Майклз Барбара. И скоро день

   — Я еще ни разу не курила с тех пор, как приехала сюда, — с гордостью сказала я. — Мне бы не хотелось снова втягиваться: я слишком много курила раньше.
   — И как давно это продолжается?
   — Вы имеете в виду, как долго я уже не курю? На самом деле всего лишь несколько дней.
   — Вы прекрасно понимаете, о чем я, и понимаете, что спрашиваю вас не как врач.
   — Себастьяно...
   — Шесть месяцев? Год?
   — Три месяца. — Я закашлялась, словно подросток, пытающийся докурить свою первую сигарету.
   — Я ничего не знал об этом.
   — Разве Франческа не рассказывала вам?
   — Нет. И тут нет ничего странного, мы с ней нечасто беседовали на личные темы. Когда она позвонила и попросила меня принять вас, она сказала, что вы вдова ее племянника, и больше никаких подробностей. Честно говоря, я был поражен, когда увидел, как вы молоды. Насколько я понимаю, вы не могли быть замужем долго, но я понятия не имел...
   — А если бы вы все знали, то не пригласили бы меня провести с вами вечер?
   — Нет, обязательно пригласил бы. — Ответ его был быстрым и искренним. Я слегка усмехнулась.
   — В конце концов, вы, наверное, разделяете мнение Франчески по поводу обязательности благопристойного поведения недавно овдовевших женщин.
   — Я редко следую общепринятым нормам. Ситуации бывают разные, у каждого свои обстоятельства. В вашем случае можно просто говорить о здравом отношении к действительности. Большинство людей не может оплакивать своих близких на протяжении всей оставшейся жизни.
   — Все правильно. — Я выкинула недокуренную сигарету в окно. — Мне пора.
   — Ах да, бедные слуги, которых вы терпеть не можете, тратят свое драгоценное время, ожидая вас, — подтрунивал он.
   — Благодарю за прекрасный вечер, Себастьяно, все было просто замечательно.
   — В таком случае я предлагаю встретиться завтра. — И еще до того, как я успела ответить, он с досадой щелкнул языком. — Простите, я совсем забыл. Ведь меня не будет весь уик-энд. Понедельник, вторник ... Может быть, пообедаем вместе во вторник?
   — Меня это вполне устраивает.
   — Прекрасно. Я обязательно позвоню вам накануне. — После непродолжительной паузы он продолжил: — Если я попытаюсь поцеловать вас, вы не сочтете, что сбываются самые худшие предположения вашей графини?
   Я все еще смеялась, когда он обнял меня. Его поцелуй был более страстным и продолжительным, чем я ожидала. Он совсем не напоминал мне поцелуи Барта... То, что я могла думать об этом в объятиях Себастьяно, не предвещало ничего хорошего, однако это не помешало мне отвечать ему, до тех пор пока руки Себастьяно не начали подбираться к вырезу моего платья.
   — Действия верные, но место совершенно неподходящее, — заметила я. — Вероятно, Эмилия подглядывает за нами в замочную скважину, а Альберто считает минуты, с нетерпением ожидая, когда можно будет, наконец, закрыть ворота.
   — Раз уж мы все равно себя запятнали, то почему бы нам хотя бы не получить от этого удовольствие?
   Между тем, упоение у меня уже прошло, от неудобного положения затекли шея и спина. Свет от фар освещал закрытые двери виллы, сама же машина находилась в темноте. Когда я отшатнулась во второй раз, Себастьяно не стал настаивать. Я отказалась от сигареты. Он закурил: его руки дрожали.
   — В таком случае выходите из машины, — весело обратился он ко мне. — Вы не хотите, чтобы я проводил вас до дверей, вы не хотите, чтобы я... В следующий раз вы так просто от меня не отделаетесь.
