Страница:
— И Гитлер и Сталин наверняка бы так поступили. И то же самое скажет Миктантекутли если я нарушу слово и не выпущу его на свободу.
— Джон, я хочу, чтобы ты нарушил слово. Я хочу, чтобы ты открыто сказал Миктантекутли, что ты его не освободишь.
— Энн, я не могу. Он убьет тебя.
— Моя жизнь не имеет значения. Кроме того, ты не должен об этом беспокоиться, если сомневаешься в мощи Миктантекутли.
— Я не сомневаюсь в мощи Миктантекутли. Я просто считаю, что он недостаточно силен, чтобы благоденствовать в обществе, которое не верит в демонов.
Энн вытянула руку и прикоснулась к моей руке.
— Дело также и в Джейн, ведь так? И в твоем не родившимся сыне?
Я долго смотрел на нее, потом опустил голову.
— Да, — признался я. — Дело в Джейн.
Мы долго сидели и молчали. Наконец я встал с постели, наклонился и поцеловал Энн в лоб. Она мимоходом пожала мне руку, но не сказала ни слова. Она не сказала даже «до свидания». Я прикрыл за собой дверь так тихо, как будто запирал двери в мавзолее.
По пути назад я завернул в приемную и налетел на Дугласа Эвелита. Он сидел в кресле на колесиках, подталкиваемый Квамусом, а за ними шла Энид Линч. Все трое были одеты празднично: старый Эвелит надел черный смокинг и театральную пелерину, а между коленями держал трость с серебряной ручкой. На Квамусе был серый плащ английского покроя, на Энид же обтягивающее платье из серой шерсти, через которое четко очерчивались ее затвердевшие от холода соски грудей.
— Хорошо, что я вас встретил, мистер Трентон, — заявил Дуглас Эвелит, протягивая ко мне руку. — Скорее плохо, что я вас встретил, учитывая обстоятельства. Энн рассказала мне по телефону, что случилось.
— Она звонила вам?
— Конечно. Все мои ведьмы относятся ко мне как к отцу. — Он улыбнулся, хотя в улыбке было мало веселья. У него было подозрительное, оценивающие и критичное выражение лица. Что на самом деле случилось в доме на Алле Квакеров и почему Энн в таком плохом виде? Я чувствовал, что этих людей объединяет сильная психическая связь, а я ненароком вторгся в окружающий их магический круг и вызвал сигналы тревоги внутри их объединенных умов. У меня было кислое предчувствие, что если бы я как-то обидел Энн или нарушил наш договор о немедленной доставке Миктантекутли в дом Дугласа Эвелита, когда мы достанем корпус, то они знали бы об этом тут же, немедленно, даже без расспросов.
— Энн… чувствует себя значительно лучше, — заявил я. — Доктор Розен говорит, что она может вернуться домой еще сегодня или завтра утром. Он только хочет увериться, что она пришла в себя после потрясения.
— Энн сказала мне, что это был дух вашей умершей жены, — заявил Дуглас Эвелит. Дух вашей умершей жены.
— Да, — признался я. Я взглянул на Квамуса. Его лицо не выражало никаких чувств. Неподвижное, каменное лице не моргая наблюдали за мной, ни на секунду не спуская холодного проницательного взгляда.
— Да, — повторил я. — Произошел определенный конфликт. Энн хотела на какое-то время освободить меня от этих призраков, но моя жена наверно воспротивилась.
— Скорее, Миктантекутли воспротивился. Ведь именно этот демон, как вы уже знаете, вызывает появление духа вашей жены.
— Вот именно, Миктантекутли, — поддакнул я. Я чувствовал себя крайне виновным. Все трое смотрели на меня так, как будто я продал собственную мать торговцу рабами. Они явно что-то чувствовали, хотя и не были уверены, что это такое.
— Наверное будет лучше для вас, если вы уйдете из дома на пару недель, — заметила Энид. — У вас есть куда пойти?
— Я мог бы поселиться у моего тестя в Дедхэме. А раз уж зашла речь о нем, то мне кажется, что он будет в состоянии собрать достаточные фонды для подъема «Дэвида Дарка».
— Ну, это действительно крайне приятное известие, — заявил старый Эвелит. — Но только зачем вам ехать в Дедхэм? Если захотите, можете положить у меня, в Тьюкс-Бери. У меня есть свободная комната, которую я с радостью предоставлю в ваше распоряжение так долго, как это будет нужно. К тому же так даже будет удобнее, когда вы и ваши коллеги займетесь подъемом корпуса, не так ли? Вы могли бы информировать меня ежедневно о ходе работы, а взамен пользоваться моей библиотекой, если вам будут нужны дополнительные сведения.
Я посмотрел на Энид, Квамуса и старого Эвелита. Пребывание в резиденции Биллингтонов наверняка будет трудным и скучным, но с другой стороны представит мне возможность пользоваться всеми книгами и бумагами старого Эвелита. Может, я даже открою, как Эвелит собирается расправиться с Миктантекутли, когда мы вытянем демона из моря. Если я узнаю, что он хочет сделать, чтобы стреножить его, то, может, я найду также способ и освободить демона.
Дуглас же Эвелит пригласил меня наверно затем, чтобы я был у него на виду, так же как я хотел шпионить за ним. Но мне это не мешало. Настоящая конфронтация наступит только тогда, когда мы найдем Миктантекутли и достанем его из моря.
— Я позвоню вам, сказал старый Эвелит. — Так что соберитесь. Квамус вам поможет переехать. Хорошо, Квамус?
Квамус ничем не показал, что соглашается и что он вообще слышал вопрос. Энид подошла ближе к креслу на колесиках и сказала:
— Вы не должны выходить из дома на такое долгое время, мистер Эвелит. Пойдемте посетим Энн, а потом вернемся домой. Мистер Трентон, я очень рада вашим успехам в деле финансов.
И вся троица удалилась по коридору. Колесики кресла Дугласа Эвелита вращались с тихим скрежетом. Я обернулся и заметил, что ко мне приглядывается блондинистая санитарка Марго.
— Ваши друзья?
— Знакомые.
— Немного удивительные, правда? Если мне можно так сказать.
— Удивительные? Возможно. Но наверно знаете, что разные люди считают удивительным разное. Например, наверняка они и о вас думают, что вы удивительны.
Марго затрепетала своими длинными искусственными ресницами.
— Я удивительная? Почему это я должна быть удивительной?
Я улыбнулся ей и свернул в кабинет доктора Розена, чтобы попрощаться с ним. Позже, когда я уже выходил из клиники, Марго все еще изучала себя в карманном зеркальце, морща брови, надувая губы и стараясь понять, почему кто-то может считать ее удивительной.
