- Здесь просто замечательно, мистер Тренч. Вы очень счастливый человек. - Он взглянул на священника, который стоял рядом, задумавшись, его лицо было спокойно. - Извините, я был с вами слишком резок. Обычно я разговариваю, используя бесстрастные научные термины, а сейчас на меня что-то нашло. Прошу прощения за мою излишнюю эмоциональность.
Тренч слегка улыбнулся и повернулся к буфету.
- Вы очень внимательный человек, доктор. К причудам старого служителя Бога относятся или с презрением, или со злобой, иногда со скукой. Внимательность - вещь редкая. - Он взял графин и налил в бокал вина. - Пожалуйста, прошу вас попробовать моего вина.
Шорт улыбнулся и, поднеся бокал к носу, вдохнул запах вина:
- Замечательный букет, святой отец, - сказал он. - Вы сами его делаете?
- О нет, вино готовит один из моих прихожан, но ягоды из моего сада. К сожалению, я больше не могу его пить, вынужден баловаться только сухими винами. Но у меня есть стаканчик божоле, и мы с вами выпьем. - Он снова улыбнулся и налил себе из высокой зеленой бутылки. Оба приподняли бокалы.
- Доброго здоровья, - сказал Шорт, однако священник промолчал. По вкусу вино оказалось менее сладким, чем можно было ожидать, но приятным на вкус. Поэтому, когда священник предложил выпить еще, он согласился и через некоторое время обнаружил, что стал более разговорчивым. Он знал, что быстро пьянеет, поэтому редко позволял себе бокал вина.
- Возможно, я стану больше следовать традициям, когда женюсь и у меня появятся дети, - сказал он и с удивлением отметил чрезвычайно острую реакцию священника на эти слова.
- Вы собираетесь жениться?
- Да. Дело в том, что окончательное решение было принято сегодня утром. И довольно внезапно, но это даже и хорошо. Он улыбнулся, вспомнив Аниту, но решил больше не говорить на эту тему, так как в его голове стали возникать различные эротические сцены. Он считал себя не вправе думать о подобных вещах в присутствии священника.
Тренч сделал глоток вина и кивком головы предложил Шоту присесть.
- Вы намереваетесь остаться здесь, доктор?
- Да, здесь. Анита Кроутер, не знаю, встречались ли вы когда-нибудь с ней...
Челюсти священника сжались. После некоторой паузы он сказал:
- Да, я знаю эту леди. - Он сделал еще глоток, а когда отнял бокал от губ, на них играла угрожающая улыбка.
- Счастливый вы человек, доктор.
- Думаю, да. Никогда не думал, что я вообще когда-нибудь женюсь. И даже если и предполагал такое, мои претензии были не слишком высоки. Анита - замечательная девушка. Одна из миллиона. Когда я был студентом, такие девушки были в моде, и они обычно выходили замуж за профессоров. У тех, что попроще, вроде меня, не было ни единого шанса. - Он понимал, что говорит слишком много и слишком быстро, но вино действовало успокаивающе. Он опустошил свой бокал и не отказался, когда священник заново его наполнил.
Теперь они сидели молча, потягивая вино. На угрюмом лице Тренча появилось выражение удовлетворения, и, когда Шорт почти допил свой третий бокал, он пристально на него посмотрел.
Это началось через несколько секунд. Шорт открыл было рот, собираясь что-то сказать, но сильнейшая боль вонзилась ему в желудок. Глаза его расширились от боли и ужаса, он начал задыхаться. В том месте, где появилась боль, возникла и покатилась к горлу волна тошноты. Шорт застонал. В глазах все расплывалось. Он взглянул на Тренча, тот по-прежнему сидел рядом, обхватив ладонями свой бокал с вином, с лицом спокойным, как камень.
- Бога ради... - Шорт сполз с дивана и почувствовал, как желудок его стал сжиматься, пытаясь выбросить из себя то, что сжигало его. Он почувствовал, как его голова, тяжелая, как чугун, стукнулась о ковер. Его начало выворачивать, рот и нос заполнились жидкой огненной массой, которая мешала ему дышать. Ему удалось повернуться на бок. У него начались конвульсии, он был похож на марионетку, которую дергают за ниточки. Ему не хватало воздуха, он извивался, пытаясь вздохнуть, что-то бормотал и стонал, а Тренч по-прежнему сидел, сжимая руками бокал, и на губах его кривилась злобная усмешка.
Это длилось долго, наверное, не меньше получаса. Наконец тело Шорта перестало биться, и он застыл, скрючившись, сжимая ладонями горло. Лицо его превратилось в черную маску, глаза налились кровью: белки глаз были покрыты множеством точечных кровоизлияний. Изо рта вытекали, смешиваясь, кровь, желчь и остатки отравленного зелья. Все это обильно покрывало ковер около его головы. Содержимое его мочевого пузыря и прямой кишки низверглось наружу, и Шорт лежал во всем этом такой же ужасный, как сама его смерть.
Тренч допил вино и поднялся. Снял пиджак и закатал рукава рубашки. Дело, которое его ожидало, было не из приятных. Он представлял себе, как примерно все кончится, но это знание не уменьшало неприятного характера его работы. Сходив на кухню, он принес оттуда полное ведро горячей воды, стиральный порошок, тряпку, швабру, щетку и пару резиновых перчаток. Поставив ведро около трупа, он отошел в сторону и взглянул на лицо доктора Шорта. Так Господь поступит с каждым, кто осмелится бросить ему вызов. Тренч улыбнулся. Как все-таки странно, что владыка счел нужным, чтобы этот мужчина, из которого уже ушла жизнь, связал свою судьбу с местной проституткой. Очевидно, это тоже проявление его справедливого гнева.
Тренч глубоко вздохнул, надел перчатки и, встав на колени, подтянул к себе ведро. Смерть Шорта имела для него особое значение: тот, кто пытался испоганить землю, умер от плодов этой земли. Мысль эта была Тренчу приятна. Приятно было и то, что он выполнял поставленные перед ним задачи в хорошем темпе.
Глава XII
Полученная информация заинтересовала инспектора. Это было первое ценное свидетельство, которое попало ему в руки, первое указание на конкретного человека. Он уже минут двадцать сидел в кабинетике Клайда, прикидывая все за и против, выдвигая возможные возражения, одним словом, пытался прояснить свое собственное отношение к этому новому факту.
- Видимо, все-таки это он, - объявил, наконец, инспектор. - Можно не сомневаться - он. Что вы думаете по этому поводу, сержант?
