Страница:
Анжелины знакомые выяснили, что в квартире проживает одна мамаша, а где сын – непонятно. Севин милицейский друг нашел информацию о том, что мамаша лишена родительских прав. Всем вдруг стало страшно, если честно. Мы, кажется, влипли в темную историю. Кроме того, стало очень беспокойно за ребенка.
Симка с Димой сразу после капитанских звонков побежали к Севиному знакомому и все рассказали. Знакомый оперативно сдал срочные дела, взял коллегу, сел с ребятами в машину, и они все вместе поехали в Тверь.
Остальные игроки остались на связи.
Новости поступают к капитанам непрерывно.
В Твери ребята заехали в местное отделение, взяли наряд и двинули к родителям.
К вечеру информации стало совсем много. Оказывается, мамаша, как и было сказано, лишена родительских прав. Папа – совсем не папа, а просто мамин сожитель. Ребенок находится в местном детдоме, где он, собственно, и проживает постоянно. Оказывается, недавно мамаша оформила документы на то, что может брать его иногда домой. Привела доказательства того, что она встала на путь исправления, справилась с алкоголизмом, принесла справки о том, что прошла лечение. Хочет доказать, что она хорошая мать, и вернуть свои права на малыша. Поскольку всем известно, что даже негодящая мать лучше, чем сиротская доля, комиссия радостно постановила наблюдать за ней. А Никиту тем временем стали иногда отпускать домой к маме.
Но самая интересная информация следующая: Никита не болен страшной болезнью! Он вообще практически ничем не болен!
Ну что я могу сказать? Пока ничего. Мы все дружно валяемся в обмороке.
Ближе к ночи подкинули еще информацию. Ленка вспомнила, что ребенок явно выглядел больным, и воспитательница подтвердила, что он действительно возвращался вялым. Она это списывала на усталость с непривычки. В общем, Никиту забрали на обследование, а «родителей» в отделение. Тем более, что дома нашли справки о болезни, документы о том, что его принимают в немецкой клинике, шприцы и кучу лекарств. Завтра к вечеру, возможно, что-то прояснится. А что касается амплитуды эмоциональных колебаний, так она у нас, видно, никогда не сгладится. До конца нашей жизни.
Утром на собрании мы в первых рядах видим совершенно невменяемую рожу Саши. Он с глубочайшего похмелья. Непонятно, как он вообще сумел проснуться и добраться до офиса. Видимо, организм уже автоматически соблюдает правила, а чувство глубокой ответственности перевесило похмельный синдром.
Оказывается, Саша напился с горя. Он вдруг понял, что любит свою жену больше жизни.
– А в чем горе-то? – кричим мы в восторге от такого сообщения.
– Так у нее уже там перец какой-то вьется вокруг, – еле шевелит языком Саша. – Более того, она меня не захотела слушать. Сказала, что я ей надоел и могу идти туда, откуда пришел. – В завершение речи Саша еще и икает.
Тут встает Миша, берет под руку Сашу, ведет его в туалет и засовывает лохматую башку бизнесмена под холодную воду. Бизнесмен орет, и взгляд его становится более осмысленным. Все восхищенно аплодируют. Такого от Миши не ожидали. Саше вручают чашку с кофе, кратко высказывают свое мнение по поводу происходящего и временно оставляют в покое, приказав выпить весь кофе. Анжела хвастается своими успехами. Не в бизнесе, естественно, тут все по графику, не более. Зато бывший Сонечкин хахаль теперь знает о том, что скоро станет папой. Также он увидел наконец лысую Соню. Девушки дружно пришли к нему в гости в воскресенье. Парень от такого количества необычайных событий просто ошалел. Подвинулся, пропуская девчонок домой, послушно сел пить чай, который они заварили.
– Господи, что происходит с моей жизнью? – схватился он за голову посреди милого, почти семейного чаепития.
– А что? – невинно поинтересовались девушки.
– Как «что»?! Лысые Сони, беременные Анжелы, Симакины какие-то неведомые по телефону звонят, беспокоятся, жив ли я. И теперь в этой компании еще и чай какой-то пью. Не виски, заметьте! Чай. Зеленый, бля. Полная шиза!
– Вот и хорошо, – засмеялась Соня. – Тебе скоро папой быть, хватит пить. Здоровый образ жизни – это главное.
– Боже мой! Как все поменялось за какой-то месяц. Просто с ног на голову.
– Ну и хорошо, – философски заметила Соня. – Все к лучшему обычно меняется. Даже если нам так не кажется.
У Миши дела хуже. Девушка его новоприобретенная куда-то совсем пропала, и он тоскует.
– Да ладно, – вдруг просыпается его партнер. – Подумаешь. Ты ее и знаешь-то всего ничего. Еще найдешь. Девушек много на планете.
– Но мне эта понравилась.
– Ну, значит, и другая понравится.
Миша решает искать ту, которая понравилась, но и от других не отворачиваться. И циничного Сашу не слушать.
А потом все опять навалились на реанимировавшегося Сашу и начали его уговаривать, чтобы он пошел поговорить с женой. Он пообещал до завтрашнего вечера сделать это. Сегодня у него очередные переговоры по офису. Последние перед подписанием. Все, в общем-то, готово к сделке, но у него все равно мандраж. Еще бы. У меня вообще понос бы случился, покупай я такую площадь. И тем не менее, тема семьи для него сегодня более актуальна. О новом офисе он едва вспоминает, а из-за жены переживает очень сильно. Надо же! Три месяца назад, наоборот, о бизнесе мог говорить часами, а про жену едва вспоминал.
К вечеру еще новости о мальчике. Оказывается, эти ублюдки кололи его какой-то дрянью, чтобы он такой вялый был, больным казался и жалость вызывал. И спать не давали особо. Мешки под глазами делали. И не только перед нашим приездом. Оказывается, там, кроме нас, были еще люди, готовые помогать Никите. Кошмар. Уроды какие-то, а не люди. В общем, «родители» раскололись полностью. Заработать собрались, изверги.
Ну что же это такое происходит? Страшное дело.
Хорошо, что Никита в безопасности, – спасибо беспокойной Симакиной и ее шестому чувству. Нам же что-то надо делать с проектом.
Собрано около двадцати тысяч долларов, людям объявлено, что эти деньги пойдут на лечение Никиты, показаны даже его фотографии. Уф.
Игроки посоветовались и решили, что срочно ищут ребенка с такой же или в крайнем случае любой другой тяжелой болезнью из бедной семьи и помогают ему. Тем более что сейчас нуждающихся в подобной помощи очень много. А спонсорам будет объяснена вся ситуация и предложен выбор – вернуть деньги или отдать их другому ребенку.