   Несмотря на его веселый голос, я видела, что он здорово рассержен на меня, на Франческу, на нас обеих. Я не могла винить его за это. Он подождал, пока мне не открыли двери, а затем стремительно рванул прочь. Похоже, Эмилия и в самом деле поджидала моего возвращения. Она распахнула передо мной двери еще до того, как я поднялась на самый верх лестницы. Я чувствовала себя как молоденькая девушка, которая пропустила комендантский час, когда-то установленный для нее родителями. Проходя по террасе, я виновато одергивала пояс. Дождь уже перестал, но мокрые ступени под ногами все еще были скользкими.
   Эмилия повернулась ко мне спиной, всем своим видом выражая молчаливое пренебрежение, и закрыла за мной двери. Я уже вошла в дом, когда до меня донесся визг покореженного металла, который, похоже, никогда не перестанет звучать у меня в ушах, и ужасающий душу скрежет.
   На несколько секунд я просто замерла на месте, не в силах пошевелиться. Когда я наконец обернулась в ту сторону, откуда доносились звуки, я не увидела ни пламени, ни столба дыма. Я рванула с места со всей скоростью, на которую была способна. Эмилия помчалась следом. Я услышала голос: «Что случилось? Что происходит?» Это была Франческа, похоже, она тоже дожидалась моего возвращения. У меня не было времени, чтобы объяснять ей.
   «Кадиллак» был уже на полпути к воротам, когда машину занесло. Она стояла рядом с расщепленным деревом, фары до сих пор светили: одна была направлена прямо на листву, что придавало этой картине какой-то искусственный вид.
   Я заметила силуэт мужчины, заглядывающего внутрь салона сквозь стекло. Сначала я решила, что это Альберто, пока не увидела бегущего к нам привратника. Себастьяно выпрямился. Он заговорил с Альберто, а затем вдруг принялся яростно размахивать руками, пока я не перехватила его. Я забросала его вопросами, на которые он ответил лишь, что с ним все в порядке.
   Франческа последней появилась на месте происшествия. Она задержалась, чтобы накинуть пальто и — о, здравый смысл — прихватить фонарик. Она повернулась к Себастьяно. Он был бледен и растрепан, но на его лице по крайней мере не было видно ссадин.
   Прежде всего, он внимательно осмотрел свой автомобиль. Все оказалось не так уж плохо. Передняя фара была немного смещена, бампер слегка поврежден, однако ничего более серьезного не было заметно, хотя, для того чтобы выправить все вмятины, наверняка потребуется кругленькая сумма.
   Мы все вместе вернулись на виллу, оставив Альберто, который пытался вернуть фару на место. Франческа внимательно оглядела Себастьяно и тоном, не терпящим возражений, заявила:
   — У вас явно сломано ребро. Вам следует остаться у нас. Я пошлю за доктором.
   — Я и сам доктор, — отозвался Себастьяно с принужденной улыбкой. — Ребро не сломано, это всего лишь ушиб. Я просто сильно ударился о руль.
   Он отклонил ее предложение остаться или позволить Альберто отвезти его. К моему удивлению, она не стала настаивать.
   — Но ведь вы не можете вести машину в таком состоянии, — попробовала я поддержать графиню. — Кроме того, на дороге встречаются всякие идиоты...
   Он резко прервал меня нетерпеливым жестом.
   — Я буду вести машину осторожно, уверяю вас. В это время суток движение затихает. Позвольте пожелать вам обеим спокойной ночи. Кэти, Франческа, я искренне сожалею, что доставил столько неприятностей своей неловкостью. Прошу простить меня.
   — Это я должна извиниться перед вами, — холодно проговорила Франческа. — Наши дороги, к сожалению, не в том состоянии, чтобы гордиться ими. Я обязательно велю Альберто разобраться с причиной вашей поломки.
   Не могу объяснить, как ей удалось всего лишь в нескольких любезных словах убедить окружающих, что в происшедшем виноват Себастьяно, — он мог быть нетрезв, невнимателен или просто неаккуратен. Конечно, дорога на вилле была далека от совершенства. На гравии остались проплешины в тех местах, где колеса с силой сдвинули его с места, но только очень большая скорость могла объяснить то, что водитель не справился с управлением.