Клайд согласился, что, исходя их предположений инспектора, по-видимому, все так оно и есть. Обвинения вполне четкие и совершенно обоснованные. По мнению инспектора, Том Редклиф - совершенно неуравновешенный тип, легко поддающийся соблазнам и вкусам того общества, путь в которое ему заказан. Поэтому он и приехал сюда, в эту деревню, где, по мнению инспектора, любой, чуть умнее идиота, мог рассчитывать на признание. Один только подбор книг в доме Редклифа указывал на его страсть ко всяким ужасам, а также на то, что он хорошо представлял себе возможности огня. Его девушка, пытаясь что-то объяснить, сказала, что у него полно и других книг о поэзии, о цветах, о съемках фильмов, о технике секса. Даже если это и так, то ни о чем еще не говорит, отвечал инспектор. А вот его антиобщественное поведение говорит о многом. Кроме того, в половине его фильмов, если верить сценариям, в качестве действующего лица должен был присутствовать огонь. И вывод из всего этого простой: из всех жителей Уэлсфорда, у которых были возможности совершить преступление, Редклиф подозреваемый номер один.
У него была масса свободного времени, у него не было постоянной работы. В деревне - ни родных, ни знакомых, перед кем он мог бы держать ответ. Холостяк, он проводил время с девицей, которую привез с собой. А то, что при пожаре у него погибла пленка и аппаратура, так это он сделал для того, чтобы отвести от себя подозрения. Это тоже было свидетельством, и о многом говорило.
- К тому же, когда сгорели мотоциклы, я сразу же заподозрил его, - сказал Клайд. - Правда, когда я пришел к нему, должен признаться, он убедил меня в своей невиновности. - Люди с приветом, - заявил инспектор, всегда выглядят убедительно. Море примеров. Этот кусок бумаги и есть самый убедительный довод. Паронойя. Мания величия. Большинство пироманьяков отличаются этим. "... только беспристрастный разум сможет когданибудь добраться до истины". Чудака, обеспокоенного своей беззащитностью, подтолкнула на преступление его страсть к огню. Паранойя, - добавил инспектор (он много читал по этим вопросам), - несомненно, вызвана противоречием между способностями Редклифа и его доминирующими абмициями. Побыстрей бы нам найти этого сумасшедшего мерзавца, - подвел итог инспектор. - Теперь он исчез и, видимо, находится далеко.
Клайд поинтересовался, с чего лучше начать поиски.
- Слава Богу, этим будем заниматься не мы, - заверил его инспектор. - Редклиф ударился в бега, не так ли? Почувствовав запах крови, он потерял осторожность. Сейчас он может быть где угодно. Думаю, это дело Скотланд Ярда.
Нельзя сказать, что Клайда это сильно расстроило.
Временами он ощущал, что напряженность становится постоянным фактором в жизни деревни.
- Вы собираетесь уезжать, сэр?
Инспектор зевнул и уставился на сержанта ничего не выражающим взглядом.
- Да, и уверен, что вы об этом особенно жалеть не будете, Клайд. Вы сможете вернуться к своим повседневным обязанностям или займетесь чем хотите. Мы соберемся, я выслушаю доклады подчиненных, и мы уедем не позднее вторника. Можете угостить меня на дорожку кружкой пива, чтобы показать, что ничего не таите на душе. - Он задержался в дверях. - Это приказ. - Он подмигнул и вышел.
Клайд усмехнулся и нажал на кнопку, расположенную на столе. Через некоторое время появилась его жена, озабоченная, с тряпкой в руках.
- Он уже ушел?
Клайд кивнул головой.
- Да, они уедут через несколько дней. Если ты еще не слышала, будет объявлен розыск Редклифа.
Женщина удивилась.
- Жуткое дело. А что они собираются делать с этой девушкой?
- Делать? Ничего. Она же не виновна, или ты думаешь иначе?
Правая бровь жены драматически поднялась вверх.
- Не виновата? Я бы так не сказала. Тут за километр тянет чем-то другим.
Клайд застонал.
- Ее моральные принципы - это ее дело, и ты это знаешь. По закону она в настоящее время считается невиновной. Так что ты со своей теорией попала пальцем в небо.
Она вздохнула, быстро протерла пыль со стола.
- Я ведь предупреждала насчет Редклифа, а?
Сержант Клайд сел, подвинул к себе журнал происшествий и открыл его. Иногда такое занятие, как заполнение журнала, помогало ему сохранить равновесие и оставить неизменным расстояние между ним и сумасшедшим домом графства.
Еще до наступления темноты Тренч уложил тело Эдварда Шорта в тачку, накрыл одеялом и покатил к склепу. Был теплый вечер, самое приятное время для прогулок и очень подходящее для выполнения заданий Господа Бога. Упавшие лепестки цветов вминались в землю под его ногами и под колесом тяжело груженой тачки. Аромат раздавленных цветов реял в воздухе и навевал воспоминания - печальные и приятные. О детстве. В детстве он часто бродил со своим отцом по их старому саду, и, отстав от него на несколько шагов, внимательно выслушивал названия деревьев, цветов и трав, определял виды птиц, впитывая в себя благодать этого маленького уголка природы и господней любви, которая была разлита повсюду. Казалось, что сегодня, в этот вечер, Тренч был, наконец, близок к своей конечной цели - восстановить безмятежность природы, созданной Богом. Нужно изгнать зло, и воцарится добро. Тренч мог бы поклясться, что сегодня сад благоухал, как никогда раньше.
Добравшись до склепа, он поставил тачку у маленькой лестницы, обошел ее, вынул из кармана ключ и вставил в скважину. С трудом повернув его, он толкнул дверь и чуть было не задохнулся от внезапного ударившего в нос запаха.
Тело Редклифа находилось в склепе недолго, но погода стояла необычно теплая и здесь было жарко, как в печке. Войдя в склеп, Тренч увидел раздувшийся труп: кожа на нем приобрела теперь темно-синюю окраску и влажно блестела, вздувшиеся вены напоминали ивовые прутья, голова по-прежнему была свернута на сторону. Ничто уже не напоминало Редклифа. Отечность придала его лицу черты восточного, монголоидного типа. но, как ни странно, на нем еще можно было прочитать выражение боли и удивления. Разлагающиеся останки выглядели отвратительно, но сильнее всего подействовал на Тренча ужасный запах. Трудно было поверить, что одно-единственное тело могло так отравить воздух. Все вокруг было наполнено тяжелым зловонием, оно напоминало Тренчу запах испортившегося сыра, тухлых яиц, гнилого мяса одновременно. Тренч чуть было не упал в обморок. С большим трудом он выполз наружу. Запахи ада, подумал он. Гнусные серные испарения бездонной преисподней.
Отец рассказывал ему об этом.
