастливой оказалась судьба Изы Кремер. Не желая затеряться в парижских кабаках, где осело большинство русских артистов, она подалась в Лондон, а потом в Нью-Йорк. Благодаря интернациональному репертуару, певица смогла обрести популярность среди западного слушателя. Ее концерты посещал в конце 20-х будущий английский премьер Уинстон Черчилль. В 1943 году, во время проведения Тегеранской конференции, он справлял день рождения, и, по его просьбе, поздравить именинника пригласили Изу Кремер. Перед лидерами «большой тройки» она спела знаменитый романс Филарета Чернова «Замело тебя снегом, Россия».
Жизненный путь артистки закончился на родине ее второго мужа, в Аргентине, в 1956 году.
Никому из заметных музыкантов начала века не удалось вернуться в советскую Россию, успешно продолжить там карьеру и, тем более, не угодить в лагеря. Александр Вертинский – единственное исключение. Хотя последовать его примеру желали многие изгнанники. Лишь годы спустя, в конце 80-х, вернулась в СССР Алла Баянова, которую Вертинский знавал совсем ребенком и называл ласково «славянкой с персидскими глазами». Но большинству не удалось при жизни побывать на Родине даже в качестве туристов. Власть неохотно приоткрывала «железный занавес» для эмигрантов, и было совсем не важно, как и при каких обстоятельствах очутился человек на чужбине. Характерен пример легендарного цыганского музыканта Алеши Димитриевича, оказавшегося вдали от родных берегов в 1919 году в шестилетнем возрасте и всю свою дальнейшую жизнь мечтавшего хотя бы просто взглянуть на покинутую отчизну.
В книге воспоминаний «За кулисами» Александр Вертинский не раз упоминает большую артистическую семью: «Табор Димитриевичей попал во Францию из Испании. Приехали они на огромном фургоне, оборудованном по последнему слову техники, с автомобильной тягой. Фургон они получили от директора какого-то бродячего цирка в счет уплаты долга, так как цирк прогорел и директор чуть ли не целый год не платил им жалованья.
Их было человек тридцать. Отец, глава семьи, человек лет шестидесяти, старый лудильщик самоваров, был, так сказать, монархом. Все деньги, зарабатываемые семьей, забирал он. Попали они вначале в „Эрмитаж“, где я работал. Из „Эрмитажа“ они попали на Монпарнас, где и утвердились окончательно в кабачке „Золотая рыбка“».
Чем же был так славен «род Димитриевичей»?
Кабацкий музыкант Алеша Димитриевич и его друзья
Авторские произведения молодого исполнителя произвели фурор в Москве.
«Лиловый негр» и «Маленький креольчик», «Кокаинетка» и «Бразильский крейсер» звучали так ново, свежо, так соответствовали духу эпохи.
Столичные площадки наперебой приглашают новоявленного «любимца публики» к себе. Издатели печатают огромными тиражами ноты его песен с изображением самого Вертинского, облаченного в костюм и маску «печального Пьеро» (таков был выбранный им артистический образ). Толпы поклонниц поджидают певца у входа.
Не проходит и дня, чтобы в прессе не появился благожелательный отзыв критиков о его творчестве.
Но следует заметить, что на сломе эпох публика как-то особенно охоча до зрелищ. Словно стремясь забыться, не отвлекаться на ужасы войны и не думать о надвигающейся катастрофе, каждый день праздные толпы заполняют, разросшиеся, словно сорняки на заброшенном огороде, разномастные злачные места.
В начале ХХ века Россия переживает бум развития эстрадных жанров: со сцен звучат веселые шансонетки и оперетта, уличные мелодии и цыганские романсы, куплеты и песни каторжан. Открывается невероятное количество площадок: театры-буфф, первые синематографы (где зрителей развлекают перед сеансами), кафе-шантаны, ярмарочные балаганы и, наконец, кабаре.
В 1914–1916 годах мода на это французское изобретение захлестнула всю страну: одним из первых в 1914 году открылось знаменитое кабаре бывшего актера Московского Художественного театра Никиты Балиева «Летучая мышь». К 1916 году счет подобных мест во всех крупных городах империи шел уже на сотни.
