Маршалл Эдисон. Викинг

   — Как я уже говорил, Аэла жаждет мести за поруганную честь своей матери. Ради этого он пойдет на что угодно. Единственное, чем он не сможет пожертвовать, так это своей невестой. Но если она сама пожелает, то он, возможно, освободит ее от клятвы.
   Я тщательно обдумал эту фразу, и она прозвучала неплохо.
   — Ты предлагаешь мне стать монеткой, которую мой жених уплатит за возможность мести? Странная роль для христианской принцессы.
   — Не такая уж и странная, если вспомнить других принцесс, — храбро вмешалась Берта. — Только в прошлом году кто-то из франкских принцев обменял свою девятилетнюю дочь на небольшое графство.
   — Если сделка состоится, мой возлюбленный не возьмет на душу грех убийства, — задумчиво произнесла Моргана.
   — Наверное, Аэла согласится. Его жажда мести гораздо сильнее, поэтому Богу будет легче простить его. У Оге практически нет шансов на прощение — ведь он варвар, а Аэла — христианский принц, за которого молятся епископы.
   — Мне не нужно прощения твоего христианского Бога, — быстро возразил я.
   Берта предостерегающе взглянула на меня.
   — Аэла не сможет отказаться. И не только из-за личной мести. Ради всего христианского мира он обязан предать Рагнара смерти, — сказала она.
   — Но отдаст ли Аэла меня бедному воину низкого происхождения, даже если я признаюсь в любви к нему?
   — Если ты сомневаешься, попроси Оге вонзить меч Рагнару в сердце, и пусть он отвезет нас в какую-нибудь далекую страну, и забудем об Аэле.
   — Договор с моим женихом подписан Родри, королем Уэльса. А я его дочь.
   Лицо Берты залила краска стыда, а Моргана оживилась.
   — Нет, хоть происхождение моего возлюбленного сомнительно, все же он достоин принцессы, — продолжала Моргана. — Он не только совершил подвиг, избавив нас от позорного плена, но и лишил язычников их главного вождя. Так какой христианский принц больше достоин руки Морганы, чем Оге Дан?
   — И я не беден, если у меня в руках такое сокровище, — сказал я, прикасаясь к ней. И голос мой предательски дрогнул.
   Берта наморщила лоб, словно вспоминая что-то, забытое Морганой.
   — Клотильда, племянница христианского короля Бургундии, вышла замуж за языческого вождя, — хрипло сказала Берта.
   — Да, она вышла за Хлодвига, короля франков, и впоследствии он принял христианскую веру. Это было триста лет назад, когда мой народ еще не знал христианства. А я забыла, что наша любовь греховна.
   — А я бы вышла хоть за мавра, если бы он любил меня так, как Оге любит тебя.
   — Ты думаешь, я презираю его любовь? Ты забываешься, Берта!
   Берта, зарыдав, упала к ногам Морганы. Принцесса заставила ее встать и поцеловала. Мне на мгновение показалось, что это тронный зал с высокими колоннами, а не освещенный солнцем берег.
   — Кто обвенчает тебя с твоим мавром? — спросила Моргана. — Боюсь, что христианский священник откажется, да и арабский мулла тоже.
   — Почему боги так жестоки к людям?
   — Не знаю, да и какой смысл спрашивать? Все, что я могу сказать, — то, что я останусь с Оге, если Аэла освободит меня от клятвы.
   Я с восхищением смотрел на нее. Она была слишком красива, и сомнения вновь охватили меня.
   — Аэла не отпустит тебя и за пару десятков Рагнаров. В мире есть воины, похожие на него, но нет никого, кто бы мог соперничать с тобой.
   — Аэла может этого не знать, Оге, — сказала Берта. — Он объездил много стран, побывал даже в Риме. А ты до недавнего времени не видел ничего, кроме усадьбы своего господина. Его глаза могут быть слишком заняты созерцанием своей короны. И все же я тоже боюсь, что он не так слеп, чтобы расстаться с Морганой.
