— А где же База? — спросил Эрикссон.
   На оранжевом поле возник жирный черный крестик.
   — Надо же, совсем рядом!
   — Ну, не совсем, — возразил главный научник. — Примерно две с половиной тысячи километров. Смотрите!
   Цветные кольца исчезли, и только в предполагаемом центре аномалии продолжала гореть рубиновая точка. Голубой шар начал распухать, и вскоре стали различимы детали рельефа континента. Из черного перекрестья, обозначающего Базу, вырос короткий прямой «побег».
   — Это путь, уже пройденный наблюдателем, — пояснил Иджертон. — А сейчас мы будем смотреть его «глазами».
   «Тарелка» мчалась над бескрайним зеленым морем. Казалось, в незапамятные времена здесь бушевала буря, вздыбив тут и там огромные покатые волны, а местами обнажив затянутое водорослями гладкое дно. Но вдруг появился некто могущественный, прочел заклинание — и водяные холмы застыли в наивысшей точке, лишь слегка волнуясь, когда упругий ветер обдувал их податливые бока.
   — Увеличиваю изображение, — сказал Иджертон.
   Изумрудные бугры выросли, превратившись в бесформенные лохматые «шапки» исполинских деревьев. Они возникали ниоткуда и, мелькнув на мгновение, стремительно укатывались за границы голографичес-кой проекции.
   — Слишком велика скорость «тарелки». — В голосе Ольшанцева звучала досада. — Ничего не разберешь.
   — Кажется, наша знакомая «амеба», — осторожно предположил Родриго, успев различить на одной из полян округлую светлую массу.
   — Похоже на то, — согласился Иван. — Но ничего! «Тарелка» будет вести съемку поверхности до конца полета. Когда вернется, мы прокрутим весь отснятый материал на любой скорости, какую захотим, хоть кадр в секунду. Авось, попадется что-нибудь новенькое.
   «Если только она вернется», — хотел добавить Родриго, но промолчал.
   Однообразная картина довольно быстро всем приелась. Десантники откровенно скучали. Ермолаев вынул из кармана коробочку с хитроумной военной игрушкой и занялся отражением атаки отвратительных монстров на земной звездолет. Даже научники отвлеклись от экрана и, разбившись на кучки по трое-четверо, принялись вполголоса обсуждать какие-то свои проблемы.
   Эрикссон нетерпеливо побарабанил пальцами по подлокотнику.
   — Все это прекрасно, — сказал он, — но хотелось бы знать, как мы отыщем старину Мака. — Если бы он представлял собой просто гору металла, мы давно бы обнаружили его приборами.
   — Как вы понимаете, — сухо ответил Иджертон, — гарантировать успех я не могу. Если бы Мак сохранил свою прежнюю металлическую оболочку, проблема не стоила бы выеденного яйца. Но, к счастью, наш арсенал не исчерпывается обыкновенным металлоискателем.
   Под главным экраном вспыхнули несколько дополнительных. Каждый прорезала яркая голубая линия — то прямая, словно прочерченная по линейке, то волнообразная, то образующая остроконечные зубцы.
   — Здесь — показания детектора массы, — сказал ученый, и одна из кривых на мгновение вспыхнула чистым белым светом. — Если только Мак — не бесплотный дух, мы его обнаружим. Чувствительность прибора очень высока, даже крошечный непредусмотренный зубец нас насторожит. Другие датчики фиксируют звуковые колебания, включая инфразвук и ультразвук, наличие силового поля, различные излучения, вплоть до потоков нейтрино.
   Эрикссон встрепенулся.
   — Вы сказали — силовое поле? — Как истинного вояку, его в первую очередь интересовало, насколько уязвим вероятный противник. — И что, есть какие-то признаки?
   — Пока нет.
   — Пока? — Эрикссон нахмурился. — Ну ладно. Сколько ей еще лететь?
   — Минут пятьдесят.
   Шеф десантников взглянул на свои часы и вышел. Его примеру последовали Сайто, Ахвен и несколько ученых. Ермолаев переключился на новую игру и теперь разыскивал в многолюдном космопорту замаскированного пришельца. Иван, сказав, что ему надо кое-что обсудить с Иджертоном, оставил Родриго, и тот от нечего делать стал следить за пляской голубых линий на экранчиках.
   Спустя полчаса все вновь сидели на своих местах. Какое-то время ученые еще негромко переговаривались, но скоро в зале воцарилась тишина. Напряжение нарастало, даже «железный Эрикссон» заметно нервничал.
