Майклз Барбара. Призрак Белой Дамы

   Спустя некоторое время он стал прощаться, и Клэр предложил воспользоваться его экипажем, но священник отказался, сопровождая свой отказ заразительным смехом.
   — В вашем обществе с удовольствием, — сказал он приветливо. — Но залезать в душную коробку в такую ночь — преступление. Пойдемте, джентльмены, прогуляйтесь со мной. Ветер выветрит вино из ваших голов и освежит мозги для вечерних разговоров и шахмат, если вы окажете мне честь.
   Его приглашение было принято. Клэр отправился с мистером Флитвудом в библиотеку дать ему обещанную книгу, а Джонатан задержался в гостиной. Как только дверь за мужчинами закрылась, он нагнулся ко мне и спросил шепотом:
   — Как его зовут?
   — Зовут? — удивилась я. — Вы имеете в виду мистера Флитвуда?
   Брови Джонатана сошлись на переносице, и он издал старушечий скрипучий, раздраженный звук.
   — Вам не надоело все время думать об этом красавчике? Тот парень — конюх, о котором говорил ваш элегантный обожатель. Как его зовут?
   Я назвала имя Тома. Его грубость не показалась мне обидной, скорее, она меня позабавила.
   Вмешательство священника не очень подействовало на Клэра. Он вернулся домой в тот вечер, обуреваемый желанием выпить, и предавался питью весь следующий день. Я старалась не попадаться ему на глаза, ссылаясь на головную боль. Ближе к вечеру, когда Клэр заперся в библиотеке, я отважилась выйти из дому, желая глотнуть свежего воздуха. Едва пройдя аллею, обсаженную кустами, я столкнулась с тем уродливым лондонцем. Он дотронулся до фуражки с той же нагловатой небрежностью, как и в прошлый раз, и не выказал никакого желания уступить мне дорогу. Когда я повернулась, чтобы уйти, он последовал за мной. Теперь, когда Клэр находился в доме, а его шпион — других слов для него у меня не было — снаружи, мне некуда было скрыться, кроме моей комнаты. Но к исходу дня меня вынудили признать, что даже там я не была в безопасности.
   Я готовилась ко сну, когда услышала шаги Клэра по лестнице. Его нетрудно было услышать: он кричал что есть силы.
   Анна причесывала мне волосы и остановилась, услышав приближение Клэра. Наши взгляды встретились в зеркале, и меня тронуло ее молчаливое сочувствие и объединившее нас чувство беспомощности. Несмотря на разницу в положении — служанки и супруги, с точки зрения человека, кричавшего за дверью, мы мало чем отличались друг от друга.
   Когда дверь распахнулась настежь, я не смогла сдержать крика ужаса. Я никогда не видела своего мужа в таком непотребном виде. Он был в нарукавниках, со сбитым набок галстуком, расстегнутый ворот рубашки обнажал его шею. Клэр задержался в дверях на мгновение, изучая меня сверкающими глазами, затем повернул голову и закричал:
   — До-обрый… вечер, до-обрый вечер! Сладко спите, старушечка, все, что вы можете делать, — это спать, бедная старушечка. Но не я. У меня сегодня вечером есть кое-что получше…
   Смеясь, он вошел в комнату и попытался рывком закрыть дверь, но промахнулся. Дверь осталась открытой, и это моральное унижение принесло мне гораздо больше страданий, чем физические оскорбления.
   Я встала, отшатываясь от приближающегося Клэра. Уголком глаза я видела Анну, стоявшую у туалетного столика с гребнем из слоновой кости в руке.
   Клэр бросился ко мне. Я попыталась уйти в сторону, но больная нога моя подвернулась, я споткнулась, и Клэру удалось схватить меня за рукав халата. Ткань треснула, но не оторвалась, и движением руки он подтянул меня к себе.
   Сохрани я хоть капельку здравого смысла, я бы подчинилась Клэру. Сопротивление лишь усугубляло мое и без того отчаянное положение. Но я не могла ничего с собой поделать. Меня охватило такое отвращение, как будто меня коснулась змея.
