Страница:
Его подвижническое, иначе трудно назвать, неусыпное трудолюбие и
преданность работе, поразительная обязательность высокого профессионализма -
были и остаются для многих из нас строгим напоминанием и упреком,
благородным образцом "несения литературной службы".
В собрании сочинений С. Маршака читатель может встретить, наряду с
блестяще выполненными вещами, вещи более слабые или отслужившие свое, уже
принадлежащие времени, но он не найдет ни одной строки, написанной небрежно,
не в полную меру сил, заведомо "проходной".
У Томаса Манна есть очень верные слова о том, что перед каждым зрелым
художником в определенный период встает реальная опасность не успеть. Не
успеть многого из того, на что он еще способен.
Редко бывает так, чтобы писатель завершил все начатое, исчерпал свои
замыслы и планы и, как говорят в народе, убрался с полем, прежде чем перо
выпадет из его рук.
Самуил Яковлевич Маршак сознавал эту опасность не успеть, хотя не любил
говорить об этом, и очень спешил в последние свои годы, отягченные не
отступавшим от него недугом. Спешил писать и даже спешил печататься, спешил
прочесть в кругу друзей новую строфу или страницу, чуждый олимпийского
безразличия к мнениям и суждениям. Жизнелюбец, подвижник каждодневного
литературного труда, он нуждался в живом сегодняшнем печатном или устном
отклике на свою работу. Это сообщало ему силы, скрашивало нелегкие дни его
вынужденного затворничества - в стенах своей рабочей комнаты, в палате
больницы или санатория.
В статье "Право на взаимность" он пишет:
"Искусство ждет и требует любви от своего читателя, зрителя, слушателя.
Оно не довольствуется почтительным, но холодным признанием. И это не каприз,
не пустая претензия мастеров искусства. Люди, которые вложили в свой труд
любовь, имеют право на взаимность. Требовательный мастер вправе ждать самого
глубокого и тонкого внимания к своему мастерству".
Одной из особенностей литературной судьбы Маршака, как уже было
сказано, является то, что период лирического освоения мира, сосредоточения
сил на этом жанре, представляющем, так сказать, привилегию молодости, - этот
период пришелся у него на годы, когда обычно слабеет или вовсе затухает жар
поэтической мысли. Эту пору лирической активности писателя отделяет от его
юношеских опытов более чем полустолетие, в течение которого читатели узнали,
признали и полюбили Маршака - автора популярнейших книжек для детей, Маршака
- драматурга, сатирика, первоклассного переводчика, публициста и
литературного критика, В этой лирике порт опирался на богатейший опыт всей
своей жизни в литературе, в первую очередь - конечно, на опыт переводческой
работы, сделавшей достоянием русской поэзии столько образцов западной
классики.
Обращение к лирико-философическому жанру в поздней зрелости, точнее
сказать, в старости, у Маршака отмечено глубиной и ясностью мысли, юношеской
энергией интонации, непринужденной живостью юмора, и если грустью, то не
расслабляющей и безнадежной, но по-пушкински светлой и умудренной,
мужественно приемлющей неизбежное.
Все умирает на земле и в море,
Но человек суровей осужден:
Он должен знать о смертном приговоре,
Подписанном, когда он был рожден.
Но, сознавая жизни быстротечность,
Он так живет - наперекор всему, -
Как будто жить рассчитывает вечность
И этот мир принадлежит ему.
"Наперекор всему" - этот гордый девиз человеческого духа целиком
совпадает со словами "несмотря ни на что", которыми Томас Манн в своей
статье о Чехове отдает дань восхищения творческой энергии русского писателя,
под гнетом смертельного недуга не опускавшего рук и продолжавшего работать.
Старость - не радость, но и ее должно переживать, не роняя достоинства,
не впадая в жалобную растерянность, отчаянное озлобление, и даже уметь с
удовлетворением воспользоваться некоторыми преимуществами этого возраста.
Иго старости опустошает душу и низводит человека до уровня биологического
вида тогда, когда он переживает самого себя, то есть утрачивает интерес к
безостановочному развитию жизни, к лучшим стремлениям новых поколений, не
видит в них продолжения порывов своей наиболее деятельной поры.
В русской поэзии примером такого ужасного завершения долголетней жизни
человека отнюдь не заурядного, отмеченного умом, образованностью и талантом,
служит старческая лира князя П. А. Вяземского, некогда друга Пушкина,
человека близкого декабристским кругам, затем отнесенного судьбой в
реакционный лагерь, достигнувшего высоких чинов члена Государственного
совета, сенатора. В зрелости и старости он не только был враждебно
непримирим к освободительным идеям, развивавшимся в обществе и
революционно-демократической литературе, - он отвергал даже "Войну и мир"
как произведение, "измельчающее" величие победы русского оружия в 1812-1814
годах.
Незадолго до кончины, восьмидесятилетний старец, он со своеобразным
самоуничижительным упоением подводит итоги своего жизненного пути:
Жизнь наша в старости - изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить...
Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду,
Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;
Покоя твоего, ничтожество, я жажду:
От смерти только смерти жду.
Сопоставление судьбы поэта прошлого века князя Вяземского и советского
поэта Маршака в пользу последнего само по себе предмет не столь уж
"актуальный". Но мы касаемся одной из тех тем лирической поэзии, которые
остаются неизменно актуальными для нее на любых этапах и при любых условиях
жизни человеческих обществ. Все дело в том, какое особое преломление,
присущее только данной поре общественного развития, данному языку и
поэтической традиции, получают вечные (это слово зачем-то у нас снабжается
кавычками) темы.
"Лирика последних лет" С. Маршака, конечно, несет на себе печать
возраста, недугов, невеселых дум и предчувствий, - противоестественным было
бы отсутствие в ней этих мотивов. Но как при всем этом Маршак полон
жизненных интересов, какую высокую цену он определяет быстротекущему
времени, как много у него связей с живым сегодняшним миром, насыщенным
мыслями и страстями людей.