Кстати, на этой неделе Никита должен был лететь в Германию. А там даже и клиники-то нет!
– Не волнуйся, – успокаивает меня по телефону Антон, – об этом милиция тоже знает.
– Вот ведь дела! – удивляются в четверг на собрании офиса. – И почему, интересно, в этой Игре столько необычайных событий происходит, ты не знаешь случайно?
– Не знаю, – делаю я невинные глаза.
– Ага.
Конечно, я знаю. Я сама всю жизнь так живу. Моя жизнь просто до краев наполнена многочисленными и чрезвычайными событиями, чувствами, эмоциями, взлетами и падениями. Нескучно живу, в общем. И естественно, транслирую это на окружающий мир, как и любой из нас это делает.
А уж Игра и скука и вовсе несовместимые понятия. Нескучно на нескучно дает кумулятивный эффект. И я не считаю, что это плохо. Зато настоящая жизнь, а не повседневное пиво с чипсами на диване у телевизора.
Вот что я поняла. Я абсолютно счастлива! Меня, конечно, никогда не устраивает текущий момент. Как только я осваиваю новую территорию, мне становится скучно и хочется со всех ног бежать дальше, но если посмотреть целиком на всю мою жизнь, то она просто великолепна! Спасибо, Вселенная, за то, что у меня это все есть!
Однако это лирика, а у нас между тем проект подвис.
– Чего делать-то будешь? – спрашивает Глеб.
– Ищем другого ребенка. Слушайте, вы на меня не наезжайте, пожалуйста, потому что если бы мы не занимались этим, то все могло бы плохо закончиться для Никиты. Привезли бы из Германии какую-нибудь справку о смерти – и все. Ну это, конечно, в худшем случае. В лучшем он продолжал бы жить с чокнутой мамашей, получать свои уколы и деградировать.
– Слушай, а вдруг его хотели продать для усыновления! – восклицает вдруг Ленка. – Нашли покупателя, да вдруг решили еще на русских подзаработать и придумали заболевание.
– Ой, а вдруг его на органы хотели продать! – делает круглые глаза Катя.
– Так, девушки, давайте пока остановим полет фантазии, – прекращает дискуссию Глеб. – А то мы тут такого напридумываем еще.
– Неизвестно, узнаем ли мы истинные причины дикого поступка мамаши, – подвожу итог я, – по крайней мере, милиция этим вопросом занимается.
– Ну что ж, – продолжает разговор Олег. – Три месяца Игры почти на исходе. Что скажешь?
– Ну, я много могу сказать. Во-первых, конечно, то, что мне пришлось нелегко. Особенно первую половину. Сейчас становится полегче. Освоилась, вас меньше боюсь, чем в начале. Главное, игроки мне родные стали совсем и у них, как ни крути, хорошие результаты.
– Разница есть в проявлениях?
– Да, конечно. Миша стал энергичным и смелым, Саша научился быть нежным и заботливым, Анжелка вообще оттаяла. Главное, они на настоящую команду похожи – заботятся друг о друге, поддерживают, честны. И на препятствия уже не как на препятствия смотрят, а как на задачи. Главное, они мудрее стали теперь. С одной стороны, на детей иногда похожи, с другой – стали спокойнее, конструктивнее и намного взрослее. Они стали… ну, больше! Сильнее, увереннее.
– А ты?
– И я вместе с ними. Мы большой путь вместе проделали. И я многому благодаря им научилась. Знаете, мне даже плакать хочется, когда я про них думаю. Такие они…
– Дурында ты наша. Все за эмоциями гоняешься?
– Ага. Люблю я их, эмоции. Радостно мне с ними. Но я вам честно говорю, они в работу мою вмешались всего лишь несколько раз. Я принимала решения на основе чистого разума. Ну, может, только пару-тройку раз нет.
– Ага, – смеется Олег. – Пятерку-десятку, не хочешь? Ну ладно, зато они у тебя все трогательные. Игроки, я имею в виду. Такие – про любовь. Хотя на будущее лучше бы побольше конструктива было и четкости, чем розовых облаков и оранжевого настроения.
Ну и пусть, розовые облака. Может быть, это главнее даже, чем иные результаты. Без великих достижений жить можно, а без любви нет. Ну никак!
А лучше, чтобы и то и другое было. Для достижения вселенской гармонии.
Потому что духовных личностей, обвязанных разноцветными веревочками, по нескольку часов в день поющих мантры, но без гроша в кармане, я понимаю чуть ли не меньше тех, кто считает, что материальные ценности – это идол всего человечества.
Вторые хотя бы еще не все поняли, и это не вина их, а беда. И у них, возможно, все впереди. А человек, претендующий на просветленность, но не работающий, ничего вокруг себя не создающий и живущий за счет своих друзей, вызывает у меня некую брезгливость.
Ничего он, значит, не понял, а просто сбежал. Сбежал от ежедневного вкалывания и реалий жизни в некое подобие жизни духовной. А между тем по ступенькам роста нужно идти медленно и последовательно, не пропуская ни одной. Не забывая, кстати сказать, что все это не имеет никакого значения. Вообще все.
Моим традиционным занятием стало стоять после собрания в пробке и размышлять. Как правило, о том, о чем речь шла на собрании.
На футболке одной из Игр было написано: «Я имею право вмешиваться во все, потому что это мой мир!»
Так и есть, мы сами создаем себе миры. Идея не новая. Новых-то идей, пожалуй, давным-давно нет. Все изобретаем бог знает по какому разу.
Так вот. Мне все говорят про какой-то хищный мир вокруг, где все друг другу перегрызают глотки. Каждый раз, когда я это слышу, мне хочется оглянуться в поисках хоть того, кто хотел бы перегрызть мне глотку. Оглядываюсь. И не нахожу я! Нет в моем окружении никаких хищников.
Читаю «Дyxless» Минаева – там одни уроды. Опять оглядываюсь – нет уродов.
Что такое? Версий по этому поводу – тьма.
Первая: мы оба с Минаевым всю эту ахинею по поводу своего окружения придумали, а истина где-то посредине. Или с краю. Или еще где-нибудь. Вторая: мы оба правы и то и другое – истина. Третье: мы оба не правы и истины нигде нет.
Выбирай на вкус.
Однако я отвлеклась. Как я создаю свой мир? А вот так: я притягиваюсь к тем, кто разделяет мое мировоззрение, к нам притягиваются следующие люди, разделяющие наше мировоззрение, потом к нашей массе притягиваются следующие люди, разделяющие наше мировоззрение, и так далее.
Плюс ко всему я выбрала влиять на мир с помощью своей работы, следовательно, несу свою миссию в массы довольно активно, а не просто плавая в водовороте взаимопритяжений.