На улице веял холодный ветер. Мне очень казалось, что что-то висит в воздухе. Что-то грозное, неизбежное и проникающее абсолютной дрожью.
29
30
— Джон, я хочу, чтобы ты нарушил слово. Я хочу, чтобы ты открыто сказал Миктантекутли, что ты его не освободишь.
— Энн, я не могу. Он убьет тебя.
— Моя жизнь не имеет значения. Кроме того, ты не должен об этом беспокоиться, если сомневаешься в мощи Миктантекутли.
— Я не сомневаюсь в мощи Миктантекутли. Я просто считаю, что он недостаточно силен, чтобы благоденствовать в обществе, которое не верит в демонов.
Энн вытянула руку и прикоснулась к моей руке.
— Дело также и в Джейн, ведь так? И в твоем не родившимся сыне?
Я долго смотрел на нее, потом опустил голову.
— Да, — признался я. — Дело в Джейн.
Мы долго сидели и молчали. Наконец я встал с постели, наклонился и поцеловал Энн в лоб. Она мимоходом пожала мне руку, но не сказала ни слова. Она не сказала даже «до свидания». Я прикрыл за собой дверь так тихо, как будто запирал двери в мавзолее.
По пути назад я завернул в приемную и налетел на Дугласа Эвелита. Он сидел в кресле на колесиках, подталкиваемый Квамусом, а за ними шла Энид Линч. Все трое были одеты празднично: старый Эвелит надел черный смокинг и театральную пелерину, а между коленями держал трость с серебряной ручкой. На Квамусе был серый плащ английского покроя, на Энид же обтягивающее платье из серой шерсти, через которое четко очерчивались ее затвердевшие от холода соски грудей.
— Хорошо, что я вас встретил, мистер Трентон, — заявил Дуглас Эвелит, протягивая ко мне руку. — Скорее плохо, что я вас встретил, учитывая обстоятельства. Энн рассказала мне по телефону, что случилось.
— Она звонила вам?
— Конечно. Все мои ведьмы относятся ко мне как к отцу. — Он улыбнулся, хотя в улыбке было мало веселья. У него было подозрительное, оценивающие и критичное выражение лица. Что на самом деле случилось в доме на Алле Квакеров и почему Энн в таком плохом виде? Я чувствовал, что этих людей объединяет сильная психическая связь, а я ненароком вторгся в окружающий их магический круг и вызвал сигналы тревоги внутри их объединенных умов. У меня было кислое предчувствие, что если бы я как-то обидел Энн или нарушил наш договор о немедленной доставке Миктантекутли в дом Дугласа Эвелита, когда мы достанем корпус, то они знали бы об этом тут же, немедленно, даже без расспросов.
— Энн… чувствует себя значительно лучше, — заявил я. — Доктор Розен говорит, что она может вернуться домой еще сегодня или завтра утром. Он только хочет увериться, что она пришла в себя после потрясения.
— Энн сказала мне, что это был дух вашей умершей жены, — заявил Дуглас Эвелит. Дух вашей умершей жены.
— Да, — признался я. Я взглянул на Квамуса. Его лицо не выражало никаких чувств. Неподвижное, каменное лице не моргая наблюдали за мной, ни на секунду не спуская холодного проницательного взгляда.
— Да, — повторил я. — Произошел определенный конфликт. Энн хотела на какое-то время освободить меня от этих призраков, но моя жена наверно воспротивилась.
— Скорее, Миктантекутли воспротивился. Ведь именно этот демон, как вы уже знаете, вызывает появление духа вашей жены.
— Вот именно, Миктантекутли, — поддакнул я. Я чувствовал себя крайне виновным. Все трое смотрели на меня так, как будто я продал собственную мать торговцу рабами. Они явно что-то чувствовали, хотя и не были уверены, что это такое.
— Наверное будет лучше для вас, если вы уйдете из дома на пару недель, — заметила Энид. — У вас есть куда пойти?
— Я мог бы поселиться у моего тестя в Дедхэме. А раз уж зашла речь о нем, то мне кажется, что он будет в состоянии собрать достаточные фонды для подъема «Дэвида Дарка».
— Ну, это действительно крайне приятное известие, — заявил старый Эвелит. — Но только зачем вам ехать в Дедхэм? Если захотите, можете положить у меня, в Тьюкс-Бери. У меня есть свободная комната, которую я с радостью предоставлю в ваше распоряжение так долго, как это будет нужно. К тому же так даже будет удобнее, когда вы и ваши коллеги займетесь подъемом корпуса, не так ли? Вы могли бы информировать меня ежедневно о ходе работы, а взамен пользоваться моей библиотекой, если вам будут нужны дополнительные сведения.
Я посмотрел на Энид, Квамуса и старого Эвелита. Пребывание в резиденции Биллингтонов наверняка будет трудным и скучным, но с другой стороны представит мне возможность пользоваться всеми книгами и бумагами старого Эвелита. Может, я даже открою, как Эвелит собирается расправиться с Миктантекутли, когда мы вытянем демона из моря. Если я узнаю, что он хочет сделать, чтобы стреножить его, то, может, я найду также способ и освободить демона.
Дуглас же Эвелит пригласил меня наверно затем, чтобы я был у него на виду, так же как я хотел шпионить за ним. Но мне это не мешало. Настоящая конфронтация наступит только тогда, когда мы найдем Миктантекутли и достанем его из моря.
— Я позвоню вам, сказал старый Эвелит. — Так что соберитесь. Квамус вам поможет переехать. Хорошо, Квамус?
Квамус ничем не показал, что соглашается и что он вообще слышал вопрос. Энид подошла ближе к креслу на колесиках и сказала:
— Вы не должны выходить из дома на такое долгое время, мистер Эвелит. Пойдемте посетим Энн, а потом вернемся домой. Мистер Трентон, я очень рада вашим успехам в деле финансов.
И вся троица удалилась по коридору. Колесики кресла Дугласа Эвелита вращались с тихим скрежетом. Я обернулся и заметил, что ко мне приглядывается блондинистая санитарка Марго.
— Ваши друзья?
— Знакомые.
— Немного удивительные, правда? Если мне можно так сказать.
— Удивительные? Возможно. Но наверно знаете, что разные люди считают удивительным разное. Например, наверняка они и о вас думают, что вы удивительны.
Марго затрепетала своими длинными искусственными ресницами.
— Я удивительная? Почему это я должна быть удивительной?
Я улыбнулся ей и свернул в кабинет доктора Розена, чтобы попрощаться с ним. Позже, когда я уже выходил из клиники, Марго все еще изучала себя в карманном зеркальце, морща брови, надувая губы и стараясь понять, почему кто-то может считать ее удивительной.
