Страница:
Энди оказался прав.
Инцидент с вирусом породил бурные споры среди компьютерщиков, которым предстояло тянуться не один месяц. Сразу же начали появляться многостраничные научные статьи. Журнал Ассоциации вычислительной техники Communication of ASM посвятил целый номер разбору программы. Оценки варьировали от «посредственной и сырой» до «блестящей». Утверждали, что программа нанесла убытки на миллионы долларов, а одна промышленная группа оценила ущерб в 76 миллионов. Другие доказывали, что никакого ущерба вирус не нанес, и эффект прямо противоположный: программа предупредила о недостатках защиты. Другим камнем преткновения стал вопрос, насколько широко распространился вирус. В МГГ определили общее количество зараженных компьютеров в 6000, или почти 10% всех компьютеров в Internet. По другим свидетельствам, это количество было намного больше. Окончательное число так никогда и не было определено.
Специалисты по семантике спорили, была программа Морриса вирусом или червем, и в результате пришли к выводу, что хотя сам Моррис называл ее вирусом, она больше подпадает под определение компьютерного червя, поскольку червь может двигаться самостоятельно, в то время как вирус устраивается на закорках другой программы. В биологии под вирусом подразумевают болезнетворный агент, который может расти и размножаться только в клетке-хозяине. С чисто технической точки зрения программа, поскольку она не нуждалась в прикреплении к программе-хозяину и не меняла и не разрушала другие программы, подпадает под определение червя. Многие с этим были не согласны. Марк Эйкин и Ион Рохлис, бившиеся с программой, когда она поразила MIT, написали статью, в которой доказывали, что «вирус» – более точное определение, поскольку биологически адекватнее описывает действия этой программы на практике. В конце концов программе приклеили все-таки ярлык «червя».
Одним из немногих компьютерщиков, «раскрутившихся» благодаря червю, оказался профессор из университета Пурду, некий Юджин Спаффорд. До червя он занимался ПО. После червя он переключился на компьютерную этику и стал разъезжать по стране, выступая с лекциями на тему компьютерных вирусов, компьютерной защиты и моральных императивов, которые ему открылись. Он утверждал, что Роберту Моррису нет прощения, что он осквернил самое святое в сообществе, основанном на доверии, и что вторжение в чужие владения остается вторжением, будь оно хоть физическим, хоть электронным.
Дискуссия на темы морали не ограничилась одними компьютерщиками. В нее включились и те, кто ничего не понимал в вычислительной технике, но волновался из-за того, что новые технологии могут использоваться криминальными структурами. Дело в том, что практически любой американец хоть раз да пострадал от компьютеров – то ли банк перечислил деньги не на тот счет, то ли страховая компания потеряла заявление, то ли билет забронировали совсем на другой рейс. Чего люди часто не принимали в расчет, так это того, что ошибаются не компьютеры, но люди, которые пишут для них программы и работают с ними. И если, утверждали некоторые, Роберта Морриса надлежащим образом не наказать, то не сочтут ли компьютерные преступники, куда более злонамеренные, чем он, что им открыли зеленую улицу? Не появятся ли программы, которые смогут разорять банки, саботировать авиадиспетчерские системы и даже, не дай бог, развязывать войны?
Еще одной волновавшей всех темой стали мотивы Роберта. Поскольку он отказывался говорить с журналистами, те были вольны в своих домыслах. В статьях утверждалось, что его вдохновил роман «Оседлавший взрывную волну» Джона Браннера, предтечи киберпанка, который Энн Моррис назвала одной из книг, которые Роберт часто перечитывал. На самом деле книга больше захватила Морриса – старшего, чем его сына. Боб был давним поклонником Браннера, и когда Энди и Пол приехали в Мэриленд, Боб первым делом взял эту книгу с полки и сказал «Посмотрим, с чего все это началось». Конечно, Роберт читал эту книгу, и не один раз, но на его жизнь она повлияла не больше, чем любая другая книга из разряда любимых. Кроме того, работая над программой, он назвал ее вирусом, а не червем.
Другие приписывали Роберту мотивы гораздо более низменные. Это была программа террориста, специально рассчитанная на то, чтобы вывести сеть из строя, утверждали они. Кое-кто пошел еще дальше, предполагая, что программа несла какую-то информацию. В конце концов, разве он не сын одного из ведущих американских экспертов по компьютерной защите, сотрудника таинственного АНБ, гнезда компьютерного шпионажа? Может, это какой-то заказной эксперимент вышел из-под контроля? Правда, как водится, была куда менее драматичной. Роберт никогда не полез бы в коммерческую сеть в поисках власти, денег или государственных секретов. Он просто унаследовал от отца любовь к играм чистого интеллекта.
Постепенно, с помощью Дина Крафта, агент ФБР О'Брайен стал понимать корнеллский компьютерный «новояз». До него стало доходить, что настоящие улики он вряд ли найдет в личных вещах подозреваемого. Все улики были в компьютере. Но Моррис закодировал почти все свои файлы, и не просто закодировал, но и уплотнил перед этим, ужал с помощью специальной программы, что сделало расшифровку еще более трудной. Кто-то прикинул, что специалистам АНБ. этого центра криптографии, понадобится 200 лет, чтобы разобраться с файлами Роберта. Правда, это оказалась недостоверная информация. Крафт первым делом взялся за программу дешифровщика Сгурtobreaker Workbench («Верстак шифровзломшика») и уложился меньше чем за день. Прояснился и телефонный аноним. ФБР получило список междугородных телефонных звонков Роберта, и выяснилось, что в ту ночь он звонил в Гарвард некоему Полу Грэхему.
Специальный агент ФБР О'Брайен не испытывал особой симпатии к этому парню Моррису, будь он хоть десять раз таким талантливым, как говорят. Все эти разговоры о ясноглазом мальчике с рюкзачком за спиной не трогали О'Брайена. В 22 года, полагал агент, мужчина должен отвечать за свои поступки. О'Брайен в этом возрасте уже был патрульным офицером. Моррисовы дружки из Гарварда его тоже не слишком волновали. Когда он прилетел в Бостон, чтобы побеседовать с Грэхемом и Саддатом, то нашел Грэхема в его комнате в Эикене. Грэхем встретил О'Брайеиа недружелюбно и явно не стремился к сотрудничеству.
– Не думаю, что мне хочется быть впутанным в это дело, – сказал он агенту.