   Себастьяно поцеловал на прощание руку Франчески и прохладно пожал мою. Он старательно избегал встречаться со мной взглядом. Он позвонил на виллу часом позже, как и просила Франческа, чтобы известить о своем благополучном прибытии. Говорила с ним Эмилия. Меня он к телефону не позвал.

6

   На следующее утро я проснулась от жгучего желания чихнуть, не потому, что я простыла: просто у меня на лице удобно расположилась кошка. Кто-то невидимый хихикнул, а затем знакомый голос произнес: «Теперь у тебя есть усы. В черно-белую полоску».
   Я осторожно убрала из-под носа кошачий хвост и села на кровати. Котенок спокойно устроился у меня в ногах и принялся атаковать мои колени. Я потянулась, чтобы схватить его, но Пит меня опередил и крепко прижал зверька к груди, ласково поглаживая его.
   — Джой не хотел нападать на тебя.
   — Я испугалась, что он порвет покрывала твоей бабушки. — Я инстинктивно провела рукой по тончайшему шелку, проверяя, все ли в порядке. — Вряд ли графине понравится, если он что-нибудь испортит. Боюсь, тебе придется научить котенка не выпускать свои коготки.
   — Может быть, стоит их подстричь?
   — Подстричь? — В его глазах мелькнул ужас.
   — Ему не будет больно. Гораздо хуже ходить исцарапанным. — Я откинулась на подушки, не в силах удержаться от зевка. — Ах, чертенок, неужели ты не догадываешься, что люди, которые будят своих друзей, пристраивая им на лицо кошку, не могут вызвать к себе нежных чувств?
   — Но ты сегодня слишком долго спишь. Мы ведь собрались поиграть в футбол и, кроме того, помочь Дэвиду. Он сказал, что ему никак не справиться одному. Да, слушай, как называются все эти вещи из кладовки, с которыми возится Дэвид?
   — Убей меня Бог, если я знаю. — Когда я наконец вчера добралась до своей кровати, было уже поздно, однако сияющая мордашка Пита, лукаво и с надеждой поглядывавшего из-за кошачьего тельца, совершенно обезоружила меня. Он радовался субботе, как и любой ребенок, освободившийся от школьных занятий.
   — Теперь усы появились у тебя, — улыбнулась я. — Ладно, бессовестный мальчишка, убирайся-ка отсюда, чтобы я могла спокойно одеться. Я присоединюсь к вам, как только смогу. Кстати, позволено ли мне будет предварительно позавтракать?
   В этот момент в дверь постучали, и лицо мальчика стало таким, словно на него натянули отвратительную маску. Я непроизвольно протянула руку, чтобы немного успокоить его. Не дождавшись приглашения, в комнату вошла Эмилия.
   — Вы уже готовы позавтракать? — надменно поинтересовалась она. — Сегодня... — тут она увидела Пита, который стоял, спрятавшись за занавесками, и выпалила резкую тираду на итальянском языке.
   — Это я попросила мальчика разбудить меня, — вмешалась я. — Благодарю вас, Эмилия, вы свободны. Я спущусь вниз через пятнадцать минут.
   — Графиня уже позавтракала около часа тому назад. Я принесу вам поднос в комнату.
   Пит не покинул своего убежища, пока за экономкой не закрылась дверь.
   — Тебе совсем необязательно уходить прямо сейчас, — обратилась я к нему. — Ты можешь подождать здесь, если хочешь.
   — Мне все равно надо отнести Джо, а потом я пойду к Дэвиду. Он должен быть сейчас в своей комнате над гаражом. Ты придешь к нам?
   — Как только смогу.