   «Тарелка» уже несколько минут понемногу сбрасывала скорость. Наконец изображение на главном экране стало почти неподвижным.
   — Наблюдатель достиг расчетной точки, — бесстрастно сообщил Иджертон. Все головы повернулись к нему. Кто-то вздохнул с облегчением, но куда больше было растерянных лиц, а десантники откровенно недоумевали.
   Эрикссон снова побарабанил пальцами.
   — Так что же? Ничего?
   — Как видите. — Хладнокровию Иджертона можно было позавидовать.
   — Значит, ваша гипотеза рухнула, и все мы здесь просто-напросто валяем дурака?
   — Не будем спешить с выводами. Во-первых, эта точка — чистая абстракция. Мы могли допустить массу ошибок в расчетах. Наблюдатель продолжит поиски по спиральной траектории, чтобы прозондировать каждый участок. Во-вторых, мы судим о Маке шаблонно. А ведь он может оказаться сущим невидимкой. Допустим, ему удалось создать экран, непроницаемый для всех наших приборов.
   — Ну знаете… — Эрикссон развел руками. — С таким же успехом можно считать, что существуют духи, привидения, вампиры! Просто они, оказывается, отгородились от нас экраном!
   Иджертон был сдержанным человеком, но не ответить на столь явный вызов он не мог.
   — Я не думаю, что аномалии, которые, безусловно, имеют место, — это проделки духов. Может быть, их сумеете объяснить вы, Лейф? Если же у вас нет своей версии…
   Договорить он не успел. Изображение задергалось, как будто «тарелка» угодила в невидимую сеть и теперь судорожными рывками пыталась освободиться.
   — Поле! — выкрикнул Ермолаев.
   Прямая линия на одном из экранчиков, которая за все время наблюдения ни разу не шелохнулась, внезапно изломалась на всем протяжении.
   — О черт! — Кто-то из физиков вскочил. — Посадите ее скорее!
   — Поздно, — глухо произнес Иван.
   Картинка сменилась — теперь трансляцию вел один из зондов. Серый ромб, повисший в центре экрана, трясли жестокие конвульсии. Снизу, из зеленой пены джунглей, вырвался гейзер оранжевых искорок. Они окружили «тарелку», словно рой надоедливой мошкары, и стали разрастаться, превращаясь в полупрозрачные бесформенные лепешки.
   — Сейчас они ее сожрут, — предрек Ольшанцев.
   — Но ведь можно же что-то сделать! — не унимался физик. — Отключите все датчики! Может, тогда эта дрянь перестанет реагировать!
   — Нет, — отрезал Иджертон. — Пусть информация поступает до самого конца!
   Голубые кривые исполняли сумасшедший танец. Тем временем «тарелка» на главном экране закрутилась вокруг своей оси, а «лепешки» начали сливаться друг с другом, образуя стенки широченной трубы.
   — Пушка готова и заряжена нашей «тарелкой», — мрачно прокомментировал Ольшанцев. — Сейчас выстрелит.
   — Прекрати, Иван! — не выдержал Родриго, но внезапно поднявшийся гомон заглушил его слова. Многие научники повскакивали с мест и наперебой советовали своему шефу, как поступить. Не обращая на них внимания, Иджертон сверлил взглядом экран, его пальцы подрагивали на сенсорной панели управления.
   Не прекращая вращения, «тарелка» стала медленно подниматься. Казалось, она вот-вот достигнет края трубы и, перевалив за него, обретет свободу. Однако загадочный хищник не собирался расставаться со своей добычей. Вдруг металлический ромб провалился на несколько метров в глубь жерла, словно его дернули снизу за невидимый трос. Очертания аппарата исказились — создалась полная иллюзия того, что его погрузили в прозрачную многослойную жидкость с разными коэффициентами преломления.
   Физик издал протяжный звук, похожий на всхлип, и Родриго с ужасом увидел, как вспомогательные экраны разом потухли. Почему-то он до сих пор надеялся, что все обойдется, что Мак не захочет ломать эту безобидную земную игрушку. Но не обошлось.
   «Тарелка» была, по сути, уже мертва, от нее осталась только неуправляемая оболочка. А несколько мгновений спустя исчезла и она — сверхпрочный корпус просто растаял в воздухе, словно его разъели пары чудовищно сильной кислоты.
   «Переварив» свою жертву, труба начала вибрировать и вскоре распалась на «лепешки». Они, в свою очередь, резко «худели» и, словно тысячи крошечных бесстрашных камикадзе, устремлялись вниз. Наконец последняя оранжевая искорка скрылась под пологом леса.