– А ты уже впутался. Пол, – ответил О'Брайен – Дружка-то заложил.
Пол стоял на своем:
– Я не буду с вами разговаривать.
О'Брайен понимающе кивнул, полез в карман и достал какой-то листок – Мистер Грэхем, – сказал он, – посмотрите, пожалуйста, я правильно написал вашу фамилию?
– Что это? – спросил Пол и взял бумажку.
Его глаза расширились Это был вызов для дачи свидетельских показаний. О'Брайена не могло не повеселить такое невежество. Большинство из тех, кому он вручал повестки, уже в тот момент, когда агент опускал руку в карман, знали, что сейчас последует. Они пятились и рефлекторно прятали руки за спину, только чтобы не притронуться к повестке.
– Это вызов в суд, и мы встретимся в Сиракузах на будущей неделе.
– А если я не явлюсь? – Пол встревожился.
– Тогда я вернусь с ордером на арест.
Энди Саддат был повежливей, но тоже отказался отвечать на вопросы и получил свою повестку. К началу процедуры снятия показаний Саддат и Грэхем опоздали. Помощник прокурора, Эвди Бакстер, стал нервничать.
– Во сколько прилетает их самолет?– спросил он у О'Брайена.
– Какой самолет? Я слышал, они собирались ехать на машине.
Прокурор удивился
– Это же шесть часов езды. Вы не сказали, что они могут прилететь на самолете и правительство возместит расходы?
– О, совсем из головы вылетело, – сказал О'Брайен, не особо скрывая своего отношения к этим парням.
Когда свидетели наконец появились, им пришлось сначала оттаивать. У Пола в машине не работала печка. По пути они несколько раз останавливались, чтобы согреть руки, и купить Энди куртку потеплее. Когда они услышали, что правительство оплатило бы им билеты на самолет, то взбесились.
В декабре Роберт согласился сделать «проффер» (предложение сотрудничества), то есть заявление правительству, в котором чистосердечно и в деталях расскажет о случившемся. Это была необычная уступка со стороны подозреваемого в преступлении, но Гвидобони и Роберт думали, что полное сотрудничество может смягчить Министерство правосудия. О'Брайен и Гиббоне были наготове. Один из фэбээровских экспертов заранее прилетал в Сиракузы, чтобы поднатаскать агентов по технике ведения допроса.
О'Брайен уже видел видеозапись лекции по компьютерной защите, которую Роберт Моррис полгода назад читал в АНБ. Один из разделов лекции назывался «Как не попасться».
– Ну не странно ли, – спросил О'Брайен у подозреваемого, – что вы учили других, как не попадаться, а сейчас сидите здесь?. Роберт посмотрел вниз и улыбнулся. Ему нечего было сказать.
Незадолго перед Рождеством Гвидобони позвонил в Лос-Анджелес адвокату Алану Рубину, представлявшему Кевина Митника, арестованного за то, что он взломал компьютеры Digital и украл программное обеспечение, составлявшее собственность корпорации. Адвокаты не были знакомы, и их клиенты явно не имели ничего общего. Однако в существующем законодательстве о компьютерной преступности было столько белых пятен, что Гвидобони подумал, что они с Рубином могли бы обменяться свежими идеями. Как выяснилось, два адвоката смогли только посочувствовать друг другу и пожелать удачи.
Всего несколькими ударами по клавиатуре Роберт не только парализовал тысячи компьютеров, но и загнал себя в тупик. Нечего было и думать о возвращении в Корнелл. Ко Дню Благодарения (последний четверг ноября) Роберта отчислили из университета. Его карьера программиста повисла в воздухе. Перед Новым годом Боб и Энн ездили с ним в Корнелл забрать его вещи. Тем временем Корнеллский университет, чтобы застраховаться от тяжб с жертвами червя, предпринял масштабное служебное расследование. В феврале университет выпустил 40-страничный отчет о случившемся, закончив его выводом, что Роберт Моррис нарушил университетские правила пользования компьютерами. Как будто этого было недостаточно, Роберт еще должен был пройти через объяснение в деканате. Формально Роберта отчислили с правом последующего восстановления. Обратиться с просьбой о последующем зачислении он мог осенью 1990 года.
Во время разбирательства в деканате Дин Крафт спросил у Роберта, каким ключевым словом он пользовался, шифруя свои файлы. «Оно есть в словаре», – ответил Роберт. Крафт прогнал словарь через шифровальное устройство, сличил данные на выходе и нашел слово. Это было слово simple («простой»).
Представитель Министерства в Сиракузах явно был не прочь рекомендовать Вашингтону, чтобы Роберту предъявили обвинение в мисдиминоре (в американском законодательстве преступления по степени тяжести разделяются на фелонию (категория тяжких преступлений, по степени опасности находящихся между изменой и мисдиминором) и мисдиминор (категория наименее опасных преступлений, граничащих с административным преступлением), но не говорил об этом прямо. Само Министерство правосудия хранило зловещее молчание. Игра на выжидание продолжалась. И, что было еще более зловещим признаком для защиты, весной 198? года дело передали в Вашингтон.
Измученный скукой и одиночеством в Мэриленде, Роберт отправился в Кембридж и начал работать в маленькой фирме, занимавшейся разработкой программного обеспечения, принадлежавшей его старым друзьям по Эйкену, перейдя потом программистом в Гарвард, на факультет античной литературы. В определенных кругах Роберт уже стал народным героем. Один юный хакер повесил его фотографию у себя над кроватью, другие сделали rtm своим паролем.
В июне Марк Раш, молодой эксперт по компьютерным преступлениям из Министерства правосудия, позвонил Гвидобони, представился и сообщил, что министерство собирается предъявить Роберту обвинение в фелонии. Если Роберт согласится признать себя виновным в предъявленном преступлении, суд примет это во внимание.
Последней попыткой Гвидобони уладить дело без суда была встреча с Эдвардом Деннисом, заместителем генерального прокурора. Но его аргументы – что Моррис не замышлял мошенничества и не заслуживает предъявленного обвинения – не возымели успеха, и Деннис не стал пересматривать формулировку. Роберт, который признал бы себя виновным в мисдиминоре, решил, что предпочтет судебный процесс признанию в фелонии.
