Страница:
— Да уж, тут вы совершенно правы. — Похоже, что подобная перспектива не обескураживала оптимистично настроенного Дэвида. Он был полон веры в себя и энергии продолжать поиски.
— Может быть, вам есть смысл покопаться в литературе, а не в этом хламе? — рискнула предположить я.
— Должен вам заметить, что здесь попадаются достаточно интересные вещи. — Дэвид перевел разговор на другое. — Помните тот роман Диккенса, где мусорщик совершенно случайно становится миллионером?
— Никогда не читала.
— Похоже, ваше образование имеет ряд существенных пробелов, это весьма прискорбно. Не узнать Браунинга — это просто позор для цивилизованного человека. — Затем он продолжил со все возрастающим энтузиазмом: — В этом месте находятся просто тонны макулатуры самой непредсказуемой ценности! Это занятие похоже на поиск зарытого клада, только с меньшими физическими усилиями. Никогда не знаешь, на что наткнешься в следующий раз. Я нашел ацтекскую маску во дворце около Рима, — один из предков владельца привез ее в качестве сувенира из путешествия по Мексике. Здесь я работаю всего лишь несколько недель, а мне уже удалось обнаружить изумительную коллекцию, привезенную одним из Морандини из Египта в 1880 году. Большинство из этих предметов несомненная подделка, но попадаются настоящие шедевры. Я не удивлюсь, если в одном из ящиков в дальнем углу комнаты мне попадется мумия египетского фараона.
Трепетный восторг в его голосе рассмешил меня.
— Боюсь, вы никогда не сможете закончить диссертацию. Вам слишком нравится сам процесс поиска.
— Когда-нибудь я устану от этого, — спокойно ответил мне Дэвид. — Кстати, раз уж мы заговорили об этом, вы можете предложить лучший способ времяпрепровождения?
— Откровенно говоря, да.
— Отпуск в Европе с наименьшими материальными затратами. Комната и пансион. У меня сложились неплохие отношения с Розой. Дважды в день я спускаюсь на кухню, бледный и измученный, и она снабжает меня едой.
— Однако как это вам удается убедить людей позволить вам копаться в их «богатствах»? Вы можете доказать ослу, что его левое копыто ценно для науки, но я не верю, что Франческу хоть немного заинтересовала жизнь Маргарет Фуллер — такой независимой, свободолюбивой женщины.
— Да уж, в этом вы несомненно правы. Ну что ж, если уж быть до конца откровенным... — Дэвид снял с переносицы очки, надо отдать должное, что даже без них он выглядел достаточно внушительно. — Даже не знаю, почему мне хочется рассказать вам об этом. Должно быть, из-за доброго и простодушного выражения вашего симпатичного личика. Вы ведь не выдадите меня, правда?
— Все будет зависеть от того, насколько страшен тот секрет, которым вы собираетесь поделиться со мной.
— Дело в том, что вы уже знаете мой страшный секрет. Его не знает графиня. Она считает, что я разыскиваю бесценные произведения искусства, которые можно было бы выгодно продать, как ту ацтекскую маску, о которой я уже говорил вам. Еще лучше, если мне удастся обнаружить забытого Беллини или неизвестного Боттичелли или Челлини, которых невежественный владелец мог засунуть в один из этих нескончаемых ящиков вместе с какими-нибудь дешевыми сосудами из прессованного стекла, купленными где-нибудь в Манчестере. Как вы уже, наверное, успели заметить, дом и земли, прилегающие к вилле находятся в плачевном состоянии, то же касается и прислуги: у графини явно не хватает средств содержать свои владения в надлежащем порядке. К сожалению, сейчас с подобной проблемой часто сталкиваются наследники когда-то богатейших владений старинных родов, исключая, наверное, лишь те семьи, которые вовремя вложили свои капиталы в тяжелую промышленность, машиностроение и производство одежды. Большинству же приходится закладывать картины и античные статуи. До того как я начал свои изыскания, многие даже и не представляли себе ценности того, что хранится у них на чердаках и в подвалах. Тот парень, чей предок привез ацтекскую маску из своего путешествия, оказался хорошим знакомым графини. Один из крупнейших американских музеев предложил ему за нее такую сумму, которая безоговорочно устроила его аристократическую душу и позволила залатать несколько весьма солидных финансовых брешей в его бюджете. Этот самый знакомый нашей хозяйки счел, что я смогу найти нечто столь же ценное и на вилле Морандини.
— Ну и как?
— Пока, к сожалению, ничего стоящего. Но ведь я не так давно начал, кто знает, что ждет меня впереди. — Его глаза непроизвольно обратились к горам ящиков, сундуков, коробочек и прочей тары, до которой еще не успели добраться его руки.
Я встала.
— Мне кажется, вы с нетерпением ждете, когда сможете вновь приступить к поискам. Не смею больше отвлекать вас от работы.
— Только не этой дорогой! — Он протянул руку, чтобы удержать меня, так как я уже было направилась в сторону той узкой щели между ящиками, через которую он меня выдернул на расчищенное им небольшое пространство. — Удивляюсь, как это вам удалось добраться до меня через все эти завалы и нагромождения без особых потерь. Я покажу вам тот путь, которым обычно пользуюсь.
— Мне совсем не хочется отрывать вас от любимого занятия, вы уже и так потратили на меня много драгоценного времени.
— В любом случае, обычно утром я делаю небольшой перерыв, так что будем считать, что на этот раз я провел его вместе с вами. — Он потянулся на своих длинных ногах и немного размялся. — Быстрая пробежка вокруг сада, после чего меня всегда зовет повариха. Ну что ж, пойдемте.
Обратный путь, которым вел меня Дэвид, был несравненно проще и безопасней. Скромная лестница привела нас в коридор с каменным полом и стенами, покрытыми шелушащейся штукатуркой.
— Чтобы попасть на кухню, надо свернуть сюда, — сказал Дэвид, показывая большим пальцем направо. — Кладовые и чуланы находятся с противоположной стороны. Сейчас все эти помещения пустуют. А вот здесь... — Он открыл одну из дверей. — Здесь находится мой дворик для физических упражнений.
Это действительно был небольшой внутренний двор, огороженный высокими стенами и заросший сорняками. Несколько диких роз поднимались, цепляясь за выступы на неровных стенах. Полусгнившая деревянная скамейка была единственным свидетельством того, что здесь когда-то отдыхали люди.