Желая поскорей закончить свою работу, Тренч крепко ухватил куль, завернутый в одеяло, и, с трудом передвигая ноги под тяжестью ноши, снова направился в склеп. Задержав дыхание, вошел и что было сил отшвырнул от себя тело доктора Шорта. Одеяло осталось у него в руках, а уже закоченевший труп тяжело упал под ноги Редклифа. Вдруг волосы на голове у Тренча встали дыбом, он застыл, крепко вцепившись в одеяло. Раздувшиеся, разлагающиеся останки Редклифа начали медленно оползать. При этом скопившиеся трупные газы через разверзшийся рот с шипением вырвались наружу, и Том Редклиф издал громкий, сводящий с ума стон. Подобно мягкой, тягучей массе ила расползшееся тело накрыло верхнюю часть только что брошенного трупа и, наконец, успокоившись, застыло.
Тренч почувствовал - еще мгновение и он забьется в истерике. Он с трудом повернулся и, волоча ноги, сделал несколько шагов к выходу. Ударившись о входную дверь, он завизжал как испуганный кот. Вырвавшись наружу, он простоял несколько минут не в состоянии повернуться и закрыть дверь. Контрасты, которые он наблюдал, имели апокалипсический характер. Вечная жизнь сада, обещанная тем, кто следовал по пути праведности и добродетели. И вечная смерть в склепе, ужасные реальности разложения для тех, кто преступил границы, нарушил священные законы, установленные Богом. Немного отдышавшись, Тренч сделал несколько шагов назад, чтобы закрыть дверь склепа.
Вернувшись в дом, он сбросил одежду и полез в ванну.
Он долго намыливался и тер себя, чтобы смыть ужасный запах, который, казалось, пропитал все поры его тела, наполнил голову. Эти ужасы напомнили ему, что и он смертен. Вытираясь и надевая чистую одежду, он думал об одном: не останавливаться. Его задача еще не решена, он не должен успокаиваться.
Пробило одиннадцать, затем полночь, и Анита Кроутер наконец поняла, что Эдвард не придет. Это ее не обеспокоило, но здорово возмутило. Эти ученые такие ненадежные, подумала она. Они постоянно витают в облаках и смотрят вдаль отсутствующим взглядом. Это, конечно, привлекательно, но не до таких же пределов - чтобы заставлять женщину ждать, особенно такую женщину, как Анита, которая любит мужчин больше всего на свете, и, когда ее ожидания не сбываются, она приходит в отчаяние. В начале первого она поставила на столик свой пустой стакан и приготовилась провести ночь одна.
День сегодня прошел явно неплохо. После ухода Эдварда она еще целый час не могла отойти от того, что случилось, и думала о своем будущем, она восхищалась искренностью Эдварда и обдумывала, как примет новый, явно высший, общественный статус. Чтобы тебя просто хотели - организовать очень легко. Но сделать так, чтобы тебя хотели, любили, восхищались - гораздо сложнее и редко удается. Но у нее получилось, и она была благодарна за это своей звезде, данной фазе луны - всему. Выйти замуж за ученого - это действительно удача. Ее покойный муж был бакалейщиком. Правда, состоятельным - он владел сетью магазинов и ездил на "бентли". Но, все равно, бакалея, по ее мнению, - не самый достойный вид бизнеса. Всегда нужно было что-то придумывать, чтобы приукрасить действительность и имидж собственного мужа. На вечеринках, ведя беседу с другими дамами, она всегда со страхом ожидала вопроса: "А чем занимается ваш муж?" Разумеется, у нее было припасено множество ответов: у него целая сеть магазинов, он занимается сбытом продуктов питания и так далее. Иногда, не моргнув глазом, она заявляла, что ее муж - финансовый магнат средней руки. Но когда ей приходилось отвечать на конкретные вопросы, вдаваться в подробности - все становилось на свои места: он был бакалейщиком и больше никем. Другие дамы вели разговоры о разных интересных делах, которыми занимались их мужья, а Анита пыталась вспомнить что-нибудь любопытное или смешное, или даже трагическое, что могло бы случиться в этой торговой стране чудес среди яиц, сливочного масла, хлеба и джема, где правил ее муж. Бесполезно. Ей никогда не удавалось привлечь к себе внимание общества. И, несмотря на значительное состояние, которым обладал ее муж, у нее не было надежд войти когда-нибудь в то общество, где дамы замужем за блестящими, неотразимыми мужчинами, сделавшими сногсшибательную карьеру, например за дипломатами. Однако и ученый это уже кое-что, новое чувство, новый взгляд на жизнь. И самое главное: он очень хорош в постели - это выяснилось после того, как он расстался со своей природной скромностью.
Закрыв все двери и потушив свет на первом этаже, Анита сбросила туфли и стала медленно подниматься по лестнице в спальню, наслаждаясь прикосновениями коврового ворса к ступням. По ее собственным наблюдениям, ее тело представляло собой сплошную эрогенную зону. Еще будучи подростком, она добивалась сильных эротических ощущений просто массируя подошвы ног грубым полотенцем. Ее руки также были способны вызвать сильнейшие сексуальные переживания, от которых у нее перехватывало дыхание; особенно чувствительны к нежному поглаживанию были внутренние поверхности локтевых сгибов. Такая повышенная чувствительность, по ее мнению, являлась ценным качеством. Большинство мужчин были такими неуклюжими, невнимательными к тонкостям секса, что только настроенность Аниты на эротику позволяла ей быстро заводиться и получать удовольствие даже при самой примитивной технике любви, которую, как правило, демонстрировали мужчины.
Она прошла по темной галерее, из которой была видна ее гостиная, и зашла в ванную. Она уже дважды мылась сегодня, но еще один разок не повредит. Включив свет, она подошла к окну, чтобы задернуть занавески, и увидела, что оно до сих пор раскрыто настежь. Сегодня было так жарко, поэтому, вероятно, окна и остались открыты по всему дому. Как глупо, подумала она, ходить по дому и крепко запирать все двери, совершенно не обращая внимания на окна. Слабая безопасность, как обычно говорил ее покойный муж. У него была масса таких коротких определений. Иногда она скучала без них. Вдохнув свежий ночной воздух, Акита наклонилась вперед и взялась за края распахнутой рамы... Внизу, в темном саду, кто-то был.
Сердце ее чуть не выпругнуло из груди, пока она торопливо закрывала окно. Кто-то подглядывал за ней. Ей рассказывали, что некоторые мужчины в деревне имеют привычку шляться теплыми летними ночами и, устроившись где-нибудь в кустах, наблюдать через освещенные окна за тем, что делается в доме. Она вспомнила, что несколько недель назад заметила в баре мужчину, который, не отрываясь, смотрел на нее. Он никогда с ней не заговаривал, только молча стоял где-нибудь в углу за стойкой и подглядывал на нее из-под полуприкрытых век. Ей не раз приходило в голову, что этот скользкий, неприятный на вид человек один из тех, кто обычно пристает к девушкам или заглядывает женщинам под юбку на автобусной остановке. Она была глубоко убеждена в своей проницательности, поэтому, закрывая окно на задвижку, не сомневалась, что человек, прятавшийся внизу у дерева, и есть тот мужчина из бара.