Я говорю о любви, иногда стесняясь и боясь, что мне не поверят, но чем дальше, тем смелее. Я требую от игроков ее создания друг для друга. Трубую честности, любви, заботы и других ее проявлений. Я сама привержена тому, чтобы проявлять ее всеми доступными мне способами. То есть я создаю любовь.
Так откуда вокруг меня возьмутся злобные карлики, скажите на милость?!
Как же все просто, боже ты мой! Каждый может жить в том мире, в каком захочет.
И все-таки, я думаю, что большинство хочет жить в моем мире или похожем на мой, а не в мире уродов и хищников. Может быть, они не знают, как сюда попасть?
Ну так вот, я прямо инструкцию сейчас написала, примитивную в понимании, элементарную в исполнении! В три шага. Притягивайся, притягивай, создавай.
Господи, как все просто! Даже плакать хочется.
Какая полезная штука – пробка на дороге.
Сегодня прилетает Артем. Завтра у него начинается первый тренинг из линейки. Три дня открытий и тренировки в том, как честно смотреть на вещи. В том числе на себя и свою жизнь.
Развязка наших взаимоотношений совсем близка. Самое интересное, что я действительно не могу сейчас понять, куда качнутся эти весы. Думаю, потому что он сам не знает, чего хочет в отношении меня. Поэтому и я не понимаю. Выбор его может быть абсолютно любым. Надеюсь, он определится за эти три дня. Мне страшно, конечно, но, кажется, я открыта к любым вариантам. По крайней мере в теории – точно. Что я буду чувствовать, когда он определится, пока не знаю.
Кстати, вдруг осеняет меня: не факт, что он определяться-то должен, – откуда я взяла это в свою голову? С большой, конечно, степенью вероятности, но совсем не обязательно.
Ну ладно, если он этого не сделает, то я на себя возьму этот труд. По крайней мере, после тренинга он вряд ли станет мне врать и увиливать от ответа, если я спрошу напрямую.
Я встречаю Тёмика, и мы едем ужинать.
– Вот ведь угораздило меня на какой-то тренинг пойти, – ворчит Артем. – Зачем это мне надо? У меня работы невпроворот, а я по тренингам хожу.
– Не ворчи, – целую я его. – Тебе понравится, поверь. Будешь потом от радости прыгать.
– Это-то меня и пугает. Наберусь твоих розовых соплей еще.
– Не волнуйся, люди не меняются. А розовые сопли – это мое персональное качество, тренинги тут не при чем. Олег вон у нас очень суровый мужчина. Бывший военный. Завтра увидишь, он тренер. Так что на розовые сопли не надейся. И за работу свою не беспокойся. Надо же топор иногда точить.
– Какой еще топор!?
– Ну или пилу, не помню. Типа, можно целый день дерево пилить, а можно десять минут потратить на заточку, а потом за час управиться.
– Баснописец мой. Как это у тебя всегда на все ответ есть?
– Это не я. Все в этом мире придумано до меня, понял?
– Наконец-то хоть раз адекватное размышление. А то все любовь она создает.
– Создаю. И все создают что-нибудь. Только большинство это делает неосознанно, а потому менее эффективно, разбрасываясь. А людей с четкой жизненной миссией и с принципами сразу видно.
– А чем принципы от миссии отличаются? В приложении к твоему выступлению, естественно.
– Не знаю. – Я задумываюсь. – Наверно, принцип – это инструмент, а миссия – цель, которая достигается с помощью этого инструмента в том числе.
– Например?
– Например, у Андрея Сахарова жизненный принцип был – честность. А цель я не знаю. Может быть, творение и созидание? Он же все изобретал, вплоть до водородной бомбы. У матери Терезы – милосердие, а цель, наверное, облегчить страдания людей. У Шумахера, наверное, целеустремленность какая-нибудь в принципах. А миссия – быть победителем. Ну предположительно. И так далее.
– Философ мой, – вздыхает Артем. – Пойдем спать. Про это все разговор будет на тренинге?
– Не на первом, конечно, но будет.
Мы едем спать, и я долго лежу, не могу уснуть, слушаю дыхание Артема и все думаю, думаю обо всем на свете. А потом все равно мои мысли уезжают в сторону Игры и игроков. Вернется ли Саша домой? Что будет с Анжелой и ее ребенком. А с Соней? Откроет ли Маша свою бензоколонку? Когда Симуля наконец встретит своего МММ? Что они напишут на своих футболках? А может, мне позвонить Сашиной жене? А что, конструктивная мысль. Хоть разведаю, действительно ли она закрыла для себя возможности создания с Сашей новых отношений или просто в ней сейчас говорит обида, с которой можно справиться. В конце концов, она первая мне позвонила, значит, я имею право вмешаться. К тому же это мой мир, вспоминаю я надпись на футболке.
Я долго не сплю, и мне становится беспокойно. Почему по ночам так часто бывает страшно, грустно или тоскливо? Мы так зависим от солнца, что ли?
Я тихонько встаю и ухожу в другую комнату. Сделаю-ка я новую медитацию. Практики помогают мне стать радостно-спокойной.
Моя новая практика называется «Внутренняя улыбка». Все очень просто: нужно, перемещая свой внутренний взор сверху вниз, благодарить каждый свой внутренний орган и улыбаться ему внутренней и внешней улыбкой.
Я включаю музыку и начинаю. Через макушку я попадаю внутрь себя. Конечно же, первое, что я вижу, – это мозг. Большой, изрезанный извилинами, вызывая мое почтение, он лежит, заполняя собой практически все пространство черепа. Он весьма серьезен, даже суров, и я слегка робею перед ним.
– Привет, – неуверенно улыбаясь, говорю я своему мозгу.
– Привет-привет, коли не шутишь, – ворчит старикан в ответ, и я понимаю, что он бесконечно добр и мудр.
И тогда я, улыбаясь уже широко и радостно, говорю:
– Спасибо, что ты есть у меня.
– На здоровье, – улыбается он в ответ, словно в усы. Усов у него, конечно, нет, но ощущение такое складывается.
Мне хочется с ним побеседовать, но медитация предполагает только улыбку и благодарность, поэтому я машу ему рукой и скатываюсь вниз, мимо глаз, нёба, попадаю в горло и натыкаюсь на двух разбитных сестричек, сидящих по обе стороны, нахально сложив нога на ногу в мягких тапках в форме ушастой собаки. Гланды. Мои гланды. Так вот они какие.
– Куда торопимся? – ехидно спрашивает меня одна из них.
Я вспоминаю свои бесконечные детские ангины и чувствую себя немного виноватой за боль, которую я им причиняла.