— Представляю, как вы можете здесь разогнаться, — проговорила я, продолжая разглядывать дворик. — Вы хотите сказать, что это единственное место на вилле помимо кладовок и чердака, где вам позволяют появляться в дневное время?
— Ага, теперь в вас взыграло демократическое негодование, милая леди. Я нахожусь здесь только благодаря любезности графини и не могу претендовать на многое и диктовать свои условия. Уверяю вас, мне совсем не так уж плохо: у меня есть комната над гаражом, неподалеку от ворот. Я могу приходить и уходить, когда мне вздумается. В любом случае, меня совершенно не тревожат ни хозяева, ни прислуга, у нас нет никаких взаимных претензий, чаще всего я сталкиваюсь с Альберто. — На его запыленном лице блуждала спокойная улыбка. Интересно, что сделал шофер, чтобы воспоминание о нем вызвало подобную реакцию на лице этого чудака, но Дэвид предпочел не углубляться в эту тему. — Вот эта калитка ведет в огород при кухне, — продолжал он свой рассказ. — Вы можете попасть в дом этим путем или обогнуть виллу и войти через главный вход.
— Благодарю вас. И спасибо за ваш рассказ.
— В любое время я к вашим услугам. — На его физиономии появилась широченная лучезарная улыбка. — Если вам вдруг станет тоскливо и одиноко, поднимайтесь ко мне, вы всегда сможете помочь в моих поисках.
— Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением. Если же вам вдруг надоест бегать по кругу в вашем дворике, тогда приходите к нам с Питом поиграть в футбол.
— Питом?
— Ох, я должна была сказать Пьетро. Графиня не любит, когда мальчика называют иначе, она вообще, похоже, терпеть не может американской привычки сокращать имена. В действительности он носит титул графа Морандини, но согласитесь, смешно и глупо называть десятилетнего мальчишку таким громким титулом.
— Вы хотите сказать, что в этом доме живет какой-то мальчик? Ребенок десяти лет?
— Вы разве никогда не встречались с ним и даже не видели его ни разу?
Дэвид отрицательно покачал головой.
Внимательно разглядев его при естественном освещении, я поражалась тому, как невелико на самом деле сходство между ним и моим погибшим мужем, как я могла так сильно ошибиться ночью, не понимаю. Он совсем не похож на Барта. У них было лишь примерно одинаковое строение тела, да и ростом они, похоже, не сильно отличались друг от друга: этого оказалось достаточно, чтобы до такой степени ввести меня в заблуждение. Даже когда Дэвид был с ног до головы покрыт вековой пылью, его каштановые волосы имели более светлый оттенок, чем у Барта; движения Дэвида не отличались грацией и артистической плавностью, присущими Барту. Когда Дэвид начал бегать по дорожкам своего дворика, он выглядел как высокая и длинноногая марионетка. Он напомнил мне Петрушку с жизнерадостным выражением на клоунском лице с огромным ртом. Мне почему-то представилось, что у него на носу обязательно должны быть веснушки. Возможно, они и были там, под всей этой пылью. Даже если Дэвида тщательно умыть, лицо его никогда не сможет привлечь заинтересованный женский взгляд, разве только любопытный. На Барта женщины всегда обращали внимание. Их интерес к нему нельзя было не заметить. Я вспоминаю то чувство удовлетворения, с которым ловила пристальный женский взгляд, обращенный в сторону мужа, когда мы с ним, держась крепко за руки, шли по улицам или входили в какое-то помещение, я всегда испытывала радость от мысли, что этот мужчина навсегда будет принадлежать только мне одной.
Я направилась в ту часть сада, где впервые встретилась с Питом, играющим в одиночестве в футбол. Там было тихо и пустынно. Ничего не указывало на то, что здесь гуляет ребенок — в густой и высокой траве не было забытых мячей или игрушек, с ветвей деревьев не свисало ни качелей, ни канатов, никаких колец или трапеций.
Неподдельное удивление Дэвида, когда он узнал о том, что в доме живет ребенок, оставило у меня неприятный осадок. Это чувство было непонятно даже мне самой. Конечно, Дэвид мог посещать только строго определенные помещения в доме и один-единственный внутренний дворик. Почти все свое время он проводил, разбирая весь тот хлам, который веками скапливался на чердаках и в кладовках этого старинного дома. Ну не может же ребенок быть настолько незаметным, чтобы о его присутствии даже не подозревали. Возможно, большую часть дня он находится в школе. Может быть, когда я его встретила в саду в прошлый раз, у него были выходные, которые он проводил дома, а может, он вообще учится в интернате и приезжает на виллу только на уик-энд.
Я решила, что мне следует предпринять небольшое расследование, чтобы что-то узнать о Пите. Как уже высокомерно отметила Франческа, я была одета как раз для похода, а после визита в вотчину Дэвида моему туалету уже ничто не грозило. Кроме всего прочего, мне очень хотелось найти гараж, чтобы я могла в любой момент воспользоваться своей машиной, не прибегая к помощи Альберто. И, конечно, мне надо было заполучить обратно ключи от машины, если уж я собираюсь самолично распоряжаться ею.
Мне пришлось вернуться во внутренний дворик, где Дэвид занимался своими упражнениями. Он уже закончил пробежку и ушел; скорее всего, он направился на кухню к Розе, чтобы перекусить. Сквозь калитку, которую он мне показал, я заметила небольшой дворик, вымощенный булыжником, со старинными конюшнями у дальней стены. Видимо, конюшни были частью дома, а точнее, занимали нижний этаж бокового крыла здания. Бывший каретный сарай был постепенно переделан в современный гараж. Несколько помещений сразу за гаражом явно были заброшены. Похоже, дальняя часть этого крыла вообще не используется нынешними хозяевами.
Я не решилась пойти этой дорогой. «Мерседес» стоял во дворе, Альберто старательно занимался его полировкой. Солнечные зайчики отражались от хромированных частей машины, тщательно начищенных шофером до нестерпимого для глаз блеска. Да уж, похоже, эту работу он знал и любил, чего никак нельзя сказать о его отношении к собаке.