Долгое напряженное ожидание действовало на Моррисов. Боб подхватил хобби Мередит, которое всегда находил интригующим, и записался на курсы церковных звонарей в Вашингтоне. Занятия проходили дважды в неделю, и поэтому Боб стал проводить вне дома еще больше времени, чем обычно. Это раздражало Энн, которой пришлось оставить работу, чтобы как-то хранить очаг. Ее страшно бесило то, что правосудие выбрало своей мишенью ее сына в то время, как вокруг полно настоящих преступников, а те, кто изображает Роберта преступником, не хотят знать, что он по своей натуре не способен причинить кому-нибудь вред. Что касается самого Роберта, то он вел себя тихо и почти ни о чем не заговаривал первым. Когда Энн спросила, хочет ли он, чтобы семья присутствовала на суде, он ответил, что в этом нет необходимости. Энн заявила, что все равно все пойдут на суд.
С самого начала вопрос о намерениях Роберта стал центральным. За небольшим исключением, компьютерное сообщество согласилось, что Роберт не намеревался причинить вред. Даже беглого взгляда на его программу было достаточно, чтобы убедиться, что он создал своего червя настолько безобидным, насколько это было возможно при том, что червь должен был заселить как можно больше машин. Более того, он включил в программу механизмы, ограничивавшие его рост. По мнению Гвидобони, это было более чем смягчающим обстоятельством и даже могло помочь выиграть дело. Вся защита строилась на том, чтобы представить Роберта действовавшим из самых лучших побуждений, но попавшим в ловушку, когда эксперимент, задумывавшийся как безобидный, взорвался у него в руках. Будь Гвидобони на месте судьи, он вообще отказал бы в иске по этому делу. Поэтому Гвидобони внес ходатайство о прекращении дела, опираясь на то, что закон требует доказать намерения помешать санкционированному доступу и нанести ущерб. Очевидно, утверждал он, что в данном случае таких доказательств нет. В октябре 198? года Гвидобони поехал в Сиракузы и пытался убедить судью закрыть дело, но судья отклонил его ходатайство. В этот момент Гвидобони почувствовал уязвимость своей аргументации. Слушание было назначено на конец ноября.
За две недели до суда обвинение ошарашило защиту списком из 12 или около того дополнительных свидетелей, которых планировало вызвать. Затем последовал новый сюрприз.
Точно неизвестно, как Министерство правосудия завладело видеозаписью лекции, прочитанной Робертом в АНБ, но похоже, что само Агентство сообщило сотрудникам министерства о ее существовании. Роберт уже рассказал Гвидобони о лекции. Он объяснил, что прочесть ее попросили его отца, но тот вместо себя порекомендовал Роберта. Роберт сказал, что лекция прошла не особенно удачно и он сильно комплексовал. Лекция для сотрудников научно-исследовательской лаборатории Военно-морского флота на другой день прошла намного лучше.
На кассете застенчивый как никогда Роберт, в голубой рубашке и джинсах, засунув левую руку глубоко в карман, уставившись куда-то в пространство, больше часа несвязно рассказывал о некоторых уязвимых местах UNIX, о беспечности администраторов сети, привычках пользователей-нерях. В отчаянии от того, что он не знал, куда деть глаза, он то и дело смотрел в свои записи, но информация была столь хорошо ему знакома, что было ясно, что он мог обойтись и без них. Слушателю надо было очень интересоваться защитой UNIX, чтобы не заснуть во время этой беседы.
В любых других обстоятельствах лекцию можно было расценить как милую, хотя и страшно нескладную речь подающего надежды компьютерщика. Но стоило этому же застенчивому молодому человеку предстать перед федеральным судом, как его речь превращалась в улику. А не рассуждает ли этот гарвардский студент как завзятый компьютерный преступник? Внимательный человек, взглянув на эту видеозапись и прилагавшуюся к ней расшифровку стенограммы, обнаруживал, что, конечно же, этот молодой человек хорошо представлял себе психологию хакера. Вдобавок он прекрасно знал, что некоторые способы использования компьютеров являются незаконными. В одном особенно разоблачительном эпизоде, где Роберт рассуждал, «как не попасться», Роберт начал со слов: «А вот это должно быть близко сердцу каждого хакера: как не угодить в тюрьму». Он перечислил некоторые из наиболее действенных хакерских приемов: заметать следы, стирать запросы и никогда не возвращаться на место взлома. Этот парень явно знал, о чем говорил. И если у кого-то еще оставались сомнения: а догадывался ли Роберт Моррис, сколько компьютеров соединены друг с другом через сеть, то эти сомнения рассеивали его следующие слова: «…тысячи и тысячи систем UNIX».
Вероятно, просмотр всей часовой кассеты только заставил бы присяжных клевать носом. Но любой из них не оставил бы без внимания выражения Роберта. Он не отделял себя от компьютерных преступников – он мыслил как хакер. Обвинение включило видеокассету в свой список вещественных доказательств. Что еще больше встревожило Гвидобони, для просмотра выбрали только фрагмент «Как не попасться».
Первым делом адвокат позвонил Бобу Моррису.
– Чья это была идея насчет лекции?
– Моя, – ответил Моррис.
– А кто решал, какие темы должны быть освещены?
Подумав немного. Боб сказал, что не может ответить на этот вопрос, не раскрывая служебной информации. Гвидобони попытался выяснить следующие вопросы:
– Кто был на лекции?
И на этот вопрос Моррис не мог ответить.
– Представляли какие-то аспекты лекции особый интерес для аудитории?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
Гвидобони понял, что АНБ само практикует компьютерный взлом, или по крайней мере изучает его механизмы. Он хотел, чтобы суд знал, кто заказывал эту лекцию и для чего.