По вечерам народ побогаче и поизысканней стремился попасть на выступления всероссийских звезд того времени: Юрия Морфесси, Надежды Плевицкой, Николая Северского, Михаила Вавича, а, если повезет, то и самого Федора Ивановича Шаляпина. Именно эти имена считались главными на российской дореволюционной эстраде, и, говоря откровенно, популярность Вертинского того периода с их славой было не сравнить. Но о «звездах Империи» речь пойдет чуть ниже, потому что их пути-дороги пересекутся с Вертинским «на дальних берегах», в эмиграции.
Публика попроще валом валила на концерты многочисленных представителей «легкого жанра». Например, одесситки Изы Кремер, которую пресса сравнивала тогда с Вертинским. (Она исполняла «музыкальные улыбки» – песенки собственного сочинения, либо переводы иностранных шансонеток.) Или Сергея Сокольского и Станислава Сарматова, покорявших зрительские сердца в образе «рваных».
Что же касается нашего героя, то за два прошедших года известность артиста распространилась уже не только на Москву – его песни узнали и полюбили во многих других российских городах. В октябре 1917 года Вертинский, будучи очевидцем «часа рокового», отходит в своем творчестве от «ариеток», меняет концертный образ, сменив сперва белую маску Пьеро на черную, а вскоре и вовсе от нее отказавшись. Отныне он всегда будет выходить на сцену во фраке.
Став очевидцем уличных боев в Москве, Вертинский написал тогда знаменитую композицию «Юнкера»:
А потом… Потом несколько долгих лет Вертинский кочевал с концертами по обезумевшей стране, пока в 1920 году вместе с остатками армии Врангеля не отбыл в Константинополь.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой…
Только в 1943 году ему удастся вернуться в Советскую Россию, а до этого он объедет с концертами десятки стран мира, напишет много песен, будет выступать и в шикарных ресторанах, и «в притонах Сан-Франциско». Помните?
Жизненный путь артиста на чужбине изучен мало. Основной источник – отрывочные воспоминания современников и мемуары самого маэстро, написанные для советского читателя, а потому во многом «самоцензурные». Читая между строк, понимаешь: несмотря на известность, «длинная дорога» художника была ох как нелегка. Простора для творчества не было. Приходилось выживать. Александр Николаевич предпринимает неудачную попытку открыть ресторан в Турции на паях с бывшим куплетистом Станиславом Сарматовым. Но партнеры не нашли понимания, и предприятие разорилось.
В парижских балаганах, в кафе и ресторанах,
В дешевом электрическом раю,
Всю ночь, ломая руки от ярости и скуки,
Я людям что-то жалобно пою…
На турецкой земле пытались наряду с Вертинским выжить и другие артисты-изгнанники. На деньги богатого поклонника открыл в Константинополе дорогой ночной клуб уже упомянутый на этих страницах Юрий Морфесси.
Его положение в мире дореволюционной эстрады Российской империи можно, наверное, сравнить с уровнем Утесова в 30–60-е годы или Кобзона сегодня.
Юрий Спиридонович Морфесси родился в Одессе в 1881 году. Еще в детстве проявил незаурядные вокальные способности, пел в церковном хоре. В юности увлекся оперой, однако специально вокалу не обучался, его можно назвать скорее гениальным самоучкой. Первый успех пришел к нему в 1904 году на оперной сцене родного города, однако вскоре он оставил театральные подмостки и ушел в исполнение популярной музыки: цыганских романсов, партий из оперетт, народных песен.
К 1910 году его имя гремит по всей стране от Санкт-Петербурга до Сибири: залы на выступлениях неизменно переполнены, огромными тиражами выходят пластинки, сборники песен. Молодого исполнителя приглашает в свою программу «Цыганские песни в лицах» мэтр оперного и эстрадного искусства Николай Северский, прославившийся помимо вокального мастерства еще и тем, что был одним из первых отечественных авиаторов.