Мне вдруг стало интересно, где же держат этого пса. Судя по всему, он должен был быть где-то неподалеку, в пределах досягаемости своего повелителя. Я решила, что было бы неплохо найти его убежище до того, как я по небрежности или невнимательности забреду на его территорию. Знакомство с собакой не давало мне полной уверенности в ее добрых намерениях. Самым разумным было бы поинтересоваться у Альберто о возможной реакции пса. Вместо этого я тихонечко ретировалась и решила начать поиски самостоятельно. Они заняли у меня не так много времени. Еще не увидев нужное мне место, я определила его по запаху. Оно находилось недалеко от конюшен, в слишком опасной, на мой взгляд, близости от того маршрута, которым пользовался Пит, чтобы добраться до уголка сада, где он обычно играл. Собачья площадка была не просто голой и пустынной, она не была приспособлена даже для содержания собаки. Конура вряд ли могла служить укрытием, она была кое-как сколочена из самых разнообразных вещей, просто непонятно, как это сооружение вообще не разваливается от малейшего ветерка. Высота этой конструкции была около десяти футов. Внутри нее на цепи сидела привязанная собака. Узкий участок вытоптанной земли, обильно удобренной собачьими экскрементами, четко показывал границу безраздельных владений животного, в пределах которых оно могло разгуливать, насколько позволяла цепь. В данный момент собака спокойно лежала, положив огромную голову на сложенные передние лапы, рядом с пластиковой миской, которая примерно на полдюйма была наполнена несвежей мутной водой.
Пес выглядел настолько одиноким и заброшенным, что, поддавшись на мгновение состраданию к несчастному животному, я чуть было не совершила ряд совершенно ненужных и даже опасных поступков. Когда я подняла руку, чтобы приоткрыть калитку, она легко поддалась. Видимо, ветер в тот момент дул в другом направлении, и собака не смогла заранее почуять моего запаха. Может быть, конечно, он прыгнул в мою сторону с одним-единственным желанием поиграть и выразить свой восторг мне, единственному человеку из всех, кого он знал, кто осмелился приласкать его и нормально поговорить с ним без криков и побоев. Он бросился ко мне, раскрыв свою страшную пасть. Только цепь удержала его от того, к чему он так стремился. Сначала она натянулась, а когда он стал рваться, немного запуталась, не пуская его ко мне. Он при этом не переставал бесноваться и рычать.
— Да уж, дружок, похоже, что память у тебя короткая, — пробормотала я. — А ну-ка, угомонись. Ведь не собираешься же ты и в самом деле расправиться со мной: я — твой друг, разве ты уже успел забыть о нашем знакомстве?
Я продолжала разговаривать с ним до тех пор, пока пес наконец не перестал рычать и не уселся на землю, не сводя с меня пристального взгляда. Он, похоже, изо всех сил старался вспомнить меня, как человек, который встретил знакомого, но никак не может сообразить, где он его видел. Когда я решила оставить свои попытки наладить с псом более или менее дружеские отношения, то была настолько вне себя, что меня просто трясло от злости. Этого монстра, и правда, следует держать на цепи: если бы не цепь, он мог бы без особых усилий перемахнуть через невысокую калитку, последствия этого даже трудно себе представить. Тем не менее, я была уверена, что цепь слишком коротка для такой огромной собаки, а Альберто совершенно не заботился о том, чтобы поддержать на его территории хотя бы относительную чистоту и порядок. Интересно, как часто кормят эту собаку. Судя по тому кровожадному взгляду, каким провожало меня это существо, еда для него — удовольствие редкое и явно скудное.
Вернувшись в огород, я решила воспользоваться другой калиткой. Никогда еще мне не доводилось видеть место, сплошь перегороженное стенками, делящими ограниченное пространство на множество крошечных отсеков. Видимо, когда-то это был великолепный и ухоженный сад. Даже теперь, по прошествии стольких лет, когда им всерьез никто не занимался, можно было заметить следы былого великолепия — ряды розовых кустов, неровно растущие и необработанные изумрудные стрелки гиацинтов, с трудом пробивающиеся сквозь плотный слой дерна, осыпающийся полуразрушенный фонтанчик в небольшом гроте, выложенном мозаикой. Мириады блестящих слюдяных пластинок и разноцветных камешков были уложены в строго определенном порядке, однако беспощадное время не пощадило работу талантливого мастера: весь пол фонтанчика был усыпан осколками. Один из участков этого сада был окружен стеной из мрамора и украшен крошечными колоннами. Две колонны, к сожалению, уже упали, хотя, быть может, именно так и было задумано архитектором еще во время разбивки сада, ведь в девятнадцатом веке искусственные руины были весьма популярны. Везде, куда бы ни падал взгляд, все заросло сорняками, трава постепенно душила с трудом пробивающиеся цветы и скрывала камни.
Последняя калитка с сильно проржавевшим металлическим запором вывела меня в основной сад. Видимо, он был изумителен в те дни, когда за ним следили и тщательно ухаживали. Он и сейчас еще потрясал своим великолепием: фонтан выпускал в небо блестящие струи воды из всех раковин Тритона, газоны напоминали изумрудный бархат, клумбы радовали глаз всеми цветами радуги. Среди растений можно было заметить согнутую фигуру какого-то человека. Должно быть, это и был тот парнишка, которого Франческа назвала помощником Альберто для работы в саду. Полагаю, что именно он и занимался прополкой. Я решила, что эта работа ему не в тягость, он даже не выглядел уставшим. Немного подумав, я осмелилась подойти к нему поближе. Я ничего не могла сказать ему, кроме как поздороваться и изобразить на лице доброжелательную улыбку. Надо признать, что он не обратил особого внимания на мои действия, и мне не удалось установить с ним контакт. Насколько я успела заметить, у парня были больные ноги, я с жалостью подумала о несчастном создании, которому, по-видимому, сложно передвигаться. Прихрамывая, он медленно побрел в сторону, противоположную той, откуда появилась я.
Взглянув на свои часы, я поняла, что высота солнца здесь не соответствует тому, к чему я привыкла у себя дома. Надо было успеть принять душ и переодеться. А еще я твердо пообещала себе, что на этот раз обязательно поинтересуюсь у Франчески, где она скрывает своего внука. Графиня могла отослать мальчика с глаз долой, если общение с ребенком не доставляло ей ни малейшего удовольствия, но я не видела ни одной причины, почему я должна относиться к нему, как к прокаженному.