Гвидобони сказал обвинителям, что если они собираются демонстрировать эту запись, то пусть лучше показывают ее целиком, в противном случае он заявит протест – прежде всего потому, что фрагмент, который они собираются демонстрировать, вырван из контекста. Далее, если кассета станет рассматриваться как вещественное доказательство, Гвидобони вызовет Боба Морриса на свидетельское место, приведет к присяге и потребует разглашения служебной информации. Вопрос с кассетой висел в воздухе, пока незадолго до суда она не исчезла так же тихо, как и Появилась. Гвидобони мог праздновать маленькую победу. Суд был назначен на январь 1990 года
Сиракузы, город с населением 170 000 человек на севере штага Нью-Йорк, трудно было назвать Меккой высоких технологий. Кроме Сиракузского университета единственным крупным предприятием в городе была фабрика по производству кондиционеров. До «дела Морриса» в Сиракузах понятия не имели о компьютерной преступности. В декабре 198? года жителей взволновали серийные убийства проституток, о которых писали все газеты, и убийство в духе «В холодной крови» (документальная повесть Трумэна Капоте о немотивированных убийствах) в соседнем Драйдене. Незадолго до этих преступлений всеобщее внимание привлекло дело бывшего мэра Сиракуз Ли Алексавдера, в l98? году признанного виновным в получении взяток. Так что, слушайся дело Роберта Морриса в Кремниевой долине, аудитория была бы более подходящая. С другой стороны, сиракузские присяжные представляли адекватную выборку из средних американцев, в чью жизнь компьютерные технологии входили только в виде супермаркетовских сканеров.
Даже если бы это дело не вызвало интереса сиракузцев, пресса сделала бы это силком. Местные газеты уже вовсю трубили о «процессе над хакером». У здания суда были установлены телевизионные камеры, караулившие появление членов семьи. Моррисы, уединившись вместе с родственниками в пригороде Сиракуз, тщательно скрывали свое местопребывание.
Пресса разгулялась так потому, что дело Морриса вскрыло противоречивое отношение американцев к власти компьютеров и коллективный страх перед хакерами и угрозой, которую они могут представлять. Вдобавок тут была семейная драма: отец и сын, принадлежавшие к компьютерной элите, оба были одержимыми исследователями хрупких лабиринтов вычислительной техники, которая уже контролирует большую часть жизни общества.
Дело выявило внезапно пробудившееся осознание уязвимости десятков тысяч взаимосвязанных компьютеров. Хаос, порожденный программой Морриса, как ничто иное символизировал возрастающую зависимость Америки от компьютеров и возрастающую хрупкость этих компьютеров. По мере того как компьютеры сливались в плотный ковер, где каждая нить соединялась с сотнями других и зависела от них, и делались доступными для все большего количества людей, неизбежным становилось появление чего-нибудь вроде этой программы. И все-таки «червь» оказался сюрпризом.
Два обвинителя, представлявших Министерство юстиции, были настоящими профессионалами. Марк Раш, невысокий мужчина с умным и красивым лицом, главный специалист министерства по компьютерным преступлениям, был невозмутимым как камень. Его компетентность была столь впечатляющей, что окружала его ореолом непогрешимости. Эллен Мельтцер, в свои 37 уже ветеран Министерства, была, собственно говоря, главной в их дуэте, но на судебных заседаниях это не бросалось в глаза. В большинстве технических вопросов она полагалась на мнение Раша.
Еще до начала судебного разбирательства Раш и Мельтцер подали ходатайство, в котором просили судью отклонять как не относящиеся к делу любые показания, касающиеся намерений Морриса. «Доказательства отсутствия намерений причинить ущерб просто не имеют отношения к вопросу, подлежащему разрешению судом, – заявил Раш в ходатайстве – В соответствии с законом от обвинения требуется только доказать, что Моррис намеревался совершить несанкционированный доступ и что причиненный ущерб явился результатом его действий, а не то, что Моррис намеревался нанести ущерб».
Присяжных назначили достаточно быстро. И защита, и обвинение вели отбор по одному, главному критерию: каждый из присяжных должен был иметь не более чем самые поверхностные познания в вычислительной технике. Кандидатов в присяжные спрашивали, есть ли у них персональные компьютеры, знают ли они что-нибудь о компьютерах. «Ничегошеньки не знаю», – ответила одна женщина и была немедленно включена в состав жюри. Только у трех кандидатов были компьютеры, и кандидатуры всех троих отвели либо защита, либо обвинение. Отвели и мужчину, который хоть сам ничего не понимал в компьютерах, но в IBM работал его сын. В конце концов на скамью присяжных попали продавщица и секретарша, пользовавшиеся компьютерами на работе.
Первое и самое сильное впечатление, которое произвел Роберт Моррис на суде: «совершенно не похож на преступника». Традиционные преступники «в белых воротничках» обычно были гораздо старше. Моррис был тощ, бледен, и его новый костюм был ему явно великоват. Поневоле приходило в голову – а не был ли плохо сидевший костюм этаким ловким ходом адвокатов Морриса: «Посмотрите, он даже не научился выбирать костюм, ну разве он похож на преступника?». Да он же не от мира сего – вот что защитники хотели внушить присяжным (девять женщин и трое мужчин), у многих из которых были дети в возрасте подсудимого. Обращаясь к нему, защитники говорили «Роберт» или «сынок».
Судья Ховард Дж. Маисон, 65-летний республиканец, за 14 лет работы в федеральном суде заработал репутацию честного и беспристрастного судьи по уголовным делам. Заядлый курильщик с гулким кашлем и громовым голосом, Мансон отличался цепной памятью на детали, в то же время умел выделять главное.
В своей вступительной речи перед присяжными Марк Раж сказал, что им придется выслушивать некоторые сложные технические термины, но это не должно отвлекать их от того, что намеревается доказать правительство. 2 ноября 1988 года имело место посягательство на все компьютеры Соединенных Штатов, виновник которого – обвиняемый, Роберт Тарпан Моррис. (Раш произносил второе имя Морриса как «Тап-ин» (tap-in – взломщик). «Это посягательство было преднамеренным, умышленным, рассчитанным, – говорил Раш. – Моррис хотел взломать столько компьютеров, к скольким он сможет получить то, что закон именует „несанкционированным доступом“. Правительство намеревается доказать, что рано вечером 2 ноября 1988 года компьютерные специалисты по всей стране начали замечать, что с их машинами происходит что-то странное. От Массачусетса до Калифорнии и Флориды все компьютеры начали замедлять работу, причем не только в государственных вычислительных центрах, но и в коммерческих центрах, частных компаниях, университетах. У нас есть свидетельства людей, проводивших в этот момент научные исследования. Их работа была прервана из-за действий обвиняемого, Роберта „Взломщика“ Морриса. Ценное машинное время было потеряно. Дорогостоящие эксперименты были прерваны. Люди не могли общаться друг с другом. Они оказались отрезанными друг от друга. Они не могли понять, что происходит. Их компьютеры вышли из строя из-за действий обвиняемого, Роберта „Взломщика“ Морриса».