   — Правда, я мало повидал на своем веку, — ответил я, — так что пойду-ка я взгляну вон на тот большой дом, похожий на тот, который я когда-нибудь построю для моей принцессы. Китти понаблюдает за морем и, в случае чего, подаст знак. Моргана, пойдешь со мной?
   Моргана взяла меня за руку, и мы прошли мимо тлеющих остатков порта. Затем перед нами предстало странное зрелище. Деревянное здание было полностью уничтожено огнем; остался только каменный пол с выложенным на нем крестом и осколки цветного стекла, которое было раньше окнами. На камнях валялись обломки статуй, а там, где раньше был вход, лежало тело темноволосой девушки в белом балахоне.
   — Думаю, не нужно идти дальше, — сказал я, глядя на побледневшую Моргану.
   Она судорожно уцепилась за меня.
   — Миром правит черная злоба, — сказала принцесса, — но то, что язычники делают с христианами, не более жестоко, чем войны христианских владык между собой. Давай оставим все это и отправимся искать Авалон.
   — Мы могли бы начать поиски прямо сейчас, если бы ты забыла о своей клятве. Но ведь ты говоришь, что только Аэла может освободить тебя от нее.
   Мои мысли в сотый раз побежали по этому заколдованному кругу. Усилием воли я выбросил их из головы и подобрал тлеющую головешку.
   — Что ты хочешь делать?
   — Если в доме холодно, мы разведем огонь.
   — Это красивый дом.
   Я ни разу не видел что-либо подобное. Стены дома были из отесанного камня, а крыша из черепицы. Каменные львы стояли перед входом, дубовые двери были обиты железом, а в каждом окне было стекло. Сквозь окна проникало достаточно света, так что в доме не было сырости, и мы не стали разводить огонь в громадном очаге, чем-то похожем на очаг в зале Эгберта, только гораздо больше и изящнее.
   Все же я принес головешку на кухню и развел огонь под большим котлом с водой. На кухне был большой запас дров, и я надеялся быстро согреть воду.
   — В Уэльсе есть обычай: купать девушек в теплой воде перед тем, как выдавать замуж, а также благородных молодых людей перед произнесением клятвы верности королю, — сказала мне Моргана.
   — Я этого не знал. Но я расскажу тебе про Фрейю, нашу богиню земли. Она живет в образе прекрасной девушки, выбранной среди свободнорожденных, и для нее строят башню на острове вроде Скаефа. Летом она посещает разные поселения и благословляет урожай. Когда она возвращается, ее рабы удовлетворяют свою страсть с ней, затем купают ее. После этого их убивают, но она так прекрасна, что они умирают счастливыми.
   — Куда они отправляются после смерти?
   — Не в Вальгаллу, потому что они не воины. А так как они дарили ласки богине, то вряд ли их тела будут пожраны чудовищами на берегу мертвых. Я слышал о других местах, куда они могут попасть, одно из них — это чудесный остров, на котором вечное лето. Может быть, это Авалон, только он по-другому называется.
   — Я думала, что только живые могут найти Авалон, но я могла ошибаться.
   Держась за руки, мы с Морганой осматривали дом. Я воображал, что он принадлежит мне, великому барону и моей благородной жене Моргане, и слуги готовят пир на кухне. Кроме огромного зала в доме было много другим комнат, включая кладовую. Обеденный стол был из красивого полированного дерева в форме подковы; у изящных стульев были позолочены спинки, мебель украшали резные изображения людей и животных, а посуда была из итальянского фарфора. Больше всего меня удивили кровати, с подушками из гусиного пуха и парчовыми покрывалами, каждая за своей ширмой. Одна из них была похожа на трон, и мы еле удержались от того, чтобы не опробовать ее.
   — Ты сказал, что построишь такой дом для меня, — напомнила Моргана, когда мы осмотрели его весь.
   — Конечно, построю, когда добуду достаточно золота, — я запнулся, потому что не знал, как добывать золото, кроме грабежей христианских побережий.