   Он выбежал из комнаты, прижимая к себе котенка. Судя по всему, он опасался вновь столкнуться с Эмилией, несмотря на то, что я была рядом и могла встать на его защиту.
   Когда я вышла из ванной комнаты, поднос с завтраком уже стоял на столе. При всей своей громоздкой фигуре Эмилия передвигалась совершенно бесшумно, что меня раздражало.
   Мои ученые были с головой погружены в работу, когда я присоединилась к ним. Дэвид погружал в раствор свои последние находки. Весь стол был уставлен подносами с неизвестного предназначения пузырьками. Пит уже колдовал возле одного из них. Вокруг все было мокрым, причем, насколько я смогла определить, пол был залит обыкновенной грязной водой.
   — Вы как раз вовремя, — отметил мое появление Дэвид. — У нас здесь вот-вот произойдет великое открытие. Никакого обмана, леди и джентльмены, просто ловкость рук.
   Он осторожно нагнулся над одним из подносов и достал оттуда кусок ткани площадью около одного квадратного фута. Затем опустил его в миску с чистой водой и тщательно промыл.
   — Оп-ля!
   Яркие краски засверкали сразу, как только он приподнял эту вещицу над поверхностью воды: мерцающая красная, чистая зеленая и коричневая на фоне изумительной темно-синей. Приглядевшись, можно было заметить очертания женского личика и плеч. На лице выделялись огромные миндалевидные глаза — отличительный признак работ византийских мастеров, а волосы мягкого рыжеватого оттенка поддерживали изумительные скрученные золотые нити. Венок из цветов и листьев обрамлял этот портрет, по крайней мере, Дэвид утверждал, что это самый настоящий портрет.
   — Пятый век, если я не ошибаюсь, — благоговейно пробормотал он себе под нос.
   — Прекрасно сохранившийся? Вот здесь все истлело... — И я протянула руку к лоскутку.
   Надо было видеть выражение его лица, когда он увидел, что мой палец приближается к его находке. Он в ужасе отшатнулся.
   — Не трогайте руками! — завопил этот фанатик.
   — Я хотела всего лишь показать... Какой же вы, оказывается, брюзга.
   — Я удостаивался и худших определений. — Дэвид осторожно завернул только что очищенный портрет в мягкую папиросную бумагу и занялся следующим предметом. Кусочки материи, некоторые с вышивкой, были, конечно, по-своему интересны, особенно те, что побольше размером: на них можно было различить изображения бегущих животных — кошек, зайцев, борзых собак. Я сочла, что для меня это не представляет никакого интереса, да и Пит вскоре заскучал.
   — Может быть, пойдем поиграем немного в футбол? — смущаясь, предложил он.
   — Только не говори, что пребывание здесь не доставляет тебе никакого удовольствия, — с усмешкой отреагировал на его просьбу Дэвид.
   — Нет, мне нравится. — Его пальчик проследовал по вышитой кошке. — Мне кажется, стирать тряпки — женское дело.
   — Типичный мужской шовинизм, — вмешалась я.
   — А что это такое?
   — Ну, как тебе объяснить... Это когда говоришь, что девочки не могут играть в футбол только потому, что они девочки.
   — Но ведь они и в самом деле не могут. Кроме тебя, конечно, — быстро поправился Пит.
   — Лучше прекратить эту дискуссию, пока она не уложила тебя на обе лопатки, — посоветовал ему Дэвид. — Мне нужно несколько минут, чтобы все закончить, Пит. Ты же знаешь: никогда нельзя оставлять работу недоделанной. Не поможешь мне избавиться от грязной воды? Нет, нет, не в окно, лентяй, надо аккуратно слить все в раковину. — Он показал на дверь за спиной.
   — Ты собираешься устроить потоп? — поинтересовалась я, когда Пит, поднимая поднос, пролил большую часть жидкости на пол.