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
Это мог сказать только поэт, обладающий развитой привычкой думать, а не
просто пропускать через сознание пестрые, разрозненные впечатления. В жизни,
близость конца которой все время дает о себе знать, ему до всего дело, у
него есть желания безотносительные к своей личной судьбе, он глубоко
озабочен, так сказать, нравственным тонусом своих современников, и опыт
большой жизни дает ему право на добрые наставления - вкупе как бы строки
завещания старшего друга перед близкой разлукой с более молодыми.
Старайтесь сохранить тепло стыда.
Все, что вы в мире любите и чтите,
Нуждается всегда в его защите
Или исчезнуть может без следа.
Да будет мягким сердце, твердой - воля!
Пусть этот нестареющий наказ
Напутствием послужит каждой школе,
Любой семье и каждому из нас...
Как вежлив ты в покое и в тепле.
Но будешь ли таким во время давки
На поврежденном бурей корабле
Или в толпе у керосинной лавки?
Неизменно мысль его обращена к судьбе искусства, к добытым в труде, а
не усвоенным понаслышке его заветам:
Питает жизнь ключом своим искусство.
Другой твой ключ - поэзия сама.
Заглох один, - в стихах не стало чувства.
Забыт другой, - строка твоя нема.
Четверостишия, посвященные теме искусства, чаще всего - категорическое
утверждение одной из любимых мыслей порта.
К искусству нет готового пути...
Искусство строго, как монетный двор...
Дождись, поэт, душевного затишья,
Чтобы дыханье бури передать...
К этим и другим излюбленным мыслям Маршак обращается и в своих
литературно-критических статьях и заметках, в своих изустных беседах с
молодыми и немолодыми собратьями по перу.
Мы помним, как он восторгался в статье о "Сказках" Пушкина двустишием:
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Среди "лирических эпиграмм" мы встречаем вещицу, явно подсказанную
пушкинским двустишием, но обладающую самостоятельной прелестью лаконической
композиции:
Пусть будет небом верхняя строка,
А во второй клубятся облака,
На нижнюю сквозь третью дождик льется,
И ловит капли детская рука.
Но подобные частные условия утверждаемой Маршаком поэтики подчинены
главному, объемлющему их завету правдивости искусства:
Как ни цветиста ваша речь,
Цветник словесный быстро вянет.
А правда голая, как меч,
Вовек сверкать не перестанет.
Запоминаются с первого раза взвешенные, обдуманные и чеканно выраженные
наблюдения и предупреждения поэта относительно "секретов" мастерства. Музыка
- первооснова поэзии, но для нее губительна та музыка, что вылезает
...наружу, напоказ,
Как сахар прошлогоднего варенья.
Маршак - самозабвенный поборник строгой отделки стиха, однако он против
окостенения формы, против "чистописания":
Но лучше, если строгая строка
Хранит веселый жар черновика.
А какой бесповоротной, убийственной формулой звучит двустишие,
заостренное против одного из тлетворных соблазнов литературной жизни:
Ты старомоден. Вот расплата
За то, что в моде был когда-то.
Лирика Маршака обнаруживает некоторые совсем скрытые до последней поры
возможности его поэзии...
Так, в стихах для детей не просматривалось собственное детство автора,
- точно бы он сам носил, тогда, как его герои и читатели, пионерский
галстук. Мотивы природы, смены времен года выступали в условной, отчасти
подчиненной интересам спортивного сезона форме.
В лирике Маршак впервые обращается к памятным впечатлениям детства,
решающего периода почти для всякого художника в смысле накопления тех
запасов, к которым он обращается всю остальную жизнь, лишь пополняя их
позднейшими приобретениями, но никогда полностью не исчерпывая и не меняя
целиком.
Я помню день, когда впервые -
На третьем от роду году -
Услышал трубы полковые
В осеннем городском саду...
И помню праздник на реке,
Почти до дна оледенелой,
Где музыканты вечер целый
Играли марши на катке...
Поэт благодарен тем давним впечатлениям, открывшим для него...
"звуковой узор",
Живущий в пении органа,
Где дышат трубы и меха,
И в скрипке старого цыгана,
И в нежной дудке пастуха, -
"звуковой узор", в котором жизнь "обретает лад и счет".
Юные читатели, как известно, не жалуют вниманием описания природы,
также и автор популярнейших книжек для детей не навязывал им этой
обязательной "художественности". Но, оставшись лицом к лицу со старостью, с
испытаниями недугов возраста, он переживает повышенное чувство мира природы.
Возраст один у меня и у лета,
День ото дня понемногу мы стынем...
Все же и я, и земля, мне родная,
Дорого дни уходящие ценим.
Вон и береза, тревоги не зная,
Нежится, греясь под солнцем осенним.
Неожиданно появляются в этих стихах Маршака и березка-подросток,
глядящаяся в размытый след больших колес, и кусты сирени, что "держат букеты
свои напоказ, как держат ребята игрушки"; и озаренные летним утренним
солнцем "стены светлые, и ярко-желтый пол, и сад, пронизанный насквозь
жужжаньем пчел".
И какими освобождающими от бремени годов, болезней и горьких раздумий
являются стихи, в которых это бремя вдруг запечатлено, выражено с
победительной насмешкой над ним, над самим собой:
Вечерний лес еще не спит.
Луна восходит яркая.
И где-то дерево скрипит,
Как старый ворон каркая.
Все этой ночью хочет петь.
А неспособным к пению
Осталось гнуться да скрипеть,
Встречая ночь весеннюю.
Нельзя, между прочим, не заметить в скобках, что такая сложная,
требующая немалого напряжения психофизиологических сил форма
жизнедеятельности, как творчество, оказывается возможной и тогда, когда этих
сил уже явная нехватка, и при том, что предметом творческого выражения могут
быть самое тяжкое состояние духа, отвращение к жизни, отчаяние, как это мы
видели на примере поздней лирики П. А. Вяземского. По содержанию этих его
стихов, казалось бы, уже не стоит делать никаких усилий даже для того, чтобы
пить утром кофе, одеваться и т. п. А между тем этот одолеваемый безнадежной
хворостью, от "смерти только смерти" ждущий старик, напрягая память и
воображение, вызывает к жизни в определенном ладу и ряду слова и строки,
добивается их послушного построения, наибольшей выразительности, находя в
этом труде некую горькую усладу.