   — В странах, которые пощадила война, есть дома еще красивее. Когда римские воины были в Британии, они построили много таких домов. Наверное, это дом какого-нибудь принца, или богатого купца, который заплатил викингам выкуп, чтобы они не тронули его стены.
   — Такое случается, викинги обычно держат слово.
   — Доверять волкам в лесу! — воскликнула Моргана, сплюнув в огонь. — Да, им можно заплатить, чтобы они не жгли, не убивали, не грабили. Чем провинились христиане? Почему мы должны вымаливать свою жизнь и свой хлеб у беловолосого убийцы? Погляди, они сорвали крест с груди Божьей Матери, унесли подсвечники, даже солонку со стола. И все равно хозяин дома дешево отделался, но я бы на его месте лучше погибла, сражаясь перед своей дверью.
   Я опустил голову, но не потому, что мне было стыдно за своих сородичей, а потому что споткнулся обо что-то. Когда она согласилась пойти со мной сюда, я надеялся на чудо. Затем меня осенила странная мысль: надо возражать, даже если это разозлит ее еще больше.
   — Раз уж он так легко отделался, нам тоже следует взять выкуп.
   — Я не собираюсь заниматься такой ерундой, — она запнулась, пристально взглянув на меня, и румянец на ее лице несколько поблек. — Что ты имеешь в виду, Оге?
   — Мы можем попользоваться одной из тех замечательных кроватей, — у меня захватило дух, и комната поплыла перед глазами.
   После долгой паузы она произнесла:
   — Ты хочешь сказать, словно муж и жена? — но ее голос не был так тверд, как она хотела.
   — Да, и, причем, в первую брачную ночь.
   — Ты хорошо знаешь, что мы не можем обвенчаться по христианскому обычаю и наше ложе будет ложем греха, а дети будут прокляты.
   — Разве мы не можем сделать это, как и все люди до прихода священников?
   — Наверное, сможем, если Аэла освободит меня от клятвы.
   — Как бы его заставить?
   — Если бы меня соблазнил христианский барон, вряд ли бы Аэла сделал меня своей королевой, хотя он мог бы оставить меня наложницей. Но если я добровольно отдамся грубому варвару, он скорее зальет ему в глотку расплавленный свинец, чем позволит поцеловать меня еще раз.
   — А ты говорила, что он благочестивый христианский принц.
   Она сердито взглянула на меня, чтобы понять, шучу ли я.
   — Он скорей отрежет себе руку, чем возьмет меня в жены.
   — Разве он не может жениться на тебе и сохранить престол?
   — Нет, епископы потребуют низложить его. Я не говорила тебе раньше — по договору, подписанному моим отцом и посланником Аэлы, у него есть право отвергнуть меня, если я ему не понравлюсь, или если я не буду девственна.
   — Это замечательно.
   — Таковы все христианские браки. Но что будет после этого? На Авалоне поют птицы, нет снега, и там все водится в изобилии. Покинув двор Аэлы, мы доберемся туда в твоей маленькой лодке?
   — Клянусь своей душой, я верю, что старые кельтские боги укажут тебе дорогу туда, и позволят мне сопровождать тебя.
   — Это будет опасное путешествие, но мы не испугаемся. Путь, который мы уже прошли, тоже был не для трусов.
   — Это правда.
   — Если у меня родится ребенок, ты не запретишь крестить его?
   — Клянусь в этом на своем мече.
   — Оге, есть ли какой-нибудь обряд, который мы можем совершить, в доказательство того, что это не похоть, а чистая любовь?
   — Я знаю такой, и вода для него уже греется.
   — Оге, мы не сможем смыть наш грех. Мы ведь будем продолжать грешить.
   — Я думал об этом. Мы смоем твое христианское крещение, и ты станешь такой, как сразу после рождения. Тогда грех будет не так велик.
   — Это звучит убедительно. А я искупаю тебя, чтобы смыть как можно больше твоего язычества, хотя это вряд ли получится.
 
   После непродолжительных поисков Моргана обнаружила ковш и кусок странного вещества, гладкого и приятного на ощупь.
