Майклз Кейси. Опасные связи [Роковое наследство]

   Последние несколько дней пролетели для Люсьена незаметно: все возможное время он проводил возле Эдмунда, не выпуская из рук его сухую ладонь, — часы летели за часами, полные живительных воспоминаний об их прежней жизни в Тремэйн-Корте. Они почти не вспоминали ни о тех годах, когда он служил в армии Веллингтона, ни про последний год в Лондоне, предпочитая лишний раз перебрать в памяти события, связанные с их счастливой прежней жизнью.
   Старые раны затянулись. Они вспоминали любимого пони Люсьена по кличке Прыгун, и то лето, когда Эдмунд учил Люсьена плавать, и зиму, когда они вместе со слугами отправились на боксерский турнир, и весну, когда совершили путешествие в Озерный край и его мать требовала останавливать коляску чуть ли не через каждые пять миль, чтобы нарвать каких-то новых растений для своего травника.
   Люсьен улыбался, шагая по двору и выстукивая ритм рукоятью кнута. Им всякий раз не хватало времени, чтобы успеть обсудить до конца дня все пришедшие на ум воспоминания.
   О Мелани они не говорили.
   Зато Кэт Харвей постоянно фигурировала в их беседах. Люсьен не мог не вспоминать ее проницательные серые глаза, волосы цвета воронова крыла; не мог не думать, как приятно будет перебирать их пальцами, когда он освободит их от этих безжалостных шпилек. И всякий раз напряжение возникало у него в чреслах, стоило ему вспомнить вкус и податливость ее губ.
   Что же касается самой Кэт, то теперь, когда Люсьен большую часть дня проводил у Эдмунда, она спокойно могла посвящать свое время Нодди. Кэт затворилась в детской и покидала ее лишь на время кратких прогулок по саду самым ранним утром, пока Мелани не успевала еще выбраться из койки.
   Хотя Люсьен уверен, что ей нечего бояться быть изгнанной из Тремэйн-Корта, как бы того ни желала Мелани, ему было ясно, что Кэт предпочитает не рисковать и не попадаться Мелани на глаза. Она даже перестала появляться за завтраком, и поэтому он приказал подавать себе пищу в комнату к Эдмунду, при этом стараясь успокоить себя, что Кэт вовсе не избегает его. Просто он должен дать ей время. Он может подождать. Теперь, когда они наконец узнали друг друга, он может и подождать. Удача приходит к тому, кто умеет ждать.
   Если бы только он мог быть терпеливым.
   С Мелани он встречался только во время обеда. Она, по всей видимости, успокоилась после той сцены, которая едва не заставила Люсьена предпринять серьезные шаги для заключения ее в какой-нибудь приют для душевнобольных, где она не могла бы представлять угрозы ни для окружающих, ни для себя.
   Мелани на целые часы запиралась у себя в комнатах, и ее постоянно окружали портные, парикмахеры и местные торговцы. Она с головой ушла в приготовления к званому обеду и, кажется, напрочь забыла и про Нодди, и про Люсьена, и про то, что хотела выставить из дому Кэт. Она с энтузиазмом погоняла слуг, заставляя их начищать серебро, мыть окна и снимать тяжелые бархатные портьеры, чтобы сменить их на легкие, летние. Солнечный свет заливал теперь все комнаты в доме, играя на атласе обивки и вышитых салфетках.
   Настроение Мелани стало ровным, без прежних резких перепадов от восторга к отчаянию, от счастья к ярости, от страстной ревности к не менее страстной любви. Впечатление создавалось такое, что все ее мысли поглощались приготовлениями к празднику и ответственностью ее положения хозяйки Тремэйн-Корта. Она выглядела совершенно нормальной — если не считать тех часов, когда она исчезала неизвестно куда.
   Люсьен уже был готов поверить, что Мелани оказалась всего лишь жертвой временного нервного расстройства, если бы не предостережение Мойны, которое она изрекла однажды вечером, когда явилась к нему в комнату с новой порцией лекарства, которое, по ее словам, обязательно должно было помочь Эдмунду.