В окне были обычные прозрачные стекла, поэтому, естественно, ее хорошо было видно из сада. Эта мысль возбудила Аниту. Черт побери, она просидела целый вечер у себя в комнате, поджидая мужчину, представляя, чем они займутся, и ее просто распирало от неудовлетворенного желания. Конечно, справедливости ради необходимо признать, что подобные ощущения в аналогичной ситуации она испытывала и раньше. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки и перехватило горло, когда, стоя у окна, она начала расстегивать блузку. Еще раз обдумав ситуацию, она, как всегда четко, определила, что с того места, где находится этот человек, она видна только по пояс. Что ж, это можно исправить, если встать на табуретку около ванны. Левой ногой она придвинула к себе табуретку и встала на нее. Теперь, подумала, она, видно почти все. Непослушными пальцами Анита расстегнула последнюю пуговицу и сбросила блузку на пол. На ней остался белый, прозрачный, как паутинка, бюстгальтер, который буквально соскочил с ее грудей, когда она его расстегнула. Прерывисто дыша и слегка изогнувшись, отведя зад в сторону, она медленно и нежно провела ладонями по округлости груди, чувствуя сильное сексуальное возбуждение. Резко сжав пальцами соски, она позволила своим рукам соскользнуть ниже, к юбке, и расстегнуть ее. Потом она рывком расстегнула молнию, и юбка легко соскользнула с бедер. Анита посмотрела на себя и почувствовала, что глаза ее от возбуждения стали заволакиваться слезами. Что же должен чувствовать тот человек, глядя на эту прекрасную, вызывающую женскую плоть, которая ему недоступна. Эта мысль чуть не свела ее с ума.
Скорчившись под деревом, Тренч с нарастающим ужасом, к которому, помимо его воли, примешивалось восхищение, наблюдал, как эта бесстыжая публичная девка сбрасывает с себя последнее, что еще на ней оставалось. В муках борьбы разума и плоти он видел, как она кладет руку на средоточие своей похоти, центр развращенности. Она дотрагивалась до себя, ласкала себя, извиваясь, как животное во время случки, волосы ее были раскинуты по плечам, груди покачивались из стороны в сторону. Он услышал какие-то звуки, удивился и вдруг понял, что этот стон сорвался с его собственных губ. Он разогнулся и отодвинулся в тень - подальше от этого грешного места, прочь отсюда. Его трясло как в лихорадке, он весь вспотел, как человек, долго пробывший на солнце. Отсюда, из гущи этого великолепного, благоухающего сада, дара Господня, Тренч наблюдал самое отвратительное и гнусное действо, которое когда-либо мог представить. В нем смешались ярость, желание карать, его собственная плотская слабость, неспособность повернуться спиной и убежать. Не довольно ли с него или он должен еще остаться? Он умолял Господа освободить его от этой тяжелой обязанности. Он достаточно насмотрелся. Но он не мог заставить себя уйти и изумленно наблюдал, как эта самка, медленно двигаясь, предстала перед ним наконец во всем своем бесстыдстве: ноги вызывающе разведены, руки по-прежнему ласкают тело. Глаза ее были широко раскрыты, и Тренч не сомневался: она смотрит именно туда, где он стоит. Едва ли она видит его, но взгляд ее так сосредоточен и пристален, так обжигает... Тренч отвернулся и бросился к воротам, в темноту, по-прежнему видя перед собой только это похотливое тело. Он бегом пересек небольшое поле, перепрыгнул через канаву, упал, снова побежал и, наконец, уперся в церковную ограду.
Несколько минут он простоял неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом, отдышавшись, медленно побрел вдоль церковного двора, пересек по склону сад и направился к своему дому. На лужайке перед домом он снова почувствовал зловонье. Но он находился слишком далеко от склепа - запах не мог исходить оттуда, кроме того, склеп был плотно закрыт. Нет - это снова знак, напоминание о необходимости покарать грешницу. Тренч почувствовал холодок, пробежавший по спине, его снова зазнобило. Он поспешно вошел в дом.
Спустя час, уже лежа на широкой кровати, уставившись на стену, освещенную неярким светом из окна, Тренч думал о том, что надо быть более осторожным. Конечно, Бог всегда оградит его, защитит от полиции или кого-то еще, проблема не в этом. В опасности была сама душа Тренча. Он пошел в сад по прямому указанию Господа, но переоценил силу своего духа, оказавшись в такой близости от дьявола. И эта предательская плоть между ног снова дала о себе знать. Тренчу удалось подавить порыв. Внимательно изучая Библию и религиозные трактаты, он не раз находил указание на то, что плотские грехи - самые опасные, самые разрушительные. Женщина может быть святым созданием и воплощением красоты, но может быть и воплощением похоти и разврата, вместилищем порока, совратительницей мужчины. Проститутка всегда была презираемой, ее побивали камнями, раздирали и разбрасывали ее плоть. Тренч читал и о том, что похотливость в женщинах как зараза, которую могут подхватить даже самые крепкие духом мужчины, и тогда душа их погибнет. Сегодня ночью Тренч испытал это на себе. Он заразился этой заразой, она проникла в него. Чему был свидетельством его упругий трясущийся кусок плоти. Слава Богу, Тренч сумел овладеть собой, он выиграл, но слабость поразила его да самой глубины души. А душа его должна быть защищена любыми средствами.
Он закрыл глаза и стал тихо, но истово молиться. Сегодня он стал свидетелем, что страшный грех прелюбодеяния все еще находит место в душах его паствы, но сам, он, благодарение Господу, прошел через это испытание. И ничто не остановит его движения по пути искоренения скверны. Перед тем как заснуть, Тренч еще раз попросил Бога дать ему силы и уберечь его от соблазнов, чтобы мог он противостоять любому греху, сохраняя свою бессмертную душу.
Глава XIII
По меньшей мере странно не давать о себе знать, подумала Анита. Она была дома все утро: протирала пыль, чистила ковры и делала массу всякой ненужной работы в надежде, что Эдвард позвонит. Но он не звонил. Около десяти часов утра она сама позвонила в научно-исследовательскую лабораторию. Его секретарша сказала (Аните показалось, что эта сука разговаривала с ней, не разжимая губ), что доктор Шорт на работу не приезжал. Бедняжка, должно быть, заболел, убеждала себя Анита, отгоняя другие мысли: кто знает - Эдвард мог оказаться среди тех мужчин, что давали задний ход и отказывались от обещания жениться. Она надела голубое джинсовое платье, набросила на себя легкий джемпер на пуговицах без воротника и вышла из дому. Проходя по саду, она обратила внимание на все еще открытую калитку в дальней его части.