   Родриго содрогнулся — он представил себе участь пилота в случае, если бы летательный аппарат был управляемым. Ученые какое-то время пребывали в оцепенении, затем, как по команде, извлекли карманные компьютеры, связались с Мозгом Базы и вызвали на экранчики информацию, переданную в последний момент обреченной «тарелкой». То один, то другой научник, обводя пальцем змеящиеся линии, начинал сыпать мудреными терминами. Но его тут же перебивали нетерпеливые коллеги, и могло показаться, что вот-вот начнется нешуточная перепалка.
   Не суетился из ученой братии только Иджертон. Он повернулся к Эрикссону, и их взгляды встретились.
   — Это был Мак? — спросил командир десантников неестественно ровным голосом. Он явно пытался скрыть переполнявшие его эмоции.
   — Пока нет причин отвергать эту гипотезу.
   — Значит, Мак. Но ведь мы его не провоцировали, не так ли?
   — У нас с ним могут быть разные мнения на этот счет.
   Чувствовалось, что манера ученого вести разговор раздражает Эрикссона. Но что поделаешь — ему нужна была информация.
   — Хорошо, ответьте мне только на два вопроса. Первый: координаты места, над которым произошло нападение, установлены точно?
   — Абсолютно точно.
   — И второй: какова была интенсивность силового поля?
   — Она колебалась, за несколько секунд зафиксированы десятки всплесков. Но даже пиковое значение напряженности намного уступает возможностям наших силовых установок. По крайней мере в три-четыре раза. Однако я совсем не уверен, что Мак, нападая на незащищенный аппарат, показал все, на что способен.
   — Благодарю. — Эрикссон поднялся и, не говоря больше ни слова, вышел из зала.
   Ермолаев проводил взглядом широкую спину своего шефа и подошел к Родриго.
   — Ты понял? Готов поклясться, старик готовится к войне! Вот увидишь, завтра-послезавтра он объявит «крестовый поход». Наконец-то нам предстоит настоящая мужская работенка. Можешь не сомневаться, мы размажем этого Мака по джунглям.
   — Не уверен, — ответил Родриго после секундной паузы.
   — Что?! — Филипп опешил. — Не уверен? А может, ты уже в штаны наложил? Тогда объясни мне, какого черта мы вообще здесь торчим?
   Родриго встал.
   — Ты счастливый человек, Фил, если знаешь абсолютно верный ответ на этот вопрос. Я не настолько самонадеян. Ты идешь, Иван?

Глава 18. Топор войны

   На голубом небесном полотне, чуть тронутом ажурными облачными разводами, проступила черная точка. Она постепенно росла и спустя несколько минут превратилась в юркую серебристую рыбешку с растопыренными плавниками. Силовое поле посадочной системы приняло катер в свои объятия, выровняло и мягко опустило на металлическую площадку метрах в двадцати от ангара.
   — Ну, здравствуйте, робинзоны! — Капитан «Мирфака» Сергей Козырев шагнул на траву, пожал руки соправителям Базы и с любопытством огляделся. Он спускался на Оливию всего один раз — помогал советами, когда гигантские «челноки» переправляли с корабля многотонные конструкции и оборудование. Во многом благодаря его рекомендациям База и приобрела нынешний облик (всего имелось пятнадцать вариантов компоновки — в зависимости от внешних условий).
   — Хорошо вы здесь устроились! — с легкой завистью в голосе произнес капитан. — А мои места себе не находят — хотят вниз. Особенно изводятся дежурные связисты. «Сижу у экрана, — говорит один, — смотрю на их поселение — чистый торт ореховый, так бы в рот положил да и съел!» Змеи-искусители, вот вы кто. Ну ладно, показывайте свое житье-бытье!
   Козырев обошел все помещения Базы, каждый раз выражая свое одобрение кивком головы, потом повернулся к сопровождающим:
   — Ну, спасибо, уважили космического волка, дали ноги размять. А теперь рассказывайте, что не поделили. Роль арбитра, конечно, почетна, но хотелось бы пореже встревать в спор между наукой и воинством. На моей памяти это только второй случай. Сами-то что? Или голов на плечах нет?
   — Две головы — хорошо, а три — лучше, — попробовал отшутиться Эрикссон, но мина у него при этом была кислая.