В этом смысле С. Я. Маршак в своей прощальной лирике яснее и понятнее.
Он ищет в ней опоры, достойного примирения с неизбежным, обращаясь в
окружающем его мире картин и идей к самому дорогому для него в жизни, как бы
ни близка она была к финалу. И хотя он говорит:
Мир умирает каждый раз
С умершим человеком, -
но он не хочет на этом поставить точку, он хорошо знает, что только
человечество в целом есть человек, что на месте выпавшего звена цепь жизни
смыкается, он верит, что
Не погрузится мир без нас
В былое, как в потемки.
В нем будет вечное сейчас,
Пока живут потомки.
Нужно ли говорить, что Маршак не мог не чувствовать той мощной душевной
опоры, какую давало ему сознание огромной общественной значимости его работы
в литературе, связь с многомиллионной армией читателей, наибольшую часть
которых составляли те, кому принадлежит будущее.
В ритмике, языке, интонациях негромкой, сосредоточенной речи, в
стремлении к афористической завершенности лирических миниатюр Маршака
нетрудно заметить следы опыта его переводческой работы. Можно даже сказать,
что он обнаружил в себе лирика в практическом, рабочем соприкосновении с
высокими образцами мировой лирической поэзии, в первую очередь - Бернса и
сонетов Шекспира.
Но этот опыт здесь смыкается с живой потребностью личного высказывания,
исповеди сердца и проповеди самых дорогих для поэта нравственных и
эстетических заветов. Это сообщает лирике Маршака самостоятельную ценность,
как принято у нас выражаться, "самовыражения", если, конечно, не придавать
этому слову, как некоторые, значения греховности. Искренность этого
лирического самовыражения особо скрепляется тем, что носитель ее не
молодость, более подверженная соблазну подражания вдруг возникающей моде, а
возраст, которому уже незачем казаться чем-нибудь, - ему важнее всего быть
самим собой. Это одно из бесспорных преимуществ старости, - пусть не очень
веселых.
Как это нередко бывает, С. Я. Маршак долго болел, слабел, а умер почти
что внезапно, как бы уронив перо на полустроке и сообщив особую
знаменательность незадолго до того написанной прекрасной строфе:
Немало книжек выпущено мной,
Но все они умчались, точно птицы.
И я остался автором одной
Последней, недописанной страницы.
^TПРИМЕЧАНИЯ^U
Пятый том настоящего Собрания сочинений включает в себя оригинальные
стихотворения С. Я. Маршака, созданные на протяжении многих десятилетий его
литературной деятельности {В составлении настоящего тома принимали участие
члены комиссии по литературному наследию С. Я. Маршака - В. Д Берестов, Н.
М. Коржавин, И. С. Маршак.}. В томе представлены жанры, к которым обращался
порт в разные периоды творчества: лирика, сатира, эпиграмма, плакат,
послания, дарственные надписи. По сравнению со всеми предшествующими
изданиями, том является наиболее полным собранием поэтических произведений
Маршака для взрослых. Наряду с известными стихотворениями в томе широко
представлены произведения, никогда не входившие в прижизненные издания, а
также произведения, опубликованные в дореволюционных журналах и газетах и
потому незнакомые широкому кругу читателей.
Началом своей творческой биографии Маршак считал 1907 год, когда в
Петербурге в различных журналах и альманахах были напечатаны несколько его
лирических и сатирических стихотворений. Лирические стихи он печатал и позже
- в девятисотых и десятых годах. В двадцатые годы начинается плодотворная
деятельность Маршака как детского поэта, редактора, организатора детской
литературы. И лишь через двадцать с лишним лет Маршак снова возвращается к
лирике, создает небольшой цикл из семнадцати стихотворений - "Из лирической
тетради" и публикует его в 1946 году в сборнике "Стихи. 1941-1946"
Этот небольшой сборник был отмечен прессой. В статье "Лирика С.
Маршака" Н. Вильям-Вильмонт писал: "Маршак-переводчик любит отыскивать в
поэзии прошлого то, что выживает, что составляет как бы "сквозные"
переживания человечества. Судя по "Лирической тетради", поэт в какой-то
степени прилагает ту же мерку и к собственным чувствам и мыслям.
Следует признать, что и в этом жанре С. Маршаку порою удаются
замечательные стихотворения. Тому примером его "Словарь". Можно сказать
много хорошего об этих стихах. В самом подборе слов - сколько выстраданной,
затаенной печали! И эти стихи не исключение. Рядом с ними можно назвать
другие из того же цикла... "Декабрь", "И поступь и голос у времени тише"...
По вашему мнению, - далее пишет он, - С. Маршак сужает себя как поэта,
ограничивая область своей лирики размышлениями на "вечные темы". Та
мудрость, которая отцеживается из богатого содержания творчества великих
поэтов, здесь дана как бы в "чистом", беспримесном виде, не всегда
позволяющем вживаться в индивидуальный мир писателя; между читателем и
личностью поэта порой не успевает возникнуть та прочная связь, то
понимание-симпатия, которое только и позволяет проникнуться глубиной
поэтической мысли" ("Литературная газета", 1947, Э 6, 8 февраля). А.
Тарасенков иначе воспринимал стихи этого же сборника. В рецензии (журнал
"Знамя", 1947, Э 1) он писал: "Особое место занимает в книге Маршака лирика.
Вероятно, в результате долгой работы Маршака над детскими стихами, для его
лирики характерен немного наивный, как будто бы удивленный взгляд на мир...
Маршак рассказывает об обыденном, повседневном - о виде из окна, о старом
научном словаре, о звездах. Но за этими темами чувствуется человек -
внимательный, задумчивый, с нежной и тонкой душой, человек, который любит
труд, творчество, созидание, который любит жизнь, который не устал, не
одряхлел и смотрит на мир ясными, чистыми глазами".