Когда я, принарядившись, спустилась к ленчу, Франчески внизу не оказалось. Эмилия предложила мне принятый здесь ритуальный бокал вина. Когда я сказала, что мне хотелось бы дождаться хозяйку, она протянула мне небольшую записку, которую достала из своего кармана. Изящным почерком графиня уведомляла меня, что мне придется обедать в полном одиночестве. У Франчески было назначено какое-то свидание, которое она не могла отменить. «Я уже говорила вам за завтраком о важной для меня встрече, — писала она. — Надеюсь, вы великодушно простите мне мое отсутствие».
Я не могла обвинять ее за забывчивость после всех тех выходок, которые я позволила себе.
Подождав до тех пор, пока Эмилия не принесла мне кофе, я решилась спросить у нее о Пите. Естественно, я назвала мальчика Пьетро.
— Школа? — она смогла повторить ключевое слово в моем вопросе, которое было ей хорошо знакомо.
— Школа. Граф в школе сегодня?
В ответ она отрицательно покачала головой.
— Почему не в школе? — попыталась я еще раз.
Она равнодушно смотрела на меня. Я решила попробовать еще раз.
— Где мальчик?
Она неопределенно пожала плечами. Полагаю, она никогда не позволяла себе подобных вульгарных жестов в присутствии Франчески. Но мне все же показалось, что этот жест относится не ко мне, а скорее, к обсуждаемому нами вопросу; если бы она могла, она вообще не разговаривала бы со мной, настолько я была ей не интересна.
— Так вы знаете, где он? — переспросила я еще раз.
Еще один неопределенный жест.
— В своей комнате?
Положив салфетку на стол с грацией, достойной самой графини, я задала следующий вопрос:
— Где находится его комната?
Можно было подумать, что я выспрашиваю дорогу к логову льва. Она не пыталась отговорить меня от этого похода или предупредить о том, что меня там поджидает, она просто никак не могла уразуметь, что я добровольно хочу посмотреть на мальчика, почему мне вообще хочется проведать его.
Наконец мы стали медленно подниматься по лестнице. Я решила, что наше неспешное передвижение можно использовать с целью получения ответов на некоторые вопросы, которыми я и постаралась в полной мере засыпать Эмилию. Да, она сказала, что комната графини тоже находится на втором этаже, в дальнем конце того коридора, куда выходит и дверь моей спальни. Графиня живет в комнате, по соседству с которой находится вход в западное крыло, пустующее в настоящее время. К этому моменту ее английский вдруг резко ухудшился, поэтому, рассказывая мне о западном крыле, которое, по ее словам, находится в совершенно аварийном состоянии, она использовала огромное количество самых разнообразных эпитетов: небезопасный, ненадежный, старый и ветхий.
Судя по всему, именно у двери, ведущей в западное крыло, я и встретила ее вместе с серебряным подносом, накрытым салфеткой, в то утро, когда впервые спускалась на завтрак к графине. Мне хотелось спросить ее, не там ли они содержат сумасшедшего дядюшку Джованни, но я решила, что знаний английского у Эмилии не хватит, чтобы понять эту шутку. Да и шутку нельзя было назвать слишком забавной, особенно для обитателей этого дома.
Кроме всего прочего, комната, которую мне выделили, похоже, не всегда служила спальней. Окружение предыдущего графа вполне могло занимать весь второй этаж виллы.
Но я надеялась, что нынешний граф располагается где-то поблизости. Я полагала, что комната мальчика находится там же, где и спальни всех остальных членов семьи, мне казалось, что детская должна быть поблизости от взрослых. Однако после того как я зашла в свою комнату и забрала игру, которую купила Питу, Эмилия повела Меня на следующий этаж. Судя по всему, комната Пита была на чердаке, где жила прислуга. Я знала о старинном обычае, согласно которому комната подросшего ребенка должна находиться как можно дальше от спальни родителей, но в данном случае подобная мера казалась мне совершенно излишней. Более того, я бы сказала, что это несколько непредусмотрительно и опасно для мальчика. Я вдруг вспомнила, что когда Франческа перечисляла мне людей, проживающих в этом доме, она ни словом не обмолвилась ни о гувернантке мальчика, ни о няне. Кто же все-таки занимается этим ребенком, кто следит за ним, особенно в ночное время?
Когда мы наконец добрались до самого верха, Эмилия повернула в сторону, противоположную той, в которой находятся комнаты, где работает Дэвид. Комната Пита располагалась в коридоре, который шел параллельно парадному фасаду дома. Она была недалеко от лестницы, но, на мой взгляд, слишком далеко от комнаты Франчески. Вряд ли она смогла бы услышать Пита, если бы он вдруг почувствовал себя плохо, и ему потребовалась бы помощь взрослых — если подобная проблема вообще волнует графиню, в чем я сильно сомневаюсь, зная о ее нежелании даже говорить о мальчике.
Я решила поинтересоваться у Эмилии, где находится ее комната, та, в которой она спит. Она жестом показала мне, что возле спальни графини.
— А кто присматривает за мальчиком? — настойчиво гнула я свою линию. На этот раз ее указательный палец небрежно ткнул в сторону одной из дверей неподалеку от детской.
Двусмысленно улыбаясь, она небрежно добавила:
— Только тогда, когда она вообще находится здесь. Она часто ночует за пределами виллы, слишком часто.
Больше вопросов я задавать не стала. Когда я подняла руку, чтобы постучать в дверь, Эмилия потянулась к ключу. А ведь я даже не заметила его сначала, мысль о ключе просто не пришла мне в голову. Хотя для ключа самое обычное место — это замочная скважина.
— Вы действительно хотите войти к нему? — еще раз недоверчиво спросила Эмилия.
Опасаясь, что у меня сорвется голос, я просто кивнула ей в ответ.
— Когда будете выходить обратно, вам лучше... — она жестом показала, что, уходя, я должна буду вновь закрыть комнату на ключ.
Я с недоумением посмотрела на нее.
Она вновь передернула плечами, равнодушно улыбаясь.
— Хорошо, синьора. Как вам будет угодно.
Я решила подождать, пока она не исчезнет из виду. Мне казалось, что из комнаты до меня доносятся какие-то признаки жизни, какие-то звуки — легкие, осторожные, напоминающие, скорее, шорох крыс в подполе. Наконец я постучала и окликнула мальчика.
— Пит, это я, Кэти. Можно мне войти?
Спустя мгновение я услышала его голосок.