   — Вы, мастер Люсьен, попомните вот что, — пробурчала она в обычной своей двусмысленной манере, — эта ваша баба завсегда кажет самое лучшее, когда соберется сделать самое что ни на есть худшее.
   Люсьен знал, что ему действительно пора всерьез поговорить с Эдмундом по поводу Мелани, и он даже дал себе слово, что скоро это сделает. Но не сейчас, когда они еще не до конца заполнили брешь в их отношениях, чтобы построить прочное будущее.
   Будущее. Улыбка Люсьена угасла, когда он повторил это беспокоившее, будоражившее его слово. Он вполне отдавал себе отчет в истинном положении дел и знал, что так или иначе, а Эдмунд умирает. Но он все-таки надеялся, что Эдмунд проживет подольше и что у них еще будет вдоволь времени побыть вместе. Еще никогда для Люсьена не было так дорого время. Он невольно ускорил шаг, торопясь оказаться в южном крыле и узнать, как провел Эдмунд эту ночь.
   — Люсьен! Да постой же, дружище, куда ты так летишь? Неужели я проделал весь путь из Лондона только для того, чтобы полюбоваться на твою спину?!
   — Гарт, ах ты хитрый пес! — вскричал радостно Люсьен, с улыбкой обернувшись к приятелю, который спешил напрямик через недавно подстриженную лужайку. — Что привело тебя сюда? Уж не скрываешься ли ты от ревности чьего-нибудь мужа?
   Гарт Стаффорд остановился в пяти шагах от Люсьена и отвесил ему элегантный поклон. На его левое плечо было накинуто легкое пальто из серого драпа, в правой руке он держал касторовую шляпу с закругленными полями и от макушки до пят выглядел невообразимо модным лондонским джентльменом, словно он только что расстался с приятелями после ночной пирушки.
   — Ничего подобного, Люсьен. Скорее это можно подумать про тебя, ведь ты, оказывается, успел разбить сердца половине красавиц на майском фестивале. Нет, я здесь в роли городского глашатая и принес тебе радостную весть!
   Люсьен на мгновение задумался и пришел к выводу, что на самом деле Гарт явился совсем по другой причине, однако, явившись без приглашения, его друг вынужден был сочинить формальный предлог, какую-нибудь смешную историю, чтобы навестить его. Зная Гарта, Люсьену было нетрудно прийти к такому заключению. Еще неделю назад Люсьен разозлился бы на него за это. Ох как бы он разозлился — он был бы просто в ярости! Ну а теперь, вновь обретя мир в душе, он не мог бы назвать никого, чье появление в Тремэйн-Корте так обрадовало бы его, как появление Гарта.
   — Городской глашатай? Скорее уж деревенский пастух, тем более что и твой костюм как нельзя лучше подходит для такой роли. — Люсьен махнул рукой, и они бок о бок зашагали к дверям. — Так что же случилось? Тебе повезло сорвать банк в фараоне? Или твой зажившийся на этом свете дядюшка наконец-то отдал концы и ты теперь стал эрлом в Халсмере? Это было бы весьма кстати, поскольку ты, чересчур рассчитывая на его наследство, жил не по средствам, и я теперь всякий день с тревогой ожидаю от тебя послания с мольбою вызволить из долговой ямы!
   — Благодарю тебя, но мои карманы достаточно полны. А мои новости намного лучше всего, что ты способен вообразить. — И Гарт позволил себе со всей силы хлопнуть Люсьена по спине. — Намного лучше! Только прошлой ночью прибыли вести из Лувра, как раз когда я помирал от скуки на приеме у леди Корнуэльской, и я, не теряя времени, приказал закладывать свой экипаж, потому что первой моей мыслью было сообщить об этом тебе. Мы и так знали, что после смешной попытки завоевать Россию это стало лишь вопросом времени, но теперь все точно. Люсьен, держись, не падай. Несколько дней назад, около одиннадцатого апреля, Бони подписал отречение! В Париж вошла кавалерия Блюхера. Веллингтон разгромил армию Соля, и Маленький Капрал удрал к себе на Эльбу, трусливо поджав хвост. Все кончено, Люсьен! Кровавая война закончилась!