Интересный портрет Морфесси «с натуры» оставил в своих мемуарах «Серьезное и смешное» конферансье А. Г. Алексеев:
«Грек по происхождению, черноволосый и черноглазый красавец, он прекрасно знал свои достоинства и держал себя на сцене „кумиром“. Да и в жизни он „играл“ эту роль: входил ли он в парикмахерскую, подзывал ли извозчика, давал ли в ресторане швейцару на чай – каждый жест его был величавым жестом аристократа… из провинциальной оперетты. И дамы критического возраста млели, а гимназистки и старые девы визжали у рампы». [2]
Незадолго до Первой мировой войны Юрий Морфесси пел даже перед Николаем II на его яхте «Полярная звезда». Самодержец был в восторге и сделал музыканту «царский» подарок – золотые запонки с бриллиантовым двуглавым орлом.
Великий Шаляпин называл певца «Баяном русской песни», а из уст гениального баса услышать похвалу можно было нечасто.
Оказавшись в эмиграции, Морфесси продолжал выступать, но очень остро переживал расставание с Родиной, потерю слушателя. В эмиграции, в принадлежавших ему ресторанах, в разное время выступали Александр Вертинский и Иза Кремер. Казалось бы, коллеги должны были быть благодарны Морфесси, но нет – Вертинский в мемуарах отзывался о Юрии Спиридоновиче весьма пренебрежительно, а Кремер и вовсе написала на своего благодетеля донос, после чего его заведение закрыли.
«Мой приятель, Юра Морфесси, в свое время имел большой успех в Петербурге – как исполнитель цыганских романсов, – пишет Вертинский в мемуарах. – Но, попав в эмиграцию, он никак не мог сдвинуться с мертвой точки прошлого:
– Гони ямщик!
– Ямщик, не гони лошадей!
– Песня ямщика!
– Ну, быстрей летите кони!
– Гай-да тройка!
– Эх, ямщик, гони-ка к Яру! – и т.д.
– Юра, говорил я ему, – слезай ты, ради бога, с этих троек! Ведь их давно и в помине нет.
Куда там! Он и слышать не хотел. И меня он откровенно презирал за мои песни, в которых, по его выражению, ни черта нельзя было понять». [3]
Говорят, однажды артисты чуть не подрались, пытаясь выяснить, кто же из них успешнее как певец.
На чужбине Юрия Морфесси преследовали неудачи не только творческого, но и личного характера – женившись в возрасте пятидесяти лет на юной девушке, он через несколько лет счастливой жизни был безжалостно обманут своей избранницей и вскоре расстался с ней.
«Баян», или, как его еще называли критики, «князь цыганской песни», скончался в нищете и забвении в своей маленькой парижской квартире в 1957 году, всего на несколько месяцев пережив бывшего соперника.
Однако вернемся к Вертинскому. Александр Николаевич пытается найти свое «место под солнцем».
В Бессарабии, «по необоснованному обвинению вследствие интриг некой влиятельной дамы», Вертинский оказывается в тюрьме, «где покоряет сердца воров блатным „Александровским централом“ и „Клавишами“». «Международный аферист Вацек, одно время разделявший камеру с маэстро, позднее сумел передать ему крупную денежную сумму для подкупа чиновников и освобождения. Вацек сделал это бескорыстно, из любви к искусству…» – пишет в книге «Артист Александр Вертинский» В.Г.Бабенко. [4]
Выйдя наконец из заключения, в 1923 году певец отправляется «покорять Европу». Начав с Польши, он с успехом гастролирует по многим странам (Латвия, Германия, Франция) и в итоге оседает в Париже. Творческий и финансовый рассвет приходится именно на парижский период в его судьбе (он долгое время являлся совладельцем роскошного кабаре на Елисейских Полях).