— Может быть, вам есть смысл покопаться в литературе, а не в этом хламе? — рискнула предположить я.
— Должен вам заметить, что здесь попадаются достаточно интересные вещи. — Дэвид перевел разговор на другое. — Помните тот роман Диккенса, где мусорщик совершенно случайно становится миллионером?
— Никогда не читала.
— Похоже, ваше образование имеет ряд существенных пробелов, это весьма прискорбно. Не узнать Браунинга — это просто позор для цивилизованного человека. — Затем он продолжил со все возрастающим энтузиазмом: — В этом месте находятся просто тонны макулатуры самой непредсказуемой ценности! Это занятие похоже на поиск зарытого клада, только с меньшими физическими усилиями. Никогда не знаешь, на что наткнешься в следующий раз. Я нашел ацтекскую маску во дворце около Рима, — один из предков владельца привез ее в качестве сувенира из путешествия по Мексике. Здесь я работаю всего лишь несколько недель, а мне уже удалось обнаружить изумительную коллекцию, привезенную одним из Морандини из Египта в 1880 году. Большинство из этих предметов несомненная подделка, но попадаются настоящие шедевры. Я не удивлюсь, если в одном из ящиков в дальнем углу комнаты мне попадется мумия египетского фараона.
Трепетный восторг в его голосе рассмешил меня.
— Боюсь, вы никогда не сможете закончить диссертацию. Вам слишком нравится сам процесс поиска.
— Когда-нибудь я устану от этого, — спокойно ответил мне Дэвид. — Кстати, раз уж мы заговорили об этом, вы можете предложить лучший способ времяпрепровождения?
— Откровенно говоря, да.
— Отпуск в Европе с наименьшими материальными затратами. Комната и пансион. У меня сложились неплохие отношения с Розой. Дважды в день я спускаюсь на кухню, бледный и измученный, и она снабжает меня едой.
— Однако как это вам удается убедить людей позволить вам копаться в их «богатствах»? Вы можете доказать ослу, что его левое копыто ценно для науки, но я не верю, что Франческу хоть немного заинтересовала жизнь Маргарет Фуллер — такой независимой, свободолюбивой женщины.
— Да уж, в этом вы несомненно правы. Ну что ж, если уж быть до конца откровенным... — Дэвид снял с переносицы очки, надо отдать должное, что даже без них он выглядел достаточно внушительно. — Даже не знаю, почему мне хочется рассказать вам об этом. Должно быть, из-за доброго и простодушного выражения вашего симпатичного личика. Вы ведь не выдадите меня, правда?
— Все будет зависеть от того, насколько страшен тот секрет, которым вы собираетесь поделиться со мной.
— Дело в том, что вы уже знаете мой страшный секрет. Его не знает графиня. Она считает, что я разыскиваю бесценные произведения искусства, которые можно было бы выгодно продать, как ту ацтекскую маску, о которой я уже говорил вам. Еще лучше, если мне удастся обнаружить забытого Беллини или неизвестного Боттичелли или Челлини, которых невежественный владелец мог засунуть в один из этих нескончаемых ящиков вместе с какими-нибудь дешевыми сосудами из прессованного стекла, купленными где-нибудь в Манчестере. Как вы уже, наверное, успели заметить, дом и земли, прилегающие к вилле находятся в плачевном состоянии, то же касается и прислуги: у графини явно не хватает средств содержать свои владения в надлежащем порядке. К сожалению, сейчас с подобной проблемой часто сталкиваются наследники когда-то богатейших владений старинных родов, исключая, наверное, лишь те семьи, которые вовремя вложили свои капиталы в тяжелую промышленность, машиностроение и производство одежды. Большинству же приходится закладывать картины и античные статуи. До того как я начал свои изыскания, многие даже и не представляли себе ценности того, что хранится у них на чердаках и в подвалах. Тот парень, чей предок привез ацтекскую маску из своего путешествия, оказался хорошим знакомым графини. Один из крупнейших американских музеев предложил ему за нее такую сумму, которая безоговорочно устроила его аристократическую душу и позволила залатать несколько весьма солидных финансовых брешей в его бюджете. Этот самый знакомый нашей хозяйки счел, что я смогу найти нечто столь же ценное и на вилле Морандини.
— Ну и как?
— Пока, к сожалению, ничего стоящего. Но ведь я не так давно начал, кто знает, что ждет меня впереди. — Его глаза непроизвольно обратились к горам ящиков, сундуков, коробочек и прочей тары, до которой еще не успели добраться его руки.
Я встала.
— Мне кажется, вы с нетерпением ждете, когда сможете вновь приступить к поискам. Не смею больше отвлекать вас от работы.
— Только не этой дорогой! — Он протянул руку, чтобы удержать меня, так как я уже было направилась в сторону той узкой щели между ящиками, через которую он меня выдернул на расчищенное им небольшое пространство. — Удивляюсь, как это вам удалось добраться до меня через все эти завалы и нагромождения без особых потерь. Я покажу вам тот путь, которым обычно пользуюсь.
— Мне совсем не хочется отрывать вас от любимого занятия, вы уже и так потратили на меня много драгоценного времени.
— В любом случае, обычно утром я делаю небольшой перерыв, так что будем считать, что на этот раз я провел его вместе с вами. — Он потянулся на своих длинных ногах и немного размялся. — Быстрая пробежка вокруг сада, после чего меня всегда зовет повариха. Ну что ж, пойдемте.
Обратный путь, которым вел меня Дэвид, был несравненно проще и безопасней. Скромная лестница привела нас в коридор с каменным полом и стенами, покрытыми шелушащейся штукатуркой.
— Чтобы попасть на кухню, надо свернуть сюда, — сказал Дэвид, показывая большим пальцем направо. — Кладовые и чуланы находятся с противоположной стороны. Сейчас все эти помещения пустуют. А вот здесь... — Он открыл одну из дверей. — Здесь находится мой дворик для физических упражнений.
Это действительно был небольшой внутренний двор, огороженный высокими стенами и заросший сорняками. Несколько диких роз поднимались, цепляясь за выступы на неровных стенах. Полусгнившая деревянная скамейка была единственным свидетельством того, что здесь когда-то отдыхали люди.
— Представляю, как вы можете здесь разогнаться, — проговорила я, продолжая разглядывать дворик. — Вы хотите сказать, что это единственное место на вилле помимо кладовок и чердака, где вам позволяют появляться в дневное время?