На улице веял холодный ветер. Мне очень казалось, что что-то висит в воздухе. Что-то грозное, неизбежное и проникающее абсолютной дрожью.
29
Эдварду, Форресту и Дану Бассу потребовалась неделя, чтобы приготовить довольно подробную смету расходов на подъем «Дэвида Дарка» с илистого дна к западу от Грейнитхед. В течение этой недели мы ныряли в отмеченном месте одиннадцать раз.
Нам повезло: на четвертый раз мы нашли четыре доски, уже прогнившие, торчащие рядом из ила. Позже оказалось, что это части обшивки кормы. Тогда мы впервые убедились, что «Дэвида Дарк» действительно лежит в этом месте, погребенный в иле, поэтому мы почтили этот вечер дюжиной бутылок наилучшего калифорнийского вина.
Во время последующих погружений мы достали кучу досок из обшивки корпуса, и вскоре стало ясно, что «Дэвид Дарк» лежит, склонившись под углом около тридцати градусов, а корпус с одной стороны его сохранился целехоньким до самого спардека. Эдвард позвонил своему другу в Санта-Барбаре, штат Калифорния, художнику-маринисту по имени Петер Нортон, и Петер обещал помочь нам в подготовке предварительных эскизов и карт.
Петер лично нырял три раза к корпусу и копался в иле, чтобы пощупать поломанные остатки кормы и черные остатки кормы и черные, прогнившие клепки обшивки. Потом, молчаливый, поглощенный тем, что увидел, он сел в салоне Эдварда с мольбертом и пачкой бумаги и нарисовал для вас по памяти понятный эскиз «Дэвида Дарка» — такого, каким он был сейчас — а также разрезов корпуса.
Я погрузился в воду на двенадцатый раз. Был светлый, мягкий день, и видимость была исключительно хорошей. Эдвард на этот раз спустился вместе со мной, белая неясная фигура в мире без ветра и гравитации. Мы приблизились к «Дэвиду Дарку» с севера-востока. Когда я впервые увидел, корпус, я не мог понять, каким чудом Эдвард пропустил его за все годы подводных поисков. Кроме черных шпангоутов, которые теперь были очищены от нанесенного ила, корпус «Дэвида Дарка» был заметен на дне океана как удлиненный овальный холмик, напоминающий подводный гроб. В течение трех столетий морские течения, минуя затопленный корабль по обе стороны выбили в дне углубления и нанесли кучу грязи на верхнюю палубу, как будто пытались скрыть вещественные доказательства давнего, но не прошенного убийства. Я оплыл корпус вокруг, в то время как Эдвард дарил мне очищенные заклепки обшивки и кормы, после чего движением руки показал, насколько наклонился корабль, когда падал на дно. Я смотрел, как Эдвард проплывает над корпусом туда и сюда, пребывая на высоте около трех или четырех футов над ним и понимая небольшие облака ила в виде кочана цветной капусты. И тут я неожиданно припомнил себе то, что мне сказала старая Мерси Льюис на Салема в тот день: «Держись подальше от места, где не летает ни одна птица». Так вот здесь и было это место, в глубинах залива Салем. Мерси Льюис предупредила меня, но было уже слишком поздно. Я сам приговорил себя к тому, что судьба мне принесет, и я сам обязан освободить Миктантекутли, если демон действительно находится в корпусе.
Когда мы вынырнули на поверхность, Эдвард прокричал мне:
— Ну и как? Фантастично, а?
Я помахал ему, тяжело дыша. Потом я Доплыл до «Диогена» и взобрался на палубу по канатам для ныряльщиков. Ко мне подошла Джилли и спросила:
— Ты видел его?
Я кивнул головой.
— Удивительно, что его раньше никто не нашел.
— Вообще-то нет, — вмешался Дан Басс. — Чаще всего видимость настолько плоха, что можно проплыть в нескольких футах и не заметить ничего особенного.
Эдвард взобрался на палубу и стряхнулся, как промокший тюлень.
— Это на самом деле необычно, — заявил он. Он отдал маску Джилли и стянул с головы апельсиновый капюшон. — У человека какое-то безумное впечатление, что он нарушает ход истории… это именно этот корпус никогда не должен был бы быть найденным. Знаете, что он мне напоминает? Те древние кельтские курганы, которые можно заметить только с самолета.
— Ну что ж, — сказал я. — А теперь, когда мы его уже нашли, сколько времени займет его извлечение на поверхность?
Эдвард выбил воду из носа.
— Дан и я, мы думали над квартирмейстерской частью этой операции. Сколько аквалангистов и подводных археологов нам будет нужно, сколько устройств для для погружения, какое оборудование. Нам нужно будет снять и склад на берегу, чтобы складывать там оборудование и все доски, которые лежат на дне отдельно. Все, что мы найдем, нам нужно будет каталогизировать, снабдить номером, зарисовать и сохранить с целью последующей реконструкции. Каждая доска, каждый обломок мачты, каждый нож, вилка и ложка, каждая кость и каждый кусок ткани. Потом нужно будет нанять холодильник, чтобы сохранить деревянные части от гниения, и, естественно, законсервировать главный корпус, когда мы его уже поднимем.
— Так все же сколько времени понадобится от бюджета, ну, и от погоды. Если в этом году у нас будет короткий сезон для погружений, и если мы сразу не получим все специальное оборудование, в котором мы нуждаемся, то это может продлиться даже три или четыре года.
— Три или четыре года?
— Конечно, — ответил Эдвард. Он развернул таблетку от кашля и бросил ее в рот. — Это еще мало. Подъем «Мэри Роуз» занял более чем в три раза больше. Конечно же, мы используем их опыт, может даже одолжим часть их оборудования, которое они значительно улучшили. Как только бюджет будет утвержден, я и Форрест, мы полетим в Англию, встретимся с ними и совместно установим, как нам поднять «Дэвида Дарка» при минимуме повреждений.
— Но, ради Бога, Эдвард, три или четыре года? А что с Миктантекутли? Что со всеми теми людьми, которые будут преследоваться и которые могут погибнуть? Что со всеми душами умерших, которые и не познают покоя?
— Джон, мне неприятно, но три или четыре года — это нижняя граница. Если бы не необходимость поспешности, то следовало бы ожидать, что исторические предприятие такого веса заняло бы от 8 до 10 лет. Да и понимаешь ли ты вообще, что у нас здесь есть? Абсолютно бесценный забытый корпус, единственный корабль семнадцатого века, который сохранился до нашего времени в идеальном состоянии. Более того, этот корабль был выслан с таинственной и необычной миссией. Ведь насколько известно, в нем все еще находится первоначальный груз.
Я поспешно вытер лицо полотенцем и бросил его на палубу.