– Привет, – отвечаю я немногословно. И конечно, улыбаюсь.
– Привет, коли не шутишь, – отвечает одна гланда, и я понимаю, что они на меня не сердятся.
– Спасибо вам.
– Пожалуйста, – смеются сестрички и машут мне тоненькими ручками.
Я качусь дальше вниз и встречаю его – сердце. Это оно причиняло мне столько боли всю мою жизнь. Это его я рвала на кусочки день за днем многие годы. Я смотрю на него, и у меня щемит. Щемит его, мое сердце. Мое родное, чудесное, терпеливое, нежное.
Мне хочется плакать от любви и благодарности, и я улыбаюсь со слезами на глазах.
– Прости меня, – говорю я не по правилам медитации.
– Конечно, – говорит мое сердце. Тёмно-красное, опутанное веревками сосудов, оно лежит как незыблемая глыба, очень мощное, но одновременно маленькое, мягкое и необыкновенно трогательное. В нем сила и мудрость. И я понимаю в этот момент, что оно давно уже мудрее меня. Это я там, снаружи, все мечусь, терзаюсь, все решаю – прощать, не прощать, любить, ненавидеть? Оно, мое сердце, давно уже простило всех и все. Оно слишком много страдало, для того чтобы не стать милосердным. Оно наконец стало старым и спокойным.
– Спасибо, – от души говорю я своему сердцу.
– Пожалуйста, – улыбается оно мне улыбкой старца, все видящего и понимающего, и я чувствую себя несмышленым ребенком. Мне становится намного легче. На нем, на сердце.
Я оглядываюсь по сторонам и вижу два серебристых, блестящих баллона – мои легкие. Они и правда легкие. И веселые.
– Привет, – говорю я и получаю в ответ струю ветра, обогащенную кислородом. У меня кружится голова, я радостно смеюсь и слышу, как легкие почти беззвучно, но крайне энергично смеются вместе со мной, с легким шипением выпуская в кровяную систему молекулы кислорода.
– Привет, – шипящим голосом хором отвечают мне мои легкие.
– Спасибо вам!
– Обращайся.
И я вновь скатываюсь вниз, к желудку.
– Здравствуйте, – говорю я ему почтительно.
– Привет, – отвечает мне желудок.
– Как вы?
– Слушай, ты там ешь поменьше, а то я не успеваю переваривать все, что ты закидываешь круглые сутки безостановочно.
– Да я в ресторане работаю.
– Догадываюсь.
– Я постараюсь. Спасибо вам, – я улыбаюсь ему.
– Пожалуйста, – улыбается в ответ желудок.
Что происходит? Ни один мой орган на меня не сердится! И это невзирая на то, что я относилась к ним всю свою жизнь совершенно безответственно и по-раздолбайски. Я не занималась спортом, ела что попало, болела, курила, пила всякую дрянь, нервничала и совершенно не думала о них, моих органах, беспрекословно и терпеливо перерабатывавших всю эту гадость в энергию, столь нужную мне для жизни.
Удивительно.
Я поворачиваю влево и встречаю селезенку. Депо крови.
– Держись, – говорю я ей, маленькой, шустрой и веселой.
– Ноу проблем! – жизнерадостно отвечает мне моя селезенка.
– Спасибо тебе, – улыбаюсь я и подвигаюсь к спине, чтобы увидеть мои почки.
Две лоханочки лениво лежат на бочках. Ба, да кажется, они философы. Вообще, парным органам, похоже, повеселее живется. Есть с кем поговорить на равных, пожаловаться. Кто поймет тебя, как не твой брат?
– Привет, почки, – говорю я приветливо, с улыбкой.
Они чуточку приглядываются ко мне, потом переглядываются между собой и расплываются в улыбке. И жизнерадостно говорят:
– Хау дую ду.
– Спасибо вам.
– На здоровье. Оно у нас общее.
Я машу рукой и поворачиваю вправо. Пробираюсь к печени.
Она большая, коричневая и блестящая. Немного похожая на спокойное озеро. Так вот кто отражает алкогольные удары все эти долгие годы.
– Привет, – здороваюсь я с этим героем соц– и кап-труда.
– Здравствуй.
– Спасибо тебе. – У меня нет слов, чтобы выразить благодарность.
– На здоровье, – отвечает печень с улыбкой. И ни слова упрека.
Дальше колышутся кишки. Целая толпа. Тут, внизу живота, движуха по полной программе. Все кишки одновременно машут руками, волнуются, радуются встрече.
– Привет, – улыбаюсь я им.
– Привет! – шумят они.
– Спасибо вам.
– И тебе, и тебе! – прокатывается по ним волна перистальтики.
И тут я начинаю пробираться еще ниже. Туда, где моя матка и яичники.
Вот она, как и написано в умных книгах, размером с апельсин. Мое второе сердце. Центр меня – женщины.
– Привет, – шепотом говорю я. Она необыкновенно красива, моя матка.
– Привет, – ласково отвечает она.
– Спасибо тебе.
– Пожалуйста, малышка.
– Я на тебя очень рассчитываю.
– Можешь, – легко и нежно вздыхает она, и меня переполняет счастье.
– Привет, ребята, – кричу я легким веселым яичникам, задорно торчащим на ниточках труб, и они приветственно качаются, оба одновременно.
– Привет!
– Не подкачайте!
– Можешь на нас рассчитывать.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Вот и все. Мое путешествие внутри моего тела закончилось, а музыка еще играет.
И я начинаю свой путь назад, в комнату моей квартиры. Я потихоньку возвращаюсь, по дороге с любовью и бесконечной благодарностью вспоминая все свои органы – такие разные, такие нужные лично мне, сумевшие простить меня, беспутную и безалаберную, и сумевшие меня, безусловно, полюбить.
Я попадаю через макушку обратно в комнату, открываю глаза и понимаю, что на моем лице самая радостная и умиротворенная из всех возможных улыбка.
В пятницу утром, до собрания, я звоню Антону. Мне необходимо посоветоваться.
– Как ты думаешь, мне позвонить Сашиной Маше?
– Хм, – задумывается Антон, – а цель?
– Цель – выяснить, что она на самом деле думает.
– Ну, может, и позвонить. И что дальше? Вот скажет она, что никогда в жизни больше в одном поле не сядет с бывшим благоверным. И даже разрешит тебе это озвучить для Саши.
– Ну, предположим, я ему об этом сама говорю. И… И он все равно не отступится. Он же баран упертый. «Пофиг мне» – вот и все, что он скажет. И опять поедет долбиться. Что, может, и к лучшему.
– Второй вариант. Она скажет, что просто хочет его проучить.