В последующие годы цикл "Из лирической тетради" расширялся, обогащался
новыми произведениями и в разных составах, и вариантах входил во многие
стихотворные сборники Маршака.
Сам Маршак писал о своей лирике мало. Вот ответ поэта на письмо
студента-дипломанта И. М. Дольникова: "О "Лирической тетради" говорить
второпях мне трудно и не хочется. Скажу только одно: мне думается, лирика
всегда должна являться результатом большой сосредоточенности, бережного
накопления мыслей и чувств. Этого пути я стараюсь держаться и в своей
оригинальной лирике, и в переводах" (письмо от 27 апреля 1955 г. - т. 8
наст. изд.).
В 1958-1960 годах вышли четырехтомные Сочинения Маршака, где лирике
отведено уже значительное место. В 1962 году был издан сборник "Избранная
лирика", встреченный одобрительными отзывами читателей и прессы. За эту
книгу и книги для детей Маршаку присуждена Ленинская премия 1963 года.
Б. Полевой в "Правде" так оценил сборник "Избранной лирики": "Книга...
невелика по размерам, в ней меньше ста пятидесяти страниц. Но раскроешь и
сразу будто окунешься в нее с головой: столь пленительны собранные в ней
короткие, точные стихи, столь богаты заключенные в них мысли, свежие, яркие,
порой неожиданные, но всегда находящие отзвук в сердце читателя" (1963, Э
42, 11 февраля).
В жанре сатиры Маршак активно выступал задолго до первой мировой войны.
Его фельетоны, пародии, эпиграммы этого времени публиковались в
петербургских и периферийных газетах, журналах и альманахах. Первый
небольшой сборник сатирических стихов Маршака вышел в 1919 году, в
Екатеринодаре (где жил тогда поэт), за подписью: Д-р Фрикен. Все
произведения сборника написаны в годы гражданской войны, в них при трудных
цензурных условиях поэт пытался обличать порядки, установленные
белогвардейцами на Кубани.
Но по-настоящему талант Маршака-сатирика развернулся перед второй
мировой войной и в годы войны особенно. В журналах, центральных и фронтовых
газетах, "Окнах ТАСС" печатаются его сатирические стихи, фельетоны,
памфлеты, стихотворные листовки, открытки и плакаты. За эти произведения в
1942 году Маршак был удостоен Государственной премии. Выходят сатирические
сборники поэта с рисунками Кукрыниксов - "Уроки истории", 1942, "Черным по
белому", 1945, "Капут!", 1947.
В 1959 и 1964 годах напечатаны сборники сатирических стихов. В этих
изданиях Маршак как бы подвел итог своей работы поэта-сатирика.
В настоящем томе произведения расположены по разделам в соответствии с
жанровым принципом.
Исключение сделано лишь в двух случаях: для раздела "Стихи о войне и
мире" и цикла "Сор из избы", где названия даны не по жанровому признаку. В
разделе "Стихи о войне и мире" помещены произведения, которые по существу
представляют собой гражданскую лирику Маршака. Сам поэт не включал эти стихи
в свои лирические циклы, публикуя их чаще всего в разделе под названием
"Стихи о войне и мире". Следуя воле писателя, редакционная коллегия сочла
возможным выделить эти стихи в самостоятельный раздел, сохраняя для него
авторское название.
Так же обстояло дело и со стихами цикла "Сор из избы", название
которого повторялось из издания в издание, поскольку эти сатирические стихи
С. Я. Маршак никогда не смешивал с сатирой политического толка.
Внутри каждого раздела тексты расположены в хронологической
последовательности - по времени их первой публикации, тексты, печатающиеся
по рукописям, - по времени их написания. Разделы начинаются произведениями,
печатавшимися при жизни автора, за ними следуют произведения, не
публиковавшиеся поэтом при жизни; разделы сатиры и лирики заканчиваются
ранними произведениями.
В разделе "Из незавершенного" помещены наиболее значительные
произведения Маршака, оставшиеся либо неоконченными, либо в трудно читаемых
черновых автографах, где существует несколько вариантов одной и той же
строфы, строки, слова. Встречаются также случаи, когда законченное
произведение имеет несколько редакций. В связи с тем, что автор в той или
иной степени не завершил работы над этими произведениями, многие из них
даются в прочтении комиссии по литературному наследству.
Слова в тексте, зачеркнутые Маршаком, взяты в прямые скобки, слова,
прочитанные предположительно, даются в угловых скобках. В угловые скобки
заключены и все те названия произведений, которые даны не автором, а
редакционной коллегией. Более подробные сведения о каждом из помещенных в
разделе стихотворений даются в примечаниях к ним.
Маршак неоднократно возвращался к работе над своими стихами, в
особенности лирическими. При подготовке очередных стихотворных сборников он
вносил в тексты исправления, сокращения, менял заголовки, снимал эпиграфы,
посвящения, создавал циклы и разрушал их. Случаи наиболее значительной
переработки отмечаются в примечаниях, где указывается также ее время и
разночтения публикуемого текста с первопечатным.
Тексты произведений, опубликованных при жизни Маршака, печатаются по
последним авторизованным изданиям с дополнительной проверкой их по беловым
рукописям; тексты произведений, не опубликованных при жизни автора,
печатаются по рукописям.
До 1922 года Маршак часто печатался под псевдонимами: Д-р Фрикеп,
Уэллер, Кучумов, или подписывался инициалами: С. М. Все эти случаи оговорены
в примечаниях, в автографах и напечатанных произведениях Маршака, как
правило, отсутствуют даты, поэтому данные о времени написания или первой
публикации даются в примечаниях. Имеющиеся, в редких случаях, авторские даты
воспроизводятся в основном тексте.
Почти все автографы, использованные в настоящем томе, хранятся в
Москве, в архиве писателя.
В тексте примечаний приняты следующие сокращенные обозначения изданий:
"Избранное", 1947 - Маршак С. Я., Избранное, "Советский писатель", М.
1947.
"Избранное", 1964 - Маршак С. Я., Избранное (Библиотека советской
поэзии), "Художественная литература", М. 1964.