— Ты мне четко обещал то, что мы достанем корабль как можно быстрее. Ты сказал это точно.
— Конечно, — признал Эдвард. — Я и сдержу слово. Три или четыре года
— это почти неправдоподобно быстро.
— Но не тогда, когда половина жителей Грейнитхед терроризируется своими умершими родственниками. Не тогда, когда жизнь хотя бы одного человека находится в опасности. Тогда это будет бесконечно медленно.
— Джон, — вмешался Форрест. — Мы не можем достать его быстрее. Это физически невозможно. Корпус необходимо откопать с наибольшей осторожностью, убрать всасывающими вентиляторами ил и грязь; затем его необходимо укрепить, чтобы он не развалился во время вытаскивания на поверхность. Нам будет необходимо выполнить множество расчетов, чтобы установить, какие напряжения выдержит корпус. Потом нужно будет соорудить специальную раму и поместить в ней корпус, прежде чем его вытаскивать. Уже все это само по себе означает три года работы.
— Ну, хорошо, — уступил я. — Но ведь мы можем сначала вытащить медный ящик. Мы можем откопать трюм и вытащить ящик отдельно. Сколько времени это займет? Неделю, две?
— Джон, мы не можем работать так. Если мы накинем на этот корпус как Джон Уэйн с Зелеными Беретами, то мы причинили множество ненужного вреда и, может, даже уничтожим стоимость всей находки.
— О чем ты говоришь? Эдвард, что с тобой творится, ко всем чертям? Ты сказал, что достать корпус со дна моря займет немного времени. Хорошо, я согласен с этим. Но ты же никогда не говорил, что это продлится целые годы. Мне же всегда казалось, что это будет вопросом пары недель, максимум месяца.
Эдвард положил мне руку на плечо.
— Я никогда не говорил, что мы можем достать «Дэвида Дирка» в течении пары недель, и никогда, ни на минуту, не пытался убедить тебя в этом. Джон, этот корпус является необычайно хрупкой и ценной исторической реликвией. Мы не можем относиться к нему как обычной затонувшей моторной лодке.
— Но мы не можем выталкивать оттуда этого черта-Миктантекутли, — настаивал я. — Мы же должны это сделать, Эдвард. Не спорь, ведь именно так сначала достали все орудия с «Мэри Роуз», а лишь потом поднимали корпус.
— Корпус, здесь ты прав, и мы, естественно, вытащил Миктантекутли в первую очередь, прежде чем займемся остальной частью корпуса. Может, мы достанем медный ящик в начале будущего сезона, если нам повезет. Но мы не можем себе позволить разваливать весь корпус ломами и кирками, прежде чем не установим, в каком состоянии находится сейчас корпус, в каком лежит положении и как лучше всего его сохранить.
— Эдвард! — закричал я. — Этот проклятый корпус никому не нужен! Дело совершенно не в нем! Мы должны найти Миктантекутли, только это сейчас важно!
— Мне очень неприятно, Джон, — ответил Эдвард. Он протер очки, посмотрел через них на солнце и, щуря глаза, проверил, чисты ли стекла. — Никто из нас не разделяет твоего мнения, поэтому оно не считается.
— А я и не знал, что здесь есть какой-то комитет. Я думал, что мы просто группа людей, стремящихся к естественной цели.
— Разве мы не можем пойти на компромисс? — вмешалась Джилли. — Разве мы не можем как-то договориться, чтобы этот медный ящик имел первоочередное значение?
— Он и имеет первоочередное значение, — запротестовал Эдвард. — Бог знает, что я предпочел бы постепенно откопать весь корпус и не вытягивать ящика, пока мы не обозначим и не каталогизируем всего, включая содержимое трюма. Но я пошел на компромисс до такой степени, что готов вытаскивать ящик, как только мы уберем всю верхнюю палубу и получим к нему доступ. Ты не можешь от меня требовать большего.
— Эдвард, — сказал я. — Я требую от тебя, чтобы ты отпустил вниз и взял столько инструмента, сколько сможешь, любого инструмента, и чтобы ты проник внутрь и нашел этот медный ящик, чтобы ты принял это как задание номер один.
— Я не сделаю этого, — ответил Эдвард.
— Тогда забудь о деньгах и забудь обо мне. Ты с самого начала счел, что меня можно надувать.
— Я не надувал. Я вообще не обещал, что вломлюсь в этот корпус как Кинг-Конг и выхвачу оттуда демона, разваливая по пути все, что будет на дороге. Джон… Джон, послушай. Послушай меня, Джон. Мы историки, понимаешь? Мы не охотники за реликвиями и не специалисты по морской спасательной службе, мы даже не торговцы реликвиями. Знаю, что время торопит. Понимаю твое нетерпение…
— Черта лысого ты понимаешь! — завопил я. — Ты сидишь в этом музее с Джимми Форрестом и остальной шайкой и все время только копаешься в пыли. Пыль, реликвии, старые книги, только этим и живешь. Ну так вот, я хочу тебе напомнить, что здесь, вокруг, здесь реальный мир и что в этом мире человеческие ценности имеют намного большой вес, чем история.
— Но ведь именно история и является человеческой ценностью, — заявил Эдвард. — Вся история учит нас человеческим ценностям. Как ты думаешь, какого черта мы тут делаем? Мы углубляем свое знание о человеке! Ты думаешь, что нам может этот корпус? Мы просто хотим знать, почему наши предки решили отправиться в море несмотря на страшный шторм, чтобы избавиться от останков ацтекского демона. Не говори мне, что это не касается человеческих ценностей. И не говори мне, что мы окажем человечеству услугу, если разобьем этот корпус и уничтожим бесценные исторические данные, которые там могут находиться.
— Ну что ж, — сказал я более спокойно. — Кажется, что вы, историки, и я, имеем диаметрально противоположные взгляды на то, что является услугой человечеству. В этом положении мне не остается ничего другого, как только сидеть тихо и убраться из этой лодки, как только доплывем до пристани. Это конец, Эдвард. Прощай.
Дан Басс взглянул на Эдварда, как будто ожидал, что Эдвард извинится. Не оскорбленный яйцеголовый — это наиболее упрямое существо на свете, а в этом Эдвард не был исключением. Он стянул свой мокрый комбинезон, бросил его Джилли и прогнусавил:
— Возвращаемся. Эта прогулка неожиданно перестала быть приятной.
Подошел Форрест, неся в обеих руках кофейник с горячим кофе.
— А что с финансами? — спросил он. — Что мы будем делать без тестя Джона?
— Справимся, ясно! — провизжал Эдвард. — Я поговорю с Джерри из Инвестиционного общества Массачусетса. Его достаточно заинтересовала та идея, чтобы использовать «Дэвида Дарка» как приманку для туристов.