   — Боже мой, — прошептал Люсьен, застыв на месте, потом схватил Гарта за плечи. — Не верю своим ушам! Война закончилась? Правда закончилась? — Ему понадобилось несколько минут для того, чтобы переварить эту новость. — Ох, святой Иисус! Она кончилась. — Он обнял Гарта что было силы, а потом отпихнул и оставил одного, бегом направившись к дому. Скорее, скорее обрадовать Эдмунда!
   Он ворвался в фойе и увидел, что по лестнице спускается Кэт. Не успела она встать на последнюю ступеньку, он уже подскочил к ней, подхватил за талию и прижал к себе.
   — Она кончилась, Кэтрин! — восклицал он, кружа ее в воздухе, так что Кэт пришлось ухватиться за его шею, чтобы не упасть. — Я же говорил вам, что это лишь вопрос времени! Наполеон отрекся!
   Люсьен ослабил объятия, и она встала на пол, все еще глядя ему в глаза.
   — Ах, Кэтрин, — произнес он, любуясь ее неуверенной улыбкой и счастливыми слезами, — ну разве жизнь не прекрасна?
   О, что за незабываемый момент! Люсьен был словно пьян от счастья. Больше не будет боев. Больше прекрасные сильные юноши не будут падать изувеченные, истекающие кровью. Не будет боли, не будет смертей, не будет бессмысленной резни. Не будет убитых горем матерей, не будет несчастных вдов, не будет детей без отцов. Только мир. Спокойный, благословенный, прекрасный мир!
   Люсьен с болью вспомнил в эту минуту Паркера, Хашбрука, и юного О'Коннора, и бессчетное множество других, отдавших свои жизни ради того, чтобы теперь он, вся Англия, весь мир мог насладиться этой победой.
   Кэт открыла было рот, собираясь что-то сказать, но он не дал ей возможности заговорить. Ему было не до слов. Он снова подхватил ее так, что она оказалась в воздухе, и припал к ней в жадном поцелуе, и снова они закружились по фойе, и их тела тесно прижалась друг к другу.
   — Вот-вот. Ну, Люсьен, хватит тебе терзать бедное дитя, лучше познакомь нас. В конце-то концов, не кто иной, как я принес в дом эту радостную весть. Может быть, она поцелует и меня? Это было бы справеддиво!
   Люсьен отпустил Кэт, но весьма неохотно. Не забывая легонько придерживать ее за талию — уж слишком успешно она ускользала от него в последние дни, — он повернулся к Гарту и представил их друг другу:
   — Мисс Харвей, позвольте мне представить вам мистера Гарта Стаффорда, верного друга, доблестного офицера и абсолютно не заслуживающего доверия малого, когда он находится в обществе дам, особенно таких хорошеньких, как вы. Гарт, позволь мне представить тебе мисс Кэтрин Харвей, доверенную компаньонку моего отца и к тому же, — он с улыбкой посмотрел на Кэт, радуясь ее присутствию и тому, как легко ему удалось назвать Эдмунда отцом, — и к тому же такую леди, с которой шутки плохи — если, конечно, тебе дорога твоя шкура.
   — Мисс Харвей. — Гарт поклонился и поцеловал ей руку. — Мы не встречались раньше? Вы кажетесь мне знакомой. Особенно ваши глаза. Они безусловно неповторимы, но все же я уверен, что недавно где-то видел точно такие же.
   Люсьен, не выпускавший талии Кэт, почувствовал, как она напряглась у него под рукой, а потом задрожала.
   — Мне очень жаль, мистер Стаффорд, но я более чем уверена, что вы ошиблись.