   — Ты знаешь, что это? — спросила Моргана.
   — Нет.
   — Такие вещи делают в Италии. Знатные дамы трут этим свою кожу, чтобы она была более чистой.
   Я снял с огня большой котел, и вылил часть его содержимого в чан поменьше, чтобы иметь под рукой горячую воду. Затем я долил большой котел холодной водой, чтобы она стала лишь теплой, как бычья кровь.
   Моя кровь была гораздо горячее, а в крови Морганы можно было смело плавить железо, если судить по блеску глаз и яркому румянцу.
   — Мы уместимся в котле вдвоем?
   — Да.
   — Ты уверен, что никто не войдет?
   Я подошел к окну и посмотрел сквозь стекло.
   — Море пустынно, а Китти не спит.
   — Мой возлюбленный снимет свою одежду?
   Пока Моргана раздевалась, она не отводила своих глаз от моих, словно сковав нас цепью. Я не мог поверить в реальность происходящего.
   — Я готова, если готов ты, — сказала она.
   Я был еще не в силах оторвать от нее взгляд.
   — Можно посмотреть на тебя?
   — Да, а я буду смотреть на тебя.
   Я потерял дар речи, и она спросила:
   — Тебе не нравится то, что ты видишь?
   — Прости мой неуклюжий язык, но ты прекраснее валькирии, и я недостоин чести быть твоим возлюбленным.
   — У тебя сильное и красивое тело, — сказала она, тяжело дыша, — и если ты видишь недостатки в моем, то скажи, чтобы я не очень зазнавалась.
   — Твой единственный недостаток в том, что даже король не устоит против твоей красоты.
   — Твоя кожа такая же белая, как у меня, там, где ее не обожгло солнце. Скажи, Оге, у меня не слишком длинные ноги?
   — Мне нравится, что они сужаются книзу, как шея лани сужается кверху.
   — Твои ноги длинные и мускулистые, талия узкая, а плечи широкие и словно вырезаны из дуба. Боюсь, что моя талия слишком тонкая.
   — Так кажется, потому что твое собственное тело обнимает ее слишком крепко. Я думаю, твое тело обожает каждый свой дюйм.
   — Я бы хотела, чтобы и твое тело любило каждый дюйм моего. Твоя шея словно бронзовая колонна, а моя…
   — А твоя похожа на белого голубя. А плечи блестят, как шелк.
   — Они будут блестеть еще больше в воде. Полезли в котел, если нам обоим хватит места.
   — Места хватит.
   — Давай теперь попробуем эту итальянскую штучку… но она почему-то плохо трет.
   — Наверное, ее надо сначала намочить.
   Моргана окунула брусок в воду и потерла мою грудь. Она сразу покрылась нежной и приятной белой пеной.
   — Знатные дамы Италии… — у Морганы перехватило дыхание, и она не могла продолжать мысль.
   — Можно разломить этот кусок пополам?
   — Наверное, да.
   — Я начну с твоей шеи. Я вымою ее очень быстро.
   — А я буду мыть твою грудь. Правда, она такая широкая, что быстро мне не управиться.
   — Твоя шея уже чистая.
   — Мне нравится прикасаться к твоему животу.
   — А у тебя здесь тоже очень нежная кожа.
   — Это потому, что ее смягчило мыло. Но я обогнала тебя, и тебе придется поторопиться. Ты повернешься, чтобы я могла вымыть тебе спину?
   — А у тебя не получится это, если ты обнимешь меня?
   — Я попробую.
   — Я тоже сделаю так, — сказал я мгновением позже.
   — Мы не должны ничего пропустить, — едва дыша, сказала она.
   — Я не спорю.
   — Надо сделать это как следует. Не бойся, я не стану мешать тебе.
   — Может, Фрейя позволит своему рабу поцеловать ее в губы? — мечтательно спросил я.
   — Если нет, она умрет от страсти.