— Ну… раз считаешь, что сможешь откуда-то вытряхнуть шесть миллионов… — неуверенно начал Форрест.
— Я вытряхну откуда-то эти шесть миллионов, ясно? — проревел Эдвард.
— А теперь возвращаемся в Салем, пока я не сказал чего-то, о чем буду жалеть.
Мы повернули, и Дан Басс направил лодку в сторону берега. Никто ничего не говорил, даже Джилли держалась на дистанции. Когда мы отдали концы на Пристани Пикеринга, я не теряя времени, соскочил с «Диогена», перебросил сумку через плечо и направился в сторону паркинга.
— Джон! — закричал кто-то за мной. Я остановился и повернулся. Это был Форрест.
— В чем дело? — спросил я.
— Я хотел только сказать, что мне жаль, что так вышло, — буркнул он.
Я посмотрел на «Диогена» и на Джилли, которая складывала комбинезоны и посыпала их тальком. Она даже не подняла головы и не помахала мне рукой на прощание.
— Спасибо, Форрест! — сказал я. — Мне тоже жаль.
Нам повезло: на четвертый раз мы нашли четыре доски, уже прогнившие, торчащие рядом из ила. Позже оказалось, что это части обшивки кормы. Тогда мы впервые убедились, что «Дэвида Дарк» действительно лежит в этом месте, погребенный в иле, поэтому мы почтили этот вечер дюжиной бутылок наилучшего калифорнийского вина.
Во время последующих погружений мы достали кучу досок из обшивки корпуса, и вскоре стало ясно, что «Дэвид Дарк» лежит, склонившись под углом около тридцати градусов, а корпус с одной стороны его сохранился целехоньким до самого спардека. Эдвард позвонил своему другу в Санта-Барбаре, штат Калифорния, художнику-маринисту по имени Петер Нортон, и Петер обещал помочь нам в подготовке предварительных эскизов и карт.
Петер лично нырял три раза к корпусу и копался в иле, чтобы пощупать поломанные остатки кормы и черные остатки кормы и черные, прогнившие клепки обшивки. Потом, молчаливый, поглощенный тем, что увидел, он сел в салоне Эдварда с мольбертом и пачкой бумаги и нарисовал для вас по памяти понятный эскиз «Дэвида Дарка» — такого, каким он был сейчас — а также разрезов корпуса.
Я погрузился в воду на двенадцатый раз. Был светлый, мягкий день, и видимость была исключительно хорошей. Эдвард на этот раз спустился вместе со мной, белая неясная фигура в мире без ветра и гравитации. Мы приблизились к «Дэвиду Дарку» с севера-востока. Когда я впервые увидел, корпус, я не мог понять, каким чудом Эдвард пропустил его за все годы подводных поисков. Кроме черных шпангоутов, которые теперь были очищены от нанесенного ила, корпус «Дэвида Дарка» был заметен на дне океана как удлиненный овальный холмик, напоминающий подводный гроб. В течение трех столетий морские течения, минуя затопленный корабль по обе стороны выбили в дне углубления и нанесли кучу грязи на верхнюю палубу, как будто пытались скрыть вещественные доказательства давнего, но не прошенного убийства. Я оплыл корпус вокруг, в то время как Эдвард дарил мне очищенные заклепки обшивки и кормы, после чего движением руки показал, насколько наклонился корабль, когда падал на дно. Я смотрел, как Эдвард проплывает над корпусом туда и сюда, пребывая на высоте около трех или четырех футов над ним и понимая небольшие облака ила в виде кочана цветной капусты. И тут я неожиданно припомнил себе то, что мне сказала старая Мерси Льюис на Салема в тот день: «Держись подальше от места, где не летает ни одна птица». Так вот здесь и было это место, в глубинах залива Салем. Мерси Льюис предупредила меня, но было уже слишком поздно. Я сам приговорил себя к тому, что судьба мне принесет, и я сам обязан освободить Миктантекутли, если демон действительно находится в корпусе.
Когда мы вынырнули на поверхность, Эдвард прокричал мне:
— Ну и как? Фантастично, а?
Я помахал ему, тяжело дыша. Потом я Доплыл до «Диогена» и взобрался на палубу по канатам для ныряльщиков. Ко мне подошла Джилли и спросила:
— Ты видел его?
Я кивнул головой.
— Удивительно, что его раньше никто не нашел.
— Вообще-то нет, — вмешался Дан Басс. — Чаще всего видимость настолько плоха, что можно проплыть в нескольких футах и не заметить ничего особенного.
Эдвард взобрался на палубу и стряхнулся, как промокший тюлень.
— Это на самом деле необычно, — заявил он. Он отдал маску Джилли и стянул с головы апельсиновый капюшон. — У человека какое-то безумное впечатление, что он нарушает ход истории… это именно этот корпус никогда не должен был бы быть найденным. Знаете, что он мне напоминает? Те древние кельтские курганы, которые можно заметить только с самолета.
— Ну что ж, — сказал я. — А теперь, когда мы его уже нашли, сколько времени займет его извлечение на поверхность?
Эдвард выбил воду из носа.
— Дан и я, мы думали над квартирмейстерской частью этой операции. Сколько аквалангистов и подводных археологов нам будет нужно, сколько устройств для для погружения, какое оборудование. Нам нужно будет снять и склад на берегу, чтобы складывать там оборудование и все доски, которые лежат на дне отдельно. Все, что мы найдем, нам нужно будет каталогизировать, снабдить номером, зарисовать и сохранить с целью последующей реконструкции. Каждая доска, каждый обломок мачты, каждый нож, вилка и ложка, каждая кость и каждый кусок ткани. Потом нужно будет нанять холодильник, чтобы сохранить деревянные части от гниения, и, естественно, законсервировать главный корпус, когда мы его уже поднимем.
— Так все же сколько времени понадобится от бюджета, ну, и от погоды. Если в этом году у нас будет короткий сезон для погружений, и если мы сразу не получим все специальное оборудование, в котором мы нуждаемся, то это может продлиться даже три или четыре года.
— Три или четыре года?
— Конечно, — ответил Эдвард. Он развернул таблетку от кашля и бросил ее в рот. — Это еще мало. Подъем «Мэри Роуз» занял более чем в три раза больше. Конечно же, мы используем их опыт, может даже одолжим часть их оборудования, которое они значительно улучшили. Как только бюджет будет утвержден, я и Форрест, мы полетим в Англию, встретимся с ними и совместно установим, как нам поднять «Дэвида Дарка» при минимуме повреждений.
— Но, ради Бога, Эдвард, три или четыре года? А что с Миктантекутли? Что со всеми теми людьми, которые будут преследоваться и которые могут погибнуть? Что со всеми душами умерших, которые и не познают покоя?