– И тогда ему тем более нельзя об этом говорить. Весь воспитательный эффект пропадет. Так-то она его все же заставила задуматься о своих способах бытия. И их эффективности.
Симка с Димой сразу после капитанских звонков побежали к Севиному знакомому и все рассказали. Знакомый оперативно сдал срочные дела, взял коллегу, сел с ребятами в машину, и они все вместе поехали в Тверь.
Остальные игроки остались на связи.
Новости поступают к капитанам непрерывно.
В Твери ребята заехали в местное отделение, взяли наряд и двинули к родителям.
К вечеру информации стало совсем много. Оказывается, мамаша, как и было сказано, лишена родительских прав. Папа – совсем не папа, а просто мамин сожитель. Ребенок находится в местном детдоме, где он, собственно, и проживает постоянно. Оказывается, недавно мамаша оформила документы на то, что может брать его иногда домой. Привела доказательства того, что она встала на путь исправления, справилась с алкоголизмом, принесла справки о том, что прошла лечение. Хочет доказать, что она хорошая мать, и вернуть свои права на малыша. Поскольку всем известно, что даже негодящая мать лучше, чем сиротская доля, комиссия радостно постановила наблюдать за ней. А Никиту тем временем стали иногда отпускать домой к маме.
Но самая интересная информация следующая: Никита не болен страшной болезнью! Он вообще практически ничем не болен!
Ну что я могу сказать? Пока ничего. Мы все дружно валяемся в обмороке.
Ближе к ночи подкинули еще информацию. Ленка вспомнила, что ребенок явно выглядел больным, и воспитательница подтвердила, что он действительно возвращался вялым. Она это списывала на усталость с непривычки. В общем, Никиту забрали на обследование, а «родителей» в отделение. Тем более, что дома нашли справки о болезни, документы о том, что его принимают в немецкой клинике, шприцы и кучу лекарств. Завтра к вечеру, возможно, что-то прояснится. А что касается амплитуды эмоциональных колебаний, так она у нас, видно, никогда не сгладится. До конца нашей жизни.
Утром на собрании мы в первых рядах видим совершенно невменяемую рожу Саши. Он с глубочайшего похмелья. Непонятно, как он вообще сумел проснуться и добраться до офиса. Видимо, организм уже автоматически соблюдает правила, а чувство глубокой ответственности перевесило похмельный синдром.
Оказывается, Саша напился с горя. Он вдруг понял, что любит свою жену больше жизни.
– А в чем горе-то? – кричим мы в восторге от такого сообщения.
– Так у нее уже там перец какой-то вьется вокруг, – еле шевелит языком Саша. – Более того, она меня не захотела слушать. Сказала, что я ей надоел и могу идти туда, откуда пришел. – В завершение речи Саша еще и икает.
Тут встает Миша, берет под руку Сашу, ведет его в туалет и засовывает лохматую башку бизнесмена под холодную воду. Бизнесмен орет, и взгляд его становится более осмысленным. Все восхищенно аплодируют. Такого от Миши не ожидали. Саше вручают чашку с кофе, кратко высказывают свое мнение по поводу происходящего и временно оставляют в покое, приказав выпить весь кофе. Анжела хвастается своими успехами. Не в бизнесе, естественно, тут все по графику, не более. Зато бывший Сонечкин хахаль теперь знает о том, что скоро станет папой. Также он увидел наконец лысую Соню. Девушки дружно пришли к нему в гости в воскресенье. Парень от такого количества необычайных событий просто ошалел. Подвинулся, пропуская девчонок домой, послушно сел пить чай, который они заварили.
– Господи, что происходит с моей жизнью? – схватился он за голову посреди милого, почти семейного чаепития.
– А что? – невинно поинтересовались девушки.
– Как «что»?! Лысые Сони, беременные Анжелы, Симакины какие-то неведомые по телефону звонят, беспокоятся, жив ли я. И теперь в этой компании еще и чай какой-то пью. Не виски, заметьте! Чай. Зеленый, бля. Полная шиза!
– Вот и хорошо, – засмеялась Соня. – Тебе скоро папой быть, хватит пить. Здоровый образ жизни – это главное.
– Боже мой! Как все поменялось за какой-то месяц. Просто с ног на голову.
– Ну и хорошо, – философски заметила Соня. – Все к лучшему обычно меняется. Даже если нам так не кажется.
У Миши дела хуже. Девушка его новоприобретенная куда-то совсем пропала, и он тоскует.
– Да ладно, – вдруг просыпается его партнер. – Подумаешь. Ты ее и знаешь-то всего ничего. Еще найдешь. Девушек много на планете.
– Но мне эта понравилась.
– Ну, значит, и другая понравится.
Миша решает искать ту, которая понравилась, но и от других не отворачиваться. И циничного Сашу не слушать.
А потом все опять навалились на реанимировавшегося Сашу и начали его уговаривать, чтобы он пошел поговорить с женой. Он пообещал до завтрашнего вечера сделать это. Сегодня у него очередные переговоры по офису. Последние перед подписанием. Все, в общем-то, готово к сделке, но у него все равно мандраж. Еще бы. У меня вообще понос бы случился, покупай я такую площадь. И тем не менее, тема семьи для него сегодня более актуальна. О новом офисе он едва вспоминает, а из-за жены переживает очень сильно. Надо же! Три месяца назад, наоборот, о бизнесе мог говорить часами, а про жену едва вспоминал.
К вечеру еще новости о мальчике. Оказывается, эти ублюдки кололи его какой-то дрянью, чтобы он такой вялый был, больным казался и жалость вызывал. И спать не давали особо. Мешки под глазами делали. И не только перед нашим приездом. Оказывается, там, кроме нас, были еще люди, готовые помогать Никите. Кошмар. Уроды какие-то, а не люди. В общем, «родители» раскололись полностью. Заработать собрались, изверги.
Ну что же это такое происходит? Страшное дело.
Хорошо, что Никита в безопасности, – спасибо беспокойной Симакиной и ее шестому чувству. Нам же что-то надо делать с проектом.
Собрано около двадцати тысяч долларов, людям объявлено, что эти деньги пойдут на лечение Никиты, показаны даже его фотографии. Уф.
Игроки посоветовались и решили, что срочно ищут ребенка с такой же или в крайнем случае любой другой тяжелой болезнью из бедной семьи и помогают ему. Тем более что сейчас нуждающихся в подобной помощи очень много. А спонсорам будет объяснена вся ситуация и предложен выбор – вернуть деньги или отдать их другому ребенку.
Кстати, на этой неделе Никита должен был лететь в Германию. А там даже и клиники-то нет!
– Не волнуйся, – успокаивает меня по телефону Антон, – об этом милиция тоже знает.