   Мое сопротивление разъярило Клэра, и, размахнувшись, он ударил меня рукой по лицу.
   Удар был не очень сильным, но у меня закружилась голова, из рассеченной губы потекла кровь. Вдруг Клэр вскрикнул и выругался. Он выпустил меня, и я бессильно упала ничком на кровать.
   Клэр повернулся к Анне, сжавшейся от страха в комок. Увидев ее руку с поднятым для повторного удара гребнем Клэра, потиравшего ушибленную голову, я поняла, что случилось. Землистый оттенок, выступивший на лице Анны, подсказал мне, что она осознала, до какого преступления довела ее преданность. Она издала жалобный стон и уронила гребень.
   Ее самопожертвование не прошло даром. Удар Анны не только освободил меня, но и, казалось, отрезвил Клэра. Он застыл без движения, как будто его охватил паралич. Затем он заговорил ледяным тоном:
   — Убирайся. Если я увижу тебя утром в этом доме, я сломаю о тебя свой хлыст. Даю тебе время до завтрашнего утра убраться из деревни, — продолжил Клэр. — Если я увижу снова твое лицо, я обращусь с жалобой в полицию. Если ты не знаешь, какое наказание ждет слугу, поднявшего руку на хозяина, предлагаю спросить мистера Скотта, он, не сомневаюсь, притаился где-то здесь, в безопасном месте в прихожей.
   Я поднялась на ноги, прижимая руку ко рту. Разбитые губы болели.
   — Она пыталась помочь мне, — невнятно пробормотала я. — Умоляю вас, не наказывайте ее так строго.
   Клэр отвернулся от Анны, и в тот же миг она бросилась к двери.
   Клэр не глядел на меня. Меня ужаснуло, что он не смог заставить себя сделать это: мой вид был для него невыносим. Он попытался дважды что-то мне сказать, но голос его срывался, думаю, от кипевшей в нем ярости. Потом он, совершенно не качаясь, подошел к двери и закрыл ее за собой. Я услышала, как он повернул ключ в замке.

ГЛАВА 15

   У кровати стоял кувшин с водой, и я подумала, уныло рассматривая его содержимое, сколько я смогу продержаться без пищи. Быть может, Клэр будет присылать еду. Хлеб с водой, черствый хлеб с водой были обычными предметами питания, насколько мне помнилось, для заключенных.
   Наступило утро, угрюмое штормовое утро. По небу мчались, словно перепуганные животные, тучи. Я поздно уснула, вконец измученная случившимся, и встала очень поздно. Первым делом после пробуждения я побежала к двери и не очень удивилась, найдя ее все еще закрытой.
   Моя распухшая, как нарыв, губа выглядела ужасно, но не очень беспокоила меня. Я подозревала, что боль усилится, если мне удастся что-нибудь получить на обед. Более всего болели кровоподтеки, которых я даже не заметила в пылу схватки: целая группа синяков была на плече и предплечье. На подбородке я заметила большой рубец Я рассматривала свои раны в зеркале с бесстрастным любопытством. У меня не было нужды обращаться к знатоку законов Джонатану или великому мистеру Блэкстоуну, чтобы понять, что последний поступок Клэра не меняет моего положения. Я не сомневалась, что, если даже покажу эти синяки судье, он всего лишь прочтет лекцию Клэру о необходимости проявлять доброту к ближним и более суровую лекцию его супруге о покорности мужу.
   За неимением лучшего занятия, я уселась у окна со стаканом воды. Утро продолжалось, не принося ничего интересного, не считая того, что мой преданный забвению аппетит начал себя проявлять. У меня не было завтрака, а сейчас приближалось время ленча. Выпив еще глоток воды, я снова уселась у окна. Перед домом Уильямс выгуливал лошадь Клэра, и вскоре появился он сам.