   В жилах моих и Морганы текла горячая кровь, и мы не сдерживали себя. Мы позволили любви утолять давно мучивший ее голод, и одновременно с телами начали сливаться наши души. Если бы мы не наслаждались и не гордились друг другом, и не выражали свою любовь с той страстью, которая горела в нас, это было бы нечестно по отношению к нашим сердцам.
   Когда мы вновь обрели дыхание, мы облились из второго котла.
   — Теперь твое тело белее серебра.
   — А твое — как снег. Я любуюсь тобой. Твои волосы блестят, как золото.
   — Я сам удивляюсь. Хоть я часто плаваю летом и раз в год обязательно докрасна натираю кожу песком и смываю его водой, я не знал, что могу быть таким белым.
   — Только один раз! — засмеялась Моргана. — Христианских принцесс купают целых четыре раза в год.
   Чтобы позабавить ее, я рассказал ей о Скади, одной из великанш. Боги убили ее отца, и в качестве возмещения предложили взять в мужья любого из них, но она должна была выбирать, видя только их голые ноги. Одна пара была такой белой, что она решила их выбрать. Она считала, что они принадлежат прекрасному Бальдру. Но когда открыли его лицо, это оказался старик Ньёрд, бог моря.
   — Он жил все время в море, поэтому всегда был чистым, — объяснил я.
   — Я бы выбрала тебя, а не Бальдра, — сказала она, краснея, — теперь давай вытрем друг друга. Но я что-то не вижу полотенец, так что придется взять вон ту бархатную штору.
   — А из тебя вышел бы неплохой викинг, Моргана!
   — Твоей северной натуры хватит на двоих. И давай, пошевеливайся, а то придется задержаться тут еще.
   Изо всех сил сопротивляясь искушению, я отнес ее на огромный стол. Я заметил страх в ее глазах, но он вскоре прошел, когда она почувствовала всю мою нежность и заботу. Я понял, что Аэла не получит свое сокровище.
   Она вздрогнула от боли, которая вскоре прошла, и мы унеслись в заоблачные выси.
   Моргана, обнаженная, лежала на моей руке. Мы с трудом верили, что чудо действительно произошло. Она, Моргана Уэльская, и я, Оге Кречет, бывший раб?
   — Ты можешь звать себя так, в честь Стрелы Одина, но я буду называть тебя Оге Дан, — сказала она.
   — В мире десятки тысяч данов.
   — Для меня ты Оге Дан. Все, кого ты встретишь с этого дня, и все, кто услышит песни о тебе от скальдов и менестрелей, будут знать тебя под этим именем. Они услышат, как ты любил Моргану, как она вручила тебе непобедимый меч и как, после множества битв, вы обрели покой на Авалоне.

Глава девятая
ВЕЛИКИЙ ВИКИНГ

   Как-то раз, когда я вместе с Морганой и Бертой изучал карту, Кулик подошел к нам и забрал ее.
   Он указал на острова Танцующих Камней, где мы находились, затем сделал ямку в песке рукояткой своего ножа. Потом он ткнул пальцем в пролив, отделяющий Британию от материка, и сделал новую ямку в десяти футах к юго-западу от первой. Затем ножом нарисовал стрелки между ними, как на карте.
   Я кивнул, и он показал мне пальцы обеих рук четыре раза. Примерно столько стрелок было нарисовано на карте, обозначая расстояние примерно в четыре сотни миль.
   Затем Кулик сделал ямку примерно в футе к западу от той, которая обозначала пролив. Две стрелки показывали расстояние в двадцать миль. В том, что новая ямка изображала ближайшую точку на побережье Англии, я не сомневался.
   — А как он узнал, что мы хотим плыть в Англию? — спросил я Китти.
   — Иногда он наблюдает за нашими разговорами, и, прочитав по губам несколько слов, мог о многом догадаться.
   Кулик поднял вверх палец, чтобы привлечь мое внимание и начертил извилистую линию, загибающуюся на север, примерно в пять футов длиной.
   — Залив Хамбер, — раздельно сказала Берта.
   Кулик кивнул, а мы с интересом смотрели на него. Однако он до сих пор не сообщил ничего нового. Вдоль побережья нам пришлось бы двигаться около шести сотен миль.