– Вот ведь дела! – удивляются в четверг на собрании офиса. – И почему, интересно, в этой Игре столько необычайных событий происходит, ты не знаешь случайно?
– Не знаю, – делаю я невинные глаза.
– Ага.
Конечно, я знаю. Я сама всю жизнь так живу. Моя жизнь просто до краев наполнена многочисленными и чрезвычайными событиями, чувствами, эмоциями, взлетами и падениями. Нескучно живу, в общем. И естественно, транслирую это на окружающий мир, как и любой из нас это делает.
А уж Игра и скука и вовсе несовместимые понятия. Нескучно на нескучно дает кумулятивный эффект. И я не считаю, что это плохо. Зато настоящая жизнь, а не повседневное пиво с чипсами на диване у телевизора.
Вот что я поняла. Я абсолютно счастлива! Меня, конечно, никогда не устраивает текущий момент. Как только я осваиваю новую территорию, мне становится скучно и хочется со всех ног бежать дальше, но если посмотреть целиком на всю мою жизнь, то она просто великолепна! Спасибо, Вселенная, за то, что у меня это все есть!
Однако это лирика, а у нас между тем проект подвис.
– Чего делать-то будешь? – спрашивает Глеб.
– Ищем другого ребенка. Слушайте, вы на меня не наезжайте, пожалуйста, потому что если бы мы не занимались этим, то все могло бы плохо закончиться для Никиты. Привезли бы из Германии какую-нибудь справку о смерти – и все. Ну это, конечно, в худшем случае. В лучшем он продолжал бы жить с чокнутой мамашей, получать свои уколы и деградировать.
– Слушай, а вдруг его хотели продать для усыновления! – восклицает вдруг Ленка. – Нашли покупателя, да вдруг решили еще на русских подзаработать и придумали заболевание.
– Ой, а вдруг его на органы хотели продать! – делает круглые глаза Катя.
– Так, девушки, давайте пока остановим полет фантазии, – прекращает дискуссию Глеб. – А то мы тут такого напридумываем еще.
– Неизвестно, узнаем ли мы истинные причины дикого поступка мамаши, – подвожу итог я, – по крайней мере, милиция этим вопросом занимается.
– Ну что ж, – продолжает разговор Олег. – Три месяца Игры почти на исходе. Что скажешь?
– Ну, я много могу сказать. Во-первых, конечно, то, что мне пришлось нелегко. Особенно первую половину. Сейчас становится полегче. Освоилась, вас меньше боюсь, чем в начале. Главное, игроки мне родные стали совсем и у них, как ни крути, хорошие результаты.
– Разница есть в проявлениях?
– Да, конечно. Миша стал энергичным и смелым, Саша научился быть нежным и заботливым, Анжелка вообще оттаяла. Главное, они на настоящую команду похожи – заботятся друг о друге, поддерживают, честны. И на препятствия уже не как на препятствия смотрят, а как на задачи. Главное, они мудрее стали теперь. С одной стороны, на детей иногда похожи, с другой – стали спокойнее, конструктивнее и намного взрослее. Они стали… ну, больше! Сильнее, увереннее.
– А ты?
– И я вместе с ними. Мы большой путь вместе проделали. И я многому благодаря им научилась. Знаете, мне даже плакать хочется, когда я про них думаю. Такие они…
– Дурында ты наша. Все за эмоциями гоняешься?
– Ага. Люблю я их, эмоции. Радостно мне с ними. Но я вам честно говорю, они в работу мою вмешались всего лишь несколько раз. Я принимала решения на основе чистого разума. Ну, может, только пару-тройку раз нет.
– Ага, – смеется Олег. – Пятерку-десятку, не хочешь? Ну ладно, зато они у тебя все трогательные. Игроки, я имею в виду. Такие – про любовь. Хотя на будущее лучше бы побольше конструктива было и четкости, чем розовых облаков и оранжевого настроения.
Ну и пусть, розовые облака. Может быть, это главнее даже, чем иные результаты. Без великих достижений жить можно, а без любви нет. Ну никак!
А лучше, чтобы и то и другое было. Для достижения вселенской гармонии.
Потому что духовных личностей, обвязанных разноцветными веревочками, по нескольку часов в день поющих мантры, но без гроша в кармане, я понимаю чуть ли не меньше тех, кто считает, что материальные ценности – это идол всего человечества.
Вторые хотя бы еще не все поняли, и это не вина их, а беда. И у них, возможно, все впереди. А человек, претендующий на просветленность, но не работающий, ничего вокруг себя не создающий и живущий за счет своих друзей, вызывает у меня некую брезгливость.
Ничего он, значит, не понял, а просто сбежал. Сбежал от ежедневного вкалывания и реалий жизни в некое подобие жизни духовной. А между тем по ступенькам роста нужно идти медленно и последовательно, не пропуская ни одной. Не забывая, кстати сказать, что все это не имеет никакого значения. Вообще все.
Моим традиционным занятием стало стоять после собрания в пробке и размышлять. Как правило, о том, о чем речь шла на собрании.
На футболке одной из Игр было написано: «Я имею право вмешиваться во все, потому что это мой мир!»
Так и есть, мы сами создаем себе миры. Идея не новая. Новых-то идей, пожалуй, давным-давно нет. Все изобретаем бог знает по какому разу.
Так вот. Мне все говорят про какой-то хищный мир вокруг, где все друг другу перегрызают глотки. Каждый раз, когда я это слышу, мне хочется оглянуться в поисках хоть того, кто хотел бы перегрызть мне глотку. Оглядываюсь. И не нахожу я! Нет в моем окружении никаких хищников.
Читаю «Дyxless» Минаева – там одни уроды. Опять оглядываюсь – нет уродов.
Что такое? Версий по этому поводу – тьма.
Первая: мы оба с Минаевым всю эту ахинею по поводу своего окружения придумали, а истина где-то посредине. Или с краю. Или еще где-нибудь. Вторая: мы оба правы и то и другое – истина. Третье: мы оба не правы и истины нигде нет.
Выбирай на вкус.
Однако я отвлеклась. Как я создаю свой мир? А вот так: я притягиваюсь к тем, кто разделяет мое мировоззрение, к нам притягиваются следующие люди, разделяющие наше мировоззрение, потом к нашей массе притягиваются следующие люди, разделяющие наше мировоззрение, и так далее.
Плюс ко всему я выбрала влиять на мир с помощью своей работы, следовательно, несу свою миссию в массы довольно активно, а не просто плавая в водовороте взаимопритяжений.