   Люсьен постарался рассмеяться как можно громче, чтобы сгладить неловкость, и со значением заглянул ей в глаза:
   — Кэтрин, не надо извиняться в том, в чем вы не виноваты. А ты, Гарт, веди себя приличнее. Она не купится на такую очевидную глупость. Придержи свои любезности для сестер Альмак. Они-то, я уверен, примут все твои банальности как надо. Ну а теперь, пожалуй, пойдем наверх, пока не прибыл твой багаж. Я уверен, что тебе необходимо переодеться, ведь не будешь же ты все время таскать на себе этот удивительный жилет? Гарт, да ведь он желтый! Ты в нем словно кенарь.
   Увлекая Гарта вверх по лестнице, Люсьен не преминул оглянуться на Кэт и увидел, что она в испуге прикусила нижнюю губу и старательно избегает встречаться с ним взглядом. Его душевный подъем тут же угас: он не мог не почувствовать, что его новообретенное счастье почему-то оказалось под угрозой.
   Гарт стоял возле камина, оглядывая гостиную и находя ее весьма приятной, хотя и без малейшего отпечатка личности Люсьена. Цвета были подобраны неправильно, казались слишком будуарными, слишком женскими.
   Личность его друга гораздо явственнее проступала в обстановке на Портмэн-сквер: драпировки приглушенных тонов, деревянные панели и бездна тончайшего вкуса во всем — от китайских расписных экранов у камина до безделушек на низком столике в гостиной.
   Гарт отправился в Суссекс под влиянием импульса, даже не будучи уверенным, что его новости послужат пропуском в Тремэйн-Корт, — ведь когда он в последний раз видел своего друга, тот ясно дал понять, что не нуждается в компании. Однако Гарт был слишком заинтересованной личностью и достаточно реиштелен. Ему совершенно необходимо было узнать, как чувствует себя Люсьен после покушения на его жизнь. Если бы Наполеон Бонапарт не был столь любезен проиграть войну, Гарт нашел бы другой предлог побывать в Тремэйн-Корте, невзирая на нежелание Люсьена его видеть.
   И вдруг Люсьен встречает его с распростертыми объятиями и приглашает остановиться у них на столько, на сколько ему заблагорассудится, и даже извиняется за то, что при этом не сможет быть достаточно радушным хозяином, поскольку большую часть времени он должен уделять больному отцу. Однако Люсьен обнадежил Гарта, что скоро состоится званый обед. Стало быть, он не останется вовсе без развлечений. А завтра утром они вместе отправятся на верховую прогулку и, возможно, встретят графа де ла Крукса, самого смешного на свете француза, который живет по соседству. Этот находящийся в изгнании аристократ будет счастлив выслушать сообщение Гарта.
   Гарту принесли ланч в его комнату, а потом он проспал почти до самого обеда. Прибыл с багажом его лакей, и он поспешил принять ванну, прежде чем переодеться.
   Прежде чем заснуть, Гарт вспомнил их встречу с Люсьеном и еще раз удивился разительной перемене, происшедшей с его другом. Исчезли не только похоронные одежды. Лицо Люсьена утратило неподвижность, оно вновь стало молодым и красивым — таким, каким было когда-то раньше.
   Не может ли загадочная Кэт Харвей быть причиной этой метаморфозы? Гарт терялся в догадках. Какое отношение она вообще имеет к Тремэйн-Корту? Ее облик уж слишком не вязался с занимаемым ею местом. Одета она была просто, без единого украшения, и все же Люсьен определенно относился к ней не так, как если бы она просто была платной компаньонкой Эдмунда Тремэйна — вот уж более чем странное занятие для молодой независимой женщины — даже здесь, в Суссексе.
   К тому же Кэт Харвей была очень привлекательна: высокая, гибкая, с прекрасным, одухотворенным лицом. По представлениям Гарта, подобные женщины не подходили на роль компаньонки, поддерживающей силы больного старика, — в противном случае им определенно не пристало целоваться с сыном хозяина дома.