преданность работе, поразительная обязательность высокого профессионализма -
были и остаются для многих из нас строгим напоминанием и упреком,
благородным образцом "несения литературной службы".
В собрании сочинений С. Маршака читатель может встретить, наряду с
блестяще выполненными вещами, вещи более слабые или отслужившие свое, уже
принадлежащие времени, но он не найдет ни одной строки, написанной небрежно,
не в полную меру сил, заведомо "проходной".
У Томаса Манна есть очень верные слова о том, что перед каждым зрелым
художником в определенный период встает реальная опасность не успеть. Не
успеть многого из того, на что он еще способен.
Редко бывает так, чтобы писатель завершил все начатое, исчерпал свои
замыслы и планы и, как говорят в народе, убрался с полем, прежде чем перо
выпадет из его рук.
Самуил Яковлевич Маршак сознавал эту опасность не успеть, хотя не любил
говорить об этом, и очень спешил в последние свои годы, отягченные не
отступавшим от него недугом. Спешил писать и даже спешил печататься, спешил
прочесть в кругу друзей новую строфу или страницу, чуждый олимпийского
безразличия к мнениям и суждениям. Жизнелюбец, подвижник каждодневного
литературного труда, он нуждался в живом сегодняшнем печатном или устном
отклике на свою работу. Это сообщало ему силы, скрашивало нелегкие дни его
вынужденного затворничества - в стенах своей рабочей комнаты, в палате
больницы или санатория.
В статье "Право на взаимность" он пишет:
"Искусство ждет и требует любви от своего читателя, зрителя, слушателя.
Оно не довольствуется почтительным, но холодным признанием. И это не каприз,
не пустая претензия мастеров искусства. Люди, которые вложили в свой труд
любовь, имеют право на взаимность. Требовательный мастер вправе ждать самого
глубокого и тонкого внимания к своему мастерству".
Одной из особенностей литературной судьбы Маршака, как уже было
сказано, является то, что период лирического освоения мира, сосредоточения
сил на этом жанре, представляющем, так сказать, привилегию молодости, - этот
период пришелся у него на годы, когда обычно слабеет или вовсе затухает жар
поэтической мысли. Эту пору лирической активности писателя отделяет от его
юношеских опытов более чем полустолетие, в течение которого читатели узнали,
признали и полюбили Маршака - автора популярнейших книжек для детей, Маршака
- драматурга, сатирика, первоклассного переводчика, публициста и
литературного критика, В этой лирике порт опирался на богатейший опыт всей
своей жизни в литературе, в первую очередь - конечно, на опыт переводческой
работы, сделавшей достоянием русской поэзии столько образцов западной
классики.
Обращение к лирико-философическому жанру в поздней зрелости, точнее
сказать, в старости, у Маршака отмечено глубиной и ясностью мысли, юношеской
энергией интонации, непринужденной живостью юмора, и если грустью, то не
расслабляющей и безнадежной, но по-пушкински светлой и умудренной,
мужественно приемлющей неизбежное.
Все умирает на земле и в море,
Но человек суровей осужден:
Он должен знать о смертном приговоре,
Подписанном, когда он был рожден.
Но, сознавая жизни быстротечность,
Он так живет - наперекор всему, -
Как будто жить рассчитывает вечность
И этот мир принадлежит ему.
"Наперекор всему" - этот гордый девиз человеческого духа целиком
совпадает со словами "несмотря ни на что", которыми Томас Манн в своей
статье о Чехове отдает дань восхищения творческой энергии русского писателя,
под гнетом смертельного недуга не опускавшего рук и продолжавшего работать.
Старость - не радость, но и ее должно переживать, не роняя достоинства,
не впадая в жалобную растерянность, отчаянное озлобление, и даже уметь с
удовлетворением воспользоваться некоторыми преимуществами этого возраста.
Иго старости опустошает душу и низводит человека до уровня биологического
вида тогда, когда он переживает самого себя, то есть утрачивает интерес к
безостановочному развитию жизни, к лучшим стремлениям новых поколений, не
видит в них продолжения порывов своей наиболее деятельной поры.
В русской поэзии примером такого ужасного завершения долголетней жизни
человека отнюдь не заурядного, отмеченного умом, образованностью и талантом,
служит старческая лира князя П. А. Вяземского, некогда друга Пушкина,
человека близкого декабристским кругам, затем отнесенного судьбой в
реакционный лагерь, достигнувшего высоких чинов члена Государственного
совета, сенатора. В зрелости и старости он не только был враждебно
непримирим к освободительным идеям, развивавшимся в обществе и
революционно-демократической литературе, - он отвергал даже "Войну и мир"
как произведение, "измельчающее" величие победы русского оружия в 1812-1814
годах.
Незадолго до кончины, восьмидесятилетний старец, он со своеобразным
самоуничижительным упоением подводит итоги своего жизненного пути:
Жизнь наша в старости - изношенный халат:
И совестно носить его, и жаль оставить...
Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду,
Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;
Покоя твоего, ничтожество, я жажду:
От смерти только смерти жду.
Сопоставление судьбы поэта прошлого века князя Вяземского и советского
поэта Маршака в пользу последнего само по себе предмет не столь уж
"актуальный". Но мы касаемся одной из тех тем лирической поэзии, которые
остаются неизменно актуальными для нее на любых этапах и при любых условиях
жизни человеческих обществ. Все дело в том, какое особое преломление,
присущее только данной поре общественного развития, данному языку и
поэтической традиции, получают вечные (это слово зачем-то у нас снабжается
кавычками) темы.
"Лирика последних лет" С. Маршака, конечно, несет на себе печать
возраста, недугов, невеселых дум и предчувствий, - противоестественным было
бы отсутствие в ней этих мотивов. Но как при всем этом Маршак полон
жизненных интересов, какую высокую цену он определяет быстротекущему
времени, как много у него связей с живым сегодняшним миром, насыщенным
мыслями и страстями людей.