Инцидент с вирусом породил бурные споры среди компьютерщиков, которым предстояло тянуться не один месяц. Сразу же начали появляться многостраничные научные статьи. Журнал Ассоциации вычислительной техники Communication of ASM посвятил целый номер разбору программы. Оценки варьировали от «посредственной и сырой» до «блестящей». Утверждали, что программа нанесла убытки на миллионы долларов, а одна промышленная группа оценила ущерб в 76 миллионов. Другие доказывали, что никакого ущерба вирус не нанес, и эффект прямо противоположный: программа предупредила о недостатках защиты. Другим камнем преткновения стал вопрос, насколько широко распространился вирус. В МГГ определили общее количество зараженных компьютеров в 6000, или почти 10% всех компьютеров в Internet. По другим свидетельствам, это количество было намного больше. Окончательное число так никогда и не было определено.
Специалисты по семантике спорили, была программа Морриса вирусом или червем, и в результате пришли к выводу, что хотя сам Моррис называл ее вирусом, она больше подпадает под определение компьютерного червя, поскольку червь может двигаться самостоятельно, в то время как вирус устраивается на закорках другой программы. В биологии под вирусом подразумевают болезнетворный агент, который может расти и размножаться только в клетке-хозяине. С чисто технической точки зрения программа, поскольку она не нуждалась в прикреплении к программе-хозяину и не меняла и не разрушала другие программы, подпадает под определение червя. Многие с этим были не согласны. Марк Эйкин и Ион Рохлис, бившиеся с программой, когда она поразила MIT, написали статью, в которой доказывали, что «вирус» – более точное определение, поскольку биологически адекватнее описывает действия этой программы на практике. В конце концов программе приклеили все-таки ярлык «червя».
Одним из немногих компьютерщиков, «раскрутившихся» благодаря червю, оказался профессор из университета Пурду, некий Юджин Спаффорд. До червя он занимался ПО. После червя он переключился на компьютерную этику и стал разъезжать по стране, выступая с лекциями на тему компьютерных вирусов, компьютерной защиты и моральных императивов, которые ему открылись. Он утверждал, что Роберту Моррису нет прощения, что он осквернил самое святое в сообществе, основанном на доверии, и что вторжение в чужие владения остается вторжением, будь оно хоть физическим, хоть электронным.
Дискуссия на темы морали не ограничилась одними компьютерщиками. В нее включились и те, кто ничего не понимал в вычислительной технике, но волновался из-за того, что новые технологии могут использоваться криминальными структурами. Дело в том, что практически любой американец хоть раз да пострадал от компьютеров – то ли банк перечислил деньги не на тот счет, то ли страховая компания потеряла заявление, то ли билет забронировали совсем на другой рейс. Чего люди часто не принимали в расчет, так это того, что ошибаются не компьютеры, но люди, которые пишут для них программы и работают с ними. И если, утверждали некоторые, Роберта Морриса надлежащим образом не наказать, то не сочтут ли компьютерные преступники, куда более злонамеренные, чем он, что им открыли зеленую улицу? Не появятся ли программы, которые смогут разорять банки, саботировать авиадиспетчерские системы и даже, не дай бог, развязывать войны?
Еще одной волновавшей всех темой стали мотивы Роберта. Поскольку он отказывался говорить с журналистами, те были вольны в своих домыслах. В статьях утверждалось, что его вдохновил роман «Оседлавший взрывную волну» Джона Браннера, предтечи киберпанка, который Энн Моррис назвала одной из книг, которые Роберт часто перечитывал. На самом деле книга больше захватила Морриса – старшего, чем его сына. Боб был давним поклонником Браннера, и когда Энди и Пол приехали в Мэриленд, Боб первым делом взял эту книгу с полки и сказал «Посмотрим, с чего все это началось». Конечно, Роберт читал эту книгу, и не один раз, но на его жизнь она повлияла не больше, чем любая другая книга из разряда любимых. Кроме того, работая над программой, он назвал ее вирусом, а не червем.
Другие приписывали Роберту мотивы гораздо более низменные. Это была программа террориста, специально рассчитанная на то, чтобы вывести сеть из строя, утверждали они. Кое-кто пошел еще дальше, предполагая, что программа несла какую-то информацию. В конце концов, разве он не сын одного из ведущих американских экспертов по компьютерной защите, сотрудника таинственного АНБ, гнезда компьютерного шпионажа? Может, это какой-то заказной эксперимент вышел из-под контроля? Правда, как водится, была куда менее драматичной. Роберт никогда не полез бы в коммерческую сеть в поисках власти, денег или государственных секретов. Он просто унаследовал от отца любовь к играм чистого интеллекта.
Постепенно, с помощью Дина Крафта, агент ФБР О'Брайен стал понимать корнеллский компьютерный «новояз». До него стало доходить, что настоящие улики он вряд ли найдет в личных вещах подозреваемого. Все улики были в компьютере. Но Моррис закодировал почти все свои файлы, и не просто закодировал, но и уплотнил перед этим, ужал с помощью специальной программы, что сделало расшифровку еще более трудной. Кто-то прикинул, что специалистам АНБ. этого центра криптографии, понадобится 200 лет, чтобы разобраться с файлами Роберта. Правда, это оказалась недостоверная информация. Крафт первым делом взялся за программу дешифровщика Сгурtobreaker Workbench («Верстак шифровзломшика») и уложился меньше чем за день. Прояснился и телефонный аноним. ФБР получило список междугородных телефонных звонков Роберта, и выяснилось, что в ту ночь он звонил в Гарвард некоему Полу Грэхему.
Специальный агент ФБР О'Брайен не испытывал особой симпатии к этому парню Моррису, будь он хоть десять раз таким талантливым, как говорят. Все эти разговоры о ясноглазом мальчике с рюкзачком за спиной не трогали О'Брайена. В 22 года, полагал агент, мужчина должен отвечать за свои поступки. О'Брайен в этом возрасте уже был патрульным офицером. Моррисовы дружки из Гарварда его тоже не слишком волновали. Когда он прилетел в Бостон, чтобы побеседовать с Грэхемом и Саддатом, то нашел Грэхема в его комнате в Эикене. Грэхем встретил О'Брайеиа недружелюбно и явно не стремился к сотрудничеству.
– Не думаю, что мне хочется быть впутанным в это дело, – сказал он агенту.