   Он жестом попросил нас смотреть внимательно и одним движением ножа прочертил линию от нашего теперешнего места положения прямо на запад, к нашей цели.
   — Он хочет, чтобы мы пересекли Северное море, — удивилась Берта.
   Я начертил маленькую стрелку над этой линией, затем посмотрел на Кулика. Он трижды показал десять пальцев и один раз пять, указывая расстояние в триста пятьдесят миль. Затем повернулся к нам спиной и пошел к лодке.
   — Такое путешествие было бы намного короче? — спросила Моргана.
   — Естественно, при хорошем ветре мы можем проделать его за три дня.
   — А долго мы будем плыть длинным путем?
   — Вдоль побережья, прячась за мысами, двигаясь только при попутном ветре, мы доберемся дней за двадцать.
   — Кто-нибудь когда-нибудь переплывал Северное море?
   — Викинги говорят, что три корабля рискнули переплыть его, больше их не видели.
   — Как ты думаешь, что с ними случилось?
   — Они могли попасть в водоворот и провалиться прямо в Хель. Говорят, там бывают такие бури, что могут поднять корабль в воздух, а волны так высоки, что им ничего не стоит забросить его на вершину утеса. А еще там такой туман, что не видно солнца, и попавшие в него могут скитаться, пока не умрут от жажды и голода.
   Никто не сказал ни слова, когда я смолк. Наконец, Моргана повернулась ко мне:
   — Я не знаю, какие опасности нам встретятся там, но я знаю, что нам там не встретиться точно — флот Рагнара. Давай поплывем туда.
   — Это игра со смертью, — ответил я.
   — Мы уже играли с ней и вроде как выиграли. Если все получится, будем считать это знаком того, что доберемся до Авалона. Если же потонем, значит нам и не суждено попасть туда. Я буду молиться своим святым, а ты можешь воззвать к Одину.
   — Кому будешь молиться ты, Китти? — спросил я желтокожую женщину на ее птичьем языке.
   — Я буду молиться своим внутренностям, чтобы они держались покрепче. Мне будет страшно.
   — Мы скоро сможем отплыть?
   — Погляди на облака, понюхай ветер и решай.
   — Поднимается восточный ветер. Наполняйте бурдюк водой и поищите в домах уголь и еду.
   Китти позвала Куолу, и даже Кулик, видя суматоху, присоединился к ним. Крестики на шее не остановили Берту с Морганой. Они вошли в богатый дом и забрали богатую одежду для себя и меня. Моргана заявила, что это послужит интересам владельца — ведь мы враги викингов. Я проверял снаряжение.
   — Куда теперь? — потягиваясь, спросил Рагнар. Он только что пробудился от долгого сна на солнышке.
   — Скоро узнаешь.
   Он внимательно всмотрелся вдаль, и на лице его появилось озадаченное выражение.
   — Я надеялся, что мой флот уже подошел, но, вижу, ничего не изменилось, кроме ветра.
   — Потерпи Рагнар, — ответил я, проверяя узлы, — и ты увидишь больше.
   — Разве ты не понимаешь, глупец, что это прекрасное убежище? Их корабли обязательно войдут сюда.
   — Так ты стал командовать флотом, потому что хорошо находил укрытия?
   — Говорю тебе, если поплывешь между островов, то налетишь на мель, а если захочешь обогнуть их, то тебя унесет в море. Впрочем, меня устроит и то, и другое.
   Я не ответил, а он притворился, будто не обращает внимания на солидный запас еды и питья. Мои спутники принесли какой-то ящик, в который у меня не было времени заглянуть. Мы вышли из бухты. Теперь ветер дул с такой силой, что нам пришлось приналечь на весла, чтобы не налететь на подветренный остров. Наконец перед нами оказалось открытое море.
   — Втащите весла и ставьте парус, — закричал я.
   И не смог удержаться — взглянул на Рагнара, чтобы увидеть выражение его лица. Недоуменный взгляд хёвдинга стал озабоченным.