Я говорю о любви, иногда стесняясь и боясь, что мне не поверят, но чем дальше, тем смелее. Я требую от игроков ее создания друг для друга. Трубую честности, любви, заботы и других ее проявлений. Я сама привержена тому, чтобы проявлять ее всеми доступными мне способами. То есть я создаю любовь.
Так откуда вокруг меня возьмутся злобные карлики, скажите на милость?!
Как же все просто, боже ты мой! Каждый может жить в том мире, в каком захочет.
И все-таки, я думаю, что большинство хочет жить в моем мире или похожем на мой, а не в мире уродов и хищников. Может быть, они не знают, как сюда попасть?
Ну так вот, я прямо инструкцию сейчас написала, примитивную в понимании, элементарную в исполнении! В три шага. Притягивайся, притягивай, создавай.
Господи, как все просто! Даже плакать хочется.
Какая полезная штука – пробка на дороге.
Сегодня прилетает Артем. Завтра у него начинается первый тренинг из линейки. Три дня открытий и тренировки в том, как честно смотреть на вещи. В том числе на себя и свою жизнь.
Развязка наших взаимоотношений совсем близка. Самое интересное, что я действительно не могу сейчас понять, куда качнутся эти весы. Думаю, потому что он сам не знает, чего хочет в отношении меня. Поэтому и я не понимаю. Выбор его может быть абсолютно любым. Надеюсь, он определится за эти три дня. Мне страшно, конечно, но, кажется, я открыта к любым вариантам. По крайней мере в теории – точно. Что я буду чувствовать, когда он определится, пока не знаю.
Кстати, вдруг осеняет меня: не факт, что он определяться-то должен, – откуда я взяла это в свою голову? С большой, конечно, степенью вероятности, но совсем не обязательно.
Ну ладно, если он этого не сделает, то я на себя возьму этот труд. По крайней мере, после тренинга он вряд ли станет мне врать и увиливать от ответа, если я спрошу напрямую.
Я встречаю Тёмика, и мы едем ужинать.
– Вот ведь угораздило меня на какой-то тренинг пойти, – ворчит Артем. – Зачем это мне надо? У меня работы невпроворот, а я по тренингам хожу.
– Не ворчи, – целую я его. – Тебе понравится, поверь. Будешь потом от радости прыгать.
– Это-то меня и пугает. Наберусь твоих розовых соплей еще.
– Не волнуйся, люди не меняются. А розовые сопли – это мое персональное качество, тренинги тут не при чем. Олег вон у нас очень суровый мужчина. Бывший военный. Завтра увидишь, он тренер. Так что на розовые сопли не надейся. И за работу свою не беспокойся. Надо же топор иногда точить.
– Какой еще топор!?
– Ну или пилу, не помню. Типа, можно целый день дерево пилить, а можно десять минут потратить на заточку, а потом за час управиться.
– Баснописец мой. Как это у тебя всегда на все ответ есть?
– Это не я. Все в этом мире придумано до меня, понял?
– Наконец-то хоть раз адекватное размышление. А то все любовь она создает.
– Создаю. И все создают что-нибудь. Только большинство это делает неосознанно, а потому менее эффективно, разбрасываясь. А людей с четкой жизненной миссией и с принципами сразу видно.
– А чем принципы от миссии отличаются? В приложении к твоему выступлению, естественно.
– Не знаю. – Я задумываюсь. – Наверно, принцип – это инструмент, а миссия – цель, которая достигается с помощью этого инструмента в том числе.
– Например?
– Например, у Андрея Сахарова жизненный принцип был – честность. А цель я не знаю. Может быть, творение и созидание? Он же все изобретал, вплоть до водородной бомбы. У матери Терезы – милосердие, а цель, наверное, облегчить страдания людей. У Шумахера, наверное, целеустремленность какая-нибудь в принципах. А миссия – быть победителем. Ну предположительно. И так далее.
– Философ мой, – вздыхает Артем. – Пойдем спать. Про это все разговор будет на тренинге?
– Не на первом, конечно, но будет.
Мы едем спать, и я долго лежу, не могу уснуть, слушаю дыхание Артема и все думаю, думаю обо всем на свете. А потом все равно мои мысли уезжают в сторону Игры и игроков. Вернется ли Саша домой? Что будет с Анжелой и ее ребенком. А с Соней? Откроет ли Маша свою бензоколонку? Когда Симуля наконец встретит своего МММ? Что они напишут на своих футболках? А может, мне позвонить Сашиной жене? А что, конструктивная мысль. Хоть разведаю, действительно ли она закрыла для себя возможности создания с Сашей новых отношений или просто в ней сейчас говорит обида, с которой можно справиться. В конце концов, она первая мне позвонила, значит, я имею право вмешаться. К тому же это мой мир, вспоминаю я надпись на футболке.
Я долго не сплю, и мне становится беспокойно. Почему по ночам так часто бывает страшно, грустно или тоскливо? Мы так зависим от солнца, что ли?
Я тихонько встаю и ухожу в другую комнату. Сделаю-ка я новую медитацию. Практики помогают мне стать радостно-спокойной.
Моя новая практика называется «Внутренняя улыбка». Все очень просто: нужно, перемещая свой внутренний взор сверху вниз, благодарить каждый свой внутренний орган и улыбаться ему внутренней и внешней улыбкой.
Я включаю музыку и начинаю. Через макушку я попадаю внутрь себя. Конечно же, первое, что я вижу, – это мозг. Большой, изрезанный извилинами, вызывая мое почтение, он лежит, заполняя собой практически все пространство черепа. Он весьма серьезен, даже суров, и я слегка робею перед ним.
– Привет, – неуверенно улыбаясь, говорю я своему мозгу.
– Привет-привет, коли не шутишь, – ворчит старикан в ответ, и я понимаю, что он бесконечно добр и мудр.
И тогда я, улыбаясь уже широко и радостно, говорю:
– Спасибо, что ты есть у меня.
– На здоровье, – улыбается он в ответ, словно в усы. Усов у него, конечно, нет, но ощущение такое складывается.
Мне хочется с ним побеседовать, но медитация предполагает только улыбку и благодарность, поэтому я машу ему рукой и скатываюсь вниз, мимо глаз, нёба, попадаю в горло и натыкаюсь на двух разбитных сестричек, сидящих по обе стороны, нахально сложив нога на ногу в мягких тапках в форме ушастой собаки. Гланды. Мои гланды. Так вот они какие.
– Куда торопимся? – ехидно спрашивает меня одна из них.
Я вспоминаю свои бесконечные детские ангины и чувствую себя немного виноватой за боль, которую я им причиняла.
– Привет, – отвечаю я немногословно. И конечно, улыбаюсь.
– Привет, коли не шутишь, – отвечает одна гланда, и я понимаю, что они на меня не сердятся.