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
Это мог сказать только поэт, обладающий развитой привычкой думать, а не
просто пропускать через сознание пестрые, разрозненные впечатления. В жизни,
близость конца которой все время дает о себе знать, ему до всего дело, у
него есть желания безотносительные к своей личной судьбе, он глубоко
озабочен, так сказать, нравственным тонусом своих современников, и опыт
большой жизни дает ему право на добрые наставления - вкупе как бы строки
завещания старшего друга перед близкой разлукой с более молодыми.
Старайтесь сохранить тепло стыда.
Все, что вы в мире любите и чтите,
Нуждается всегда в его защите
Или исчезнуть может без следа.
Да будет мягким сердце, твердой - воля!
Пусть этот нестареющий наказ
Напутствием послужит каждой школе,
Любой семье и каждому из нас...
Как вежлив ты в покое и в тепле.
Но будешь ли таким во время давки
На поврежденном бурей корабле
Или в толпе у керосинной лавки?
Неизменно мысль его обращена к судьбе искусства, к добытым в труде, а
не усвоенным понаслышке его заветам:
Питает жизнь ключом своим искусство.
Другой твой ключ - поэзия сама.
Заглох один, - в стихах не стало чувства.
Забыт другой, - строка твоя нема.
Четверостишия, посвященные теме искусства, чаще всего - категорическое
утверждение одной из любимых мыслей порта.
К искусству нет готового пути...
Искусство строго, как монетный двор...
Дождись, поэт, душевного затишья,
Чтобы дыханье бури передать...
К этим и другим излюбленным мыслям Маршак обращается и в своих
литературно-критических статьях и заметках, в своих изустных беседах с
молодыми и немолодыми собратьями по перу.
Мы помним, как он восторгался в статье о "Сказках" Пушкина двустишием:
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Среди "лирических эпиграмм" мы встречаем вещицу, явно подсказанную
пушкинским двустишием, но обладающую самостоятельной прелестью лаконической
композиции:
Пусть будет небом верхняя строка,
А во второй клубятся облака,
На нижнюю сквозь третью дождик льется,
И ловит капли детская рука.
Но подобные частные условия утверждаемой Маршаком поэтики подчинены
главному, объемлющему их завету правдивости искусства:
Как ни цветиста ваша речь,
Цветник словесный быстро вянет.
А правда голая, как меч,
Вовек сверкать не перестанет.
Запоминаются с первого раза взвешенные, обдуманные и чеканно выраженные
наблюдения и предупреждения поэта относительно "секретов" мастерства. Музыка
- первооснова поэзии, но для нее губительна та музыка, что вылезает
...наружу, напоказ,
Как сахар прошлогоднего варенья.
Маршак - самозабвенный поборник строгой отделки стиха, однако он против
окостенения формы, против "чистописания":
Но лучше, если строгая строка
Хранит веселый жар черновика.
А какой бесповоротной, убийственной формулой звучит двустишие,
заостренное против одного из тлетворных соблазнов литературной жизни:
Ты старомоден. Вот расплата
За то, что в моде был когда-то.
Лирика Маршака обнаруживает некоторые совсем скрытые до последней поры
возможности его поэзии...
Так, в стихах для детей не просматривалось собственное детство автора,
- точно бы он сам носил, тогда, как его герои и читатели, пионерский
галстук. Мотивы природы, смены времен года выступали в условной, отчасти
подчиненной интересам спортивного сезона форме.
В лирике Маршак впервые обращается к памятным впечатлениям детства,
решающего периода почти для всякого художника в смысле накопления тех
запасов, к которым он обращается всю остальную жизнь, лишь пополняя их
позднейшими приобретениями, но никогда полностью не исчерпывая и не меняя
целиком.
Я помню день, когда впервые -
На третьем от роду году -
Услышал трубы полковые
В осеннем городском саду...
И помню праздник на реке,
Почти до дна оледенелой,
Где музыканты вечер целый
Играли марши на катке...
Поэт благодарен тем давним впечатлениям, открывшим для него...
"звуковой узор",
Живущий в пении органа,
Где дышат трубы и меха,
И в скрипке старого цыгана,
И в нежной дудке пастуха, -
"звуковой узор", в котором жизнь "обретает лад и счет".
Юные читатели, как известно, не жалуют вниманием описания природы,
также и автор популярнейших книжек для детей не навязывал им этой
обязательной "художественности". Но, оставшись лицом к лицу со старостью, с
испытаниями недугов возраста, он переживает повышенное чувство мира природы.
Возраст один у меня и у лета,
День ото дня понемногу мы стынем...
Все же и я, и земля, мне родная,
Дорого дни уходящие ценим.
Вон и береза, тревоги не зная,
Нежится, греясь под солнцем осенним.
Неожиданно появляются в этих стихах Маршака и березка-подросток,
глядящаяся в размытый след больших колес, и кусты сирени, что "держат букеты
свои напоказ, как держат ребята игрушки"; и озаренные летним утренним
солнцем "стены светлые, и ярко-желтый пол, и сад, пронизанный насквозь
жужжаньем пчел".
И какими освобождающими от бремени годов, болезней и горьких раздумий
являются стихи, в которых это бремя вдруг запечатлено, выражено с
победительной насмешкой над ним, над самим собой:
Вечерний лес еще не спит.
Луна восходит яркая.
И где-то дерево скрипит,
Как старый ворон каркая.
Все этой ночью хочет петь.
А неспособным к пению
Осталось гнуться да скрипеть,
Встречая ночь весеннюю.
Нельзя, между прочим, не заметить в скобках, что такая сложная,
требующая немалого напряжения психофизиологических сил форма
жизнедеятельности, как творчество, оказывается возможной и тогда, когда этих
сил уже явная нехватка, и при том, что предметом творческого выражения могут
быть самое тяжкое состояние духа, отвращение к жизни, отчаяние, как это мы
видели на примере поздней лирики П. А. Вяземского. По содержанию этих его
стихов, казалось бы, уже не стоит делать никаких усилий даже для того, чтобы
пить утром кофе, одеваться и т. п. А между тем этот одолеваемый безнадежной
хворостью, от "смерти только смерти" ждущий старик, напрягая память и
воображение, вызывает к жизни в определенном ладу и ряду слова и строки,
добивается их послушного построения, наибольшей выразительности, находя в
этом труде некую горькую усладу.