— Ага, теперь в вас взыграло демократическое негодование, милая леди. Я нахожусь здесь только благодаря любезности графини и не могу претендовать на многое и диктовать свои условия. Уверяю вас, мне совсем не так уж плохо: у меня есть комната над гаражом, неподалеку от ворот. Я могу приходить и уходить, когда мне вздумается. В любом случае, меня совершенно не тревожат ни хозяева, ни прислуга, у нас нет никаких взаимных претензий, чаще всего я сталкиваюсь с Альберто. — На его запыленном лице блуждала спокойная улыбка. Интересно, что сделал шофер, чтобы воспоминание о нем вызвало подобную реакцию на лице этого чудака, но Дэвид предпочел не углубляться в эту тему. — Вот эта калитка ведет в огород при кухне, — продолжал он свой рассказ. — Вы можете попасть в дом этим путем или обогнуть виллу и войти через главный вход.
— Благодарю вас. И спасибо за ваш рассказ.
— В любое время я к вашим услугам. — На его физиономии появилась широченная лучезарная улыбка. — Если вам вдруг станет тоскливо и одиноко, поднимайтесь ко мне, вы всегда сможете помочь в моих поисках.
— Я обязательно воспользуюсь вашим приглашением. Если же вам вдруг надоест бегать по кругу в вашем дворике, тогда приходите к нам с Питом поиграть в футбол.
— Питом?
— Ох, я должна была сказать Пьетро. Графиня не любит, когда мальчика называют иначе, она вообще, похоже, терпеть не может американской привычки сокращать имена. В действительности он носит титул графа Морандини, но согласитесь, смешно и глупо называть десятилетнего мальчишку таким громким титулом.
— Вы хотите сказать, что в этом доме живет какой-то мальчик? Ребенок десяти лет?
— Вы разве никогда не встречались с ним и даже не видели его ни разу?
Дэвид отрицательно покачал головой.
* * *
Дэвид упрямо описывал круги по своему крошечному садику, когда я наконец покинула его. Четыре круга равнялись половине мили: он предварительно выяснил это с шагомером в руке.Внимательно разглядев его при естественном освещении, я поражалась тому, как невелико на самом деле сходство между ним и моим погибшим мужем, как я могла так сильно ошибиться ночью, не понимаю. Он совсем не похож на Барта. У них было лишь примерно одинаковое строение тела, да и ростом они, похоже, не сильно отличались друг от друга: этого оказалось достаточно, чтобы до такой степени ввести меня в заблуждение. Даже когда Дэвид был с ног до головы покрыт вековой пылью, его каштановые волосы имели более светлый оттенок, чем у Барта; движения Дэвида не отличались грацией и артистической плавностью, присущими Барту. Когда Дэвид начал бегать по дорожкам своего дворика, он выглядел как высокая и длинноногая марионетка. Он напомнил мне Петрушку с жизнерадостным выражением на клоунском лице с огромным ртом. Мне почему-то представилось, что у него на носу обязательно должны быть веснушки. Возможно, они и были там, под всей этой пылью. Даже если Дэвида тщательно умыть, лицо его никогда не сможет привлечь заинтересованный женский взгляд, разве только любопытный. На Барта женщины всегда обращали внимание. Их интерес к нему нельзя было не заметить. Я вспоминаю то чувство удовлетворения, с которым ловила пристальный женский взгляд, обращенный в сторону мужа, когда мы с ним, держась крепко за руки, шли по улицам или входили в какое-то помещение, я всегда испытывала радость от мысли, что этот мужчина навсегда будет принадлежать только мне одной.
Я направилась в ту часть сада, где впервые встретилась с Питом, играющим в одиночестве в футбол. Там было тихо и пустынно. Ничего не указывало на то, что здесь гуляет ребенок — в густой и высокой траве не было забытых мячей или игрушек, с ветвей деревьев не свисало ни качелей, ни канатов, никаких колец или трапеций.
Неподдельное удивление Дэвида, когда он узнал о том, что в доме живет ребенок, оставило у меня неприятный осадок. Это чувство было непонятно даже мне самой. Конечно, Дэвид мог посещать только строго определенные помещения в доме и один-единственный внутренний дворик. Почти все свое время он проводил, разбирая весь тот хлам, который веками скапливался на чердаках и в кладовках этого старинного дома. Ну не может же ребенок быть настолько незаметным, чтобы о его присутствии даже не подозревали. Возможно, большую часть дня он находится в школе. Может быть, когда я его встретила в саду в прошлый раз, у него были выходные, которые он проводил дома, а может, он вообще учится в интернате и приезжает на виллу только на уик-энд.
Я решила, что мне следует предпринять небольшое расследование, чтобы что-то узнать о Пите. Как уже высокомерно отметила Франческа, я была одета как раз для похода, а после визита в вотчину Дэвида моему туалету уже ничто не грозило. Кроме всего прочего, мне очень хотелось найти гараж, чтобы я могла в любой момент воспользоваться своей машиной, не прибегая к помощи Альберто. И, конечно, мне надо было заполучить обратно ключи от машины, если уж я собираюсь самолично распоряжаться ею.
Мне пришлось вернуться во внутренний дворик, где Дэвид занимался своими упражнениями. Он уже закончил пробежку и ушел; скорее всего, он направился на кухню к Розе, чтобы перекусить. Сквозь калитку, которую он мне показал, я заметила небольшой дворик, вымощенный булыжником, со старинными конюшнями у дальней стены. Видимо, конюшни были частью дома, а точнее, занимали нижний этаж бокового крыла здания. Бывший каретный сарай был постепенно переделан в современный гараж. Несколько помещений сразу за гаражом явно были заброшены. Похоже, дальняя часть этого крыла вообще не используется нынешними хозяевами.
Я не решилась пойти этой дорогой. «Мерседес» стоял во дворе, Альберто старательно занимался его полировкой. Солнечные зайчики отражались от хромированных частей машины, тщательно начищенных шофером до нестерпимого для глаз блеска. Да уж, похоже, эту работу он знал и любил, чего никак нельзя сказать о его отношении к собаке.