– Спасибо вам.
– Пожалуйста, – смеются сестрички и машут мне тоненькими ручками.
Я качусь дальше вниз и встречаю его – сердце. Это оно причиняло мне столько боли всю мою жизнь. Это его я рвала на кусочки день за днем многие годы. Я смотрю на него, и у меня щемит. Щемит его, мое сердце. Мое родное, чудесное, терпеливое, нежное.
Мне хочется плакать от любви и благодарности, и я улыбаюсь со слезами на глазах.
– Прости меня, – говорю я не по правилам медитации.
– Конечно, – говорит мое сердце. Тёмно-красное, опутанное веревками сосудов, оно лежит как незыблемая глыба, очень мощное, но одновременно маленькое, мягкое и необыкновенно трогательное. В нем сила и мудрость. И я понимаю в этот момент, что оно давно уже мудрее меня. Это я там, снаружи, все мечусь, терзаюсь, все решаю – прощать, не прощать, любить, ненавидеть? Оно, мое сердце, давно уже простило всех и все. Оно слишком много страдало, для того чтобы не стать милосердным. Оно наконец стало старым и спокойным.
– Спасибо, – от души говорю я своему сердцу.
– Пожалуйста, – улыбается оно мне улыбкой старца, все видящего и понимающего, и я чувствую себя несмышленым ребенком. Мне становится намного легче. На нем, на сердце.
Я оглядываюсь по сторонам и вижу два серебристых, блестящих баллона – мои легкие. Они и правда легкие. И веселые.
– Привет, – говорю я и получаю в ответ струю ветра, обогащенную кислородом. У меня кружится голова, я радостно смеюсь и слышу, как легкие почти беззвучно, но крайне энергично смеются вместе со мной, с легким шипением выпуская в кровяную систему молекулы кислорода.
– Привет, – шипящим голосом хором отвечают мне мои легкие.
– Спасибо вам!
– Обращайся.
И я вновь скатываюсь вниз, к желудку.
– Здравствуйте, – говорю я ему почтительно.
– Привет, – отвечает мне желудок.
– Как вы?
– Слушай, ты там ешь поменьше, а то я не успеваю переваривать все, что ты закидываешь круглые сутки безостановочно.
– Да я в ресторане работаю.
– Догадываюсь.
– Я постараюсь. Спасибо вам, – я улыбаюсь ему.
– Пожалуйста, – улыбается в ответ желудок.
Что происходит? Ни один мой орган на меня не сердится! И это невзирая на то, что я относилась к ним всю свою жизнь совершенно безответственно и по-раздолбайски. Я не занималась спортом, ела что попало, болела, курила, пила всякую дрянь, нервничала и совершенно не думала о них, моих органах, беспрекословно и терпеливо перерабатывавших всю эту гадость в энергию, столь нужную мне для жизни.
Удивительно.
Я поворачиваю влево и встречаю селезенку. Депо крови.
– Держись, – говорю я ей, маленькой, шустрой и веселой.
– Ноу проблем! – жизнерадостно отвечает мне моя селезенка.
– Спасибо тебе, – улыбаюсь я и подвигаюсь к спине, чтобы увидеть мои почки.
Две лоханочки лениво лежат на бочках. Ба, да кажется, они философы. Вообще, парным органам, похоже, повеселее живется. Есть с кем поговорить на равных, пожаловаться. Кто поймет тебя, как не твой брат?
– Привет, почки, – говорю я приветливо, с улыбкой.
Они чуточку приглядываются ко мне, потом переглядываются между собой и расплываются в улыбке. И жизнерадостно говорят:
– Хау дую ду.
– Спасибо вам.
– На здоровье. Оно у нас общее.
Я машу рукой и поворачиваю вправо. Пробираюсь к печени.
Она большая, коричневая и блестящая. Немного похожая на спокойное озеро. Так вот кто отражает алкогольные удары все эти долгие годы.
– Привет, – здороваюсь я с этим героем соц– и кап-труда.
– Здравствуй.
– Спасибо тебе. – У меня нет слов, чтобы выразить благодарность.
– На здоровье, – отвечает печень с улыбкой. И ни слова упрека.
Дальше колышутся кишки. Целая толпа. Тут, внизу живота, движуха по полной программе. Все кишки одновременно машут руками, волнуются, радуются встрече.
– Привет, – улыбаюсь я им.
– Привет! – шумят они.
– Спасибо вам.
– И тебе, и тебе! – прокатывается по ним волна перистальтики.
И тут я начинаю пробираться еще ниже. Туда, где моя матка и яичники.
Вот она, как и написано в умных книгах, размером с апельсин. Мое второе сердце. Центр меня – женщины.
– Привет, – шепотом говорю я. Она необыкновенно красива, моя матка.
– Привет, – ласково отвечает она.
– Спасибо тебе.
– Пожалуйста, малышка.
– Я на тебя очень рассчитываю.
– Можешь, – легко и нежно вздыхает она, и меня переполняет счастье.
– Привет, ребята, – кричу я легким веселым яичникам, задорно торчащим на ниточках труб, и они приветственно качаются, оба одновременно.
– Привет!
– Не подкачайте!
– Можешь на нас рассчитывать.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
Вот и все. Мое путешествие внутри моего тела закончилось, а музыка еще играет.
И я начинаю свой путь назад, в комнату моей квартиры. Я потихоньку возвращаюсь, по дороге с любовью и бесконечной благодарностью вспоминая все свои органы – такие разные, такие нужные лично мне, сумевшие простить меня, беспутную и безалаберную, и сумевшие меня, безусловно, полюбить.
Я попадаю через макушку обратно в комнату, открываю глаза и понимаю, что на моем лице самая радостная и умиротворенная из всех возможных улыбка.
В пятницу утром, до собрания, я звоню Антону. Мне необходимо посоветоваться.
– Как ты думаешь, мне позвонить Сашиной Маше?
– Хм, – задумывается Антон, – а цель?
– Цель – выяснить, что она на самом деле думает.
– Ну, может, и позвонить. И что дальше? Вот скажет она, что никогда в жизни больше в одном поле не сядет с бывшим благоверным. И даже разрешит тебе это озвучить для Саши.
– Ну, предположим, я ему об этом сама говорю. И… И он все равно не отступится. Он же баран упертый. «Пофиг мне» – вот и все, что он скажет. И опять поедет долбиться. Что, может, и к лучшему.
– Второй вариант. Она скажет, что просто хочет его проучить.
– И тогда ему тем более нельзя об этом говорить. Весь воспитательный эффект пропадет. Так-то она его все же заставила задуматься о своих способах бытия. И их эффективности.