– А ты уже впутался. Пол, – ответил О'Брайен – Дружка-то заложил.
Пол стоял на своем:
– Я не буду с вами разговаривать.
О'Брайен понимающе кивнул, полез в карман и достал какой-то листок – Мистер Грэхем, – сказал он, – посмотрите, пожалуйста, я правильно написал вашу фамилию?
– Что это? – спросил Пол и взял бумажку.
Его глаза расширились Это был вызов для дачи свидетельских показаний. О'Брайена не могло не повеселить такое невежество. Большинство из тех, кому он вручал повестки, уже в тот момент, когда агент опускал руку в карман, знали, что сейчас последует. Они пятились и рефлекторно прятали руки за спину, только чтобы не притронуться к повестке.
– Это вызов в суд, и мы встретимся в Сиракузах на будущей неделе.
– А если я не явлюсь? – Пол встревожился.
– Тогда я вернусь с ордером на арест.
Энди Саддат был повежливей, но тоже отказался отвечать на вопросы и получил свою повестку. К началу процедуры снятия показаний Саддат и Грэхем опоздали. Помощник прокурора, Эвди Бакстер, стал нервничать.
– Во сколько прилетает их самолет?– спросил он у О'Брайена.
– Какой самолет? Я слышал, они собирались ехать на машине.
Прокурор удивился
– Это же шесть часов езды. Вы не сказали, что они могут прилететь на самолете и правительство возместит расходы?
– О, совсем из головы вылетело, – сказал О'Брайен, не особо скрывая своего отношения к этим парням.
Когда свидетели наконец появились, им пришлось сначала оттаивать. У Пола в машине не работала печка. По пути они несколько раз останавливались, чтобы согреть руки, и купить Энди куртку потеплее. Когда они услышали, что правительство оплатило бы им билеты на самолет, то взбесились.
В декабре Роберт согласился сделать «проффер» (предложение сотрудничества), то есть заявление правительству, в котором чистосердечно и в деталях расскажет о случившемся. Это была необычная уступка со стороны подозреваемого в преступлении, но Гвидобони и Роберт думали, что полное сотрудничество может смягчить Министерство правосудия. О'Брайен и Гиббоне были наготове. Один из фэбээровских экспертов заранее прилетал в Сиракузы, чтобы поднатаскать агентов по технике ведения допроса.
О'Брайен уже видел видеозапись лекции по компьютерной защите, которую Роберт Моррис полгода назад читал в АНБ. Один из разделов лекции назывался «Как не попасться».
– Ну не странно ли, – спросил О'Брайен у подозреваемого, – что вы учили других, как не попадаться, а сейчас сидите здесь?. Роберт посмотрел вниз и улыбнулся. Ему нечего было сказать.
Незадолго перед Рождеством Гвидобони позвонил в Лос-Анджелес адвокату Алану Рубину, представлявшему Кевина Митника, арестованного за то, что он взломал компьютеры Digital и украл программное обеспечение, составлявшее собственность корпорации. Адвокаты не были знакомы, и их клиенты явно не имели ничего общего. Однако в существующем законодательстве о компьютерной преступности было столько белых пятен, что Гвидобони подумал, что они с Рубином могли бы обменяться свежими идеями. Как выяснилось, два адвоката смогли только посочувствовать друг другу и пожелать удачи.
Всего несколькими ударами по клавиатуре Роберт не только парализовал тысячи компьютеров, но и загнал себя в тупик. Нечего было и думать о возвращении в Корнелл. Ко Дню Благодарения (последний четверг ноября) Роберта отчислили из университета. Его карьера программиста повисла в воздухе. Перед Новым годом Боб и Энн ездили с ним в Корнелл забрать его вещи. Тем временем Корнеллский университет, чтобы застраховаться от тяжб с жертвами червя, предпринял масштабное служебное расследование. В феврале университет выпустил 40-страничный отчет о случившемся, закончив его выводом, что Роберт Моррис нарушил университетские правила пользования компьютерами. Как будто этого было недостаточно, Роберт еще должен был пройти через объяснение в деканате. Формально Роберта отчислили с правом последующего восстановления. Обратиться с просьбой о последующем зачислении он мог осенью 1990 года.
Во время разбирательства в деканате Дин Крафт спросил у Роберта, каким ключевым словом он пользовался, шифруя свои файлы. «Оно есть в словаре», – ответил Роберт. Крафт прогнал словарь через шифровальное устройство, сличил данные на выходе и нашел слово. Это было слово simple («простой»).
Представитель Министерства в Сиракузах явно был не прочь рекомендовать Вашингтону, чтобы Роберту предъявили обвинение в мисдиминоре (в американском законодательстве преступления по степени тяжести разделяются на фелонию (категория тяжких преступлений, по степени опасности находящихся между изменой и мисдиминором) и мисдиминор (категория наименее опасных преступлений, граничащих с административным преступлением), но не говорил об этом прямо. Само Министерство правосудия хранило зловещее молчание. Игра на выжидание продолжалась. И, что было еще более зловещим признаком для защиты, весной 198? года дело передали в Вашингтон.
Измученный скукой и одиночеством в Мэриленде, Роберт отправился в Кембридж и начал работать в маленькой фирме, занимавшейся разработкой программного обеспечения, принадлежавшей его старым друзьям по Эйкену, перейдя потом программистом в Гарвард, на факультет античной литературы. В определенных кругах Роберт уже стал народным героем. Один юный хакер повесил его фотографию у себя над кроватью, другие сделали rtm своим паролем.
В июне Марк Раш, молодой эксперт по компьютерным преступлениям из Министерства правосудия, позвонил Гвидобони, представился и сообщил, что министерство собирается предъявить Роберту обвинение в фелонии. Если Роберт согласится признать себя виновным в предъявленном преступлении, суд примет это во внимание.
Последней попыткой Гвидобони уладить дело без суда была встреча с Эдвардом Деннисом, заместителем генерального прокурора. Но его аргументы – что Моррис не замышлял мошенничества и не заслуживает предъявленного обвинения – не возымели успеха, и Деннис не стал пересматривать формулировку. Роберт, который признал бы себя виновным в мисдиминоре, решил, что предпочтет судебный процесс признанию в фелонии.