Мне вдруг стало интересно, где же держат этого пса. Судя по всему, он должен был быть где-то неподалеку, в пределах досягаемости своего повелителя. Я решила, что было бы неплохо найти его убежище до того, как я по небрежности или невнимательности забреду на его территорию. Знакомство с собакой не давало мне полной уверенности в ее добрых намерениях. Самым разумным было бы поинтересоваться у Альберто о возможной реакции пса. Вместо этого я тихонечко ретировалась и решила начать поиски самостоятельно. Они заняли у меня не так много времени. Еще не увидев нужное мне место, я определила его по запаху. Оно находилось недалеко от конюшен, в слишком опасной, на мой взгляд, близости от того маршрута, которым пользовался Пит, чтобы добраться до уголка сада, где он обычно играл. Собачья площадка была не просто голой и пустынной, она не была приспособлена даже для содержания собаки. Конура вряд ли могла служить укрытием, она была кое-как сколочена из самых разнообразных вещей, просто непонятно, как это сооружение вообще не разваливается от малейшего ветерка. Высота этой конструкции была около десяти футов. Внутри нее на цепи сидела привязанная собака. Узкий участок вытоптанной земли, обильно удобренной собачьими экскрементами, четко показывал границу безраздельных владений животного, в пределах которых оно могло разгуливать, насколько позволяла цепь. В данный момент собака спокойно лежала, положив огромную голову на сложенные передние лапы, рядом с пластиковой миской, которая примерно на полдюйма была наполнена несвежей мутной водой.
Пес выглядел настолько одиноким и заброшенным, что, поддавшись на мгновение состраданию к несчастному животному, я чуть было не совершила ряд совершенно ненужных и даже опасных поступков. Когда я подняла руку, чтобы приоткрыть калитку, она легко поддалась. Видимо, ветер в тот момент дул в другом направлении, и собака не смогла заранее почуять моего запаха. Может быть, конечно, он прыгнул в мою сторону с одним-единственным желанием поиграть и выразить свой восторг мне, единственному человеку из всех, кого он знал, кто осмелился приласкать его и нормально поговорить с ним без криков и побоев. Он бросился ко мне, раскрыв свою страшную пасть. Только цепь удержала его от того, к чему он так стремился. Сначала она натянулась, а когда он стал рваться, немного запуталась, не пуская его ко мне. Он при этом не переставал бесноваться и рычать.
— Да уж, дружок, похоже, что память у тебя короткая, — пробормотала я. — А ну-ка, угомонись. Ведь не собираешься же ты и в самом деле расправиться со мной: я — твой друг, разве ты уже успел забыть о нашем знакомстве?
Я продолжала разговаривать с ним до тех пор, пока пес наконец не перестал рычать и не уселся на землю, не сводя с меня пристального взгляда. Он, похоже, изо всех сил старался вспомнить меня, как человек, который встретил знакомого, но никак не может сообразить, где он его видел. Когда я решила оставить свои попытки наладить с псом более или менее дружеские отношения, то была настолько вне себя, что меня просто трясло от злости. Этого монстра, и правда, следует держать на цепи: если бы не цепь, он мог бы без особых усилий перемахнуть через невысокую калитку, последствия этого даже трудно себе представить. Тем не менее, я была уверена, что цепь слишком коротка для такой огромной собаки, а Альберто совершенно не заботился о том, чтобы поддержать на его территории хотя бы относительную чистоту и порядок. Интересно, как часто кормят эту собаку. Судя по тому кровожадному взгляду, каким провожало меня это существо, еда для него — удовольствие редкое и явно скудное.
Вернувшись в огород, я решила воспользоваться другой калиткой. Никогда еще мне не доводилось видеть место, сплошь перегороженное стенками, делящими ограниченное пространство на множество крошечных отсеков. Видимо, когда-то это был великолепный и ухоженный сад. Даже теперь, по прошествии стольких лет, когда им всерьез никто не занимался, можно было заметить следы былого великолепия — ряды розовых кустов, неровно растущие и необработанные изумрудные стрелки гиацинтов, с трудом пробивающиеся сквозь плотный слой дерна, осыпающийся полуразрушенный фонтанчик в небольшом гроте, выложенном мозаикой. Мириады блестящих слюдяных пластинок и разноцветных камешков были уложены в строго определенном порядке, однако беспощадное время не пощадило работу талантливого мастера: весь пол фонтанчика был усыпан осколками. Один из участков этого сада был окружен стеной из мрамора и украшен крошечными колоннами. Две колонны, к сожалению, уже упали, хотя, быть может, именно так и было задумано архитектором еще во время разбивки сада, ведь в девятнадцатом веке искусственные руины были весьма популярны. Везде, куда бы ни падал взгляд, все заросло сорняками, трава постепенно душила с трудом пробивающиеся цветы и скрывала камни.
Последняя калитка с сильно проржавевшим металлическим запором вывела меня в основной сад. Видимо, он был изумителен в те дни, когда за ним следили и тщательно ухаживали. Он и сейчас еще потрясал своим великолепием: фонтан выпускал в небо блестящие струи воды из всех раковин Тритона, газоны напоминали изумрудный бархат, клумбы радовали глаз всеми цветами радуги. Среди растений можно было заметить согнутую фигуру какого-то человека. Должно быть, это и был тот парнишка, которого Франческа назвала помощником Альберто для работы в саду. Полагаю, что именно он и занимался прополкой. Я решила, что эта работа ему не в тягость, он даже не выглядел уставшим. Немного подумав, я осмелилась подойти к нему поближе. Я ничего не могла сказать ему, кроме как поздороваться и изобразить на лице доброжелательную улыбку. Надо признать, что он не обратил особого внимания на мои действия, и мне не удалось установить с ним контакт. Насколько я успела заметить, у парня были больные ноги, я с жалостью подумала о несчастном создании, которому, по-видимому, сложно передвигаться. Прихрамывая, он медленно побрел в сторону, противоположную той, откуда появилась я.
Взглянув на свои часы, я поняла, что высота солнца здесь не соответствует тому, к чему я привыкла у себя дома. Надо было успеть принять душ и переодеться. А еще я твердо пообещала себе, что на этот раз обязательно поинтересуюсь у Франчески, где она скрывает своего внука. Графиня могла отослать мальчика с глаз долой, если общение с ребенком не доставляло ей ни малейшего удовольствия, но я не видела ни одной причины, почему я должна относиться к нему, как к прокаженному.