— Джон, мне неприятно, но три или четыре года — это нижняя граница. Если бы не необходимость поспешности, то следовало бы ожидать, что исторические предприятие такого веса заняло бы от 8 до 10 лет. Да и понимаешь ли ты вообще, что у нас здесь есть? Абсолютно бесценный забытый корпус, единственный корабль семнадцатого века, который сохранился до нашего времени в идеальном состоянии. Более того, этот корабль был выслан с таинственной и необычной миссией. Ведь насколько известно, в нем все еще находится первоначальный груз.
Я поспешно вытер лицо полотенцем и бросил его на палубу.
— Ты мне четко обещал то, что мы достанем корабль как можно быстрее. Ты сказал это точно.
— Конечно, — признал Эдвард. — Я и сдержу слово. Три или четыре года
— это почти неправдоподобно быстро.
— Но не тогда, когда половина жителей Грейнитхед терроризируется своими умершими родственниками. Не тогда, когда жизнь хотя бы одного человека находится в опасности. Тогда это будет бесконечно медленно.
— Джон, — вмешался Форрест. — Мы не можем достать его быстрее. Это физически невозможно. Корпус необходимо откопать с наибольшей осторожностью, убрать всасывающими вентиляторами ил и грязь; затем его необходимо укрепить, чтобы он не развалился во время вытаскивания на поверхность. Нам будет необходимо выполнить множество расчетов, чтобы установить, какие напряжения выдержит корпус. Потом нужно будет соорудить специальную раму и поместить в ней корпус, прежде чем его вытаскивать. Уже все это само по себе означает три года работы.
— Ну, хорошо, — уступил я. — Но ведь мы можем сначала вытащить медный ящик. Мы можем откопать трюм и вытащить ящик отдельно. Сколько времени это займет? Неделю, две?
— Джон, мы не можем работать так. Если мы накинем на этот корпус как Джон Уэйн с Зелеными Беретами, то мы причинили множество ненужного вреда и, может, даже уничтожим стоимость всей находки.
— О чем ты говоришь? Эдвард, что с тобой творится, ко всем чертям? Ты сказал, что достать корпус со дна моря займет немного времени. Хорошо, я согласен с этим. Но ты же никогда не говорил, что это продлится целые годы. Мне же всегда казалось, что это будет вопросом пары недель, максимум месяца.
Эдвард положил мне руку на плечо.
— Я никогда не говорил, что мы можем достать «Дэвида Дирка» в течении пары недель, и никогда, ни на минуту, не пытался убедить тебя в этом. Джон, этот корпус является необычайно хрупкой и ценной исторической реликвией. Мы не можем относиться к нему как обычной затонувшей моторной лодке.
— Но мы не можем выталкивать оттуда этого черта-Миктантекутли, — настаивал я. — Мы же должны это сделать, Эдвард. Не спорь, ведь именно так сначала достали все орудия с «Мэри Роуз», а лишь потом поднимали корпус.
— Корпус, здесь ты прав, и мы, естественно, вытащил Миктантекутли в первую очередь, прежде чем займемся остальной частью корпуса. Может, мы достанем медный ящик в начале будущего сезона, если нам повезет. Но мы не можем себе позволить разваливать весь корпус ломами и кирками, прежде чем не установим, в каком состоянии находится сейчас корпус, в каком лежит положении и как лучше всего его сохранить.
— Эдвард! — закричал я. — Этот проклятый корпус никому не нужен! Дело совершенно не в нем! Мы должны найти Миктантекутли, только это сейчас важно!
— Мне очень неприятно, Джон, — ответил Эдвард. Он протер очки, посмотрел через них на солнце и, щуря глаза, проверил, чисты ли стекла. — Никто из нас не разделяет твоего мнения, поэтому оно не считается.
— А я и не знал, что здесь есть какой-то комитет. Я думал, что мы просто группа людей, стремящихся к естественной цели.
— Разве мы не можем пойти на компромисс? — вмешалась Джилли. — Разве мы не можем как-то договориться, чтобы этот медный ящик имел первоочередное значение?
— Он и имеет первоочередное значение, — запротестовал Эдвард. — Бог знает, что я предпочел бы постепенно откопать весь корпус и не вытягивать ящика, пока мы не обозначим и не каталогизируем всего, включая содержимое трюма. Но я пошел на компромисс до такой степени, что готов вытаскивать ящик, как только мы уберем всю верхнюю палубу и получим к нему доступ. Ты не можешь от меня требовать большего.
— Эдвард, — сказал я. — Я требую от тебя, чтобы ты отпустил вниз и взял столько инструмента, сколько сможешь, любого инструмента, и чтобы ты проник внутрь и нашел этот медный ящик, чтобы ты принял это как задание номер один.
— Я не сделаю этого, — ответил Эдвард.
— Тогда забудь о деньгах и забудь обо мне. Ты с самого начала счел, что меня можно надувать.
— Я не надувал. Я вообще не обещал, что вломлюсь в этот корпус как Кинг-Конг и выхвачу оттуда демона, разваливая по пути все, что будет на дороге. Джон… Джон, послушай. Послушай меня, Джон. Мы историки, понимаешь? Мы не охотники за реликвиями и не специалисты по морской спасательной службе, мы даже не торговцы реликвиями. Знаю, что время торопит. Понимаю твое нетерпение…
— Черта лысого ты понимаешь! — завопил я. — Ты сидишь в этом музее с Джимми Форрестом и остальной шайкой и все время только копаешься в пыли. Пыль, реликвии, старые книги, только этим и живешь. Ну так вот, я хочу тебе напомнить, что здесь, вокруг, здесь реальный мир и что в этом мире человеческие ценности имеют намного большой вес, чем история.
— Но ведь именно история и является человеческой ценностью, — заявил Эдвард. — Вся история учит нас человеческим ценностям. Как ты думаешь, какого черта мы тут делаем? Мы углубляем свое знание о человеке! Ты думаешь, что нам может этот корпус? Мы просто хотим знать, почему наши предки решили отправиться в море несмотря на страшный шторм, чтобы избавиться от останков ацтекского демона. Не говори мне, что это не касается человеческих ценностей. И не говори мне, что мы окажем человечеству услугу, если разобьем этот корпус и уничтожим бесценные исторические данные, которые там могут находиться.
— Ну что ж, — сказал я более спокойно. — Кажется, что вы, историки, и я, имеем диаметрально противоположные взгляды на то, что является услугой человечеству. В этом положении мне не остается ничего другого, как только сидеть тихо и убраться из этой лодки, как только доплывем до пристани. Это конец, Эдвард. Прощай.