С 1930 года Вертинского стали издавать на пластинках, которые, контрабандой попадая в СССР, создавали ему будущую аудиторию и выполнили свою задачу, надо сказать, успешно. После возвращения из эмиграции в 1943 году певец, за четырнадцать лет, прожитых в СССР, дал тысячи аншлаговых концертов, снялся в нескольких кинофильмах, но не получил тем не менее никакого актерского звания и не выпустил при жизни ни одной пластинки на родине. Однако за свою роль в кинофильме «Заговор обреченных» Александр Николаевич удостоился Сталинской премии. Видимо, поэтому его перу принадлежит стихотворение «ОН», посвященное «отцу народов». «Чуть седой, как серебряный тополь, он стоит, принимая парад…» – пишет актер. Старые московские коллекционеры утверждают, что сохранилось авторское исполнение этой песни. Сам не слышал, точно утверждать не могу. Ну да ладно, время было такое – все строем ходили.
Но вернемся на улицы «города романтиков и влюбленных», где устало текут мутные воды Сены… Итак, первые, самые трудные годы в изгнании у нашего героя остались позади, и вот…
С 1925 года почти десять лет Вертинский подолгу жил и выступал в Париже. Он был востребован, успешен, обеспечен, но через восемь лет артист принял решение покинуть Европу и отправился покорять Америку, а в дальнейшем в Китай, откуда, спустя годы, постаревшим вернулся на родную землю. Некоторые из биографов предполагают, что сделал это Александр Николаевич из-за появления на горизонте конкурента в лице Петра Лещенко. Что ж, такое вполне вероятно. Тиражи пластинок этого певца в 30-е годы были гигантскими, успех у публики колоссальный, и хотя репертуар был не столь утончен, как у Вертинского, публика тех лет предпочитала Лещенко едва ли не больше «печального Пьеро». Автор «Юнкеров» относился к нему с раздражением. Александр Галич рассказывал любопытный эпизод. В один из вечеров он сидел с Вертинским за столиком в ресторане, и к последнему подошла восторженная поклонница со словами: «…Александр Николаевич, Вы знаете, как мы все эти годы жадно ловили все то, что приходило к нам оттуда. Вот Ваши песни, песни Лещенко…»
Лицо старого артиста окаменело: «Простите, кого?»
«Ну, вот Ваши песни и Лещенко», – щебетала дама.
«Простите, не очень понял, о ком вы? Был, кажется, такой… какой-то. Он что-то там пел в кабаках… Я друг Шаляпина, Блока, Рахманинова, среди моих друзей такого человека, как Лещенко, не было…» [5]
Из-за кого же уехал Вертинский из Парижа?
Петр Константинович Лещенко родился летом 1898 года в крестьянской семье, под Одессой. Отец умер, когда мальчику едва минуло три года. Мать позднее вновь вышла замуж. Отчим привил пасынку любовь к музыке и даже подарил ему свою гитару. Во время учебы в сельской школе маленький Петя, уже в ту пору отличавшийся приятным голосом, пел в церковном хоре.
С началом войны 1914 года юноша поступает в школу прапорщиков в Кишиневе. Ситуация на фронте складывалась поначалу не в пользу стран Антанты, и, не дожидаясь окончания курса, командование отправило Лещенко, в числе других учеников, в действующую армию. Есть основания предполагать, что позднее он вступил в ряды Добровольческой армии и принимал участие в Гражданской войне на стороне «белых». Но душа тянулась к прекрасному: при первой возможности – по данным ряда источников, из-за ранения – Петр прекращает военную карьеру.
С весны 1920 года он зарабатывает на жизнь исключительно танцами и пением в составе различных трупп, разъезжая по Бессарабии (которая уже вошла к тому моменту в состав Румынии, сделав тысячи людей невольными эмигрантами).
В 1925 году, на гастролях в Париже, Петр Лещенко познакомился с обворожительной танцовщицей из Риги Зинаидой Закис, дочерью богатого латышского коммерсанта.