   Он пожал плечами. Да, сыновья хозяев часто целуют служанок — и часто позволяют себе намного большее, однако Гарт инстинктивно понимал, что Люсьена и мисс Харвей связывают отношения совершенно иного рода. Скорее, поведение Люсьена давало понять, что он имеет на нее серьезные виды, что они едва ли не помолвлены.
   И это было весьма жаль. Гарт, никогда не упускавший такой возможности, был не прочь поразвлечься флиртом и пока находится в Тремэйн-Корте. Он знал, что Эдмунд Тремэйн тяжело болен. Согласно сведениям, полученным от Хоукинса — хотя и с превеликим трудом, — с матерью Люсьена сравнительно недавно произошел несчастный случай, сведший ее в могилу. Вряд ли при таких обстоятельствах приютивший его дом можно было считать веселым местом.
   — Прошу прощения, но почему никто не предупредил меня, что к обеду у нас будет гость? Простите, сэр, не соблаговолите ли вы назвать мне ваше имя?
   Гарт обернулся в сторону, откуда доносился этот звонкий, мелодичный голосок, и увидел столь нежное, прелестное создание, столь совершенное личико и формы, что ему пришлось проморгаться — причем дважды, — чтобы поверить своим глазам, говорившим о такой удаче.
   Молодая женщина, стоявшая в дверях, являла собой восхитительную копию Венеры в миниатюре: от пышного ореола золотистых кудрей до кончиков вечерних атласных туфелек. Ее кожа, так и манившая прикоснуться, была восхитительного оттенка слоновой кости. Легкий румянец рдел на ее щеках, а яркие алые сочные губы были неотразимо соблазнительными.
   А ее глаза! Разве бывают глаза такого цвета? Неужели природа способна была создать такой глубокий синий цвет?
   Гарт на какое-то время остолбенел, но быстро оправился. Его лицо расцвело широкой улыбкой, он поспешил через всю комнату, чтобы изящно поклониться и припасть губами к прохладной благоухающей ручке.
   — Мое имя, о великолепное создание, Гарт Стаффорд, и я уверен, что стал самым счастливым мужчиной на свете, оказавшись в одной комнате с вами. И если мне суждено погибнуть в эту самую минуту, я бы принял свою судьбу с радостью, страдая лишь оттого, что не сподобился узнать вашего имени, которое хотел бы прошептать при последнем дыхании.
   Он задержал ее ручку в своей, и она не сделала попытки освободиться, позволяя ему растянуть это восхитительное мгновение.
   — Ах, мистер Стаффорд, я ни за что на свете не желала бы стать причиной такого ужасного несчастья — я не хотела бы, чтобы из-за меня вообще кто-нибудь страдал. Обещайте мне, что не умрете, если я назову свое имя.
   Гарт подхватил ее под ручку, увлекая к ближайшей козетке:
   — Даю вам слово, о прекрасная леди.
   Она хихикнула, усаживаясь на козетку, позаботившись, чтобы подол низко вырезанного платья раскинулся вокруг нее волнами легкого шелка сине-зеленого оттенка: ни дать ни взять богиня, выходящая из пены морской. Боже правый! Ошеломленному Гарту она показалась такой прелестной, что он уже готов был возомнить себя поэтом.
   — В таком случае, мистер Стаффорд, я буду просто счастлива назвать вам свое имя, хотя не могу представить, почему вам до сих пор его не сообщили. Меня зовут Мелани Тремэйн, сэр, и я — ваша хозяйка.
   Гарт остолбенел с приклееной к лицу глупой улыбкой, чувствуя, как у него замерло сердце.
   — Ах, Гарт, вот ты где. Пожалуйста, прости меня за опоздание. Хоукинс такой ужасный зануда, он заставил меня опять сменить галстук. Ты уже познакомился с моей мачехой?