Тренч слегка улыбнулся и повернулся к буфету.
- Вы очень внимательный человек, доктор. К причудам старого служителя Бога относятся или с презрением, или со злобой, иногда со скукой. Внимательность - вещь редкая. - Он взял графин и налил в бокал вина. - Пожалуйста, прошу вас попробовать моего вина.
Шорт улыбнулся и, поднеся бокал к носу, вдохнул запах вина:
- Замечательный букет, святой отец, - сказал он. - Вы сами его делаете?
- О нет, вино готовит один из моих прихожан, но ягоды из моего сада. К сожалению, я больше не могу его пить, вынужден баловаться только сухими винами. Но у меня есть стаканчик божоле, и мы с вами выпьем. - Он снова улыбнулся и налил себе из высокой зеленой бутылки. Оба приподняли бокалы.
- Доброго здоровья, - сказал Шорт, однако священник промолчал. По вкусу вино оказалось менее сладким, чем можно было ожидать, но приятным на вкус. Поэтому, когда священник предложил выпить еще, он согласился и через некоторое время обнаружил, что стал более разговорчивым. Он знал, что быстро пьянеет, поэтому редко позволял себе бокал вина.
- Возможно, я стану больше следовать традициям, когда женюсь и у меня появятся дети, - сказал он и с удивлением отметил чрезвычайно острую реакцию священника на эти слова.
- Вы собираетесь жениться?
- Да. Дело в том, что окончательное решение было принято сегодня утром. И довольно внезапно, но это даже и хорошо. Он улыбнулся, вспомнив Аниту, но решил больше не говорить на эту тему, так как в его голове стали возникать различные эротические сцены. Он считал себя не вправе думать о подобных вещах в присутствии священника.
Тренч сделал глоток вина и кивком головы предложил Шоту присесть.
- Вы намереваетесь остаться здесь, доктор?
- Да, здесь. Анита Кроутер, не знаю, встречались ли вы когда-нибудь с ней...
Челюсти священника сжались. После некоторой паузы он сказал:
- Да, я знаю эту леди. - Он сделал еще глоток, а когда отнял бокал от губ, на них играла угрожающая улыбка.
- Счастливый вы человек, доктор.
- Думаю, да. Никогда не думал, что я вообще когда-нибудь женюсь. И даже если и предполагал такое, мои претензии были не слишком высоки. Анита - замечательная девушка. Одна из миллиона. Когда я был студентом, такие девушки были в моде, и они обычно выходили замуж за профессоров. У тех, что попроще, вроде меня, не было ни единого шанса. - Он понимал, что говорит слишком много и слишком быстро, но вино действовало успокаивающе. Он опустошил свой бокал и не отказался, когда священник заново его наполнил.
Теперь они сидели молча, потягивая вино. На угрюмом лице Тренча появилось выражение удовлетворения, и, когда Шорт почти допил свой третий бокал, он пристально на него посмотрел.
Это началось через несколько секунд. Шорт открыл было рот, собираясь что-то сказать, но сильнейшая боль вонзилась ему в желудок. Глаза его расширились от боли и ужаса, он начал задыхаться. В том месте, где появилась боль, возникла и покатилась к горлу волна тошноты. Шорт застонал. В глазах все расплывалось. Он взглянул на Тренча, тот по-прежнему сидел рядом, обхватив ладонями свой бокал с вином, с лицом спокойным, как камень.
- Бога ради... - Шорт сполз с дивана и почувствовал, как желудок его стал сжиматься, пытаясь выбросить из себя то, что сжигало его. Он почувствовал, как его голова, тяжелая, как чугун, стукнулась о ковер. Его начало выворачивать, рот и нос заполнились жидкой огненной массой, которая мешала ему дышать. Ему удалось повернуться на бок. У него начались конвульсии, он был похож на марионетку, которую дергают за ниточки. Ему не хватало воздуха, он извивался, пытаясь вздохнуть, что-то бормотал и стонал, а Тренч по-прежнему сидел, сжимая руками бокал, и на губах его кривилась злобная усмешка.
Это длилось долго, наверное, не меньше получаса. Наконец тело Шорта перестало биться, и он застыл, скрючившись, сжимая ладонями горло. Лицо его превратилось в черную маску, глаза налились кровью: белки глаз были покрыты множеством точечных кровоизлияний. Изо рта вытекали, смешиваясь, кровь, желчь и остатки отравленного зелья. Все это обильно покрывало ковер около его головы. Содержимое его мочевого пузыря и прямой кишки низверглось наружу, и Шорт лежал во всем этом такой же ужасный, как сама его смерть.
Тренч допил вино и поднялся. Снял пиджак и закатал рукава рубашки. Дело, которое его ожидало, было не из приятных. Он представлял себе, как примерно все кончится, но это знание не уменьшало неприятного характера его работы. Сходив на кухню, он принес оттуда полное ведро горячей воды, стиральный порошок, тряпку, швабру, щетку и пару резиновых перчаток. Поставив ведро около трупа, он отошел в сторону и взглянул на лицо доктора Шорта. Так Господь поступит с каждым, кто осмелится бросить ему вызов. Тренч улыбнулся. Как все-таки странно, что владыка счел нужным, чтобы этот мужчина, из которого уже ушла жизнь, связал свою судьбу с местной проституткой. Очевидно, это тоже проявление его справедливого гнева.
Тренч глубоко вздохнул, надел перчатки и, встав на колени, подтянул к себе ведро. Смерть Шорта имела для него особое значение: тот, кто пытался испоганить землю, умер от плодов этой земли. Мысль эта была Тренчу приятна. Приятно было и то, что он выполнял поставленные перед ним задачи в хорошем темпе.
Глава XII
Полученная информация заинтересовала инспектора. Это было первое ценное свидетельство, которое попало ему в руки, первое указание на конкретного человека. Он уже минут двадцать сидел в кабинетике Клайда, прикидывая все за и против, выдвигая возможные возражения, одним словом, пытался прояснить свое собственное отношение к этому новому факту.
- Видимо, все-таки это он, - объявил, наконец, инспектор. - Можно не сомневаться - он. Что вы думаете по этому поводу, сержант?