   Он постоял с минуту, оглядываясь по сторонам, и, не торопясь, натянул перчатки. Он был сама элегантность: в прекрасном новом пальто, при галстуке, на рубашке сверкал бриллиант.
   Я отпрянула в сторону, когда он взглянул на мое окно, но, когда я осмелилась выглянуть снова, он уже скакал по дороге, удаляясь от дома.
   Если бы я не видела его отъезда, то наверняка попыталась бы спрятаться, услышав звук ключа, поворачивавшегося в замке. Зная об отъезде Клэра, я интересовалась только одним — не очень тем, кто стоял в дверях, а тем, что он или она принесли. Я была голодна, как собака.
   Дверь со скрипом открылась, и на пороге появилась миссис Эндрюс с красным от волнения лицом. Увидев меня, она зарыдала:
   — Ох, миледи, ох, миледи…
   Я очутилась в нелепом положении, утешая миссис Эндрюс в нанесенных мне побоях.
   — Ну-ну, — сказала я с живостью, поглаживая ее по плечу. — Вы сослужите мне лучшую службу, если принесете немного еды. Если, конечно, его милость не приказал уморить меня голодом.
   На лице миссис Эндрюс появилось чрезвычайно странное выражение, она даже забыла о рыданиях.
   — Его милость не оставил никаких распоряжений относительно вас, миледи. Я узнала вчера вечером от Анны, что здесь случилось. Девушка была в таком состоянии, что я думала, ее хватит удар. Никогда я не видела…
   — Да, да, — сказала я нетерпеливо. Меня беспокоила судьба Анны и все остальное, что с ней связано, но в данный момент мне не хотелось, чтобы миссис Эндрюс далее отвлекалась на Анну. — Его милость что-нибудь сказал вам?
   — Ни слова, — ответила миссис Эндрюс. — Сегодня утром он сошел к завтраку в прекраснейшем настроении. Он рассказывал о своей поездке, много шутил. Мне показалось, он был уверен, что вы завтракаете у себя, как это часто бывает, и поэтому ничего не спрашивал о вас до конца завтрака. А потом он сказал, дайте-ка мне вспомнить точно, да, он сказал: «Ее милость сегодня заспалась, миссис Эндрюс. Проследите, чтобы ей приготовили сытный ленч, если она не завтракала. Передайте ей, я вернусь завтра или, самое позднее, послезавтра». Он ушел, напевая, миледи.
   — Невероятно, — пробормотала я, забыв о своем положении и доверясь ей как женщина женщине. — Миссис Эндрюс, что, вы думаете, с ним происходит? Вы же знаете, что он здесь вытворял…
   — Да, а я стою здесь, болтаю. Присядьте, миледи, и позвольте мне поухаживать за вами. Я скажу вам, в чем дело, — продолжала она, подводя меня к креслу. — Все от пьянства. К сожалению, я уже насмотрелась на такое. От этого несчастья страдает много женщин. Пьянство лишает человека разума, как написано в Священном писании, и нет справедливее слов, водка сведет с ума любого хорошего человека. Конечно, его милость не хотел этого. Он был таким хорошим мальчиком…
   — Не сомневаюсь в этом. Но, к сожалению, это не относится к данному случаю. Что же мне делать?
   К моему удивлению, старая миссис Эндрюс не смотрела мне в глаза.
   — Миледи… если вы позволите…
   — Говорите все, что вам заблагорассудится. Разве я когда-нибудь бранила вас за откровенность?
   — Но это, это такая деликатная вещь, и не мне… Только потому, что у вас нет матери, и поэтому я смею…
   — Бога ради, говорите, — сказала я, заинтригованная.
   — Это, конечно, большое испытание для женщин, — промямлила миссис Эндрюс. Она была очень занята флаконом с притираниями и не смотрела мне в глаза. — В особенности для такой молодой и чувствительной леди. Но это крест, миледи, который мы, женщины, должны нести во искупление греха Евы, вы понимаете. Мужчина, даже если он хорошо воспитанный джентльмен, миледи, все равно в конце концов остается мужчиной, кем же ему еще быть, и женщине ничего не остается, как смириться с этим!