Дан Басс взглянул на Эдварда, как будто ожидал, что Эдвард извинится. Не оскорбленный яйцеголовый — это наиболее упрямое существо на свете, а в этом Эдвард не был исключением. Он стянул свой мокрый комбинезон, бросил его Джилли и прогнусавил:
— Возвращаемся. Эта прогулка неожиданно перестала быть приятной.
Подошел Форрест, неся в обеих руках кофейник с горячим кофе.
— А что с финансами? — спросил он. — Что мы будем делать без тестя Джона?
— Справимся, ясно! — провизжал Эдвард. — Я поговорю с Джерри из Инвестиционного общества Массачусетса. Его достаточно заинтересовала та идея, чтобы использовать «Дэвида Дарка» как приманку для туристов.
— Ну… раз считаешь, что сможешь откуда-то вытряхнуть шесть миллионов… — неуверенно начал Форрест.
— Я вытряхну откуда-то эти шесть миллионов, ясно? — проревел Эдвард.
— А теперь возвращаемся в Салем, пока я не сказал чего-то, о чем буду жалеть.
Мы повернули, и Дан Басс направил лодку в сторону берега. Никто ничего не говорил, даже Джилли держалась на дистанции. Когда мы отдали концы на Пристани Пикеринга, я не теряя времени, соскочил с «Диогена», перебросил сумку через плечо и направился в сторону паркинга.
— Джон! — закричал кто-то за мной. Я остановился и повернулся. Это был Форрест.
— В чем дело? — спросил я.
— Я хотел только сказать, что мне жаль, что так вышло, — буркнул он.
Я посмотрел на «Диогена» и на Джилли, которая складывала комбинезоны и посыпала их тальком. Она даже не подняла головы и не помахала мне рукой на прощание.
— Спасибо, Форрест! — сказал я. — Мне тоже жаль.
30
Однако я ошибся, думая плохо о Джилли. Он вернулся в дом на Аллее Квакеров и как раз собирал багаж из нескольких рубашек и свитеров перед переездом к старому Эвелиту, когда зазвонил телефон.
— Джон? — это я Джилли.
— Джилли? Я думал, ты уже не разговариваешь со мной, как и все эти высушенные археологические мумии из Музея Пибоди.
Она рассмеялась.
— Я не хотела их бесить. Пойми, Джон, уже много месяцев я веду у них корабельный журнал, они зависят от меня. Но я считаю, что Эдвард глупо себя вел по делу этого медного ящика, который нужно извлечь из трюма. Ведь если этот ящик действительно имеет связь с духами, то я считаю, что его нужно вытащить в первую очередь.
— Я тоже так считаю, — уверил я ее. — Но ты видела, как отреагировал Эдвард. И это тот человек, который клялся, что всегда будет моим другом. Уж лучше иметь дело с Миктантекутли. По крайней мере известно, что от него можно ожидать.
— Разве Эдвард на самом деле обещал тебе, что вы сразу вытащите этот чертов медный ящик?
— Он дал мне понять, что это так и есть. Как можно более быстро, именно это он и говорил мне. Я знал, что этого нельзя уладить за две минуты, даже когда локализуем корпус. Но никогда не было речи о целых годах. Это дело слишком срочное, чтобы его растягивать на годы. Так или иначе, а демона нужно оттуда извлечь, и побыстрее.
Джилли помолчала, потом сказала:
— Ты сегодня вечером уезжаешь в Тьюксбери, да?
— Точно.
— Тогда я заскочу к тебе позже, если сможешь подождать до девяти или десяти вечера. Мне сначала нужно кончить переучет в салоне.
— Хорошо, жду тебя между девятью и десятью. Можешь даже приезжать и позже.
Я кончил паковаться и сделал обход всего дома. Спальни были тихи и пусты. Везде царила удивительная, душная атмосфера, как будто дом чувствовал, что я уезжаю. Я заглянул в ванную на втором этаже, чтобы забрать щетку для зубов. В ней я остановился на секунду и взглянул на свою рожу в зеркале. Она выглядела явно утомленной. Под глазами у меня были пурпурные пятна, профиль приобрел удивительный, лисий вид, как будто решение освободить Миктантекутли изменило меня, так же и портрет Дориана Грея изменялся под влиянием аморального поведения хозяина.
Я взял чемодан и спустился вниз. Я уверился, что краны закручены, а холодильник отключен и разморожен. Потом я вошел в салон и проверил, не оставил ли я чего-то. Я собирался даже забрать картину с «Дэвидом Дарком», на всякий случай, ведь старый Эвелит мог что-то пропустить на картине, прежде чем ее продать.
Я и в дальнейшем хотел пожить в Тьюксбери, у Эвелита, хотя и не принадлежал уже к группе Эдварда. Честно говоря, теперь мне более чем когда-либо хотелось знать о Миктантекутли и о «Дэвиде Дарке», поскольку я пришел к выводу, что если Эдвард уперся рогами в вопросе медного ящика, то я должен буду извлекать его сам. Невзирая на отсутствие опыта в этом и невзирая на все юридические препоны, касающиеся подъема судов на моря.
Я уверился, что огонь в камине погас, затем потушил свет в салоне и приготовился к выходу. Но когда я уже хотел закрыть двери, я опять услышал этот шепот, этот тихий, мерзкий шепот. Я заколебался, прислушиваясь. Потом я напряг зрение, стараясь заметить, есть ли кто-то в темном салоне. Шепот все еще звучал, похотливый и умиляющий, шепот извращенца-убийцы. Я посмотрел в сторону камина и уверился, что между колодами дерева вижу две слабо светящиеся алые точки, как будто глаза дьявола.
Я заколебался, затем зажег свет. В салоне не было никого. Огонь погас, в холодном пепле не было видно ни искорки. Я окинул салон быстрым взглядом, затем потушил свет и запер дверь. Я знал, что пока мой дом будет сборищем этих призраков, я не буду в состоянии вернуться в него. Слишком много зла скрывалось здесь, слишком много холодной ненависти. Действительно, мне не грозила никакая физическая опасность, но если бы я вынужден был бы жить здесь дальше, то я вероятнее всего свихнулся бы.
Я прошел через холл и поднял чемодан. Тогда знакомый голос произнес:
— Джон.
Я оглянулся. Джейн стояла у подножья ступеней, ее босые ноги вздымались на несколько дюймов над второй снизу ступенью. Она все еще была одета в свою белую погребальную рубашку, бесшумно волнующуюся, как будто ее продували. Она улыбалась мне, но лицо ее более чем когда-либо напоминало голый череп.
Я отвернулся от нее. Я не хотел ни видеть ее, ни слышать. Но Джейн прошептала:
— Не забывай обо мне, Джон. Что бы ты ни сделал, не забывай меня.