Клайд согласился, что, исходя их предположений инспектора, по-видимому, все так оно и есть. Обвинения вполне четкие и совершенно обоснованные. По мнению инспектора, Том Редклиф - совершенно неуравновешенный тип, легко поддающийся соблазнам и вкусам того общества, путь в которое ему заказан. Поэтому он и приехал сюда, в эту деревню, где, по мнению инспектора, любой, чуть умнее идиота, мог рассчитывать на признание. Один только подбор книг в доме Редклифа указывал на его страсть ко всяким ужасам, а также на то, что он хорошо представлял себе возможности огня. Его девушка, пытаясь что-то объяснить, сказала, что у него полно и других книг о поэзии, о цветах, о съемках фильмов, о технике секса. Даже если это и так, то ни о чем еще не говорит, отвечал инспектор. А вот его антиобщественное поведение говорит о многом. Кроме того, в половине его фильмов, если верить сценариям, в качестве действующего лица должен был присутствовать огонь. И вывод из всего этого простой: из всех жителей Уэлсфорда, у которых были возможности совершить преступление, Редклиф подозреваемый номер один.
У него была масса свободного времени, у него не было постоянной работы. В деревне - ни родных, ни знакомых, перед кем он мог бы держать ответ. Холостяк, он проводил время с девицей, которую привез с собой. А то, что при пожаре у него погибла пленка и аппаратура, так это он сделал для того, чтобы отвести от себя подозрения. Это тоже было свидетельством, и о многом говорило.
- К тому же, когда сгорели мотоциклы, я сразу же заподозрил его, - сказал Клайд. - Правда, когда я пришел к нему, должен признаться, он убедил меня в своей невиновности. - Люди с приветом, - заявил инспектор, всегда выглядят убедительно. Море примеров. Этот кусок бумаги и есть самый убедительный довод. Паронойя. Мания величия. Большинство пироманьяков отличаются этим. "... только беспристрастный разум сможет когданибудь добраться до истины". Чудака, обеспокоенного своей беззащитностью, подтолкнула на преступление его страсть к огню. Паранойя, - добавил инспектор (он много читал по этим вопросам), - несомненно, вызвана противоречием между способностями Редклифа и его доминирующими абмициями. Побыстрей бы нам найти этого сумасшедшего мерзавца, - подвел итог инспектор. - Теперь он исчез и, видимо, находится далеко.
Клайд поинтересовался, с чего лучше начать поиски.
- Слава Богу, этим будем заниматься не мы, - заверил его инспектор. - Редклиф ударился в бега, не так ли? Почувствовав запах крови, он потерял осторожность. Сейчас он может быть где угодно. Думаю, это дело Скотланд Ярда.
Нельзя сказать, что Клайда это сильно расстроило.
Временами он ощущал, что напряженность становится постоянным фактором в жизни деревни.
- Вы собираетесь уезжать, сэр?
Инспектор зевнул и уставился на сержанта ничего не выражающим взглядом.
- Да, и уверен, что вы об этом особенно жалеть не будете, Клайд. Вы сможете вернуться к своим повседневным обязанностям или займетесь чем хотите. Мы соберемся, я выслушаю доклады подчиненных, и мы уедем не позднее вторника. Можете угостить меня на дорожку кружкой пива, чтобы показать, что ничего не таите на душе. - Он задержался в дверях. - Это приказ. - Он подмигнул и вышел.
Клайд усмехнулся и нажал на кнопку, расположенную на столе. Через некоторое время появилась его жена, озабоченная, с тряпкой в руках.
- Он уже ушел?
Клайд кивнул головой.
- Да, они уедут через несколько дней. Если ты еще не слышала, будет объявлен розыск Редклифа.
Женщина удивилась.
- Жуткое дело. А что они собираются делать с этой девушкой?
- Делать? Ничего. Она же не виновна, или ты думаешь иначе?
Правая бровь жены драматически поднялась вверх.
- Не виновата? Я бы так не сказала. Тут за километр тянет чем-то другим.
Клайд застонал.
- Ее моральные принципы - это ее дело, и ты это знаешь. По закону она в настоящее время считается невиновной. Так что ты со своей теорией попала пальцем в небо.
Она вздохнула, быстро протерла пыль со стола.
- Я ведь предупреждала насчет Редклифа, а?
Сержант Клайд сел, подвинул к себе журнал происшествий и открыл его. Иногда такое занятие, как заполнение журнала, помогало ему сохранить равновесие и оставить неизменным расстояние между ним и сумасшедшим домом графства.
Еще до наступления темноты Тренч уложил тело Эдварда Шорта в тачку, накрыл одеялом и покатил к склепу. Был теплый вечер, самое приятное время для прогулок и очень подходящее для выполнения заданий Господа Бога. Упавшие лепестки цветов вминались в землю под его ногами и под колесом тяжело груженой тачки. Аромат раздавленных цветов реял в воздухе и навевал воспоминания - печальные и приятные. О детстве. В детстве он часто бродил со своим отцом по их старому саду, и, отстав от него на несколько шагов, внимательно выслушивал названия деревьев, цветов и трав, определял виды птиц, впитывая в себя благодать этого маленького уголка природы и господней любви, которая была разлита повсюду. Казалось, что сегодня, в этот вечер, Тренч был, наконец, близок к своей конечной цели - восстановить безмятежность природы, созданной Богом. Нужно изгнать зло, и воцарится добро. Тренч мог бы поклясться, что сегодня сад благоухал, как никогда раньше.
Добравшись до склепа, он поставил тачку у маленькой лестницы, обошел ее, вынул из кармана ключ и вставил в скважину. С трудом повернув его, он толкнул дверь и чуть было не задохнулся от внезапного ударившего в нос запаха.
Тело Редклифа находилось в склепе недолго, но погода стояла необычно теплая и здесь было жарко, как в печке. Войдя в склеп, Тренч увидел раздувшийся труп: кожа на нем приобрела теперь темно-синюю окраску и влажно блестела, вздувшиеся вены напоминали ивовые прутья, голова по-прежнему была свернута на сторону. Ничто уже не напоминало Редклифа. Отечность придала его лицу черты восточного, монголоидного типа. но, как ни странно, на нем еще можно было прочитать выражение боли и удивления. Разлагающиеся останки выглядели отвратительно, но сильнее всего подействовал на Тренча ужасный запах. Трудно было поверить, что одно-единственное тело могло так отравить воздух. Все вокруг было наполнено тяжелым зловонием, оно напоминало Тренчу запах испортившегося сыра, тухлых яиц, гнилого мяса одновременно. Тренч чуть было не упал в обморок. С большим трудом он выполз наружу. Запахи ада, подумал он. Гнусные серные испарения бездонной преисподней.
Отец рассказывал ему об этом.