   Она выпалила еще кучу слов, краснея от волнения и смущения. Возможно, я прыснула бы от смеха, не будь ее красноречие таким неподдельным и не содержи насмешки. По мнению миссис Эндрюс, Клэр запил потому, что я отвергла его. У нее были основания так думать: никому не было известно, что его посягательства той ночью в присутствии беспристрастного свидетеля были единственными за всю нашу супружескую жизнь.
   — Благодарю вас, миссис Эндрюс, — сказала я, — обдумаю ваш добрый совет.
   Спустившись в столовую к ленчу, я старалась не встречаться взглядом с Джонатаном после того, что случилось, и, к стыду своему, немного сердилась на него. С моей стороны, было нелогично обижаться на него за то, что он не пришел мне на помощь, когда любое вмешательство с его стороны только ухудшило бы мое положение, а также повлияло бы на его возможность помочь мне в будущем. И тем не менее, когда чувства подчинялись логике? Миссис Эндрюс успокоила притираниями мои ссадины и смягчила опухоль на губе компрессом из холодной воды. Я, однако, отказалась от ее предложения припудрить синяк на щеке рисовой пудрой.
   Взгляд Джонатана, когда он увидел меня, заставил меня устыдиться моих хитростей. Его лицо побледнело.
   — Поедим поскорее, если вы не против, — сказала я быстро, не давая ему высказаться. — Я такая голодная.
   Мне повезло, что я действительно умирала от голода, в противном случае я не могла бы поддержать обычный застольный разговор. Джонатан также почти все время молчал и едва прикоснулся к еде. Недоговоренные слова повисли в воздухе. После обеда я предложила немного прогуляться. Даже имея на хвосте отвратительного приспешника Клэра, мы могли более свободно поговорить вне дома.
   Было серо и ветрено, порывы ветра срывали платок с моих волос и развевали полы плаща. Как я и ожидала, соглядатай Клэра был тут как тут и последовал за нами. Холодный воздух, казалось, успокоил Джонатана. Он молча шел рядом со мной, пока нас могли видеть из дома. Потом он сделал мне жест оставаться на месте и подошел к следовавшему за нами человеку.
   Я наблюдала за их беседой с большим интересом и некоторым беспокойством, но она закончилась вопреки моим ожиданиям мирно. Вместе с тем человек злобно ухмыльнулся и взял что-то из руки Джонатана. Он ушел, не оглядываясь, а Джонатан вернулся ко мне.
   — Что вы сказали ему? Он расскажет Клэру, что вы его отослали.
   — Ему не захочется признаться, что его подкупили оставить свой пост, — ответил спокойно Джонатан. — Мне подумалось, что я узнал его; мы встречались как-то на ринге, и мне показалось, что это произвело на него впечатление. Нет, я думаю, нам не грозит опасность от господина Сэма. Мне надо бы поговорить с вами, Люси, не опасаясь быть подслушанным. У меня странное чувство, что у нас не будет больше таких возможностей.
   — Почему вы так говорите? Вы что, уезжаете? Или у вас предчувствие, чье-то предупреждение?
   — Нет, нет! — Джонатан улыбнулся и затем снова посерьезнел. — Вы попадаете в одну из ловушек, думая таким образом, и его потешает, что вы страшитесь и трясетесь от его призраков и духов. Но это всего лишь одна из его ловушек, Люси. Если бы я знал причину его поведения, я бы не так боялся.
   — Вы боитесь?
   — Я уже показал себя героем, не так ли? — с горечью произнес Джонатан. — Мне приходилось выполнять в жизнитяжелые поручения, но никогда мне не было так тяжело, как вчера ночью, — стоять и слушать его вопли. Но, Люси, я знаю, он ждет этого. Несколько раз я пытался уехать, но он задерживает меня здесь по неизвестной пока причине. До тех пор пока мы не будем знать его мотивов, нам грозит опасность. Мы будем в безопасности только тогда, когда противостоим правилам игры, которую он нам навязывает. Вам это понятно?