Летом 1926 года они сыграли свадьбу и вскоре отправились в длительный гастрольный тур по Европе и странам Ближнего Востока. Семейный дуэт стал выступать вместе: оба танцевали, а Петр иногда пел, заполняя паузы между номерами. Яркую пару ждал бешеный успех: внушительные гонорары и восторженные отзывы прессы. В Ливане состоялось их знакомство с другими невольными эмигрантами – Николаем Левицким и его юной дочерью Аллой Баяновой. Позднее она так вспоминала тот вечер: «Впервые мы встретились на морской набережной в Бейруте. Он шел с дамой, и они вели вдвоем за лапки забавного шимпанзе в матроске. Так как они говорили по-русски, то отец мимо пройти, конечно – не мог, и мы познакомились. Они тогда работали, вернее, заканчивали ангажемент, в том же ресторане, где должны были работать мы. Тогда Лещенко еще не пел, а только танцевал… Жена его – Зинаида Закис – была очень сильной классической балериной… Их выступления пользовались большим успехом» [6].
Гастроли семейного дуэта длились несколько лет, пока Зинаида всерьез не задумалась о ребенке. Звездная чета переехала в Ригу, где вскоре появился на свет их единственный сын. Именно в Латвии, начиная с 1930 года, берет старт вокальная карьера Лещенко. Нельзя сказать, что он сразу обрел успех у публики как исполнитель. Первое время отношение слушателей было довольно скептическое, но мало-помалу артист нашел себя: поставил голос и подобрал репертуар, в чем ему очень помог знаменитый композитор, «король танго» – Оскар Давыдович Строк. Помните «Ах, эти черные глаза…»? Эту и еще десятки других прекрасных композиций написал именно он. К сожалению, в советское время его имя было практически предано забвению, а сам маэстро так и не обрел при жизни заслуженной славы и уважения. Но именно Строк стал «крестным отцом» Лещенко, человеком, открывшим дорогу Петру Константиновичу к славе. С подачи маэстро он записал десятки песен на рижской студии «Беллакорд». Авторство довольно большой части вещей на этих пластинках принадлежало и самому Петру Лещенко.
Дела у артиста пошли в гору, и в 1936 году гонорары позволили ему открыть на главной улице Бухареста шикарный ночной клуб, который однажды почтил своим присутствием сам Шаляпин, назвав при этом его владельца «пластиночным певцом, который глупые песенки хорошо поет».
Лещенко одевался у лучших портных, его слабостью стали элитные вина и роскошные женщины. По городу ресторатор передвигался на немецком авто марки «ДКВ». Сам румынский король также оказался в числе поклонников артиста, и часто можно было видеть, как бронированный автомобиль монарха увозил певца в загородную резиденцию коронованной особы.
Жить бы Петру Константиновичу и не умирать – как говорят в народе, но все карты спутала война.
В 1941 году Лещенко как гражданина Румынии призывают в армию. Он всячески уклоняется от призыва, но так или иначе в конце войны наденет военную форму румынской армии, которая, как известно, воевала на стороне Германии. В 1942 году певец получил приглашение сделать несколько выступлений в оккупированной Одессе. Он согласился и на одном из концертов влюбился в юную аккомпаниаторшу Веру Белоусову. Страсть, видимо, была нешуточная – певец бросил жену с сыном и зажил с новой семьей.
В августе 1944 Красная армия заняла Бухарест. На жизни Лещенко как артиста это отразилось не очень заметно. Почти семь лет они с молодой женой много ездили по Румынии, пели для советских офицеров. Но отношение к эмигранту у коммунистических властей все же было, мягко говоря, прохладное. В марте 1951 года Петра Константиновича арестовали прямо в фойе, во время антракта. Ему дали пять лет за службу на стороне врага и отправили в лагерь, где он умер в тюремной больнице 16 июля 1954 года.
Не менее драматично сложились судьбы и многих других бывших «звезд» «старой» России: умерла в 1940 году во французской тюрьме, обвиненная в шпионаже в пользу СССР, бывшая любимица царской семьи Надежда Плевицкая, под звуки голоса которой некогда рыдал сам Николай Романов; прямо на съемочной площадке в Голливуде скончался в 1931 году друг и коллега Юрия Морфесси певец Михаил Вавич.