   — Слишком многое поставлено на карту, капитан. — Иджертон был и вовсе не расположен к веселью. — Земля далеко, никто советом не поможет. А проблема сложная. Одно дело, когда сражаешься с неразумной материей. Но если складывается ситуация, когда непонятно, кто же кого, собственно, держит под прицелом…
   — Ну-ну, дорогой Франклин! — Козырев покачал головой. — Для человека, которому скоро поставят прижизненный памятник во весь рост, вы настроены чересчур пессимистично. Как только вернемся, сразу и начнут мрамор искать. Это же вы «вычислили» Мака! Впрочем, надеюсь, что и меня не забудут — все-таки, как говорится, оказался в нужное время в нужном месте. Авось, медальку и прицепят… — Он посерьезнел. — Ладно, поговорим о деле. Кого вы считаете нужным пригласить?
   Разрешить спор без капитана действительно не было никакой возможности. Как и предполагал Ермолаев, в его шефе после постигшего «тарелку» конфуза взыграл дух Реконкисты. Замысел Эрикссона не отличался оригинальностью — обрушиться на Мака всей мощью, обезвредить его или даже уничтожить, а затем пожать заслуженные лавры. Однако на пути наполеоновских планов (и это тоже легко просчитывалось) встал Иджертон. Командир десантников обхаживал его и так и этак, а к концу дня был готов разорвать своего тихого, но неуступчивого оппонента на куски. Однако, по выражению Ольшанцева, «нашла коса на камень» — ученый упорно отказывался дать «добро» на рискованную операцию. Воцарилось двоевластие. В принципе, оно существовало давно, но выполнению общей задачи это не мешало. И вот теперь ситуация зашла в тупик. Выйти из него можно было единственным способом — подключив «третью голову».
   На этот раз, кроме командиров десантных групп, в зал пригласили не всех научников, а только главных специалистов. Конечно, принятие окончательного решения от них не зависело, но перед тем как вынести свой вердикт, Козырев хотел выслушать несколько мнений.
   Иджертон был явно не в ударе. Чувствовалось, что он уже почти не в силах отбиваться от напористого шефа десантников. Лишь сознание того, что дело не из тех, когда можно спокойно умыть руки, заставляло его вновь и вновь приводить свои аргументы. «Возможности Мака не изучены, — говорил он, — его способность наносить внезапные удары из-под „шапки-невидимки“ пугает. То, что пока удалось избежать человеческих жертв, еще ни о чем не говорит. Мы можем потерять все, вплоть до корабля, если переоценим свои силы».
   Родриго, не отрываясь, смотрел на Козырева. Что на уме у капитана? «Мирфак» никогда не подвергался реальной угрозе, и даже прожженные скептики не представляли, что найдется нечто, способное сокрушить этот символ земной мощи. Да, случалось, экипаж нес потери, но только на поверхности планет. Люди могли пасть в поединке с чудовищной формой жизни, подцепить неведомую заразу, погибнуть в катаклизме. Наконец, тронуться рассудком, попав в среду, где самый жуткий ночной кошмар был лишь бледным отражением реальности. Но космическая цитадель, порождение изобретательного человеческого ума, всегда оставалась неприступной. Скорее всего капитан был просто не в состоянии представить врага, способного покуситься на его звездолет. Не сочтет ли он мрачные пророчества нагнетанием страстей, не ухватится ли за звонкую погремушку близкой победы?
   Лицо Козырева выражало живой интерес к выступлению главного научника и в то же время — легкий скепсис. Несколько раз капитан кивал, но порой — Родриго был готов поклясться в этом! — с трудом скрывал улыбку.
   — Хорошо, Франклин, — сказал он, когда ученый закончил. — Ваши опасения мне понятны, но планета земного типа, прекрасная, с изумительным климатом — это такой подарок судьбы, от которого невероятно трудно отказаться. Вспомните, сколько раз нам попадались безжизненные каменистые миры. Тут надо все тщательно взвесить! Что же, послушаем доводы вашего оппонента.
   Эрикссон неторопливо размял свои ручищи и поудобнее уселся в кресле. Весь его вид говорил: «Ну, выслушали страшноватую сказку, а теперь давайте вернемся к реальности».
   Начал он издалека, очень издалека.
   — Когда-то Колумб, располагая тремя утлыми суденышками, открыл для европейцев огромный неизведанный мир: Так вот, время каравелл не прошло, разве что стали они помощнее и понадежнее. — Эрикссон сразу взял верный тон, играя на самых чувствительных струнах Козырева. — Можно разводить бесконечные дискуссии, произносить всякие умные слова, но человечество нуждается в новом жизненном пространстве, и никуда от этого не деться. Капитан прав: просто взять и отступиться от такой планеты, как Оливия, невозможно. Мы прошли через такие миры, где сам дьявол сломал бы зубы, но даже там не показывали спину. Вспомните, сколько наших парней полегло на Синтии, на Фризии! Разве мы не предадим их память, если уйдем сейчас?