   Он чувствовал это очень сильно и, стараясь убедить меня, взял за плечи и повернул к себе. Несмотря на мягкость этого движения, он дотронулся до больных мест на руке, и я вздрогнула от боли. Джонатан поймал мой взгляд и, слабо вскрикнув, обнял меня. Я слышала гулкое биение его сердца под своей щекой. Дрогнувшим голосом он пробормотал:
   — С меня хватит! Я больше не выдержу, никто не выдержит. Если он дотронется до вас еще раз…
   — Нет, — сказала я, не двигаясь. Я чувствовала, как будто всю жизнь ждала этой минуты, этих объятий. — Вы совершенно правы и увидели его самую опасную ловушку. Он хочет, чтобы вы напали на него. Он хочет, чтобы вы совершили какой-нибудь акт отчаяния. Зачем? Вот о чем нам следует подумать. — И когда он разжал объятия, я схватила его за ворот пальто: — Только, только подержите меня еще немного, пока мы не начали думать.
   С полусмехом, с полустоном он исполнил мою просьбу. Мы стояли в объятиях друг друга. Вокруг нас простиралось открытое болото, и нас можно было видеть со всех сторон, но на несколько секунд мне было все равно, если бы на нас глазел весь мир.
   — Хорошо, — сказала я чуть спустя. — Теперь вы можете поразмышлять.
   Я отодвинулась от Джонатана, и он отпустил меня. Его лицо исказилось, словно от физической боли.
   — Я не могу размышлять, когда речь идет о вас. Мне хочется совершать глупые поступки: схватить и убежать с вами туда, где вы будете в безопасности.
   — Вы считаете, я в опасности?
   — Нет, нет! — Он яростно затряс головой. — Понимаете, я в таком состоянии, что позволил себе поддаться на дикие бредни и испугать вас. Давайте погуляем, ветер освежит мне голову, и я расскажу вам, о чем я думаю, а вы поправите меня, когда я буду не прав.
   Он взял меня за руку, и мы двинулись по тропе.
   — Гнев вашего мужа на первый взгляд вызван ревностью, — начал Джонатан. — По крайней мере, так его поведение представляется постороннему человеку. Мне известно, вы не давали ему никаких поводов…
   — Никаких, — прервала я его, — но был один случай…Это звучит глупо, но мне хотелось бы, чтобы вы знали об этом.
   Я рассказала ему о Фернандо. Я давно уже не испытывала никаких чувств, кроме презрения, к этому существу, но мне было удивительно трудно рассказать об этом Джонатану. Я не осмелилась взглянуть ему в лицо, опустив глаза на порыжевшие кустики папоротника, по которому мы шли.
   — Клэр знал об этом? — спросил Джонатан. — Не сомневаюсь, ваша тетушка не рассказала…
   — Она не должна была рассказать ему, но, возможно, пошла на это. У меня ощущение, что он знает, и знает давно.
   — Очень жаль. История глупая и тривиальная, но для человека с темпераментом Клэра мысль о том, что вы предпочли ему другого, причем какого-то учителя музыки.
   — Он женился на мне.
   — Да, но, возможно, эта мысль терзает его до сих пор, особенно если…
   — Если что?.. — спросила я без задней мысли.
   — Если какой-нибудь другой случай не подтвердил его подозрений.
   — Не понимаю, о чем вы. Джонатан сделал глубокий вздох.
   — Я говорил с конюхом, тем парнем Томом. В деревне прошел слух, что его уволили, потому что ваш муж подозревал, что он и вы…
   Я поняла тогда, как можно обвинить невинного человека в преступлении, которого он не совершал. Должно быть, я походила на виноватую: кровь бросилась мне в лицо, а ноги ослабели.