   — Как хорошо, что все удобства у меня под рукой. Здесь раньше была комната шофера. К счастью, у Альберто прекрасные отношения с женой, а Эмилия печется о благе графини, так что они на пару проживают в доме, не мешая мне, — несколько не к месту заметил Дэвид.
   Я помогла Питу разобраться с подносами и освободить их от содержимого, после чего Дэвид тщательно промыл все дистиллированной водой.
   — Ну что ж, пока на этом закончим, — наконец сказал он, поместив очередную партию своих находок в поднос, наполненный свежим раствором. — Теперь мы можем с чистой совестью приступить к главному мероприятию сегодняшнего дня.
   Футбольный мяч Пит, естественно, захватил с собой. Он помчался вниз по лестнице, намного опередив нас с Дэвидом.
   — А кто это удостаивал вас худшими определениями? — поинтересовалась я, как только мы с ним остались одни.
   — Не понял?
   — Когда я обозвала вас брюзгой, я сама выступала в роли шовиниста. Я должна попросить у вас прощения. Вы тогда сказали...
   — Ах, это. Не стоит даже и вспоминать об этом. Моих стариков едва не хватил удар, когда я сообщил им, чем буду заниматься в жизни, они отпускали в мой адрес отнюдь не лестные эпитеты. Представьте, они дошли до того, что даже усомнились во мне как в представителе мужского рода.
   — Каким же они видели ваше будущее?
   — Я должен был пойти по стопам своих многочисленных предков. Они занимались изготовлением болтов стоимостью пятьдесят центов, Пентагон сейчас закупает их по цене около девятисот долларов за штуку.
   — Ничего себе! — Еще один стереотип, от которого пришлось срочно избавляться. Этот ненормальный полуголодный ученый вполне мог войти в круг самых богатых людей, если бы только захотел. — Здесь, вероятно, замешаны принципы? — поинтересовалась я.
   — Мне просто не нравятся болты, — ответил Дэвид.
   Пит решил, что этим утром он непременно должен поработать над силой удара. Я позволила Дэвиду объяснить мне основные правила, хотя знала их не хуже его, а может быть, даже лучше. Пит лупил по мячу с такой силой, что у меня горели руки. Я была, конечно, польщена, что они поставили меня защищать воображаемые ворота, но я испугалась за свои конечности и попросила Дэвида поменяться со мной местами.
   Солнце было уже высоко, когда Пит решил сделать передышку. Я напомнила ему, что его уже наверняка ждет Джой, и его лицо осветила улыбка. Он даже согласился немного вздремнуть, конечно, вместе со своим любимцем.
   — Джой должен много спать, он еще маленький, — весело заметил Пит.
   После его ухода я как подкошенная рухнула на стоящую поблизости скамейку, Дэвид уселся рядом.
   — Что значит немного вздремнуть? — спросил он. — Кажется, мальчик уже большой для послеобеденного сна.
   — Я тоже так думаю. Но его бабушка придерживается иной точки зрения. Она считает его слишком слабым.
   — Слишком слабым?! Бедные мои ноги... — простонал Дэвид.
   Мы немного обсудили эту тему, и Дэвид задал мне еще один вопрос.
   — Так он поэтому не посещает школу?
   — Думаю, да. — Я была уверена: Дэвид расспрашивает меня не из любопытства или желания посплетничать, тем не менее, я не считала себя вправе рассказывать ему о проблемах, с которыми столкнулся мальчик.
   — Это очень просто для ребенка, — задумчиво проговорил Дэвид. — Питу было бы гораздо лучше в школе. Ведь ему даже не с кем поиграть. Здесь не было даже домашних животных, пока вы не подарили ему котенка.
   — Я стараюсь помочь ему, насколько это вообще возможно, — коротко ответила я.
   На добродушной физиономии Дэвида появилась широкая улыбка.
   — Я в этом нисколько не сомневаюсь. Маленькая Мисс-вмешивающаяся-во-все-дела.
   — Меня называли и похуже.
   — Ваши старики?