В этом смысле С. Я. Маршак в своей прощальной лирике яснее и понятнее.
Он ищет в ней опоры, достойного примирения с неизбежным, обращаясь в
окружающем его мире картин и идей к самому дорогому для него в жизни, как бы
ни близка она была к финалу. И хотя он говорит:
Мир умирает каждый раз
С умершим человеком, -
но он не хочет на этом поставить точку, он хорошо знает, что только
человечество в целом есть человек, что на месте выпавшего звена цепь жизни
смыкается, он верит, что
Не погрузится мир без нас
В былое, как в потемки.
В нем будет вечное сейчас,
Пока живут потомки.
Нужно ли говорить, что Маршак не мог не чувствовать той мощной душевной
опоры, какую давало ему сознание огромной общественной значимости его работы
в литературе, связь с многомиллионной армией читателей, наибольшую часть
которых составляли те, кому принадлежит будущее.
В ритмике, языке, интонациях негромкой, сосредоточенной речи, в
стремлении к афористической завершенности лирических миниатюр Маршака
нетрудно заметить следы опыта его переводческой работы. Можно даже сказать,
что он обнаружил в себе лирика в практическом, рабочем соприкосновении с
высокими образцами мировой лирической поэзии, в первую очередь - Бернса и
сонетов Шекспира.
Но этот опыт здесь смыкается с живой потребностью личного высказывания,
исповеди сердца и проповеди самых дорогих для поэта нравственных и
эстетических заветов. Это сообщает лирике Маршака самостоятельную ценность,
как принято у нас выражаться, "самовыражения", если, конечно, не придавать
этому слову, как некоторые, значения греховности. Искренность этого
лирического самовыражения особо скрепляется тем, что носитель ее не
молодость, более подверженная соблазну подражания вдруг возникающей моде, а
возраст, которому уже незачем казаться чем-нибудь, - ему важнее всего быть
самим собой. Это одно из бесспорных преимуществ старости, - пусть не очень
веселых.
Как это нередко бывает, С. Я. Маршак долго болел, слабел, а умер почти
что внезапно, как бы уронив перо на полустроке и сообщив особую
знаменательность незадолго до того написанной прекрасной строфе:
Немало книжек выпущено мной,
Но все они умчались, точно птицы.
И я остался автором одной
Последней, недописанной страницы.
^TПРИМЕЧАНИЯ^U
Пятый том настоящего Собрания сочинений включает в себя оригинальные
стихотворения С. Я. Маршака, созданные на протяжении многих десятилетий его
литературной деятельности {В составлении настоящего тома принимали участие
члены комиссии по литературному наследию С. Я. Маршака - В. Д Берестов, Н.
М. Коржавин, И. С. Маршак.}. В томе представлены жанры, к которым обращался
порт в разные периоды творчества: лирика, сатира, эпиграмма, плакат,
послания, дарственные надписи. По сравнению со всеми предшествующими
изданиями, том является наиболее полным собранием поэтических произведений
Маршака для взрослых. Наряду с известными стихотворениями в томе широко
представлены произведения, никогда не входившие в прижизненные издания, а
также произведения, опубликованные в дореволюционных журналах и газетах и
потому незнакомые широкому кругу читателей.
Началом своей творческой биографии Маршак считал 1907 год, когда в
Петербурге в различных журналах и альманахах были напечатаны несколько его
лирических и сатирических стихотворений. Лирические стихи он печатал и позже
- в девятисотых и десятых годах. В двадцатые годы начинается плодотворная
деятельность Маршака как детского поэта, редактора, организатора детской
литературы. И лишь через двадцать с лишним лет Маршак снова возвращается к
лирике, создает небольшой цикл из семнадцати стихотворений - "Из лирической
тетради" и публикует его в 1946 году в сборнике "Стихи. 1941-1946"
Этот небольшой сборник был отмечен прессой. В статье "Лирика С.
Маршака" Н. Вильям-Вильмонт писал: "Маршак-переводчик любит отыскивать в
поэзии прошлого то, что выживает, что составляет как бы "сквозные"
переживания человечества. Судя по "Лирической тетради", поэт в какой-то
степени прилагает ту же мерку и к собственным чувствам и мыслям.
Следует признать, что и в этом жанре С. Маршаку порою удаются
замечательные стихотворения. Тому примером его "Словарь". Можно сказать
много хорошего об этих стихах. В самом подборе слов - сколько выстраданной,
затаенной печали! И эти стихи не исключение. Рядом с ними можно назвать
другие из того же цикла... "Декабрь", "И поступь и голос у времени тише"...
По вашему мнению, - далее пишет он, - С. Маршак сужает себя как поэта,
ограничивая область своей лирики размышлениями на "вечные темы". Та
мудрость, которая отцеживается из богатого содержания творчества великих
поэтов, здесь дана как бы в "чистом", беспримесном виде, не всегда
позволяющем вживаться в индивидуальный мир писателя; между читателем и
личностью поэта порой не успевает возникнуть та прочная связь, то
понимание-симпатия, которое только и позволяет проникнуться глубиной
поэтической мысли" ("Литературная газета", 1947, Э 6, 8 февраля). А.
Тарасенков иначе воспринимал стихи этого же сборника. В рецензии (журнал
"Знамя", 1947, Э 1) он писал: "Особое место занимает в книге Маршака лирика.
Вероятно, в результате долгой работы Маршака над детскими стихами, для его
лирики характерен немного наивный, как будто бы удивленный взгляд на мир...
Маршак рассказывает об обыденном, повседневном - о виде из окна, о старом
научном словаре, о звездах. Но за этими темами чувствуется человек -
внимательный, задумчивый, с нежной и тонкой душой, человек, который любит
труд, творчество, созидание, который любит жизнь, который не устал, не
одряхлел и смотрит на мир ясными, чистыми глазами".