   — Нет, — сказала я чужим голосом. — Нет, даже Клэру это не могло прийти в голову… Он же мальчик, совсем юный…
   — Ему шестнадцать. Моложе вас только на год. Нет, Люси, не отодвигайтесь от меня. Неужели вы можете предположить даже на минуту, что я поверю этой клевете? Могу вам сказать, не многие ваши друзья в деревне верят в это.
   — Возможно, — сказала я, с трудом успокаиваясь, — эта ложь — дело рук самого Клэра. Он настаивал, чтобы в поездках меня всегда сопровождал конюх. Это было так естественно, я не знала местности…
   — Хорошо, — сказал Джонатан с одобрением. — Вот это то, что нам надо: трезво оценивать опасности и не терять голову в праведном гневе. Как вы говорите, такое возможно, и не исключено, что у Клэра возникала мономания на этой почве. Разве вы не видите, Люси, если он действительно верит этому, его отношение к вам становится объяснимым. Он не делает ничего дурного вам, пока не напьется, и любой судья сочтет оправданным его пьянство, чтобы забыть о неверности супруги.
   — Судья, — повторила я в ужасе. — Вы размышляете и с такой точки зрения?
   — Я рассматриваю все возможности. Если он будет угрожать вам физически…
   — Он ударил меня.
   — Я знаю в точности, что он сделал вам, — ответил Джонатан голосом, заставившим меня вздрогнуть. — И если бы я мог обменять десять лет жизни за возможность вернуть ему эти удары… Ну-ну, теперь я говорю как герой глупого романа. Мне же приличествует говорить и думать как адвокату. И с этой точки зрения должен сказать вам, что он не сделал ничего противозаконного в обстоятельствах, на которые он, несомненно, сошлется при судебном разбирательстве.
   Я молчала, мне нечего было сказать.
   — Я разговаривал с Томом о вашем приключении на болоте, — продолжал Джонатан. — Он рассказывает довольно странную историю. В тот день он получил записку о том, что надо прийти к человеку, перед которым он чувствует себя более обязанным, чем перед вами. Он не говорит мне, кто послал за ним; это девушка, как я предполагаю, и вопреки предрассудкам наших аристократов деликатность не ограничивается только высшими классами. Важно другое — записка оказалась подделанной. Ее не посылала персона, чьим именем она была подписана.
   — Это странно.
   — Более чем странно.
   — Ох, я знаю! — воскликнула я. — Я знаю, что выдумаете. У меня были те же мысли, когда я испугалась. Но они беспочвенны. У кого могут быть причины ненавидеть меня? А мое приключение на болоте не было предумышленным. Я могла погибнуть, это правда. Там есть трясины и ямы, лошадь могла сбросить меня и разбить мне голову, но зачем злоумышленнику оставлять так много на волю случая?
   Джонатан кинул, и я поняла, что у него были те же, контрдоводы.
   — Думаю, мне нужно кое-что рассказать вам, — сказал он. — Не вижу, чем эта информация сможет помочь вам прямо сейчас, но кто знает! Речь идет о вашем брачном контракте.
   — Когда-то вы сказали мне, что следует разбираться в нем. Если бы тогда я настояла…
   Никакой разницы. Мистер Бим уважает, когда женщина в чем-то разбирается, но он уважает мою мать, как некоторые люди с уважением относятся к хорошо выдрессированной собаке. Она — исключение, которое доказывает правило общей неполноценности вида. Тем не менее эта тема не сложна, если освободить ее от юридических ухищрений. Упрощенно ваш брачный контракт можно свести к следующему. При замужестве ваша собственность была разделена на три части. Одну передали вашему мужу, получившему полный контроль над капиталом и прибылью. Эту часть, — Джонатан заколебался и затем продолжил: — Клэр потратил на погашение долгов и восстановление титула поместья.
   Вторая часть передавалась в ваше распоряжение. Эти деньги тоже израсходованы. Вы подписали их передачу Клэру несколько месяцев тому назад. На что пошли эти деньги, я не знаю, но огромные суммы израсходованы на реставрацию дома и, возможно, на уплату других долгов.