Долгое напряженное ожидание действовало на Моррисов. Боб подхватил хобби Мередит, которое всегда находил интригующим, и записался на курсы церковных звонарей в Вашингтоне. Занятия проходили дважды в неделю, и поэтому Боб стал проводить вне дома еще больше времени, чем обычно. Это раздражало Энн, которой пришлось оставить работу, чтобы как-то хранить очаг. Ее страшно бесило то, что правосудие выбрало своей мишенью ее сына в то время, как вокруг полно настоящих преступников, а те, кто изображает Роберта преступником, не хотят знать, что он по своей натуре не способен причинить кому-нибудь вред. Что касается самого Роберта, то он вел себя тихо и почти ни о чем не заговаривал первым. Когда Энн спросила, хочет ли он, чтобы семья присутствовала на суде, он ответил, что в этом нет необходимости. Энн заявила, что все равно все пойдут на суд.
С самого начала вопрос о намерениях Роберта стал центральным. За небольшим исключением, компьютерное сообщество согласилось, что Роберт не намеревался причинить вред. Даже беглого взгляда на его программу было достаточно, чтобы убедиться, что он создал своего червя настолько безобидным, насколько это было возможно при том, что червь должен был заселить как можно больше машин. Более того, он включил в программу механизмы, ограничивавшие его рост. По мнению Гвидобони, это было более чем смягчающим обстоятельством и даже могло помочь выиграть дело. Вся защита строилась на том, чтобы представить Роберта действовавшим из самых лучших побуждений, но попавшим в ловушку, когда эксперимент, задумывавшийся как безобидный, взорвался у него в руках. Будь Гвидобони на месте судьи, он вообще отказал бы в иске по этому делу. Поэтому Гвидобони внес ходатайство о прекращении дела, опираясь на то, что закон требует доказать намерения помешать санкционированному доступу и нанести ущерб. Очевидно, утверждал он, что в данном случае таких доказательств нет. В октябре 198? года Гвидобони поехал в Сиракузы и пытался убедить судью закрыть дело, но судья отклонил его ходатайство. В этот момент Гвидобони почувствовал уязвимость своей аргументации. Слушание было назначено на конец ноября.
За две недели до суда обвинение ошарашило защиту списком из 12 или около того дополнительных свидетелей, которых планировало вызвать. Затем последовал новый сюрприз.
Точно неизвестно, как Министерство правосудия завладело видеозаписью лекции, прочитанной Робертом в АНБ, но похоже, что само Агентство сообщило сотрудникам министерства о ее существовании. Роберт уже рассказал Гвидобони о лекции. Он объяснил, что прочесть ее попросили его отца, но тот вместо себя порекомендовал Роберта. Роберт сказал, что лекция прошла не особенно удачно и он сильно комплексовал. Лекция для сотрудников научно-исследовательской лаборатории Военно-морского флота на другой день прошла намного лучше.
На кассете застенчивый как никогда Роберт, в голубой рубашке и джинсах, засунув левую руку глубоко в карман, уставившись куда-то в пространство, больше часа несвязно рассказывал о некоторых уязвимых местах UNIX, о беспечности администраторов сети, привычках пользователей-нерях. В отчаянии от того, что он не знал, куда деть глаза, он то и дело смотрел в свои записи, но информация была столь хорошо ему знакома, что было ясно, что он мог обойтись и без них. Слушателю надо было очень интересоваться защитой UNIX, чтобы не заснуть во время этой беседы.
В любых других обстоятельствах лекцию можно было расценить как милую, хотя и страшно нескладную речь подающего надежды компьютерщика. Но стоило этому же застенчивому молодому человеку предстать перед федеральным судом, как его речь превращалась в улику. А не рассуждает ли этот гарвардский студент как завзятый компьютерный преступник? Внимательный человек, взглянув на эту видеозапись и прилагавшуюся к ней расшифровку стенограммы, обнаруживал, что, конечно же, этот молодой человек хорошо представлял себе психологию хакера. Вдобавок он прекрасно знал, что некоторые способы использования компьютеров являются незаконными. В одном особенно разоблачительном эпизоде, где Роберт рассуждал, «как не попасться», Роберт начал со слов: «А вот это должно быть близко сердцу каждого хакера: как не угодить в тюрьму». Он перечислил некоторые из наиболее действенных хакерских приемов: заметать следы, стирать запросы и никогда не возвращаться на место взлома. Этот парень явно знал, о чем говорил. И если у кого-то еще оставались сомнения: а догадывался ли Роберт Моррис, сколько компьютеров соединены друг с другом через сеть, то эти сомнения рассеивали его следующие слова: «…тысячи и тысячи систем UNIX».
Вероятно, просмотр всей часовой кассеты только заставил бы присяжных клевать носом. Но любой из них не оставил бы без внимания выражения Роберта. Он не отделял себя от компьютерных преступников – он мыслил как хакер. Обвинение включило видеокассету в свой список вещественных доказательств. Что еще больше встревожило Гвидобони, для просмотра выбрали только фрагмент «Как не попасться».
Первым делом адвокат позвонил Бобу Моррису.
– Чья это была идея насчет лекции?
– Моя, – ответил Моррис.
– А кто решал, какие темы должны быть освещены?
Подумав немного. Боб сказал, что не может ответить на этот вопрос, не раскрывая служебной информации. Гвидобони попытался выяснить следующие вопросы:
– Кто был на лекции?
И на этот вопрос Моррис не мог ответить.
– Представляли какие-то аспекты лекции особый интерес для аудитории?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
Гвидобони понял, что АНБ само практикует компьютерный взлом, или по крайней мере изучает его механизмы. Он хотел, чтобы суд знал, кто заказывал эту лекцию и для чего.