Желая поскорей закончить свою работу, Тренч крепко ухватил куль, завернутый в одеяло, и, с трудом передвигая ноги под тяжестью ноши, снова направился в склеп. Задержав дыхание, вошел и что было сил отшвырнул от себя тело доктора Шорта. Одеяло осталось у него в руках, а уже закоченевший труп тяжело упал под ноги Редклифа. Вдруг волосы на голове у Тренча встали дыбом, он застыл, крепко вцепившись в одеяло. Раздувшиеся, разлагающиеся останки Редклифа начали медленно оползать. При этом скопившиеся трупные газы через разверзшийся рот с шипением вырвались наружу, и Том Редклиф издал громкий, сводящий с ума стон. Подобно мягкой, тягучей массе ила расползшееся тело накрыло верхнюю часть только что брошенного трупа и, наконец, успокоившись, застыло.
Тренч почувствовал - еще мгновение и он забьется в истерике. Он с трудом повернулся и, волоча ноги, сделал несколько шагов к выходу. Ударившись о входную дверь, он завизжал как испуганный кот. Вырвавшись наружу, он простоял несколько минут не в состоянии повернуться и закрыть дверь. Контрасты, которые он наблюдал, имели апокалипсический характер. Вечная жизнь сада, обещанная тем, кто следовал по пути праведности и добродетели. И вечная смерть в склепе, ужасные реальности разложения для тех, кто преступил границы, нарушил священные законы, установленные Богом. Немного отдышавшись, Тренч сделал несколько шагов назад, чтобы закрыть дверь склепа.
Вернувшись в дом, он сбросил одежду и полез в ванну.
Он долго намыливался и тер себя, чтобы смыть ужасный запах, который, казалось, пропитал все поры его тела, наполнил голову. Эти ужасы напомнили ему, что и он смертен. Вытираясь и надевая чистую одежду, он думал об одном: не останавливаться. Его задача еще не решена, он не должен успокаиваться.
Пробило одиннадцать, затем полночь, и Анита Кроутер наконец поняла, что Эдвард не придет. Это ее не обеспокоило, но здорово возмутило. Эти ученые такие ненадежные, подумала она. Они постоянно витают в облаках и смотрят вдаль отсутствующим взглядом. Это, конечно, привлекательно, но не до таких же пределов - чтобы заставлять женщину ждать, особенно такую женщину, как Анита, которая любит мужчин больше всего на свете, и, когда ее ожидания не сбываются, она приходит в отчаяние. В начале первого она поставила на столик свой пустой стакан и приготовилась провести ночь одна.
День сегодня прошел явно неплохо. После ухода Эдварда она еще целый час не могла отойти от того, что случилось, и думала о своем будущем, она восхищалась искренностью Эдварда и обдумывала, как примет новый, явно высший, общественный статус. Чтобы тебя просто хотели - организовать очень легко. Но сделать так, чтобы тебя хотели, любили, восхищались - гораздо сложнее и редко удается. Но у нее получилось, и она была благодарна за это своей звезде, данной фазе луны - всему. Выйти замуж за ученого - это действительно удача. Ее покойный муж был бакалейщиком. Правда, состоятельным - он владел сетью магазинов и ездил на "бентли". Но, все равно, бакалея, по ее мнению, - не самый достойный вид бизнеса. Всегда нужно было что-то придумывать, чтобы приукрасить действительность и имидж собственного мужа. На вечеринках, ведя беседу с другими дамами, она всегда со страхом ожидала вопроса: "А чем занимается ваш муж?" Разумеется, у нее было припасено множество ответов: у него целая сеть магазинов, он занимается сбытом продуктов питания и так далее. Иногда, не моргнув глазом, она заявляла, что ее муж - финансовый магнат средней руки. Но когда ей приходилось отвечать на конкретные вопросы, вдаваться в подробности - все становилось на свои места: он был бакалейщиком и больше никем. Другие дамы вели разговоры о разных интересных делах, которыми занимались их мужья, а Анита пыталась вспомнить что-нибудь любопытное или смешное, или даже трагическое, что могло бы случиться в этой торговой стране чудес среди яиц, сливочного масла, хлеба и джема, где правил ее муж. Бесполезно. Ей никогда не удавалось привлечь к себе внимание общества. И, несмотря на значительное состояние, которым обладал ее муж, у нее не было надежд войти когда-нибудь в то общество, где дамы замужем за блестящими, неотразимыми мужчинами, сделавшими сногсшибательную карьеру, например за дипломатами. Однако и ученый это уже кое-что, новое чувство, новый взгляд на жизнь. И самое главное: он очень хорош в постели - это выяснилось после того, как он расстался со своей природной скромностью.
Закрыв все двери и потушив свет на первом этаже, Анита сбросила туфли и стала медленно подниматься по лестнице в спальню, наслаждаясь прикосновениями коврового ворса к ступням. По ее собственным наблюдениям, ее тело представляло собой сплошную эрогенную зону. Еще будучи подростком, она добивалась сильных эротических ощущений просто массируя подошвы ног грубым полотенцем. Ее руки также были способны вызвать сильнейшие сексуальные переживания, от которых у нее перехватывало дыхание; особенно чувствительны к нежному поглаживанию были внутренние поверхности локтевых сгибов. Такая повышенная чувствительность, по ее мнению, являлась ценным качеством. Большинство мужчин были такими неуклюжими, невнимательными к тонкостям секса, что только настроенность Аниты на эротику позволяла ей быстро заводиться и получать удовольствие даже при самой примитивной технике любви, которую, как правило, демонстрировали мужчины.
Она прошла по темной галерее, из которой была видна ее гостиная, и зашла в ванную. Она уже дважды мылась сегодня, но еще один разок не повредит. Включив свет, она подошла к окну, чтобы задернуть занавески, и увидела, что оно до сих пор раскрыто настежь. Сегодня было так жарко, поэтому, вероятно, окна и остались открыты по всему дому. Как глупо, подумала она, ходить по дому и крепко запирать все двери, совершенно не обращая внимания на окна. Слабая безопасность, как обычно говорил ее покойный муж. У него была масса таких коротких определений. Иногда она скучала без них. Вдохнув свежий ночной воздух, Акита наклонилась вперед и взялась за края распахнутой рамы... Внизу, в темном саду, кто-то был.
Сердце ее чуть не выпругнуло из груди, пока она торопливо закрывала окно. Кто-то подглядывал за ней. Ей рассказывали, что некоторые мужчины в деревне имеют привычку шляться теплыми летними ночами и, устроившись где-нибудь в кустах, наблюдать через освещенные окна за тем, что делается в доме. Она вспомнила, что несколько недель назад заметила в баре мужчину, который, не отрываясь, смотрел на нее. Он никогда с ней не заговаривал, только молча стоял где-нибудь в углу за стойкой и подглядывал на нее из-под полуприкрытых век. Ей не раз приходило в голову, что этот скользкий, неприятный на вид человек один из тех, кто обычно пристает к девушкам или заглядывает женщинам под юбку на автобусной остановке. Она была глубоко убеждена в своей проницательности, поэтому, закрывая окно на задвижку, не сомневалась, что человек, прятавшийся внизу у дерева, и есть тот мужчина из бара.