Пожалуй, самой счастливой оказалась судьба Изы Кремер. Не желая затеряться в парижских кабаках, где осело большинство русских артистов, она подалась в Лондон, а потом в Нью-Йорк. Благодаря интернациональному репертуару, певица смогла обрести популярность среди западного слушателя. Ее концерты посещал в конце 20-х будущий английский премьер Уинстон Черчилль. В 1943 году, во время проведения Тегеранской конференции, он справлял день рождения, и, по его просьбе, поздравить именинника пригласили Изу Кремер. Перед лидерами «большой тройки» она спела знаменитый романс Филарета Чернова «Замело тебя снегом, Россия».
Жизненный путь артистки закончился на родине ее второго мужа, в Аргентине, в 1956 году.
Никому из заметных музыкантов начала века не удалось вернуться в советскую Россию, успешно продолжить там карьеру и, тем более, не угодить в лагеря. Александр Вертинский – единственное исключение. Хотя последовать его примеру желали многие изгнанники. Лишь годы спустя, в конце 80-х, вернулась в СССР Алла Баянова, которую Вертинский знавал совсем ребенком и называл ласково «славянкой с персидскими глазами». Но большинству не удалось при жизни побывать на Родине даже в качестве туристов. Власть неохотно приоткрывала «железный занавес» для эмигрантов, и было совсем не важно, как и при каких обстоятельствах очутился человек на чужбине. Характерен пример легендарного цыганского музыканта Алеши Димитриевича, оказавшегося вдали от родных берегов в 1919 году в шестилетнем возрасте и всю свою дальнейшую жизнь мечтавшего хотя бы просто взглянуть на покинутую отчизну.
В книге воспоминаний «За кулисами» Александр Вертинский не раз упоминает большую артистическую семью: «Табор Димитриевичей попал во Францию из Испании. Приехали они на огромном фургоне, оборудованном по последнему слову техники, с автомобильной тягой. Фургон они получили от директора какого-то бродячего цирка в счет уплаты долга, так как цирк прогорел и директор чуть ли не целый год не платил им жалованья.
Их было человек тридцать. Отец, глава семьи, человек лет шестидесяти, старый лудильщик самоваров, был, так сказать, монархом. Все деньги, зарабатываемые семьей, забирал он. Попали они вначале в „Эрмитаж“, где я работал. Из „Эрмитажа“ они попали на Монпарнас, где и утвердились окончательно в кабачке „Золотая рыбка“».
Чем же был так славен «род Димитриевичей»?
Кабацкий музыкант Алеша Димитриевич и его друзья
ДОСЬЕ:
Димитриевич Алексей Иванович (23.03.1913 г., Россия – 21.01.1986 г., Париж).
Выдающийся гитарист и певец, выходец из старинного артистического цыганского рода. С 1920 года вместе с семьей оказался в эмиграции. С конца 20-х годов начинает постоянно выступать в качестве танцора в русских кабаре Парижа.
Алеша Димитриевич – первый творческий наставник знаменитого актера, лауреата премии «Оскар» Юла Бриннера.
С начала 40-х годов «клан Димитриевичей» вновь эмигрирует, спасаясь от фашизма в странах Южной Америки, где продолжает выступать на сцене. В начале 50-х Алеша возвращается в Париж.
В 1968 году совместно с Юлом Бриннером записывает пластинку «Цыган и Я», снимается в голливудском фильме «Анастасия».
В начале 70-х записывает диск совместно с сестрой Валей, в 1979 году – единственный сольный проект, оплаченный художником Михаилом Шемякиным.
В период 70–80-х годов выступает в лучших русских кабаре Парижа, в последние годы в «Распутине».
В конце 70-х, благодаря Марине Влади, происходит знакомство Димитриевича с Владимиром Высоцким. Они планируют записать совместный проект. Замысел остался не реализован.
В 1984 году состоялись гастроли Алеши Димитриевича в США. Публика «третьей волны» эмиграции приняла его неоднозначно.
Алексей Иванович Димитриевич скончался 21 января 1986 года от болезни легких, похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа.
Вдова Тереза проживает в Париже. Детей у них не было.