   Гарт тупо переводил взгляд с Мелани на Люсьена и обратно, слегка удивляясь, как это его до сих пор не хватил удар. Мелани? Обожаемая невеста Люсьена, о которой он часами напролет вспоминал на Полуострове? Мелани — мачеха Люсьена?! Как? Когда? Ничего удивительного, что он стал так холоден и груб. Он делал это, чтобы не выдать своих страданий. Ведь он наверняка был уничтожен! Потерять такую, как Мелани — этого ангела во плоти, — да от такого свихнется и втрое более сильный мужчина! Потерять ее, да к тому же из-за своего отца? Поразительно!
   Гарт вдруг почувствовал страшную жажду. Ему совершенно необходимо выпить бокал вина. А еще лучше много бокалов вина. А еще того лучше — много бутылок вина.
   — Мы уже познакомились, да, — услышал он как бы со стороны свой голос. — Я… я не думал…
   — Я уверен, что ты не думал, друг мой. — Люсьен подошел к столу с напитками, открыл хрустальный графин и налил два бокала портвейна, протянув один Гарту. — Когда моя мать погибла, почти сразу же после моего отъезда на Полуостров, Мелани и мой отец смогли найти утешение друг в друге. Я полагаю, что это довольно естественно. Там, наверху, в детской, их сын Нодди, и он просто прелестный мальчик. — Он обратился к Мелани и сказал совершенно иным тоном: — А ты, Мелани, не желаешь ли немного шерри?
   — О да, Люсьен. Я люблю его больше всего. Как ты заботлив.
   Гарт так и не двинулся с места, он не сводил глаз со своего старого друга, который до этого момента вел себя совершенно естественно, — вот разве что приторно-елейный тон, которым он говорил с Мелани:
   — Да, конечно, дорогая. Ты же знаешь, что я живу с единственной целью радовать тебя.
   Дорогая. Гарт моментально уцепился за это слово и, прежде чем Люсьен отвернулся, успел заметить, что щека у него слегка подергивается.
   Гарт внезапно почувствовал себя на сцене, причем разыгрываемая пьеса была ему абсолютно непонятна.
   И вследствие своего неведения произнес самую неудачную реплику:
   — Мисс Харвей не присоединится к нам, Люсьен? Я не успел обменяться с ней и парой слов в фойе, где ты сначала был занят тем, что целовался с ней, а потом потащил меня наверх, в мою комнату.
   Он услышал, как позади него у кого-то перехватило дыхание, и, обернувшись, заметил, что Мелани стала совершенно белой.
   — Люсьен! — воскликнула она, и ее музыкальный голосок поднялся на октаву, так что стал скорее походить на визг, что явно не вязалось с обликом прелестной внешности.
   Она так неожиданно вскочила на ноги, что Гарт невольно протянул руку, уверенный, что она споткнется и упадет, но она оттолкнула его, проскочила мимо и мгновенно оказалась лицом к лицу с Люсьеном.
   — Неужели тебе хватило наглости совокупляться с этой неблагодарной шлюхой у меня в доме? Я не потерплю безнравственного поведения под моей крышей, слышишь? Как ты посмел обесчестить этот дом — да еще в тот момент, когда Эдмунд лежит на смертном одре?! Тискай ее, если тебе так приспичило, но делай это хотя бы на конюшне, там, где это пристало делать с такими, как она!
   — Замолчи, Мелани. Мы не будем это обсуждать. Тебе надо следить за собой. В противном случае ты заболеешь и нам придется отменить званый обед. А тебе это не понравится, ведь правда, дорогая?
   Гарт смотрел как загипнотизированный. Слова Люсьена поразительно действовали на эту женщину: сразу расслабились сжавшиеся было в кулачки пальцы.
   — Гарт принес этим утром добрые вести о том, что кончилась война, вот я и поцеловал мисс Харвей в шутку — просто такой уж вышел момент. И больше ничего не случилось, Мелани, Я клянусь.
   Мелани подняла руки и сжала в ладонях щеки Люсьена.
   — Ах, дорогой, я так виновата. И как я могла такое подумать? Я должна была знать, что у тебя достаточно вкуса, чтобы не позариться на эту костлявую верзилу с черными патлами.