   Третья часть, до сих пор наибольшая, передана под опеку ваших наследников. Доходами от капитала распоряжается ваш супруг, но он не имеет права распоряжаться капиталом, из которого изымает прибыль, без согласия мистера Бима. Вижу по вашему лицу, что вы не догадываетесь, что я скажу. Я приехал сюда действительно по этому делу. Во второй бумаге, подписанной вами, от мистера Бима испрашивалось разрешение передать это большое состояние в распоряжение вашего мужа. Мистер Бим решительно отказался санкционировать такой шаг. Он придерживается строгих взглядов на наследование и соблюдение прав на наследство потенциального наследника по мужской линии.
   — Понятно. — Я избегала его взгляда — А если, если наследника не будет?
   — Мистер Бим на допускает такой возможности, — сухо ответил Джонатан, не догадываясь о реальном смысле моих слов. — Прибыль все равно находится в руках Клэра; брачный контракт просто не дает ему возможности растратить состояние, пока его не унаследует сын в должное время.
   Я не отвечала, обдумывая. Я не могла не связать эти известия с отношением Клэра ко мне — пренебрежением супружескими обязанностями — и все еще не понимала, к чему это ведет. До тех пор, пока… Эта мысль казалась нелепой и отвратительной, но я не могла не задать этого вопроса. Я с трудом выдавила его из себя, из внезапно пересохшего рта:
   — Что произойдет, если я умру бездетной? Кому достанутся эти деньги?
   — Женщины не могут оставить завещания, — ответил Джонатан с горькой усмешкой. — Если это право не оговорено специально в брачном контракте, мистер Бим — один из твердых противников таких радикальных предложений. Деньги перейдут, естественно, вашему мужу, и… Люси!
   Он замолк на полуслове, глядя на меня. Мы поднялись по пологому склону холма, и ветер откинул платок с моей головы и трепал мне волосы. После болезни они так отросли, что опускались до плеч. Порыв ветра поднял их, и они, как крылья, кружились вокруг головы, словно стараясь поднять меня в воздух. Один из локонов коснулся лица Джонатана, и он задохнулся.
   — Я схожу с ума от беспокойства, — сказал он напряженно. — Я боюсь произнести вслух то, что приходит мне на ум, Люси. Расскажите мне все о любом случае, слове, которые могли бы подтвердить мое нелепое, безумное подозрение. И если они существуют, хотя бы один достоверный факт, подтверждающий это сумасшествие, то тогда вы должны пойти со мной сегодня же и бежать из этого дома.
   — А что же будет, — спросила я тихо, — если я действительно приду?
   — Я возьму вас прямо в Лондон, к мистеру Биму, и расскажем ему…
   — Он отошлет меня обратно. Я не верю в то, что вас страшит, Джонатан. Вы думаете, мистер Бим поверит, что такой джентльмен, как Клэр, способен на это?
   — А ваша тетя, она поможет вам?
   — Она запрет меня в комнате до приезда Клэра. Никто не поможет нам, Джонатан. И если мы бросим им вызов, если я скроюсь, как преступник, от закона, пострадаете вы. Мистеру Биму придется уволить вас, у него не будет выбора. И вам никогда не найти работу по профессии, это погубит вас. Даже если Клэр откажется от меня и разведется, вас ждет та же участь. Он мстительный человек и позаботится о мщении за вашу попытку посягнуть на его собственность.
   — Я пойду на этот риск, Люси, если вы позволите.
   — Я знаю, вы пойдете. — От резкого ветра у меня заслезились глаза, и я поспешно смахнула слезы. Мне не хотелось, чтобы Джонатан решил, что я прибегаю к этому крайнему жалкому оружию женщин. — Я не позволю вам, у меня нет тех доказательств, о которых вы говорите. Вероятно, правильно ваше первое предположение о ревности Клэра. Тогда мой долг и единственная линия поведения — убедить его в неправоте и тем заслужить его расположение.