Алексей Иванович Димитриевич родился в 1913 году где-то на просторах Российской империи. Точное место рождения Алеши определить не представляется возможным, потому что большая цыганская семья часто была в дороге. У него было несколько старших братьев: Иван, Николай, Дмитрий – и сестры: Валя и Маруся.
Это была семья потомственных музыкантов: дед Алеши некогда играл на гитаре при дворе Александра II и делал это якобы столь искусно, что ему был пожалован баронский титул.
Отец также собрал труппу, с которой гастролировал по российским весям.
В коллективе у каждого была своя роль: кто-то пел, кто-то играл, а кто-то танцевал. Поклонником хора Ивана Димитриевича был Григорий Распутин. Загадочный старец со своей пестрой свитой часто приезжал в заведения, где пели цыгане.
В 1919 году Димитриевичи с остатками армии Колчака ушли из Владивостока в Харбин – началась эмиграция.
Много лет спустя фотомодель, писательница и певица Наталия Медведева, которой довелось вместе Алешей Димитриевичем выступать на сцене парижского кабаре «Распутин» в начале 80-х годов прошлого века, напишет о нем в книге «Моя борьба»: «Он всегда что-то бурчал. Обо всех. С матом, с шуточками. Но незлобливо. Скорее от старости. От старости же в голове его все смешалось – отступление с Врангелем, Владивосток, Китай и отступление оттуда, в лодках среди горящей воды, „на мне был такой красивый матросский костюмчик!“…» [7]
Маленький ансамбль Димитриевичей побывал с выступлениями в Японии, в Индии, на Филлипинах, на островах Ява и Суматра, в Бирме, на Цейлоне, в Марокко и Греции. Дольше обычного табор задержался лишь в Каире, где их «дикими плясками» очаровался египетский король Фаудх. В конце 20-х годов семья приехала во Францию.
В 30–40-е годы «табор» выступает в русских ресторанах: сестры Валя и Маруся поют, братья Иван и Дмитрий аккомпанируют им на гитарах, а Алеша танцует.
В этот период состоялось знакомство Димитриевичей с Юлом Бриннером, который в ту пору был совсем юным. Это через несколько десятилетий Бриннер станет известным актером, получит «Оскара» за роль в мюзикле «Король и Я», сыграет в «Великолепной семерке», приобретет репутацию великого мистификатора и красавца мужчины. А пока Юл живет с матерью и старшей сестрой Верой в Париже. Его отец бросил жену и детей ради новой любви, но изредка помогал им материально. По возможности их поддерживали друзья, среди которых был секретарь известного артиста балета Сергея Лифаря. Он и привел первый раз Юла и Веру в ресторан, где пели цыгане.
Атмосфера кабаре пришлась по вкусу Юлику. Надо сказать, что в ранней юности будущий актер был, что называется, трудным подростком: непоседливый, хулиганистый, всегда готовый к драке и всевозможным авантюрам, он прибавил немало седых волос своей матери. Однако с кланом Димитриевичей парнишка сошелся моментально и стал для них не просто своим, а действительно близким человеком. «Семейство неформально усыновило Юла просто потому, что его полюбили… и почувствовали в нем мощный талант», – пишет сын актера Рок Бриннер в книге воспоминаний об отце [8].
Димитриевич Алексей Иванович (23.03.1913 г., Россия – 21.01.1986 г., Париж).
Выдающийся гитарист и певец, выходец из старинного артистического цыганского рода. С 1920 года вместе с семьей оказался в эмиграции. С конца 20-х годов начинает постоянно выступать в качестве танцора в русских кабаре Парижа.
Алеша Димитриевич – первый творческий наставник знаменитого актера, лауреата премии «Оскар» Юла Бриннера.
С начала 40-х годов «клан Димитриевичей» вновь эмигрирует, спасаясь от фашизма в странах Южной Америки, где продолжает выступать на сцене. В начале 50-х Алеша возвращается в Париж.
В 1968 году совместно с Юлом Бриннером записывает пластинку «Цыган и Я», снимается в голливудском фильме «Анастасия».