   — Безусловно, Мелани. — Люсьен решительно убрал со своего лица, превратившегося в непроницаемую маску, ее ладони и развернул ее лицом к Гарту. — Ну а теперь тебе совершенно необходимо так же извиниться перед Гартом, и мы обо всем позабудем.
   Мелани попросила прощения весьма мило, словно дитя, нарушившее приказ взрослых, и на сем инцидент был исчерпан.
   Явился дворецкий и объявил, что обед подан, прежде чем Гарт успел достаточно собраться с мыслями, чтобы сказать что-нибудь вразумительное. Боже милостивый, да что же здесь творится?
   Люсьен жестом предложил своему другу взять Мелани под правую руку, тогда как сам подхватил ее под левую, и Гарт зашагал в столовую с той же охотой, с какой приговоренный к казни поднимается на эшафот.
   Трапеза, хотя и не блиставшая разнообразием, зато отменно вкусная — как это обычно и бывает в деревне, — прошла без неожиданностей. Мелани без конца расспрашивала о том, что творится в лондонском свете, не давая друзьям перекинуться и парой слов. Но как только обед подошел к концу, она покинула их, предоставив вдвоем наслаждаться сигарами на террасе.
   Стоя возле перил, Гарт всматривался в окутанный сумерками старый сад, думал, какое чудесное место Тремэйн-Корт, и завидовал Люсьену, которому повезло вырасти в таком раю. Только вот стоило ли ему завидовать? И был ли Тремэйн-Корт на деле тем райским уголком, каким казался внешне? Поначалу он в этом не сомневался — пока не познакомился с Мелани Тремэйн.
   Наверное, лучше ему думать о более приятных вещах. Гарт облокотился на низкий каменный парапет в дальнем конце террасы и оттуда с улыбкой посмотрел на Люсьена. Тот сидел на краю парапета с таким видом, словно он и есть хозяин этого поместья.
   — Тебе кто-нибудь уже успел сказать, что ты здорово изменился, старина, или это мне выпала такая честь?
   Люсьен медленно повернулся к Гарту, слегка улыбаясь:
   — Изменился, Гарт? К лучшему или к худшему?
   — К лучшему, конечно. Ты уже не такой мрачный и недоступный. На майском фестивале окажется множество разочарованных леди, если ты явишься туда с такой вот улыбкой до ушей. Им гораздо милее твоя отрешенная гримаса, она так напоминает Байрона. Однако что до меня лично, я не собираюсь скорбеть по Дьяволу Тремэйну.
   — Ради всего святого, Гарт, вот уж никогда бы не подумал, что мое счастье может стать причиной горя милых дам. Но раз ты уверяешь, что перемена тебе по душе, — что ж, я стану довольствоваться этим.
   Друзья какое-то время курили молча, и с каждым мгновением Гарта все больше снедало любопытство, пока наконец сам Люсьен не предложил:
   — Ладно, не валяй дурака, старина. Я знаю, что тебе не терпится кое-что узнать. Так и быть — задавай свой первый вопрос.
   — Мой первый вопрос? Значит, ты согласен, чтобы я задал тебе не один, а много вопросов? Отлично, старина, я задам тебе эти вопросы. Ну, для начала скажи: ты ответишь на все?
   Люсьен откинул голову, громко расхохотавшись:
   — Я бы не стал, но знаю, что тогда ты черт знает до чего додумаешься сам. Поэтому лучше уж я отвечу. Если за последний год я успел чему-то научиться, так это тому, что тайны никогда не приносят пользы. И пришло тебе время обо всем узнать.
   С чего же начать? Гарту не терпелось узнать про мисс Кэт Харвей, и не только потому, что Люсьен у него на глазах целовал эту девушку, но и потому, что Мелани явно была о ней невысокого мнения. И к тому же он где-то видел Кэтрин раньше, он был в этом уверен! Ее торопливые возражения, которые она пробормотала сегодня утром, только утвердили Гарта в этой мысли.
   Но первый вопрос стоило все же посвятить Мелани.