   Ермолаев и Ахвен смотрели своему командиру в рот. Лицо Сайто было непроницаемым. Родриго поморщился. Он сам чуть не погиб на Синтии, но не считал ту вылазку героической и не любил о ней вспоминать. Однако следовало отдать шефу должное: он умел работать на публику, используя любые факты, даже такие общеизвестные, как открытие Америки.
   — Научный руководитель боится неизвестности, — продолжал Эрикссон. — Но мы всегда шагали в неведомое, нам никто не постилал ковровых дорожек. Давайте трезво оценим степень опасности. Она может быть огромной, если нам противостоит абсолютно чуждый разум. Но мы же, если я не ошибаюсь, будем иметь дело с собственным творением! Кто создал этого Мака, кто вложил в его железную башку плазменные мозги? Или вы уже отказались от этой гипотезы, доктор Иджертон? Может, Мак вообще не долетел до Оливии, а «тарелку» скушал какой-то местный гурман?
   Ученый молчал. Он сидел потупившись, седые пряди волос свисали на лицо. Эрикссон, напротив, выпрямил спину, развернул плечи — явно чувствовал себя героем.
   — Во что бы ни превратился Мак, изначальную программу в его черепушку вбили мы! Вы верите, что он превзошел создателей? Хорошо, давайте разберемся. Что он умеет? Генерировать силовое поле? Создавать монстров, перекраивая генетический код? Все это для нас не ново. Мы могли бы точно так же разрушить «тарелку», применив пульсирующие поля. Что еще? Невидимость для приборов? Это тоже старый фокус, хорошо известный нашим физикам. Да, Маку удалось взломать защиту «черепахи». Но если мы доставим с корабля дополнительные силовые установки, наша мощь многократно возрастет. В общем, не вижу, чем бы он еще мог нас удивить.
   — Так-так, — сказал Козырев. — Что же конкретно вы предлагаете, Лейф?
   — Мы должны нанести удар и уничтожить Мака! Это единственный способ избежать дальнейших потерь и закрепить права на планету. Война, так война!
   — Но как вы собираетесь это сделать? Ведь Мак, некоторым образом, невидим!
   — Не проблема. Координаты места гибели «тарелки» установлены. Я допускаю, конечно, что Мак, обосновавшись на Оливии, мог заметно подрасти, занять два, три, четыре гектара. Но это не важно. Пошлем еще два аппарата, подешевле, с разных сторон. Они будут приближаться к расчетной точке на минимальной скорости. Если все повторится, то места их гибели и будут означать границы Мака или, если хотите, его защитного пояса.
   — Но вы хотя бы приблизительно представляете, с кем имеете дело?
   — Приблизительно представляю. «Тарелка» успела передать кое-какую информацию, в том числе и показания детектора массы. Она колебалась, наибольшее зафиксированное значение — сто двенадцать тысяч тонн.
   — Однако! — Капитан опешил. — Сдается мне, что дичь несколько… гм… великовата. Как же вы собираетесь покончить с Маком? Сжечь корабельными дюзами?
   — Я ценю ваш юмор, но есть куда более эффективный способ. — Эрикссон выдержал многозначительную паузу и добавил: — Кварковый деструктор.
   В зале воцарилась тишина. Ученые смотрели на Эрикссона с каким-то мистическим ужасом. У командира десантников был богатый выбор оружия, но он еще ни разу даже намека не делал, что готов выпустить самого устрашающего джинна. Даже аннигиляционная бомба была детской игрушкой по сравнению с деструктором: он разрушал то, что еще не так давно считалось первоосновой материи — элементарные частицы.
   — Вы это серьезно? — спросил Козырев после продолжительного молчания. — Насколько мне известно, у нас нет деструктора.
   — Его можно смонтировать. На корабле есть все необходимое.
   — Вы предлагаете разрядить главную двигательную установку?
   — Только один блок, да и то на время. Заряд можно восстановить, вы же знаете.
   Капитан потер переносицу.
   — Вас не устроит антиматерия? Помнится, ее довольно успешно применили против плазменников. К тому же вы только что не очень лестно отзывались о способностях Мака. Если не ошибаюсь, он вряд ли может вас чем-нибудь удивить?