В окне были обычные прозрачные стекла, поэтому, естественно, ее хорошо было видно из сада. Эта мысль возбудила Аниту. Черт побери, она просидела целый вечер у себя в комнате, поджидая мужчину, представляя, чем они займутся, и ее просто распирало от неудовлетворенного желания. Конечно, справедливости ради необходимо признать, что подобные ощущения в аналогичной ситуации она испытывала и раньше. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки и перехватило горло, когда, стоя у окна, она начала расстегивать блузку. Еще раз обдумав ситуацию, она, как всегда четко, определила, что с того места, где находится этот человек, она видна только по пояс. Что ж, это можно исправить, если встать на табуретку около ванны. Левой ногой она придвинула к себе табуретку и встала на нее. Теперь, подумала, она, видно почти все. Непослушными пальцами Анита расстегнула последнюю пуговицу и сбросила блузку на пол. На ней остался белый, прозрачный, как паутинка, бюстгальтер, который буквально соскочил с ее грудей, когда она его расстегнула. Прерывисто дыша и слегка изогнувшись, отведя зад в сторону, она медленно и нежно провела ладонями по округлости груди, чувствуя сильное сексуальное возбуждение. Резко сжав пальцами соски, она позволила своим рукам соскользнуть ниже, к юбке, и расстегнуть ее. Потом она рывком расстегнула молнию, и юбка легко соскользнула с бедер. Анита посмотрела на себя и почувствовала, что глаза ее от возбуждения стали заволакиваться слезами. Что же должен чувствовать тот человек, глядя на эту прекрасную, вызывающую женскую плоть, которая ему недоступна. Эта мысль чуть не свела ее с ума.
Скорчившись под деревом, Тренч с нарастающим ужасом, к которому, помимо его воли, примешивалось восхищение, наблюдал, как эта бесстыжая публичная девка сбрасывает с себя последнее, что еще на ней оставалось. В муках борьбы разума и плоти он видел, как она кладет руку на средоточие своей похоти, центр развращенности. Она дотрагивалась до себя, ласкала себя, извиваясь, как животное во время случки, волосы ее были раскинуты по плечам, груди покачивались из стороны в сторону. Он услышал какие-то звуки, удивился и вдруг понял, что этот стон сорвался с его собственных губ. Он разогнулся и отодвинулся в тень - подальше от этого грешного места, прочь отсюда. Его трясло как в лихорадке, он весь вспотел, как человек, долго пробывший на солнце. Отсюда, из гущи этого великолепного, благоухающего сада, дара Господня, Тренч наблюдал самое отвратительное и гнусное действо, которое когда-либо мог представить. В нем смешались ярость, желание карать, его собственная плотская слабость, неспособность повернуться спиной и убежать. Не довольно ли с него или он должен еще остаться? Он умолял Господа освободить его от этой тяжелой обязанности. Он достаточно насмотрелся. Но он не мог заставить себя уйти и изумленно наблюдал, как эта самка, медленно двигаясь, предстала перед ним наконец во всем своем бесстыдстве: ноги вызывающе разведены, руки по-прежнему ласкают тело. Глаза ее были широко раскрыты, и Тренч не сомневался: она смотрит именно туда, где он стоит. Едва ли она видит его, но взгляд ее так сосредоточен и пристален, так обжигает... Тренч отвернулся и бросился к воротам, в темноту, по-прежнему видя перед собой только это похотливое тело. Он бегом пересек небольшое поле, перепрыгнул через канаву, упал, снова побежал и, наконец, уперся в церковную ограду.
Несколько минут он простоял неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом, отдышавшись, медленно побрел вдоль церковного двора, пересек по склону сад и направился к своему дому. На лужайке перед домом он снова почувствовал зловонье. Но он находился слишком далеко от склепа - запах не мог исходить оттуда, кроме того, склеп был плотно закрыт. Нет - это снова знак, напоминание о необходимости покарать грешницу. Тренч почувствовал холодок, пробежавший по спине, его снова зазнобило. Он поспешно вошел в дом.
Спустя час, уже лежа на широкой кровати, уставившись на стену, освещенную неярким светом из окна, Тренч думал о том, что надо быть более осторожным. Конечно, Бог всегда оградит его, защитит от полиции или кого-то еще, проблема не в этом. В опасности была сама душа Тренча. Он пошел в сад по прямому указанию Господа, но переоценил силу своего духа, оказавшись в такой близости от дьявола. И эта предательская плоть между ног снова дала о себе знать. Тренчу удалось подавить порыв. Внимательно изучая Библию и религиозные трактаты, он не раз находил указание на то, что плотские грехи - самые опасные, самые разрушительные. Женщина может быть святым созданием и воплощением красоты, но может быть и воплощением похоти и разврата, вместилищем порока, совратительницей мужчины. Проститутка всегда была презираемой, ее побивали камнями, раздирали и разбрасывали ее плоть. Тренч читал и о том, что похотливость в женщинах как зараза, которую могут подхватить даже самые крепкие духом мужчины, и тогда душа их погибнет. Сегодня ночью Тренч испытал это на себе. Он заразился этой заразой, она проникла в него. Чему был свидетельством его упругий трясущийся кусок плоти. Слава Богу, Тренч сумел овладеть собой, он выиграл, но слабость поразила его да самой глубины души. А душа его должна быть защищена любыми средствами.
Он закрыл глаза и стал тихо, но истово молиться. Сегодня он стал свидетелем, что страшный грех прелюбодеяния все еще находит место в душах его паствы, но сам, он, благодарение Господу, прошел через это испытание. И ничто не остановит его движения по пути искоренения скверны. Перед тем как заснуть, Тренч еще раз попросил Бога дать ему силы и уберечь его от соблазнов, чтобы мог он противостоять любому греху, сохраняя свою бессмертную душу.
Глава XIII
По меньшей мере странно не давать о себе знать, подумала Анита. Она была дома все утро: протирала пыль, чистила ковры и делала массу всякой ненужной работы в надежде, что Эдвард позвонит. Но он не звонил. Около десяти часов утра она сама позвонила в научно-исследовательскую лабораторию. Его секретарша сказала (Аните показалось, что эта сука разговаривала с ней, не разжимая губ), что доктор Шорт на работу не приезжал. Бедняжка, должно быть, заболел, убеждала себя Анита, отгоняя другие мысли: кто знает - Эдвард мог оказаться среди тех мужчин, что давали задний ход и отказывались от обещания жениться. Она надела голубое джинсовое платье, набросила на себя легкий джемпер на пуговицах без воротника и вышла из дому. Проходя по саду, она обратила внимание на все еще открытую калитку в дальней его части.