Гвидобони сказал обвинителям, что если они собираются демонстрировать эту запись, то пусть лучше показывают ее целиком, в противном случае он заявит протест – прежде всего потому, что фрагмент, который они собираются демонстрировать, вырван из контекста. Далее, если кассета станет рассматриваться как вещественное доказательство, Гвидобони вызовет Боба Морриса на свидетельское место, приведет к присяге и потребует разглашения служебной информации. Вопрос с кассетой висел в воздухе, пока незадолго до суда она не исчезла так же тихо, как и Появилась. Гвидобони мог праздновать маленькую победу. Суд был назначен на январь 1990 года
Сиракузы, город с населением 170 000 человек на севере штага Нью-Йорк, трудно было назвать Меккой высоких технологий. Кроме Сиракузского университета единственным крупным предприятием в городе была фабрика по производству кондиционеров. До «дела Морриса» в Сиракузах понятия не имели о компьютерной преступности. В декабре 198? года жителей взволновали серийные убийства проституток, о которых писали все газеты, и убийство в духе «В холодной крови» (документальная повесть Трумэна Капоте о немотивированных убийствах) в соседнем Драйдене. Незадолго до этих преступлений всеобщее внимание привлекло дело бывшего мэра Сиракуз Ли Алексавдера, в l98? году признанного виновным в получении взяток. Так что, слушайся дело Роберта Морриса в Кремниевой долине, аудитория была бы более подходящая. С другой стороны, сиракузские присяжные представляли адекватную выборку из средних американцев, в чью жизнь компьютерные технологии входили только в виде супермаркетовских сканеров.
Даже если бы это дело не вызвало интереса сиракузцев, пресса сделала бы это силком. Местные газеты уже вовсю трубили о «процессе над хакером». У здания суда были установлены телевизионные камеры, караулившие появление членов семьи. Моррисы, уединившись вместе с родственниками в пригороде Сиракуз, тщательно скрывали свое местопребывание.
Пресса разгулялась так потому, что дело Морриса вскрыло противоречивое отношение американцев к власти компьютеров и коллективный страх перед хакерами и угрозой, которую они могут представлять. Вдобавок тут была семейная драма: отец и сын, принадлежавшие к компьютерной элите, оба были одержимыми исследователями хрупких лабиринтов вычислительной техники, которая уже контролирует большую часть жизни общества.
Дело выявило внезапно пробудившееся осознание уязвимости десятков тысяч взаимосвязанных компьютеров. Хаос, порожденный программой Морриса, как ничто иное символизировал возрастающую зависимость Америки от компьютеров и возрастающую хрупкость этих компьютеров. По мере того как компьютеры сливались в плотный ковер, где каждая нить соединялась с сотнями других и зависела от них, и делались доступными для все большего количества людей, неизбежным становилось появление чего-нибудь вроде этой программы. И все-таки «червь» оказался сюрпризом.
Два обвинителя, представлявших Министерство юстиции, были настоящими профессионалами. Марк Раш, невысокий мужчина с умным и красивым лицом, главный специалист министерства по компьютерным преступлениям, был невозмутимым как камень. Его компетентность была столь впечатляющей, что окружала его ореолом непогрешимости. Эллен Мельтцер, в свои 37 уже ветеран Министерства, была, собственно говоря, главной в их дуэте, но на судебных заседаниях это не бросалось в глаза. В большинстве технических вопросов она полагалась на мнение Раша.
Еще до начала судебного разбирательства Раш и Мельтцер подали ходатайство, в котором просили судью отклонять как не относящиеся к делу любые показания, касающиеся намерений Морриса. «Доказательства отсутствия намерений причинить ущерб просто не имеют отношения к вопросу, подлежащему разрешению судом, – заявил Раш в ходатайстве – В соответствии с законом от обвинения требуется только доказать, что Моррис намеревался совершить несанкционированный доступ и что причиненный ущерб явился результатом его действий, а не то, что Моррис намеревался нанести ущерб».
Присяжных назначили достаточно быстро. И защита, и обвинение вели отбор по одному, главному критерию: каждый из присяжных должен был иметь не более чем самые поверхностные познания в вычислительной технике. Кандидатов в присяжные спрашивали, есть ли у них персональные компьютеры, знают ли они что-нибудь о компьютерах. «Ничегошеньки не знаю», – ответила одна женщина и была немедленно включена в состав жюри. Только у трех кандидатов были компьютеры, и кандидатуры всех троих отвели либо защита, либо обвинение. Отвели и мужчину, который хоть сам ничего не понимал в компьютерах, но в IBM работал его сын. В конце концов на скамью присяжных попали продавщица и секретарша, пользовавшиеся компьютерами на работе.
Первое и самое сильное впечатление, которое произвел Роберт Моррис на суде: «совершенно не похож на преступника». Традиционные преступники «в белых воротничках» обычно были гораздо старше. Моррис был тощ, бледен, и его новый костюм был ему явно великоват. Поневоле приходило в голову – а не был ли плохо сидевший костюм этаким ловким ходом адвокатов Морриса: «Посмотрите, он даже не научился выбирать костюм, ну разве он похож на преступника?». Да он же не от мира сего – вот что защитники хотели внушить присяжным (девять женщин и трое мужчин), у многих из которых были дети в возрасте подсудимого. Обращаясь к нему, защитники говорили «Роберт» или «сынок».
Судья Ховард Дж. Маисон, 65-летний республиканец, за 14 лет работы в федеральном суде заработал репутацию честного и беспристрастного судьи по уголовным делам. Заядлый курильщик с гулким кашлем и громовым голосом, Мансон отличался цепной памятью на детали, в то же время умел выделять главное.
В своей вступительной речи перед присяжными Марк Раж сказал, что им придется выслушивать некоторые сложные технические термины, но это не должно отвлекать их от того, что намеревается доказать правительство. 2 ноября 1988 года имело место посягательство на все компьютеры Соединенных Штатов, виновник которого – обвиняемый, Роберт Тарпан Моррис. (Раш произносил второе имя Морриса как «Тап-ин» (tap-in – взломщик). «Это посягательство было преднамеренным, умышленным, рассчитанным, – говорил Раш. – Моррис хотел взломать столько компьютеров, к скольким он сможет получить то, что закон именует „несанкционированным доступом“. Правительство намеревается доказать, что рано вечером 2 ноября 1988 года компьютерные специалисты по всей стране начали замечать, что с их машинами происходит что-то странное. От Массачусетса до Калифорнии и Флориды все компьютеры начали замедлять работу, причем не только в государственных вычислительных центрах, но и в коммерческих центрах, частных компаниях, университетах. У нас есть свидетельства людей, проводивших в этот момент научные исследования. Их работа была прервана из-за действий обвиняемого, Роберта „Взломщика“ Морриса. Ценное машинное время было потеряно. Дорогостоящие эксперименты были прерваны. Люди не могли общаться друг с другом. Они оказались отрезанными друг от друга. Они не могли понять, что происходит. Их компьютеры вышли из строя из-за действий обвиняемого, Роберта „Взломщика“ Морриса».