   — Опыт войн показывает, что лучше действовать наверняка, применив самое разрушительное оружие. Ларозьер понимал это очень хорошо.
   Иджертон поднял голову.
   — Это безумие! Вы представляете себе последствия взрыва? По возвращении на Землю я лично…
   Козырев привстал с кресла.
   — Пожалуйста, успокойтесь, Франклин. Не надо волноваться. Ваше мнение, Ласковский?
   Войцех Ласковский, главный физик экспедиции, тяжело вздохнул.
   — Что я могу сказать? В принципе, деструктор можно настроить на любой радиус действия. В зоне поражения материя окажется расщепленной на кварки. Все вокруг, конечно, будет выжжено, заражено, но лишь до определенных пределов. Я считаю, что База и ее окрестности не пострадают, даже если радиус цели превысит десять километров. Впрочем, последнее маловероятно.
   — Отлично. Хотите что-нибудь добавить?
   — Нет. — Ласковский избегал смотреть на Иджертона.
   — Тогда выслушаем остальных, — сказал Козырев.
   Эрикссона безоговорочно поддержали Ермолаев и Ахвен. Сайто высказался неопределенно: дескать, начальству виднее, я человек маленький. Инженер и планетолог фактически остались в стороне, подчеркнув, что их специальности имеют мало отношения к обсуждаемой проблеме. Химик и роботехник предложили не спешить: продолжение исследований могло, по их словам, заметно продвинуть земную науку.
   Олыианцев, как и следовало ожидать, разгорячился не на шутку:
   — Вам не терпится выкопать топор войны, Эрикссон? Но во имя чего? Уничтожить даже одну уникальную форму жизни — это варварство, а вы хотите угробить целый неповторимый мир! Только не надо детского лепета насчет «ограниченного радиуса действия». Не будет Мака — вымрут как минимум несколько типов созданных им существ. Задумайтесь — несколько типов! Что останется? Банальная планетка, тропический рай, где поселенцы смогут без помех поджаривать на солнышке свои задницы! Поймите же вы, сейчас Оливия — Клондайк для любого биолога, он душу заложит, чтобы только попасть сюда. Да изучение одной только «амебы» сулит переворот в науке!
   Иджертон, сидевший в позе роденовского мыслителя, резким движением головы отбросил волосы со лба, глаза его блеснули.
   — Так, мой мальчик, так, — пробормотал он. — Задай им!
   — Ваша позиция понятна, — перебил Ивана капитан. — Но думается, что проблема выходит далеко за рамки биологии. Кто еще?
   Родриго встал.
   — Я, если позволите. Капитан, вы не дали главному биологу договорить, а ведь он, насколько мне известно, собирался сообщить нечто очень важное. Так нехорошо обойдясь с «тарелкой», Мак дал нам понять, что его нервы, или что там у него, на пределе. Мы ему определенно надоели, а подготовка к атаке может спровоцировать его на совсем уж нехорошие действия. Например, Маку ничего не стоит выбросить в атмосферу штаммы вирусов, вызывающих мгновенную смерть людей. Вы так уверены, что успеете первыми? Кто поручится, что наш деструктор не окажется пушкой, палящей по воробьям? И если ответный удар останется за Маком…
   — Да вы, никак, испугались, Кармона, — с издевкой произнес Эрикссон. — Не ожидал от вас. Ну-ну, что же вы замолчали?
   «Зря я так начал, — подумал Родриго, глядя в недобрые глаза шефа. — Издалека надо было, а не прямо в лоб. Похвалить всех выступающих, сопоставить точки зрения и исподволь подготовить аудиторию к мысли, что надо все как следует обдумать. „Семь раз отмерь, один отрежь“, — так, — кажется, говорит Иван? Быть обвиненным в трусости — смерть для десантника. Стоит нам разойтись — и весть о малодушии красавчика Родриго, обрастая разными домыслами, разнесется по всем закоулкам Базы. Что бы я сейчас ни добавил — в глазах ребят это будет играть против меня. Нет, лучше молчать! Потом я подойду к Эрикссону. Он поймет, должен понять, что я никак не мог принять его сторону. Лейф — десантник старой закалки, не любит соплей, сам не раз рисковал своей шкурой в трудных операциях. Но он видел меня в деле, и до него дойдет, что Родриго двигала не трусость. А потом… Потом можно попытаться сколотить коалицию с Иджертоном, с Иваном, вместе убедить капитана. Рано сдаваться!