Когда я, принарядившись, спустилась к ленчу, Франчески внизу не оказалось. Эмилия предложила мне принятый здесь ритуальный бокал вина. Когда я сказала, что мне хотелось бы дождаться хозяйку, она протянула мне небольшую записку, которую достала из своего кармана. Изящным почерком графиня уведомляла меня, что мне придется обедать в полном одиночестве. У Франчески было назначено какое-то свидание, которое она не могла отменить. «Я уже говорила вам за завтраком о важной для меня встрече, — писала она. — Надеюсь, вы великодушно простите мне мое отсутствие».
Я не могла обвинять ее за забывчивость после всех тех выходок, которые я позволила себе.
Подождав до тех пор, пока Эмилия не принесла мне кофе, я решилась спросить у нее о Пите. Естественно, я назвала мальчика Пьетро.
— Школа? — она смогла повторить ключевое слово в моем вопросе, которое было ей хорошо знакомо.
— Школа. Граф в школе сегодня?
В ответ она отрицательно покачала головой.
— Почему не в школе? — попыталась я еще раз.
Она равнодушно смотрела на меня. Я решила попробовать еще раз.
— Где мальчик?
Она неопределенно пожала плечами. Полагаю, она никогда не позволяла себе подобных вульгарных жестов в присутствии Франчески. Но мне все же показалось, что этот жест относится не ко мне, а скорее, к обсуждаемому нами вопросу; если бы она могла, она вообще не разговаривала бы со мной, настолько я была ей не интересна.
— Так вы знаете, где он? — переспросила я еще раз.
Еще один неопределенный жест.
— В своей комнате?
Положив салфетку на стол с грацией, достойной самой графини, я задала следующий вопрос:
— Где находится его комната?
Можно было подумать, что я выспрашиваю дорогу к логову льва. Она не пыталась отговорить меня от этого похода или предупредить о том, что меня там поджидает, она просто никак не могла уразуметь, что я добровольно хочу посмотреть на мальчика, почему мне вообще хочется проведать его.
Наконец мы стали медленно подниматься по лестнице. Я решила, что наше неспешное передвижение можно использовать с целью получения ответов на некоторые вопросы, которыми я и постаралась в полной мере засыпать Эмилию. Да, она сказала, что комната графини тоже находится на втором этаже, в дальнем конце того коридора, куда выходит и дверь моей спальни. Графиня живет в комнате, по соседству с которой находится вход в западное крыло, пустующее в настоящее время. К этому моменту ее английский вдруг резко ухудшился, поэтому, рассказывая мне о западном крыле, которое, по ее словам, находится в совершенно аварийном состоянии, она использовала огромное количество самых разнообразных эпитетов: небезопасный, ненадежный, старый и ветхий.
Судя по всему, именно у двери, ведущей в западное крыло, я и встретила ее вместе с серебряным подносом, накрытым салфеткой, в то утро, когда впервые спускалась на завтрак к графине. Мне хотелось спросить ее, не там ли они содержат сумасшедшего дядюшку Джованни, но я решила, что знаний английского у Эмилии не хватит, чтобы понять эту шутку. Да и шутку нельзя было назвать слишком забавной, особенно для обитателей этого дома.
Кроме всего прочего, комната, которую мне выделили, похоже, не всегда служила спальней. Окружение предыдущего графа вполне могло занимать весь второй этаж виллы.
Но я надеялась, что нынешний граф располагается где-то поблизости. Я полагала, что комната мальчика находится там же, где и спальни всех остальных членов семьи, мне казалось, что детская должна быть поблизости от взрослых. Однако после того как я зашла в свою комнату и забрала игру, которую купила Питу, Эмилия повела Меня на следующий этаж. Судя по всему, комната Пита была на чердаке, где жила прислуга. Я знала о старинном обычае, согласно которому комната подросшего ребенка должна находиться как можно дальше от спальни родителей, но в данном случае подобная мера казалась мне совершенно излишней. Более того, я бы сказала, что это несколько непредусмотрительно и опасно для мальчика. Я вдруг вспомнила, что когда Франческа перечисляла мне людей, проживающих в этом доме, она ни словом не обмолвилась ни о гувернантке мальчика, ни о няне. Кто же все-таки занимается этим ребенком, кто следит за ним, особенно в ночное время?
Когда мы наконец добрались до самого верха, Эмилия повернула в сторону, противоположную той, в которой находятся комнаты, где работает Дэвид. Комната Пита располагалась в коридоре, который шел параллельно парадному фасаду дома. Она была недалеко от лестницы, но, на мой взгляд, слишком далеко от комнаты Франчески. Вряд ли она смогла бы услышать Пита, если бы он вдруг почувствовал себя плохо, и ему потребовалась бы помощь взрослых — если подобная проблема вообще волнует графиню, в чем я сильно сомневаюсь, зная о ее нежелании даже говорить о мальчике.
Я решила поинтересоваться у Эмилии, где находится ее комната, та, в которой она спит. Она жестом показала мне, что возле спальни графини.
— А кто присматривает за мальчиком? — настойчиво гнула я свою линию. На этот раз ее указательный палец небрежно ткнул в сторону одной из дверей неподалеку от детской.
Двусмысленно улыбаясь, она небрежно добавила:
— Только тогда, когда она вообще находится здесь. Она часто ночует за пределами виллы, слишком часто.
Больше вопросов я задавать не стала. Когда я подняла руку, чтобы постучать в дверь, Эмилия потянулась к ключу. А ведь я даже не заметила его сначала, мысль о ключе просто не пришла мне в голову. Хотя для ключа самое обычное место — это замочная скважина.
— Вы действительно хотите войти к нему? — еще раз недоверчиво спросила Эмилия.
Опасаясь, что у меня сорвется голос, я просто кивнула ей в ответ.
— Когда будете выходить обратно, вам лучше... — она жестом показала, что, уходя, я должна буду вновь закрыть комнату на ключ.
Я с недоумением посмотрела на нее.
Она вновь передернула плечами, равнодушно улыбаясь.
— Хорошо, синьора. Как вам будет угодно.
Я решила подождать, пока она не исчезнет из виду. Мне казалось, что из комнаты до меня доносятся какие-то признаки жизни, какие-то звуки — легкие, осторожные, напоминающие, скорее, шорох крыс в подполе. Наконец я постучала и окликнула мальчика.
— Пит, это я, Кэти. Можно мне войти?
Спустя мгновение я услышала его голосок.