В начале 70-х записывает диск совместно с сестрой Валей, в 1979 году – единственный сольный проект, оплаченный художником Михаилом Шемякиным.
В период 70–80-х годов выступает в лучших русских кабаре Парижа, в последние годы в «Распутине».
В конце 70-х, благодаря Марине Влади, происходит знакомство Димитриевича с Владимиром Высоцким. Они планируют записать совместный проект. Замысел остался не реализован.
В 1984 году состоялись гастроли Алеши Димитриевича в США. Публика «третьей волны» эмиграции приняла его неоднозначно.
Алексей Иванович Димитриевич скончался 21 января 1986 года от болезни легких, похоронен на русском кладбище Сен-Женевьев де Буа.
Вдова Тереза проживает в Париже. Детей у них не было.
Алексей Иванович Димитриевич родился в 1913 году где-то на просторах Российской империи. Точное место рождения Алеши определить не представляется возможным, потому что большая цыганская семья часто была в дороге. У него было несколько старших братьев: Иван, Николай, Дмитрий – и сестры: Валя и Маруся.
Это была семья потомственных музыкантов: дед Алеши некогда играл на гитаре при дворе Александра II и делал это якобы столь искусно, что ему был пожалован баронский титул.
Отец также собрал труппу, с которой гастролировал по российским весям.
В коллективе у каждого была своя роль: кто-то пел, кто-то играл, а кто-то танцевал. Поклонником хора Ивана Димитриевича был Григорий Распутин. Загадочный старец со своей пестрой свитой часто приезжал в заведения, где пели цыгане.
В 1919 году Димитриевичи с остатками армии Колчака ушли из Владивостока в Харбин – началась эмиграция.
Много лет спустя фотомодель, писательница и певица Наталия Медведева, которой довелось вместе Алешей Димитриевичем выступать на сцене парижского кабаре «Распутин» в начале 80-х годов прошлого века, напишет о нем в книге «Моя борьба»: «Он всегда что-то бурчал. Обо всех. С матом, с шуточками. Но незлобливо. Скорее от старости. От старости же в голове его все смешалось – отступление с Врангелем, Владивосток, Китай и отступление оттуда, в лодках среди горящей воды, „на мне был такой красивый матросский костюмчик!“…» [7]
Маленький ансамбль Димитриевичей побывал с выступлениями в Японии, в Индии, на Филлипинах, на островах Ява и Суматра, в Бирме, на Цейлоне, в Марокко и Греции. Дольше обычного табор задержался лишь в Каире, где их «дикими плясками» очаровался египетский король Фаудх. В конце 20-х годов семья приехала во Францию.
В 30–40-е годы «табор» выступает в русских ресторанах: сестры Валя и Маруся поют, братья Иван и Дмитрий аккомпанируют им на гитарах, а Алеша танцует.
В этот период состоялось знакомство Димитриевичей с Юлом Бриннером, который в ту пору был совсем юным. Это через несколько десятилетий Бриннер станет известным актером, получит «Оскара» за роль в мюзикле «Король и Я», сыграет в «Великолепной семерке», приобретет репутацию великого мистификатора и красавца мужчины. А пока Юл живет с матерью и старшей сестрой Верой в Париже. Его отец бросил жену и детей ради новой любви, но изредка помогал им материально. По возможности их поддерживали друзья, среди которых был секретарь известного артиста балета Сергея Лифаря. Он и привел первый раз Юла и Веру в ресторан, где пели цыгане.
Атмосфера кабаре пришлась по вкусу Юлику. Надо сказать, что в ранней юности будущий актер был, что называется, трудным подростком: непоседливый, хулиганистый, всегда готовый к драке и всевозможным авантюрам, он прибавил немало седых волос своей матери. Однако с кланом Димитриевичей парнишка сошелся моментально и стал для них не просто своим, а действительно близким человеком. «Семейство неформально усыновило Юла просто потому, что его полюбили… и почувствовали в нем мощный талант», – пишет сын актера Рок Бриннер в книге воспоминаний об отце [8].