   — Особенно они. Вам бы они понравились, — добавила я после паузы. — Вероятно, я загляну к ним, когда вернусь домой.
   — А когда это случится?
   — В июне или июле, как только у меня закончатся деньги.
   — Простите.
   — А вы вернетесь?..
   — Домой, в Америку? Честно говоря, все будет зависеть от ситуации. Если мне удастся найти здесь работу в летней школе, тогда, вероятно, я смогу задержаться: мне тоже нужно зарабатывать деньги. Если же у меня ничего не выйдет, придется клянчить себе на жизнь у мамы с папой.
   — Так вы не собираетесь оставаться здесь навсегда?
   — Ну, если только ради вас... Я... — Он поднял глаза и в упор посмотрел на меня, однако это длилось всего лишь долю секунды.
   — А кто рассказал вам обо мне? Роза?
   — Я не собираюсь совать нос в ваши дела, если вас именно это беспокоит. Я и не думал собирать о вас сведения за вашей спиной. Роза сама рассказала мне все, что ей известно. Она очень взволнована грядущими переменами.
   — Проклятие, — в сердцах пробормотала я.
   — Она постоянно болтает о том, какие изменения произойдут в доме, когда родится ваш ребенок, какая это будет радость для всех, — продолжал Дэвид, — и все в таком роде. Насколько я понял, вы останетесь здесь до тех пор... что вы просто останетесь здесь.
   — Это не так.
   — Я не имел в виду...
   — Мне бы не хотелось это обсуждать.
   — Конечно, извините меня. — Он поднялся на ноги. — Ну что ж, увидимся позже.
   После его ухода я задумалась о затруднительном положении, в котором оказалась по собственному недомыслию. Я начала понимать, что мое интересное положение уже давно перестало быть секретом для всех обитателей дома, и Дэвид не виноват в том, что добродушная Роза любит посплетничать. Я даже не могла себе представить, что Франческа станет обсуждать свои дела с кухаркой: вероятнее всего, Роза узнала все от Эмилии. Я должна была предполагать, что это рано или поздно случится... Это ничего не меняло; но то, что и Дэвид оказался среди тех, кого я ввела в заблуждение, превращало мою сомнительную затею в отвратительную аферу.
   Мне было ужасно жалко себя, но я решила, что смогу продержаться еще, как минимум, месяц. Каждый новый день приближал тот момент, когда мне с болью в сердце придется решиться на что-то. Если, заподозрив обман, Франческа прямо спросит меня о моей мнимой беременности, я вынуждена буду рассказать ей всю правду. Когда я впервые встретилась с ней, она была для меня просто незнакомой женщиной, которая к тому же не слишком понравилась мне. Теперь я не смогу причинить ей боль. Если уж быть до конца честной, я так и не прониклась к ней симпатией, но, когда я представляла себе, как она изменится в лице, какая брезгливость появится в ее глазах, лишь только она узнает всю правду, мне становилось просто не по себе. В любом случае, вскоре мне придется покинуть этот дом, но я должна сделать все от меня зависящее для Пита, хотя один Господь Бог знает, как мало я могу.
   Наконец я смирилась с необходимостью в ближайшем будущем расстаться с обитателями виллы и начала мысленно репетировать свою прощальную речь, которую собиралась произнести перед Франческой. Я непременно от всей души поблагодарю ее за гостеприимство и извинюсь за то, что мне пришлось задержаться в ее доме дольше, чем я планировала. Она скажет что-нибудь типа: «Не стоит благодарности, для меня было истинным удовольствием познакомиться с вами». А я отвечу: "Мне было очень приятно быть принятой в вашем доме, однако... " Что «однако» — я еще точно не знала. Может быть, мне пора возвращаться на работу? Может быть, моя мама сломала ногу, и ей необходима моя помощь, пока она не начнет передвигаться самостоятельно? А может быть, я почувствовала приближение очередного приступа, и мне нужно вернуться домой, к лечащему врачу?