В последующие годы цикл "Из лирической тетради" расширялся, обогащался
новыми произведениями и в разных составах, и вариантах входил во многие
стихотворные сборники Маршака.
Сам Маршак писал о своей лирике мало. Вот ответ поэта на письмо
студента-дипломанта И. М. Дольникова: "О "Лирической тетради" говорить
второпях мне трудно и не хочется. Скажу только одно: мне думается, лирика
всегда должна являться результатом большой сосредоточенности, бережного
накопления мыслей и чувств. Этого пути я стараюсь держаться и в своей
оригинальной лирике, и в переводах" (письмо от 27 апреля 1955 г. - т. 8
наст. изд.).
В 1958-1960 годах вышли четырехтомные Сочинения Маршака, где лирике
отведено уже значительное место. В 1962 году был издан сборник "Избранная
лирика", встреченный одобрительными отзывами читателей и прессы. За эту
книгу и книги для детей Маршаку присуждена Ленинская премия 1963 года.
Б. Полевой в "Правде" так оценил сборник "Избранной лирики": "Книга...
невелика по размерам, в ней меньше ста пятидесяти страниц. Но раскроешь и
сразу будто окунешься в нее с головой: столь пленительны собранные в ней
короткие, точные стихи, столь богаты заключенные в них мысли, свежие, яркие,
порой неожиданные, но всегда находящие отзвук в сердце читателя" (1963, Э
42, 11 февраля).
В жанре сатиры Маршак активно выступал задолго до первой мировой войны.
Его фельетоны, пародии, эпиграммы этого времени публиковались в
петербургских и периферийных газетах, журналах и альманахах. Первый
небольшой сборник сатирических стихов Маршака вышел в 1919 году, в
Екатеринодаре (где жил тогда поэт), за подписью: Д-р Фрикен. Все
произведения сборника написаны в годы гражданской войны, в них при трудных
цензурных условиях поэт пытался обличать порядки, установленные
белогвардейцами на Кубани.
Но по-настоящему талант Маршака-сатирика развернулся перед второй
мировой войной и в годы войны особенно. В журналах, центральных и фронтовых
газетах, "Окнах ТАСС" печатаются его сатирические стихи, фельетоны,
памфлеты, стихотворные листовки, открытки и плакаты. За эти произведения в
1942 году Маршак был удостоен Государственной премии. Выходят сатирические
сборники поэта с рисунками Кукрыниксов - "Уроки истории", 1942, "Черным по
белому", 1945, "Капут!", 1947.
В 1959 и 1964 годах напечатаны сборники сатирических стихов. В этих
изданиях Маршак как бы подвел итог своей работы поэта-сатирика.
В настоящем томе произведения расположены по разделам в соответствии с
жанровым принципом.
Исключение сделано лишь в двух случаях: для раздела "Стихи о войне и
мире" и цикла "Сор из избы", где названия даны не по жанровому признаку. В
разделе "Стихи о войне и мире" помещены произведения, которые по существу
представляют собой гражданскую лирику Маршака. Сам поэт не включал эти стихи
в свои лирические циклы, публикуя их чаще всего в разделе под названием
"Стихи о войне и мире". Следуя воле писателя, редакционная коллегия сочла
возможным выделить эти стихи в самостоятельный раздел, сохраняя для него
авторское название.
Так же обстояло дело и со стихами цикла "Сор из избы", название
которого повторялось из издания в издание, поскольку эти сатирические стихи
С. Я. Маршак никогда не смешивал с сатирой политического толка.
Внутри каждого раздела тексты расположены в хронологической
последовательности - по времени их первой публикации, тексты, печатающиеся
по рукописям, - по времени их написания. Разделы начинаются произведениями,
печатавшимися при жизни автора, за ними следуют произведения, не
публиковавшиеся поэтом при жизни; разделы сатиры и лирики заканчиваются
ранними произведениями.
В разделе "Из незавершенного" помещены наиболее значительные
произведения Маршака, оставшиеся либо неоконченными, либо в трудно читаемых
черновых автографах, где существует несколько вариантов одной и той же
строфы, строки, слова. Встречаются также случаи, когда законченное
произведение имеет несколько редакций. В связи с тем, что автор в той или
иной степени не завершил работы над этими произведениями, многие из них
даются в прочтении комиссии по литературному наследству.
Слова в тексте, зачеркнутые Маршаком, взяты в прямые скобки, слова,
прочитанные предположительно, даются в угловых скобках. В угловые скобки
заключены и все те названия произведений, которые даны не автором, а
редакционной коллегией. Более подробные сведения о каждом из помещенных в
разделе стихотворений даются в примечаниях к ним.
Маршак неоднократно возвращался к работе над своими стихами, в
особенности лирическими. При подготовке очередных стихотворных сборников он
вносил в тексты исправления, сокращения, менял заголовки, снимал эпиграфы,
посвящения, создавал циклы и разрушал их. Случаи наиболее значительной
переработки отмечаются в примечаниях, где указывается также ее время и
разночтения публикуемого текста с первопечатным.
Тексты произведений, опубликованных при жизни Маршака, печатаются по
последним авторизованным изданиям с дополнительной проверкой их по беловым
рукописям; тексты произведений, не опубликованных при жизни автора,
печатаются по рукописям.
До 1922 года Маршак часто печатался под псевдонимами: Д-р Фрикеп,
Уэллер, Кучумов, или подписывался инициалами: С. М. Все эти случаи оговорены
в примечаниях, в автографах и напечатанных произведениях Маршака, как
правило, отсутствуют даты, поэтому данные о времени написания или первой
публикации даются в примечаниях. Имеющиеся, в редких случаях, авторские даты
воспроизводятся в основном тексте.
Почти все автографы, использованные в настоящем томе, хранятся в
Москве, в архиве писателя.
В тексте примечаний приняты следующие сокращенные обозначения изданий:
"Избранное", 1947 - Маршак С. Я., Избранное, "Советский писатель", М.
1947.
"Избранное", 1964 - Маршак С. Я., Избранное (Библиотека советской
поэзии), "Художественная литература", М. 1964.