   — Ты новичок в хождении под парусом, но желтокожая ведьма не позволит тебе плыть вдоль побережья при таком ветре.
   — Конечно нет, — ответил я, — мы плывем на север.
   Он помолчал немного и зазвенел цепью, словно Локи, прикованный к скале.
   — Клянусь Одином, мне не так стыдно, как было, — крикнул он.
   — Я не слышу тебя, парус полощется слишком сильно.
   — Такова моя судьба — быть свергнутым тобой. Моя душа знала это все время, и все это время я проклинал богов. Но ты вырастал на моих глазах. Сперва ты натравил сокола на Хастингса. Ты взывал к Одину из ямы с водой. Ты убил большого медведя и стал свободным. Я не обращал на все это внимания и дал тебе шанс сбежать с пленницей Хастингса, но я должен был разгадать твою хитрость у отмели, и мне стало стыдно, что меня так обманывает хитрый раб. — Он кричал во все горло, так что я хорошо его слышал.
   — Если ты расскажешь, почему изменил свое мнение, я буду рад.
   — Ты решился переплыть Северное море, где я, Рагнар Лодброк, ни разу не распускал свой парус.
   — Это слушать приятнее, чем твой смех, когда ты всадил в меня гарпун.
   — Ты был крепким парнем, и я не раз подумывал освободить тебя, но что-то в твоем лице отталкивало меня.
   — Ты жалеешь, что не освободил меня?
   — Жалеть, что я не спорил со своей судьбой? Так ты разговариваешь с могучим Рагнаром, скованным, словно собака?
   — Я не это имел в виду. Мой язык подвел меня.
   — Знаю. Ты викинг, Оге, и мы оба понимаем, что значит любить свои судьбы, какими бы они ни были, до последнего вздоха. А значит это, что мы до конца будем ненавидеть друг друга.
 
   Когда берег превратился в узкую полоску, ни Рагнар, ни я больше не оглядывались назад.
   Мне очень хотелось обернуться, думаю, что и Рагнару тоже. Но мы не показывали вида. Моргана и Берта не смотрели назад, потому что их родина была впереди, Кулик — потому что его домом была лодка, но Куола и Китти не отводили глаз от берега, пока он не исчез из виду.
   Мне не было стыдно за них, я даже завидовал им.
   Когда начало темнеть, я перенес постель Берты на новое место, чтобы мне можно было быть с Морганой. Берта плакала, твердя, что прыгнет в море и оборвет свою никому не нужную жизнь. На ее лице было такое горе, что я бы уступил ее мольбам, если бы Моргана не покачала головой.
   Я пожалел, что у нее нет возлюбленного. Но потом подумал: а почему бы не Куола? Правда, от него сильно пахло тюленьим жиром, но к этому можно привыкнуть. Она не была обручена с ним, она даже не любила его, но если бы они оба были лапландцами, оказавшимися только вдвоем в зимней хижине, то одиночество, страх и холод перевесили бы все возражения. К тому же Куола был молод, здоров и крепок. Китти говорила, что он замечательный охотник. Берта была красивой саксонской девушкой в расцвете лет. Вся разница заключалась в том, что он был желтокожим и черноглазым, а она с белой кожей и голубыми глазами.
   Тем временем Моргана утешала свою загрустившую подругу:
   — Мы, конечно, можем погибнуть, но, скорее всего, останемся жить. Будем ли мы с Оге вместе или расстанемся, ты все равно будешь со мной.
   Море катило длинные валы, и они плавно поднимали и опускали лодку. Темнело очень быстро, и с каждой минутой сжималось обозримое пространство. Если ночь застигала меня в лесу, я мог найти убежище на огромных деревьях; мне была понятна жажда крови волков, жизнь звенела в крике ночной птицы и в беготне зверей. Здесь же нас было семеро людей, отрезанных от остального мира. Я не чувствовал родства с холодными рыбами, снующими под лодкой, с акулами, чьи плавники резали волны неподалеку, и с ужасными чудовищами морских глубин.