С минуту или две я стоял, застыв, думая, не обратиться ли к ней, не добавить ли ей надежды, обещая, что спасу ее, а может, обратиться и послать ее подальше. Ведь это же наверняка была не Джейн, а очередной призрак, созданный Миктантекутли, поэтому разговор с призраком не имел смысла.
Я вышел из дома и запер двери на ключ. Потом я решительно пошел через Аллею Квакеров. Я обещал себе, что не вернусь назад, пока Миктантекутли не будет свободен и пока он не выполнит своей части договора, который мы заключили.
Но я не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть в последний раз на пустой, слепой фасад дома, который когда-то был нашим домом, моим и Джейн. Дом казался таким заброшенным и бесхозным, что казалось, что злая сила, которая навестила его, успела его отметить пятном разложения, раскрошила штукатурку и кирпичи, надломила балки крыши. Я повернул ключик в машине и включил скорость. Машина покатилась по Аллее Квакеров, подскакивая на ямах и выбоинах.
— Джон? — это я Джилли.
— Джилли? Я думал, ты уже не разговариваешь со мной, как и все эти высушенные археологические мумии из Музея Пибоди.
Она рассмеялась.
— Я не хотела их бесить. Пойми, Джон, уже много месяцев я веду у них корабельный журнал, они зависят от меня. Но я считаю, что Эдвард глупо себя вел по делу этого медного ящика, который нужно извлечь из трюма. Ведь если этот ящик действительно имеет связь с духами, то я считаю, что его нужно вытащить в первую очередь.
— Я тоже так считаю, — уверил я ее. — Но ты видела, как отреагировал Эдвард. И это тот человек, который клялся, что всегда будет моим другом. Уж лучше иметь дело с Миктантекутли. По крайней мере известно, что от него можно ожидать.
— Разве Эдвард на самом деле обещал тебе, что вы сразу вытащите этот чертов медный ящик?
— Он дал мне понять, что это так и есть. Как можно более быстро, именно это он и говорил мне. Я знал, что этого нельзя уладить за две минуты, даже когда локализуем корпус. Но никогда не было речи о целых годах. Это дело слишком срочное, чтобы его растягивать на годы. Так или иначе, а демона нужно оттуда извлечь, и побыстрее.
Джилли помолчала, потом сказала:
— Ты сегодня вечером уезжаешь в Тьюксбери, да?
— Точно.
— Тогда я заскочу к тебе позже, если сможешь подождать до девяти или десяти вечера. Мне сначала нужно кончить переучет в салоне.
— Хорошо, жду тебя между девятью и десятью. Можешь даже приезжать и позже.
Я кончил паковаться и сделал обход всего дома. Спальни были тихи и пусты. Везде царила удивительная, душная атмосфера, как будто дом чувствовал, что я уезжаю. Я заглянул в ванную на втором этаже, чтобы забрать щетку для зубов. В ней я остановился на секунду и взглянул на свою рожу в зеркале. Она выглядела явно утомленной. Под глазами у меня были пурпурные пятна, профиль приобрел удивительный, лисий вид, как будто решение освободить Миктантекутли изменило меня, так же и портрет Дориана Грея изменялся под влиянием аморального поведения хозяина.
Я взял чемодан и спустился вниз. Я уверился, что краны закручены, а холодильник отключен и разморожен. Потом я вошел в салон и проверил, не оставил ли я чего-то. Я собирался даже забрать картину с «Дэвидом Дарком», на всякий случай, ведь старый Эвелит мог что-то пропустить на картине, прежде чем ее продать.
Я и в дальнейшем хотел пожить в Тьюксбери, у Эвелита, хотя и не принадлежал уже к группе Эдварда. Честно говоря, теперь мне более чем когда-либо хотелось знать о Миктантекутли и о «Дэвиде Дарке», поскольку я пришел к выводу, что если Эдвард уперся рогами в вопросе медного ящика, то я должен буду извлекать его сам. Невзирая на отсутствие опыта в этом и невзирая на все юридические препоны, касающиеся подъема судов на моря.
Я уверился, что огонь в камине погас, затем потушил свет в салоне и приготовился к выходу. Но когда я уже хотел закрыть двери, я опять услышал этот шепот, этот тихий, мерзкий шепот. Я заколебался, прислушиваясь. Потом я напряг зрение, стараясь заметить, есть ли кто-то в темном салоне. Шепот все еще звучал, похотливый и умиляющий, шепот извращенца-убийцы. Я посмотрел в сторону камина и уверился, что между колодами дерева вижу две слабо светящиеся алые точки, как будто глаза дьявола.
Я заколебался, затем зажег свет. В салоне не было никого. Огонь погас, в холодном пепле не было видно ни искорки. Я окинул салон быстрым взглядом, затем потушил свет и запер дверь. Я знал, что пока мой дом будет сборищем этих призраков, я не буду в состоянии вернуться в него. Слишком много зла скрывалось здесь, слишком много холодной ненависти. Действительно, мне не грозила никакая физическая опасность, но если бы я вынужден был бы жить здесь дальше, то я вероятнее всего свихнулся бы.
Я прошел через холл и поднял чемодан. Тогда знакомый голос произнес:
— Джон.
Я оглянулся. Джейн стояла у подножья ступеней, ее босые ноги вздымались на несколько дюймов над второй снизу ступенью. Она все еще была одета в свою белую погребальную рубашку, бесшумно волнующуюся, как будто ее продували. Она улыбалась мне, но лицо ее более чем когда-либо напоминало голый череп.
Я отвернулся от нее. Я не хотел ни видеть ее, ни слышать. Но Джейн прошептала:
— Не забывай обо мне, Джон. Что бы ты ни сделал, не забывай меня.
С минуту или две я стоял, застыв, думая, не обратиться ли к ней, не добавить ли ей надежды, обещая, что спасу ее, а может, обратиться и послать ее подальше. Ведь это же наверняка была не Джейн, а очередной призрак, созданный Миктантекутли, поэтому разговор с призраком не имел смысла.
Я вышел из дома и запер двери на ключ. Потом я решительно пошел через Аллею Квакеров. Я обещал себе, что не вернусь назад, пока Миктантекутли не будет свободен и пока он не выполнит своей части договора, который мы заключили.
Но я не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть в последний раз на пустой, слепой фасад дома, который когда-то был нашим домом, моим и Джейн. Дом казался таким заброшенным и бесхозным, что казалось, что злая сила, которая навестила его, успела его отметить пятном разложения, раскрошила штукатурку и кирпичи, надломила балки крыши. Я повернул ключик в машине и включил скорость. Машина покатилась по Аллее Квакеров, подскакивая на ямах и выбоинах.