   Нет, это все не годилось. Я сама убедила себя, что мой отъезд потребует правдоподобного объяснения. На самом деле мне лишь стоит извиниться за свое неожиданное поведение и за то, что я так надолго задержалась здесь. Вежливые хозяева ведь никогда не спрашивают гостей, когда они собираются разойтись по домам. Возможно, мои циничные теории насчет матриархального уклада жизни на вилле и надежд на рождение мифического наследника семейства Морандини вовсе не обоснованы. Вполне вероятно, что она ждет не дождется моего отъезда.
   Я еще раз представила себе наш прощальный диалог.
   — Благодарю вас за ваше гостеприимство, Франческа.
   — Право, не стоит благодарности. Мне было очень приятно, что вы погостили у нас.
   — Пребывание в вашем доме доставило мне большое удовольствие, однако я слишком загостилась.
   — Жаль, что вы уезжаете. Когда вы рассчитываете покинуть нас?
   — Думаю, в конце следующей недели.
   Конец следующей недели. Сама установи для себя срок и строго придерживайся принятого решения. Тут уж нельзя допустить, чтобы на мои планы повлиял несчастный ребенок или привлекательный доктор-психиатр.
   Сложность заранее заготовленного объяснения состоит в том, что собеседник говорит обычно совсем не то, что вы ожидаете от него услышать.
   В этот день я спустилась вниз гораздо раньше положенного времени, чтобы наконец поговорить с графиней. Франчески, однако, не было на ее привычном месте. Я нервно вышагивала по комнате, сшибая на ходу вещи, старательно возвращая их на место и снова смахивая. Смеющиеся глаза Барта на фотографии, казалось, следили за мной. Я изо всех сил старалась не смотреть на снимок.
   Неожиданно до меня донесся телефонный звонок. Аппарат стоял на столике в вестибюле. Я еще подумала: Франческа умышленно не ставит это современное средство общения в любимую комнату для того, чтобы не отвечать самой на многочисленные звонки, а использовать для этих целей домоправительницу.
   Дверь открылась.
   — Вас к телефону, синьора, — обратилась ко мне Эмилия.
   Это мог быть только Себастьяно, больше некому.
   Я взяла трубку и бодрым голосом произнесла:
   — Ну как, с ребрами все в порядке?
   В трубке воцарилась недоуменная тишина. Затем раздался знакомый голос:
   — Какое именно тебя интересует? У меня их одиннадцать или двенадцать, точно не помню. Как мне кажется, они все на месте и с ними все в порядке, но, может быть, мне следует поинтересоваться у них, не случилось ли что?"
   — Папа!
   — Итак, ты все-таки узнала меня. О чьих это ребрах ты спрашиваешь столь заботливо, если мне будет позволено задать подобный вопрос?
   — Ах, папа, как я рада слышать твой голос! Каким образом тебе удалось узнать этот номер?
   — Надо признаться, это оказалось невероятно сложно. Да и каждая минута разговора влетит мне в копеечку, так что не трать время на пустую болтовню.
   — О чем это ты говоришь, папа? Кто это тратит время? Как там у вас дела?
   — У нас-то как раз ничего не случилось, — многозначительно произнес отец. — Это с тобой, как мне кажется, что-то произошло. Какого дьявола ты там торчишь? А, впрочем, неважно: ничего не надо объяснять мне, я не хочу ломать себе голову над этой проблемой. Когда ты собираешься обратно домой?
   — Скоро, папа. Вы получили мое письмо?
   — Какое письмо? Я получил одну-единственную открытку с дюжиной слов на обратной стороне. Кстати, спасибо, что потратила на ее написание свое драгоценное время. Когда я позвонил в ту гостиницу, которую ты указала, у меня состоялась весьма странная беседа с молодым человеком, которому, похоже, известно о планах моей собственной дочери гораздо больше, чем мне. Так как скоро ты вернешься домой?